На завтрак снова был кисель. На этот раз вишневый. Он был лучше прочих - смородинового, сливового и плодово-ягодного, потому что в нем было меньше похожих на огромные соплюхи уплотнений. Не только Анюта, почти все дети из младшего отряда вылавливали неразварившиеся, иногда с белыми сахарными прожилками, малиновые, лиловые или оранжевые комки и выкладывали их на донышки опустошенных от каши тарелок. Зачастую черенками ложек достраивая на стекле оплывающие холмы-скульптуры или рисуя картинки - стилизованные силуэты людей, животных, дома или сюрреалистические фигуры, что привели бы в восторг любого детского психиатра.
Вот с кашей в летнем лагере был порядок. Крикливая толстуха тетя Марта и её помощница и племянница Катя варить каши умели. Они получались на загляденье - хоть овсяная, хоть рисовая или гречневая, даже перловая и манная. Может быть, потому, что поварихи были женщинами добросовестными, для подопечных детишек молока, масла и сахара не жалели, клали сколько надо. А кисель готовили из купленных на продуктовой базе брикетов, чего же ждать от полуфабрикатов? Напиток даже пах неправильно, не живыми ягодами, фруктами и цветами, а крахмалом и немного химией, словно кола какая-то. Спрайт, пепси, фанту и прочие магазинные искусности Анюта не любила. Лучше развести минералку, или даже очищенную фильтром воду из-под крана с бабушкиным вареньем, хоть малиновым, хоть черничным, чуть охладить, и пей от пуза! С пряниками или хрустящим, посыпанным сахаром слоистым печеньем. Когда все это дома бывает, конечно.
Девочка собрала с разрисованных сиреневыми бутонами краев тарелки теплую вкусную размазню, облизала ложку. Подумав, отщипнула ароматный мякиш от выложенной горкой в центре стола каравайной поленницы, обтерла донышко, положила добычу на язычок, смакуя, пережевала вкусность, проглотила. До полдника еще очень много времени, а денег покупать перекусы в магазинчике, в отличие от родителей других детей, папа не оставил. Перехватывать же еду у сердобольных поварих, или, как это делали мальчишки, забирать с собой поджаристые хлебные корочки Аня стеснялась.
Кисель уже покрылся застывающей корочкой, но это было не страшно. Взболтать все большой стальной ложкой, и верх согреется, растворится в общей массе. Анюта тщательно выловила все комки, подавляя позывы к тошноте, выложила на тарелку. Напитка в стакане осталось на три четверти, это здорово! Взяла с общего блюда приглянувшуюся булочку с поджаристым до коричневого цвета бочком, стала по чуть-чуть откусывать мягкую, еще теплую сдобу, и запивать её негустым вишневым напитком. Пах хлеб так вкусно, что казалось, закрой глаза, и голова закружится от восхитительного аромата! Но кисель и булочка очень быстро закончились. Подобрав с ладони крошки, Аня грустно осмотрела стол. Есть было нечего. Конечно, можно было, как это делали наиболее нахальные старшие ребята, подкатить со стаканом к раздаче. Катя охотно зачерпнет со дна кастрюли остатки киселя, пока он есть. Но, во-первых, Анюта стеснялась. А, во-вторых, на дне как раз и было очень много нелюбимых ею загустений.
Периодически клюющая носом, постоянно вялая с утра веснушчатая Маша взяла с блюда последнюю булочку. Мальчишки развалили хлебную поленницу и разобрали корочки. Из-за одной тихо, чтобы не слышала воспитательница, сорились Игорь и Олег. Они выпучивали глаза, пытаясь запугать соперника, ругались междометиями:
- Ты...
- Сам ты...
- Отдай, я первый его взял!
- А я первый приметил, сразу, как сел!
- А я как вошел!
Тянули, вцепившись в кусок, каждый на себя огромный в детских ладонях ломоть, выкручивали его в разные стороны, отчего крошки сыпались на край простыни, на шортики, пока оба не сверзились со стульев и, обнявшись, как влюбленная пара, не укатились под стол.
- Это что такое? - наконец заметила непорядок Ира, - Слонов, Кольцов, а ну двое ко мне!
Багроволицые буяны одновременно выпустили предмет раздора, отчего взъерошенный ломоть упал на пол. Стали перепихивать его друг другу, затем дружно забыли про хлеб и бросились выкарабкиваться из-под стола, чтобы первым успеть пожаловаться. Причем Игорь, получивший от соперника не сильный, но обидный пинок, уже ревел, что было вполне нормальным для семилетнего ребенка.
Воспитательница разобралась в ситуации и приняла соломоново решение - лишить обоих сегодня купания, отчего захлюпал носом и Олег. Плескаться любили все, и это наказание было серьезнее, чем запрет на просмотр мультиков. Тем более что дисков было всего с полдесятка, и все фильмы были просмотрены уже раза по два.
Пока дети, окружив Иру, сопереживали каждый своему приятелю, Анюта убедилась, что никто на неё не смотрит. Быстро нагнулась. Подобрала хлеб и положила в полотняную сумочку, что постоянно носила с собой. Там у неё были самые Главные Ценности. Несколько пластмассовых браслетиков и колец, три принцессы Барби из шоколадных яиц, детский набор косметики, маленький фонарик, лазерная указка, еще кое-что по мелочи и самое важное - набор фломастеров и цветных карандашей. Были еще мелки, но они стерлись в первые дни смены. Рисовать Аня любила больше всего. А больше всех она любила папу. И впервые рассталась с ним так надолго. Уже третьи сутки, и каждый из них казался девочке вечностью.
