Аннотация: Может, и вырастет что из этой фэнтезявки...
Всё началось с того, что первое мая тысяча девятьсот сорок энного года сотрудник одного из отделов Российского Географического Общества встретил не как все порядочные граждане. В том смысле, что находился он не на демонстрации солидарности трудящихся, как тысячи его земляков-москвичей. И даже не в прилегавших к бывшей Тверской переулках, где празднично разодетый люд дожидался своей очереди, весело общался или же чуть в сторонке у Гастронома непринуждённо кучковался по рублику.
Нет, Иван Иванович Иванов в это позднее утро находился в захламлённом кабинете на третьем этаже весьма помпезного здания недалеко от Земляного Вала. Высокие, прилежно вымытые тётей Дусей окна беспечно изливали в заполненную образцами и экспонатами комнату свой свет, а чуть худощавый, с заметной только опытному глазу военной выправкой мужчина лет слегка за тридцать сидел за столом и знай себе покрывал листы ровным убористым почерком, иногда сверяясь со справочниками или своими путевыми заметками.
Дело в том, что... впрочем, зовут нашего героя не совсем, чтобы Иваном Ивановичем - и добавлю по секрету, даже не Ивановым. Хотя с другой стороны, принадлежность к Историческому обществу не стал бы оспаривать даже всеведущий по определению зав первым отделом, товарищ Мовсесян. Так вот, этой весной товарищ Иванов в составе международной экспедиции участвовал в раскопках на территории древней Ассирии.
Ну, уж газеты-то вы читаете? По крайней мере, "Правду"... а посему должны бы вспомнить, как недобитые белоэмигранты и дашнакские басмачи напали на мирно работающих археологов с историками. Справедливости ради стоит отметить, что Иван Иванович, равно как его пухленький и живой напарник, погибший под пулями наймитов империализма - да и молоденькая выпускница Горного института - все они прекрасно, просто прекрасно отработали прохождение через те места груза оружия и боеприпасов в помощь товарищам из рабочих ячеек интернационалистов на нефтепромыслах Персидского залива.
Оттого и становилось понятным происхождение с трудом замаскированного лучшими военспецами из Военно-Медицинской Академии пулевого шрама на ноге. Равно как и проистекавшая из того факта временно ковыляющая походка и вон та палка чёрного дерева с отлитой в виде дракона серебряной ручкой.
И коль скоро медицина нагружать ногу пока что запретила категорически, Иван Иванович вместо посещения первомайской демонстрации прилежно составлял отчёт. Всё-таки, задание прикрытия он тоже выполнил, так что, пара неясностей в истории древней Ассирии для будущей советской энциклопедии прояснена. И уж тем более, каждый сведущий знает: не столь важна сама работа, как представленный пред суровые очи начальства отчёт об оной...
Глава первая. Предыстория странных дел
Высокая, крытая ещё нэпманским добротным лаком дверь без скрипа открылась, и в препараторную зашёл Борис Моисеевич, зав отделом. Был он невысок, слегка тучен и хитёр как лис - коль скоро ему не припомнили происхождение от не самого бедного из питерских фабрикантов. Но если нынче приказано считать всех равными, то иные на сей счёт мнения в стране победившего пролетариата весьма чреваты, граждане и товарищи.
Однако человек знающий, и весьма знающий, легко сопоставил бы два неафишируемых известия: якобы покойный папаша Бориса Моисеевича на своём заводе производил отнюдь не лопаты и чайники - равно как и тот факт, что в семнадцатом году не имевшие доступа к военным складам питерские товарищи оказались весьма неплохо вооружены...
- Всё работаете, Иван Иваныч? - сочувствующе осведомился начальник, чьи лаковые штиблеты весело пускали зайчики под льющимся из окон солнцем.
Иван Иванович на миг оторвался от писанины и правой рукою сделал этакий весьма интересный жест. Человеку несведущему он остался бы непонятным, да и вряд ли был бы замечен им, но вошедший непринуждённо кивнул и вплыл в комнату целиком. Деловито пуская блики весьма добавлявшим ему солидности пенсне с простыми стёклами, Борис Моисеевич чуть ли не танцующей походкой проскользнул в оставленный за стеллажом с окаменелостями закуток.
И вскоре, после таинственных и даже потусторонних позвякиваний, оттуда потянуло хорошим запахом крепкого, свежезаваренного кофе.
- Вот и всё, - подытожил Иван Иванович свои записи.
Миг-другой он придирчиво разглядывал листы, а затем поставил внизу завитушку весьма залихватского вида. Бумага привычно сложилась стопочкой и тут же легла под чисто с российским варварством используемый в качестве пресс-папье череп неандертальца.
- Что там слышно на мировых фронтах, Борис Моисеич? - устало поинтересовался сидевший у показавшегося с эмалированным лабораторным подносом начальника и потёр крепкими ладонями лицо.
- Много чего слышно...
Тот усмехнулся с видом несомненно таинственным, после чего определил свою ношу на стол. Что ж, коль предложено помолчать и пока воспользоваться любезностью вышестоящего товарища, стоит и самому помалкивать? Потому Иван Иванович прилежно пустился в пристальное смакование давно уже оценённого по достоинству аромата Арабики.
В потолок вились два дымка производства фабрики товарища Урицкого, которые хоть и проистекали от сигарет вполне пролетарской с виду Примы, но отличались от неё качеством, как паровоз от дрезины. Мерно порхали вверх-вниз две почти невесомые чашечки севрского фарфора, по дешёвке купленные на Мясницкой в комиссионке по продаже реквизированных у буржуазии вещей.
На отделённой всего лишь двойными рамами улице "Варшавянка" причудливо мешалась с "Замучен тяжёлой неволей", а здесь, среди реликвий и раритетов минувших эпох оказывалось как-то на удивление спокойно и уютно. Всё верно, товарищи - одни работают или веселятся, ведь всему своё время - но кому-то же надо и присматривать, чтобы история катилась по указанному ей партией пути? Вот то-то же...
Иван Иванович крохотными глотками пил кофе, строжайше предписанным образом чередуя её из склянки с холодной водой. Посматривал на начальство, дымил сигаретой, и сам себя пытался убедить, что жизнью доволен весьма и вполне.
- А вот скажите мне, Борис Моисеич - кофе это кошерный продукт или нет?
- Никоим образом, - немедленно отозвался вышеозначенный товарищ, и в довершение своих слов тут же отхлебнул благородного напитка. - Но пережитки прошлого нами отброшены безжалостно, товарищ Иванов!
Что там ещё виднелось за этими поблёскивающими стёклышками, Иван Иванович всматриваться не стал. Уж он-то был одним из тех весьма и весьма немногих, кто был в курсе просто удивительного совпадения недавнего отпуска своего начальства и произошедшего в далёкой Мексике события, когда одного предателя пролетарского дела весьма близко познакомили с альпинистским ледорубом...
В тире они соревновались с переменным успехом. На историко-географической стезе, правда, Борис Моисеевич преуспевал получше - ввиду несомненно научного склада ума. Зато в фехтовании или рукопашном бое Иван Иванович частенько с успехом доказывал, что и молодость кое на что годна. Оба не понаслышке знали несколько языков, и ещё на дюжине с грехом пополам могли бы обматерить тамошних сатрапов или провести агитацию среди угнетаемого теми мирового пролетариата.
История и археология у обоих коллег была чем-то вроде хобби. Но и начальство на Старой площади вполне оценило отличную маскировку и даже некоторую известность в научных кругах своих людей. Всё дело в том, что и Иван Иванович, и Борис Моисеевич оказывались воспитанниками одной и той же школы, не имевшей к зданиям на Лубянке ни малейшего отношения. Да, да - в своё время широко гулявший в Питере и Гельсингфорсе сынок богатого фабриканта ох как немало ценных сведений инженерного и оборонного характера доставил ещё той, кадровой царской разведке.
Да и сам Иван Иванович одно время обучался у двух престарелых, замшелых дедков. Настолько старых, что при взгляде на них и в самом деле верилось их байкам, будто они мастерство своё переняли прямёхонько от незабвенного Малюты Скуратова. Это уж потом его старательно выставили костоломом, переписали легенду - но некоторых монархов и первых министров западной Европы в своё время хватил бы удар, узнай они, на кого же на самом деле работали их незаметные клерки и письмоводители.
Так что, с ещё не набравшейся своей зловещей славы пролетарской Чрезвычайной Комиссией эти двое соотносились примерно как хирург с мясниками. Чекисты для грубой работы, когда надо не церемониться. Зато эти... всегда нужны специалисты для дел тонких, аккуратных и воистину ювелирных.
Борис Моисеевич с видом озадаченным и даже огорчённым заглянул в свою опустевшую чашечку. Хотел было плеснуть туда шустовского коньяку в чайной ложечке - но потом подумал, и доверху налил драгоценным напитком не только свою ёмкость, но и незамедлительно подвинутую ближе чашечку коллеги.
- Веришь в предчувствия, Иван? - негромко, как бы сам себя спросил он.
