Душа словно высосана.
Мозг не верит ни в сигареты, ни в чай.
Этот негромкий стук в стекло - 
Все, как обычно - молчание,
Что перейдет во взрыв,
Где-то там, на самых темных глубинах,
Где держу всю дрянь и мерзость -
И она лавой, лососем на нересте,
Пойдет на свободу.
Самое гнусное, подлое, мерзкое
Что ты делал, заиграет огнями рекламы,
Ядовито-радужным спектром.
И не закрыть глаза.
Или закрыть.
Так даже виднее,
Как изнутри покрывается череп
Чем-то невообразимо черным,
Липким, отвратительно вязким,
Но что все же роняет шматки - 
Прямо в душу и сердце.
И не мерз, значит, незачем греться,
Логично? 
Отлично.
Душа словно высосана
И пустота заполняется адом рекламы.
Что тут поделаешь.
Видно, так надо, а кому - да какая разница,
Кто там автор - безобразник иль  безобразница,
Главное, тема действует, как часы,
Жаль, что у этих часов ни цифр и ни стрелок,
Но тикают, даже звонят...
Блядь. Блядь. Блядь!
Да я же живое, неужели нельзя простого покоя,
А не пустот без дна и без берега,
А не черной лавы и желчного ерика,
Люди спокойно спят.
И никто не вспомнит, что я живое,
Что мне тоже порою нужно теплое и родное,
Что тонкими пальцами возьмет за виски
И простыми словами заглушит удары тоски...
И обнимет, прижмется,
Погладит по шрамам, по татуировкам,
Потом, как маленького, по головке,
Черной речке прикажет: "А ну-ка, брысь!"
И та, клокоча, уйдет куда-то. Куда-то вниз.
Блядь. Блядь. Блядь!
Не мое, уже, верно, чье-то чужое, забывшее
Не мне, калеке, будоражить затихшее...
Душа словно высосана.
Мозг не верит ни в сигареты, ни в чай.
Этот негромкий стук в стекло - 
Все, как обычно - молчание...