Конечно, кушать подобранную с пола корочку Анна не собиралась. Но она познакомилась с готовыми помочь ей друзьями. И хотела их угостить. Это были не люди, потому вопросы гигиены девочку совсем не интересовали.
- Так, звездочки, выходим, строимся! - скомандовала Ира.
Звездочками она назвала отряд в первый же день, как выяснила, что в группе тринадцать человек. Шесть мальчиков и семь девочек. Воспитательница была студенткой-астрофизиком и сказала, что все вместе они составляют созвездие Большой Медведицы. И теперь у каждой девочки будет еще одно, тайное, только для своих, прозвище. Как у звезды из небесного ковша. Мальчишки поначалу обиделись, но Ира их успокоила, разрешила взять клички любимых героев и пообещала среди своих называть их только так. Анюте досталось имя Алиот. Еще Ира пообещала показать каждой её звезду на небе, но первая ночь была дождливой, а ко второй воспитательница про свое обещание забыла. На третью ночь Аня оставаться в лагере не собиралась, и на то у неё были самые серьезные причины.
На полянке перед крыльцом группа чуть потолкалась, разбираясь, кому с кем идти. Как всегда, мальчики стали с мальчиками, девочки с девочками. Анюте никого не досталось, и она поплелась хвостиком в конце шумной колонны.
Спальня младшего отряда стояла в углу лагеря, сразу за ней возвышался высокий, вровень с крышей, забор, за которым рвался в небо сосновый бор. Дальше, всего в сотне шагов, шумела речка, облизывающая песчаный пляжик с огороженным сеткой лягушатником для самых маленьких.
От столовой до ставшего уже домом корпуса докатились быстро, по дороге шумно обсуждали, какой мультик смотреть до обеда, ссору Игоря с Олегом и кто прав, кто красивее, Ариэль или Белоснежка, лучше летает, Поттер или Питер Пен и массу столь же интересных и важных проблем.
Загнав детей с солнышка на еще прохладную с утра веранду, Ира закрыла её на защелку и отправилась на планерку обсуждать программу сегодняшнего дня. С одной стороны протянувшейся во всю длину корпуса застекленной террасы были двери - в мальчиковую и девичьи спальни, комнату воспитательницы, два совмещенных санузла. С другой нависали скрученными ветвями березы и торчали обрезанные до уродливых обрубков тополя. Березы были не такими страшными, как ночью, но тополя продолжали источать боль, и их души даже сквозь дневной тополиный сон грозили Анне.
Малышня рассыпалась по дощатому настилу. Вскрывали многочисленные шкафы у стенок и вываливали на пол игрушки. На стоящий на темной тумбе у торцевой стены большой телевизор с ДВД-плеером вожделенно косились, но запустить мультики никто не решался, хотя многие умели это делать. Если поставить сторожа, воспитательницу можно было углядеть издалека и вовремя аппарат отключить. Но, во-первых, кто согласится смотреть не на экран, а на кирпичную дорожку? И, во-вторых, среди семилетних ябед хватает. Для этого возраста мнение старших важнее, чем отношение группы.
Девчонки, как всегда, сгруппировались с куклами в левом углу, мальчишки заняли в центре и справа площадь раза в три поболее. Резво передвигались на карачках с машинками и танками, самолетами и вертолетами в высоко вытянутых руках пикировали сверху, выстраивали рядами солдат, монстров, инопланетян и тут же бомбили их ряды пластмассовыми битами или ладонями с зажатыми в кулачках любимыми героями. Даже раздорщики, похоже, помирились. Олег, немного подумав, одобрительно кивнул, когда Игорь стал пристраивать виадук к начатой им железной дороге.
Анюта осталась одна. В куклы она играть не любила. Больше всего девочке нравилось рисовать. Только когда она творила, на бумаге ли, на асфальте, вокруг неё собиралась вся группа, сопела через плечо, подсказывала, что еще добавить, восхищалась, завидовала. И еще минут пятнадцать, пока дети не переключались на новое событие - пролет возмущенно трещащей сороки, быстро вспыхивающую и гаснущую ссору, новую предложенную Ирой игру, Аня чувствовала себя принцессой.
Рисовать было нечем. Мелки кончились в первый день, заточить как надо карандаши девочка не смогла, а к Ире подойти с такой просьбой стеснялась. Фломастеры от чрезмерного употребления почти стерлись и их надо было беречь.
Кроме того, имелось очень неотложное дело. Анюта села в угол на маленький стульчик, привалилась к стенке, закрыла глаза. Со стороны казалось, что невыспавшийся ребенок задремал. Было не очень понятно, почему она это не сделала на мягкой кроватке в спальни, где уже умащивала под голову ладошки соня Маша? Аня же не спала. Она восприняла обретенным в последнюю ночь чувством пространство комнаты, где возились дети. Отодвинула их в своем сознании очень далеко. Отвлеклась от шума и бездумной плещущей из мальчишек энергетики. Скользнула новым для неё пониманием вниз. Почувствовала рассохшиеся половицы, сквозную щель между ними, легкую гниль внизу, ближе к земле. Затхлость подполья. Содрогнулась, снова "увидев" высохшее тельце птенца, обогнула трупик Злой Кошки. Расширила пространство восприятия и почувствовала коллективный разум своих новых друзей. Муравьев. Восприняла "нижний" мир их глазами - огромное пространство под корпусом, где прожили тысячи поколений муравейника. Попыталась передать им свою тоску, боль разъединения с родным существом, огромное желание увидеть папу. Шестиногие малыши её вспомнили и послушались. Боевая колонна из сотни муравьишек выстроилась и потекла останавливаемым только смертью потоком к задней стене веранды, чтобы оттуда дойти до города, квартиры Анюты. И хотя бы через свои рецепторы дать возможность девочке почувствовать отца. Ей очень, очень нужна была связь с самым родным для неё человеком. Потому что без этой помощи девочка могла не дожить до следующего утра. Аня крошила хлебные крошки в щель, аккуратно ладошкой сгребая и отправляя вниз муравьям все, что попадало мимо. За оконным стеклом, совсем рядом, шумела береза. Такая красивая и милая днем, такая страшная ночью...
