Лазурин Вячеслав : другие произведения.

Узник алого чародея

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:

    Темное фентези

    Пора умирать. Только возродившись в другой точке планеты, я скроюсь от погони.
    Слышу, как в коридоре вышибают все двери, нужно торопиться. В прошлый раз яд подействовал не сразу, из-за проклятого иммунитета пришлось быстро заканчивать ножом. Теперь же я припас кое-что сильнее...

    ПЕРВАЯ ЧАСТЬ РОМАНА. НАПИСАНО В 2011 ГОДУ. ВТОРАЯ ЧАСТЬ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ.

    Скачать книгу

    Ссылки похищены призраками из другого измерения.
    Идет расследование.



Часть 1. Узник алого чародея

  Пора умирать. Только возродившись в другой точке планеты, я скроюсь от погони. Слышу, как в коридоре вышибают все двери, нужно торопиться. В прошлый раз яд подействовал не сразу, из-за проклятого иммунитета пришлось быстро заканчивать ножом. Теперь же я припас кое-что сильнее... Выламываю доску пола и не сразу замечаю гвоздь, насквозь пробивший ладонь. Пустяк, открываю тайник. Дверь комнаты дрожит от ударов, искрят ее печати, полыхая орнаментом рун. Из тьмы хватаю сундучок, звенящий колбами, срываю крышку. Среди гремучей химии сверкает ампула со слезой смерти.
  Мигают руны, угасая, с грохотом рушится дверь.
  - Живым брать! Живым!!! Окружить, не пускайте к окну!!!
  Плевать на окно, лишь переломы обещает, до света Лунного не доползу. Другой у меня сюрприз, ребята... Хрустит в кулаке ампула, пуская в вены пламя. Оно волной проносится по руке, охватывает сердце. Ворвавшиеся фигуры теряют четкость, бегут неспешно, точно сквозь воду. Их клинки блекнут во мраке, заполняющем мои глаза...
  
  ***
  Проверяю руку - целая, здоровая, без черных вздутых жил. Повезло, порой шрамы от смертельных ран передаются новому телу, а в случае с ядом можно схлопотать его врожденную концентрацию в крови. Встаю на руки, на колени, прочь из теплой лужи, воздух пещеры обволакивает мокрое тело, знобит. Шаг на слабых ногах... Больно падать, больно подниматься, об этот берег горящих сталагмитов запросто голову разбить. Ничего, бывало и хуже, никогда не забуду самое первое пробуждение, сколько бы веков ни прошло. Когда первый вдох выдавил из легких кровь, а глаза отвергли мучительный свет. Когда желчью брызнуло из горла, а сердце забилось воскресшим птенцом.
  Сейчас легче, адаптация - славная штука.
  Опираюсь о недовольно замигавший кусок кварца, вытираю глаза и пытаюсь понять, в какую брешь меня занесло. Их семь - проходы, возвращающие в мир живых. По одному в центре каждого полюса, прочие разверзлись хаотично по планете. Брешь спасает демонов, попавших в капкан смерти. Я демон всего наполовину, и эта привилегия для меня не вечна, с каждым новым возрождением моя душа слабнет, и однажды останется в чертогах смерти навсегда. Когда-нибудь это произойдет. Но не сегодня.
  Ходят слухи о других проходах, ведущих в иные, неведомые миры. Красивые сказки. В соседней луже плавает большой пузырь, внутри - почти сформированный позвоночник, его венчают два полушария будущего мозга. Будто обескрыленная стрекоза. Этому демону далеко до возрождения, хорошо, что пробудился я не вместе с ним. Не знаю, сколько прошло времени после моей смерти, на обретение новой плоти может уйти от нескольких суток до нескольких лет. Выясним. Здесь относительно тепло, значит пещера не на полюсе. И она благосклонна к тем, кто вернулся - за огромным камнем нахожу чистый ручеек, его берега мерцают синим мхом. Завалившись на живот, погружаю в воду лицо, пью жадно и долго.
  Воспоминания приходят медленно, короткими вспышками: город Вайлет, манускрипт Ринеса. Именно его я должен был добыть, по чьему-то заказу. Разумеется, украл, разумеется, поймали. Вайлет - та еще дыра, но провинциальные тюрьмы гораздо изощреннее столичных, арсенал тамошних палачей включает все: от простейшей дыбы до генератора агонии. И казнить там любят с фантазией, особенно, если глянешь не так на местного лорда. Не знаю, насколько добродушно я на него посмотрел, но обокрал его шикарно. Почти шикарно... Окружили. Лучшая альтернатива беседе с палачом - бегство или самоубийство, в моем случае одно и то же. Хорошо, манускрипт успел спрятать. Там, где никто не найдет.
  Никогда.
  Погружаюсь во тьму пещерного прохода, шаркаю босыми ступнями по гладкому камню, держусь стены. Воздух свежеет, обнимает потоками живой прохлады. Поворот один, второй, вижу выход, вижу свободу... Снаружи тлеет ночь. Угрюмая, безлунная, кончилось везение - без Госпожи я беспомощен. Звездный свет вычерчивает контуры ущелья: две параллельные гряды, оскаленные острыми вершинами. Помню, уже был здесь, память об этом месте не в разуме, в крови. И я чувствую, куда держать путь.
  Не останавливаюсь, двигаюсь по черным тропинкам теней. Ступать мягче, дышать тише, нечего звать хищников. По крайней мере, пока не верну оружие, а это возможно только при свете Луны, я еще слишком слаб, чтоб колдовать без ее помощи. Не оборачиваюсь, вход в пещеру уже закрыт, уверен. Как только демон покидает брешь, она закрывает свою пасть, чтоб отворить ее лишь когда тот вновь погибнет. Снова и снова, пока животворящая чернота не исчерпает к демону своей любви. И тогда его мятежная душа больше не обретет плоть в этом мире.
  Клац, клац, где-то позади - так стучат о камень чьи-то когти. Ускоряю шаг, в спину бьет утробный рев, меня настигает кто-то тяжелый, с хрипящим дыханием. Вперед, быстрее, куда-нибудь! Ни малейшего намека на укрытие. Нигде. Резко сворачиваю и поднимаюсь по каменному склону. Он становится все круче, переходит в отвесную стену, чувствую ненависть скалы, ее холод, ее противостоящую твердость. Ломая ногти, забираюсь на широкий выступ и жмусь к нему, задыхаясь.
  Нечто внизу приближается. Природа - штука изощренная, и то, что я вижу, очередное тому подтверждение. Это шестилапая ящерица с фасеточными глазами и хитиновой броней. Хвост тяжелит громадная клешня, а пасть полна зубов, подобных иглам. Не знаю, как зовется эта прелесть, и знакомиться не хочу. А вот она - хочет. Таращится на меня, лезет на скалу, судорожно цепляясь когтями.
  И сползает, гневно рыча.
  Луны по-прежнему нет. Голый, хилый, безоружный, в руках судьбы, чья ненависть ко мне не угасает веками. Ждать нельзя, придут те, кто лазит лучше. Ящерица снова поднимается, злобно и остервенело, не лезет, не карабкается - прет. И вновь сползает, разочаровано шипя. Она дождется, пока я рухну вниз без сил и воли. Где ты, моя Госпожа, прошу, покажись! Небо молчит, звезды безразличны к протянутой руке. С презрением смеются.
  Кроме Луны я никому не нужен, без Луны я никто.
  И все же нужно бороться, пусть еще слаб, пусть не готов, но... Боевая формула воскресает в памяти, как строчка забытой поэмы, меня прошибает колющий жар. Меж пальцев трещат разряды, целюсь во врага...
  Ослепительная вспышка.
  Падаю...
  Кровь заливает лицо, вгрызается в мускулы боль. Ничего не вижу, хочу встать - не могу, слишком, слишком сильно истощила меня формула.
  - Вставай, ублюдок!
  Что?
  - Подъем, новый раб! Тебя ждет достойная судьба!
  Удар под ребра. Сапогом.
  - Кайл, хватит косить под обморок! Знаю я тебя, говнюка...
  Кайл... Мое имя, закованное в чей-то властный голос. Чей-то? Это ж Марк Витальский! Ох, лучше б я вернулся в брешь... Со стоном прогоняю тьму в глазах, поднимаюсь на колени и вижу ящерицу, ее обожженные кишки. Чуть левее - алые сапоги Марка. Его плащ, рейтузы и рубаха тоже алые, этот пижон обожает кровавые оттенки. Магический жезл, нацеленный мне в лоб, пылает гранями рубинов. Ухмылка у Витальского широкая, довольная, глаза горят безумием, как у любого чистокровного демона.
  - Кайл, легендарный ворюга. Тот, кто кроется в лучах Луны... Голышом! На коленях! Ха-ха-ха!!!
  Молчу, пускай хохочет алый психопат.
  - Теперь ты мой, наконец-то мой. Раб, пес, хоть ошейник вешай.
  Он приседает рядом и заботливо поправляет мне волосы, слипшиеся от крови. Его злорадной улыбкой можно резать вены.
  - Если еще не понял, то именно я организовал облаву в Вайлете. Да-да, это я попросил тебя украсть манускрипт. И я же тебя сдал. Удивлен?
  Удивлен? Да я просто ошарашен! С надеждой смотрю в небо. Госпожа, позволь уничтожить эту мразь.
  - Вот чего я не ожидал, так того, что ты и вправду схватишь наживку да вдобавок убежишь столь далеко. Ринес просто взбесился, он жаждет манускрипт обратно.
   Мне трудно сдержать улыбку. Да, помню лицо Ринеса, прежде чем я выпрыгнул из окна его библиотеки. Прямо в колыбель Госпожи. Еще ни одного из старейших демонов я не видел столь пораженным. Витальский больно сжимает волосы, тянет вверх.
  - Ты что, не понял?! Хватит ухмыляться, верни манускрипт!
  Громко и весело смеюсь. Вопреки боли, вопреки изнурению.
  - У меня ничего нет, - отвечаю, задыхаясь, - ты же видишь, кроме хрена в зад, мне нечего предложить ни тебе, ни Ринесу.
  Терять зубы всегда неприятно, особенно от удара тяжелым жезлом. Десны пылают, когда я провожу языком по их развороченной мякоти.
  - Ты спрятал манускрипт, прежде чем покончил с собой. Где?! Мы весь Вайлет перевернули.
  - Это останется между мной и моей Госпожой.
  - Шутишь?
  - Мне смешней говорить серьезно.
  Марк багровеет в тон маскараду.
  - Ладно, упирайся, так даже интереснее. Продолжим разговор в моем подземелье. Ты ведь не откажешь мне в визите? - Жезл упирается мне в грудь, вибрирует, готовый к импульсу.
  - Почту за честь.
  - Вот и славно! Дай-ка руку, ту, что чище, ага, молодец. И постарайся не дергаться, ты же не хочешь перенестись по частям?
  Марк жезлом рисует в воздухе витиеватый узор, он воспламеняется, будто искусственный закат. Ущелье сгорает в алом огне, и я испытываю небывалую легкость. Будто падение в никуда, падение в вечность...
  
