"В 1 тыс. до н.э. индейцы Центральной Америки строили храмы
грибным божествам, и создавали каменные скульптуры с
изображением мифического духа на ножке. Подобные
"каменные грибы" были найдены на территории
современной Мексики и Гватемалы. В Мексике
сапотекские шаманы взывали к великому
удару молнии, выращивающему грибы
и снабжающему их кровью, прося
послать хороший урожай грибов"
(Энциклопедия)
Женщин понять невозможно.
Иногда я думаю, что они руководствуются не логикой или стремлением к гармонии, а исключительно своими желаниями, честнее сказать, той дурью, что приходит в их хорошенькие головки вне зависимости от того, как это сообразуются с жизнью, помыслами и нуждами окружающих их людей.
Взять, к примеру, так и не ставшую моей подружкой Маху.
Последнее время любовником у неё числится глава поисковиков Сапеха. Крепкий парень, на голову выше меня. Из очень хорошей семьи. Без ума от Махи, хочет на ней жениться. По уму бы, обрадоваться, ухватится за выгодную партию. Так нет же, капризная девушка самозваному мужу отказывает, из-за чего Сапеха несколько раз подымал на Маху руку и втихую, но весьма крепко её поколачивал. Пока сам Аява - правитель нашего города, лично не предупредил, что, если такое повторится еще раз, без этой руки парня и отставят. Несмотря на все персональные заслуги, перспективы, влиятельную родню и так далее, а также для науки другим.
То есть, Маха с главным охотником и поисковиком спит, но в брак с ним вступать не желает, несмотря на горячее желание весьма видного, по всем меркам, жениха и к радостному недоумению втайне мечтающих о Сапехе горожанок, как молодых, так и в возрасте, и даже замужних.
А мне было бы достаточно пары горячих ночек с Махой. Чтобы понять, какая она в постели. Удовлетворить смешанное с любопытством острое, порой доводящее до дрожи в руках и боли в пахе желание. Ну, можно сказать и похоть, если имеется желание меня уколоть. Кто может провести грань между мужской любовью и вожделением? У нас это слито, в отличие от женщин.
Так нет же.
Мне отдаваться девушка не желает. А вот замуж за меня хочет.
Вот попробуй, пойми их.
Надо бы переспать со мной. Тут же забыть об этом и выйти замуж за Сапеху.
А у неё все наоборот.
В результате мучаются двое не самых плохих и не последних по городским меркам парней. Да и самой не очень комфортно. Хотя, возможно, я ошибаюсь, именно от такого утонченного садизма Маха и получает свое извращенное женское удовольствие.
Вчера я сделал последнюю попытку её уговорить. Прижал к косяку, а девушка, уперев в мою грудь крепкие кулачки, смешливо смотрела карими глазами, улыбалась так, что хотелось впиться поцелуем в ямочку на щеке, сочные губы, перламутровые зубки, утащить внутрь и не отпускать, пока самому этого не захочется.
Вместо этого приходилось трепать языком:
- Понимаешь, для того, чтобы мужчина и женщина легли в постель, между ними должна быть гармония. И достаточно высокая, - я отпустил девушку, отступил, потому что мимо прошли, неодобрительно посматривая на меня, друзья Сапехи. Остановились в сторонке, но вмешиваться не стали - пока на помощь не зовут, не их это дело. Но мне неприятности ни к чему, из-за чего и отстранился от пьянящего близостью, пахнущего свежестью и горячим какао стройного тела.
Продолжил, косясь на дубинки, которые многообещающе сжимали в руках поглядывающие на нас парни:
- А для того, чтобы они жили друг с другом, эта гармония должна быть гораздо, на несколько порядков выше!
Нахмурив брови, посмотрел на скептически рассматривающую меня Маху, завершил мысль, добавив в голос столько уверенности и убедительности, сколько смог:
- Так вот, если между нами гармонии недостаточно, чтобы завалиться хотя бы на одну ночку в постель, о какой семье можно говорить? Сначала нужно понять, что мы устраиваем друг друга на одном уровне, и лишь потом задумываться о большем!
Девушка искренне, во весь голос расхохоталась. Вот чего я не ждал! А она смеялась, закинув назад голову, рассыпав по плечам, спине волны каштановых волос, сверкая обточенными в треугольнички по последней моде сверкающими зубками. От соседских хижин оборачивались старики, приветливо улыбались, махали руками дети. Дружки Сапехи расслабились, разом насмешливо осклабились. Ну да, веселящаяся красотка и стоящий перед ней столбом в недоумении соперник твоего приятеля, получивший отставку парень, которого она, похоже, только что прилюдно унизила: что может быть забавнее?
- Обещаю, если я тебя не устрою в постели, если будешь засыпать неудовлетворенным, то получишь немедленный развод. Сразу же, в первое семейное утро. Такой подход тебя устраивает?
- Да, конечно. - Немедленно согласился я. - Но для начала надо хотя бы раз попробовать, подходим ли мы друг другу.
- Вот сразу же после свадьбы и попробуем! - заключила разговор девушка. Кивнула, танцующей походкой направилась к оживившимся поисковикам. - Привет, мальчики! Как там мой? Очень сильно скучает?
Обернулась, дразняще улыбнулась, мол, не твоя я курочка. И не буду, пока не уступишь моим желаниям. Ну что можно с ней сделать?
Только забыть...
***
Равнину расколола огромная трещина. В неё обрушивались пласты земли, гигантские сосны, лесные поляны, синим, рассыпающимся книзу в седую пену водопадом выплеснулось целое озеро. Обнажило илистое дно с серебристыми быстро иссякающими фонтанчиками ключей и бьющимися в агонии рыбинами. Ревёл, пытаясь вцепиться когтями в крошащийся обрыв, вскарабкаться на него лохматый бурый зверь. Не удержался, махая лапами, вниз спиной улетел в бездну, из которой клокочущим огнем поднималась ярко-багровая клокочущая лава, упал в неё уже горящим комом. Тянули, из последних сил взмахивая усталыми крыльями, чумазые от сажи лебеди. Их догоняли, сбивали черные глыбы, оставляющие за собой клубящиеся смоляные дымные шлейфы. Все живое гибло, проваливалось в преисподнюю, сжигалось или погребалось под горными обвалами. Всему виной было солнце. Старое, уставшее сохранять мир. Теперь светило испепеляло опротивевшую ему землю.
