В ее сторону - в постельную сторону: "Не разбудил ли?"
И потом смеюсь, знаешь, я ведь всегда, из рода в род,
Очень быстро,
И из века в век создавал
Привычки,
Примеры,
Обряды,
Обличия,
Проклятия,
Заклинания -
Но это, в общем, не так уж и много, и кто бы смог, кем он будет, сказать заранее?!
Буковки не оброня: "Я это. Я. Это сделал я... А еще я"...
И снова увижу окно. И тебя - незряче, искоса, честно любуясь небом над Океаном
Понимаю, ура, нет не разбудили.
Знаешь,
Это странная шутка - жить, когда ты еще умеешь ее
За-
По-
Ми-
Нать
Прежние жизни... "Ад или рай!"
Намедни визжал под окном папский нунций в зеленом -
Сжигали троих или четверых
Молодых,
Ладных собою
Блядёшек.
Те, кто пасет это сисястое стадо, делится с профосом, делится с инквизицией, делится с альгуасилами, которых сроду не бывает нигде, где творится что-то вроде убийства или обычного
Грабежа.
А тех трех - чтобы никто не ушел обиженным -
Ни толпа зевак,
Ни солдаты,
Ни те дурехи, что пеплом и горящим жиром их тел
Ушли в небеса.
Ты зря распинался, нунций. Никому не поверить в одну лишь, тебе отведенную жизнь.
Одному тебя? А жирно не будет.
Или всем по одной - не маловато-ли?
То-то, горластый падре в своем жутком зеленом доспехе.
Что-то мне кажется, Сан-Лукар стал для меня горяч, пора к галеонам, что движутся в Новый Свет, как будто им недостаточно
Загадить хотя бы этот.
И снова, снова, снова я смотрю на свою постель.
А там никого, кроме тебя, не было и вряд ли будет.
Знаешь, я должен высказать это бумаге, хотя бы бумаге -
Хотя бы...
Я помню десятки миров, их богов, понятия серого цвета, оттенок красного и голубого,
А я... А что - я?
Я просто солдат, но испанской пехоты, которому должен, жуткий, прямолинейный, говорю, однажды, когда-то настать, под обязательно веерно-красного и золотого, почти что белого цвета небом, придти героический, но конец. Пуская же я буду там в этот миг - ты знаешь, не просыпаясь , знаешь,
Что я не лгу и буду там непременно.
И помню тебя - в своей пустой, не измятой нами постели.
Пустая постель никогда не врет. В этом и есть ее, несомненно, огромный плюс.
Я - ложусь. И думаю о тебе. Радом с тобою лежа.
Верст так всего на нескольких тысяч порознь.
Но нет и не было более тесного ложа.
Глупо мечтать обо всем, и я, отпустив тебя из своей памяти,
Думаю, может, чудо еще возможно и какой-нибудь пьяный от смерти рубака, или зеленый юнец ударит мне в спину - как всегда только в спину...
Если бы только знала как это мерзко. Мерзко и неотразимо
Каждый раз, представляешь? В этой земле, на это Земле, не на этой , а где еще на чей-то что-то надетой - без разницы, в бою ли, в любви ли, в вендетте -
Всегда в спину.
И знаешь, обидно.
Хотя, может, мне просто уже устали кричать , что надо, чего не надо, и что, и как в следующем витке мне получать прядется -
Нет, эта нитка никогда, верно, не оборвется.
Закончен моток, а там уже новая вьется, добавьте, я вас прошу в нее четко-осеннего, хрустального неба, а еще...
Я замолкаю. И так наболтал на несколько оборотов лишних...
...Я умолкаю. Я тебя не мешаю? Я засыпаю на мрачной думке -
Сколько же по Вселенной положено гонять схожих со мной недоумков,
Выставив предостаточно видимых всем, кроме нас, дураков, отличительных и разъяснительных знаков?
Пока не скажут: "Довольно. Ты вышел из круга. Осталась пройти эту жизнь
Ну, подумай, дурак из вечной Испанской пехоты,
Кто-то на песню твою устал подтягивать ноты,
И да, ты увидишься, верно, с ней, а узнаешь или же не узнаешь,
Не так и важно, даже с твоею памятью, ее разок проморгаешь,
Ну, решай, хоть умри послезавтра новорожденным дофином,
Хоть решай в сенате, кому после убитого Цезаря править миром?
Ну?! Ты скажешь хоть что-то, убогий? Мы ждем ответ!"
Но как же... Тут не должно быть раздумий, ответ простой, простой, словно бред -
Да его проще нет - тебя в жены, милая, и только попробуй, дом, поле, семья, пяток работников, пара борзых для охоты...
...И - р-раз!: "Прости, Всемогущество, мою глупость, но сделайте рядовым тяжелой испанской пехоты"...