  ***
  Все начиналось как обычно, заказчик - анонимный, награда - достойная. Хватит на погреб элитного вина с хорошенькой шлюхой на каждой бочке. Украсть манускрипт? У одного из сильнейших лордов? Без проблем, я не люблю лордов еще сильнее, чем они меня. Во мне течет их кровь, кровь демонов, и в то же время я совершенно иной. Моя человеческая половина отделяет меня от лордов пропастью, в которой сотни лет кипят ненависть и презрение.
  Я - другой. Не демон, не человек, просто другой.
  Для бессмертных владык вполне достаточно для отвращения. Бастард. Полукровка. Ну, и вор, конечно же, кому такой понравится.
  Казалось, очередной спятивший маг жаждет познать тайны демонов. Почему бы не помочь? Не в первый раз обкрадываю лордов и не в последний. Как я не учуял ловушку, как?!
  Сглупил, попался. Идиот.
  Манускрипт... Рунические записи Гая Ринеса, им нет цены, это было видно с первых строк. Глянув на них, я сразу понял - не отдам. Ни заказчику, ни кому-либо другому, тайные знания лордов должны быть моими, я сохраню их любой ценой.
  - Ну, - Витальский вопросительно поднимает бровь, - ты будешь говорить?
  Голос его отражается от стен, истекающих сырым полумраком. Подземной тьме противостоят яркие факелы, ввинченные в камень; пламя алое, магическое, фальшивая иллюзия тепла.
  - Увы, - пожимаю плечами, пытаясь унять озноб, - обстановка не располагает к беседе.
  - Очень скоро она не будет располагать и твоему самочувствию.
  Пальцами ловлю тепло своего дыхания, оно паром уходит во мрак, превращаясь в ничто. Голос Марка спокоен, лишь вместо улыбки - оскал:
  - Не волнуйся, здешние обитатели не дадут тебе замерзнуть.
  - Обитатели?
  - Скоро познакомишься, если так и не скажешь, где...
  - Не скажу.
  - Что ж...
  Он меряет шагами пещеру, задумчиво потирая жезлом лоб:
  - Во-первых, не вздумай кончать с собой: я расставил ловушки у каждой бреши. Во-вторых, я не палач, не зверь, пытать не буду. Лично. Мое оружие - время. Подожду, пока ты подумаешь, а чтобы тебе не было скучно, кое-кого оставлю за компанию. Достаточно голодного. Не бойся, не убьет, во всяком случае, не сразу.
  Марк чертит прежний знак - не в воздухе, в пространстве. Насмешливо прощается. Обломок породы в тени совсем рядом так и просится в руку. С ревом хватаю, швыряю точно в голову. Камень проходит сквозь Витальского, уже утратившего плотность в застывшей красной вспышке. Его угасающий образ дарит театральный поклон, хохочет. Обломок катится и замирает, как символ моего бессилия. Витальский исчезает, его смех еще несколько секунд разносится по сводам, а потом...
  Холод, одиночество, немая тьма.
  Кричу от гнева, кричу от отчаянья, тени отвечают испуганной дрожью. Еще никогда дела не были так плохи, много говорят о подземном лабиринте Витальского. Шепотом. Катакомбы простираются глубоко под землей, и нет здесь ни входа, ни выхода. По слухам, в молодые годы, когда алый чародей мнил себя полубогом, он попытался создать собственное чистилище. Получилось или нет, скоро узнаю на себе. Сюда Марк бросал своих заклятых врагов: людей, нелюдей и даже других лордов. Не вернулся никто. Прежде всего Марк сводит узника с ума, а когда надоест, тогда и прикончит. До сих пор я не терял надежды, пока светит или может засветить Луна. Теперь же небо скрыто каменной громадой. Но у меня есть то, что нужно тюремщику, а значит - есть надежда...
  Нужно двигаться. Как-нибудь, куда-нибудь, лишь бы не замерзнуть.
  Вынимаю факел из кольца в стене, рукоять удобно ложится в ладонь. Делаю пробный выпад, разворот, рефлексы работают вопреки усталости, а пламя даже не меркнет, рисуя огненные петли. Шаг влево, удар наискосок. Навыки прежние, несмотря на смерть и возрождение. Серия, блок, серия! Против теней, против безнадеги. Я - Кайл, и просто так не сдамся. Смотрю на огонь, его алые фантомы яростно тянутся к моему лицу. Тени, будто не зависят от освещения, растекаются черными гадюками, заполняют трещины. Этот свет, этот мир принадлежат алому маньяку, и здесь царят свои законы.
  Иду вглубь пещеры. Вокруг лавовая порода, серая, с черными прожилками, похожими на тени осьминогов. Давлю их ногами, чувствуя, как они жадно всасывают мое тепло. Холод невыносим, обычный человек давно бы околел, не исключено, что температура иллюзорная, призвана терзать узника без угрозы жизни.
  Лучшая пытка - бесконечная пытка.
  Факелы встречаются все реже, их заменяет мерцание кристаллических образований, вросших в стены. Не свет - пульсация. Сталактиты свисают с потолка, как кровавая мокрота, туннель петляет, дважды натыкаюсь на истлевшие кости, они рассыпаются в прах при малейшем касании. Вдоль стены ползет змея, исчезает в разломе, вибрируя раздвоенным жалом. Дальнейший проход прегражден толстой паутиной. Сгорает она быстро, стоит слегка коснуться факелом, и по потолку убегает огромный паук. Кажется, будто вместо брюха у него почерневшая человечья башка. Бывший узник?
  Наверняка.
  Иду мимо призраков желтого смрадного пара, он сочится из пористого камня, оседая липкой влагой. Пахнет дерьмом и безысходностью. Какая-то зверюга с мордой, как кузнечные клещи, смотрит на меня зелеными огнями глаз, убегает во тьму бокового прохода. Перешагиваю через каскад здоровенных грибов и двигаюсь дальше. В поисках убежища, в поисках тепла. Тяжелые своды угнетают, давят на сознание, стараюсь не думать, насколько далека поверхность, еще никогда я не испытывал столь сильной тоски по небу. Мне не хватает его, хотя бы безлунного, хотя бы безразличного ко мне.
  На одной из развилок чувствую еле уловимый поток тепла, живого, как чье-то дыхание. Устремляюсь к нему сквозь мрак узкого прохода. Быстрее! Туда, где умирает холод. Меня обволакивает густая жирная теплота, свет факела вырывает из мрака сверкание кипящей воды.
  Горячий источник, круглое жерло, полное клокочущего жара. А рядом - хорошее место, чтобы упасть, хорошее место, чтобы уснуть. Здесь, лежа на теплой площадке в углу, так трудно противиться небытию. Плевать на тварей, плевать на все, мне нужен сон, глубокий, уносящий от реальности как можно дальше. Факел - в трещину под рукой, вертикально, будто пылающий страж. Пусть охраняет мой покой.
  Звенящая тьма, стук сердца, словно тону...
  Я вновь в библиотеке Гая Ринеса. Проник сюда в объятиях Госпожи сквозь окно прозрачного кристалла. Здоровенные псины во дворе как спали, так и спят, очарованные формулой дремы. Стражники внизу шепчутся о подвигах в борделе, не замечая, что будто в трансе, повторяют одно и тоже. Даже прозрачный магический купол над усадьбой Ринеса не ощутил моего проникновения.
  Где светит Луна, я везде, где светит Луна, я нигде.
  В ее лучах я невидим, в ее лучах я свободен.
  Двигаюсь между стеллажей, мимо фолиантов старше меня. Надписи на корешках обращаются ко мне на языках, доступных лишь посвященным. Лордам, высшим магам, тронутым ученым. Или вору, что по крупицам крал их тайны. Черным золотом сверкают руны, гипнотизируют, зовут.
  Возьми, открой, сойди с ума.
  Достаю Вендерклиг из ножен, эхом грядущего звенит серебро, мерцает, дрожит. Чувствует присутствие тайн, что движут этим миром. Меч найдет манускрипт, ощутит его силу и даст мне знать.
  - Кто здесь?
  Писарь, старик с невероятно бледной кожей. Услышав скрип пола, он отрывается от свитков на столе и спешит к стеллажам.
  Острием в легкое, чтобы не кричал.
  - Тсс... - осторожно опускаю его на пол и вытираю лезвие о рясу. На затылке - татуировка чернокнижника. Культ, служащий лордам.
  Второй удар - по некромеханизму возле дальней тумбы с чертежами, он так и не успевает включиться на шум. Армированный череп, посаженный на ходовую часть из стальных лап, как у богомола. С размаху, по давно мертвому мозгу. Вынимаю острие из кучи металла и органических тканей. Оглядываюсь - никого, ступаю дальше. Мимо астролябии, мимо алхимического стола, к полкам с рядами круглых футляров. Гай не станет сооружать тайник для бесценных свитков, спрячет на виду, так, что никому в голову не придет искать их среди простых бумажек. Мой ключ, мой Вендерклиг, он найдет. Провожу мечом над полкой с футлярами, серебро молчит. Дальше, к громадному секретеру, стоящему под тяжестью книжных стопок. И здесь никакой реакции.
  Искать до последнего, громады шкафов молча терпят обыск, тьма между ними покорно отступает перед свечением заточенного серебра. Будто старые ослепшие мудрецы, они не в силах укрыть свои тайны. Беспомощные, обнаженные, я мог бы выпотрошить их, забрать абсолютно все, но мне нужно лишь...
  Вдоль лезвия струится яркий блик, вмиг нагревается эфес. Я останавливаюсь перед нумерованными ячейками каталогов, по очереди целюсь острием в каждую из них. Номер семнадцать, восемнадцать, девятнадцать... Клинок поет металлическим консонансом. Вытаскиваю длинный выдвижной ящичек, набитый картонными карточками, кладу на пол, образовавшаяся пустота смотрит на меня квадратом тьмы. Чувствую, нет там ни магической печати, ни ловушки с отравленной иглой. Воров подобное не останавливает, воров подобное только привлекает. Погружаю руку в черноту ячейки, по локоть, по плечо, туда, где вместо пустоты должна быть стена.
  Есть! Вынимаю короткий узкий тубус. Клинок сверкает, словно по нему несутся звезды, прячу в ножны, он заслужил покой. Тубус простой, деревянный, но заключенная в нем сила ощущается кончиками пальцев, их пронизывает жаркое покалывание, как от тока. Дрожащей рукой открываю тубус и вижу...
  Хватаю факел, резко поднимаясь. Мне не послышалось, меня разбудил чей-то крик. Вот, снова! Громкий, утробный, в нем резонируют ярость и боль. Возносится до визга. Обрывается. Будто в агонии. Нечто подобное я уже слышал, воспоминание всплывает, как разложившийся утопленник. Казнь бунтовщиков в одном восточном городе, виновных распяли, и каждый час вырывали по мускулу.
  Тень моя дрожит, когда раздаются шаги. Зверь? Человек? Сжимаю факел до судороги в спине.
  Оно приближается, оно уже здесь.
  Бледное, скрюченное, так выглядит труп, из которого выкачали кровь. Двигается ритмично, как жуткая органическая машина. Некромеханизм. Скобами скреплены ребра, ржавые спицы вместо ключиц. Болтается гипертрофированный член, голова же - треснутый череп, обтянутый сухими жилами. Остекленевшие глаза поглощают мой взгляд, обретают блеск.
  - Морх... Морх...
  Бросаюсь вперед. Факелом по голове, по заслоняющим рукам, в грудь, в живот, без остановки. Оно блокирует, бьет. Так обжигает жидкий воздух. Мразь лупит без разбору, ее удары леденят нервы, парализуют.
  - Морх...
  Время застывает, как воск, факел противится пространству. Бью в шею, в челюсть, куда-нибудь. Падаю, хватаясь за ничто. Холодные пальцы касаются груди, пьют мое тепло и крючатся, врастая в кожу. Легкие распирает крик, тень надо мной склоняется всё ниже...
  - Довольно.
  Голос Витальского разбивает рок на черные осколки.
  - Тебе еще рано умирать, Кайл. Узник должен мучиться, узник должен страдать. Иначе какой из него узник?
  Потолок выступает из пелены, рябит сталактитами. Со стоном уползаю в сторону, сцепив зубы от боли в ожогах. Лишь сев у стены замечаю на груди черные кривые отпечатки. Витальский и существо стоят рядом, оно шатается, закатив глаза, будто охмеленное. Рука его окутана синеватым мерцанием, и я сразу понимаю - так тлеют остатки моей жизненной силы. Еще чуть-чуть, и эта гнида отняла бы её всю.
  Марк смотрит на меня свысока, склонив голову с довольной миной:
  - Познакомься, это Морхем, твой самый близкий друг. Если я повелю, он тебя убьет, съест или даже трахнет.
  - Мор... Морхем? - сил едва хватает на слово.
  - Это первое, что он сказал, когда я его реанимировал. Да, он бывший человек. С весьма печальной и интересной судьбой. Рассказать?
  - Кому-нибудь... другому.
  - Что ж... Твоя позиция не изменилась?
  - Не... изм... Нет...
  - Замечательно, еще повеселимся. Пока отдыхай, позволяю.
  Алая вспышка, Витальский исчезает. Еще несколько секунд стоит Морхем, затем разворачивается и уходит во тьму. Просто берет и уходит. Спокойно, неспешно, так что я успеваю насмотреться на выпирающие позвонки и гуляющие под бледной кожей лопатки.
  