Наркотический бред. Кошмарное видение, посланное из будущего великим пророком, дабы предупредить людей. Шанс изменить себя, свое поведение для того, чтобы предотвратить гибель вселенной. Или хотя бы успеть к ней подготовиться.
***
Пирога еле скользила по желтовато-коричневой воде мимо обрывистых глинистых берегов. От палящих солнечных лучей узкую речушку берёг зеленовато-красный лиственный шатер, прошитый кистями пурпурно-розовых орхидей, звездами и нитями разноцветных эпифитов - алыми, изумрудными, серебристыми. С верхушек деревьев лениво ругались умные туканы, щелкали огромными желтыми клювами, соскальзывали в медленное планирование, стоило только опустить руку ко дну лодки, где лежали лук со стрелами и праща с набором голышей - каждый с перепелиное яйцо. Я отправился в дальний путь к озерцу в кратере старого вулкана за "плотью богов" - теонанакатлем, но и от иной добычи отказываться не собирался. А тукан, если его умело запечь с солью и специями в углях, по вкусу немногим уступает индейке или броненосцу-армадильо, тушкой которого мне уже удалось разжиться. Зверек пришел на водопой и чутко прислушивался к тому, что творится за спиной, не ожидая, что беда скользит к нему по речной глади и обернется щелкнувшим между глаз камнем.
До богатой грибницами теонанакатля горы дорога занимала ровно полдня, потому пришлось отправиться в путь еще до рассвета. К вечеру надо было оказаться дома. Я не воин или охотник, чтобы ночевать в джунглях. От сопровождения поисковиков отказался, и никого, кроме верховного жреца Гороцатля, не предупредил, когда и куда собираюсь в дорогу. Не хватало еще, чтобы дружки Сапехи воспользовались случаем и в джунглях шмякнули меня дубиной, а потом над хладным трупом объясняли, мол, булыжник с кручи сорвался, что они могли поделать? Гороцатль улыбнулся, когда я объяснил, почему я отказываюсь от охраны, не спорить не стал. Верховья - места пустынные, ни зверей, ни дикарей, вряд ли что мне там угрожает. Ягуар, патрулирующий город, на лодку нападать не будет - купаться эта огромная кошка не любит. И красться за мной вдоль буйно заросших берегов ему тоже быстро надоест.
Водопад, уже долгое время предупреждавший о себе нарастающим шумом, открылся за поворотом. Небо густого аквамаринового цвета отражалось в центре озера. Дальняя сторона была пенно-седой от падающих с огромной высоты потоков, а края огромного зеркала зелёноватыми, под стать нависающего полога джунглей.
К запахам миллионов цветов, плодов, гниющих сучьев и листьев добавился озонный аромат мокрого и свежего, как в сезон муссонов, воздуха. Сырость защекотала ноздри, я несколько раз чихнул. Реагируя то ли на незнакомый звук, то ли на волны от моей лодки, с песчаного пляжика, к которому я направлялся, торопливо заковыляли к озеру и скользнули в воду полдесятка мелких аллигаторов.
Пирогу я вытащил на половину корпуса. Забросал дно ветвями, скрывая от любопытных птиц оружие и тушку броненосца. Подлетела огромная, с ласточку, любопытная бабочка морфина. Сделала пируэт, словно заглядывая в лодку. Легко порхнула вверх, скрылась среди крон деревьев, успокоилась на ветке, неотличимая от соседних цветов.
Впереди меня ждал тяжелый подъем к верхнему озеру, которое давало начало водопаду. Именно туда чаше всего во время гроз били ветвистые царапины молний. Верная примета, что жерло старого давно затухшего вулкана любят посещать боги. Значит, там и надо искать капли их крови - теонанакатль.
До козьей тропы - единственного пути наверх - нужно было пробираться обок склона. Великаны-деревья опирались на воздушные корни, по которым приходилось перепрыгивать. Ползучие растения и лианы скрывали стволы, связывали друг с другом и с отвесным склоном. Будь я обезьяной, мог бы легко вскарабкаться до угадываемого вверху обрыва, и не тратить время на обходную дорогу. Целая семейка этих мелких и черных, как пепел, пародий на людей устроилась в полусотне саженей надо мной. Одни запихивали в красные рты листья и почки, другие беззаботно раскачивались на ветвях. Увидев меня, забеспокоились, заревели, забулькали.
Стали обстреливать сучьями и дурно пахнущими экскрементами. Впрочем, стоило мне отойти от облюбованного беспокойным семейством ствола, успокоились и отстали. Возвращаться к озеру, чтобы отмыться от дерьма, смысла не было. Все равно потом мимо этих беспредельщиков проходить.
Перед самой тропой, подымающейся к солнцу по дну почти отвесного ущелья, ждало более серьезное препятствие. Путь пересекла колонна муравьев-листорезов. Эти насекомые умеют очень больно кусать, а труп или неспособное убежать существо обгладывают до костей. Перепрыгивать живой поток насекомых не стоило. Привлеку к себе внимание, а убежать от тысяч маленьких убийц, когда карабкаешься вверх, невозможно.
Надо было переждать. Да и отдохнуть, перевести дух перед тяжелым подъемом - это совсем не лишнее. Чтобы не терять драгоценное время, присел на поваленное, уже порядком обросшее паразитными растениями дерево, достал из кожаной сумки фаршированную мясом и фасолью лепешку тамали. Отщипывая понемногу, стал меланхолично жевать, наблюдая, как колонна муравьев, благодарение Кетсалю, становится все уже и реже.