... Так повелось, что Аня до смерти бабушки спала вместе с ней в зале. Папа ночевал в маленькой комнате, а мамы у девочки не было. Она умерла во время родов. Иногда бабушка говорила, что мама сейчас живет на небе и оттуда смотрит на Анюту. Иногда ругалась, называла покойную дочь несостоявшейся ведьмой. И говорила, что её беспутная наследница могла бы остаться жить, если бы пожертвовала ребенком. Но несмышленая дурочка решила рожать. И умерла, оставив младенца на старенькую мать и мужа. Но хоть с папой тебе повезло, если что, он тебя не бросит, говорила бабушка и гладила трясущимися руками волосы девочки. Потом почему-то плакала, и тогда Аня начинала реветь вместе с бабушкой. Они славно рыдали, тесно обняв друг дружку. Потом вместе и одновременно успокаивались, и так нежно было сидеть на бабушкиных коленях, прижавшись к её огромному теплому родному животу. А затем гулять в парке. Бабушка тратила на Анюту свою небогатую пенсию, покупая аттракционы, детские журнальчики - "Принцессу", "Дисней", "Витс", или просто воздушные шары, настоящие, те самые, что рвались в небо, и мыльные пузыри, и вкусно пахнущий попкорн, и киндер-сюрпризы. А если не было денег, то тогда перебирались на кухню, и бабушка разводила морс из брусники или смородины. Пекла вкусные, рассыпающиеся во рту творожники, посыпанные сахарным песком печенюшки, или блины, которых можно съесть очень много, если брать чуть остывшими после сковородки и макать в сметану, малиновое и земляничное варенье, растопленное сливочное масло.
Бабушка умерла поздней весной, два месяца назад. Сначала она долго болела. Ночью иногда сильно стонала, и Анюта просыпалась, толкала вялое тело, чтобы бабушка проснулась, и ей не снились кошмары. Потом за старушкой приехали врачи на белой машине, и девочку из детсада в этот вечер забирал папа.
А назавтра бабушку привезли в последний раз, но это была будто и не она. Словно манекен раскрасили под знакомого и родного человека и положили в обитый черным крепом ящик. Было очень много разных людей, знакомых, полузнакомых и незнакомых, потом гроб унесли, в зале накрыли стол, и Аню увели спать к соседям. Постелили на полу, вместе с приехавшими в это день детьми родственников. Двоюродные сестренки-погодки долго рассказывали про сельскую жизнь, шкодливую козу Нюрку, суматошных бестолковых куриц, корову Глафиру, дающую сладкое молоко, летние ночевки на сеновале, и все это было так интересно и вкусно, что девочке тоже захотелось немного пожить в далекой сибирской деревне.
А утром был семейный совет. Анюте сказали, что она может уехать вместе с теткой и кузинами. Папа приезжать к ней будет, но не очень часто, потому что у него работа в городе. Девочка представила, что вслед за бабушкой потеряет и отца, и так зарыдала, что все бросились наперебой её успокаивать и объяснять, что без её согласия никаких решений приниматься не будет. Потом словно обрадованная отказом Алены тетка с детьми уехала, и они остались вдвоем в прибранной и без бабушки уже немного чужой квартире.
Папа постелил дочери в зале. Поставил ей мультфильм про Золушку, под который девочка задремала. Ночью Аня проснулась, потому что захотела в туалет. Она лежала одна на широкой кровати в огромном пустынном зловещем зале. Сквозь оконные вуали лился мертвенно-бледный свет уличных фонарей, и прямо в глаза девочке с темного неба скалилась хищной пастью испятнанная заразной болезнью Луна. Щупальца теней от ветвей деревьев ползли по стенам к постели, забирались на одеяло, тянулись к лицу, словно стремились прокрасться к горлу и вцепиться в него.
- Папа, - пискнула Анюта, чувствуя, как её окружают чудовища.
ОНИ пока не догадывались, где находится девочка, и на помощь надо было звать тихо-тихо, чтобы зло не услышало и не добралось до жертвы быстрее, чем придет отец. Еще ребенок знал, что нельзя показывать свой страх, потому что от этого ЗЛО становится только сильнее и приобретает власть над человеческой душой.
- Папа, - срывающимся голосом чуть громче позвала девочка. Отец не слышал. Возможно, его не было в квартире. Или даже в живых. Наверное, чудища уже добрались до него, и он теперь вместе с мамой и бабушкой смотрит на Аню сверху, с небес. И помочь ничем не может. А может быть, в мире совсем не осталось людей, и Анюта стала последней из человеческого племени. И если не суметь спрятаться, затаиться до солнечного утра, то заберут и её.
За окном прошуршала шинами по мокрому шоссе запоздавшая машина, бибикнула, и страхи в ужасе рассыпались, на время разбежались по темным углам.
- Папа! - громко крикнула Аня, поставив все на этот зов. На этот раз отец услышал. Завозился за стеной, прошлепал голыми пятками по полу, щелкнул выключателем в прихожей, залил зал спасительным ярким светом, встал в проеме двери.
- Что случилось?
- Я в туалет хочу. - Со стыдом призналась Анюта. - По-маленькому.
- Ну, так иди!
- Я боюсь.