  ***
  Мир алых узоров и черных теней, мир существ, живущих против естественных законов. Мир, не знающий неба. Он стал частью моего сознания, принял в свой порядок вещей. Я привык к холоду, кровавые мозоли на ступнях обратились ороговелой твердостью. Рефлексы обострились до предела, а зрение приспособилось к вечному полумраку.
  Двигайся, грейся у источника, двигайся, больше ешь, больше пей. Восстанавливай силы и готовься к схватке, у жизни нет других вариантов, кроме как жить.
  Я исследовал несколько соседних веток, там оказалась прорва мелких существ, похожи на летучих мышей с атрофированными крыльями. Слепые, медленные, запросто глушатся камнями и на вкус не слишком гадкие, если хорошо проварить в источнике. Полагаю, лет так тысячу назад Марк мог для дешевого антуража напустить сюда нетопырей. Вот как издевается время - без крови нормальных живых существ они сильно деградировали. Не исключено, что их развели тут именно как пищу для узников и местной фауны, заставили опуститься до необходимого звена пищевой цепочки. Мне уже не раз доводилось видеть замкнутые экосистемы, в которых сумасшедшие колдуны проводили свои опыты.
  Скромный рацион дополняют крупные ягоды, поразительно, но они растут прямо из потрескавшейся породы. Поначалу я не решался попробовать, пока не заметил, как какие-то черные чудища глотают их целыми гроздьями, они быстро и абсолютно бесшумно умчались в темноту, когда я приблизился. Их очертания странно размывались в движении. Больше эти существа не показывались, только изредка загораются их глаза во мраке. Еще здесь встречаются грибы, выбирать которые приходится тщательно, одни могут оказаться галлюциногенными, другие - бьющимися током.
  Ядовитых нет.
  'Узник должен мучиться, узник должен страдать. Иначе какой из него узник?'
  У меня на этот счет свое мнение: плох тот узник, что не мечтает выпустить кишки тюремщику. В этом плане я - хороший узник, просто великолепный, уже знаю, как буду резать, с какими словами. Воду пью из горячего источника, зачерпываю тщательно выскобленным черепом, найденным неподалеку, и ставлю остывать в углу. Есть, конечно, и холодные источники, совсем недалеко, с чистой зеркальной водой. Но узнав, что в них водится, я зарекся туда ходить. Я лишь хотел посмотреть на свое отражение, когда эти щупальца едва не схватили меня. Успел заметить только гриву спутанных волос да мохнатую бороду, что больно щекочет ожог на груди. Ожог в форме пятипалой ладони.
  Он так и не заживает.
  Морхем приходил еще дважды. Первый раз я залез по трещинам на стену и ждал, пока тот не уйдет. Ждал долго, отчаянно держась онемевшими пальцами, выдавливая кровь из-под ногтей. Когда раздался смех Витальского, Морхем медленно ушел, и я с облегчением рухнул на пол.
  Во второй раз я дал ему бой.
  Два, три, четыре увесистых камня я запустил Морхему в башку и бросился прочь. Туда, где в одном из узких проходов устроил ловушку. Здешний кустарник и иссохшие кости горят просто замечательно. Еще есть бурые вязкие лужи с запахом сырой нефти, если поджечь, мало не покажется. Я не пожалел ни времени, ни сил - обработал найденным горючим часть узкого туннеля, шкурками грызунов тщательно вымазал стены и пол.
  Морхем двинулся за мной по скользкому камню. Бросок факела, и волны огня поглотили проход. Морхем не закричал, не остановился, двигался сквозь пламя ко мне, скованному ужасом. Я знал, что боевая формула отнимет последние силы, но выбора не оставалось. Молнии внутри меня вырвались наружу, скрестились на тени в центре огненного хаоса. Я рухнул лицом вниз, мое лицо полоскал жар пламени, а борода закручивалась обугленными кончиками. Полный триумфа я хохотал вместе с огнем, ржал, как сумасшедший. Победа, хоть какая-то, имею право потерять сознание. Провалиться во тьму собственного черепа...
  Строчки манускрипта врезаются в глаза. Я даже представить себе не мог что - что! - кроится в свитках Гая Ринеса. Тайны, способные пошатнуть мир. Я понял не всё, язык высших лордов мне не известен досконально, по сути, он не известен никому, кроме его истинных носителей. Но то, что удалось перевести, дало понять самое главное. Манускрипт - это ключ, ключ к моей новой судьбе.
  - Ты?!
  В сапфирном огне возникает Гай, его глаза полны удивления и гнева. Мне повезло, не будь старейшина лордов столь ошеломлен, в окно сигануть он не дал бы. Удар, звон осколков, полет в серебряную пропасть.
  Я бесплотен, невидим, свободен.
  Над крышами домов, где дышит небо ночным ветром. Город Вайлет простирается подо мной, признавая свое ничтожество, опускается на колени. Я совершил величайшую кражу всех времен. Так просто, так легко, высокомерные лорды стали слишком беспечны, не берегут тайны, полагаясь на страх своих рабов. Но я не раб и ничего не боюсь.
  Госпожа, ты можешь мной гордиться. Госпожа?
  Это больно - падать вниз, когда внезапно меркнет полумесяц. Крыша, карниз, водосточная труба, в немом хохоте заходится мостовая, вкушая кровь моей разбитой головы.
  - Ты че, с Луны бахнулся? - таращится пьяный бродяга, пятясь за угол.
  Встаю, шатаясь, смотрю в небо. Мрачное, отяжеленное тучами, будто выжженное, ни Луны, на даже звезд, от края до края - несокрушимый монолит черноты. Проклятый демон! Он оказался сильнее, чем я думал, сжег небо над всем городом, сжег, будто рисунок.
  Ни меч, ни тубус не мешают бежать, их в этом мире больше нет. Приняты Госпожой. Я верну свое, когда мы вновь сольемся, достану из серебряного шелка... Мчусь как проклятый, если поймают, пощады не будет. По смрадным канавам, по развороченным дорогам, сбиваю прохожих. Улицы как близнецы-уроды, жалкие и нищие, слышу крики, стук копыт - погоня, псы спущены с цепей. Поворот, второй, беззубый рот прогнившей арки, влетаю в дверь дома, где приготовил укрытие. На третий этаж, быстрее!
  И все-таки Гай не всесилен. Уже закрывшись в тесной комнате, вижу за окном, как медленно очищается небо, выпуская Лунные нити. Такие тонкие, такие далекие. Успею? Нет, дом окружен, стонет внизу лестница под грохотом сапог. Здесь, под дырявым ковром, за доской - последний шанс бежать. Сквозь время, пространство, сквозь брешь.
  Пора умирать.
  Я стою в черном выжженном коридоре, горло дерет запах гари, камень под ногами еще хранит тепло умершего пламени. Никаких останков, Морхема - нет. Мог ли он сгореть дотла? Вряд ли. Роюсь пальцами в горячем пепле, рыскаю по полу в поисках трофея, хоть обугленную кость, хоть фрагмент механизма, огонь свиреп, но не всесилен. Ничего.
  Возвращаюсь к кипящему источнику, к точке равновесия этого безумного мира. Мимо покрытых слизью кактусов, мимо гигантской раковины, в ее витой утробе горят два желтых глаза. Уже знакомый паук бежит по стене, он мне симпатичен, жрет местных светляков, мерцающих алым. Ненавижу этот цвет, как же ненавижу! Паук пульсирует брюхом, смотрит из тени. Ждет стихов, ведь он их так любит, отрадно рифмы сочинять не только для тюремных стен.
  Нет ночи теплее, чем ночь Госпожи.
  Мой путь обрамлен ее светом.
  Нет гнева страшнее, чем гнев Госпожи.
  И мир весь раб ее обетов.
  Убого и слишком пафосно, так сказал трактирный бард, которому я открыл по пьяни свой талант. Слишком добрым я был, чтобы вскрыть нахалу пузо, тот сам давно помер от старости. А пауку нравится, как жаль, что я слишком изнурен, дабы утолить его любовь к поэзии. Источник так и зовет прилечь в тепле. Глоток из черепа - вода маслянистая, с известковым осадком. Много бы я сейчас отдал за пару капель любимого вина, за Лунный нектар, или хотя бы за Кровь королевы. А ведь много бутылок припрятано в моих схронах, некоторые стоят состояние, украдены из лабораторий элитных алхимиков. Философский камень они так и не создали, а вот хорошее вино не стыдно стырить, да.
  Грибы - вот что от тоски спасает. Высуши хорошенько, надкуси, и подземелье растает в радужном огне, грезы обретут реальность, а паук сам задекламирует стихи. Если Морхем и жив, то вернется не скоро. Вкус у грибов мерзкий, еле сдавливаю рвоту, но эффект... Стены подвергаются метаморфозам, тонут в образах забытых снов. Ласковым теплом полнятся жилы, а сердце тает, как свеча, в собственном огне. В своей темнице я свободен, минуя смерть и брешь, обретаю новую жизнь.
  И в этой сладкой бездне я не одинок, кто-то приближается ко мне, неспешно двигаясь сквозь буйство тьмы и света. Темный силуэт, будто мрак, принявший форму человека, шаги его звенят потревоженным пространством. Развевается широкий плащ, обнимающий гостя, застежка у горла сияет Лунным серпом. Почему-то я вижу это очень отчетливо, несмотря на туман, мерцающий вокруг. Отчетливо виден и меч, дремлющий в ножнах на тяжелом ремне. Эфес - блестящий полумесяц.
  - Ты кто?
  Пришелец смотрит на меня, в его глазах тлеет печаль.
  - Хм, а как ты думаешь?
  - Говнюк, укравший мой плащ и клинок.
  - Почти угадал. Я - это ты.
  - Неправда, 'я' бывает только в одном экземпляре.
  'Я' угрюмо улыбается. Поглаживает эфес, склонив голову, до неприличия точно копируя мои манеры.
  - Разумеется. Но лишь когда содержимое твоего черепа способно отличить истину от иллюзии. Позволь встречный вопрос, аналогичный. Кто же тогда ты?
  - Я - Кайл, слуга Госпожи, хозяин Лунной ночи, тот, кто кроется в ее свете, тот, кто...
  'Я' смеется. Теперь вижу, что моя привычка забрасывать голову при смехе выглядит отвратительно.
  - Ты - безумец на поводке у Витальского, его игрушка, доведенная до психоза. Как думаешь, почему он тебя не убил?
  - Он хочет получить манускрипт.
  - Плевал он на него! Манускрипт нужен Ринесу, а Витальский даже не знает, о чем там написано. Ринес яростно ищет тебя на поверхности, даже не подозревая, что ты в рабстве у алого маньяка. Ты помнишь, как давно здесь гниешь?
  - Н... Нет.
  - Прошли месяцы, ты превратился в вонючую мерзость, твой разум помутился.
  - Возможно. Но я делаю все, что могу. Я борюсь...
  - Ты борешься за жизнь, но не за душу. Ты забыл лик своей Госпожи.
  - Отдай мне меч, и я спасу свою душу... нашу душу!
  'Я' приближается, на ходу вынимая клинок.
  - Что ж... Держи.
  Мой любимый колющий удар. Теперь знаю, что чувствовали те, кому я пробивал живот. Поганые ощущения, ох, поганые. Холодная твердость внутри, так глубоко.
  - Ты должен вспомнить, кто ты. Должен вспомнить!
  Вечность помещается между ударами сердца, мир превращается в черное ничто.
  
  ***
  Витальский выглядит расстроенным, сидит на плоском камне с жезлом на коленях и смотрит на меня, как на щенка нашкодившего.
  - Зачем ты упал на острый сталагмит?
  - Мне было скучно.
  На животе не осталось даже шрама, магия Марка полностью затянула рану. Он подоспел вовремя, еще немного, и ему пришлось бы вновь встречать меня у бреши. Окровавленный сталагмит торчит неподалеку, окруженный засохшей бурой лужей. Стараюсь не смотреть в его сторону.
  - Ты же понимаешь, что так тебе не убежать.
  - Понимаю.
  - Согласись, несерьезно.
  - Соглашусь.
  - Издеваешься?
  Пожимаю плечами, глубоко вздыхая и почесывая пах.
  - Издеваюсь.
  Марк сердито вертит жезл в руках. Встает.
  - Морхем скоро вернется. Ты его хорошо разозлил. Готовься.
  Отворачиваюсь, не хочу видеть алое сияние, в котором пропадает Витальский. Возвращаюсь к источнику и один за другим кидаю в воду оставшиеся грибы. Все до последнего.
  