Слева колыхнулась ветка. Из-за огромных листьев на меня смотрели большие печальные глаза. Мелькнула, вцепилась в лиану мохнатая темная кисть. Обезьяна. Не из тех, черных и враждебно настроенных, что остались позади. А очень маленькая, из-за длинных тонких конечностей похожая на огромного паука. Она тянула голову, заглядывала мне в рот с таким вожделением, будто её полжизни не кормили. Я отломил кусочек, положил на ладонь. Обезьянка, совсем не пугаясь, спрыгнула ко мне, примостилась рядом на стволе, обвалилась горячим брюшком на мое бедро. Схватила угощение, сунула в пасть, отчего её щечки надулись, и застыла в экстазе.
Впрочем, очень быстро рельефные челюсти пришли в движение. Разделавшись с первой порцией, гостья посмотрела на меня так жалобно и умильно, что я продолжил совместное пиршество.
Все это было хорошим знаком и честным обменом. Я отдавал обезьянке свою еду, а она делилась со мной удачей и ловкостью, которая очень понадобится при восхождении.
- Хватит! - наконец, решил я. - Имей совесть, мне еще вверх и вниз, а потом по города полдня пилить! Что мне, по твоей милости до вечера только смолу чикле жевать?
Не обращая внимания на просящие и возмущенные вопли, встал. Пересек выеденную муравьями до черной земли полосу, цепляясь за выбоины, опираясь на выступы, стал карабкаться по ущелью, скорее даже огромной трещине в скале к немилосердно палящему солнцу. Обезьянка подымалась одновременно со мной, забираясь все выше и выше по растущему рядом с обрывом дереву, но потом прощально прокричала и отстала...
***
"Через чудесные горы, полные света и дождя, проходил Кецелькоатль, и там, куда падали капли его крови, его жизненной эссенции, выросли священные грибы - пробудители духа, пища тому, кто светится"
(Юкатанская легенда)
***
Хуже нет, чем ругаться с родней. Непонимание и даже вражда товарищей - это не так страшно. Если подумать, они вместе с нами по причине общих интересов, одинаковой оценке значимых вещей и событий, похожести в одном и дополняемости в другом. И если с друзьями поссорился, разошелся во взглядах на что-то серьезное, потерял гармонию отношений и душ - тогда просто можно отдалиться, расстаться. На время или навсегда.
А от родственников куда денешься? Это такая же судьба, как руки, ноги, глаза, волосы. Родителей, братьев, сестер тоже получаешь при рождении. И если боги не очень милостивы в выборе твоей доли, остается только смириться и терпеть. Потому как важнее семейных уз лишь священный долг перед Городом. И великими предками, которые его создали и дали тебе жизнь.
Вчера Тевса принесла ужин. Копченая птица для наслаждения и аппетита, маисовая каша с томатами, чтобы наполнить живот и укрепить силы. Точно в меру еда приправлена перцем чиле, кориандром, ореганом, бихе. Сестра присела у стену на циновку, уперла в подбородок пухлые, словно у ребёнка, кулачки, склонила голову. Стала жалостливо разглядывать, как я ем. Вздохнула:
- Жениться бы тебе, Коцоль, пора.
Ну, опять любимая тема, не может Тевса без неё. Не люблю говорить, когда ем, потому только недовольно глянул через комнату. И снова вцепился зубами в печёное крылышко. Вот насчет готовки цены моей сестре нет. Золотой человек - в те редкие минуты, когда меньше болтает на темы, в которых не разбирается. Хотя бы со мной...
- Маха-то, видная девушка. Из хорошей семье, и замуж хочет. Ты ей нравишься. Да и высокие оба. И тонкие, будто деревца, точно под стать друг дружке. Женить бы вас, - переживает за непристроенную подругу. Только я тут при чем? Маха постоянно с крутыми ребятами, бойцами из храмовой стражи или поисковиками, крутит. А по мне, с кем спишь, за того и замуж иди. А то получается, для постельных утех одни, а как содержать да детей растить, так другие? Им, значит, сладкое, а мне кислое и горькое? Нет уж, не пойдет!
Потому я не выдерживаю. Нет, конечно, сначала сдираю зубами аппетитное брызжущее соком мясцо с косточки, тщательно, как советовал Куцукли, пережевываю, но потом все же парирую:
- Ну и пусть выходит за военных. Или за того ж Сапеху. А то так их любит!
- А что военные и охотники. Сегодня жив, завтра нет. Времена-то сейчас сам знаешь, какие...
Вот, значит, как. Эти ребята меня гораздо лучше, только вот незадача, гибнут часто. А то бы совсем никому не нужен был. Тут я обиделся. Отставил с колен на пол глиняную чашку, сразу скособочившуюся, отчего каша сползла к краю. Черт, куда катимся, и гончары приличную посуду перестали делать!
Взял тыквенный кувшинчик, из горлышка глотнул холодного посоле, прочищая рот от остатков еды. Еще поперхнуться мне не хватало. Если в споре, сестрёнка сразу этим воспользуется, ткнет пальцем, мол, боги на мою вину указывают.
- А я тут при чем? Холостяков в городе много, что, не с кем ленты связать? Тем более такой красавице... - последнее без всякой иронии сказано. Маха, действительно, девчонка заметная. Когда она того не видит, заглядываюсь, взгляд оторвать не могу. Стройные ноги, крепкая попка, тонкая талия, смуглая ровная кожа, скулы чуть вразлет, чувственные губы, а глаза такие горячие, что сердце останавливается. И начинает снова биться только после того, как она перестает этими лавовыми озерцами в твою душу смотреть. Пока флиртовали и притрагиваться к себе позволяла, обнимал её со спины, прижимался к таким худеньким, что даже в горле ком от умиления возникал, лопаткам, зарывался лицом в каштановую груду волос и вдыхал запахи какао, пряного меда, горьких трав, будоражащий аромат её тела. Но всегда Маха маленькими ягодицами отпихивала, из рук выскальзывала, от себя отлучала. Ведёт она себя со мной неправильно, это да. Глянет изучающе и озорно, засмеется так, что все мысли в моей голове вразлет, да условие ставит: "Нравлюсь? Хочется? Тогда женись!". Потому ничего у нас и не вышло.
