--
...Как я установил, человек пока не может возвратиться из Бета-гравитационной области, сохранив при этом память о событиях, происшедших с ним после запуска.
Все стартовавшие в Разлом вернулись обратно! Но стоило им открыть глаза, произносили, примерно, одну и ту же фразу: "Старт, что откладывается?" - Рассказывал Фриман Бартохину, вводя его в круг проблем.
Джон и Федор сидели у журнального столика в компьютерном зале. Их кофейные чашки были уже пусты. На дне чашки Бартохина образовался забавный узор из перемолотой гущи, и Федор с интересом изучал его глазами.
На руках профессора вальяжно подремывал кот Сос, первым побывавший в Разломе, но, к сожалению, ничего не могущий рассказать. Кроме них в помещении никого больше не было.
"Мы произвели уже отправку четырех добровольцев. Степень их подготовленности - физическая, профессиональная, моральная - не вызывала никаких сомнений. - Продолжал Фриман, почесав коту шею. Тот благодарно издал "мурр" и вытянул задние лапы, свесившиеся с колен хозяина. - Уверен, не по своей воле они вернулись такими из Разлома... беспамятными! Кстати, интересная деталь, - Разлом не пропускает никакого металла, пластмасс, стекла... ничего, кроме одежды из натуральных материалов. И обручальные кольца, независимо из чего они сделаны!
Недавно я обнаружил в структуре Бета-гравитационного коридора две интересные ниточки, два устойчивых особо выделяющихся канала. Все наши специалисты были высланы обратно красным каналом: так я назвал его по преобладающему цвету нити. Я наблюдал в нем необычную пульсацию перед каждым возвращением гравитонавтов. Думаю, именно, в этом канале у них, если можно так сказать, было откручено в обратную сторону время, прожитое ими после старта.
Подозреваю, возврат по другому, синему пути не аннулирует проведенное в Разломе время".
Внимательно смотревший в чашку Бартохин приподнял голову и вопросительно вскинул брови. Фриман понимающе кивнул:
"Я визуально, в какие-то моменты, фиксировал в каналах противоположные бета-градиенты. Кстати, первое, что хотел бы поручить тебе - математическое подтверждение этому. Или опровержение! И второе. Мне уже ясно: то, что я назвал Разломом, - вещь неоднородная. Условно, оставим название "Разлом" лишь за игольчатой спиралевидной дорожкой на мониторе. А вот то, к чему она приводит, я бы назвал "Омутом". Или, это лишь интуиция, Фэд (так Фриман произносил Федино имя), - областью, необычайно "утяжеленной" временем и пространством. Если это действительно так, то насколько - перенасыщенной и "утяжеленной", - тебе, опять же, предстоит в ближайшее время просчитать.
Ты, единственный из персонала, будешь иметь доступ ко всем экспериментальным данным". - Бартохин вновь вскинул голову с поднятыми вверх бровями. - "Иначе, ты не сможешь строить модели и работать в полную силу. Еще одна причина, - я тебе доверяю. Я не смогу аргументировать - почему. А еще, правда это не имеет никакого... впрочем... как бы тебе сказать... Я доверяю Бет! Она видит людей! Кстати, ты же... ее дальний родственник!?"
Тут уж лицо Бартохина окрасилось просто запредельным удивлением.
--
Твои корни, ведь, с Дона?
--
Моему деду было 17 лет, когда в шестнадцатом году он попал в Москву.
--
Окей! По генеалогическим данным Бетти, Фэд Бартохин-старший, твой дед - двоюродный брат ее деда! Она хотела сказать тебе об этом завтра, но я - предатель! - Джон заливисто засмеялся, - проговорился сегодня! - наконец, Фриман перестал хохотать и негромко, серьезно продолжил, - Кстати, тот самый, открытый мной градиент, которым тебе предстоит вовсю заниматься, я назвал в честь Элизабет. Она - мое время и пространство...
Вернувшись после разговора с Фриманом в свой коттедж, Бартохин, не снимая башмаков, прошел на кухню. Сел, как всадник, на стул и облокотился на его спинку. Распрямился, распустил галстук и зашвырнул ненужную тряпку, в угол. Встал, открыл холодильник, быстро окинул взглядом содержимое. Недолго раздумывая, выбрал бутылку белого прозрачного "Абсолюта" и кусок английского копченого сала в пластиковой упаковке.
Федор осмотрел кухню, ища хлебницу: "О, Америка!" Черного ржаного хлеба не было.
Он глотнул из бутылки, откусил сала и, прожевывая, бессмысленно уставился в окно, на которое давила вязкая, тягучая тьма.
Отец всегда говорил ему, что дед - сирота, и никаких родственников у них нигде нет. Федор представил себе, как трудно было лгать деду. Как трудно было, если он это знал, лгать отцу. Ради него, ради него! Чтобы Феденька был комсомольцем, чтоб приняли в МГУ на физмат! Чтоб он делал карьеру!
Оказывается, они были не одни! Оказывается, живут люди с родными кровиночками! Оказывается, у его детишек, у Федьки и Анюты, есть где-то дядьки, тетки, братья и сестренки! О, Господи!
Федор перекрестился и сделал еще один глоток.
"А, собственно, что с тобой Бартохин?" - Спросил он сам у себя, ощущая, как волна безумия покидает его.
Федор устало опустился на пол, скрестил ноги. Валя с детьми - сейчас в Денвере, в гостинице. Он попытался представить себе, что они делают в этот поздний вечер. Дети, наверно, спят. А Валюха?... Он вдруг увидел Валентину хозяйкой на этой огромной кухне. Запах уже доваривающегося борща...
Валечка, дети, Москва, бета-градиент... Мысли у Федора спутались. Он медленно поднялся и побрел по ступенькам лестницы в спальню, бормоча: "Завтра же заберу сюда Валентину с детьми, Джекки... И Ивана из Москвы выпишу... Он ведь казак, он может сказать нужное слово..."
Бартохин, как сомнамбула, разделся, лег в постель, укрылся одеялом.
"А сколько же сейчас времени в Москве? Какой там сейчас год? Бета-функция... Главное, чтобы был достаточный массив данных..."