  ***
  Морхем со стоном уползает с перебитыми ногами. Трудно было не заметить, как он повадился лазить на дно темной впадины, в которую я справляю нужду. Полагаю, впитывать частицы моего тепла. Я отыскал громадный камень и рывками подкатил его к самому краю. Подождал, когда внизу вновь раздался шум и... Вслед за камнем швыряю факел. На Морхеме ни малейшего ожога, хотя после огненного коридора он должен был сгореть, как кукла. Одно утешенье - его разбитые коленные чашки.
  Ползать будет долго.
  Вторая победа, одержанная за счет хитрости и обстановки. Но что будет, когда мы сойдемся лицом к лицу? Я вижу это почти в каждом сне. Кошмары медленно доводят меня до сумасшествия. Я вижу себя на полу, парализованного неестественным холодом. Морхем с треском рвет мою кожу от ребер до паха. И с вожделением греет руки во мне, погружая пальцы в кровавые черви кишок. Я с воплем просыпаюсь, чувствуя, как внутри омерзительным слизняков ворочается ужас. Ужас от понимания того, что когда-нибудь этот кошмар произойдет наяву. Да, манускрипт всего лишь повод. Я нужен Витальскому для совершенно другой цели.
  Витальский обожает это: мучить подопытных жертв, шатая их рассудок. Ради постижения природы людей, нелюдей, их гибридов. Ради науки. Его методы зачастую шокируют даже других лордов. Я столько слышал об этом в прошлом, но никогда, никогда и представить не мог, что сам стану лабораторной крысой, уникальной крысой. Получеловек, полудемон, таких тут еще не было. Чем не радость для ученого шизоида?
  Все лорды мнят себя гениальными исследователями. Чем же еще наполнить практически бессмертную жизнь, кроме как постижением непостижимого? Хорошо известно, что Ринес преуспел в области гравитации. Силой науки и магии он управляет ею, как послушным псом. Коше обожает создавать гибридов и мутантов, скрещивая друг с другом все новые виды. Ходят слухи, проверять которые совсем не хочется, будто Коше использует некоторых порождений для своих сексуальных забав. Зная особо извращенные повадки этого лорда, я склонен верить в это. Фредерик помешан на других мирах и отчаянно пытается проломить брешь в иное измерение. Кромвель, Рафаэль, Леопольд и остальные. Обладая вечностью и ресурсами всей планеты, они не устают разгадывать черные тайны природы. Безумие в этом - лучший помощник. Катализатор всех процессов их нечеловеческого мозга.
  Возвращаюсь к источнику. Думать, отдыхать, бояться. Души живых существ - вот что выбрал Марк для своего скальпеля. Теперь его лезвие коснулось меня. Уверен, алый чародей наблюдает за мной. Постоянно. Отмечает каждый шаг, следит за внешними переменами. Не удивлюсь, если каким-то образом он даже записывает все происходящее. Ведет конспекты и заполняет полученными образами кристаллы памяти.
  Что он хочет узнать? Госпожа, подскажи! Я знаю, ты не бросила меня, твой зов пробивается сквозь каменный барьер. Порой ты снишься мне, зовешь по имени. И я вспоминаю твое тепло, чувствовать которое дано только мне. Госпожа...
  - Я Кайл, князь Лунной ночи.
  Крик внутри, шепот снаружи.
  - А еще полукровка, лжец и ворюга, - улыбается Марк.
  Вокруг него гаснет алое свечение, он устало садится на камень и кладет жезл на колени.
  - Ну, что скажешь? - смотрит он в упор. Встаю, не отворачиваясь.
  - По поводу оскорбления, или манускрипта?
  - И того, и другого.
  - Ничего.
  - Жаль, - вздыхает алое пугало, - мне казалось, ты усвоил урок. Морхем не сильно беспокоит?
  - Больше, чем хотелось бы.
  - И меньше, чем он может. Скоро он восстановится, как и после коридора. Жди.
  Молчу, ведь это правда, против которой бессильны слова. Бессильны и сжатые кулаки, чью дрожь я прячу за спиной.
  - Учти, у нас есть целая вечность. Понимаешь? Вечность!
  Он уходит, я сажусь возле источника и смотрю на перевернутый череп с водой.
  - Вечность, - медленно повторяю, пробуя звучание на вкус.
  И сплевываю.
  
  ***
  Кости плечевые, кости локтевые, тазовые. Россыпи фаланг и позвонков, ребра, ключицы, лопатки. Кости всех форм и размеров: крепкие, хрупкие, длинные, короткие. Прямые, как лучи, и причудливо загнутые, будто музыкальные инструменты, лишенные струн. Побродив по здешним чертогам, можно отыскать любые. Но мне нужна одна, как можно прочнее и тяжелее, которой не стыдно бахнуть кого-то по башке. А еще нужна свежая, еще не забывшая, как была остовом чьей-то жизни. Крайне редко валяются целые черепа, в основном расколоты на мелкие фрагменты, хоть вазу собирай. Еще частенько кости встречаются среди нагромождений высохших фекалий. Видимо, какие-то хищники заглатывали добычу целиком. Мне же на глаза эти твари не попадаются, явно чувствуют демоническую кровь. Один Морхем меня не боится, ну, и паук, ценитель поэзии, он и сейчас бежит за мной. То ли стихов хочет, то ли просто так интересуется. Извини, старина, не до тебя.
  Вот, кажется, подходящая, берцовая. Кто-то погрыз и бросил, полностью высосав костный мозг. Довольно прочная, лучше вряд ли найти. С факелом в одной руке, с костью в другой продолжаю поиски ингредиентов.
  - Священная брешь! Неужели?!
  Оборачиваюсь - Марк сияет, его улыбка так и просит молотка. Ненавижу, когда Витальский появляется за спиной. Впрочем, когда он с триумфом возникает спереди, радости и того меньше.
  - Пожалуйста, скажи, что это правда! Твой разум обрел новые грани? Блаженное безумие?
  - Тут мне с тобой мне не сравниться.
  - А зачем эта кость? Похожа на фаллос.
  - Кое-кого трахну, угадай кого?
  - Хм, как жаль, что это не войдет в историю, великий Кайл решил победить меня жалкими фокусами, и на что он надеется? Отчаянный бедняга.
  Наигранная печаль последних слов сметается взрывом хохота. Безразлично прохожу сквозь угасающий образ Марка, продолжающий смеяться. Я сам никогда не думал, что опущусь до столь примитивной идеи: экспериментировать с низшей магией, уделом шаманов диких племен. Но без Госпожи другой надежды нет.
  Поиски нужных компонентов заводят дальше обычного. Прохожу под зарослями гигантских водорослей, они свисают с потолка, шипят и тянутся ко мне. Прохожу мимо жужжащего улья, окруженного роем человечьих глаз. Останавливаюсь перед зубастой пастью прямо в полу, она раскрывается шире, выпуская длиннющий язык, увенчанный шипами. Пробегаю мимо.
  Искусство магии заключается в преобразовании энергии из одного вида в другой. Древние люди, задолго до прихода демонов, совершали это с помощью машин - игрушек науки. Когда планета повернула свою ось, проломив проходы между мирами, законы природы сильно пошатнулись. Классическая физика преобразилась, многие новые явления человечество подчинить так и не смогло. Зато смогли лорды, пришедшие из проходов. Я знаю, порой мне доводилось красть довольно ценные книги.
  Магические знаки вспоминать тяжело и еще сложнее их наносить. Рисую смесью крови и костного праха, приготовленной в почти целом черепе. Кровь - грызунов, своя пригодится позже. Палец дрожит, выводя линию на груди, она разворачивается петлей у ключиц, огибая шрам, спускается поперек ребер, чтобы замкнуть фигуру. Ошибка! Вытираю, черчу заново. Неправильный знак сожжет меня изнутри, так гибнут многие ученики. И рисуют они без зеркала, оно может инвертировать энергию самым непредсказуемым образом. Дуга, прямая, петля, дуга, будто змея закручивается иероглифом, врастает в плоть. Есть! Линии горят голубизной, жгут кожу. И этот свет медленно гаснет, впитываясь внутрь, колдовская энергия пульсирует во мне вторым сердцем. Защитный знак готов, пусть Морхем только протянет руки.
  Среди украденных книг бывали и увесистые бестиарии. Порой, думая о Морхеме, я пытаюсь вспомнить хоть что-то подобное на их страницах, которые одно время изучал весьма внимательно. Напрасно, ни одно из известных мне существ не питается жизненным огнем, как это делает Морхем. Он явно гибрид, созданный сочетанием некротехнологий с чем-то до сих пор неизвестным или забытым. Ясно одно: убить эту мразь можно лишь так же, как ее создали.
  Магией.
  Щит есть, дело за берцовой костью. Если правильно зарядить, выйдет какой-никакой жезл. Слабоват, но лучше не будет. Орнамент из рун высекаю острым камнем, тем же, которым вырезал обереги на плечах и бедрах, они еще кровоточат, привлекая мерзких светляков. Они назойливо роятся, будто горящие мухи. Вершину жезла крест-накрест перевязываю паутиной и жилами одного существа, имевшего неосторожность подойти к моему источнику слишком близко. Это был скат на шести лапах, как у жука, на вкус оказался неплох. Костную полость нужно заполнить чем-то посильнее, и тут уже свою кровь не жалею.
  Магия дама коварная, с ней шутки плохи. Методы, что я решился применить - варварские, питаются энергией живой материи. За колдовскую силу заплачу собственным здоровьем. Очень дорого. Пора зарядить жезл, источники повсюду, если только Марк их не заблокировал. Вряд ли, он хочет представления, хочет зрелища. Дотрагиваюсь жезлом до одного из алых кристаллов, нужную формулу я не забыл. Оружие вибрирует, насыщаясь, кристалл возмущенно мерцает, теряя яркость, и окончательно гаснет. Взмахиваю жезлом и любуюсь начертанным в воздухе узором.
  - Ну, как тебе? - спрашиваю паука, вжавшегося в камень.
  Он вздрагивает и убегает. Понимает, что игры кончились.
  Но это не все, далеко не все. Я давно понял, чего так жаждет Витальский, и помимо боевой подготовки, предстоит затеять интригу. Маленькую, но достаточную, чтобы спровоцировать тюремщика на необдуманный шаг. Понадобится хитрость, которой меня научили люди. И хотя кажется, что лорды обладают тайнами и опытом тысячелетий, в реальности все обстоит иначе. Вечная жизнь и почти неограниченные возможности сильно пошатнули равновесие их внутреннего мира, который на самом деле очень прост, усложнен лишь искусственно. Марк не единственный психопат среди демонов, но один из самых конченых. По трещинам его нестабильного разума я и намерен бить.
  Я нанесу удар и буду ждать. Ждать, пока Марк совершит ошибку.
  
  ***
  Сто пять, сто шесть, сто семь... Когда надоедает поэзия, от скуки спасают отжимания. На кулаках, на пальцах, на одной руке, чувствуя, как пот течет по впадинам спины. Хрен болтается, бьется о холодный камень, один из редких моментов, когда я испытываю дискомфорт от наготы. Так-то уже давно привык, демоническая природа способствует универсальным адаптациям. Первое время я, конечно, отчаянно пытался смастерить одежду, но шкуры здешних обитателей никак не подходят, сколько ни скобли, сколько ни суши, все равно противно натягивать на себя эту мерзость. Необходимого раствора и инструментов для нормальной выделки нет. Пробовал плести ткань из паутины, только Витальского рассмешил.
  Двести один, двести два, двести три... Паук тут, молча считает, задумчиво двигая жвалами. После нескольких подходов займусь фехтованием. Все тем же факелом. Жезл прислонен к стене поблизости, ждет своего часа. Я повторил около дюжины боевых формул в разных вариациях, разумеется, не в полную силу. Тренируюсь, используя слабые импульсы, блеклые огоньки, умирающие в контакте с каменной мишенью. Берегу силы для реального боя - две, максимум три формулы в полную мощь, и сердце может остановиться.
  Дозировать энергию, направлять, фокусировать, вот что позволяет жезл. Да, колдун из меня никудышный, без Луны я ничтожество. Лорды умеют использовать энергию самой планеты, ее полей, ядра. Мне же этот мир не дает ничего, кроме презрительного равнодушия. Лишь холодный сателлит признал во мне близкого друга.
  Витальский появляется все чаще, смотрит, хмурится, кивая собственным мыслям. Будто сверяет происходящее с личными прогнозами, отмечая видимые перемены. Я отвечаю абсолютным безразличием. Дважды он заставал меня за мастурбацией, я не останавливался. Образы бывших любовниц возникают среди теней, зовут по имени. Неизбежное последствие одиночества. Ничего, настанет день, когда я выпущу Марку нутро и вежливо попрощаюсь. И будет свобода, и будут шлюхи. Будет вино, поэзия, и снова шлюхи. Не знаю, к счастью или нет, но за столько веков еще ни одна баба от меня не забеременела. Женский организм не принимает демоническое семя. Все знают, от лордов дети не рождаются, как бы весело они ни насиловали девочек этого мира.
  Как же получился я - загадка. Быть может, я и правда выродок, как утверждают чистокровные демоны. Ошибка природы, генетический брак. Мутант. Выкидыш из рационального порядка, существующий против естественных законов.
  Но я живу, и это поздно исправлять.
  Двести девяносто девять... Триста...
  Я часто слышу Морхема, он воет вдалеке, выпуская наружу волны осязаемой ярости. Они разносятся по коридорам искаженным эхом, будто вестники неизбежного. Скоро Морхем восстановится, станет осторожнее. Вряд ли вновь получится заманить его в огненный коридор, одна и та же ловушка не срабатывает дважды. Вся надежда на остатки своих сил. Иногда кажется, что шрам на груди оживает, двигая пальцами, тянется к сердцу. Чувствую, очень скоро Витальский сядет перед графическим кристаллом и, почесывая бороду, будет наблюдать. Лабораторная крыса против монстра, чтобы победить крыса, сама должна стать монстром. Подвергнуться метаморфозам, поддаться безумию. Разве не этого так жаждет мой тюремщик?
  Один, два, три... Страх выжигает усталость, или я буду сильным, или не буду вообще.
  