- Ну, так я здесь постою, пока не сбегаешь.
Аня соскочила с кровати, шмыгнула мимо отца к санузлу, затем в ванную, ополоснула руки. На обратном пути схватила папу за кисть, умоляюще заглядывая снизу в глаза, сказала:
- Не уходи. Мне страшно.
- Да я рядом, - сонно пробормотал отец, - Посижу с тобой, пока не уснешь.
- Если усну, ты тоже не уходи. Мне очень страшно.
Отец вздохнул. Пожал плечами.
- Хорошо, я только свое одеяло возьму.
- Я с тобой! - требовательно сказала Анюта. Держась обеими руками за запястье отца, потому что боялась - выпустишь папу, и он исчезнет, сопроводила в маленькую комнату. Когда вернулись в зал и улеглись, вцепилась ему в плечо. Проснулась утром, когда мужчина зашевелился от писка будильника. В комнате было уже светло, потому девочка выпустила отца, отвернулась и подремала еще чуть-чуть. Пока папа не включил мультики и не стал её тормошить. Девочке пора было идти в сад, а ему - на работу. После этого папа стелил спать себе вместе с дочерью, хотя, Анюта чувствовала, почему-то все это ему не очень нравится. Девочка не хотела даже чуть-чуть огорчать единственного оставшегося в её жизни родного человека, но спать одной было еще хуже. Просыпаясь ночью рядом с отцом, она все равно боялась. Было страшно по темноте идти до туалета, и потому приходилось будить папу. Тот включал настольную лампу, Аня быстро бежала к санузлу, по пути включая свет везде, где могла дотянуться. Больше всего её ужасал открытый темный зев кухни, откуда из-за угла или блестящего холодильника всегда готов был наброситься кто-то очень нехороший. Потому на обратном пути она ускорялась, подпрыгивая и шлепая по выключателям, спасалась от преследующей по пятам тьмы. Прыгала на кровать и зарывалась с головой под одеяло. Когда отец гасил лампу, замирающим от только что пережитого страха голоса просилась:
- Можно к тебе в гости?
Дождавшись разрешения, просовывала под соседнее одеяло руки, хваталась за поросшее мягкими волосиками предплечье и только после этого засыпала. Утром просыпалась одна в теплой постели под журчание речи Русалочки или Золушки, смотрела мультик, умывалась, завтракала шоколадными шариками с молоком, потом папа относил её на плечах в детсад, откуда забирал только к вечеру. Они ужинали, всегда в одно и тоже время и всегда за просмотром любимых передач, "Такси" или очередного семейного сериала. Потом папа читал или занимался иными своими делами, Анюта рисовала. За просмотром "Спокойной ночи, малыши" пила подогретое молоко с медом, потом купалась в ванной. Завернувшись с головой в одеяло, высунув из него только нос, чтобы дышать, и глаза, чтобы видеть экран, переживала неприятные полчаса, когда на улице было уже темно, а папа был еще в ванной. А с утра начиналось все сначала. Лучше всего было в выходные. Отцу не нужно было на работу, и они хорошо высыпались. Ходили в кино, когда там были мультики, в другие дни в развлекательный центр или парк, где папа покупал Ане столько аттракционов, насколько хватало денег. Иногда приобретал детские журнальчики, и тогда по вечерам Анюту учили читать. Осенью девочку ждал первый класс.
Ссорились они только из-за того, что девочка много и везде рисовала. Иногда забывалась и черкала в журналах, или на полях книг, что отца очень огорчало. Аня оправдывалась, что больше не будет, но потом под рукою не оказывалось бумаги, а на кровати валялась очередная папина книжка, и на длинных полосках обок текста было столько места для украшения листов затейливой вязью иногда непонятных для самой девочки рисунков! Еще папе не очень нравилось, что они вместе спят, но Анюта надеялась, что он привыкнет. Или, может быть, со временем она перестанет трусить темноты и ночи. Взрослые же этого не боятся? По крайней мере, девочка думала так до тех пор, пока в их жизни не появилась Татьяна.
Первый раз она зашла к ним в субботу с огромным медовым тортом, и поначалу Ане очень понравилась улыбчивая светловолосая женщина. Но потом та стала появляться все чаще. Иногда забирать девочку из детсада. Даже ночевать в их квартире, в соседней, прежде папиной комнате. Отец все больше времени проводил с этой тетей, даже дома частенько разговаривал только с ней, не обращая внимания на дочь, что той совсем не нравилось. И, наконец, произошло это. Анюта увидела ЗАПРЕТНОЕ. То, чего она не должна была знать. Из-за чего папа и отправил её в летний лагерь. Будь Аня постарше, она бы употребила более точный глагол. Сослал.
Правда, он объяснил причину иначе:
- Чтобы ты почувствовала себя взрослой. Ты в этом году в школу идешь, пора уже приучаться спать одной! А там вместе с тобой будут еще семь девочек, твоих ровесниц, которые ничего не боятся. Неужели только ты у меня такая трусишка?
Он обманул. В спальне было восемь коек, но девочек, кроме Ани, всего шесть.
... Муравьишки выбрались из-под дома и ручейком направились к забору. Анюта их глазами видела огромные травяные джунгли, поросшие белым колонны одуванчиков, бурелом упавших из-за забора желтых пахнущих смолой иголок. Насекомые спешили, как могли, но все же передвигались очень медленно. Аня засомневалась, что маленькие помощники до ночи поспеют к дому отца. У неё были еще друзья, гораздо крупнее. Но для общения с ними нужно было выйти из закрытого корпуса.
По крыльцу застучали босоножки. Щелкнула щеколда, и на веранду ворвалась Ирина.
