Знаешь, мам, я почти ничего не чувствую,
Разве что ненавижу,
И окажись глотка этого мира чуть ближе - 
Раздавил бы и вымыл руки в холодной горной реке - 
Мир, в котором нет места фавнам, муми-троллям и о-бакэ
Не имеет смысла,
Только хрящики бы прохрустели в холодной, пустой руке. 
Безнадежность этого мира как мяч, упруга - 
Тут и до гроба, не то, что после, нет ни жены, ни друга.
И никакого выхода, если не врать себе, из этого круга,
И, как ни крути, а все один черт - хрен да подпруга. 
Знаешь, мам, здесь кругом неправильный мед.
Он даже цвета не золотистого, а как дешевый аптечный йод.
И все держится на обманках, дескать, кто должен, тебя поймет,
Но это ложь, никто никому ничего не должен - вот такой разворот.
И получается ложь, как не старайся и что не скажи,
Здесь на ней держится все - на старой, добротной лжи. 
И путь избавленья от всяких невзгод я б не сказал, что новый - 
Тут надо не к каблукам, а ко лбу прибивать найденные подковы.
День не радует, а слепит глаза,
А ночь деловито выламывает виски - 
И нет ничего, кроме ненависти. Нет даже тоски. 
Знаешь, мам, я так и не понял, зачем родился,
Ядовитейший пустоцвет,
Что никому за неполный полтинник толком не пригодился.
Я не нахожу ответов,
Мне лезет в их качестве какой-то болезненный бред,
Что здесь почитается главным блюдом, что создает весь обед.
Мне надоело просыпаться и засыпать,
Это уже походит на поденную тупую работу, если бы не зевота,
Сон - лишь коротенький перерыв. 
Вынужденный, очевидно, а дальше виден обрыв.
Знаешь, мам, я не люблю людей, они меня тоже, остались лишь мир да я - две взаимозависимых рожи...