  ***
  Силовое поле, стена вибрирующего света поперек коридора. Звенит, искрится, осторожно протягиваю руку и... Удар током, дую на обожженные пальцы. Хитер Витальский, хитер гнида. Прихватив жезл, я отправился за ягодами в то место, где они вырастают заново быстрее всего. Набрал полный череп. По дороге назад уставился на этот внезапно возникший барьер. Вмиг застучало в висках, я развернулся и двинулся по соседней ветке. Брешь, и здесь стена! Трещит блуждающими токами, словно призраки электричества бесятся, угодив в сияющую сеть. Сглатываю горькую слюну. Есть еще один коридор, по которому можно вернуться к источнику. Шагаю меж кривых стен, бегу.
  Снова барьер. Холера!
  В животе как ядовитый цветок распускается страх. Давит на диафрагму. Я слышу звук, которым был наполнен каждый кошмар. Не крик, не вой - дыхание, где-то за спиной. Медленно оборачиваюсь и не сразу замечаю, как разлетаются по полу ягоды и осколки черепа.
  Морхем здесь. Смотрит на меня блеклой мутью с черными точками зрачков. За ним возникает еще одно поле, рождается из ничего, врезаясь в камень решеткой кривых молний. Ловушка. Морхем неестественно широко раскрывает рот, так что видно челюстные суставы, идет на меня. Поднимаю жезл и делаю до боли глубокий вдох. Весь гнев, вся ненависть сливаются единым огнем и рвутся наружу, подчиняясь боевой формуле. Жезл вибрирует, извергая разрушительную энергию, от невыносимого света слепнут глаза, а сердце замирает, жертвуя последними силами. Слышу крик. Мой? Морхема? Не знаю, я целиком отдался магии, и она пожирает меня, чтобы прожить как можно больше мгновений. Она не хочет умирать, сожжет меня, сожжет Морхема и то пространство, что содрогается между нами в агонии.
  И вдруг.
  Жезл разбивается о пол, со вспышкой катятся сверкающие части. Вижу Морхема, он все еще идет, шатаясь. В его груди пульсирует чернота громадной дыры. Там, за оплавленными ребрами, бьется комок тьмы, и я с ужасом понимаю, что вижу мглу, от которой убегал много веков, тот всепоглощающий мрак, который разделяет мир живых и мертвых. Падаю в изнеможении, со стоном ползу прочь. Коленями, локтями, цепляясь пальцами за стылый камень, быстрее, к силовому полю! Смерть в объятиях молний будет намного милосердней. Но оно тускнеет, гаснет, не позволит Марк подохнуть так легко. Меня переворачивают. Одним рывком. Госпожа, позволь потерять сознание, не хочу чувствовать это, не хочу...
  Вижу синеву, яркую, как забытое небо. Так пылает на груди защитный знак. Морхем визжит, отдергивая руку. И тянется снова, склоняясь надо мной все ниже, с ревом превозмогая щит голубого пламени. Осколок жезла тут, чувствую пальцами. Один вздох, одно движенье, и острый конец входит Морхему в глаз. С криком вставляю глубже, не силой - злостью.
  До самого упора.
  ***
  - Что ж, похвально, - говорит Марк, прищурив глаза, - но смотреть на тебя жалко.
  Не даст отдохнуть, мразь. Зря я очнулся, лучше бы дальше валялся без сознания, наслаждаясь туманом в голове. Или это Марк привел меня в чувство? Брешь разберет.
  - Я воскрешу Морхема. Убьешь его - все повторится снова, погибнешь - все повторится снова. Ну, сам понимаешь.
  Понимаю, и от этого хочется выть. С трудом поднимаюсь на колени, тянет рыгать.
  Тянет?
  - М-да... - Марк отступает от горячей лужицы желчи. Это реакция организма на сбой биотоков, вызванный применением магии. Без Госпожи, без той серьезной подготовки, что проходят смертные колдуны. С боевыми формулами не шутят, особенно когда рискуют использовать их в полную силу. Марк иронично улыбается, чистокровным лордам такие трудности неведомы.
  - В защитном знаке на груди ты допустил одну... две ошибки. Удивительно, что он вообще инициировался и спас тебя. Жезл - пародия, таким шаманы на ритуалах размахивают. Да-да, в племенах, где набедренными повязками зад подтирают. Руки-ноги зря изрезал - эти обереги только в сказках работают. Да уж, много ты стоишь без своей покровительницы.
  Тело Морхема рядом, смердит разложением и горелой химией. Марк продолжает лекцию о правописании рун и колдовских технологиях, шагает туда-сюда с умным видом и паясничает, паясничает, паясничает. Пытаюсь встать, без толку. Замечаю кусок черепа, в который собирал ягоды, они рассыпаны вокруг точечным узором. Люблю их - сочные, горьковатые, без косточек. Хочу взять парочку, но Марк проходится по ним, давя сапогами.
  - Ну что, готов сказать, где манускрипт?
  Пора наступать, мой меч - моя хитрость. Правильные слова, как отмычки, вскрывают замки истины. И я делюсь своими соображениями об истинных причинах моего заключения...
  - Чт... Что?! - удивляется Витальский почти натурально. - Ты вправду считаешь, он мне не нужен?
  Двумя дрожащими пальцами беру уцелевшую ягоду, кладу в рот:
  - Ринес, безусловно, сильнейший чародей, его именные свитки ценятся ох как высо... - гребаный кашель! Сгибает пополам. Отдышавшись, продолжаю, не щадя хрипящего горла:
  - ...вы... соко... Но мучить кого-то - верх твоего блаженства, ты ненормален, и пытаешься свести с ума других в угоду своему самолюбию. Манускрипт лишь повод меня заточить, меня, легендарного вора, сумевшего бежать из огненных казематов Грайса, из Зеркальной Башни и даже от самой смерти. Тебе просто льстит мысль, что именно я стал твоей новой куклой. Куклой, что недостаточно безумна.
  Марк хмурится, забавно двигая челюстью, возмущенно заявляет:
  - Ну а чего ты ожидал? Ты демон, хоть и полукровка, болью или смертью тебя не напугать... Сильно. А любое разумное существо дорожит рассудком, и перспектива провести здесь вечность не сулит для мозгов ничего хорошего.
  - Ошибаешься, мне безразлично все, что творится в моем черепе. Прежде я любил две вещи: Луну и свою клептоманию. Теперь же, благодаря тебе, понял, что могу жить и без того, и без другого. Боль и лишения очистили меня, я стал свободен. По-настоящему свободен.
  Алый плут приседает рядом и смотрит в упор. Не отворачиваюсь.
  - Твои глаза... Горят, как у человека... Ненавижу... Кто ты такой, священная брешь?!
  - Я не знаю.
  - Как тебя уничтожить?
  - Время меня уничтожит.
  - Брешь не могла породить такого выродка. Ты ошибка, неправильный знак в уравнении жизни.
  - Все эти разговоры мало значат перед пропастью судьбы. Мы оба давно мертвы, много раз, просто вечность забавляется с нашими душами. Когда поймешь это - станешь свободен, как я.
  - Дешевая философия. Я уничтожу тебя силой науки.
  - Мне все равно.
  - Тогда зачем ты сражался с Морхемом? - кричит Марк, пылая гневом. - За что ты боролся?
  - Морхем принадлежал рациональному порядку этого мира. Твоего мира. Мне противна сама мысль о подобном существовании. Впрочем, ты мне противен еще больше. Как паршивый шут, не как соперник.
  - Хм... - Марк встает и злобно шагает от стены к стене, затем, щелкнув костяшками кулаков, цедит сквозь зубы:
  - Я буду следить за тобой.
  Молчу, жую новую ягоду. Образ Марка растворяется в алом мареве, вернется он не скоро. Палач торопеет, когда спятивший узник наделяет пытки собственным смыслом. Неестественным, нерациональным смыслом, о который ломаются инструменты.
  
  
  ***
  Мой рот исчез. Зубы словно спаяны, губы срослись, но по сравнению с прочим безумием это кажется сущим пустяком. Вновь прилетает призрак, похожий на бабочку из дыма и меланхолии, садится на подставленную ладонь. Правую, поскольку левая сжата в кулак, в ее центре вырос налитый кровью глаз. Чувствую, как он моргает и мечется горячим зрачком. Щекотно.
  Призрак уходит в мои ноздри сладким паром.
  Жерло, где раньше кипел источник, теперь заполнено блеклой мутью, холодной и вонючей. Оттуда часто выныривают отвратительные осьминоги с лицами младенцев. Раздаются детские крики, плач, не дают уснуть ни на минуту. Смеются, плачут, смеются. Однажды я не выдержал, со злостью выдавил из ладони глаз и бросил этим уродам. Один из них проглотил его как виноградину. Молчали они недолго, глаз быстро вырос заново, еще глубже пустив в руку корнеобразные нервы.
  Факелы и кристаллы то гаснут, то загораются с беспорядочными интервалами. Грамотно продуманное чередование света и мрака - еще один способ довести до шизофрении. В такие моменты я продолжаю сочинять стихи. Про себя. Или играю в шахматы, тоже про себя. Порой страшно смыкать веки, кажется, что они могут срастись, как это произошло со ртом. Но внешне я стараюсь быть спокойным, не забываю: Витальский наблюдает, Витальский делает выводы.
  Даже само подземелье искажается, коридоры меняют изгибы, сужаются до вертикальных трещин. Местами угрожающе опускается потолок, обрушивается иллюзорными глыбами. Вдалеке возникают новые гроты, полные причудливого свечения. Я стараюсь оставаться на одном месте, не пугая себя лишними открытиями.
  Хочется есть, хочется пить, хочется кричать. Но у меня нету рта. И спать - черная брешь! - как же я хочу спать. Но бесконечный плач преследует везде, куда бы я ни забился. Это невыносимо, это...
  - Кайл?
  Голос женский, страстный. Из темноты слева.
  - Хочешь меня?
  Я не могу рассмотреть ее лица. Она бесшумно выходит на свет, ее бледная кожа впитывает алую теплоту кристаллов, создавая иллюзию румянцев, распускающихся как цветы. Круглая грудь с крупными сосками, длинные волосы до стройных бедер, но лицо... Не могу разобрать его! В голове взрывается калейдоскоп образов, бесконечный поток лиц, все, кого я когда-либо имел. Вижу их, слышу их, чувствую. Она расплывается перед глазами, лишь запах ее влажной плоти становится все сильнее.
  - Кайл, я твоя, возьми меня, возьми...
  Одна фраза, сотней голосов. Зажмуриваюсь, обхватив голову, и чувствую, как чужеродный глаз пульсирует в висок. Спаянные зубы вибрируют в немом крике, жгут десны. Прочь, исчезни, тебя нет! Ты очередной фантом, созданный алым педерастом. Нет! Она рядом, пылко обнимает, прижимаясь грудью, опутывает шелком волос. Хочется рухнуть с ней на пол. Хочется.
  Хочется...
  Открываю глаза и вижу ее лицо. Черный сгусток протоплазмы, ото лба до подбородка - аморфная амеба. Ломаю ей шею. Одним рефлекторным ударом. Она -оно?! - бесшумно оседает у моих ног, проводя по мне нежными пальцами.
  - Хороший, хороший...
  Остервенело бью, удар за ударом сокрушая кости проклятой суки. Ее лицо разбрызгивается по полу черными шипящими каплями. Слышу, как громко хохочут осьминоги с рожами младенцев. Последний удар - ногой в позвоночник, ломая пополам. Эта тварь не кричит, не стонет, только шипит и пузырится густой бесформенной массой, которая во время оргазма должна была стать лицом моей матери. Это высший суккуб - отродье изувеченной вечности. Мужчины, которых оно соблазняет, обречены до самой смерти видеть и чувствовать, как они трахают собственных матерей, сестер, дочерей.
  Но у меня нет никого. Суккуб вонзил в меня ключ своего гипноза, но не смог провернуть его в замке сознания, в котором нет ни одного дорогого образа. Витальский знал, что так будет. Посылая ко мне эту суку, он весьма тонко напомнил, какой я ублюдок.
  Труп исчезает будто тень, прогоняемая светом. Самое отвратительное то, что я до сих пор не в силах погасить желание, хочется мастурбировать до потери сознания. Осьминоги все хохочут вдалеке, бешено вращается глаз, вросший в ладонь. Справа между камнями распускается цветок с лепестками из человеческих пальцев.
  Мерзость.
  Под силу Витальскому создавать это безумие наяву, да еще подвергать меня жутким метаморфозам, или это результат сильнейшего воздействия на мои извилины? Быть может, подземелье пронизано каким-то излучением, или же воздух наполнен мощнейшим психотропным газом. А может... может нет ни подземелья, ни даже этого воздуха, полного запахов падали и страха? А есть лишь я, пойманный в тиски ментальной машины, над пультом которой склонился Марк. Но больше всего я боюсь, что все варианты ошибочны. Что Витальскому не нужны рычаги, чтобы шатать мой разум.
  Больше не нужны.
  