- Ну, не с земледельцем же семью создавать. С военным да поисковиком вдовой скоро быть, значит, только жрецы остаются. А их, особенно молодых, у нас мало, - продолжает размышлять о нелегкой доле невест сестра.
- Я вижу, тебе для подруги и брата не жалко! - это я съязвить хотел.
- А что, все равно на ком-то жениться нужно. Маха для тебя лучшая невеста, - вздохнула сестра. Я опешил. Вот она, женская логика. Если нечто неизбежно произойдет, то пусть оно случится с максимальной личной пользой, мнение окружающих, и тем более мужчин, вообще в расчет не принимается. Ну, как ей объяснить, что брак только тогда имеет смысл, когда он сакрален? А для этого необходима девственность хотя бы одной стороны. Поскольку для меня о непорочности говорить поздно, значит, таковой должно быть невесте.
Но сказать об этом сестре, которая втянула Маху в гулянки с нашими доблестными воителями? Тевса ведь всё примет на свой счет. Решит, что я её в неустроенности отношений с несостоявшейся невестой обвиняю. Или того хуже, считаю - таких, отказавшихся от судеб скромных затворниц, замуж брать позор. Опять же, она и сама точно такая же. Начнет нудеть, что эти ребята, не расстающиеся с дубинами, копьями и стрелами, постоянно рискуют жизнью, из всякого похода кто-то не возвращается, и потому они имеют права на утешение, возможно, последнее перед гибелью. А я тут очень хорошо в безопасности да при халявной жрачке устроился. И вообще, моральный урод, требующий от окружающих того, чего сам не имею и не соблюдаю ...
Вдобавок, честно говоря, если не сестра, так до сих пор был бы девственником. Для плотских утех и обучения интимным премудростям девы предпочитают крепких мускулистых воинов, а не отроков, выбравших путь размышлений и общения с духами. Потому почти всех моих ночных подружек Тевса ко мне приводила. Вполне успешно уговаривала их не обижать своего молодого братца, возможно, будущего великого жреца, который со временем ни за что не забудет тех, кто услаждал его юность. Вот только Маху отдаться не убедила. Та решила, что лучшая стратегия - распалить мою страсть, раздразнить, довести до состояния, когда я, ради того, чтобы завалить её в постель, на ней женюсь. Дура. Такая торговля, интим за брак, со мной не пройдет. Мне надо сдаваться без всяких условий, и я сам решу, что у нас дальше будет. Иначе забудь про Коцоля, свободна.
А может, Маха посчитала, что после близости неминуемо её кину. Честно говоря, ведь правда, всегда так было: как пересплю с женщиной, интерес к ней теряю. Хотя, есть шанс, что просто свою единственную пока еще не нашел. Или это по жизни у меня так. А может быть, и у всех мужчин.
Пока я дожевывал птицу, собирал пальцами со стенок миски кашу, размышляя обо всем этом, сестра победительно на меня смотрела. Видимо, посчитала, что уговорила. Осознал младший неразумный братец свои ошибки, раскаялся в неправильном поведении.
Подошла, забрала посуду, скидала в неё кости. Проворчала добродушно:
- Ладно, пока думай да решайся. Так и быть, попрошу Маху, чтобы с рассветом завтрак тебе принесла. Вот тебе возможность, не теряйся. И учти, я всем сказала, что вы женитесь, потому на других можешь не рассчитывать. Больше никто в Городе твою постель греть не будет. Конечно, если мальчиками, как это у вас, жрецов, бывает, не интересуешься...
Огорошила она меня. Даже слезы на глазах выступили. Не ожидал я, что подругу выше брата поставит. И всех молодых да доступных девчонок - а среди них она авторитет - против меня настроит.
Ушла, покачивая, словно лодочка бортами, влево-вправо своими толстыми ягодицами. Вот кого не понимаю, так это тех, кто с ней спит. Что может быть сексуального в этой простоватой толстушке? Хотя, впрочем, она моя сестра, так что именно это мое недоумение - вполне нормально.
Посидел немного на циновке, разглядывая сгущающуюся в комнате темноту, раздумывая, что дальше делать. Не потому, что так сильно хотелось, но чисто из вредности нацелился прогуляться до Рены, последней своей подружки. Но все же не решился. С одной стороны, в том, чтобы женить кого из мужчин, женщины удивительно единодушны. Вдруг откажет, и уйду дурак дураком. С другой стороны, даже если малышка согласится, нам все равно некуда податься. За Город, в джунгли, поздно - солнце уже отправилось отдыхать за линию вулканов на горизонте, а вокруг бродит ягуар, поджидает вот таких неразумных странников. Уже неделю его рев то с одной, то с другой стороны ограды слышен. Убивать нельзя - священное животное. Сам не уходит, потому как в лесу голодно. А у нас за околицей хоть остатками жертвоприношений подкрепиться можно. Хотя, конечно, свежее мясцо трупам этот хищник при возможности предпочтет непременно.
В мою хижину женщину вести - так куда от десятков глаз скроешься? Кто-нибудь увидит, донесет сестре, и примчится она, как злой дух Ямуя на крыльях ночи, устроит скандал, потому все равно ничего, как следует, не успеем. Уж я-то своих земляков, любящих совать нос в чужие дела, знаю. А сестричку - тем более...
