Зачастую, при всем кажущемся богатстве вариантов, для человека на самом деле остается только один-единственный путь. Поскольку то, что внутри тебя, что является твоим стержнем, сутью, иного выбора не позволит. Даже если это гарантированно приведет к поражению и гибели.
Но, даже если смерть в двух шагах исключительно по твоему личному решению, умирать все одно не хочется.
Отто, кутаясь в доху, под которой озябшая рука сжимала рукоять пистоля, понимал, что все шансы упущены. Предупредительные пушечные выстрелы уже грянули, ядра просвистели над головами мятежников, брызнув каменным щебнем из выбоин в стенах домов за их спинами.
Более всего сейчас хотелось оказаться подальше от ставшей ловушкой Сенатской, она же Дворцовая, площади.
Ну, или все же попробовать, сумеет ли спасти от опасности полученный в наследство от бабушки, слывшей колдуньей, волшебный колпак. Что, по её сказанным на смертном одре словам, мог то делать хозяина невидимым, то вообще переносить через расстояние и время.
- Ура!! - прогремело над вставшими в каре ротами. Но не атакующим кличем, а словно приветствием салюту в свою честь.
Однако, следующий залп будет в упор. Картечью на поражение.
Конечно, если сейчас всем бросится в атаку, взять артиллеристов на штыки, то расстрела удастся избежать. Но не разгрома, противник намного, в разы, сильнее.
"Бог всегда на стороне бОльших батальонов", как говаривал самый гениальный полководец современности. А на той стороне - и артиллерия, и кавалерия, и зарядов в подсумках у кратно превосходящей по численности пехоты не полдесятка, как у бунтовщиков, а много больше.
К тому же те, кто в одном с тобой ряду, уже устали и замерзли. Это у Отто Шмидта шуба, а солдатики-то в основном в мундирах и киверах. При минус десяти мороза, да под ветерком с заледенелой Невы. И убивать своих сослуживцев, ныне внезапно оказавшихся противником, они явно не желают.
- Пусть энти такой грех на свою душу берут! - сплюнул коричневой от табака вязкой слюной рослый гренадер слева. - А я не хочу. Пусть и кончат меня, зато с чистой совестью перед райскими вратами предстану. Как мученик христовый... Всяко лучше там, чем такая жизнь.
Шмидт прижал пистоль левым локтем к боку, озябшие пальцы правой руки сунул под доху. К внутреннему карману, где хранилась сильно напоминающая ночной колпак колдовская, по словам бабушки, шапка.
Что же делать-то?
Ведь давал Бог ему шанс одним выстрелом решить все проблемы! Когда из внутреннего колодца Зимнего дворца, повернув полукружием мимо, восставшие лейб-гвардейцы вместе с примкнувшими штатскими прошли буквально в десятке метров от узурпатора.
Тот еще к себе внимание привлек, крикнул:
- Куда вы? Если за меня, так направо, если нет, так налево!
Подпоручик Кожевников скомандовал,
- Налево!
Туда все врассыпную и побежали.
А ведь у Отто пистолет был готов к выстрелу, даже курок взведен, сделай пару шагов - никто бы не остановил. А там, практически в упор, вряд промахнешься.
И оружие-то особое, купленное в Лозанне у тамошнего умельца за немалые деньги. Три ствола, заряжаемых с казенника капсюльными патронами. Можно подряд столько же выстрелов сделать. Даже при одной осечке, два заряда долетят..
Но не домыслил, посчитал, что можно без пролития крови обойтись.
Ошибся.
Эти-то кровь легко прольют. Погрузив страну, ставшую родной для русского дворянина из Курляндии, в дикость и варварское рабство для низших сословий еще на десятилетия, если не на века.
Раньше надо было ему думать, быстрее соображать.
А теперь всё, принимай свою долю, какая уж выпадет, с достоинством и честью.
- Первая!! - да это же сам узурпатор дает команду войска, верные присяге императору Константину, расстрелять! А может быть, и родного брата он уже удавил. Это еще та семейка. Если подымали руку на отца или супругов, коим в преданности перед Богом клялись, чего от них еще ждать?! Да и насколько родные Константин с Николаем? Говорят, покойный император Павел прямо заявлял, что младшие - не его дети. Потому как с женой к моменту их зачатия он давно не был близок. Поскольку ему противно совать свое перо в чернильницу, где побывало слишком много других перьев!
Жахнул орудийный залп. Рядами повалились солдатики, раскидывая оторванные конечности, фрагменты тел, покатились по булыжнику, звеня, кивера и фузеи.
А те по новой пушки заряжают!