- Ну что, мои маленькие, как дела? - Прощебетала она. - Радуйтесь, врач разрешила после сончаса купаться!
Переждала бурю восторга, косясь на помрачневших Игоря и Олега, добавила, - наказанные тоже могут присоединиться, но если помогут остальным убрать свои игрушки! А теперь всё по шкафчикам, сейчас по телевизору начнется хороший фильм про Буратино, но пока не будет убрано, телевизор не включу!
В веселой суматохе всеобщей уборки Аня выскользнула за дверь. Пригнувшись, чтобы её не было видно, стараясь не касаться стволов деревьев, пробежала вдоль стенки за дом. Души дерев спали, и они совсем не казались грозными. Ни изогнутые березы с содранной на высоту человеческого роста берестой, ни обрезанные со всех сторон обрубки тополей. Но девочка знала их истинную сущность и чувствовала голодные взгляды, которыми её провожали молчаливые великаны.
Это случилось в первую же ночь. Анюта проснулась ночью от позывов в животе. За ночь ей хотелось в туалет два-три раза, и переезд в лагерь ничего не изменил. За окнами было темно. Чуть дальше, за оградой, неспешно переговаривались между собой высокие мачтовые сосны. Дверь на веранду была из непрозрачного стекла, лампы снаружи на ночь не выключали, и белый изломанный четырехугольник света падал на пол между двумя рядами кроваток, разбрызгивался по спаленке, бликовал на никелированных спинках, отражался в зеркале на стене, бутылочках с водой и соком на тумбочках. Все девочки слева, справа и напротив сладко спали. Аня немного помучалась, затем поняла, что идти все равно придется, завернулась в сложенное в ногах покрывало, нашарила тапочки и поплелась к двери. Открылась та очень легко, но сразу девочка выйти не решилась. Высунула носик, внимательно рассмотрела пустынную застекленную террасу. Почти все шкафчики с игрушками были прикрыты. Лишь с правой стороны у одного чуть отошла створка, и потому девочка предпочла путь к дальнему, левому санузлу. За окном из темноты выступали мертвенно бледные стволы, казалось, внимательно присматривающиеся к происходящему на ярко освещенной веранде. Анюта решилась, вышагнула наружу. Ничего не произошло, и, осмелев, она поспешила к туалету. Там вообще была покойно и тепло, желтая лампочка освещала унитаз с розовым стульчаком и странную, очень короткую и высокую ванную под душевой форсункой. Девочка быстро сделала свои дела, толкнула дверь. Та открылась, с натугой словно проскрипев непонятное слово "ини-циа-ция". Девочка замерла. За недолгое время снаружи произошло что-то очень нехорошее. Словно многие злые глаза сейчас заглядывали через стекло. Безжалостные взгляды обращались к Ане с упреками, обвинениями. Стремились проникнуть ледяными неосязаемыми взором щупальцами внутрь её маленького тельца, к панике зачастившему сердечку. Разорвать его в мстительном пароксизме. Ребенок понял - чудищами стали деревья. Духи дерев, помнящие все нанесенные людьми обиды. Боль ободранных листьев, сломанных веток, освежеванной коры, спиленных стволов. Миллиарды аутодафе и неоправданных жестокостей. Они наконец-то увидели человека с неогрубелой, незащищенной душой, которому могли отомстить и не хотели упустить случая, разобраться хотя бы с одним из миллионов своих мучителей. Анюта стала отступать под физически ощущаемым ею напором, из последних сил стараясь не допустить в себя нечеловеческого, потому что оно означало непонятное, невыносимое, ужасное. Может, смерть, может, сумасшествие. Духи деревьев голодными сущностями вцепились в ребенка, стремились вытянуть из него душу, тепло, жизнь. Теснимая скользящими сквозь мертвенный свет ламп тенями испуганная девочка уткнулась спиной в косяк и обвалилась, как в гроб, в спальню. На возвратном движении дверь прищемила оставшуюся на веранде ступню, словно кто-то из чудовищ там, снаружи, вцепился в неё и хотел вытащить ребенка к себе. Там же, на веранде, осталось и покрывало. Аня быстро втянула ногу внутрь и без сил привалилась к стенке. За окном осуждающе прошумели сосны. Спотыкаясь и пошатываясь, как больная, девочка добралась до своей кроватки, спряталась под одеялом с головой. Слезы катились потоком.
- За что они так со мной? Я им ничего не сделала! Они такие большие, а я маленькая!
- Сделала-сделала, - возражали сосны. - Или сделаешь. Деревья тоже ни в чем не виноваты перед людьми, а как вы к нам относитесь?
Заснула Анюта только под утро, когда за окном стало светать. И снилось ей, как огромные зеленые великаны смыкаются над ней, такой маленькой и беззащитной. Как маньяки-хирурги, что готовят вивисекцию бессловесной животине. Склоняются все ниже, перекрывая кронами свет, и становится темно, душно и тесно, словно это могила, из которой уже не выбраться. И никогда Аня не увидит ни папу, ни Солнца, ни даже соседей по двору. Вообще ничего, кроме этой вечной, всеохватной темноты. Проснулась девочка позже остальных и с позором, поскольку выяснилось, что она описалась прямо на простыни, чего с Анной вообще в жизни раньше не случалось. По крайней мере, сколько она себя помнила. Ира осуждающе покачала головой. Белье сменила, но поставила под кроватью ночной горшок, после чего с Аней не то чтобы дружить, разговаривали все через губу. А как вести себя с малолеткой, которая до сих пор писается? Зато отпала необходимость ходить ночью в туалет.
