Метамодернист Иба́нов читал мне лекцию про поцреализм так-сяк. Поцреализм, говорит, это логическое развитие соцреализма, у истоков которого стоял Лёха Горький, он же Пешков, он же Максим, он же папик ягодки свердливой. То был ладный фраер, что Ильича знал, и сивый мерин, что Хозяина плохо слышал. В кольце концов он хорошо увидел, что сам он Алёша. Хозяин плохо кончил уже потом, даром что не Иван. А что хорошего? Город Горький не даст соврать: там чалился Сахаров. Сахаров последний хрен без соли не пробовал даже, так как хватало терпкой фасолинки Боннер, полковника санитарного леса. Об этом Иба́нов услышал на проходной зубодробильного завода. Тёрли так-сяк Остап, Осип и Освальд. Ударники горячего цеха не могли взять в репу, так как высохла дыня, а тыкву разобрали на кирпичи, из которых построили ресурсно-ориентированную и суверенную малину без фунта в кармане, но с Фунтом на месте. Месте-песте-сиявартолло! Жемчужина Советской Эстонии! Не ори, говорит Иба́нов. Решил спародировать философа Александра Зиновьева и его великий роман "Зияющие высоты"? Зачем акцентируешь на этом внимание? Боишься, что кто-то подумает, что это не метамодерн, а метод метафизики, заключённой в систему биохимии коры больших полушарий, управляющих прямо в этот момент читательским вниманием? Внимание, Сева, не дефицит, а норма жизни. И читатели наши, конечно, читали русского логика Зиновьева, запомнившегося в роли грустного клоуна из беседы с Ельциным в Париже, на которой закончилась Советская Россия.