В расходящихся концентрическими кругами от храма домах дети укладывались спать, старики рассаживались на чурбачки перед порогами, дымили трубками, обсуждали минувший день и планы на будущий. Молодежь бродила стайками и мучалась более близкими перспективами: определялась, кому с кем ночевать, а кто сегодня лишний, и потому не может на что-то теплое под боком надеяться. Над громадой пирамиды на рассыпанной в обе стороны черного неба звездной дорожке светился мертвенным блеском исчезающий серп. Приближается новолуние - лучшее время для работы с теонанакатлем. Кстати, есть хорошее правило. Если с тобой происходит что-то неприятное, найди способ использовать это во благо. А воздержание - необходимое условие для колдовства.
Я щелкнул пальцами. Никто не будет со мной спать? Ну и ладно. Займусь магией. Так что будем квиты. Меня игнорируют городские прелестницы - я не достанусь в мужья Махе. Уйду общаться с духами предков и богами. Когда этим занимаешься, плоть гаснет. А там посмотрим, кто первый сдастся. Или сестра от планов меня женить откажется, или Маха за кого выскочит. Пустое место вам, птичья икра, а не Коцоль. Вот сейчас посмотрю, сколько у меня грибов набралось, и если достаточно, завтра же начну готовиться к медитации.
Только что-то быстро меня сморило, как к себе вернулся. Тут же уснул, едва упал на покрывало. Ночью замерз, потому в него завернулся. А когда с кем спишь, этого частенько не требуется. Интересная ситуация - двум человекам под одним одеялом теплее, чем одному - под двумя покрывалами. Надо как-нибудь об этом подумать...
***
Солнце ярилось, косматыми протуберанцами методично уничтожало землю. Сжигало джунгли, раскалывало горы, обрушивало в бескрайний океан побережья. Испрещённый морщинами и старческими пятнами злобный лик огненного диска висел над моей головой, и не было сомнения - дряхлое светило разгневалось на людей за века их греховной жизни.
Кетсаль распахнул огромные крылья, пряча меня от удушающей жары, пекла, от которого вспыхивали и занимались кострами селенья, леса и равнины - от горизонта и до горизонта.
- Ты видишь? Запоминаешь? - клекотали слова в его клюве. - Расскажи всё это! Чтобы твой род осознал, одумался!
- Мне не поверят... - я это не сказал, подумал.
- Тогда приведи свидетелей! Я поведу тебя, ты их! Время уходит, его всё меньше... Если
вы, люди, вовремя не остановитесь, то погубите не только себя. Но и весь этот мир, и нас, ваших богов, вместе с ним!
... Месяц назад я прошел за Кетсалем по сводящей с ума тропе между вселенными, где великий маг из будущего показал мне конец мироздания. Его послание было не просто грозным предупреждением. Но и дающим надежду призывом. Иначе, зачем мне все это демонстрировать? Теперь мне нужно убедить в истинности провидения остальных - аяву, жрецов, народ. Понять, когда всё эти ужасы произойдут. И что нам необходимо сделать, чтобы их избежать.
***
Теонанакатля хватало для путешествия в потусторонний мир на полудюжину человек.
Молодые грибы с бледно-желтыми конусообразными шляпками я решил отдать помощникам. На свою долю оставил ядреные старые, коричневые, с загнутыми, обвисшими краями.
Исходя из опыта и веса тел связчиков, любовно разложил "плоть богов" на семь разновеликих порций, прикидывая, какая кому достанется.
- И чем ты тут занимаешься? - прикрывающий дверь плетенный из лиан полог откинулся. Пол хижины прорезал конус яркого света с темным кургузым пятном посередине. Отбрасывала его стоящая в проеме низенькая, почти бесформенная фигурка. Сестренка явилась. Судя по скрипучему недовольному голосу, настроилась на скандал.
- Что случилось, Тевса? - миролюбиво спросил я.
- Как у тебя дела с Махой?! - сразу же обозначила тему разговора самозваная сваха.
- Да никак. Утром пришла, принесла атоле и горячие лепешки. Кстати, каша у неё жидковата, ты лучше готовишь. Посидела чуть и ушла.
- И ты не сделал ей предложение?! - сказано с такой экспрессией, будто я заявил, что собираюсь разрушить город и уничтожить всех его обитателей.
- Нет. Если мужчина с женщиной не спят, то их вообще ничего не объединяет. А делить постель со мной она не хочет.
- А почему она должна так сразу с тобой ложиться? Убеди её, что ты лучший. Поухаживай. Уговори. Не мальчик вроде ведь. Уже давненько, - хмыкнула сестра. Ну да, ей ли не знать, первую партнершу она привела мне три года назад. А потом таких было еще десятка полтора. Пора Тевса не решила, что я достаточно освоился в любовной практике, чтобы можно было отдать меня мужем лучшей подруге.
- А почему я должен кого-то в чем-то убеждать? - недоуменно спросил я. - Не хочет, и не надо. Это взаимный выбор. Не собираюсь ни перед кем унижаться.
- А на ком ты собираешься жениться? - вкрадчиво поинтересовалась сестра. - На Рене, что ли?
Я задумался. Глуповатая Рена, теряющая над собой контроль и орущая подо мной так, что перед соседями стыдно? Вдобавок попавшая на мою циновку весьма опытной в плотских утехах. Ну, уж нет... Признался:
- Да вроде не на ком. Кандидаток не вижу.
- Вот видишь, сам не видишь! - торжествующе заявила Тевса. Добавила, - кстати, на Рену больше можешь не рассчитывать, я с ней поговорила, она всё поняла.
Просияла, словно догадавшись о моей тайне:
- Ты что, стесняешься? Так хочешь, с Махой я сама всё устрою? Тебе даже ничего говорить не придется. Почти. Только головой качать в нужных местах.
- Ну, уж нет!! - теперь вслух выпалил я. - И давай определимся раз и навсегда: я не люблю чужих детей!
- У Махи нет детей, - кротко заметила сестра, рассматривая явно сдвинувшегося умом братца.