  ***
  Во сне я разрезал себе рот. Острым обломком кристалла в дрожащей, напряженной до предела руке я медленно вел по сросшимся губам, чувствуя, как горячая кровь заливает подбородок, кривыми ручьями охватывает шею, грудь. Чувствуя, как пылают лицевые нервы, а невыносимая боль отдается в глаза черной пульсацией. Потом я пил, долго и ненасытно всасывал смрадную муть из источника сквозь щели между зубов. Осьминоги что-то шептали младенческими устами и ласкали мою голову присосками.
  Когда я проснулся, то широко зевнул и потянулся за черепом с водой.
  Мир, тело вернулись к прежнему состоянию, исчез глаз из ладони, снова можно есть и материться. Я сижу, наслаждаясь свободой от кошмаров и гремучего страха. Пожалуй, нечто подобное испытывает человек, которому вырезали опухоль. Настоящий покой. Во рту переливаются привкусы съеденных ягод, мяса и грибов. Напротив сидит Витальский, уже битый час греет задницей плоский кусок кварца и рассеянно смотрит на пол, сжимая жезл. Хмурится. Закрываю глаза, еще никогда тишина не казалась такой сладкой и пьянящей, не плачут осьминоги, не кричат. Их просто нет.
  Марк тяжко вздыхает.
  - Пошли, - внезапно заявляет он и лениво встает.
  - Пошли, - отвечаю как можно безразличнее и тоже встаю.
  Он берет меня за руку, не без отвращения. Странно, эта яркая алая теплота совсем как та, что растворила нас в ущелье, когда я только-только покинул брешь. Чувство легкости и головокружения будто и не покидали меня, словно прошел всего миг. И вновь мне кажется, что не было никакого подземелья, не было Морхема и поэм для паука. Не было абсолютно ничего. Каким-то образом Марк заколдовал меня и внушил весь этот бред. Сейчас алый туман рассеется, и мы вновь окажемся в ущелье, где все начиналось...
  Мое отражение таращится на меня, разинув рот. Грязный, лохматый, невероятно тощий, хоть ребра считай. С криво обожженной бородой и черным отпечатком на груди. Узоры шрамов, запекшаяся кровь. Узнаю только глаза. Я столько раз видел их отражение в лезвии своего клинка, и впервые они полны столь чудовищного измождения. Но все-таки они мои - блеклые, запавшие, с воспаленными капиллярами и расширенными зрачками, но все же мои.
  Витальский слева, упивается моим ошеломлением. Осторожно касаюсь громадного зеркала, его гладкой прохлады, столь приятной и непривычной, отвечающей еле слышным звоном. Пальцы оставляют на ней жирные следы, и внезапно меня охватывает омерзение к своим черным нестриженым когтям, к этому вонючему уроду с протянутой рукой. С трудом давлю желание разбить зеркало и загнать осколок покрупнее Витальскому в глотку.
  Не сейчас, только не сейчас. Ты еще насладишься его болью, его страхом, но только не сейчас!
  - Располагайся, - бросает Марк, отходя от зеркала.
  И вроде бы знакомое слово, но все равно кажется странным и необычным. Почти чужим. Разве бывает так светло, так чисто и тепло? Вычурная люстра дарит нам свои блики, ковер мягкий и пушистый, словно котенок. Окон нет, и ни малейшего намека на скрытые ставни или на хитро замаскированные шторы. Резная тумбочка, столик, ванна, полная до краев. И всё, абсолютно всё - как артериальная кровь.
  - Приведи себя в порядок. - Марк направляется к двери, которую я не сразу распознал в рельефно выделанной стене. - В моей лаборатории всегда все чистое. И не задерживайся, не люблю, когда крыса опаздывает на опыты.
  Дверь бесшумно поднимается, будто занавес в театре, входят две голые рабыни в массивных ошейниках. Довольно милые, если не считать, что у каждой между ног сверкает металлический клапан, а рты зашиты тугими стежками.
  - Прости, - с наигранным прискорбием объясняет Марк, - но я не хочу, чтобы ты излишне расслабился перед работой в лаборатории.
  Дверь опускается за ним, сливаясь со стеной. Рабыни кладут на тумбочку подносы с мылом, полотенцем, ножницами и прочим.
  Больше всего я боюсь проснуться снова в подземелье, боюсь, что это блаженство может в любой миг оборваться, сменившись очередным кошмаром. Вода в ванной горячая, немилосердно щиплет кожу, еще не знавшую мытья в этой жизни. Руки у рабынь нежные, мыло душистое, ох, какое же душистое! Даже лезвие бритвы кажется легким и деликатным. Лишь когда вода полностью остыла, я нехотя покидаю ее объятья, истекая пеной. И на всякий случай решаю проверить, нет ли у рабынь клапана еще и сзади.
  Ничего лишнего не оказалось...
  Закончив, я нахожу в тумбочке одежду моего размера. Разумеется, алую, разумеется, похожую на костюм комедианта. Многочисленные бантики и помпоны украшают просторную рубаху и штаны, воротник лежит на плечах, будто крылья мотылька. Пока я яростно отрываю перед зеркалом все лишнее, рабыни застегивают на мне ремешки сандалий.
  Хорош?
  Определенно лучше прежнего.
  Давно я не открывал никаких дверей, но с этой все обстоит довольно просто. Будто ощутив мое дыхание, она выпускает меня в коридор, освещенный рубиновыми конусами на потолке. Вдоль стен проложены тонкие пульсирующие трубки, гудящие провода. И нельзя не заметить странные тени, абсолютно черные, они носятся по стенам, точно неведомые науке пауки. Вот они - дворцовые слуги Витальского, о которых я так много слышал, тени, способные двигаться и убивать. Они следуют за мной, кружа по стенам и потолку с невероятной скоростью, берут в кольцо. В конце коридора появляется Марк, удовлетворенно кивает и жестом зовет за собой.
  - Мы в моем замке, но все еще под землей. Стража начеку, без глупостей.
  Стража? Такое простое, такое не поэтичное название, и это говорит творец собственного мира. Зато, если верить слухам, одного их прикосновения достаточно, чтобы человек исчез навсегда. Мгновенно и, опять-таки, совсем не поэтично. Мы минуем двери всех форм и размеров, двигаясь по коридору, не знающему углов, лишь плавные круглые повороты. Вокруг никого, хоть бы еще рабыня встретилась, хоть бы показался кто-то или что-то, своим видом добивая мое воображение. Кажется, будто катакомбы внизу полны гораздо большей жизни, чем здесь. И даже внезапная фигура за внезапным поворотом не меняет это чувство.
  - Знакомься, Кайл, это Квен, мой помощник.
  Человек! Настоящий человек, без гибридных примесей, пускай и выглядит так ничтожно. Низкий, невероятно сутулый, он смотрит на меня с глубоким сочувствием. Очень странным сочувствием. Так мясник смотрит на любимого теленка, которого теперь придется забить. Оглядывает с жалостью, грустно прикидывает, как вставить штырь поудачнее, чтобы быстро и без мук. Квен с опаской косится на хозяина и нервно мнет края алого фартука, испачканного смазкой и химическими реактивами. Ошейника у помощника нет, зато глаза и характерная пигментация на коже выдают зависимость от сильнейшего наркотика. Такому рабу не нужны ни оковы, ни кнут, ни что-либо еще.
  Вместе с Квеном мы входим через треугольную дверь в обширное помещение, полного щелканья, вибрации и звона. Мигают индикаторные огоньки причудливых приборов, кипят растворы в колбах и стеклянных трубках. Вспышки разрядов, запах ионизированного воздуха, устройства всех форм и конфигураций. Лаборатория. Тут законы природы проверяют на прочность. Я видел, как в таких местах алхимики ищут свой пресловутый камень, как хирурги заставляют биться сердце вне тела. Видел, как воздух превращают в сверкающую пыль, а лучи света изгибают словно нити. Двери в иные миры здесь не открывают, вышибают с размаху.
  Витальский довольно щерится, наблюдая за мной, разинувшим рот. Рассмотреть какой-либо процесс подробнее не успеваю, Марк уводит меня в соседнюю комнату, где...
  - Что это?!
  Огромный бутон плотно сомкнутых фиолетовых лепестков, они вздрагивают и колышутся, будто от волнующего сна. Бутон опоясан стальными кольцами, от них во все стороны змеятся шланги с проводами, тут и там цветок пробит электродами с мерцающими наконечниками. В какой-то момент лепестки меняют окраску, переливаются волнами оттенков - светлее, темнее, светлее. И в этих колебаниях, в этих причудливых гаммах чувствуется что-то жуткое и одновременно прекрасное. Экстатическое. Так грациозно колышется медуза, прежде чем ужалить.
  - Это Элирия, - отвечает Марк, и я с удивлением замечаю, что он сам поневоле заворожен, - никак не пойму, как... как она... Квен! Всё ли готово?!
  - Мой господин, она еще слишком голодна. Боюсь, если начнем сейчас, она просто сожрет мозг подопытного. Я уже увеличил подачу питательной смеси, но с каждым разом она требует все больше.
  - Увеличь напряжение! Разбуди эту суку!
  - Пробовал, она стала совершенно невосприимчивой к внешним раздражителям. Но если хорошо насытится, то можно будет рассчитывать хоть на какую-то реакцию и обратную связь.
  - Капризная дама... Ладно, я и сам голоден. Пользуясь случаем, покормим и крысу.
  Следуя за Марком я обращаю внимание на сосуды с питательной смесью, стоящие вдоль стены. Пузатые банки, полные багрово-серой каши с крупными кусками извилин.
  