Днем деревья были совсем другими. Они обступали корпус по фронту веранды и с боков, еще несколько молоденьких березок тянулись вверх под окнами спален. Там же, почти в самом углу замыкаемой высокой оградой полянки, у расщепленного основания березового пня жила подружка девочки. Маленькая мышка.
Анюта присела у пенька, раскрошила половину хлебной корки. Закрыла глаза, скользнула частью своего сознания в норку, позвала, почувствовала ответный отклик от дальнего, за забором, выхода из подземного домика. Через полминуты из почти незаметной в траве щели высунулся любопытный дрожащий носик. Потом на белый свет выбрался симпатичный комочек в серой шубке. Девочка попросила разрешения погладить новую подружку. Легкими движениями кончиков пальцев коснулась мягкой горячей шкурки. Обнюхав подношение, мышка, как белка, встала столбиком, ухватила миниатюрными лапками кусочек хлеба, быстро сгрызла его, потом следующий. Еще один. Пока зверек не насытился, девочка не пыталась с ним общаться, поддерживала только опекающий, теплый эмоциональный мостик между собой и мышью.
- Мне надо видеть папу, - обратилась мысленно, уловив, что раздражающий голодный диссонанс из подсознания исчез. Передала образ большого сильного человека, излучающего силу, опеку, доброту. И направление, куда надо двигаться.
Получила в ответ сочувствие и недоумение.
- Так далеко? Зачем тебе это надо? И мне?
Аня вспомнила Злую Мертвую Кошку, что в свое время охотилась и за грызуном. Духов других загубленных людьми животных, что мстительная охотница грозилась привести следующей ночью. Передала мышке образ кухни у себя дома, где полки заполнены крупами и мукой, а холодильник другими вкусностями - колбасой, салом, ароматным сыром с пронизывающими его кавернами дырок. Неожиданно именно к сыру зверек отнесся достаточно скептично, хотя все остальное его увлекло. Грызун был стареньким и не очень верил, что переживет очередную зиму, когда лагерь пустел, и за едой надо было пробираться к выгребной яме, где зачастую дежурили приходящие из леса помышковать хорьки. А дожить бурную жизнь не в страхе и голоде, а в тепле, холе и на содержании понимающего хозяина, кто же от такого откажется? Махнув хвостиком, зверек исчез в норе. Через полминуты, Анюта это почувствовала, вынырнул за забором и пошуршал по кратчайшему направлению к городу, почти по траверсу движения выдвинувшейся часом ранее муравьиной сотни. Спустя еще немного мышка догнала ручейком катящуюся колонну, обижать не стала, хотя в другое время охотно закусывала неосторожными насекомыми. Теперь уже переселяющиеся к новому месту жительства муравьишки шли по проторенному грызуном следу.
- Огнева! Звездочка! Анна! Ты что там делаешь? - из окна выглядывала Ира. - Все уже кино смотрят, а ты что? А ну быстро в корпус!
Анюта взглянула на птичье гнездо в развилке сосны. Воспитательница ждала, а при ней к скворцам обращаться даже не стоит. Девочка вздохнула и побежала к веранде. Кино посмотреть тоже хотелось. А с птицами поговорить время она еще найдет.
Группа уже расселась по полу на принесенных из спаленок одеялах, а с экрана смешной мальчишка с длинным носом и такой же улыбкой убеждал, что он не игрушка, он живой. Разговаривал со сверчком. Аленка уже знала, что именно этот момент - совсем не сказка. Она сама научилась говорить с животными. Последней ночью...
... Проснулась от шума дерев.
- Выходи, мы ждем тебя.... - шелестели маленькие березки за окнами спальни.
- Выходи, дай нам ответ за все, - гудели корабельные сосны за забором.
- Выходи, мы здесь, заплати за свой род, - почти неслышно доносилось из-за двери на веранду.
Чтобы не слышать, девочка свернулась клубочком под одеялом, сунула голову под подушку, зажала руками уши. Стала думать о самом родном человеке. О папе. Если бы его сейчас почувствовать, ощутить, увидеть, пусть чужими глазами, между ним и девочкой тогда протянется нить силы, и ей станет значительно легче. А теперь она даже не знала, где он. В зале или маленькой комнате, один или с тетей Таней. Что тоже, оказывается, боится спать одна, и потому к ней папа уходит ночью. И занимается тем, чего Ане видеть не полагается. Она и не хотела этого видеть. Проснулась ночью одна и от возни за стенкой. Испугалась. В полусне побрела смотреть, что происходит и где папа. Увидела. Еще больше испугалась. Так, что даже заплакала. А её же саму за это поругали. И к следующему вечеру взрослые решили отправить её в летний лагерь.
- Чтобы дать возможность наконец-то повзрослеть, - так сказал папа...
- Что с ребенком-то делают! - над Анютиной кроваткой склонилась огромная тень. Она не была человеческой, но страшно не было, потому что пришла бабушка.
- Что от мужиков-то ждать, и двух месяцев не прошло, как умерла, а он уже девку в дом привел. А вы что на ребенка накинулись? - Стала ругаться бабушка на деревья. - Она маленькая еще, вырастет, не враг вам будет, вам не стыдно?
- Мы уйдем, - шептала в ответ листва, - но ты тоже уходи, старая ведьма. Мы не будем её трогать, но и тебе здесь делать нечего.
- Ладно, нимфы, договорились, - хмыкнула бабушка, - но если кто из вас попробует до неё дотянуться, будет иметь дело со мной.
