- Дамы и господа, скорый поезд Санкт-Петербург - Москва - Киев прибывает на первый путь. Нумерация вагонов - с головы хвоста поезда...
Напевной скороговоркой вылившийся из магических бустеров голос хоть и обладал некой, свойственной лишь племени перворождённых напевностью, но всё так же бесцеремонно оказался раскидан ветром по перрону Киевского вокзала - вместе с клубами пара, потешно акающим московским говорком и лузгой от вездесущих подсолнечных семечек, которыми на каждом углу торговали бабульки. Монетка в алтын это, милай, фунтик с верхом махонькай, а коль дашь полновесный пятак с отчеканенным на нём копейщиком, тут уже фунтик большой. Но без верха - особенно если околоточный выползал из запоя и принимался вновь блюсти мзду на вверенной его попечительству территории...
Да и кажущаяся путаница с нумерацией никого в заблуждение не ввела. Подумаешь, новость - эти гномы с Николаевской железной дороги вечно чего учудить норовят! И чаще всего где-нибудь в пути прицепляли к составу дополнительно несколько вагонов до старой Москвы, потому никто на продуваемом ветром перроне даже и не подивился странной, а на самом деле многозначительной обмолвке при объявлении поезда.
Нынешняя осень 18.. года выдалась холодной, и потому неудивительно, что в гости так рано заглянула зима. Весь день она щедро сыпала колючей ледяной крупой, сама же ветром старательно мела её, гнала по Тверской и Плющихе - к огорчению прячущих лица в воротники прохожих и тайной радости усатых дворников. Стучалась в высокие окна, заглядывала в них ищуще и требовательно: готовы ли к моему приходу? И ближе к вечеру словно удостоверилась - готовы. Морозец в синеватых московских сумерках осерчал не на шутку, так что оставалось только понадеяться на исполнительность подающих состав машинистов.
Ещё несколько лет назад поезда по Руси великой ходили как бог на душу положит, о каковом обстоятельстве товарищ министра путей сообщения как-то обмолвился государю императору. Но самодержец тогда хоть виду и не подал, но запомнил это обстоятельство. И, однажды отправляясь на воды... ну да, как раз с Московского вокзала, и очень похожего на этот перрона - короче, во время подачи состава его величество раскрыл свой брегет и демонстративно, вслух удивился тому обстоятельству, что изделие швейцарских гномов несколько э-э... спешит.
Стоило признать, намёк тогда долетел до нужных ушей и умов. А также наверняка сопровождался многократными громами и молниями, не имевшими ни малейшего отношения к сгустившемуся атмосферному электричеству или иным флюидам. Потому как вскоре закружили среди путейцев и машинистов упорные слухи, будто некромансеры из Санкт-Петербургской академии наук всерьёз намерены опять поднять из небытия незабвенного Малюту Скуратова, дабы провёл он с персоналом чугунки этакие задушевные разговоры в своих подвалах - и уж явно не под пивко с воблой. Короче, порядок навели быстро. Умеют ведь, если захотят! Хотя и стоит с огорчением признать, что без выдранных гномьих бород и набитых эльфских морд ни один бардак на наших расейских просторах ликвидировать нипочём не удастся...
В уже откровенно смахивающих на вьюгу сумерках запыхкало натужным сипением вырывавшегося на свободу пара, несолидно-тонко обозвался гудок - и едва стрелка на горящей вверху довольно неплохой магической имитации больших часов коснулась половины седьмого, как вдоль перрона потянулся слегка подуставший, длинный и железный зверь.
Он ещё тормозил, протягивался - как говорят путейцы - с лязгом обледенелых буферов, а самые нетерпеливые из жиденькой толпы вечного привокзального люда уже потянулись к нему. А там и из светящейся двери под вывеской "Кипятокъ" добавилось. Тут и носильщики с ярко горящими бляхами, и встречающие, и несколько тех, кто намеревался сесть на этот поезд, приостановивший свой бег на полпути из столицы в Киев.
Среди них нам надлежало бы обратить внимание на молодого человека вполне и весьма кавалергардской комплекции. Хотя его лёгкое пальтишко и лаковые штиблеты спасали от мороза примерно так же, как и легкомысленно сдвинутое набекрень твидовое кепи, сбоку и строго на два шага позади него в подобострастной стойке замер носильщик с добротными чемоданами на тележке, а рядом с тем переминался с ноги на ногу мальчишка-посыльный с несколькими дорожными чехлами для верхней одежды.
И то сказать - поезд-то скорый! Тут даже и думать не моги, чтоб ехал какой-нибудь прости-господи. Если бы в облике молодого человека намечалось хоть что-то похожее на военную выправку, так можно было бы подумать на выслужившего неполный срок офицера. Но холёные усы в малоросском стиле вкупе с широкими плечами хоть и вполне подошли бы их превосходительству, но ничто более в облике отъезжающего о том не напоминало. Ну разве что несуетливая уверенность в себе, присущая людям (и не только), узнавшим в жизни почём он - фунт лиха оптом и в розницу.
К слову сказать, вагоны у скорого поезда устроены не как у обычного, а на пульмановский манер. Каждое весьма роскошное купе имеет пару дверей. Одни открываются во внутренний коридор, защищённый от непогоды, по которому курсируют проводник с кондукторами и прочими служивыми - а вторые наружу, на идущую вдоль всего вагона галерею с перилами, где так хорошо постоять на ветерке, полюбоваться проплывающими мимо пейзажами и даже выкурить трубочку зелья...
- Господину не нужна попутчица?
Голос этот прозвучал, когда молодой человек уже неспешно подошёл к двери, совпадающей надраенными до сияния медными цифрами с указанным в подорожной нумером. И хотя громкостью слова эти не отличались, по спине любого заслышавшего их просыпалось сладкое до дрожи крошево. Эльфка, тут даже и к дьяку с подьячими ходить не надо!
В принципе, большинство остроухих вполне нормальные люди как люди, прости-господи за каламбур. Вон, даже нынешний аграрный министр из эльфов вышел - указ славного государя Петра насчёт табели о рангах ещё никто не отменял. А там чётко и славянским по белому написано: пред богом и самодержцем все равны - и люди, и гномы, и елфы. И упаси боже попасть под подозрение в американском расизме, довек потом не отмоешься... но вот, последнее время среди остроухих распространилось как моровое поветрие этакое слегка вольнодумное движение.
Дети цветов, видите ли! Не воевать, на эксплуататоров не работать (будто крепостное право специально для этого отменили), жить подаянием и милостыней. Ну и как водится, на панели работать среди них зазорным вовсе не считалось - уж экстерьером тех боженька не обидел - тело ведь продают, а не бессмертную душу. Мигрировали они сезонно на север и на юг да обратно, прямо как те крылатые коровы из индийской мифологии, с конопельки на мак перебиваючись. Когда в том году из-за каких-то флуктуаций в летний Санкт-Петербург их особенно много наехало, градоначальник потом долго ещё вздрагивал и тайком утирал лысину большим клетчатым платком... Вот и нынче, стоило только зиме ледяные зубки показать, как начался ежегодный поток этих люмпенов в тёплые края.
Молодой человек дёрнул было машинально щекой в несомненном пренебрежении, однако что-то в интонациях этой девицы, чьи белобрысые волосы выбились на ветру из-под шотландского клетчатого берета, остановило его. Ободрённая если не заинтересованностью, то сомнениями возможного клиента, эльфка шагнула вперёд и поощряюще улыбнулась.
- Я... впервые, господин.
Откуда среди остроухих девиц пошла традиция, чтобы первым в их жизни мужчиной оказывался человек расы хомо или на худой конец гном (хотя у тех, извините за интимную подробность, вовсе не худые), иследователи однозначно не определились. Но официальная точка зрения науки, с ехидной ухмылочкой поддержанная властями, гласит - обычай сей восходит корнями ещё ко временам порабощения Руси ордой. Именно тогда патриотично настроенные эльфки и отдавали невинность немногим уцелевшим в сече русским витязям - чтобы не тешить тем же гордость ордынцев. А потом, дескать, уже всё равно будет. И нынче даже в весьма образованных домах хозяйки во время своих э-э... критических дней не считают зазорным подсунуть пока благоверному проверенную околоточным лекарем или сёстрами-монахинями молодую эльфку...
- Пристаёт, господин хороший?
На вагонной площадке словно из-под земли возник невысокий, однако отчаянно плечистый коротышка с тщательно завитой в косички бородищей и надраенной медяхой кондуктора на отнюдь не впалой груди. Гном сделал на эльфку грозную рожу своими густыми бровями и уже совсем вознамерился было дунуть в неизменно висевшую на шее дудку, призывая поездную жандармскую бригаду, но пассажир неожиданно остановил его.
- Документ какой есть, красавица? - с этими словами молодой человек мимолётно раздвинул пальцами волосы юной цветочницы с пламенеющей на щёчке розой. Всё верно - едва заметная заострённость на верхней части женского ушка, к зрелости становящаяся просто очаровательной, сейчас лишь едва наметилась.
Девица с готовностью сунулась в свой крохотный ридикюль. Под прикрытием склонённой головы она показала задорно язычок гному, но без чрезмерности. Затем полезла в висящий на плече дамский несессер, принялась рыться там. И после нескольких невнятных, но весьма узнаваемых восклицаний эльфийского языка, на которые клиент слегка поморщился, наконец нашла искомое - тощую книжицу с оттисненным на обложке двуглавым орлом. Но сего свидетельства о несомненной принадлежности к гражданам большой и славной Российской Империи молодому человеку показалось мало. Полистав паспорт и бегло взглянув там на объёмную и весьма симпатичную белобрысую мордашку, оттиснутую заклятьем уездного магика где-то в Нижегородской губернии, человек потянулся рукой - и бесцеремонно вытянул из тонких пальчиков девицы ещё одну книжицу.
- Так-так... закончила Московский университет по специальности изящной словесности и риторики. А отчего ж так, собой торгуешь? - то ли с ленивым интересом, то ли и вовсе с осуждением поинтересовался он.
