"Я видел дрожащий закат на океанской волне - 
И дрожащие руки с жемчужиной в грецкий орех".
Одноглазый старик говорил это  все то ли мне,
То ли просто вслух, что вернее, это значит, для всех.

"Я охотился на слонов и крокодилов, сынок.
И на негров - на темных Соломоновых островах.
Жизнь меня не носила, я себе выбирал кусок 
Что, казалось, мог проглотить - и он скрипел на зубах.

По много месяцев не спал в настоящей постели,
Жил в местах, где царапина будет язвой до кости,
Влюблял в себя шлюх и дев, но помню их еле-еле,
Вот мысль: "Всего не успеть!" меня наполняла злостью.

И Южный Крест так часто менялся с Полярной звездой,
Что не упомнить, где жил в шалаше, где на квартире,
И знаешь, за плаваньями, за бесконечной ездой 
Удавалось не думать, что я забыл в этом мире".

Старик так сжал мне руку, что чуть не хрустнули кости:
"Живи на бегу, остановки жизнь делают зыбкой,
Не врастай, ничего не стоит покой, мы здесь гости..."
Одноглазый старик с мрачной, грустной, кривой улыбкой.

Он, хромая, ушел, а я долго глядел ему вслед.
И я думал, что мир  вновь во что-то играет со мной.
"Интересно, - послышалось, - он тут одиннадцать лет.
Был весь берег уверен, что он просто глухонемой..."