Если его собеседника, а сейчас уже и собутыльника, и снедали какие-то вопросы и даже сомнания, он их благоразумно придержал при себе. Уж просто Иваном начальник называл его считанные разы... за своё давно и по достоинству оцененное терпение - а также выдержку - он оказался вознаграждён сполна. Потому что Борис Моисеевич залпом опорожнил свою импровизированную рюмку-с-ручкой, пожевал ломтик лимона, а затем, прислушавшись к своим ощущениям, непонятно и еле слышно вздохнул.
- Похоже, таки выписали нам с тобой билет в один конец.
В принципе, каждый сотрудник не числившегося даже в бумагах Внешнего Отдела догадывался, что шансы его дожить до пенсии ничтожны, просто мизерно малы. Уж высокое партийное начальство простую работёнку только костоломам из ЧК и сбагривает. Иван Иванович не переменив лица выцедил свой коньяк, но в противовес царским ухваткам коллеги (закусывать коньяк лимоном придумал кто-то из бывших российских самодержцев) зажевал вполне себе кавалергардским пыжом - ветчиной с сыром.
- Короче, слушай вводную...
Наверное, каждый даже не очень прилежно учившийся в школе слыхал о трагической судьбе Помпеи - городишка, быстро и незамысловато погребённого вулканическим извержением. И хотя прилежные археологи на карачках раскопали и вычистили нынче каждый уголок, не всё там оказалось так просто. Нынешней весной в тех краях опять тряхнуло, да вовсе не легонько.
- И мальчишка-козопас случайно обнаружил в склоне горы открывшуюся расщелину, ведущую очень, очень глубоко...
Дальнейший рассказ настолько походил на дурно написанный товарищами из Массолита детектив, что Иван Иванович сам наполнил чашки кофе, желая скрыть свою растерянность. А потом, уловив кое-что интересное, снова коньяком.
- Значит, Борис Моисеевич, те развалины, что наверху - всего лишь вроде верхушки айсберга? И под городом найден целый комплекс со всякой культовой ерундой?
Коллега подавленно кивнул и даже снял сейчас совсем лишнее пенсне. Потёр зажмурившись переносицу и продолжил.
- Сунулись туда немцы и англичане из фонда Шлимана - и наверх вернулись всего двое. Да и то, в таком состоянии, что у нас бы они тоже навсегда прописались в клинике Кащенко...
Что ж, о дальнейшем уже можно было догадаться и самому. Потому Иван Иванович Иванов воздержался от вопросов. Коль буржуазные учёные показали и доказали свою полную несостоятельность, то кому ж ещё показывать храбрость, как не вооружённым самой передовой в мире теорией сотрудникам Российского Географического Общества?
- Затем полезли сами итальянцы, но из них таки и вовсе никто не вернулся. Сейчас там всё оцеплено карабинерами, все ждут экспедицию из советской России и пока пребывают в состоянии лёгкого обалдения. Так вот, Ваня - что-то недоброе мне сердце вещует, клянусь своей мамой...
И такой неистребимый почти одесский акцент сейчас прорезался в голосе Бориса Моисеевича, что его собеседник сосредоточенно закурил новую сигарету. Да, легче всего было бы списать всё на усталость и мнительность - да вот, коллега не из тех псов, кто просто так воздух брехом сотрясает. Нет, если уж такого матёрого волкодава терзают нехорошие предчувствия, тут самое время хвататься за револьвер и финский нож, да ещё и артподдержку заказывать! Если не эскадрилью тяжёлых бомбардировщиков товарища Туполева.
Иван Иванович легонько пожал плечами, словно ему предложили школьную задачку, и нарочито занудным голосом принялся перечислять.
- Помпеи основаны в шестом веке до нашей эры, в момент расцвета его населяли около пятнадцати-двадцати тысяч - по тем временам крупный город. Где-то во второй половине первого века уже нашей эры его дважды разрушало, и во второй раз засыпало окончательно. Хм-м, систематические раскопки начал Фиорелли в середине прошлого века. Вроде бы, вкратце всё?
- Неплохо, очень неплохо для воспитанника новой формации, - Борис Моисеевич одобрительно блеснул стёклышками вновь надетого пенсне. - А предположения относительно...
Иван Иванович задумался, заёрзал на месте и вроде ненароком принял такую позу, чтоб ему удобно было выхватить револьвер. Понятное дело, собеседник его то заметил и шутливо погрозил пальцем - мол, контролируйте себя, коллега.
- Да чёрт его знает, - Иван Иванович огорчённо развёл руками. - Теоретически, конечно, возможны и ранне-христианские культовые сооружения - но возвести под землёй целый комплекс это дело не одного десятилетия, при тогдашнем-то развитии науки и техники. Куда вероятнее античные религии римлян и даже бежавших в те края последователей критско-минойского культа, но...
Борис Моисеевич так заинтересовался вот этим последним "но", что едва не совершил оплошность, в воспитанной учёной компании стоившую бы ему единодушного порицания - едва не утопил окурок в кофейной чашке.
- Продолжайте, коллега, я весь внимание!
Иван Иванович хоть и покосился на своего мучителя этак недвусмысленно, а всё же озвучил свои мысли и сомнения.
- Древние дураками вовсе не были. Лично я считаю, что вполне могло быть иначе - не храмы вырубили в пустотах под городом. А наоборот, город Помпеи образовался на поверхности позже, над уже действующими монастырями или что оно есть. Но вот, что там было до римлян, мне толком не известно - не моя специализация.
За окном весёлые голоса не торопясь расходившегося с демонстрации люда уже вовсю драли горло "Вихрями враждебными...", а Борис Моисеевич всё так же задумчиво смотрел куда-то в просвет между полкой с инструментами и шкафом окаменелостей. И настолько пристально он это делал, что Иван Иванович вовсе не без труда сдерживался, чтобы и себе не полюбопытствовать в ту же сторону.
- Ну что ж, коллега - в принципе, наши предварительные мысли почти идентичны. С той лишь разницей, что я оставил несколько процентов на некую мистификацию и даже фальсификацию...
Предложенный более старшим, а потому и более опытным коллегой план сборов оказался прост. Самолёт лётчики подготовят только к утру - к итальянским товарищам летит делегация из ЦК, и пару мест летуны найдут, куда они денутся. Хоть на хвост, но посадят. А пока стоило бы полюбопытствовать в библиотеке насчёт доантичных культов, да заодно пройти инструктаж у метростроевцев или даже альпинистов: под землёй той Помпеи наверняка завалы, уж соседство с Везувием на такую мысль просто-таки наталкивает.
- Неплохо бы прихватить что-то из оружия, внаглую - уж после происшествия с археологами тамошние власти должны быть на сей счёт более покладистыми.
Борис Моисеевич покивал на эту реплику, хотя и заметил, что пристрастие молодёжи решать всё простыми силовыми методами таки однажды доведёт кое-кого до цугундера.
- А пока давайте обдумаем такую мыслишку, попробую отстоять её перед нашим начальством: я на месте изображаю из себя этакого кабинетного червя, зубра науки - а вы слегка безалаберного при нём шалопая-бакалавра. Замотивированная легенда почти на любой спектр действий и даже лёгоньких трений между нами.
В голосе Ивана Ивановича прорезался лёгкий холодок.
- Коллега, если вы меня опять, как в том году, заставите соблазнять престарелую миллионершу, я на вас в парткомиссию настрочу анонимку по обвинению в принуждении к аморалке!
Если уж начистоту, наследница огромной флотилии пароходов и танкеров вовсе не была ни старухой, ни даже уродиной - да и операция в Греции прошла как по маслу - но тихонько не поворчать по тому поводу? Мимо кассы, граждане и гражданки... если ко всему относиться чересчур уж серьёзно, крыша на такой работе поедет быстро. Да и партбилетов обоих обретавшихся в препараторской людей в природе не существовало, уж так грубо засвечивать своих сотрудников, это каким же губошлёпом быть надо?
Потому и понятно, что Борис Моисеевич даже для виду не сделал вид, будто впечатлился этой ахинеей. Зато дополнительно поручил коллеге заскочить к ребяткам из боковой без вывески проходной Коминтерна и отовариться чем надо, заодно и документами.
И хотел бы тут Иван Иванович повозмущаться да предъявить в качестве веского довода свою раненую ногу, но уличный праздничный гам с улицы уже перекрывало знакомое тарахтение автомобильного мотора. По правде говоря, означенный шум и грохот изделия почившего ныне в бозе сообщества "Руссо-Балт" составляли особую гордость механиков из гаража - ибо это оказывался единственный способ замаскировать рёв упрятанного под капот двигателя с поликарповского истребителя. Так что, допотопного вида ветеран, прилежно кашлявший дымом и трясшийся в предсмертной лихорадке, на самом деле шутя обгонял экспериментальные и рекордные автомобили ЦАГИ, и при случае мог удивить своей резвостью даже и писателей-фантастов...
- Ну что ж, встречаемся в четыре где обычно? - взмывший с лабораторного стульчика Борис Моисеевич на миг словно и позабыл про свою положенную по возрасту и должности солидность.
Не дожидаясь само собою подразумевающегося подтверждения, он живой каплей ртути убрал со стола следы не совсем как бы и научных занятий - и на излёте исчез за бесшумно затворившимися за ним высокими дверями.