Девица заметно вспыхнула, и всё же каким-то образом сдержалась. На её смазливой мордашке, сейчас слегка посиневшей от холода, словно крылья бабочки затрепетали тонкие ноздри.
- Отца в Крымскую кампанию французы убили, он в уланском полку служил. А мать как узнала о том, выпила Напиток Забвения. Ну и... на этот год я себе преподавательское место в реальном училище или гимназии не нашла, - отчаянная скороговорка девицы под конец сдулась, словно в той закончился не только воздух, но и вся её решимость.
- Сирота, значицца, - расчувствованный гном так шмыгнул носом, что тут уже и двух мнений быть не могло. Тем более, что меж страниц паспорта он тоже приметил лежавший там, тиснёный синей и голубой латынью медицинский документик с печатью от прохвессора, что девица сия патентованная девица и есть. В смысле, ещё не тово. Не этого, то есть. Ну, не тово-этово, в общем...
Молодой человек призадумался было, меж делом отблагодарив уже загрузивших в купе его пожитки носильщика и посыльного, чем положено. Но с той стороны, откуда нетерпеливо посапывал задремавший паровоз, алый словно глаз дракона огонёк моргнул и сменился солнечно-жёлтым. А вдоль состава перестук путейцев, проверявших своими длинными молоточками вагонные буксы, уже ушёл в самый хвост.
- Что скажешь, борода? - в сомнении обратился он к проводнику.
Польщённый таким доверием гном восторженно просиял и залихватски подкрутил свои роскошные усищи, словно заправский швейцар. По правде говоря, Вольдемар Элендилович (именно так он по документам и значился) никогда не бывал в стране часов и сыра - а ещё, говорят, там какой-то шоколад делают - однако нисколько не сомневался, что этот данный и конкретно взятый гном российского розлива посрамит колоритом любого тамошнего служаку, и при том даже глазом не моргнёт.
- Дык, это, - осторожно пробасил гном со смешинками в белесых глазах. - Ехать на юга с собственной женой то всё равно, что в Тулу со своим самоваром...
По правде говоря, в окружении молодого человека эта поговорка звучала чуть иначе - "... всё равно, что в Тулу со своим пистолетом". Ибо после того, как тамошним умельцам пожелавший остаться неизвестным меценат подарил паровую машину мощностью аж в двести драконьих сил, таинственным образом исчезнувшую из фабрик англичанина Фултона, теперь там клепали такие изделия, что сам государь император не погнушался выбросить подаренный австрийским кесарем клинок (весьма недурственный, смею вас заверить). А обзавёлся саблей производства мастеров подгорного народа с тульских заводов, и теперь повергал в чёрную зависть и велеречивых послов страны Восходящего Солнца, и замотанных в чалмы чернобородых дипломатов из Дамаска...
- Ладно, залезай уж, дитя природы, - наконец озвучил свои размышления молодой человек. - Но если вздумаешь травку курить или коку нюхать - выкину прямо на ходу. А барабан надену на голову!
Эльфка просияла майским солнышком, заверила что не растаманка, и ловко просочилась в натопленное жарко, до одури купе. И так ей хорошо показалось после приветствий матушки зимы, что она даже оставила без ответа сердитое ворчание гнома в том духе, что тот за опиум для народа ещё и сапожищем под зад добавит...
То не ветер пронёсся вдоль внутреннего прохода, и не судороги гальванических токов пронзили пассажиров. Сияя орлами и нашивками на голубых шинелях и пронзительно сверля взорами, по вагону прошлись трое жандармских чинов. Проверка документов, господа хорошие - после недавнего покушения на государя императора, учинённого недобитыми якобинцами и утопистами Мора, порядок сей учреждён высочайше и соблюдается неукоснительно!
Впрочем, озиравший просторное купе пассажир нимало тем не озаботился. Снял своё лёгкое пальто (на шёлковой подкладке, между прочим!) и легкомысленно забросил на приделанные в углу лосиные рога вместе с кепкой. После чего подумал, всего раз посмотрев на чистейший как скатерть домотканый половичок во весь пол, и избавился от своих штиблет.
Девица в мешковато сидевшем на ней платье поддельного шёлка еле слышно ахнула, стараясь не пялиться так уж откровенно восторженно. А парень-то хоть куда! Весь из себя красавец, благородных кровей и вообще кровь с молоком. Бледноватый чуток - но во ликвидацию оного на юга же и ездят? Короче, эльфка старательно дышала через раз и подозрительно ярко сияла глазами...
- Здравия желаю, господа пассажиры! Пааапрашу документики, - объявившийся во внутренних дверях жандармский чин откозырял со в полне себе российской и донельзя родной ленцой.
И тут его словно пронзили изнутри колом. Глаза полезли на лоб, а на выбритые до синевы щёки выпорхнула бледность пополам со смятенным румянцем. Ибо разморенный жарким уютом Вольдемар по рассеянности подал тому свой паспорт вместе с документом, в иных местах называвшимся офицерской книжкой. А там мало того, что значилось "штабс-капитан"... так ещё и вместо приписки к какой-нибудь Мухосранской бога-матери кавалерийской части непромокаемыми чернилами по водяным знакам значилось каллиграфически лаконичное: морское Бюро.
Об этой конторе мало кто слыхал. Одни считали, что тамошние чинуши корпят и трясутся в архивах над пыльными чертежами кораблей и портовых сортиров. Более же осведомлённые полагали, будто там составляют карты и собирают из кубиков Рубика прогнозы погоды для морячков. Честно говоря, ерунда всё это, хотя иной раз и такими делами заниматься приходилось.
Но жандарм побледнел вовсе не от того. Хоть он и отличался свойственной сией касте естественной тупоголовостью (не без того, сударыни и судари мои) - но вот вышколен оказался на совесть. Ибо намётанным взглядом прочёл среди служебных записей и неприметную такую пометочку о недавнем ранении. Но срок-то её, срок! Как раз по дате совпадал со вроде бы и не промелькнувшими слухами о том, как британские боевые пловцы недавно чуть не подвели пироксилиновую мину под миноноску "Забияка". Один только Нептун и знает, как боженька беду отвёл... А меж тем, боевой корабль тот облагорожен был под прогулочную яхту одной чертовски августейшей персоны, и даже соответствующий флаг и вымпел присутствия особы на нём уже поднят!
- Виноват, господин... - вскинулся было служака во фрунт, однако пассажир неприметным жестом попридержал того.
Он для отвлечения внимания сунул пока жандарму паспортину эльфки, а сам лёгким шлепком по пятой точке и напутствием поплескаться сопроводил ту в сторону обретавшейся за перегородкой душевой кабинки (да-да, пульмановские вагоны оснащены ещё и этим).
- Дык, это... на остановках не положено, господин хороший, - обиженно пробасил заглядывавший в купе кондуктор.
Бог мой, ну конечно же - это вам не чистенькие и благополучные европы! У тех под вагонами предусмотрены инженерами соотвественные ёмкости. Это лишь у нас все оные массы изливаются прямо на пути, отчего амбрэ на всех чугунках стоит хоть и не шибающее в нос до памороков, однако несомненное. С другой стороны, именно по этой причине у нас ни разу паровозом не зашибло волка или прочих зайцев с лисицами, а вот в цивилизованных странах давят беспечных животин без зазрения совести...
- Когда буду давать чаевые, напомни мне об этом моменте, почтеннейший, - беззаботно ответил Вольдемар и снова мягко подтолкнул эльфку в сторону удобств с излишествами.
На физиономии гнома довольно легко читалось всё, что бородач подумал о скороспелых богачах или казнокрадах, столь легкомысленно сорящих деньгами, но пассажир в ту сторону даже и ухом не повёл. Вот ещё! Между прочим, в приличном обществе обращать внимание на ворчание гномов почитается полным моветоном...
- Никаких чинов и превосходительств, хорунжий, - предупредил он вновь порывавшегося стать во фрунт жандарма (ещё бы - штабс-капитан из морского Бюро примерно равен званием армейскому подполковнику).
Далее Вольдемар в полном соответствии с уложениями и параграфами продемонстрировал содержимое своего оружейного ящичка. И хотя там обреталась лишь добротная шпага гномьей стали и пара пистолетов, чуть ли не силой заставил служаку и проводника сверить всё с описью. И вовсе не лишняя формальность, заверяю вас - гномья шпага из не поддающегося ржавлению сплава, пропитанного магией как хорошая баба ромом, это вам не просто клинок. А пистолеты хоть и выглядели только и разрешёнными для гражданских кремнёвыми, на самом деле являлись многозарядными капсюльными револьверами, бессовестно содранными с заокеанских образцов Смита и Вессона лихими тульскими оружейниками.
Старший жандармов жестом отослал проводника и обоих своих держиморд в коридор, а сам почтительно наклонился поближе.
- Ваше благородие, а если гулёная девица подстава? - доверительно шепнул его интимно пониженный голос.
Всё может быть, конечно. Да вот только, его превосходительство адмирал N за какой-то непостижимой простым смертным надобностью на днях сунул нос в личное дело своего подчинённого - и рассвирепел, обнаружив, что у того не израсходованы сразу два обязательных ежегодных отпуска...
- Да и после ранения медициной положено. Вот я и склеил их вместе, чтоб на всю зиму хватило, - Вольдемар бледно улыбнулся почтительно внимавшему и от того еле дышащему жандарму. - Так что, даже если и засланный казачок эта эльфка, поймает со мной пустышку - я не на задании.
Но на всякий случай он посоветовал служаке написать соответствующий рапорт полковнику Стаховичу, возглавлявшему нынче жандармский сыск железных дорог и по той причине отнюдь не страдавшему филантропией или отсутствием подозрительности.
- А там пусть у него и его филёров голова болит!
Совет и в самом деле показался хорош. Вроде и по уставу, и в то же время сбагрен вопрос в вышестоящие инстанции... дождавшись, пока голубошинельник запишет данные девицы вечным пером-самопиской в свою книжечку, Вольдемар наконец выпроводил того прочь.
Не то, чтобы он так уж презирал жандармское управление и его персонал, как чисто армейские чины, но и особого удовольствия от общения с ними не испытывал тоже. Что ж, такие протирщики отхожих мест тоже нужны, и в любом толковом государстве.