- Дело не в этом, что сейчас нет. Я тебе как маг скажу ... да, я маг, можешь не ухмыляться так скептически! Когда люди спят, они обмениваются частичками друг друга. Это неминуемо, потому что сплетаются не только тела, но и души. Мы собираем в себе всех, кого любили, кто нас любил. Сейчас во мне есть все мои любовницы, начиная от Версы и заканчивая Реной. А в Махе все её любовники! То есть, мое дитя будет частью не только меня, и всех женщин, что мне отдавались. Но они уже составляют неразрывную целостность со мной, таким, какой я сейчас есть. А от себя ведь никуда не денешься! Ребёнок Махи также будет нести в себе всех её партнеров. Сапехи, погибшего в прошлом месяце Нарцатля, бог знает, сколько их у неё было! А я хочу только своего сына, и не собираюсь считать таковым сборную солянку из себя и еще десятков разных мужиков! Кстати, мой связчик Куцукли вообще принципиальный девственник. Для того, чтобы его сын был именно его сыном, а не тех самочек, что до брака стремятся разбавить его сущность!
- Дураки вы оба, - жалостливо и брезгливо ответила Тевса. - Вместе с Куцуклем. Хотя и маги. Когда женщина любит мужчину, память и следы прошлого в ней стираются, исчезают. А за девственницами охотятся только неуверенные в себе и боящиеся конкуренции, сравнения с другими недоумки. Сколько я на тебя время потратила, и всё без толку...
Поднялась, отряхнула с колен невидимые травинки, показывая, что не воспринимает все только что услышанное. Прошествовала к выходу. Обернулась:
- А Маха ведь тебя любит, идиот ты этакий. Таких мужиков из-за тебя отвергает! А ты...
Ушла, оставив меня в замешательстве.
Что женщины называют любовью?
***
"Я утверждаю, что вызывающие мутации психоактивные химические соединения в пище древних людей воздействовали на быструю реорганизацию способности мозга к переработке информации. Растительные алкалоиды, особенно галлюциногенные соединения, могли быть теми химическими факторами в диете первобытных людей, которые явились катализаторами возникновения человеческой саморефлексии. Действие галлюциногенов, присутствующих во многих распространенных растениях, увеличивало активность переработки информации, а значит, чувствительность к среде, и, таким образом, способствовало внезапному увеличению размеров человеческого мозга"
(Теренс Маккена, "Пища богов")
***
Мы сидели по обе стороны от входа в дом и провожали задумчивыми взглядами уползающий за линию вулканов на горизонте багровый диск солнца. Пока оно не исчезло, теонанакатль употреблять нельзя. Небесные боги разгневаются, если увидят, как их ставшей грибами кровью пользуются люди.
Разрисованная синей краской дюжина парней меланхолично курила высушенные и скрученные в сигары листья табака с добавленной внутрь золой древесного угля, настраивалась на встречу с духами, погружение вглубь миров, путешествие к концам времен.
Тростниковая стена хижины потрескивала под весом откинувшихся на неё спин. Но каркас, связанный побегами ивы и лианами, держался. Да и если бы провалился, ничего страшного. Тогда, согласно обычаю, все, кто принимал участие в церемонии, были обязаны помочь мне построить новый дом вместо этого старого и уже порядком надоевшего. Сквозь разобранные сухие стебли кукурузы последние отсветы уходящего дня падали на выкопанный в земле очаг с обложенными багровыми углями каменными чашами, в которых плескалась благовонная смола копал. Рядом, на пальмовых листах, лежали нанизанные на прутья ряды "плоти богов" - грибы женские и мужские, шляпки и ножки, всё вместе.
Золотистый луч коснулся храма на вершине пирамиды, скользнул вверх и погас. На землю обрушилась тьма. Еще догорали уличные костры во дворах, вспыхивали искры из трубок вышедших подышать перед сном, обсудить прошедший день стариков, но уже стали появляться первые звезды. Холодные небесные светлячки испуганно перемигивались, напрасно искали своего поводыря - луну. Сегодня она не появится. Лучшее время для общения с потусторонним миром. Такое бывает только раз в двадцать восемь закатов.
Я встал. В несколько глубоких затяжек докурил сигару. То же самое слева и справа от меня торопливо сделали мои товарищи.
Пора. Шагнул внутрь. Сел на колени около очага. Остальные расположились хранящим трепетное молчание кругом.
За стенами, слева и справа, ритмично застучали тепонастли. Теперь все затаятся, будут прислушиваться к барабанам. Самое главное, что произойдет в городе этой ночью - мое общение с духами.
Всем, от правителя - аявы до последнего раба - пентакоба, важно, что они мне сообщат. И что из услышанного я пойму. И сумею пересказать так, чтобы поняли прочие.
Здесь каждый этап важен. Два поколения назад жил среди жрецов-мистиков великий провидец Сезрацль. Уходил в будущее настолько далеко, что даже опытные связчики теряли его спину из виду. Но косноязычен и туп был безмерно. После долгих мучений с расшифровкой его мычаний накормили Сезрацля теонанакатлем так, что он, к всеобщему облегчению, из очередного путешествия к духам вернуться не сумел.
Шпажки с грибами лежат над чашами с копалом, окуриваются, исходят горьковатым дымком. Речитативом поют помощники, бьют тепонастли, через проем крыши заглядывают любопытные звезды, дрожит и плавится воздух над очагом.
Для этой медитации мне нужны свидетели. Раздаю теонанакатль. Понятно, большую часть оставляя себе - мне вести, показывать дорогу. Жуем вяжущую рот плоть богов. Запиваем из тыквенных бутылок хмельным бальче.
Обсидиановым ножом режу вены - поперек, чтобы не потерять много крови. Багровые в полумраке капли падают на угли, в чаши со смолой, на грибы и привезенный с далекого севера сушеный кактус пейотль, которым я собираюсь усилить мистический эффект. Моя кровь смешивается с "божьей плотью".