А сам Иван Иванович остался додумывать свои мысли, докуривать свою сигарету - и дожидать положенное время. Уж принцип "расходимся по одному" не нами выдуман и весьма действенен.
Ну что ж, если этот старый еврей, не погибший даже в той мясорубке в Бухаре, когда за трон схватились два эмира и им втихомолку помогли благополучно погибнуть обоим - так вот, если Моисеич чуть не открытым текстом сказал "звиздец", это означает только одно. То бишь, этот самый звиздец...
Сигарета обожгла пальцы, затрещала, и её обладатель неспешно погасил окурок в приспособленном под пепельницу масляном светильнике откуда-то из Персеполиса. Да грех жаловаться, в общем - тридцать один год прожит вовсе не впустую. И если б когда пришлось вещать внукам про свои подвиги, то рассказывать пришлось бы ох как долгонько. Ведь хороший оперативник только тогда хорош, когда много на отдыхе не засиживается. И соответственно, ценность его прирастает с опытом.
Конечно, хотелось бы ещё немного покоптить небо. Но в конце концов, как говаривал обучавший их русскому рукопашному бою бывший надпоручик царской контрразведки, всего коньяка не выпить и всех девиц не пере...ть. Цинично, но в общем-то верно - хотя Моисеич и предпочитал более обтекаемый вариант "всех денег не заработать". Ну, уж ему по происхождению положено.
И когда минутная стрелка прочно легла на заранее намеченную риску, в препараторской остался лишь лёгкий запах кофе, чуть более сильный - хорошего табака. И укоризненно глядящие с витрин и полок многочисленные пережитки-недожитки прошлых эпох...
- Нет, то слишком большой. Поменьше есть?
Голос Ивана Ивановича хоть и звучал глуховато и даже как-то чуждо в это тускло освещённой подземной комнате, но оказался услышан. Собеседник его, подволакивающий одну ногу старичок самого благообразного вида, покладисто кивнул. Из груды кофров и саквояжей он вытащил вполне докторского вида чемоданчик жёлтой тиснёной кожи и принялся привычными движениями нагребать в него побрякушек из наваленной прямо на пол здоровенной груды.
Сам Иван Иванович в это время писал положенную расписку. Так мол и так, чемоданчик драгоценностей взят на нужды пролетарской революции. Число, подпись. И хотя ему претила одна только мысль без счёта заполучить на руки вполне годовой бюджет какой-нибудь страны победнее, но уж скупостью самая передовая в мире партия не страдала. Надо для дела, значит, бери.
- А, ещё. Найдётся какой-нибудь нательный крестик? Попроще - но чтоб сам чёрт не разобрал, православный или католический... есть тут одна идея, как империалистам посильнее насолить.
Безымянный старикашка с белым, мучнистым от постоянного пребывания в подземельях лицом не переменив выражения этого самого лица принял расписку. После чего вдумчиво кивнул и полез куда-то в угол. Что-то принялся там ковырять, поднося к себе и подслеповато рассматривая слезящимися глазами, и наконец, прямо по золоту и драгоценностям он пошкандыбал обратно.
- Вот, - ткнулось в ладонь искомое.
Иван Иванович повернулся ближе к этой пятисвечовой лампочке, пристально рассмотрел всученный ему кусочек стылого металла, и глухо выматерился. Нет, ну это ж надо такое! Ибо на ладони его поблёскивало изделие, и в самом деле весьма на крестик похожее - но никоим образом им не являющееся. Анкх... ну да, с виду тот же крест без верхней части, вместо которой обретается дужка для подвески.
- Деда, ты совсем сбрендил - любой знающий историк тебе подтвердит, что стоит эта вещица как бы не побольше, чем содержимое моего чемоданчика!
Тот недоумённо попытался возразить - серебро мол, никак не золото, и почти совсем без камушков. На что Иван Иванович коротко отрезал, что веков этому анкху как бы не поболе, чем годков самому старику, и тут стоимость уже не металла, а как исторической ценности.
- Хотя, впрочем... ладно, деда - коль ничего лучше не нашлось, будем работать с тем, что есть. Спасибо! - Иван Иванович после одной только мысли выпустить из ладони это отлично сохранившееся диво, которое оказывалось куда старше Клеопатры или Марка Аврелия, слегка вспотел от волнения даже в этой промозглой сырости.
Воистину, на ловца и зверь бежит... чемоданчик оказался настолько тяжёл, что с первой попытки не удалось соразмерить его предполагавшийся вес с той куда там свинцовой тяжестью. Да уж, тяжела работёнка коминтерновских курьеров, снабжающих такими вот подарками братские партии товарищей во всех концах света!
Путь наверх по сей причине оказался куда тяжелее и дольше. Да и слегка разнывшаяся в этом холодном подвале нога тоже давала о себе знать. Потому Иван Иванович позволил себе уже наверху не спешить, а проделать путь через холл и вестибюль неспешно, переступая по мраморному полу с этакой вальяжной расслабленностью. И среди этого величаво-мраморного помпезного великолепия он вдруг ощутил себя жучком, некстати забравшимся внутрь огромных напольных часов.
Во все стороны бегали, шли или же тянулись люди. Меж них юркими водомерками сновали нарочные и курьеры, в сопровождении что-то озабоченно нашёптывавшего секретаря важно прошествовал нарком. Вон в углу под портретом отца народов восторженная делегация аксакалов откуда-то с Востока расположилась со всею своей невозмутимостью и привычкой к неизбежным в жизни перипетиям судьбы.
Иван Иванович даже принюхался мимолётно, словно пытаясь в этом бедламе вычленить запах их длинных, неуместно жёлтых дынь, но вовремя себя одёрнул. Вон уже и усатый вахтёр возле бюро смотрит выжидающе... Нагревшийся в кармане латунный жетончик вернулся к тому, с намёком - заполучить бы обратно свои сданные при входе шляпу и калоши. Но служака неожиданно отрицательно качнул головой, а затем доверительно отозвался в том духе, что спецзаказ на оружие уже выполнен.
- Ах ну да, - Иван Иванович проворчал нечто одобрительное насчёт оперативности здешних оружейников и вслед за курносым парнишкой-курьером проследовал как бы и чуть в сторонку, в неприметный, но хорошо ему знакомый проход.
Спустившись на один пролёт вниз и миновав несколько железных дверей и решёток, парочка оказалась в совсем ином подвале. Витали здесь суровые ароматы смазки, воронёного железа. А ещё, едва слышно попахивало порохом - словом, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы признать в оных помещениях арсенал.
К слову сказать, громадное здание Коминтерна при взгляде сверху в точности соответствовало границам Союза, прилежно отображённым картографами во всех атласах. Но коль скоро социализм непреклонно наступал, а проклятый империализм, как ему и положено, откатывался назад - понятное дело, иные части величественного сооружения находились в перманентной стадии лихорадочного расширения. Во сколько этакая прихоть вождей обходилась стране, Иван Ивановыч особо не задумывался, хотя втихомолку и восхищался столь необычной идее...
- Здравия желаю, Иван Иванович, - поджарый смуглый мужчина с чернявыми усиками и в неопределённо-милитаристского покроя кителе сердечно поздоровался с прибывшим как со старым знакомым, а затем кивком головы отпустил сопровождающего.
И едва за тем закрылась на хорошо смазанных петлях массивная дверь, сделавшая бы честь и иным банковским подвалам, как оружейник жестом то ли фокусника, то ли и вовсе волшебника открыл пеналы и с самой неподдельной нежностью, так и проявившейся на его добродушной физиономии, стал выкладывать на стол оружие.
Право, с такой заботой бы пирожки и булочки перед детворой раскладывать...
После некоторых манипуляций, пояснений и показов различных образцов оружейник легонько пожал плечами.
- Но лично я бы осмелился рекомендовать вам, товарищ Иванов, вот эту модификацию Тульского-Токарева.
Тот старательно сделал вид, будто всерьёз задумался, а руки его уже вертели в пальцах чуть грубоватую, надёжную тяжесть ТТ.
- Ствол удлинён на два дюйма, спец-исполнение из особых марок стали, - Иван Иванович покивал на эти слова. А неплохо! И без того мощное оружие в этой модификации прибавило и убойной силы, и кучности боя. А что тяжеловато... тяжёлый пистолет - хороший пистолет! Если кончились патроны, можно просто и незамысловато по башке двинуть. И внутренне он уже согласился.
- А коня на скаку остановит? - с нарочито лукавым видом усомнился Иван Иванович, зачем-то заглянув в серебрящийся нарезами ствол.
- Не извольте беспокоиться, даже бабу с горящей избы собьёт, - ухмыльнувшийся оружейник столь же демонстративно оскорбился и широким жестом пригласил привередливого заказчика в соседнюю дверь.
Что там обретался небольшой тир, где пристреливали и испытывали оружие, догадаться уже в общем-то и немудрено... пусть и ворчал Борис Моисеич на подчинённого за его пристрастие к силовым методам, головой думать Иван Иванович тоже умел. Но всё же, если уж приходилось прибегать к крайностям, предпочитал довериться мощному и испытанному оружию. Привычно он проверил обойму, скормил её терпеливо ждущему пистолету и вопросительно посмотрел на скромно обретавшегося рядом мастера.