Давно ушли проверяющие, улеглось и воспоминание о них. А под днищем уже ожило постепенно нарастающим ритмом извечное и неизбывное тух-тух... тух-тух... В окна отчаянно заскреблась напоследок вьюга, словно просилась полоумная и себе на юга - ведь в древней столице малороссии надлежало штабс-капитану пересесть на гномий экспресс до Севастополя, а там пролёткой куда глаза глядят, уж южное побережье Крыма, оберегаемое магиками от непогод пристальнее, чем цыплята наседкой, всё в твоём распоряжениии. Это даже если не знать о родине - маленькой казачьей станице недалеко от побережья, некогда приписанной дворянскому роду за лихие подвиги на поле боя.
Дом... как же я давно там не был...
В двери поскреблись меленько, однако требовательно. Это оказался давешний гном собственной персоной, сейчас весь из себя раскрасневшийся не только от тепла, но судя по запаху, и от хорошей такой чарки весьма крепкой сливовой наливки. Впрочем, после такой погоды оно не грех?
- Ваш-благородие... то есть, ваше превосходительство... короче, ваш-сиятельство! - окончательно запутался благоухающий винищем гном и махнул на всё рукой. В дальнейших словах бородатого проводника обозначилась несомненная заинтересованность - не соблаговолит ли господин хороший отужинать?
- Э-э нет, после разносолов Маргариты Львовны я более чем сыт, - благодушно ответствовал Вольдемар, коего уже посетило то известное каждому философическое настроение, которое поначалу охватывает любого, пустившегося в дальнее путешествие по чугунке.
Отчего-то глаза у гнома заблестели пуще прежнего, а примечательные кустистые брови взметнулись вверх.
- Ваше преосвященство изволило столоваться в московском пансионе Маргариты Львовны? - уточнил бородач, и после подтверждающего кивка пассажира радостно осклабился. - Дык, то ж моя тётушка!
Вольдемар с ироническим прищуром некоторое время обозревал несказанно обрадованного гнома, после чего с этакой задушевностью поинтересовался - а не тот ли перед ним непутёвый племянничек Ромуальд, который однажды спьяну назвал свою кормилицу и благодетельницу Львом Маргаритовичем?
От гулкого хохота гнома задребезжали стёкла, а в душевой за перегородкой что-то ощутимо упало. И судя по всему, лучшей рекомендации пассажиру для этого бородача не было, да и быть не могло. Уж сносить ворчание суетливой, воинственной гномеллы с неописуемо круглой фигурой и характером отставного унтера - занятьице не для слабых духом. И всё же, если кто хоть раз сполна ощутил на себе весьма навязчивое гостеприимство пансиона Маргариты Львовны, неизменно возвращался вновь и вновь в те гостеприимные пенаты - насколько хозяйка была шумной и вездесущей особой, настолько же крепкой рукой она поддерживала в заведении железный орднунг...
- Впрочем, сделай мне чаю - только, хорошего и крепкого, - задумчиво протянул Вольдемар и только сейчас спохватился - щёлкнула бронзовая задвижка, и из душевой кабинки объявилась эльфка, озаботившаяся из одежды одним лишь здоровущим махровым полотенцем. Ну да, с такой фигурой на одежду-то особо внимания и не обращают.
- Впрочем, притащи чего накормить вот эту чуду-юду, - он непочтительно ткнул пальцем в нимало не смутившуюся своим видом эльфку.
Гном мудро и понимающе кивнул, заверил, что через полчаса всё будет организовано. И тут же испарился с тою непостижимой ловкостию, которая так и заставляла вспомнить джинна ибн как-его-там из сказок о тысяче и одной неодинокой ночи. Хотя и странно, когда им за болтовнёй и время-то нашлось делом заняться?
Зелёные глазищи девицы чуть потемнели, а сама она слегка, едва ощутимо напряглась. Да и голос её зазвенел еле заметной ноткой бьющейся о стекло мухи.
- Надеюсь, господин не всерьёз высказался про юду?
Вольдемар лишь вздохнул легонько и откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Ну никак не воспринимал он всерьёз все эти националистические бредни насчёт превосходства одних рас над другими. Уж всякого повидал, и худого и хорошего, а потому ко вполне известным всем различиям и особенностям относился с лёгоньким, чисто российским наплевательством и даже юмором. И честно считал, что это здорово, когда в паспорте нет графы "национальность", а стоит гордое и недвусмысленное - подданный Российской империи. Точка! А иные на сей счёт мнения, дамы и господа, встретят такие меры противодействия на всех уровнях, что мало не покажется.
Но самое паскудное, что эти сами верили про свою избранность и неполноценность одновременно. Причём настолько, что вышибить то из них уже казалось и невозможным. Хотя и вероятно, таковое им просто казалось выгодным - или же лучшей линией выживания? Историей за гордыню и жадность свою учены не раз, не раз. И кстати, стоило признать - творец всего сущего изрядно пошутил, сделав эльфок настолько же привлекательными, насколько малахольными...
- А ты всерьёз задала этот вопрос? Как там тебя, извини - не упомнил имечка из паспорта, - Вольдемар старательно изобразил, будто в тренированной по методе Месмера памяти не запечатлелись насмерть все до последней буковки данные, означенные в документах девицы.
- Соня Мармеладова, - чуть отчуждённо ответила девица и, судя по донёсшемуся сквозь стук колёс шороху, принялась вытирать полотенцем волосы. - Ну, если предположить, что всерьёз?
Что ж - по крайней мере, девица читала последний роман господина Достоевского. Собственно, это вполне укладывается в образ интеллигентной барышни из старой столицы... а вот насчёт чувства юмора и собственного достоинства опять некий перегиб вышел. Едва ощутимый, с трудом заметный, но - перегиб...
- Тогда я на первой же остановке дам тебе сто рублей и провожу незлым тихим словом вослед, - не раскрывая глаз ответил Вольдемар. Для полунищей девицы такая впечатляющая сумма означала возможность вполне безбедно перекантоваться где-нибудь зиму. Хотя лично для него, не обременённого ни семьёй, ни карточными долгами или прочими статьями расходов, не бог весть что.
Он расслабленно покачивался в кресле вместе с вагоном и плыл, плыл куда-то в мягко обволакивающем сознание покое. Пять месяцев можно будет не вспоминать о жёстких служебных буднях. А уж тем более о деликатных их подробностях, только и известных весьма высоким чинам в кабинетах с вечно зашторенными окнами. Пять месяцев только и делать, что пить южное вино, носиться на жеребце по пологим крымским горам и купаться в море. А вечерами драть до сладкого ору эту эльфку и потом засыпать спокойно, не опасаясь проснуться от грохота выстрелов или могучего рёва встревоженного чем-то вахтенного гнома Васюка...
- А если несерьёзно? - как ни в чём ни бывало поинтересовалась эльфка.
А вот тогда, ма шер, совсем иной разговор у нас выйдет, хотя ты о том ещё и не догадываешься. Нет, догадываешься - ишь как затрепетала, когда с тебя полотенечко-то убрали долой. Да не бойся, не бойся, глаз открывать не стану, а до обещанного гномом получаса ещё далеко... так вот, догадываешься ты лишь об одной стороне. Сто рублей, то бишь десять даже не красных ассигнаций, а полновесных золотых червонцев производства Монетного двора его императорского величества - да за такую сумму дети цветов и мать родную продадут. А ты не клюнула... уж я-то вас в портах многих стран повидал предостаточно. Причём и в таких портах, где нашего флага российского вроде бы никогда и в помине не наблюдалось...
Больше всего это напоминало те две запомнившиеся на всю жизнь недели, когда адмирал наказал его и безусого ещё мичмана Макарова за некую шалость. И в назидание за дерзость заставил по полной программе перемерять глубины безымянной номерной бухты где-то у чёрта на рогах. Свинцовым лотом, безо всякой магии, по старинке! И два молодых офицера прилежно вымеряли все фарватеры и плешки, не пропуская ни малейшей складочки и не обойдя вниманием ни малейший бугорок. Особенно вроде этого... его губы и язычок нежно и властно скользили по атласной коже, с наслаждением вдыхали всё откровеннее проявлявшийся запах несмелого ещё желания.
Не спешили ни в коем разе, вдумчиво и со вкусом исследуя каждую особенность и прелестную очертательность. Покладисто отступали на прежние завоёванные позиции, когда встречали в ответ робкую неуверенность. И в то же время, с этакой дерзостью уверенного в своём праве первопроходца раз за разом возвращались к неизведанному, нежно и вкрадчиво - пока непознанное само с трепетом и ожиданием не распахивалось навстречу.
И после долгих скитаний, вдоволь и даже всласть побродив вокруг крохотного лесочка курчавого шёлка, ищущие таки обнаружили укромную ложбинку с родничком, запульсировавшим и нетерпеливо пахнувшим навстречу.
- Найн! Аххх.... йа, йа... ещё... йааааааа...
И что там вскоре последовал за сладкий взрыв, весьма подобный мощностию прямому попаданию главного калибра линкора, то уже никого не касается.
Она уже успокоилась. Пришла в себя, блестя радостно-испуганными глазами и безотчётно ловя взгляд наконец открывшихся глаз. Робко касалась губами кормивших её пальцев, вздрагивая от собственной смелости - и вновь искала этих прикосновений.
- Нет, так не бывает, - со вздохом признала наконец эта... ну пусть будет Соня, поиграем уж в твою игру. - На такое решился бы не каждый даже влюблённый. А уж господин хороший на него не похож ни в коей мере.
Она уже пришла в себя. Вновь скрылась меж лукавых взглядов, вкрадчиво-кошачьих поз и недомолвок. И ведь не может не соображать, что выдала себя с головой - уж в такие моменты ни одна женщина не может себя контролировать и шепчет слова на том языке, который впервые услышала от матери. Хотя и вряд ли знает о другом - том, что... впрочем, это надо ещё обдумать.