  ***
  Столовая полна картин, скульптур и чучел. Вон работы Лорио Вилонского, чьи полотна я так часто похищал, сюрреализм, пойманный в искусно выделанную рамку. Между ними совершенно не к месту впихнули вечно однотонного Мирами. Безвкусица. Чучело оборотня присело у стены, оскалившись. Вот-вот скакнет на стол, и тогда беда кувшинам и графинам, к которым с таким энтузиазмом тянется Марк. Любит он выпить, если захочет - демонический организм враз погасит действие алкоголя. Ни опьянения, ни похмелья, для многих людей нет ярче мечты. Скульптуры двух воительниц со здоровенными бюстами и не менее здоровенными секирами стерегут выход. Разумеется, настоящие стражи тоже здесь, фантомы тьмы, пропитавшие собой штукатурку, переливаются из угла в угол, как безумные амебы. И ни одного окна, даже бутафорского.
  Я и Витальский смотрим друг на друга с одинаковым выражением. Поговорим?
  Поговорим.
  - Твое здоровье, полукровка! - Марк залпом выпивает и ударяет алым кубком по алой скатерти. Медленно разрезаю мясо неведомой твари, равнодушно пробую, изо всех сил скрывая восторг желудка и души.
  - Ответь мне, Кайл, тяжко, когда не отличить кошмар от реальности?
  Отвечаю не сразу, тщательно пережевываю кусок хвоста какого-то ракообразного.
  - Кошмары не оставляют шрамов. Никаких.
  Вино чудесное, пускай и алое, я-то думал, от этого цвета теперь всегда будет тошнить. И фаршированное легкое - тоже ничего.
  - Так это все было сновидением? - наклоняется Марк над столом.
  - Что именно?
  - Финальный этюд в жанре вольной фантасмагории.
  - Может и так.
  Марк смотрит куда-то в себя, сжимая край скатерти:
  - Одному подопытному как-то внушили сон, в котором он тонул глубоко под водой. Специальным прибором воздействовали прямо на мозг без малейшей угрозы здоровью. В определенный момент человек перестал дышать, подергался и все, сердце встало. Как думаешь, почему?
  Молчу, хотя ответ очевиден. Прячу взгляд в тарелке.
  - Неужели ты не хочешь знать, что было мороком, а что - правдой?
  На самом деле я боюсь узнать это, ведь оба варианты по-своему омерзительны. Марк хочет доказать, что молот иллюзии порой не менее тяжел, чем у реальности. И бьет гораздо сильнее.
  - Чего ты хочешь от меня? - не выдерживаю собственных мыслей. - Чего добиваешься?
  Тот не обходится без драматической паузы. Жует салат, запивает с довольной миной, почти с триумфом. И говорит:
  - Да уже, собственно, ничего. Твоя роль закончилась, дело за славной хирургией...
  И вот теперь я по-настоящему испуган. Не столько его словами, сколько интонацией. Фраза прозвучала предельно спокойно и обыденно, будто брошенная невзначай. Но от последнего слова внутри меня повеяло холодом кромсающего плоть скальпеля.
  - Меня кормят перед забоем?
  - О, брешь, откуда столь страшные выводы?! Я всего лишь ученый, искатель истины, и никого не собираюсь убивать. Сегодня. Ты слишком ценный объект исследований, чтобы так просто погибнуть. Да, я вскрою твой череп, да, я освобожу твой мозг. Но ты будешь жить, обещаю, я помещу тебя в специальный раствор и обеспечу всем необходимым. Возможно, даже сохраню органы зрения и поставлю зеркало, чтобы ты видел себя настоящего.
  Он все говорит и говорит, но я слышу только громкий пульс в висках. В горле пересыхает, тянусь дрожащей рукой к бокалу, опрокидываю. Витальский не умолкает, его речь полна фарса и медицинских терминов, она звучит из другого, далекого мира по ту сторону стола. Если это правда, если мое тело действительно умрет, а мозг останется жить, то я не смогу уйти в брешь. Останусь навеки в лабораторном сосуде под прицелом приборов и острот психопата. Пока тот не помилует и не разобьет мой мозг молотком. Помилует?
  Никогда.
  - Что с тобой, полукровка? Ты какой-то красный, соус к жаркому слишком острый? Сегодня же кастрирую повара.
  - Зачем... Зачем все это? - Воля окончательно покидает меня.
  - Повторяю - я ученый, я познаю этот мир, познаю населяющих его существ. А что такое существо, как не его мозг? Кайл, ты уникален, гибрид человека и демона, другого такого на планете нет, а если и появится, я буду полностью осведомлен о его сущности. Уверен, твой череп - сокровищница новых тайн и загадок. Первая часть эксперимента выжата до предела, все данные о твоем поведении в чужеродной обстановке должным образом запротоколированы и...
  - Я отдам тебе манускрипт!
  - Запротоколированы и...
  - Я отдам его тебе, слышишь?!
  - И это тоже внесем в записи - 'Ранее несокрушимый объект доведен до крайней степени отчаянья'. Попробуй тот виноград, слева от тебя.
  Пробую - дрожащими пальцами, не чувствуя вкуса. Возможно, это последнее, что я вкушу, прежде... прежде чем... Я представляю себя без тела - пучок нервов и извилин, заключенный в тесное стекло, искажающее мир снаружи. Кто я буду? Что я буду? Как я буду?!
  - Открою тебе секрет, полукровка. - Марк долго и старательно трёт чистые руки салфеткой, и глаза его обретают странный блеск. - Я уже четыре столетия пишу книгу, что переживет этот мир. Через миллионы лет, когда планета будет мертвой пустыней, сюда придут достойные найти мое сообщение, и вот тогда я стану по-настоящему вечен. Обрету бессмертие, которое и представить себе не могут мои братья. Хотя что ты понимаешь в этом, ты, жалкий ворюга, паразит! Судьба даровала тебе силу и способность возрождаться, но как ты распорядился этим даром?! Ты отбирал самое драгоценное у нищих и богатых, святых и грешных, сильных и слабых. Вор, убийца, плут. Полсвета мечтает плюнуть на твой труп.
  Столовый нож, тонкий и холодный, легко прячется в рукав, видит это лишь чучело оборотня. Осторожно поглядываю на стражей, их чернота безмятежно покоится по углам, сливаясь с настоящими тенями. Нужно тянуть время, выждать момент!
  - Так это правда, что некоторые из лордов были на моем месте? Теперь я понимаю, почему они не вернулись через брешь.
  - Да, это были предатели совета. Гай сам вынес им приговор, я лишь воспользовался возможностью побыть палачом. Мозг и нервная система бессмертного демона разительно отличаются от человеческих. Это были интересные опыты, уверен, с тобой будет еще интереснее, будешь лучшим экспонатом моей коллекции.
  Давно я не упражнялся в метании ножей, разминаю пальцы и запястья под столом, пытаясь усмирить их дрожь.
  - И в чем же разница между мозгами людей и бессмертных владык?
  - О! - хлопает он по столу, обращая к потолку безумные глаза. - Разница огромна, подтверждает теорию о том, что мы пришли сюда из другой реальности и порядка вещей. И не только мы. Тот цветок, Элирия, не могу сказать наверняка, откуда она. Однажды я присутствовал в лаборатории Фредерика, когда он в очередной раз хотел пробить стену между измерениями. Кажется, ему это удалось. На какие-то доли секунды. Мы погибли от мощного взрыва. Потом, вернувшись из бреши, на обугленном полу уничтоженной лаборатории я обнаружил какие-то странные споры. Фредерик тогда не обратил внимания, а у меня теперь есть Элирия. Скоро ты с ней познакомишься.
  Элирия... Почему-то от этого имени я испытываю волну теплого умиротворения. Очень короткого. В голове мелькают образы наркотиков и сладкого забвения, будто с этим именем уже что-то связано, где-то глубоко в подсознании. Марк смотрит на настенные часы с маятником в форме шестопера. Удовлетворительно кивает.
  - Что такое Элирия?
  Отвечает не сразу, словно взвешивает значимость слов, решая, что сказать, а что утаить:
  - Растение, хищное и разумное. Могу предположить, что в своем мире она захватывала добычу, прикоснувшись к ней, за секунды проникала в сознание, устанавливала нейроконтакт. После чего добыча была счастлива, что ее пожирают. Она была не просто одурманена, она видела воплощение своих мечтаний, страстных желаний. Я приручил Элирию, некоторые ее навыки и инстинкты усилил, некоторые отсек. Я сделал из нее мощную машину.
  - Машину?
  - Да, она прощупает твои извилины, построит схемы синаптических соединений, процедит сознание. Она разомкнет швы твоего черепа, освободит мозг и выдаст мне его на блюде.
  Витальский резко встает, задвигает стул.
  - Пора.
  Нож вдруг кажется тяжелым и ужасно неудобным. Тени закипают, выплескиваясь на стены.
  - Давай, пошевеливайся! - раздраженно машет он рукой.
  Нет, гнида, ничего у тебя не выйдет! Поднимаю нож, целюсь в глаз. Свой. Лучше вернуться в брешь, пусть там будет хоть десять, хоть сто ловушек, но я буду бороться до последнего. Лучше потратить на это все жизни и раствориться в вечности, чем подчиниться такой судьбе. Нож дрожит, рука дрожит, я весь дрожу, как в лихорадке. Витальский смотрит на это совершенно спокойно. Криво ухмыляется.
  - А ты уверен, что нож в твоей руке настоящий? Уверен, что этот стол и эта комната не спроецированы в твой мозг, уже пойманный в банку? Ведь я мог рассказать тебе то, что уже произошло.
  Стиснув зубы, касаюсь острием роговицы. Нож исчезает. Точно тает в пространстве... Вскакиваю, опрокидывая стул, запускаю в Марка тарелкой. Черные волны накрывают меня, валят, прижимая к полу. Кем бы ни была эта стража, она моментально гасит мое сопротивление.
  
  ***
  И тьма, и тишина, и безысходность. Черная пустота, дающая приют моим мыслям. Где я? Кто я? Что я?!
  Мрак дает трещину, со звоном разлетается, обнажая вселенную рубиновых огней.
  - Морх! Морх!
  Я стою в пещере, озаренной алым, ко мне тянет пальцы-аскариды старый друг. Все происходит плавно, будто во сне. Бью наискосок. Мечом. Морхем исчезает, тут же возникает сбоку. Рублю с разворота, рублю воздух...
  Что за...
  Смотрю на меч - невероятно! Вендерклиг! Оставленный в прошлой жизни, он снова со мной! Его лезвие сверкает серебром, ладонь объята полумесяцем эфеса. Энергия меча струится по венам, кипит.
  Вендерклиг! Выкован из колдовского серебра, луч Госпожи, пойманный на наковальню. Клинок, сотни раз утраченный и снова обретенный.
  Вендерклиг! Он вибрирует, полыхая рунами, звенит. И исчезает.
  Нет!!!
  Морхем возникает передо мной, его глаза излучают ту холодную пустоту, что ждет каждого из нас. И я с ужасом бегу от нее, как убегал от нее всю жизнь, все жизни. Спотыкаюсь, теряя равновесие, и падаю во мрак ночной подворотни. В грязь и слякоть, пахнущую мочой. Холодно, так холодно. Продрогший и окровавленный мальчуган в рваном тряпье. Помню, ту ночь мне не забыть никогда.
  - Где деньги, сука! Отвечай!!! - кричит мужик, поднимая меня за волосы.
  - Пожалуйста, я ничего не...
  Коленом в живот. Боль рвется наружу, обжигая бедра, пропитывает штаны.
  - Тьфу, мразь!
  Лицом в стену. Дважды.
  - Говори или кишки вырву, шлюхин сын!
  Кто-то проходит мимо закоулка - размытые в ночи силуэты, тут же торопящиеся прочь от не своего дела. Слышно, как за мусорной кучей страстно трахаются котяры. Разъяренный мужик отпускает меня, сползающего по стене. Он не убьет меня, пока не получит деньги, непонятным образом исчезнувшие из кошелька. Я правда не брал их, лишь протянул руку и...
  Это была прекрасная ночь, час триумфа звезд и полной Луны. Ночь, как черный бархат, прикосновения которого я еще не знал. В такую пору поэты садятся перед свечой, внимая сладкому шепоту музы, в такую пору ностальгия не в тягость, и даже самая страшная шлюха кажется милее обычного. Но я не знал о поэзии ничего кроме пошлых двустиший, и шлюхи в мою сторону никогда не смотрели. А ностальгировать я мог разве что по черствой булке, украденной позавчера. Кому нужен нищий пацан?
  Только педофилу.
  Все изменилось после той подворотни, когда я случайно увидел сделку двух толстых мужиков, чем-то обменивающихся вдали от чужих глаз. Один ушел, один остался, и я увидел монеты, блестящие в свете, обращающем медь в серебро. Я хотел есть, хотел жить, я хотел... Ничего не понимая, просто протянул руку...
  - Ну, малыш, - ласково говорит мужик, вынимая нож, - или ты отдашь дяде его кровные, или дядя отдаст тебя. Мяснику.
  'Дядя' все говорит, проводя пальцем по лезвию, в котором отражается Лунный блик. Но я ничего не слышу, кроме звона серебряных лучей, заполняющих мое естество.
  Миг первой мести, миг силы и возмездия.
  Поднимаюсь, стараясь не смотреть на изувеченный труп. Трудно представить, что испытывал мужик, подыхая, но на его лице окаменела маска ужаса. Не зная еще ни одной боевой формулы, я все же знал злость, отчаянье, и я обратил их в смертоносную волну, дробящую кости. Всего на секунду. Нет больше той холодной пустоты внутри, оставленной челюстями голода, есть теплота лучей, заживляющих раны. И чувство невероятной силы, небывалой прежде силы, пьянящей разум.
  Протягиваю руку к небу, на ладонь сыплются монеты. Они возникают из сияния, горстью растут на ладони, летят вниз. Я не крал эти деньги, я завернул их в шелк серебряного света...
  Так начался мой путь, озаренный Луною.
  Ты спасла меня, благодарю. Я буду любить тебя, буду служить тебе. Я буду звать тебя Госпожой...
  Калейдоскоп воспоминаний не останавливается, они сливаются с иллюзиями, становятся второй реальностью. Вижу мечты, к которым иду, и к которым пришел, вижу боль, что испытал и что причинил. Вот я люблю и вот ненавижу, дарю, отбираю. И убиваю, так часто, так безжалостно, за пару сапог, за несметные сокровища, за изувеченную душу. Я буду красть и убивать, пока не утолю ту бездну внутри меня, что жаждет мести. И я дойду до конца, ведь со мной Госпожа!
  Я прыгаю с башни, где был заточен сорок лет...
  Я бьюсь с чудовищами, пущенными за мной...
  Я режу брюхо мага, ловившего меня огненным арканом...
  Вон бессмертные лорды проклинают мое имя, я слышу это и смеюсь. Вон жадные феодалы пытаются купить меня золотом, я торгуюсь и отнимаю у них всё. А вон благородные оборотни разъяли пасти, увидав благословленного полной Луной, я отвечаю этим псам презрительным равнодушием. Потом вновь раздается звон монет, с которых все началось. Первая кража, первый триумф.
  - Кайл...
  Госпожа, я снова слышу твой зов. Мое имя, закованное в серебро твоего голоса.
  - Госпожа...
  - Кайл!
  - Госпо...
  - Нет, Кайл, это Элирия...
  Вечерний воздух наполнен ароматами коры и мха. Деревья поляны шепчутся о своих тайнах, исходит волнами высокая трава, повинуясь капризам прохладного ветра. Здесь действительно прохладно, но в кожаных штанах, шерстяной рубахе и плотном плаще я чувствую себя весьма комфортно. Поднимаю ногу, рассматривая сапог с блестящими ремешками. Крепкий, тяжелый и вовсе не дурной, как для иллюзии. Звезды тоже кажутся почти реальными, даже Луна нарисована мастерски, только свет ее, увы, фальшивый. Я ощущаю это, как никто другой.
  - Да, она не настоящая. Прости.
  Голос звонкий и приятный как арфа. Он звучит в моей голове, хотя его обладательница медленно приближается ко мне справа. В этом ярком фиолетовом платье, с этим роскошным каскадом волос она правда похожа на цветок, которому не суждено увядать никогда. Элирия. Она улыбается мне восхитительно белыми зубками, тихо смеется.
  - И все-таки в тебе так много от человека. И так мало от тех, кто зовет себя лордами.
  Я ненавижу сравнения и с теми, и с другими, но сейчас печально молчу, не чувствуя обиды. На эти глаза, как два нефрита, как спокойное море, нельзя обижаться.
  - В лаборатории ты смотрел на меня совершенно иначе, - то ли смущенно, то ли удивленно замечает она.
  - Ты и вправду выглядела иначе. Где мы?
  - Тебе лучше знать, твое же сознание. Я всего лишь веду кистью, а краски и полотна даешь ты.
  - А на самом деле? Где наши физические оболочки?
  Она понимающе кивает и закрывает глаза, сосредоточившись. Ее тонкие ресницы дрожат:
  - Витальский склонился над тобой, лежащим на кушетке. Твоя голова в моих объятьях. Квен пытается стимулировать меня электрическими импульсами, моему бутону больно, очень больно. Но я не причиню тебе вреда, Кайл. Клянусь.
  Она открывает глаза, снова улыбается, приподняв тонкую бровь.
  - Кто ты, Элирия?
  - Узница, как и ты.
  - А кем была прежде?
  - Цветком, как и сейчас.
  - Но...
  Она заставляет умолкнуть, касаясь пальцем моих губ. Таким теплым и нежным, ощущения невероятно живые, отрицающие иллюзию.
  - Кайл, мы можем остаться тут навсегда. Скроемся от Витальского в этом мире, и безумец никогда до нас не доберется. Обещаю.
  - А если он разрушит мой мозг? Или уничтожит твой бутон? Или...
  - У меня свои секреты. Поверь, мне под силу сохранить наши души и унести далеко-далеко.
  Я хочу возразить, но она гасит этот порыв, обнимая мою голову ладонями. Приближается, будто для поцелуя, шепчет на ухо:
  - Я знаю, как сильно ты страдаешь. Позволь мне помочь, прошу тебя.
  И я действительно верю ей. Не знаю почему, не знаю как, но голос Элирии внушает мне покой, которого я так долго искал. Мне не хочется уходить отсюда, не хочется терять этот взгляд, это нежное тепло ее пальцев. И все же...
  - В мире, что ты мне обещаешь, будет светить Госпожа? Настоящая.
  Она молчит. Грустно отводит глаза.
  - Тогда ты знаешь мой ответ.
  - Она так много значит для тебя?
  - Она и есть мой мир, другого мне не нужно. Прости.
  - Как жаль.
  Девушка, которой нет, покидает меня и неспешно идет к зарослям, которых не существует. Ее образ становится призрачным, волосы больше не повинуются ветру. Обернувшись, она говорит, и слова ее затихают, будто ноты умирающей музыки.
  - Я все равно помогу тебе. Сражайся и будешь свободен.
  - Постой! Скажи мне....
  - До встречи, Кайл.
  