Оружейник нажал пару кнопок на обретавшейся у огневого рубежа панели и - а вот это интересное новшество - у дальней стены, где громоздились набившие оскомину ящики с песком и изрешеченные пулями манекены, с жужжанием выполз из ниши подвешенный вертикально железный лист.
- Приступайте, - изрёк оружейник и с нарочито страдальческой миной заткнул уши.
Следующую минуту он молча и неподвижно взирал на изощрявшегося стрелка. Но когда Иван Иванович из разных положений и даже полуизвернувшись из-под мышки высадил три обоймы, поддерживая отменный темп стрельбы, одобрительно усмехнулся. А потом, едва опустошённый пистолет с оставшимся в заднем положении затвором лёг на стол, лишь кивнул и опять принялся священнодействовать над кнопками.
Иван Иванович хоть и удивился, что многострадальный лист с жужжанием покатился сюда на невидимых рейках, но виду не подал.
- У нас всё оборудовано как в лучших клубах и тирах! - несколько напыщенно изрёк оружейник, вдумчиво рассматривая необычную мишень.
В самом деле, лист добротной кровельной стали хоть и оказался весь в дырках - в полном соответствии с отменной пробивной силой ТТ - но и тут сказался не абы какой склад ума стрелка. Если кто другой просто довольствовался бы как можно более точным попаданием в от руки нарисованный мелом центр, то Иван Иванович недрогнувшей рукой изобразил отверстиями пролетарский символ. И хотя кое-где немного смазал, скрещённые серп и молот узнавались безошибочно.
- Эх, послать бы такой подарочек лорду Черчиллю, да с пояснением - мол, с двадцати пяти метров да всего за пятьдесят две секунды, - проворчал довольный оружейник. Он зачем-то поковырял пальцем пулевое отверстие и только сейчас вопросительно взглянул на Ивана Ивановича.
- Ну, тот буржуй уже в почтенном возрасте, с перепугу может и сердечко прихватить, - с весьма довольной физиономией мурлыкнул Иван Иванович и только сейчас поощрительно кивнул.
Кроме всего прочего, он заказал пару трещоток, по достоинству оценённых во время прошлой операции. И, подумав, добавил к списку сорокамиллиметровую базуку известной бельгийской фирмы, охотно снабжавшей своей продукцией пол-мира. Причём, далеко не всегда официальными каналами и с заводской маркировкой, товарищи...
Но сутя по задумчивой и слегка вытянутой физиономии оружейника, Иван Иванович сморозил несусветнюю глупость. Хм, и в самом деле, маленько не того получается - если мирные археологи потащат с собой через границу такой арсенал, словно собираются охотиться то ли на оживших мамонтов, то ли и вовсе на динозавров. Да и самолёт ведь может не потянуть, а то не худо бы затребовать и вездеходный броневичок по типу армейских?
И всё же, выход нашёлся. Коль скоро хозяин арсенала получил осторожный намёк, что предстоит вояж в страну винограда, маслин и б..дей, то мгновенно просиял лицом и заверил, что через тамошних тварищей можно будет прекрасно организовать всё на месте. На заводах Карло Беретты профсоюзные ячейки хоть и проредились жандармерией дуче, но всё же функционируют вполне исправно.
- Да, ещё, - Иван Иванович на миг сделал вид, будто призадумался, почёсывая подбородок рукоятью вернувшейся в ладонь трости. - Там в печати вроде обсуждался автопробег Рим-Берлин-Копенгаген? Под шумок нам бы свои колёса не помешали...
Оружейник, упаковывавший два сияющих благородной сталью-серебрянкой ТТ-шника и полагающуюся к ним сбрую в виде подмышечных кобур с ремнями, хоть и поморщился легонько - дескать, вопрос оный не совсем по нашей части - но Иван Иванович прекрасно знал, что делал. Потому что этот спец по оружию и сам недавно был одним из лучших боевиков. Но, во время неудачной гражданской войны в Испании заполучил он в организме некоторое количество вовсе не предусмотренных природой дырок. И ввиду пошатнувшегося здоровья перешёл на более спокойную, так сказать, работу.
А посему, этот пропитавшийся оружейной смазкой и пороховым чадом человек не хуже иных соображал, что значит для оперативника мобильность. Всего лишь миг-другой обретались в бездействии две крепкие ладони, а потом недрогнув принялись добавлять ещё один, извлечённый из пенала пистолет.
- Ладно, отправлю с вами Сашку, - взгляд его всего на миг встретился с глазами Ивана Ивановича, но вот ровным счётом он ничего не выражал. Равно как и голос его не дрогнул и даже не изменил своего выражения.
В другое время стоило бы восхититься выдержкой этого человека... но, не будем забегать вперёд. Нагруженный "покупками" Иван Иванович дождался прибытия курьера, неизменно сопровождавшего любого, попавшего в эти святая святых Коминтерна. А оружейник проводил обоих по-прежнему задумчивым взглядом. И лишь когда за парочкой заперлась толстенная дверь, он тяжело вздохнул, словно набираясь решимости, и снял чёрную эбонитовую трубку обретавшегося в сейфе телефона...
Старательно поцарапанный и прилежно заляпанный грязью Руссо-Балт по-прежнему обретался на своём месте, словно обнюхивая радиатором пёструю афишную тумбу. Шофёр, по неизменной их привычке прикемаривший было в ожидании седока, мгновенно встрепенулся и выскочил наружу. Высокий, тонкий, весь какой-то несуразный в этой кожаной куртке, кожаных же, залихватски-чёрных крагах, он как-то по-бабьи всплеснул руками.
- Да что ж вы такие тяжести с больной ногой таскаете, товарищ Иванов? - едва слышно проворчал он, помогая загрузить в машину тяжеленный саквояж и ненамного более лёгкий свёрток в промасленной бумаге от оружейника.
Блеснув на майском солнышке своими пока сдвинутыми на лоб лётными очками и почти так же ярко сверкнув белозубой улыбкой, он со сноровкой хорошо вышколенного слуги вытянулся у дверцы и вопросительно взглянул на забравшегося в кабину Ивана Ивановича.
По правде говоря, раненая нога уже почти не давала о себе знать - ковылял её хозяин больше по привычке и какой-то конспираторской осторожности. Но и в самом деле, неплохо бы проконсультироваться у медицины...
- Ладно, давай завернём к профессору, - вздохнул Иван Иванович и откинулся на жёсткую кожаную спинку сиденья.
- Который в бывшем Калабуховском доме? - уточнил шофёр по-мальчишески тонким голосом и помчался заводить.
Коль скоро такая древняя рухлядь, по которой давненько уже плакала автомобильная свалка, отродясь не имела стартера, то шофёр вооружился заводной рукоятью. С позвякиванием он вставил её в отверстие под радиатором. Поплевал на руки, а потом с энтузиазмом, под восхищёнными и завидющими взглядами вездесущей пацанвы, пару раз энергично крутанул.
Пробудившийся к жизни Руссо-Балт вздрогнул и подпрыгнул всем корпусом, с грохотом выстрелил из выпускной трубы сизо-вонючим дымом, а затем затрясся как в предсмертной лихорадке. Ну да, ещё бы, оную вибрацию создавал специально прилаженный к валу массивный эксцентрик, а дымовое оформление обеспечивала залитая в бензобак так называемая казанская смесь - из равных долей керосина и самогона. А шофёр так же привычно спрятал свой кривой стартер под сиденье, важно на нём уселся и величавым, почти театральным жестом опустил на глаза очки.
И вальяжно, степенно, будто в кабине восседал сам Хозяин, покатил по булыжной мостовой...
- Ну что ж, молодой человек - должен признать, вас неплохо подремонтировали, - профессор Преображенский вытер руки от массажной мази и акккуратно отложил салфетку в сторону.
Весь кругленький и добродушный, с окладистой бородкой лопатой, делавшей его весьма похожим на адмирала Макарова, светоч медицины покивал своим мыслям.
Иван Иванович в это время обретался на кушетке в смотровой. И во время массажа не орал благим матом лишь из куража да ещё гонора, унаследованного от весьма и вполне дворянского происхождения папеньки. Потому и понятно, что на слова профессора он не ответил поначалу ничего, лишь осторожно разжал уже едва не сведённые судорогой челюсти.
Живая легенда российской, а теперь уже и советской медицины, стоял перед ним ну точь-в-точь такой же, как его и пропесочил в своей повести товарищ Булгаков. Разве что проявилась чуть смелее седина, а во взгляде за кругленьким пенсне прибавилось житейской, вполне позволительной хорошему врачу философской мудрости...
- И на ближайшее время обязательно в тепло! - не допускающим возражения тоном закончил профессор, воинственно топорща свою бородёнку.
Поскольку возражать ему никто в здравом уме даже и не подумал бы - а Иван Иванович мысленно согласился, что если Италия это не тепло, то я уж и не знаю - то на этом первый вопрос оказался исчерпан.