Вольдемар умылся с мылом, по мере возможности стараясь смыть с лица нескромные запахи. Впрочем, вопреки осторожному общественному мнению, он не находил эти ароматы низменными или неприятными. Напротив, совсем напротив, господа офицеры - куда лучше иных парфюмов. Хотя многие и не одобряют эти пришедшие к нам из европ диковинные забавы...
- Так я ответил на твой вопрос насчёт "серьёзно или нет"?
И вновь мгновенная колючая настороженность, тут же сменившаяся расслабленной негой познавшей сладость женщины, уже уверившейся в своей собственной для кое-кого исключительности.
- Д'артаньян глупышку Кэт убедил примерно схожим образом... кстати не пойму, отчего его все считают героем? Убийца, бабник и бретёр, как по мне.
Что ж, хороший выпад и грамотный отвод клинка - примерно в духе старой испанской школы? Вольдемар ухмыльнулся своим мыслям, и осторожно набулькал этак половину толстого стакана литого стекла тем благословенным напитком, который лужёные глотки моряков хлещут под названием ром. Пришлось этой чуде даже деликатно зажать пальцами носик - открывать рот она не хотела никак. Но в конце концов, эта изящная яхточка приняла на борт убойную дозу соответствующего напитка и даже кое-как отдышалась потом.
- Ужас, - пожаловалась она с раскрасневшейся опять мордашкой и брызнувшими слезами. - Как вы эту гадость пьёте?
И старательно впилась зубками в нежнейшего копчения балык (как Ромуальд и расстарался-то?). А Вольдемар прихлёбывал свой чай - крепкий и сладкий, как он привык на мостике или во время вахты - и расслабленно внимал успокаивающемуся сердцу, а также постепенно снизившемуся ниже марки давлению в брюках. Чёрт знает что такое, господин штабс-капитан! Нельзя же так реагировать на какую-то эльфийскую нимфетку, словно тебе пятнадцать лет, а самые главные в таком возрасте открытия ещё впереди. Хотя чего корить-то себя, сработал он, можно сказать, почти что и профессионально.
За чёрным окном завыло, заохало. С бешеной скоростью замелькали освещённые окна встречного поезда. Уж не полунищие европы с их одноколейками, все двойные... Хотя, какая там бешеная скорость? Вот когда в начале лета на "Ласточку" поставили четыре новейшие паровые турбины Парсонса, ни один лаг так и не смог выдержать - но что больше сорока узлов показало специально построенное испытательное судёнышко глиссирущего типа, уж точно. Адмирал по сему поводу даже пришёл в необычное для него в это время дня благожелательное расположение духа...
- Чаще всего стоя пьём, вот как. За невернувшихся из боя друзей, за несбывшиеся мечты - и за государя императора.
Сонька хоть и поплыла вовсе не легонько, невзирая даже на поглощённый в изрядных количествах ужин, всё же на остатках куража ещё как-то держалась.
- А господин видел его, императора?
Да что ж - на смотрах и парадах пару раз приходилось. Хотя парни вроде нас, из как бы и несуществующего морского Бюро, ни формы не носят, ни даже регалии надеть не имеют права. Не засвечивают их из соображений секретности, тут-то всё понятно. Хотя, один раз пришлось награду прямёхонько из августейших рук получать, за личное мужество - да только вот, что за события тому предшествовали, лучше бы и не вспоминать... разумеется, Вольдемар ничего такого вслух не произнёс.
- Однажды видел, но я далеко находился, плохо видно было, - уклончиво ответил он.
Ну да, ещё бы! Смотрел он тогда вовсе не на государя императора. А как бы и чуток в сторонку - через приделанную безвестными умельцами к винтовке Бердана номер два дальномерную трубку. Его величество изволили прибыть на верфи, дабы лично присутствовать при закладке на стапеле новейшей марки броненосца. И хотя там своей охраны с колдунами хватало, несколько особо доверенных офицеров Бюро надзирали с окружающих высот за всем этим бедламом... сквозь оптику лучших винтовок и с весьма широкими полномочиями - если вдруг что, так валить без зазрения совести хоть кого.
Ох, тогда на козловом кране его и продуло свежим ветерком... как вспомнишь, так опять чихается - и он с удовольствием чихнул.
- Намёк поняла, господин, - некстати улыбнулась Сонька, снова задрапировавшаяся полотенцем. Повела голыми плечами и кое-как, едва не облившись сама, нетрезвою рукою набулькала "господину хорошему" отравы из той же самой, чёрной и пузатой как гном бутылки.
Но протянутая навстречу стакану ладонь плавно миновала ёмкость стороной. Мягко и нежно она взметнула драгоценный шёлк этих волос, опять превратив расчёсанную почти что причёску в милую гривку. А чудо, что за волосы - так бы и гладилось, так и ласкалось меж пальцев... не зря, наверное, кто поумнее подбирают себе полюбовниц из эльфок? Породистые кобылки, что ни говори.
- Да, спасибо, - всё же он нашёл в себе силы оторваться от своего сладостного занятия и в самый последний момент выхватить из ладоней хмельной и весёлой девицы едва уже не опрокинутый ею стакан. - Ладно, твоё здоровье, мадмуазель Сонька.
Но вместо хорошей закуси или блюдечка с лимоном, на который взглянула было простодушная девица, просто соорудил себе гвардейский пыж - ломтик сыра меж ещё двух ветчины. Затем вволю позабавился скукожившейся мордашкой эльфки, когда вытащил из специального непромокаемого пенала свёрнутую из цельного листа сигару - уж как остроухие не любят табачного дыма, он знал не понаслышке. Кавторанг Валтонен из их отряда даже вынужден был обретаться в отдельной, специально ему выделенной каюте, нещадно терзаясь по сей причине одиночеством...
Окунув кончик замечательного изделия в остатки рома, он всё же не решился выходить на мороз, а выбрался во внутренний коридор, где и принялся терпеливо и с соблюдением давно устоявшегося ритуала обрезать-раскуривать-приучать свою сигару. Под конец на него смотрел с восхищением даже давно протрезвевший гном, который со вполне похвальной настойчивостью драил и без того блестевшие здесь полы.
Ну ещё бы! Одна только поджигалка, заправленная безумной смесью Менделеевского спирта, святой воды и чернушечно-пречернушечной магии, человека знающего довела бы до зелёной зависти. Потому как исправно выдавала огонь и на самом сильном ветру, и в любой ливень. Ну, а что после нажатия вот этой неприметной кнопочки могла рвануть не хуже пироксилиновой ручной бомбы гренадёров - о том мы, пожалуй, и умолчим...
- Господин мой - быть может, не стоит? - таинственно блестевшие в полумраке глаза эльфки распахивались всё сильнее и сильнее по мере того, как вернувшийся в купе Вольдемар наливал ей в стакан повторную порцию рому. - Я хотела бы навсегда запомнить эту ночь... первую ночь с тобой. Сберечь в себе, как лучшую драгоценность.
И хотел бы он высказать ей кое-что резкое и хлёсткое, так и вертевшееся на кончике языка - да вот, права-то и не имел. С другой стороны, не кадровый он разведчик, и разводить словесные кружева с политесами не обучен. Но вот что девица, мягонько говоря, не совсем та, за кого себя старательно выдаёт - в том Вольдемар был уже почти уверен...
- Пей, - нарочито чуть грубовато он сунул ей едва до половины наполненную склянку. - Нечего тут запоминать, сегодня ничего у нас с тобой не будет.
Сонька удивилась настолько, что безропотно опустошила стакан и даже не очень сильно закашлялась потом. Судя по заметавшимся смазливым глазёнкам, ничегошеньки она не понимала - и особенно не укладывалась в её голове мысль, будто такой великолепный образчик жеребца хомо может вот так вот просто взять, и отказаться от возможности побыть с едва не на шею ему вешающейся эльфкой. Она даже почти не дрогнула голосом, когда поинтересовалась - голубые забавы или отхвативший не то, что надо, осколок тут ни при чём?
Чтобы вчерашняя институтка так спокойно разговаривала на подобные темы? Увольте, уж заокеанский мор эмансипэ ещё не настолько пропитал своими гнилыми миазмами наши российские просторы...
- Ни при чём, - сухо заверил Вольдемар и сел на краешек вполне вольготной даже на двоих здешней откидной кровати. - Просто, я ещё не решил, как с тобой поступить - сдать в жандармское отделение или же просто свернуть головёнку на этой прелестной шейке.
Да уж, насчёт царящих в охранном отделении нравов никого убеждать нынче не надо, равно как и в необходимости применять жёсткие меры ко всякого рода социалистам и вольнодумцам, а пуще того революционерам. Что ни месяц, то гуляли по стране упорные слухи - там губернатора бонбой рванули, а намедни, для разнообразия, эсеры обнесли тифлисский банк...
Вагон легонько качнуло на стыке, и девица спьяну навалилась всем волнующим телом. Сделала было слабую попытку отстраниться, а затем лишь беззаботно встряхнула роскошной гривкой и размашисто обняла за шею. А почти в упор на Вольдемара взглянули два зелёных глаза такого убойного калибра, что тут поневоле вспоминался носовой барбет флагманского броненосца.
- Знаешь, я тоже не решила, что с тобой сделать. Но после того, как ты мною пренебрёг, в любом случае намерена влюбить тебя в себя. А потом... просто разбить твоё сердце будет слишком просто... или слишком мало?..
Постепенно становившийся слегка бессвязным шёпот её щекотал губы, манил и звал к себе... да что ты знаешь о любви, глупышка? Нынешней весенней ноченькой, случившейся в тишайшем и аристократичном пригороде Лондона, один бравый штабс-капитан ублажал такую себе адмиральскую жёнушку почти бальзаковского возраста. Благоверный-то в очередной морской поход умотал... На совесть огуливал, со всем прилежанием - ибо напарнику, шуровавшему в кабинете адмиральского особняка, требовалось вдоволь времени, чтобы переписать и перерисовать кое-что среди обилия бумаг в сейфе. Эх, всё по старинке работаем - нет бы скоренько переснять всё на хрустальный шар магиков или постукать по каждому документу особой, запоминающей всё волшебной палочкой, по слухам изобретённой сибирскими шаманами... но дело не в том - как потом оказалось, пустившаяся в загул леди всё прекрасно знала.