Тень над кроваткой растаяла, и в спаленке стало тихо и пустынно. Аня выглянула одним глазом из-под одеяла. Вокруг неё беззаботно спали девчонки, и деревья за окном были совсем обыкновенные. Сорванец ветер трепал кроны, шлепал с разгона ладошками по стволам, и ничем зеленые великаны ответить не могли. Анюта сунула ноги в тапки, прошлепала к двери, выглянула на веранду. Здесь тоже все было спокойно и сонно. Тополя и березы обреченно и устало шелестели за стеклом. Их было жалко, таких изувеченных и несчастных. Девочка гордо прошествовала в туалет. Пусть завтра все убедятся, что у неё всё нормально, так же, как у других, и заберут позорящий горшок из-под кровати.
Впрочем, на всякий случай перед выходом из санузла через дверную щель осмотрела террасу. Ничего не изменилось. Даже стало немного обидно, будто из жизни исчезла часть сказки. Без приключений Аня добралась до кроватки, тщательно завернулась в одеяло, умащиваясь на подушке.
- А ты молодец, - сквозь сон сказала соседка Маша. Повернулась на другой бочок. Сладко зевнула, пробормотала еще что-то непонятное. Аленка тоже зевнула. И провалилась в безмятежную дрему. Но ненадолго, потому что пришла ОНА.
... Скрежет когтей. Проблеск клыков. Глухой полурев-полумяв, скомкавший розовое пространство сна, где Анюта была вместе с папой, по-прежнему живой бабушкой и очень родной женщиной, лица которой девочка не видела, но знала, что это её мама. И все это сминается, исчезает в расширяющейся черной воронке кошмара, откуда выплывает хищная полусгнившая мордочка с белыми копошащимися червячками в кратерах глазниц. Злая Мертвая Кошка, какой её увидела Аня.
- Ты хотела скрыться от меня, маленькая ведьма? - Заурчала хищница - Я тебе не нравлюсь? Смотри на меня, не отводи глаз, человеческий детеныш!
- Ты ...что? - Выдохнула девочка.
- Я прожила здесь семь лет. Служила людям. Грела их постель. Ловила мышей. Позволяла себя гладить. Играла с вашими малышами. А в меня бросали камни. Привязывали к хвосту и шее всякую дрянь. Скидывали с крыши в картонной коробке. Пускали по речке на бревне, и возвращаться домой мне приходилось очень издалека. Когда я пыталась сопротивляться, меня били. Каждую зиму бросали здесь, и не всегда сторожа меня кормили. А самое главное, мои котята. Они почти все погибли. Кого, несчастных, еще слепых, утопили люди. Кто умер от голода. Многих затравили собаками. Как я могу к вам теперь относиться?
- Это не я, - попыталась объяснить Анюта, - я только что сюда приехала...
Взмолилась, - не смотри на меня, пожалуйста, уходи, я не виновата!
- Все вы виноваты, - промяукала кошка, - только с немногими из вас можно рассчитаться. Вот ты мне за все и заплатишь!
- Нет, я не хочу, я всегда вас любила...
- И деревья вы любите ... жечь, - ухмыльнулась Злая Кошка, - они-то о тебе мне и нашептали. А здесь, под домом, еще есть мертвый кукушонок, которого мальчишки выкрали из гнезда. И он умер, потому что боялся. И не смог есть хлеб, а червячков и насекомых ему не давали. И пять сдохших этой зимой от холода и голода щенков. Их маму, суку, по пьяни прибил сторож. А кто бы еще о них заботился?
Кошка стала огромной, больше девочки. Села напротив кроватки на ободранные лапы, с которых кусками отваливалось гнилое мясо. Сквозь прорехи шкуры наружу торчали коричневые ребра, по которым ползли зеленые личинки и объедали серпастыми жвалами остатки легких.
- Смотри на меня, человек, - прошипела кошка, - смотри. Я хочу, чтобы с твоей душой стало то же самое, что сейчас творится с моим телом.
Снизу послышалось шуршание, топот многих мягких лап.
- А вот и щенки, - злорадно усмехнулась кошка. Левый клык пробил разваливающуюся губу и застрял в ней. Злая Кошка помотала головой, отчего часть щеки отлетела и, превратившись в громадную слизистую гусеницу, самостоятельно уползла в угол.
- Я не люблю псов, но в этот раз решила их позвать. Не часто появляется возможность судить человека, пусть в этом участвуют все!
В черной воронке, куда свешивался облезлый, местами держащийся только на костяных суставах хвост, появились мордочки с бельмами вместо глаз.
- Человек, человек, где человек? - Загавкали щенки, - мы любим людей, мы хотим наконец-то поиграть с человеком, мы рады послужить человеку, мы не успели при жизни, это наша вина, нам плохо от этого, что для тебя можно сделать, человек?
- Вы что, с ума сош-ш-шли, - зашипела кошка, - её же надо судить, она во всем виновата!
- Люди никогда ни в чем не виноваты, - возмутились щенки, - мы не видим человека, но мы хотим ему помочь. Пусть после смерти, но мы не виноваты, что нам не удалось вырасти! Где ты, человек? Что надо для тебя сделать? Или хотя бы поиграй с нами! С нами никогда не играли люди, а нам так этого хочется!
- Прогоните её, она делает мне больно! - выкрикнула сквозь набежавшие на глаза слезы Аня.
- Кошки они такие, кошки всегда плохие, - дружно заворчали, вспомнив наследственную вражду, щенки. - А ну пошла, пошла отсюда, плохая грязная дикая тварь из дикого леса!
Кошка отпрыгнула от оскаленных мордочек, быстро уменьшилась в размерах, роняя выпадающих из неё червяков, нырнула в темноту
- Рабы, всегда рабы. - Слышался возмущенный удаляющийся мяв, - я вернусь, я еще приду. И не одна, и тебе тогда никто не поможет, маленькая ведьма!