В смотровой оказалось как и в любом учреждении подобного рода. Стерильно и безлико чисто. Мерцали на полках и в стеклянных шкафах медицинские инструменты и препараты, а в нос шибало тем самым, ненавистным каждому здоровому человеку запахом - медициной.
- Ну, а насчёт... - осторожно осведомился Иван Иванович, не без облегчения натягивая брюки. Чёрт его знает почему, но в большинстве случаев мужчине на людях без них как-то весьма неуютно.
Профессор уже мурлыкал под нос какую-то арию из оперетты, а сам мыл руки под на удивление исправно работавшим краном. И лишь закончив с постепенно внушающей уважение солидностью оные процедуры, небрежным жестом показал в дверь, ведущую в коридор.
В широкой и длинной как вагон прихожей обнаружился подхватившийся со своего места курьер, а также топтавшиеся у входной двери двое красноармейцев, которые при появлении профессора прекратили чадить в кулак свои самокрутки и даже добросовестно попытались разогнать руками клубы дыма.
- Те материалы, которые вы заказывали, товарищ профессор, - ломающимся голосом просипел курьер и вручил тому тощую папку в запечатанном сургучом грубом конверте. И, заполучив в ведомость доставки залихватскую, этак по-министерски витиеватую роспись, опрометью помчался наружу.
Словно колдовским вихрем, за ним утянуло и обоих красноармейцев с их трёхлинейками...
В кабинете профессора оказалось весьма привычно и даже уютно. Возможно, на месте Ивана Ивановича кто другой и подивился бы обилию книг и всяческих непонятного иному предметов, но всё же и нынешний гость вовсе был не чужд науке. Тишина и покой, которые так мало ценятся в молодости, а ещё мягко льющийся в окно золотистый свет вечернего московского солнца.
Снявший белый халат профессор некоторое время изучал доставленные бумаги, иногда то скептически, то восхищённо хмыкая, и лишь потом откинулся на спинку кресла.
- Ну что ж, Иван Иванович, - задумчиво протянул он, легонько барабаня по столешнице не любящими покоя пальцами. - Это как раз сведения по вашему вопросу.
Дальнейшие слова профессора хоть и оказались разобраны жадно внимавшим Иваном Ивановичем, но вот стороннему слушателю выяснились недоступны - ввиду уже загрохотавшего и застрелявшего под окном Руссо-Балта. Так что, для истории они обнаружились напрочь потерянными. Лишь удалось разобрать что-то про иные формы биологической жизни, и даже про серебро и святую воду...
Оттого и понятно, что вниз Иван Иванович спустился в глубокой задумчивости и даже мрачности, так не идущих его молодости. И настолько он оказался впечатлён, что лишь при выходе из чёрного подъезда он вернул своей походке чуть ковыляющую примету, а бесцельно болтавшейся на локте трости её нужное занятие.
- Домой, - кратко распорядился пассажир, и весь дальнейший путь обретался в каком-то странном, молчаливом оцепенении.
Лишь на углу Садового бульвара, за квартал от своего дома, где остановился прилежно соблюдавший иные инструкции Сашка, Иван Иванович немного пришёл в себя. Обменявшись с шофёром особыми взглядами, он неспешно выбрался наружу и зашагал по вечерней улице. А хороша, хороша умытая майскими дождями Москва!
Как обычно, походка его чуть замедлилась возле переулка под обветшавшей, с облупившимся кирпичом аркой, над которой память услужливо дорисовывала чуть кривоватую вывеску чайной Булданина. Ибо оттуда навстречу опять зазвучала странно будорожащая душу разухабистая и блатная песенка.
- А я милого узнаю по походке - он носит-носит брюки галифе...
В самом деле, Иван Иванович, подобно тысячам его соплеменников, щеголял в этом безумном изобретении французского генерала. Но суть в общем-то и не в этом... как и в прошлые разы, молодой человек вздрогнул под незрячим взглядом этих затянутых бельмами глаз.
Молодая девчонка, едва вылупившийся из гадкого утёнка угловатый подросток в неописуемом рванье, обреталась на замызганном ящике, подпирая спиной стену подворотни. И хотя окружала её стайка такой же шантрапы вполе и очень даже пролетарского происхождения, она азартно терзала гитару и слух кабацкой музыкой.
Возможно, конечно, всё - но слепая всегда безошибочно распознавала в уличном гаме почти бесшумную походку Ивана Ивановича. Пусть даже он появлялся тут не каждый день и не каждый месяц. И словно то ли дразнясь, то ли и в самом деле непостижимым образом догадываясь, как то на него влияет, заводила именно эту.
- Теперь же я стрррадаю через вас...
Почти не заходя с вечерней улицы в полумрак подворотни, Иван Иванович дослушал этот душераздирающий уголовный романс до конца. А затем нашарил в кармане давно там припасённый металлический рубль. Полновесный, с изображённым на нём мускулистым рабочим и грудастой колхозницей - он с лёгким звоном отправился в полёт - лишь с тем, чтобы приземлиться точно в покоящейся прямо под ногами певуньи кепке.
Вскрикнула последним аккордом потресканная гитара, а девчонка вдруг отбросила её в сторону и подхватилась на ноги. Несколько хрустящих по мусору шагов, и слепая музыкантка уже оказалась рядом. Вблизи оказалось настолько не по себе под этим требовательным, ищущим и всё же незрячим взглядом, что бывалый оперативник на мгновение опешил.
А ладонь девчонки вспорхнула нетерпеливой птицей, и через миг лёгкие пальчики чутко пробежались по лицу возвышавшегося над нею мужчины.
- Ты сегодня какой-то не такой, - то ли задумчиво, то ли утвердительно она прислушалась к чему-то, понятному только ей, а затем снова вскинула замурзанное лицо, на котором странно оказалось видеть две блеснувшие влагой дорожки. - Прощай, красавчик...
И, словно потеряв к нему всякий интерес, сгорбившись и подшаркивая вернулась на своё место. А Иван Иванович, старательно не давая себя сбить с толку, повернулся обратно и едва не столкнулся с шофёром, внимательно разглядывавшим всю эту сценку.
Тот миг-другой рассматривал своего пассажира, словно видя его впервые, а затем на обветренные и неуместно красивые губы выползла кривая усмешка.
- Пойдёмте, Иван Иванович, - снисходительно проронил шофёр и зашагал впереди, небрежно неся промасленный пакет с... гм, покупками.
Тот уже через плечо уронил последний, по-волчьи украдкой взгляд в полутьму подворотни, словно запоминая то ли её, то ли обретавшихся там беспризорников. И направился следом, едва сохраняя равновесие и беззаботность с этим проклятым золотым саквояжиком в руке.
Обретался Иван Иванович на втором этаже добротного особнячка, утопавшего в глубине бульвара и зелени словно патрон в уютной тесноте обоймы. Некогда здание принадлежало богатому купцу первой гильдии, чем и составляло предмет законной гордости его домочадцев. Но в лихие революционные времена приключилась с незадачливым купчиной некая оказия - упал бедняга на финский нож экспроприаторов, вознамерившихся вернуть неправедно ограбленные у трудового народа ценности, да так семь раз подряд... Потом ещё было. В тридцать седьмом тут замели замнаркома, приехал ночью за ним чёрный воронок да и увёз всех - вместе с семьёй, молодой служанкой на сносях и даже собачкой. А потому, если верить кое-каким намёкам и приметам, нынче помимо жильцов и дворника в угловой каморке, обретались в особнячке несколько самых натуральных привидений.
Но вот с ними-то, невзирая даже на самый отчаянный материализм, ничегошеньки не могла поделать даже настырная и горластая управдомша. Ни прописки с них, ни квартирной платы или хотя бы рубля с полтиной на вывоз мусора. Но и пригласить попа из церквы да погонять окаянных Вера Никитишна считала недостойным своей давно канувшей в прошлое лихой революционной молодости. А так что ж - ни вреда, ни убытков от них. Эх, сплошной спиритизм и пережитки прошлого, между нами-то говоря...
Уже на лестнице, прямо под угловым на пролёте окошком, неспешно поднимавшуюся парочку догнал вихрем примчавшийся нарочный. И хотя Иван Иванович кое о чём уже догадывался, на доставленный тем пакет воззрился с любопытством - пусть он и достался не ему, а шофёру. Тот с непроницаемым лицом черкнул в ведомости получения закорючку, больше похожую на плохо ощипанную ворону на одной лапке, а потом тут же, в косо льющемся свете вскрыл конверт.
- Интересно, - проворчал тот, едва прочитанные бумаги исчезли в поднесённом от спички пламени.
К двери на втором этаже, обитой тёмно-коричневым дерматином со следами кем-то утащенной бронзовой таблички, они добрались почти одновременно. Но тут Иван Иванович поймал такой себе умоляющий взгляд шофёра и, понимающе ухмыльнувшись, в уже отпертую дверь не зашёл, а пропустил своего спутника. Пусть даже он сам умел проделывть то куда лучше специально обученного шофёра... с лёгкой, еле заметной улыбкой он посматривал, как обеспечивавший охрану объекта человек сноровисто осмотрел всю немаленькую квартиру, ненавязчиво поигрывая обнаружившимся в ладони браунингом.