И ни о чём не жалела. Потом подраненной птицей при расставании билась, забыв о длиннющей и чертовски аристократичной своей родословной. Да так, что оный штабс-капитан без особого воодушевления воспринял довольную ухмылку начальства по возвращении - кое-что весьма интересное из туманного Альбиона им привезти таки удалось...
- Спи давай, Соня Мармеладовна, - он мягко, но настойчиво уложил порывавшуюся ещё что-то бормотать девицу на подушки. И даже оказался так любезен, что легонько помассажировал особые точки за ушками, по уверениям эскулапов великолепно помогающие от бессонницы.
Едва дрогнув пару раз лапками, эта мерзкая и одновременно до пересыхания губ желанная девица покладисто погрузилась в сон. И сколько ни вслушивался Вольдемар, сквозь еле доносившееся постукивание колёс он так и не расслышал её дыхания. А ведь, и точно - только истинно утончённые дамочки умеют так, даже не прилагая к тому никаких усилий.
И уже проследовав к рукомойнику в ежевечернем-перед-сном ритуале очистить рот и зубы безумной освежающей смесью из флотской аптеки, он всё раздумывал, раздумывал, раздумывал. А когде залез на кровать и осторожно отвоевал у всхлипнувшей во сне девицы краешек одеяла, отнёсся к той с нарочитым, тщательно возведённым равнодушием. А то как же, приходилось уже... с Махой как-то трое суток по Каспию в шлюпке дрейфовали - после неудачного испытания корабля с ракетными двигателями системы Кибальчича. Со всем комфортом дрейфовали, уж ни в спирте, ни в воде или сухарях с салом недостатка не было, гномы с базы снабжения флота своё дело знают туго. Но черноглазая Мария как раз тогда сохла по бравому каперангу фон Шмидеру из артиллерийского дивизиона. Ничего, нормальненько - прапорщица Машка есть всего лишь боевой товарищ, и всё такое...
- Шьёрт побьери!
Вслед за карандашом, разражённо брошенным на исчёрканную пометками карту, с подволоки упала холодная, большая и полновесная капля. Что это означало для экипажа затерявшейся на просторах Арктики подводной самодвижущейся лодки и для него лично, штабс-капитан прекрасно осознавал.
"Карась", первый и пока единственный в российском флоте корабль такого типа, неподвижно застыл в ледяной воде на глубине трёх десятков фатомов (фатом, он же морская сажень, примерно 1,86 метра). Воображение так и рисовало длинный сигарообразный корпус с уродливым наростом-горбом в средней части, хищно замерший в стылой непроглядной черноте.
Да, флотские инженеры и гномьи мастеровые на этот раз превзошли самих себя - уж сведения и новинки по этой части им терпеливо собирали со всего света. Да, паровые двигатели с приводом от пары освящённых Синодом огненных элементалей оказались весьма несовершенны - однако не настолько, чтоб их изобретателей расстреляли. Подумаешь, мордой по столу для пущей острастки повозят...
Да, корпус гномьего железа оказался неудобным, подтекающим, да и движение слишком тормозил - но оные коротышки тоже отделались бы всего лишь тасканием за бороды и кое-какими нелестными эпитетами, по слухам доставшимися нам от кочевников.
Да, в конструкции подводного корабля имелось несколько наспех, в последний момент сделанных усовершенствований. Как бывает нередко, помогла случайность - пришёл по осени в Адмиралтейство такой себе статный и разбитной молодой купечишко, и как бы не совсем тверёзый. Так мол, и так, ломал старый дом, а там за стрехой древние бумаги какие-то нашлись, ещё от прадедов. И как посмотрели адмиралы те пергаментные листочки, так белыми рученьками засучили и слюнками в вожделении закапали - ведь одного из архангельских предков того гуляки Михайлой Васильичем сам царь Пётр называть не гнушался... его личная рука на записях и чертежах, ломоносовская. Особо заинтересовало флотских устройство, чтобы с помощью сжатого воздуха под водой самодвижущиеся мины пускать.
Таким вот и вышел "Карась" в первый свой дальний поход. Зимой, без малейших скидок и поблажек. И от того, насколько пробное плавание окажется успешным, будет ли хоть один подбитый вражий корабль на счету, и зависело - быть или не быть подводному флоту России. Но кто б мог предвидеть, что здесь, в бескрайних просторах Арктики, намотается на винты невесть какими бурями занесённый сюда обрывок рыбачьих сетей?
Однако, самое худое оказалось даже не то. На всех лоциях южная граница льдов, которыми зима сковывала здешние воды, проходила на полградуса севернее. Но попытавшись всплыть, бравый шкипер божией милостию получил болезненную шишку на затылок. В том смысле, что всплывающий в попытках заглотнуть хоть немного свежего воздуха и попытаться починиться своими силами "Карась" лишь чувствительно приложился рубкой о толстый, мощный лёд. Уж больно суровой та зима выдалась...
С железной подволоки медленно, словно кичась своей неуклонностью, упала ещё одна капля. Похоже, эта дурацкая надстройка от удара о лёд таки где-то дала течь. Плыть дальше никак, да и подняться на поверхность тоже не представлялось возможным... в крохотной и стылой штурманской рубке воцарилась неуютная тишина.
Как же она отличалась от иной, пусть даже в полный штиль, но - наверху! Как же судорожно хотелось вдохнуть всей грудью пьяняще-свежего воздуха, а не осторожно втягивать это отравленное дыханием и просочившимися из машинного отделения газами подобие...
- Шьёрт побьери, господа, как можно так нелепо помирать? На дворе же просвещённый девятнадцатый век!
В принципе, штабс-капитан, как раз в это время почёсывавший никак ему по званию не подобающую небритость, с общим смыслом слов шкипера был вполне согласен. Но вот постепенно усиливавшийся блеск глаз того, а пуще того проскользнувшая в голосе этакая лёгкая истеричность ему здорово не понравилась. Да, не зря эскулап тогда шепнул ему перед отходом от стенки, чтоб присматривал за капитаном - мол, эльфы особенно плохо переносят недостаток воздуха... лёгкого движения взгляда оказалось достаточно, чтобы понятливый Васюк бесшумно переместился за согбенную спину капитана "Карася" и в нужный момент с никак не присущей гномам бесцеремонностью сграбастал за поникшие плечи.
Надо знать, в какое место за ухом и как стукнуть, чтобы клиент отключился мгновенно и, что самое главное, качественно. Разумеется, шкипер безропотно обмяк - зря, что ли учили в том числе и эдаким, не ахти каким премудростям?
- Господа, принимаю командование кораблём на себя. Шкипера Листьева приказываю считать больным, - с этими словами штабс-капитан помог верному гному бережно сгрузить впавшего в беспамятство капитана на руки мрачному эскулапу, чьё лицо в мертвенно-бледном свете магического шара казалось синюшным.
После чего он предъявил из обеих подмышечных кобур два ствола такого убедительного вида, что вопрос с полномочиями отпал сразу и навсегда. По молчаливому соглашению все моряки сочли оные полномочия не иначе как данными самим адмиралом. Никак не младше званием, судя по калибру "встречай-господи"...
- Что там, Мария?
Бесшумно удалившаяся по захламлённому трубопроводами и механизмами коридору процессия эскулапа с механиком и их пациента казалась в неверном свете единственного фонаря бандой упырей, утащивших в свои закрома очередную жертву. Да и бледное лицо что-то упрямо шептавшей Марии так и наводило своим заупокойным видом на воспоминание о предсмертной молитве или безумном трансе. Однако штабс-капитан не хуже иных знал - Маха только с виду хрупкая. На самом-то деле железная. Ибо - тоже, как и он сам, из морского Бюро. И сейчас шептала не мольбы или проклятия - обе её ладони покоились на хрустальном связном шаре, и бравая прапорщица твердила раз за разом самые сильные заклятья.
На поверхности, да под хорошее настроение, Мария сумела бы установить связь даже хоть бы и с экспедицией норвежцев, сейчас штурмовавшей Южный полюс на почти противоположном краю земли. Но здесь, ниже уровня воды мирового океана, да ещё и в роскошной братской могиле гномьего железа?
- Ничего, командир. В радиусе полусотни миль ни одного корабля - а дальше мне отсюда не пробиться, - лицо Махи при этих словах не выражало ничего. Ну совсем-совсем ничего, словно у покойницы в гробу, прости, господи, за сравнение.
- Дед, что у нас с воздухом? - поинтересовался затем штабс-капитан у названного так по новомодной традиции старшего механика.
- Последний баллон, и уже наполовину пуст, герр шкипер, - обычно гулкий голосище гнома прозвучал в этом спёртом воздухе как-то несолидно, пискляво.
Миг-другой новообрящий капитан всматривался в это спокойное лицо, на котором то ли выступили капельки пота, то ли осели брызги из уже превратившейся в ручеёк струйки океанской воды, а затем устало потёр ладонями глаза. Ну должен же быть какой-то выход! Наверное, всё же прав был эльфский капитан в своём навеянном недостатком воздуха безумии - нельзя сдаваться! Искать, искать!..
Больше всего отчего-то хотелось выдрать хороший лоскут тёплого шерстяного одеяла, смочить в нафте и поджечь. Должны, просто обязательно должны увидеть, надо ещё чтоб побольше дыма было... в себя он пришёл от неистового щёлканья поджигалки в ладони. Но крохотный огонёк, исправно зарождавшийся в маленьком хитромудром устройстве, тут же умирал. Слишком уж мало осталось в этом стылом подобии воздуха, которые лёгкие уже почти отказывались заталкивать в себя, той живительной субстанции, которую называют кислород.
Кисло-род, рождающий кислоту. Нет уж, господа умники - скорее живо-род. Рождающий жизнь... почти ползком, перхая от разъедающей грудь и лёгкие отравы, он перевалил через высокую закраину люка и добрался до того самого, указанного дедом баллона. Вон и он сам, верный гном. Хоть и подгорный рудокоп, хоть вроде и должен переносить задуху лучше других, но тоже обмяк, накрыв напоследок всем телом боевой пульт - чтоб никто сдуру чего не удумал...