- Отступаем к Петропавловской! - это голос Бестужева, пытающегося удержать порядок. Ну да, если там затворится, то из-за этих стен долго выковыривать придется. А там ... дай Бог, другие полки одумаются, братья из Южного общества помогут, народ подымется.
Шмидт на почти несгибающихся, словно мускулы и кости пристыли друг к дружке, ногах закосолапил за отступающими. С двух сторон его подхватили, помогая, два гренадера. Тот, кто жевал табак, и второй, с шрамом от щеки к носу, но на него похожий. Как брат. А, видимо, он и есть.
- Быстрее, ваше благородие! А то вдарят еще раз, и каюк нам! - это хрипло слева.
Шмидт оглянулся.
Пора. Не поможет, значит, не судьба.
Но попробовать стоит.
Хуже не будет.
Скинул с головы щегольский, с меховым подкладом изнутри, цилиндр. достал из кармана смешную, похожую на раздувшийся чулок тканевую шапку, напялил на голову.
Солдат слева недоуменно покосился, не понимая, что происходит с дворянином, зачем он это делает.
А те, что отступали рядом с этой троицей, в суматохе бегства даже не обратили внимания, что их фигуры стали словно таять, растворяться в сумрачном синем питерском воздухе, пока не исчезли окончательно.
**
Что-то непонятное произошло не только с трудом слушающимся, словно заторможеным, как в кошмарном сне, телом Отто, но и с глазами.
Жерло пушки он видел будто с расстояния не в сотню, а всего лишь с пяти-семи метров. Оно взбухло вулканическим жаром и выплюнуло из себя нестерпимо-алый столп огня, на острие которого черные, не успевшие раскалиться свинцовые шарики и крупная дробь неторопливо направились даже не в сторону, а в голову и грудь Отто. Они летели неспешно, но неотвратимо, преодолевая внезапно ставшее безмерно малым расстояние между стволом орудия и жертвой.
- Это всё... Прощай, Ольга ... и Санечка..., - успел Шмидт пожалеть о молодой супруге и малолетнем сыне, которым придется теперь страдать не только без мужа и отца, но будучи родственниками мятежника.
- Господи! Помоги моей семье! - успел взмолиться он. Шрапнель неестественно медленно приближалась, была уже совсем рядом, в полуметре, когда краем глаза почти под ногами мужчина заметил черный провал в серой булыжной мостовой.
Неизвестно откуда пришло понимание - там спасение. Тело вновь стало послушным, и Отто упал туда, увлекая за собой обоих спутников.
- Вжжух!!! - пронеслась, разрывая воздух, над спинами, но уже где-то далеко, картечь.
- Ашша... - ответил порыв ветра, сметая со здоровенной берёзы шматы снега, причем прямо на головы прибывшим.
- Где это мы? - спросил тот брат, что был со шрамом.
*
Широкий заснеженный луг, с двух сторон окаемленый рощей, взбаламученной вторжением чужаков и недовольно переговаривающейся скрипом стволов, падением сбитых ветром веток. Полный месяц в прогалинах туч. Ну да, вчера было полнолуние, с этой ночи пойдет убыль небесной спутницы планеты, но пока еще такое незаметно.
А вот справа, не так далеко, квадратно-черные силуэты на белом. Дома. Видимо, деревушка, или скорее, село. Судя по природе и погоде, где-то недалеко от северной столицы. Откуда их неизвестная спасительная сила и перенесла.
Солдаты вслед за ним дружно крестное знамение повторили. Завертели головами, потеряв из вида спутника.
- Где эт мы, барин? И это ... а вы где? - хрипло повторил шрамоватый.
Шмидт стянул с голову шапку. Ладно, что стоял за спинами солдат, потому его появление прямо из воздуха оказалось для них незаметным, не напрягло и не напугало.
- На Руси. - а чего еще отвечать? - За городом. Бог нас спас. А теперь надо выбираться отсюда.
- А ... куда?
- А вот для начала разберемся, где находимся! - внезапно разозлился Отто. И от непонятного, и оттого, что получается, он как бы с поля боя дезертировал, бросив друзей. Хотя и не своей воле. Хотя, чего лукавить, именно по своей, сильно пожелав оказаться подальше от расстрела.
- Сначала разберемся, где, потом решим, что и куда! - повторил и направился к деревне.
Гренадеры тронулись следом. Хорошо, что снежный наст оказался застоялый, не проваливался, шли по нему, как по булыжной мостовой. И месяц вовсю разошелся, освещал мертвенно-бледным светом окрестности. Еще что-то, пока неуловимое, кроме самого этого чудного переноса, было тоже непонятным, неестественным. Взбаламученный только что минувшей в дюймах смертью, резкой сменой обстановки разум это непонятное чувствовал, но уяснить, точнее сформулировать, пока был не в состоянии.