К чести шофёра, проделал он всё быстро и ненавязчиво. Полюбопытствовал всем как положено - и даже уделил должное внимание заколоченной наглухо двери парадного подъезда и выходу на балкон-лоджию. Хм! На самом деле Иван Иванович в своё время приложил изрядные усилия, чтобы через означенные выходы можно было быстро, и что немаловажно, незаметно ускользнуть в переулки. Но не сообщать же о том всем подряд и даже тем, кого предложено считать проверенными товарищами?
- Чисто, - лаконично сообщил шофёр, не сводя со своего подопечного по-мальчишески ясного и даже восторженного взгляда. И пока Иван Иванович определял казавшийся уже чугунным саквояж в доставшийся по наследству ещё от купца стенной сейфик, с сомнением осмотрелся уже пристальнее.
Что там ещё виднелось в его неприлично красивых глязах, хозяин квартиры всматриваться не стал. Лишь переложил на тумбочку так и оставшийся у входной двери свёрток с пистолетами и неспешно прошёл на балкон.
Москва. Великий и одновременно не раз проклятый город, уже очнулась от восторженной яркости майского дня и вновь раскинула свои щупальца улиц и бульваров... мнилось ли Юрию Долгорукому, разгромившему татарское стойбище и затем сполна оценившего выгоды этого места - вплоть до того, что Рюриковичи основали тут город - мнилось ли ему, что детище его переживёт века? И станет символом надежды для одних и проклятием для весьма столь же многих других...
Страшное, гибельное место. Высасывает оно души людей, перемалывает незримыми челюстями и затем выплёвывает на обочину, оставляя обожжённые останки. Не зря царь Пётр не любил её - настолько, что совершил неслыханное, основал новую столицу чёрт знает где, на недавно отвоёванных задворках империи. Да и Санкт-Петербург стоит на ничуть не лучшем месте. Словно некое проклятие довлеет над Россией и её правителями. И всё же, большевики решились переломить рок и вернули столицу опять сюда, в старую патриархальную Москву...
Из раскрытого совсем рядом с лоджией окна донеслись звуки, неопровержимо свидетельствовавшие о чьей-то возне на кухне. Пару раз что-то звякнуло, зашипел примус, а потом до слуха невозмутимо покуривавшего над своими раздумьями Ивана Ивановича донёсся голос шофёра.
- Кофе и бутерброды.
В самом деле, донёсшийся ветерком аромат робусты уже тонко и задорно дразнил обоняние. И хотя этот сорт оказывался чуть менее ароматным, нежели арабика, люди знающие предпочитают именно его - за крепость и простоту приготовления. Как говаривал покойный папенька, кофе должен быть горячим как огонь, чёрным как ночь и сладким, как поцелуй красавицы. А уж он толк в девицах и стрельбе знал...
Вернувшийся в залу Иван Иванович погладил ладонью стеллаж с книгами, потихоньку из собрания справочников или просто чтива перераставший ввиду многочисленности уже и в небольшую библиотеку. А потом, на полушаге в прихожую, словно споткнулся и невесть зачем коснулся рукой висевшей в узком простенке казачьей шашки в простых, украшенных всего лишь чуть потемневшим серебром ножнах. Казалось, ещё не так давно преподнесли её наградой лихому поручику, блестяще показавшему себя в Брусиловском прорыве, а потом сгинувшему где-то в горниле битвы с гидрой революции. Эх, батя, что-то не к добру нынче ты мне вспомнился...
И уже когда переодевшийся да вымывший руки Иван Иванович вернулся в гостиную, он замер на пороге с видом несколько озадаченным. Обычно, во время своих нечастых периодов отдыха он ужинал на кухне, старательно поддерживая господствующую в обществе версию насчёт равенства и презрения к буржуазным пережиткам. Однако сегодня, ненавязчиво сопровождавший его шофёр зачем-то принёс поднос и посуду сюда, да ещё и сервировал на широком, зачем-то даже украшенном скатертью столе.
Иван Иванович поменял местами молочник и ещё фыркающий серебряный кофейник, выровнял ложечки по нижнему краю, демонстартивно обозначив некую линию. А горку салфеток свернул в вазочке веером - так, как и положено было в ещё недавно уважавших себя Метрополе или Астории. Получивший редкую возможность увидеть и осознать свои ошибки шофёр поднял ладони в несомненном жесте mea culpa и тихо, покаянно вздохнул.
К слову сказать, внешний облик его тоже претерпел разительные перемены... хотя и не сразу. Тонкие пальцы пробежались по пуговицам кожаной куртки, после чего с пролетарской лихостью определили последнюю на спинку венского стула с вычурными формами.
Следом невозмутимо наблюдавший Иван Иванович увидал, как улетели в угол кепка и лётные очки. А вот смотреть, как шофёр неспешно, словно нарочито дразнясь, принялся избавляться от белоснежной косоворотки и брюк-хаки, оказалось чертовски интересно.
Ивану Ивановичу не раз приходилось бывать в кабаре и даже куда более сомнительных заведениях нулевого цикла с полным ню. Но там он работал на задании, и далеко не всегда дело обходилось без пальбы и пары-тройки свеженьких покойничков... из отчаянно-революционного шофёра, словно бабочка из кокона, постепенно объявилась весьма и очень даже спортивного склада девица. И хотел бы он поинтересоваться, что же такого удумала эта бестия - но уже понял, что просто так сегодняшний вечер не канет в Лету.
Дочь испанской коммунистки и тамошнего же журналиста, Алехандра отличалась вполне обыденным для нынешней эпохи презрением к буржуазной морали и стыдливости. И хотя не дошла до того, чтобы идти в казармы да обслуживать революционных матросов, смотрела на любовь как на стакан воды. Захотелось - выпила...
В свои тридцать два девица успела столько, что иным хватило бы и на всю жизнь. Отчаянно воевала в небе Испании и даже прищучила на уже устаревшей Рате зазевавшегося гитлеровского пилота из "Кондора". Едва не сгорела в конце концов, но благополучно добралась до позиции интербригадовцев, застрелив по пути нескольких пытавшихся взять её в плен фалангистов. По слухам, знакома была с самим Эрнесто Хэмингуэем, и очарованный ею великий писатель даже посвятил ей один из своих рассказов. После поражения республики перебралась в сталинскую Россию, где подвизалась лётчицей-испытательницей в закрытом авиационном ведомстве. Но в результате одного едва не закончившегося катастрофой высотного полёта медицина закрыла ей путь в небо - что-то там повредилось в среднем ухе - и отчаянная девица переквалифицировалась в шофёра Особого Отдела.
- Наконец-то у меня есть если не причина, то хотя бы повод познакомиться... и попрощаться с тобой, - Алехандра невозмутимо повесила на бронзовый бюстик Наполеона последние кружавчики неожиданно роскошных дамских излишеств и откровенно посмотрела в глаза.
Стоило беспристрастно признать (хотя беспристрастность уже таяла как снег под солнцем), от папеньки с маменькой ей досталась весьма неплохая наследственность. А весьма непоседливый и даже напряжённый образ жизни навёл на смуглую фигуру девицы окончательный лоск. Потому Иван Иванович мысленно ухмыльнулся, на миг почувствовав себя гимназистом, обольщаемым умелой красоткой, а потом без ложной скромности ответил на первый, на пробу подаренный поцелуй.
- А что скажет старший брат? - со вполне понятной хрипотцой поинтересовался он, едва оторвавшись от этих горячих и сладких губ.
Сашка, бесстыже прижавшаяся всем телом и обнимавшая его, тонко усмехнулась и фыркнула.
- Скорее удивится, узнав, что мы с тобой по-настоящему ещё не знакомы.
Но после ответных слов, что от некой красотки разит бензином как из выхлопной трубы, она безропотно сняла с шеи Ивана Ивановича свои руки и беззаботно отправилась в ванную комнату. Пока мужчина извлёк и откупорил припрятанную от досужих глаз бутылочку токайского да разлил по доставшимся от прежних хозяев бокалам, быстрая на подъём девица как раз и обернулась. А что потом происходило на вон том кожаном диване и на толстом напольном ковре, да и в обоих глубоких мягких креслах, никого уже не касается.
Хотя, и массивный стол мог бы поведать любителям вуайеризма кое-что любопытное...
Глава вторая. Венера-интэрнэшнл
Я достаю из широченных штанин... Иван Иванович мимолётно ухмыльнулся. Хулиганистая строка из незабвенного Маяковского поневоле пришла на ум, когда на римской таможне пришлось и в самом деле доставать и предъявлять таможенникам это самое.
Паспорта, то бишь. Если честно, самому Ивану Ивановичу, равно и его коллеге, куда как редко доводилось пересекать границы вот так в открытую, средь бела дня. Но право, стоило посмотреть сейчас на мятущуюся физиономию таможенного офицера. Итальянский сапожок уже стонал под железной пятой столь же бесноватого, как и его кумир, Бенито - а потому прибытие учёных из далёкой и страшной, красной России оказалось для смуглого и лоснящегося служаки нелёгким испытанием.