Ноги и руки тяжелеют, я перестаю ощущать пальцы, все тело словно покалывает тысяча шаловливых иголок. По коже и внутри меня прокатываются, сменяя друг друга, холодные и теплые волны. Сильно тошнит, но именно этого делать нельзя, иначе духи обидятся и не придут. Расположенная слева стенная нишу с расписными тарелками и бутылями на полках начинает шевелиться, посуда подергивает боками в такт барабанному ритму. Звезды, что сверху смотрят на меня, становятся огромными колючими шарами, стараются смять, подавить меня холодным слепящим блеском.
А потом меня берет маховыми перьями крыла за плечо птицеголовый многоногий Кетсаль и уводит за собой в мельтешение необычайно ярких красок и концентрических кругов. Переливающийся всеми цветами радуги коридор, ведущий к концу мира. Сотней появившихся у меня рук я успеваю вцепиться в своих помощников. Они мне нужны, они должны увидеть то же, что и я.
Длинное жерло тоннеля - внутренностей огромной змеи - выплевывает нас в огромную пещеру со скрывающимся в темноте потолком. Слева, справа, впереди сотни людей. Угадываю своих соплеменников. Но много иных и в странных одеждах. Жители севера с гребнями на макушках. Бледные обитатели подземелий. Есть высокие и черные, как смоль, словно те корабелы, кто приплывал к живущим на побережье тольтекам.
На нас обрушивается вал картин. Рушатся огромные дома. Падают серебристые птицы. Звучат странные звуки незнакомых наречий. Трескается земля, и её жаркая кровь сжигает города. Гибнут сотни, тысячи людей. И всему тому виной усталое солнце, что озлилось на человечество и решило уничтожить наш род.
Это конец света. Я вновь вижу его. Также ярко, как в прошлый раз. Все это неизбежно произойдет когда-то там, в далеком будущем.
Всплывают и тонут в черном мраке четыре символа. Это ключ. Я обязан понять, что он значит. Задаю сжимающему меня в птичьей лапе Кетсалю вопрос. Ответ услышать не успеваю...
Слепну. Вокруг пусто. Я нигде никогда. Очень страшно. Так, что, кажется, я могу в любую секунду даже не умереть, а сдохнуть от ужаса. Надо спать. Надо уснуть, а то я отсюда не вернусь. Я должен вернуться, чтобы рассказать. Меня ждут. Аява. Верховный жрец. Мама с папой. Тевса. Маха, но чтобы женить на себе. Я бы рассмеялся, если бы так не боялся. Чего я опасаюсь? Женитьба, это же прекрасно. Дети, это лучший ответ смерти. Пока их не сожжет безжалостное солнце. Не испепелит их тонкие ручки, не выжжет беззащитные глаза. Стоп. Нельзя думать. Спать. Спать. Спать...
Пробуждение ужасно. Выворачивает так, будто каждая клеточка моего тела стремится избавиться, исторгнуть съеденный мной теонанакатль. Лба касается прохладная влажная тряпица. Стирает капли пота, золы. Кожа очищается от мешающего ей дышать слоя грязи и копоти, становится чуть легче. Открываю глаза. Надо мной склоняется кругленькая мордашка Тевсы.
К губам приближается курящийся парком край чаши. Горячее какао с травами. Немногое, что может облегчить страдания. Наказание богов за вкушение их плоти. Неминуемая плата за просветление, возможность общения с духами.
Слева громко чихает кто-то из моих связчиков. Ему вторит другой. Чихи перемежают стоны. По хижине перемещаются, скользят девичьи силуэты. Тевса привела девчат вытаскивать нас из смертельных объятий теонанакатля. Маха, даже Верса... Рены нет, чего и следовало ожидать.
- Как ты? - спрашивает сестра.
- Плохо... боги безжалостны.
Я рад, что следующая медитация только на следующее полнолуние. Конечно, если я сейчас съем хоть немного "плоти богов", мне ненадолго полегчает. Но тогда я стану рабом теонанакатля, пока он меня не сведёт с ума. Или не убьет. Потому надо терпеть. К вечеру станет полегче.
Ненавижу этот город, из-за которого мне приходится так страдать. Лучше быть воином. Один раз убили, и навсегда свободен. Чем вот эдак - каждый месяц.
Тевса помогают мне сесть на колени. От её прикосновений жжет кожу. Кости под теми местами, где она меня поддерживает, ломит невыносимой болью.
Надо опросить связчиков, пока их воспоминания о путешествии свежи. Одного из моих напарников выворачивает кровоточащей желто-коричневой массой прямо на циновки. Ладно, ничего не поделаешь. Девчонки уберут и все вымоют.
- Внимание! - с трудом подымаю непослушную дергающуюся руку. - Каждый по очереди рассказывает все, что видел. Можно не слушать, что говорят другие. Но если слушаешь, перебивать нельзя. Куцукли, начнем с тебя ...
Парнишка с расписанным черными красками телом девственника начинает, запинаясь и морщась:
- Коцокль, твое тело пошло волнами. Ты сначала был очень большим, а потом начал становиться очень маленьким, и я пошел следом...
Слова Куцукля булыжниками бултыхаются в моей голове, бьют по вискам, оскорбляют слух. Зачем он говорит о пустом? Я хочу слышать главное!
- ... я стоял за тобой. А потом перед нами разверзлась огромная светящаяся дыра, прямоугольник, и там стали одна за другой мелькать картины гибнущего мира. Был голос, но я его не понимал. Еще там часто повторялись символы, я их запомнил. Вот...
Юноша дрожащими пальцами пытается разровнять золу в очаге, рисует знаки. Склонив голову, я фокусирую взгляд на строчке. Да, я тоже видел что-то похожее. Четыре закорючки. первый и последний - как плывущая утка. Второй - растянутый в высоту круг. Третий - словно клюка.
Очень хорошо. Выспрашиваю остальных. Все, кто хоть что-то видел, говорят примерно об одном и том же. Прекрасно. Сейчас у меня есть свидетели и доказательства, что я действительно прорвался сквозь ткань бытия, а не сочиняю невесть что, как бывает с мистиками-самозванцами. Теперь всё это надо понять. И записать для правителей и потомков.