Однако с трудом открученный на полную вентиль вместо тугой струи сжатого воздуха отозвался только лёгким, презрительным шипением. И офицер, напряжённо прислушивавшийся к этому последнему, наверное, звуку в умирающем корабле, поспешно дёрнул лицом, и прямо ртом наделся на горловину, в кровь раздирая спёкшиеся губы. Вдыхать, вдыхать всей грудью это пьянящее, несмотря даже на запашок машинного масла, ощущение.
Стоп! Отставить, штабс-капитан - товарищам это сейчас нужнее! Однако, измученное тело уже откровенно отказалось повиноваться и жило своей собственной, заботящейся лишь о продолжении жизнью... дышать, ещё и ещё.
Как и ожидалось, в голове чуть прояснилось, хотя появилось и другое ощущение. Словно после полного стакана оковитой где-нибудь в ресторации... хотя нет, даже приятнее - закружило, заволокло сладким хмелем, но вот соображения откровенно прибавило.
И первой же заботой едва прояснившегося разума почему-то оказалась погоня за уже ускользнувшей было мыслью, отчего-то показавшейся чрезвычайно важной... в темноте, едва разбавленной мутным и неясным пятном почти разрядившегося магического шара, вдруг раздался самый неподходящий звук, который здесь только и можно себе вообразить. Смех, хоть и более похожий сейчас на хриплое, булькающее взлаивание.
Звук. Ну конечно же - звук! Ведь рыбы и морские звери именно с его помощью переговариваются на дальние расстояния, и никакого тебе проволочного телеграфа или колдуньи с хрустальным шаром. Единственные эфирные колебания, только и доступные здесь, под водой.
"Инструмент у деда всегда в порядке", - сам с собой рассуждал пробирающийся в чреве железного кита призрак. - "Но самое главное, всегда на месте". И все эти соображения после недолгих поисков в липкой и душной темноте привели к тому, что две трясущиеся как у пьяного сатира ладони стали обладателями массивной бронзовой кувалдочки на короткой мощной рукояти. "Ручник" - как меж собой называют эту несуразицу бородатые мастера. Дай им, впрочем, боженька, судьбинушку полегче и чарку полнее...
Он дрожал как в лихорадке, со свистом втягивая горьковатый яд меж стиснутых зубов. Сам себя уговаривал не спешить, пока ладони нащупывали где-то виденное место на внешнем корпусе, свободное от трубопроводов и залитых в каучук кабелей. И лишь потом, тщательно примерившись, принялся бить туда с силой и уверенностью титана. Уж если огромный железный корпус не сыграет роль резонатора, не отдаст весь импульс наружу, в эту стылую и равнодушную воду, то я уж и не знаю...
Так и осталось толком неизвестно, право или нет оказалось это грязное и небритое существо, столь мало похожее на некоего уже знакомого нам щеголеватого молодого человека. Но как бы то ни было, матёрый эльф в наушниках и со слегка позеленевшими от возраста кончиками ушей, сидевший в будочке на мысу возле Мурманска, вскоре неуверенно встрепенулся.
На столе перед ним средь паутины кабелей возвышалось и переливалось огоньками диковинное устройство, о котором никогда не узнают непосвящённые, более похожее своим видом на бред напрочь свихнувшегося изобретателя. Но сердцевиною той аппаратуры являлись две шлифованные пластины из золота и купфер-никеля, разделённые тончайшей перегородкой из магического диполя и... не скажу чего. А самое главное, что при подключении гальванических токов эта хитромудрая конструкция начинала усиливать колебания и флуктуации куда эффективнее, чем даже катодные лампы Нижегородской радиолаборатории. Но словно не довольствуясь этим, остроухий слухач соединил сразу две таких ячейки в безумную, дававшую миллионнократное усиление сверхрегенераторную схему...
Колебания водяных корпускул, полузамёрзшие и ослабшие до такой степени, что на них не обращали внимания даже пугливые рыбёшки, невидимыми вползли в огромную бухту. Отразившись от берегов, словно от огромного фокусирующего зеркала, они недоумённо опять сошлись вместе - лишь с тем, чтобы бесконечно нежно лизнуть, на ничтожную долю волоса качнуть мембрану опущенного сюда гидрофона...
- Есть засечка, господин контр-адмирал! - от этих кажущихся невероятными, и всё же наконец услышанных слов плечистый и пузатый флотский чин сдёрнул с распаренной головы обсыпанный пудрой парик и с облегчением, по-крестьянски истово и размашисто перекрестился.
- Ну слава тебе, святой Андрей, - словно устыдившись своего порыва, вполголоса выдохнул контр-адмирал и напялил измятый парик обратно на мощный бритый затылок. Своею громадною лапищей он тут же почти выхватил из изящной ладони эльфа клочок бумаги с нацарапанными на нём цифирями координат.
Наверное, он обладал немалой властью. А возможно, просто имел дар пробуждать могучие, дремлющие до поры силы, этот неприлично резво выскочивший на мороз тучный служака. Как бы то ни было, стоявший у причальной стенки слегка непривычных очертаний корабль, давненько уже разведший пары и державший давление на марке, не отдал, а именно обрубил швартовы и со всей скоростию направился куда-то в неприветливые северные воды. Между прочим, весьма мощный и лучший на всём российском флоте пароход ледокольного типа "Ермак" с лебёдками...
- Тише, мой господин, прошу тебя, - от нежнейшего звука этого голоса Вольдемар встрепенулся, дёрнулся, вращая глазами. Да так, что даже ночью крепко принайтованный к бедру наградной императорский кортик пребольно врезался ножнами в ногу.
Оказалось, что за окнами уже наступало хмурое, едва сереющее утро. На грудь полуулеглась встревоженная красавица-эльфка и тщетно своими лёгкими, как майский ветерок, поцелуями пыталась согнать тревогу с этого покрытого холодным потом чела...
- Господину хорошему приснился дурной сон?
Вагон легонько подрагивал на стыках, по-прежнему ехал куда-то, бережно везя в своём тёплом и уютном чреве спящих и бодрствующих. Только, вместо неумолчного перестука колёс Вольдемар по-прежнему слышал один лишь железный лязг по стенке огромного и глухо отзывающегося железного гроба...
- Я могу чем-то помочь? Быть может, украсть эти гадкие, тревожные видения? - Сонька пытливо заглядывала в постепенно успокаивающиеся серые глаза.
Молодой человек осторожно отстранил от себя эльфку, вкрадчиво и нежно уже вполне перешедшую было к успокоительной терапии исконно женского типа.
- Нет, Соня. Если что хорошее будет, я с тобой непременно поделюсь. Но всё плохое моё, и только моё... спи давай, чудо-юдо ты остроухое.
Наверное, на этот раз эльфка поняла всё без превратностей. Во всяком случае, она покладисто улеглась головой на плечо большого и сильного человека. И поскольку довольно быстро уснула вновь, не успела сообразить - почудилось ли ей, или же в самом деле от этого непонятного тела исходили какие-то странные, железные и воспринимаемые непонятно чем посылы. Не ощутимые, не осязаемые и даже не слышные, они тем не менее били словно гальваническим током во время той демонстрации на публичной лекции по естествознании: бим-бим-бим... бом, бом, бом... бим-бим-бим...
В следующий раз Вольдемар проснулся от совершенно дурацкого ощущения, будто его пристально и бесцеремонно разглядывают. Впрочем, ни малейшей тревоги или неудовольствия он не испытал по поводу этих мягко и необидно пронизывающих волн животного магнетизма несомненно женской природы. С наслаждением он потянулся, едва не придавив возмущённо пискнувшую под боком девицу, душераздрающе зевнул и только сейчас открыл глаза навстречу лукавому и испытующему зелёному взгляду.
- Доброго утра, чуда ты моя нечаянная...
На этот раз эльфка усмехнулась одним лишь шевелением тонкой бровки, при столь близком рассмотрении оказавшейся вовсе не выщипанной на французский манер. А стало быть, восприняла неизменную флотскую шуточку как надо. И то сказать, на такой службе можно и рехнуться без хорошей байки или витиевато-солёных флотских восклицаний с многоэтажными загибами.
- Взаимно, господин мой.
Судя по левой щёчке эльфки, на которой уже алел волшебным светом рисунок мохнатого цветка с магической картинки-переводки, которую можно купить в любой лавке колдуна, девица уже давно встала и совершила свой утренний туалет с прочими омовениями. И даже нанесла на себя боевую раскраску.
И лишь потом решила ещё немного понежиться в тепле и уюте постели - поскольку Вольдемар ещё ночью отметил, что его собственное, столь близкое соседство эльфку вовсе не тяготило, куда скорее уж совсем наоборот. Да и делать пока всё равно совершенно нечего...
- Скоро там Киев? - неосторожно поинтересовался он.
Именно неосторожно, потому как следом нарвался на совершенно неожиданный ответ в том духе, что в Киев приедут только тогда, когда решит одна малахольная и напрочь, как у них водится, безбашенная красотка благородных эльфячьих кровей.
Что ж, иные намёки именно так и следует понимать... Он позволил себе ещё немного погладить драгоценный шёлк этих волос, ещё немного полюбоваться зелёными, с еле заметной очаровательной раскосинкой глазами. И только когда к любопытству и настороженному интересу в них постепенно примешалась некоторая доля тихой паники, мягко привлёк горячее и сладкое до одури девичье тело к себе...
Морозное дыхание зимы, прилетевшей от бескрайних ледяных полей Арктики, ещё не успело добраться сюда. Лишь ветер уныло гнал вдаль опавшие листья. Во всяком случае Вольдемар, стоя посреди Крещатика и лениво разглядывая полузабытые здешние достопримечательности, никак не мог отделаться от совершенно дурацкого ощущения, будто на железном звере, приводимым в движение силою пара и искуством гномьих кочегаров, они обогнали самоё время и прибыли в Киев машиной времени, в полном соответствии с фантастическими романами месье Жюля Верна.