Сбоку бесшумно подкатила тележка, успевшая привезти от самолётного трапа целую груду чемоданов, саквояжей и кофров всех калибров. Но самой примечательной особенностью этой повозки оказывалась красовавшаяся поверх неё пара ног в клетчатых твидовых брюках и крепких башмаках с рифлёной подошвой. Обладатель оных конечностей, раскинувшись на своём багаже, богатырски похрапывал, от жаркого солнышка накрыв лицо летней шляпой.
- Дуо, - лаконично процедил Иван Иванович и кивнул в сторону своего коллеги, а для вящей убедительности и в самом деле показал два пальца. Ну да, а кто ж ещё мог так внаглую пересекать итальянскую таможню, как не Борис Моисеч собственной персоной - входивший в добрую дюжину международных ориентировок по розыску и немедленной ликвидации? Далее он на ломаном наречии сообщил, что господина профессора во время перелёта маленько укачало, дескать, над проклятыми Балканами самолёт немилосердно трясло.
Таможенный офицер хоть и посерел личиком вовсе не маленько при виде российских камерадо, но оказался парнем сердобольным. И уже листая с опаской принятые паспорта, посоветовал - дескать, против такой болезни очень помогает граппа со шрапнелью... то бишь, здешняя виноградная водка пополам с лимонным соком.
Хех, хоть и макаронник, а соображает правильно, какое же лекарство почитается универсальным и незаменимым против всех болезней! Особенно для человека русского. Потому Иван Иванович с готовностью подватил саму собой подвернувшуюся тему как вполне приличное средство отвлечения. И пока чиновник ставил штампики въездных виз, он вволю развлёкся тем, что выяснил - вина каких урожаев разных местностей нынче считаются удачными, и в какой траттории по дороге лучше полечить достопочтенного профессора. Выяснилось, что дядюшка Джузеппе на тракте возле Веллетри содержит своё заведение отменно, и посетителей надувает по-божески, в меру.
В общем, весьма приободрившийся чиновник и российский бакалавр расстались если не друзьями, то в весьма благостном расположении духа. И оставив итальянцу маленький подарок в виде энной суммы здешних сольдо, Иван Иванович широким, так и ожидавшимся от русского жестом указал своей тележке - поехали. Двое мальцов со смуглыми и смышлёными физиономиями понятливо кивнули и после незаметного подмигивания таможенника покатили груз не в муравейник аэропорта, а к таким себе неприметным боковым воротам...
Полёт в чреве ТБ, едва замаскированного под пассажирский самолёт, и в самом деле оказался муторным. И не столько от перипетий неизбежных в воздусях оказий - в конце концов, на Руси даже воздушные трассы традиционно изобилуют ямами и ухабами - большую часть перелёта Иван Иванович, кое-как притулившись на месте демонтированной пулемётной турели, добросовестно прокемарил.
Алехандра, как и ожидалось, оказалась просто с бешеным темпераментом - впрочем, к обоюдному удовольствию. И поспать им обоим не удалось до самой едва занявшейся зорьки, когда Ивану Ивановичу пришлось не без сожаления оторваться от занятий весьма приятных и переключиться на занятия куда более полезные. То есть, мчаться на точку встречи с Борсом Моисеевичем, да ещё и к четырём утра...
К подкатившему под ворота и замершему пока в тени олив автомобилю он присмотрелся весьма внимательно. Вернее, к шофёру. Хотя, и к машине тоже.
Руссо-Балт преобразился просто разительно. Во-первых, исчезла добросовестно помятая жестяная крыша-кабина - вместо неё на задке новоявленного кабриолета обретался пока сложенный гармошкой откидной навес. Во-вторых, судя по звуку, всякие шумовые и трясучие эффекты убрали долой, так что машина предстала почти в своём истинном облике - мощного и скоростного болида. И хотя Иван Иванович решительно не представлял, каким образом автомобиль оказался здесь - не под брюхом же самолёта привезли? - давний четырёхколёсный знакомец вместо Москвы обнаружился рядом, на краешке римского лётного поля.
А в третьих... нет, именно во-первых! Вместо примелькавшегося мальца интернационально-шофёрского облика на водительском сиденьи со слегка скучающим видом нынче красовалась элегантная дама в широкополой шляпке и слегка развевающемся на ветерке длинном, розовом шёлковом шарфике. И стоило признать, сияющая красавица оказывала на восторженных италиянских кабальеро самое убойное впечатление...
Что её не было на борту самолёта, Иван Иванович мог бы поклясться, побожиться и даже дать служебную расписку. Но Алехандра тоже оказалась сегодня и сейчас именно здесь - и считаться с таковым вовсе не научным фактом всё же приходилось.
- Привет, мальчики, - Сашка чуть подала машину назад, и вдохновлённые очередной щепоткой сольдо парнишки принялись сноровисто перегружать в кузов груз со своей тележки. Заодно туда мягко и бережно перенесли по-прежнему посапывавшего профессора, не соизволившего проснуться даже ради такой оказии.
Руссо-Балт послушно взрыкнул тоном чуть повыше, но и того оказалось достаточно, чтобы восторженно махавшие руками и драными шляпами итальянцы, да и весь этот аэропорт завертелись винтом и улетели куда-то назад.
- С другой стороны, возле полевого терминала выгружались немцы. Судя по виду, тоже научная экспедиция, и как бы не из института Аненэрбе, - вполголоса, не оборачиваясь заметила Сашка, едва ненужных свидетелей рядом не оказалось.
Похрапывание профессора несколько изменилось тональностью. В самом деле, если к находке под Помпеями проявило интерес ведомство рейхсфюрера СС Гиммлера, давненько уже занимавшееся по всему миру весьма секретными (и великолепно организованными) научными изысканиями, до дело принимало крайне серьёзный оборот. Нацисты вовсю искали подходы ко всякого рода оккультным и откровенно потусторонним силам - и судя по тому, как они развернули крылышки на пол-Европы, кое-что им найти удалось...
- А самого Шеффера ты среди них не приметила? - едва сооружения и терминалы римского аэропорта исчезли, сменившись серо-зелёными рядами высаженных вдоль шоссе миртов, как Борис Моисеевич оставил свою маскировку и наконец соизволил принять более подобающее этому времени дня вертикальное положение.
- Нет, - процедила Алехандра, не без известной лихости вписываясь в огибавший холм поворот. - А жаль.
И хотя кое-кому другому одно только это добавило бы седых волос, данные и конкретно взятые пассажиры на подобное не обратили даже внимания. Совсем другое дело, если бы испанская красотка вздумала испытать свои коготки на прославившемся во время экспедиции на Тибет эсэсовском офицере, куда б он делся...
Но самого Ивана Ивановича в данное время эти размышления занимали мало. В самом деле, если Москва только-только начала прогреваться после зимней спячки, то здесь оказалось по нашим российским меркам самое настоящее лето. Жаркое, жгучее, с ярко голубым, у горизонта выцветшим до знойной белизны небом. Впрочем, на встречном ветру оказалось вовсе не жарко, пусть он и охлаждал лица горячим дыханием.
- За нами хвост, - меланхолично озвучил он наконец свои сомнения и что-то подозрительно настойчиво мелькавшую позади машину.
- Per bacco! - стоило признать, Сашка отреагировала бурно и весьма эмоционально. - Значит, мне не показалось.
И поведала дальше, что пока ожидала задержавшихся у чинуш коллег, уловила она такой себе особенный взгляд. Вроде и вскользь, мимолётно. Однако обозрев окрестности через извлечённое из дамского ридикюля зеркальце пудреницы, мгновенно вычислила источник своих неприятных ощущений - судьбе оказалось угодно, чтобы в этом месте и в это время встретился по пути один человечек, неплохо помнивший Алехандру ещё по Испании. Надо же, а думалось, что тот уже давно и в могиле...
Следующая пара минут более походила на сцену из нарочито гротескного боевика - испанка свернула с шоссе и теперь гнала машину по просёлку с явным презрением к смерти. Но вместо того чтобы разбиться об один из так и прыгавших в глаза узловатых стволов олив, Руссо-Балт лихо вывернул из-за холма и уже на торможении, почти бесшумно поплыл меж пыльных кустов с меленькими листиками.
- Хорошая мысль, - одобрил Борис Моисеевич, сверившись с картой.
В самом деле, здесь располагался запасной аэродром итальянских ВВС - а вон и Фиат возле рулёжной дорожки, даже видно, как неспешно разморенные жарой механики отгоняли от биплана бензовоз.
Ввиду и в самом деле разыгравшейся над Балканами майской грозы лететь пришлось не в Неаполь, откуда до Помпеи уже и рукой подать, а в столицу Италии. И теперь предстоял весьма долгий перегон вдоль берега Тирренского моря. Но знаете ли, не бывает таких крепостей, что не взяли бы коммунисты! Едва автомобил замер на пятачке возле проволочного ограждения, Алехандра выудила из сумочки нелепый при её теперешнем виде ТТ и сиганула в кусты прямо из-за руля.