- Рождество сегодня. - буркнул Шмидт, остывая. - Вот чудо и случилось.
- Побойся Бога, барин. - нерешительно возразил любитель табака. - Рождество только недели через полторы.
- Это православное. - уточнил Отто. - А я лютеранин. У нас сегодня. В ту же ночь, что и космическое. Точно по науке астрономии.
Упоминание заковыристой науки, а более того, вбитая шприцрутенами привычка не прекословить благородному сословию солдат вроде бы убедили.
- Как вас зовут? - спохватился Шмидт.
- Федотовы мы. - ответил шрамоватый. - Я Петр, брат Федр. Сами с Тамбова. У нас мужики рослые, которое поколение уже с нашего села в гренадеры забривают.
- Хорошо. - ответил Отто. Минуту посомневался, однако все же добавил. - Мое имя вам знать не обязательно. Вам же лучше. Так что на такое - не обижайтесь!
- Да понимаем мы все, барин, - вздохнул Петр. - А что дальше с нами со всеми будет?
- Со временем разберемся, - отмахнулся Шмидт. - Все в руцах божьих.
Такой тезис гренадеры оспаривать не решились.
К крайнему дому подходили молча, мало ли что. Удачно, что снег под ногами оказался мягким, не хрустел.
Изба оказалась жильцами покинутой. И непонятной. Вроде не господская. Но печка добрая, с кирпичной трубой и железными прибамбасами - от вьюшки до кочерги. Хотя и давненько не топленая. Рамы заделаны пусть местами побитыми, но стеклами. Посуда на кухне - иные мелкопоместные дворяне обзавидуются. Несколько кроватей, одна из них железная. Шкафы со вполне достойной, но брошенной хозяевами одеждой. Вполне может быть, жилище выкупившегося на свободу состоятельного крестьянина. Но во дворе нет ни конюшни, ни коровника, иных подсобных и крайне необходимых в подобной усадьбе строений.
- А вот барин книжка какая-то ... с картинками ..., - Петр поднял из-под стола завалившийся туда, скорее, журнал. Присмотрелся. - И вроде Петровская площадь нарисована. Это же Сенат?
Месяц светил вовсю в незанавешенные окна, и всё было ясно видно, словно сейчас не декабрь, а июньские белые ночи. Озноб прошел, в доме, очевидно, было холодно, но никто не мерз.
Шмидту вообще стало спокойно и комфортно, будто все его проблемы решены, и впереди ждет только доброе и хорошее.
Гренадер пошевелил губами, пробуя прочесть название, повел носом. Признавая свое поражение, передал книгу Шмидту.
Картинка была только на обложке. Там орудия расстреливали выстроившееся перед ним пехотное каре. И вполне угадывалась как эта самая площадь, с которой они только что спаслись, так и абрис Петропавловского равелина на заднем плане.
Отто полистал страницы. Все выше подымая брови, вчитывался в написанный странным языком, но все же понятный текст.
- И что там? - заинтересовались неграмотные братья.
Шмидт глянул на год издания.
Кашлянул. Еще раз пролистал страницы, перечитывая наиболее примечательные места.
Еще раз кашлянул. Внимательно осмотрел обстановку в избе, останавливая взгляд на непонятных предметах. Коих внутри хватало.
Решился.
- Ну, похоже, все же мы не зря туда выходили. Это, как ни странно, предположу ...
Замер.
На грани восприятия появились посторонние звуки...
*
... Скрип снега. Позвякивание железа. Негромкий, пока непонятный, но, очевидно, говор. И еще что-то неузнаваемое, ворчанием-громыханием, еще дальше, совсем вдалеке.
Люди.
Несколько.
Скорее всего, с оружием.
- К бою! - скомандовал Шмидт. Лучше быть готовым ко всему.
Гренадеры перехватили ружья, привычно стали их заряжать.
Отто вытащил пистоль, стал сбоку от окна, хоронясь, глянул буквально одним глазом.
На дороге, что шла в десятке саженей мимо дома, четыре человека. Уже совсем близко.
Первый, самый крупный, тащил-поддерживал второго, хромающего на опорную сторону и закинувшего руку за спину товарища. Дальняя его рука была примотана-прибинтована к туловищу. Вслед за ними шел почти впритык третий. И замыкал шествие самый маленький, с двумя странного вида ружбайками на ремнях, одна за спиной, другая в меховых рукавицах с отдельным местом для указательного пальца.