А в провинциально задремавшей матери городов русских всё оказывалось по-прежнему. Всё так же неторопливо ехала по железной колее конка с восседающим на передке важным гномом, всё так же извечно терпеливо плыла вдоль улицы жиденькая струйка прибывших на богомолье в Лавру паломников. И даже возвышавшийся на углу у кондитерской городовой оказался тем же самым, неимоверно плечистым и пузатым до полного сходства с гномом. Да и роскошные усищи его вполне можно было сравнить с неизменной бородатостью подгорных рудокопов и кузнецов...
Самое что интересное, вполне вероятным оказывалось и то мелькнувшее соображение, что подспорьем для всяких милых, романтических, но всё же бредовых мыслишек вполне могла бы служить и уцепившаяся за локоток изящная эльфка, на чьих щёчках румянец успешно соперничал яркостью и с багрянцем опавшей листвы, и даже с пламенеющим золотом заката.
- Нет, мой господин, мы никоим боком не приехали в Киев! - в глазах Соньки искрами шампанского брызгало веселье.
Приподнявшись на цыпочки, красотка мимолётно и обжигающе коснулась губами щеки, а в ухо ввинтился её лукавый шепоток:
- Я - хочу - ещё!
Господи ты боже мой, как же мало на самом деле нужно, чтобы быть счастливым! Всего лишь слышать подобные милые несуразности и быть рядом с произносящей их... настроения не портило даже то соображение, что подобными выражениями и должна потчевать своего сердешного друга каждая женщина. Разумеется, при условии, если не собирается с ним расставаться. А очаровательно раскрасневшаяся от собственной храбрости Сонька как-то так сладко мурлыкнула, что по спине поневоле пробежали вприпрыжку и с удалым гиканьем сладкие мураши:
- И ещё очень не скоро приедем!
- Хорошо бы никогда не приехать, - неожиданно для себя ответил Вольдемар, тщетно скрывая улыбку. Чего уж тут греха таить, девица ему нравилась - и настолько, что можно даже позволить себе кое-какие маленькие безумства... наверное, именно из-за таких барышень сходят с ума и стреляются, бросают семьи, налаженное хозяйство и миллионы? И наверное, правильно он сделал, когда сверившись с карманными часами заметил, что через полчаса отъезжает в Севастополь. А ещё более правильно поступил, уставившись на эльфку с этаким ожиданием и чуть огорчившей себя надеждой. Вот это вы втрескались, господин штабс-капитан...
- Господину нужна попутчица до Севастополя? - с беспечной готовностью тут же поинтересовалась эльфка.
Надо ли и приводить ответ? Думается, смысла в том никакого. Правда, другой половинкой головы, всегда остававшейся холодной и начеку, Вольдемар раздумывал - это какие же портнихи шьют такие диковинные платья? А то будто он со своей инженерной сметкой не приметил, что девица на самом деле просто вывернула своё вчерашнее облачение наизнанку... и получилось опять платье, причём куда приличнее прежнего, хотя другого покроя и даже цвета. И явно уж не в ателье или частном магазине работают такие умелицы. Нет, мон шер Вольдемар, тут крепко попахивает серьёзной конторой, как минимум не уступающей опытом и возможностями самому морскому Бюро...
- Ну а дальше что думаешь? К нехристям в эту их Турцию или дальше я не поеду, - кстати, очень хорошим поводом скрыть смущение или растерянность служит процедура раскуривания сигары. Хоть и не в курильне, а под облетевшими каштанами посреди широкой улицы...
Густые, пушистые (и очень мягкие) ресницы моргнули раз-другой, и лишь затем их обладательница легонько вздохнула.
- Послушай... я не стану спрашивать, куда ты едешь, мой господин. Всего лишь прошу - возми меня с собой. Пока не надоем. Потом скажи лишь слово, и я просто тихо уйду. Без скандалов и вымогательств, без требований денег или угроз. Не нужно мне подарков или каких-то там ещё пошлостей, позволь мне только побыть рядом?
Согласитесь, бывают такие слова, на которые просто невозможно сказать "нет". Даже если уверен почти точно, что произнесшая их о том знает наверняка. Да и голосом все эльфы владеют так, что большая часть труппы любого театра именно из остроухих и состоит. Уж во всяком случае Большой или императорский на Мариинке, так точно.
И верить, и не верить. И надеяться, в то же время внимая гласу хладного рассудка. Но главное, хотеть услышать эти слова вновь и вновь... Какое странное, необычное ощущение - когда разум спорит с тем сладким томлением, которое эта красотка поселила в сердце, быть может даже сама того не желая.
- Знаешь, соня-мармеладовна... и не спорь! - украдкой Вольдемар легонько ущипнул свою спутницу в бочок. - Спишь ты красиво, и очень сладкая девчонка...
Ох бог ты мой, уж от кого Вольдемар не ожидал способности нести подобную многозначительную и сладкую чушь, так это от себя самого! Причём непринуждённо и естественно, все эти милые шуточки рождались словно сами собою. С тем, чтобы тут же выскользнуть с пугающей лёгкостью на простор - в любопытно подставленное и даже порозовевшее от удовольствия девичье ушко.
- Я готов поставить на спор ту сладостную занозу, которою ты наградила моё сердце, что ты вовсе не та, за кого себя выдаёшь. Впрочем, и я не совсем тот, кем пытаюсь казаться. В самом Севастополе я не задержусь сколько-нибудь... впрочем, не отвечай - пусть будет привкус тайны?
Девица молчала некоторое время, идя под ручку со своим спутником, по поводу которого её по-эльфски зоркий взор приметил несколько оценивающе-заинтересованных женских взглядов от встречных дамочек, даже и при кавалерах. А бровка её чуть нахмурилась в несомненной задумчивости.
- Только не говори, господин мой, что ты от меня без ума. И что готов на всё, даже... да и зачем нам знать друг о друге слишком много? Давай лишь просто насладимся жизнью, подарим друг другу - себя. А тайны оставим прошлому... и будущему.
Да уж, уроки риторики и изящной словесности таки не просто дали девице образование, но привили и строй мыслей, не говоря уж о изящной манере выражаться. Вольдемар улыбнулся своим размышлениям, столь неподобающим не раз глядевшему в глаза безносой офицеру.
- Недалеко от южного берега есть деревушка, приписанная ко мне. Впрочем, местные хорошо помнят моих родителей и деда, и сохранили о тех тёплую память, вовсе не как о самодурствующих барах...
Сонька по инерции шагнула ещё вперёд, оказавшись чуть впереди вдруг замершего человека, развернулась, и её глаза оказались некстати совсем-совсем рядом.
- Это подходит, господин мой - если это всего лишь предложение провести зиму. Не сочти за лесть, ты хороший, и мне с тобою хорошо. Я ожидала, признаться, куда более...
Неизвестно, какие благоглупости слетели бы ещё с этих чуть припухлых губок, но Вольдемар украдкой чмокнул их, а затем предложил на некоторые темы просто молчать.
- Самая умная мысль, которую я в последнее время вообще слышала, - Сонька озорно хихикнула, но затем старательно преисполнилась очаровательной серьёзности. - Что ж, в Севастополь? Но учти, мой господин, в Киев мы ещё так и не приехали!
Многие считают, будто счастье, оно такое - или оно есть, или же его нет. На самом же деле так легко почувствовать счастье тихое, когда нежишься в этом взгляде, словно котёнок в лучах весеннего солнышка. С трудом сдерживаешь так и лезущую на лицо дурацкую улыбку, и из последних сил удерживаешь себя от того, чтобы огласить весь мир довольным муррр... муррр...
Куда более яркие ощущения дарят мгновенья, когда за спиной словно вырастают два белоснежных крыла. Когда мир прекрасен и ярок, как отразившийся в капельке росы взгляд светила - да и не замечаешь его в этаком состоянии, когда казалось бы, нет ничего невозможного... но прилетевший ненароком под ватерлинию снаряд житейских неурядиц живенько возвращает к счастию самому лучшему и обыденному - просто ощущать себя живым.
Пресвятая Мадонна - я не знаю доподлинно, есть ты на небеси, или же наврали всё эти ксёндзы. И даже не ведаю, как тебя зовут на самом деле. Мария, Галадриэль или даже Аматерасу, то уже твои личные тараканы. Но знай, лучше бы тебе там всё же быть, и при том меня слышать! Потому что здесь и сейчас взываю к тебе, луноликая бессмертная - пусть этот поезд до Севастополя хоть немного задержится в пути вместе с нами...
Сначала была тишина.
Или нет, даже не так - сначала была тишина, в которой где-то вдалеке, чуть ли не на краю света, прозвучал смех.
Тишина обиженно трепыхнулась, всклубилась невидимым гневом и тут же метнулась туда-сюда-подальше, дабы спрятаться от нескромного присутствия дерзнувших потревожить её. И всё же, когда она вновь выползла было из потаённых уголков, совсем рядом вновь пролился бархатистый женский смех.
- Что вы говорите, княжна - так корнет Оболенский полнейший мизерабль? Кто бы мог подумать! А с виду такой представительный мужчина...
Великая княжна N совсем неаристократично фыркнула, тем самым выразив всю глубину обуревавшего её презрения, а затем из её доверительно приближенных уст прозвучало негромкое:
- Единственное его достоинство - в иные моменты корнет неутомим, как жеребец орловской породы...
Две девицы понимающе переглянулись после этой фразы, которая хоть и звучала почти невинно, тем не менее не оставляла ни малейшего простора для недоразумений. Потому обе проказницы не сговариваясь прыснули и расхохотались вновь - уж наедине с подругой-фрейлиной можно не столь строго соблюдать правила этикета? И даже получать особое удовольствие, легонько манкируя им.
Каблучки великой княжны гордо цокали по паркету дворца в Гатчине, недавно подаренного августейшим братом к пышно отпразднованному двадцатилетию сестры. Стоило заметить, что мудрая дальновидность прежних правителей этой богатой и варварской России, скрестивших свою кровь с германской династией, дала в данном случае просто блестящие результаты. А коль скоро объединившая обе древние ветви особа уже вступила одною ножкою в расцвет своей красоты, то и неудивительно, что юная княжна не просто ступала - а несла себя в изящном платье белого муара и бриллиантов, гордо шествовала, попирая каблучками именно что половину земного шара. Несомненно, лучшую половину.
