Последний залп солнца накрыл бухту ровным потухающим светом, солнце прижалось лучами к гладкой, стеклянной поверхности воды, не желая проваливаться за горизонт, такой безнадежно резкий и острый, что казалось разрезанные стороны света вот-вот разойдутся под его ударами, и что в целом мире останется только гранитный маяк, достающий лучом до дна океана, до светящихся дельфинов и затонувших кораблей, ждущих своего часа, чтобы выползти погреться на берег, на обманчиво теплый песок, сжимающий в цепких когтях сотни кривых раковин, как мертвец сжимает драгоценные сосуды, и в которые ветер задувал свою отчетливую, неслыханную песню, перекликаясь с океаном, все это было, и стволы деревьев, обернутые душным пульсирующим воздухом, бросавшие тени на старую телефонную будку, раздавленную ползучими растениями, которые несдержанно тянули ветви к аппарату, словно надеясь сделать первый и последний в своей жизни звонок, и бегущая вдоль берега дорога, впадающая в оливковый котел неба, усеянного осколками облаков, так берегущих свою молочную белизну от вездесущих объятий ночи, уже начинающих душить и ломать их загадочный калейдоскоп, не оставляя звездам ни малейшего шанса, все это было, и двое, обнявшись, стояли на краю воды, в упор рассматривая хлынувшие волны, все это было...
Все это было на фотографии, потерянной кем-то на сломанной скамейке, в парке, холодным и синим ноябрьским утром.