Кроме второго, все одеты примерно одинаково, в полушубки, валенки и ушанки. А вот раненый нарядился в шинель серо-зелёного цвета, кепи с опущенными ушами и высокие ботинки. И рука у него была, скорее всего, за кисть в перчатке все же крепко привязана к поясному ремню. Так, чтобы он ею свободно действовать не мог.
Кроме того, у третьего перебинтовано лицо вверху, от края шапки по самый рот. Он шел вслепую, ухватившись за одежду самого крупного. А замыкающей была, судя по фигуре и походке, видимо, женщина.
Переговаривались трое, сходно одетые. Тот, что в шинельке, молчал, запаленно отдышиваясь.
- Не оторваться, - хриплый мужской голос.- Я ведь слышу, ганомаг уже где-то в километре, и догоняет. Не уйдем.
- А сразу в лес? - это тот, что самый крупный.
- По снегу, да с раненым и слепым? И пехом догонят, они-то свеженькие. Заслон надо оставлять, другого выхода нет. Это единственный шанс пленного доставить.
- Я готова! - звонкий девичий голосок.
- Ну да. - неохотно согласился, видимо, старший. Добавил. - Михаил единственный, кто этого унтера может до заимки дотащить. А в заслон станем мы с тобой. Два "папаши", пока из одного стреляешь, я второму диск наощупь заряжаю. И гранаты. Не удержим, понятно. Но пока с нами справятся, со своими потерями разберутся, дом обыщут, у Михи есть шанс до сворота успеть и по болоту оторваться. Там всего две версты до островка, где наши встретят. Часа полтора ему, если без прицепа со мной, ходу отсюда. Нам хотя бы треть этого времени выиграть. И, считай, свою задачу выполним.
Замолчал, отдыхая от длинного монолога.
- Это как, мне без командира и переводчицы возвращаться? - возмутился, вклинился в паузу крупный. - Рацию потерял, еще и вас на смерть оставлю? Лучше вы уходите, я прикрою!
- Отставить, сержант Федотов! - вроде и полушепотом, а вроде и рявкнул старший. - Оля его не утянет, а я вообще балласт. А этот "язык" нам сотню, а то и больше, жизней спасет. Наши - того стоят. Иди, Миша, и живи за нас. А мы ... может и выкарабкаемся как-нибудь. Бог не выдаст, фрицы не ... разберемся с ними как-нибудь, из засады-то.
- С ганомагом? - недоверчиво переспросил крупный. - Может, лучше все вместе? В три ствола, как-никак, сподручнее.
- Не могу я так пленным рисковать... - прошипел командир. - У тебя мой ТТ и одна граната. Так что впееерёёд! Если увидишь, что вдвоем не получается, вали фрица ... и сам уходи. Хоть доложишь, что не справились, пусть новую группу высылают.
- Всё! - скомандовал слепой, прислушиваясь к отдаленному ворчанию непонятного механизма за своротом дороги. - Время вышло. Отдохнул? А теперь пошел! Без разговоров!
Михаил протяжно вздохнул. Потоптался на месте. Потом все-таки нехотя двинулся вперёд утягивая с собой привязанного к конвоиру и почти повисшего на его плечах пленника.
- Мы ...куда? - деловито спросила девушка. - В этот дом? Самый первый который? Сейчас гляну, что там.
Кивнула на хату, в которой таились пришельцы.
Шмидт, ничего не объясняя, притянул к себе попутчиков, быстро напялил шапку.
Шепнул.
- Тихо. Ничего не говорим, ничему не удивляемся. Они нас не увидят. Потом всё объясню.
У гренадеров, уставших от преследовавших их с самого утра сюрпризов, сил и желания возражать не было.
- Нет, на первый самое большое внимание будет, лучше где подальше. - поправил старший. - И поближе к дороге, чтобы попробовать бронетранспортер гранатой сразу накрыть. А потом ты их "метлами" в упор накроешь.
Двинулись вслед уходящей, обнявшейся, словно лучшие друзья, парочке. Девица впереди, раненый, уцепившись за оружие на её спине, следом.
Уже на расстоянии услышалось.
- Как же мне невовремя-то по шарам прилетело! Ну как назло, а...
Полсотней саженей дальше свернули к близко стоящему с дорогой дому, угрюмо уставившемуся на мир выбитыми проемами окон. Завозились там, обустраиваясь. Через минуту маленькая фигурка выскочила с веником, замела ведущие к крылечку следы.
*
- Война что ли какая, ваше благородие? - отмер и решился поинтересоваться Петр. - Вишь ты, как мы, гренадеры, и гранады у них тоже есть! И даже Федотов, как мы ...Но ток девки почему-то воюют.