Если б ещё эта дура Екатерина не продала Аляску, нынче можно было бы с недвусмысленными намерениями присмотреться и к другой половинке...
Под локоток великая княжна с великолепной небрежностью вела свою камер-фрейлину. Одетую в несколько более э-э... практичное платье, хорошенькую, рыженькую и с виду ветреную как десяток эльфочек из кафешантана. Обе весело щебетали о чём-то своём, непостижимо-девичьем, щедро перемежая речь французскими, немецкими и даже польскими словечками.
Стоило кстати признать, что после недавнего, более пристального осмотра подаренного дворца великая княжна признала в нём кое-что непрактичным и не соответствующим великолепию её титулованной особы. Вечно эти итальяшки напортачат... и вызвала уральских гномов вместе с дюжиной эльфийских живописцев откуда-то из Сибири. В принципе, в первом приближении переделки уже были закончены - однако всякая уважающая себя княжна перед тем, как принять здесь гостей, должна осмотреть всё хозяйским оком?
- Уберите там за рекой кустарник, он портит весь вид из этого окна. А вот холм и хорошая роща с двухстолетними дубами смотрелись бы не в пример более комильфо. Что скажете, милочка?
Фрейлина живо заглянула в высокое окно, поочерёдно зажмурив сначала один по-эльфячьи зелёный глаз, затем другой, а потом её смазливая мордашка согласно закивала.
- Совершенно верно, ваше высочество - этот фэн-шуй на самом деле просто нонсенс...
Великая княжна мягко и снисходительно улыбнулась столь смелому суждению, за которое в высшем свете можно было прослыть ретроградкой или даже провинциалкой. Мода, ничего тут не попишешь!
- Ноблесс оближ, Диана - и мы все заложницы своего положения.
Как тут же заметил бы проницательный слушатель, княжна получила блестящее по тем временам образование, хоть и не почтила своим высочайшим присутствием всякие там оксфорды с сорбоннами. Она подтвердила своё пожелание тут же согнувшемуся в поклоне мастеровому, после чего подошла к высокому, в полстены зеркалу в вычурной золочёной раме.
Да уж, посмотреть там было на что! Гораздая на суждения молва безусловно соглашалась, что если уж кто и мог бы составить паритет столь гламурной и сногсшибательной, славянского стиля красоте, так это княжна Голицына, особенно с её незабываем взором цвета морской волны в тропическом закате. Но счастию, обе красавицы соперницами отнюдь не слыли, а как оно изредка бывает, оказывались на самом деле закадычными подругами и даже наперсницами по кое-каким совместным проделкам. И то сказать, когда эти две великолепные львицы появлялись вместе на параде или светском рауте, в счастливом изумлении застывали все, даже безукоризненно работавшие дотоле гномьи механизмы - от паровоза до проволочного телеграфа.
Да-да, именно так, и это вовсе не восторженное преувеличение! Многие помнят некую непонятную заминку в том году, во время спуска на воду броненосца "Ослябя". Однако весьма и весьма, смею вас заверить, немногие доподлинно знают, что загадочная остановка паровой машины на самом деле объяснялась именно тем обстоятельством, что две слегка заскучавшие в этой помпезной суете княжны просто сошлись вместе на пирсе - немного размять язычки.
Как ни бились над оным феноменом учёные и инженеры, однако факт сей по-прежнему оставался непонятным и тщательно скрываемым фактом - стоило великокняжеским девицам появиться взявшись за ручки вместе, как любое устройство при их виде тут же начинало сбоить, а потом и вовсе застывало вопреки всем законам природы и магической механики. Даже великий профессор Менделеев, грустно почёсывая роскошную гномью бородищу, развёл руками в несомненном жесте и с грустью признал, что тайна сия велика есть! Но тут же с хитринкой пошутил, что некие две юные княжны есть секретное и весьма могучее оружие державы российской.
И бог весть, о чём тогда призадумались облечённые высочайшим доверием мужи из генштаба и адмиралтейства...
- Ромуальд, почему так долго возишься?
Голосок великой княжны, ещё подрагивавший драгоценным смехом после на ушко рассказанной фрейлиной пикантной истории в стиле Бокаччо, раздался уже в главной зале, где болтавшийся в подвесной люльке гном полировал до неистового сияния громадную бронзовую статую красотки. Мало того, что та высилась гордо и красиво, так ещё и держала на плече сову как символ мудрости и высоких устремлений души. К слову сказать, тут любой узнал бы в скульптуре княжну собственною персоною - хотя по её личному признанию, куда охотнее она видела бы себя с бутылью шампанского в одной руке и охотничьим штуцером в другой...
- Дык это, ваш-высочество! - прогудел ничуть не обескураженный гном со своей высоты. - Я привык делать работу на совесть. Да и случай этот не из тех, когда попешать надобно.
- Ну-ка, ну-ка, уж будь так любезен, просвети госпожу, - уже развернувшаяся было уйти дальше княжна снова поворотилась на месте, заставив пышным цветком на миг распуститься подол своего платья.
Обмерший Ромуальд задрал было глаза горе, словно испрашивая защиты и покровительства высших сил. Однако с потолочной фрески царь Пётр грозил неведомым супостатам всею мощью теснившегося за его спиною Преображенского полка. В смятении обратив глаза долу, гном наткнулся на ироничный прищур великой княжны. И вздохнув так, что его шаткое сооружение покачнулось, он в отчаянии закрыл глаза, а по зале заметалась могучая басовитая речь.
- Поспешать надобно только в трёх случаях: при ловле блох, при поносе, звыняйте - и при огуливании чужой жинки...
В высокой золочёной зале воцарилась тишина. Такая, что прямо чудилось - сейчас ворвутся сюда дюжие усачи из лейб-гвардии, подхватят Ромуальдушку под натружены руки и потащат прочь. Вестимо куда, бороду укорачивать! Уж то гномам куда обиднее, нежели даже усекновение главы - ту всё одно потом пришьют лихие магики из военно-медицинского Лазарета...
Замершая великая княжна медленно побагровела, словно пыжилась надуть что-то невидимое. А затем не выдержала - захохотала так отчаянно, что пошатнулась в полнейшем восторге и оказалась вынуждена даже опереться на с готовностью подставившую себя опорой камер-фрейлину. Признаться, та и сама сдерживала смех с таким трудом, что от неимоверных усилий на зелёные глаза выступили слёзы...
- Браво, Ромуальд - оная философия есть великий образчик народной мудрости и зерцало для подражания, - признала княжна, наконец кое-как отсмеявшись.
А затем произошло неслыханное, что потом вошло в легенды и постепенно обросло народной молвой до такой степени, что уже вымысел от правды и не отличить вовсе. Госпожа собственною ручкою налила вином до краёв богатый, серебряный с финифтью кубок с каминной полки. Её губки тут же отпили глоток, едва смочившись оным даром солнца - а затем великая княжна собственноручно, с легчайшим игривым реверансом преподнесла сей бесценный дар выпавшему в полнейшую от удивления прострацию Ромуальду.
Ну, дальше вы и сами должны помнить из истории, как шёл оный борода по Невскому, рассказывал и показывал в лицах приключившуюся с ним оказию, каждый раз припоминая всё новые и новые подробности. Угощал глотком вина каждого желающего коснуться уст великой княжны - небезвозмездно, вестимо. И к концу проспекта стал богат, как сибирский прииск или гномий банк...
Но уже упорхнуло неземное видение из словно потускневшей без милого присутствия богатой залы. Прошлось очаровательным живым вихрем по устроенной кунсткамере с коллекцией диковин, одобрило её (к вящему облегчению француза). И даже почтило вниманием зимний сад, где по совету фрейлины, своею стройной статью более схожей с эльфкой, повелело насадить вон там рощу бамбука из Кхитая...
- Ваше высочество, велено передать, что срочно, - усердно кланявшийся лакей, объявившийся словно из-под вощёного паркета, вложил в ушко госпожи известие о срочно прибывшем гонце, пожелавшем остаться неизвестным.
- Интригующе, - заметила в сторону своей рыжей подруги хозяйка дворца и тут же, известным только лицедеям и учителям этикета образом, неуловимо сменила облик непосредственной и живой девицы на холодновато-великолепную княжну.
И в сопровождении чопорно поджавшей губки фрейлины, уже её высочество изволило проследовать через анфиладу в устроенный по аглицкой моде холл.
- Граф Потоцкий? Только тебя здесь не хватало, дядюшка... - процедившая это на входе фрейлина едва не споткнулась, однако сумела вовремя и довольно изящно замаскировать своё удивление этим новомодным книксеном.
В самом деле, это оказался один из богатейших и влиятельнейших вельмож несбывшейся Речи Посполитой, ныне входящей в состав Российской Империи прочно и нераздельно, как спирт в казённую водку. Но не от того на чело великой княжны набежала лёгкая, едва заметная бледность. Не от помятого дорожного сюртука дворянина. И даже не от пыли, покрывавшей сапоги того столь неприличной густотой, что в таком виде не то что невозможно входить во дворец - да за версту таких подпускать нельзя! Высокие двери позади резко захлопнулись, а со всех сторон объявилась изрядная компания вооружённого люда с весьма решительными физиономиями...
- В чём дело, граф? Не добившись моей взаимности, вы решились на неслыханное? Или же бредни о великоэльфячьей Польше "от можа до можа" до сих пор кружат вам голову? - голос великой княжны хладом своим непременно наводил на воспоминание о сгущённом жидком воздухе, недавно полученном одним колдуном из Санкт-Пертербургской академии наук.
Хоть и неимоверным усилием воли, он всё-таки сдержал свой гонор, этот блестящий шляхетный вельможа, при других обстоятельствах весьма могший бы сесть на королевский трон великой самостийной Польши. Лицо его заострилось, побледнело, а сам он в раздражении шагнул вперёд.
- Замолчи, глупая кичливая дура! Замолчи - ибо я сейчас зачитаю тебе приговор от имени партии национал-революционеров, а потом собственноручно приведу его в исполнение... тебя тоже, предательница семьи!