  
  ***
  - Жив?
  - Вроде бы.
  - Траханая брешь, Квен! Он жив или вроде бы?!
  - Его сердце бьется, но показатели работы мозга очень странные. Нечто подобное мы фиксировали у...
  - Отойди! Так-с, жив, еще как жив, подонок! Я уже думал ловушки возле брешей проверять.
  Сильная, обжигающая пощечина, в нос ударяет запах химии. Алый свет лаборатории медленно вытесняет мрак в голове. Купол-потолок обретает четкость, врезается в глаза рельефными узорами. В запястье погружается холод тупой иглы, это Квен делает мне укол, раздувающий вены.
  - Нет лучше кандалов, чем доза хороших парализаторов. - важно заявляет Витальский где-то в стороне. Пытаюсь повернуться на голос, но голова моя жестко закреплена. - Не стесняйся, Квен, коли еще! Этот говнюк унаследовал крепчайшее здоровье.
  Игла жалит снова, упирается в кость. Я знаю, как это, когда парализаторы гадюками вползают в жилы, пускают яд. Должно произойти полное онемение, вплоть до лицевой мускулатуры. Должно произойти...
  - Повезло тебе, полукровка, маленькие технические неполадки. Наша капризуля Элирия сожгла схемы нескольких приборов. Ничего, исправим, пока отдыхай.
  Щелк инструментов, скрип и треск, громко валится что-то тяжелое и металлическое, Марк яростно материт Квена. Тот обиженно отходит ко мне, нервозно хрустя суставами пальцев. Смотрит на меня воспаленными глазами и с интересом наклоняется. Совсем близко, так что я вижу загнутые волоски в его ноздрях.
  Бью в челюсть. С размаху.
  - Какого...
  Вскакиваю, срывая с головы фиксирующий обруч и присоски с электродами. Нечто жгучее и цепкое отрывается от затылка вместе с клоком волос, зеленой массой падает вниз. С воплем лезет под кушетку Квен, остолбенелый Марк таращится на меня, смешно разинув рот. Всего секунду, а затем... Падаю на бок, спасаясь от струи алого огня, сзади взрываются от жара колбы и реторты. Жезл Витальского гудит перед вторым залпом, стены сочатся чернилами стражей. Время будто стекленеет, яркая вспышка ударяет в пространство лаборатории. Теплый, пульсирующий, почти осязаемый свет.
  Фиолетовый.
  Это цветок. И его бутон размыкается.
  Мы смотрим, как между дрожащих лепестков рвется наружу лучистая энергия. Горит изоляция проводов вокруг бутона, воздух полнит аромат пыльцы и озона. Внутри что-то происходит, сердцем чувствую мощный необратимый процесс. Чувство, известное каждому, кто хоть раз стоял рядом с колдовскими машинами, работающими на пределе, вот-вот за миг до сокрушительного взрыва. И в этом сиянии, в этом хрустальном звуке, с которыми размыкаются лепестки, ясно ощущается некая сила. Настолько страшная, что Марк испуганно пятится, опустив жезл. И впервые я слышу, как бессмертный лорд шепчет молитву, обращаясь к священной бреши. Свет меркнет, уступая блеску серебра. Над раскрытыми лепестками сверкает эфес в форме полумесяца...
  Не время удивляться, бросаюсь к цветку и достаю Вендерклиг. Знакомая, почти родная тяжесть меча сливается с рукой, лезвие пылает, признавая господина.
  - Не... невозможно! - кричит Витальский и все пятится, опрокидывая приборы на высоких штативах.
  Стражей больше нет, лишь выжженные на стене пятна. Вот что оставило от них фиолетовое пламя. Перепрыгнув кушетку, бегу прямо на Марка, в ближнем бою мое мастерство лучше, гораздо лучше. И Витальский сразу это понимает - после первой серии, второй, после убедительной атаки сбоку. Вольт, разворот, блок. Две молнии, одну за другой, полностью поглощает Вендерклиг. Боковым зрением вижу Квена, забившегося под стену. И он в ужасе кричит, когда я пробиваю Витальскому брюхо. Насквозь.
  Это далеко не та смерть, которую я так страстно ему желал. Не так быстро, не так просто. Он молча опускается на колени, равнодушно глядит на кровь, пока я медленно вынимаю лезвие. Ни малейшего стона, даже дышит ровно. Дрожащей рукой опирается на жезл и смотрит в мои глаза. Смотрит так, что я все еще чувствую его власть надо мной. Ты всегда будешь моим узником, Кайл, где бы ни скрылся, куда бы ни убежал, всегда - говорит его взгляд, угасая.
  Резко отворачиваюсь и ухожу. Не обращаю внимания ни на глухой стук позади, ни на всхлипывание Квена под стеной. Бросив меч, ищу покоя, которого не принесла месть. Выпрашиваю его у мертвого цветка, подарившего мне так много. Его лепестки сморщились, почернели, внутри - истлевшая труха.
  - Кто ты, Элирия?
  - Узница, как и ты.
  - А кем была прежде?
  - Цветком, как и сейчас.
  Цветком, вернувшим мне меч. Цветком, пожертвовавшим ради меня своим бутоном. Элирия, я больше не спрашиваю тебя, кто ты, я спрашиваю, увидимся ли мы когда-нибудь вновь. Под ногами валяется шприц с остатками парализатора, а рядом - толстый высушенный стебель с веером окровавленных шипов на конце. Я представляю, как он излучал незримые волны, купавшие мой мозг. Как он впрыснул в меня фермент, нейтрализовавший уколы. Это ошибка палача - позволить узникам объединиться.
  - Ты убьешь меня? - спрашивает Квен, дрожа и обнимая колени.
  - Нет.
  - Тогда меня убьет Витальский.
  Подбираю меч. Труп Марка уже растворился в вечности, его крови не осталось ни на полу, ни на лезвии. Где-то далеко, в самом сердце животворящего мрака уже наверняка формируется новый зародыш. Поворачиваюсь к бледному Квену:
  - Если выведешь меня наружу, умрешь не от моего клинка.
  
  
  ***
  Вкус свободы, вкус хорошо прожаренного на костре чудовища. Я снова в ущелье, полном жутких тварей, но роль охотника теперь моя. Не знаю, почему меня потянуло сюда, к исходной точке этой жизни. Быть может, я чувствую зов бреши, породившей меня, быть может, хочу ощутить себя господином там, где еще недавно убегал обнаженным ничтожеством.
  Госпожа...
  Я прилетел сюда в ее объятиях, самых ласковых в этом проклятом мире. И даже по прибытии долго не хотел разрывать связь с ее светом. Неспешно шагал вдоль ущелья по серебряным тропинкам, избегая теней, и наслаждался мощной силой, что растекается по жилам пульсирующей, будоражащей теплотой. С жадностью впитывал ее все больше, пьянел от могущества, которого не испытывал так давно.
  И напасть на меня в тот миг было плохой идеей.
  Это оказался вайрак - здоровенный волчара с раздвоенной нижней челюстью. По-видимому, присутствие бреши накладывает свой отпечаток на эволюцию фауны в здешних краях. Подкрадывался вайрак хорошо, простой смертный не услышал бы. И на вкус выдался неплох, это простой смертный тоже не оценит. Мясо шипит над костром, его изумрудное пламя рождается из камня безо всякого топлива. Лениво поворачиваю вертел и думаю о том, насколько зеленые оттенки прекраснее алых.
  Вертел - короткий горизонтальный луч, сотворенный формулой основы. Творить легко и приятно, когда со мной Вендерклиг и Госпожа. Меч покоится в роскошных ножнах, прихваченных в замке Витальского. Так же как камзол, сапоги, дорожный плащ и еще кое-какие вещи на случай всякий и беспокойный. Не обошлось без помощи Квена - показал, где (невероятно!) есть шмотки не алого цвета. И мимо стражей провел, и ближайших балкон показал, озаренный Луной.
  В общем, отработал он свое помилование.
  Рядом лежит черный ничем не приметный футляр, одним взмахом я вновь прячу его в шелк серебряного света. Пора возвращаться в мир, который меня ненавидит. Вор, убийца, плут. Поставьте перед этими комплиментами 'лунный', и редкий болван не поймет, о ком речь. Лишь однажды меня назвали Князем Лунной Ночи, какой-то поэт, казненный триста лет назад за грех с сестрой. Я не успел его спасти, забыл его лицо, забыл имя, но его эпитет не забуду никогда. И настанет день, когда весь мир убедится в его силе.
  Клянусь моей Госпожой.
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"