В заглавии этого короткого рассказа слово "честный" я оставил без кавычек, хотя они напрашиваются как бы сами собою. Судить не мне: имеет ли понятие честности отношение к размену двух жизней: матери и ребёнка, который я однажды вынужден был совершить, причём, совершенно сознательно принеся в жертву жизнь матери маленького мальчика.
С 1971 года моя семья обосновалась в городе Вилюйске Якутской АССР. С первого дня нашего переезда в Вилюйск, нас поселили в большой одноэтажный дом, в котором до революции жила местная купчиха. Дом этот имел два входа, деливших его на две неравные половины, но подразумевавших общность его помещений, объединённых внутренней дверью, соединявшей вторую его половину с нашей комнатой. Дверь была заколочена, что однако не способствовало звукоизоляции. Нашей непосредственной соседкой была фельдшер "скорой помощи", жившая на своей половине с четырёхлетним сыном. Мужа у неё не было, и причиной его отсутствия было её беспробудное пьянство, результатом которого стал уход от неё мужа - отца ребёнка. Уже при нас, он сделал ещё одну попытку вернуться в семью, вновь закончившуюся неудачно. Длительные его увещевания спившейся супруги, однажды закончились избиением её, и окончательным его уходом из дома. Бывший муж не забыл, впрочем, посвятить бывшую свою тёщу в перспективы жизни оставленного с матерью ребёнка. Звуковая прозрачность дверной изоляции нашей комнаты, позволяла слышать смену тембров мужских голосов, становившихся временными постояльцами комнаты Веры, и соседство это было обременительно бесперспективностью внушений, делаемых мною ей, и, разве что, она останавливала излишне ретивых своих собутыльников от чрезмерно откровенных словесных излияний. На какие средства Вера жила после увольнения с работы, в последние три четыре месяца своей жизни - мне не известно, но пить она продолжала столь же исправно, как и прежде. Летом 1972 года, к ней приехала её мать, потребовавшая от дочери отдать ей внука. Все переговоры по этому поводу были безрезультатны, а обращение её матери к органам местной власти, с просьбой воздействовать на её непутёвую дочь, имели, скорее, обратный эффект, приведший в конце концов к трагедии. В нашей больнице было небольшое психиатрическое отделение, которым ни руководство больницы, ни местные органы власти, воспользоваться не сочли возможным. В один из воскресных дней, который как и все предшествующие ему дни сопровождался соседским скандалом, за нашей дверью раздался сдвоенный истошный крик ребёнка и матери Веры, звавшей к себе на помощь, с уточняющей формулировкой призыва: "Убивают!" Я выскочил на улицу. Обежав дом, и поднявшись на крыльцо Веры, принялся барабанить в закрытую дверь, требуя открыть её. За дверями продолжались истошные крики, и я уже думал выбить двери из своей комнаты, так как уличная дверь Вериной половины дома была абсолютно неподатлива под моими ударами. Однако, совершенно внезапно дверь выходящая на крыльцо распахнулась, и я увидел на её пороге Веру, в совершенно невменяемом состоянии. Её глаза были почти обесцвечены, и ничего, кроме бешенства, не выражали. За её спиной стояла её мать вцепившаяся в руку мальчика, который трясся, словно в лихорадке.
- Что вам нужно от меня?! - Стоящая на пороге двери Вера окидывает меня взглядом с ног до головы, словно прикидывая, по какому месту ей лучше всего меня двинуть.
- В чём дело, Вера? Что у вас происходит в доме?
- Нет твоего, Дмитрий Юрьевич, дела до моего дома. Я сдохнуть хочу, а сына сиротой оставлять я тоже не желаю! Он отправится со мною вместе!
- Ну, вот что, Вера! Если у тебя есть желание отправиться на тот свет, - валяй: отправляйся куда хочешь, но ребёнка тронуть я тебе не дам!
Вера внезапно дёргает на себя дверь, которую за дверную ручку я успел перехватить, одновременно втолкнув Веру в прихожую. Её мать, в это время успевает выскочить на крыльцо, а оттуда - на улицу. Вера снова стоит передо мною, и вновь проводит по мне взглядом, останавливаясь на моём лице.
- Скажите спасибо, Дмитрий Юрьевич, что я к вам отношусь с уважением, а то бы вы беды со мною натерпелись! - Она с силой оттолкнула меня в грудь, отчего я едва не свалился с крыльца. В следующий момент я услышал звякающий звук опустившегося кованного тяжелого крюка, закрывшего передо мною дверь. Забежав в терапевтическое отделение, находившееся рядом с моим домом, откуда я позвонил в милицию, попросив их срочно прибыть к нашему дому, чтобы воспрепятствовать намечающемуся суициду. Позвонил и на "скорую помощь". Вера действовала оперативней обеих этих служб, и уже через две минуты в комнату нашу проник удушливый запах дихлофоса, а за дверью раздался стук упавшего на пол тела, что заставило меня вскрыть нашу дверь. Вера была уже мертва.
Сейчас, Вериному сыну должно быть 42 года, и за свой размен их жизней, я угрызений совести не испытываю. Одно мне осталось не вполне ясным: как пережил малолетний ребёнок покушение на свою жизнь?