Связчиков разводят по домам девушки. Я откидываюсь на циновку со сложенными поверх её в несколько слоев одеялами. Превозмочь страдания невозможно. Но так чуть легче терпеть боль, скручивающую мышцы, суставы, голову, живот в единый клубок. Судороги начинают ломать тело. С меня словно содрали кожу, любое место, которого касается ткань покрывала, одежда, даже легкий порыв ветра, печет будто языками пламени.
Тевса сидит в уголке, смотрит на меня, жалобно вздыхает.
***
Ночью я уснуть не смог, как ни старался. Лежал с закрытыми глазами, не шевелился, чтобы хоть немного успокоить, утихомирить терзающую тело боль. Но прутья циновки даже через слой из многих одеял давили на мои хрупкие, готовые в любые секунду переломиться кости, а стоило пошевельнуться, как обжигающее внутренности страдание волной прокатывалось по всему телу.
Плоть богов нельзя есть безнаказанно.
Будь проклят тот день, когда я выбрал судьбу жреца-прорицателя. Лучше бы стать охотником, погибнуть в лапах ягуара и навсегда обрести покой в подземном мире.
Немного отвлекало от мучений размышление об увиденном. Там, в будущем, жил великий пророк, который отправил предкам ужасное послание о гибели мира в предостережение мне и другим людям.
Пусть я не понимал языка и символов, но следующих, одна за другой, картин бедствий было достаточно.
Осталось два важных вопроса, на которые необходимо ответить.
Когда всё это произойдет?
Можно ли каким-либо образом человечество предотвратить или отсрочить этот конец времен?
К рассвету, охая, оберегая себя от резких движений, словно чащу, до краев наполненную драгоценнейшей влагой, я выбрался за порог.
От угла хижины отлепилась девичья фигурка, несмело приблизилась ко мне.
Маха.
- Ты что тут делаешь? Что не спишь?
- За тебя беспокоюсь.
- Плохо мне.
- Вижу.
Я осторожно присел у входа. Девушка опустилась на колени рядом. Взяла мою руку, стала поглаживать её легкими движениями пальцев.
"Какого проклятия!" - думал я, - "Мир гибнет, потому что в нём не хватает радости и нежности. Маха меня, по-своему, любит. Почему нам не пожениться? Мы все умрем, в любом случае. А так я сделаю, пусть может и ненадолго, счастливыми нескольких людей. Маху. Тевсу. Наших родителей. Может быть, именно этой малости не хватает, чтобы спасти всех? А потом у нас будут дети, и это оправдает всё. Дети - надежда на будущее. Они смогут стать лучше нас. Найдут ответы на вопросы, перед которыми мы пасуем. Почему я мучаю окружающих? Добавляю горестей на земле, которые, её и уничтожают? Почему сам веду себя так, словно жажду умножения скорби? Ведь я хочу Маху больше любой другой женщины нашего Города. А получается, что издеваюсь над ней. Собой. Любовью. Зачем?".
- Знаешь, - выдохнул я в прохладное туманное утро, - как-то один воин захотел пройтись вместе с магами-жрецами по дорогам, что открывает "плоть богов". Договорился на три путешествия. Так после первого же заявил, что лучше бы ему было погибнуть в бою. После второго пожалел, что вообще родился на свет. А после третьего сказал, что хочет сам стать жрецом, но так, чтобы заплутать между мирами и более назад не возвращаться, ибо хуже этого ничего нет.
- Бедный Коцоль. - Маха прижалась ко мне. Я чувствовал её острые груди, гладкую кожу, тепло бедра, будоражащий запах, и гложащая суставы боль постепенно стала уходить из моего тела.
- Выходи за меня замуж.
- Да? - девушка чуть отстранилась, - с чего бы это?
- Я хочу воспользоваться шансом, пока ты не передумала. Ты - самая лучшая в нашем городе. Самая красивая. Самая совершенная. Я хочу тебя. Всегда. И даже сейчас.
- Ой, Коцоль, Коцоль... После медитации вам же этим заниматься нельзя!
- А я не собираюсь здесь и сейчас тебя соблазнять. Я так, на будущее. Вдруг у меня больше возможности не будет сказать вот это.
- Я подумаю. Ты не замерз? Может, пойдем в дом?
- Там так же, как и здесь.
- Я лягу с тобой и тебя согрею.
Она ведет мое разваливающееся тело внутрь.
Мы ложимся на циновки. Маха прижимается ко мне. Шепчет:
- Женщины питают своей энергией мир и мужчин. Я спасу тебя.
- Знаешь, - выплевываю звуки словно одеревеневшими языком и губами, - я пытаюсь понять послание великого пророка из будущего, его грозное предупреждение. Это очень трудно. Он по-другому говорит, иначе пишет. Абсолютно непонятные, мало на что похожие символы. А сейчас вижу, что и близких не понимал. Что говорит о дальних?
- Ну, так смотри внутрь, а не вовне. На суть, а не форму, - выдыхают мне в ухо горячие губы Махи.
Я расслабляюсь в её объятиях, растворяюсь в облаке тепла девушки, наконец-то проваливаюсь в спасительную, избавляющую от боли дрёму. На грани яви и сна, вспоминаю таинственные знаки. Четыре закорючки. Первый и последний - как плывущая утка. Второй - растянутый в высоту круг. Третий - словно клюка. 2012. Это дата конца света. Я понимаю, через сколько лет это произойдет. Слышу имя великого пророка, сконцентрировавшего для нас в один сеанс картины гибнущего мира. Роланд Эммерих. Странный у него титул - режиссер. Почему-то мне начинает казаться, что он все же не провидец. Что я чего-то не понял. Но додумать эту мысль не успеваю, потому что соскальзываю в сладкий сон, где Маха меня любит, у нас трое детей, все счастливы, а мир бессмертен.