- Встретимся на месте! - шумнул вдогонку Иван Иванович и немедля перебрался на ещё горячее шофёрское сиденье.
За бесшабашную Александру он волновался ровно до тех пор, пока перемежаемые заполошной стрельбой суматошные крики позади перекрыл басовитый рёв мощного авиационного двигателя.
- Борис Моисеич, Сашке в России тоже делать нечего, - лаконично объяснил он, старательно объезжая так и прыгавшие наперерез деревья. - Если выберемся мы, пусть и ей шанс представится.
Судя по согласно кивнувшему пенсне, тот не только не удивился, но и весьма даже соглашался с подобными раскладами. Уж modus operandi своего не столько подчинённого, сколь напарника он изучил неплохо...
У выезда на шоссе их поджидал плечистый молодой человек с большим чёрным пистолетом и весьма элегантной, запоминающейся физиономией. Впрочем, обретался сей итальянец в гражданской одежде - и судя по кое-каким приметам, она ему была куда привычнее армейской формы. Ну, про потрёпанный фиатик с заскучавшим шофёром на той стороне, в тени деревьев, и упоминать нечего. Стоячая мишень, право - чему только здешних учили...
- Сеньоры из России? - уточнил этот смуглый красавец, а затем быстро и весьма толково изложил суть дела.
Оказывается, уже поступило к нему заявление насчёт такой себе испанской террористки Алехандро, из боевого отделения Интернационала - так называемых красных бригад. И назвавшийся комиссаром Каттани добавил дальше, что исполнить долг полицейского он просто обязан.
- Сколько пальцев? - поинтересовался камерад профессор, невинно поблёскивая стёклышками пенсне и предъявив под жарким солнышком два пальца.
- Дуо, - машинально ответил комиссар.
- А нас сколько в машине? Тоже дуо, сеньор Каттани. Так кого вы тут ищете?
Комиссару пришлось пару раз открыть и закрыть рот, а также не единожды пересчитать седоков машины. Наконец, итальянец понимающе усмехнулся и кивнул. А затем спрятал свою воронёную митральезу ужасающего калибра.
- Что ж, вопрос исчерпан, сеньоры русские, - голос комиссара на несколько мгновений чуть не утонул в гуле низко пролетевшего где-то за деревьями самолёта. - Почти исчерпан.
И хотел бы Иван Иванович уже ухватиться за рукоять пистолета, но что-то в самый последний момент удержало его. Ну никак этот итальянский разбиватель женских сердец не походил ни на коллегу из противоборствующей конторы, ни на недалёкого российского участкового. Неприметным жестом он даже подал сигнал нет Борис-Моисеичу. И как обычно, предчувствие не обмануло.
- Один из моих парней тоже узнал того, кто настучал на вашу экспедицию. Сотрудник разведки адмирала Канариса, прежде работал на Пиренеях... поймите, сеньоры, у нас не любят шпионов, из какой бы чужой страны они не происходили. Но вы можете оказать мне услугу - если, предположим, тот мешающий человечек попросту бесследно исчезнет?
Ох ничего себе! Это куда же тут нас втягивают? Но пенсне отхлебнувшего винца профессора благодушно кивнуло - уж поддержка или, по крайней мере, негласное покровительство здешней полиции в любом случае не помешает. И вдохновлённый таким знаком комиссар пылко затараторил опять.
Да так, что Иван Иванович ещё долго восхищённо крутил головой. Оказывается, объявился тут один дон не совсем чтобы дворянского, но весьма криминального происхождения. С помощью банды проходимцев подчинил себе пару деревень, стал собирать вторые налоги. Пока он сильно не высовывался, его предпочитали до поры не трогать - а пока собирать сведения и свидетельства для уголовного дела.
- Но сегодня он совершил неслыханное, - с убитым видом комиссар поведал дальше, что утром люди дона похитили заложницей его собственную невесту и сейчас увозят на машине в сторону Сицилии. - Поймите, люди не простят мне никакого насилия, потому что я здешний. Мне с ними жить и работать. Но вам может сойти с рук - вы чужаки. Приехали-уехали, но в то же время профессиональные головорезы. Помогите мне и моей невесте, сеньоры!..
И хотел бы Иван Иванович поинтересоваться - откуда такие интересные сведения насчёт головорезов - но вовремя уловил добродушную ухмылочку коллеги.
- А кто просил передать привет, сеньор Каттани?
Комиссар мимолётно огляделся и шепнул с самым серьёзным лицом, что дон Пальмиро Тольятти просил передать весточку российским сеньорам. И заодно оказать возможное содействие - местный дон уж что-то сильно стакнулся с фашистским режимом дуче.
Короткий разговор дальше хоть и заглушился шумом ветра в верхушках миртов, но и не представлял интереса для непрофессионалов. Но в конце концов комиссар сел в машину.
- А догоним ли? - кисло поинтересовался он, платочком обмахивая смуглое лицо от пота. - У мафиозного дона мощная машина - Роллс-Ройс модели призрак, шесть цилиндров!
- У меня девять, - с видом волшебника ухмыльнувшийся Иван Иванович потянулся рукой вниз и отжал со стопора такую себе рукояточку, позволявшую отныне двигателю проявить свою истинную мощь.
У допотопного Руссо-Балта отродясь не было выхлопной трубы сзади, как у более поздних и чинно-прилизанных машин. Нет, этот бравый ветеран пыхнул по бокам бесцветными при свете солнца языками пламени. Да так, что с истомлённого солнцем асфальта сдуло белёсую пыль. А затем... затем всех троих седоков с рёвом вжало в спинки сидений. Ну какой русский не любит быстрой езды? Тем более, что шоссе оказывалось куда получше наших, более похожих на бездорожье, российских дорог. И даже когда русская езда показалась переменившемуся в лице комиссару чересчур уж быстрой, Иван Иванович добавил оборотов ещё.
По молчаливому соглашению, в Рим решили не заезжать. Ну вот не любил Иван Иванович этот город, в котором изъеденные временем помпезные здания угрюмо взирали на позеленелых от древности дюков и львов. И даже залитое солнцем веселье жизни казалось иллюзорным, наносным и сиюминутным зрелищем. Пир на костях предков, как метко сказал кто-то из великих. Да и Борис Моисеевич не горел желанием засвечиваться в солице Апеннинского полуострова - не все из предыдущих актов проходили гладко... чуть накренившись на циркуляции, как торпедный катер Балтийского завода, автомобиль залихватски оставил позади величественного и сурового кондотьера на столь же мертвенно-зеленоватом бронзовом коне.
Живописные и просто красивые места мелькали и улетали назад с умопомрачительной скоростью, туда же проваливались и беспощадно обгоняемые редкие машины, а также ползущие с черепашьей скоростью повозки селян.
- Веллетри! - воскликнул вцепившийся во всё, что возможно, комиссар и указал вправо от непривычного русскому глазу дорожного указателя.
Но Борис Моисеевич непреклонно показал - в деревушку - и Руссо-Балт, обиженно порыкивая оставшимся на голодном пайке мотором, лихо влетел в полусонный посёлок.
Дядюшка Джузеппе из придорожной траттории оказался здоровенным типом с залихватскими усищами и таким продувным выражением на смуглой физиономии, что в другое время Иван Иванович на всякий случай обязательно нашпиговал бы столь колоритную личность хорошей порцией свинца... в медной оболочке.
Да и кьянти с граппой оказалось парой хорошо ухоженных автоматов, спящей до поры в брезентовом чехле базукой - а также устрашающих размеров пулемётом Браунинга. Равно как и энным количеством припасов ко всей этой прожорливой машинерии. Понятное дело, полная с верхом пригоршня из некоего саквояжика исчезла в руках трактирщика с непостижимой ловкостию. Но и виноградной водкой господин русский профессор причастился весьма лихо, пусть даже родных нашему человеку гранёных стаканчиков в этой долбаной Италии отродясь не водилось. Заодно Борис Моисеевич на удивление ловко залил оное зелье и в комиссара, тихо выпавшего в осадок при виде перекочевавшей в автомобиль прорвы оружия.
- Сеньор Каттани - у нас в России обязательная воинская повинность. А потому, даже археологи умеют обращаться с оружием, - Иван Иванович уже не скрываясь осмотрел свой ТТ и даже снисходительно сравнил его размеры с теперь показавшимся недомеркой чёрным пистолетом полицейского.
И снова гонка со временем по мареву разомлевшего от зноя шоссе. Принявший дозу и оттого немало воодушевившийся комиссар что-то даже порывался петь с присущей этим макаронникам пылкостью, но тугой поток воздуха, едва смягчаемый ветровым стеклом, постепенно привёл того в чувство.
- Bandiera rossa... да вон они! - воскликнул он, вскочив с пассажирского сиденья и всем телом навалившись на Ивана Ивановича.
Выраженьица, вылетевшие из уст сосредоточенно управлявшего ревущим демоном шофёра, пожалуй, стоило бы и опустить - Руссо-Балт откровенно повело. Но и в самом деле, на дрожащей зеркальной плёнке впереди обозначился автомобиль весьма шикарных даже по здешним буржуйским меркам очертаний.