- Пошла, пошла, - набрасывались на Анютиного врага щенки. - Человек, наступает утро, время мертвых уходит, попроси о помощи живых, ты можешь разговаривать со всеми! А то в следующую ночь мы можем не успеть, мы же не видим, куда идти, сегодня добрались только по хвосту кошки, завтра она нам не поможет тебя найти, спасайся человек, нам будет очень плохо, если с тобой что случится...
... Ты чего стонешь? - над постелью склонилась рыжая головка. Маша широко открытыми глазами испуганно смотрела на Анюту. С любопытством спросила, - что страшное приснилось, да? Завтра расскажешь?
Угадав кивок, потеряла к соседке интерес, зевнула, сделала шаг к своей кроватке, обвалилась на неё и тут же заснула. За окном светало. Словно с другой планеты, донеслось кукареканье приветствующего подступающее утро петуха, что вместе с полудесятком куриц рос при живом уголке.
Ушедший в ночь с первыми лучами солнца ужас не исчез, был совсем рядом, под половицами, готовый вернуться всего лишь через несколько часов. Анна чувствовала, как неуспокоенный дух Злой Кошки осколком утреннего тумана, темной дымкой втягивается в проваливающееся в скелетик полуразложившееся тело под верандой.
А совсем рядом, вокруг догнивающей кошки, суетились искорки теплого сознания, почти не существующие сами по себе, но вместе составляющие личность, с которой можно было общаться. Мураши. Они относились к людям, как к живущим в Верхнем мире богам, что создали для муравейника их дом-мир, спасли от снега и дождя, делились пищей, насылали бедствия и приносили благодать. Мураши обожали людей и дружили с щенками, на трупиках которых колония насекомых за весну удвоилась. Щенки были за это не в обиде и почитали муравьев родственниками, рассказывали про свою недолгую земную жизнь и делились накопленной многими поколениями псов любовью к людям. Мураши прочувствовали беду Анюты, согласились ей помочь, собрать и выслать в поход колонну. Им все равно нужно было расселяться, почему бы при этом не помочь умеющему говорить с ними человеку, за которого вдобавок так просили щенки?
По полянке прошуршала мышка. Сознание Анюты потянулось и к ней. Мышка была старенькая, несколько раз с трудом спасшаяся от когтей Злой Кошки. А теперь дух мстительного зверя по ночам тревожил её, не давал спать. Мышь согласилась помочь врагу своего врага и протянула ниточку понимания к паре живущих над головой скворцов, что не раз предупреждали её о когтистой хищнице. Аня познакомилась с птицами и немножко с ними поболтала. Нежданно обретенное умение слышать незамечаемое другими принесло не только беду, но и радость. Счастье понимания птиц, зверей, насекомых. Но девочка чувствовала, что для спасения от нимф и Злой Мертвой Кошки нужна связь с любящим её живым человеком, отцом. Подпитка той силой, что он с радостью ей отдаст. Возможность постоянно видеть папу - пусть не своими глазами. Слышать, не беда, что не своими ушами. Воспринимать, пусть даже это будет через рецепторы мурашей. А еще лучше, вернуться домой, где она станет неуязвимой для врагов на время осознания своих новых возможностей, обретения власти над духами.
... "Детям непослушным, надо жить в чулане душном", - убеждал Буратино похожий на большую мягкую игрушку и совсем не страшный паук. "Поучайте лучше ваших паучат!", - дерзил ему носатый непоседа. С веранды выскользнуть не получалось, потому как Ира сидела у самого выхода, заботливым взглядом наседки периодически окидывая растворившуюся в сказочных событиях команду.
Аня прикрыла глаза. Мышка споро спешила по дорожке между соснами, но пробежала она так мало по сравнению с огромным расстоянием до дома! О муравьиной колонне упоминать вообще не стоило, они отставали от грызуна уже стократно. Девочка потянулась к скворцам. Птицы суетились в развилке сосны, укрепляя гнездо. Сверху их зоркими глазами хорошо был виден стоящий за забором корпус, распахнутая створка в комнату Иры, смятые журналы на неприбранной кровати, звездный атлас на полу. Окна детских спален бликовали, все форточки были открыты для проветривания. Скворец спорхнул вниз, к темному проему, вцепился коготками в перекладину. Восемь стоящих двумя рядами кроваток, проход между ними.
Анюта поднялась, виновато улыбнулась воспитательнице и бочком стала двигаться к двери в спальню. На неё никто не обращал внимания, все были увлечены походом деревянного человечка с двумя жуликами в Страну дураков. "Ни горы, ни овраги и лес, ни океан без дна и берегов...", старались кот Базилио и лиса Алиса, и глупенький Буратино им верил, не слышал негодующие подсказки детей.
Птичка сидела уже на подоконнике. Склонив голову, круглыми глазами рассматривала приближающуюся девочку.
- Не бойся, - сказала Аня. Достала из висящей на боку сумочки остатки хлеба, искрошила все на крашенную белым поверхность. Скворец чивиркнул. В форточку влетела его супруга, сразу спланировала к угощению, которое они споро стали склевывать. Анюта присела на край кроватки. Пока звери едят, с ними лучше не общаться. Кроме знаков опасности, они все равно ничего не поймут. Анна закрыла глаза. И погрузилась в легкий верхний мир. Кувыркаться в воздушных потоках, жить в трех измерениях, видеть всех сверху, перепархивать с ветки на ветку. Так легко, так славно быть птицей! Если бы не зимы. И не враги. Клювики перестали стучать. Парочка была готова слушать.
- Мне надо, чтобы вы слетали ко мне домой, - объяснила Анна. - Вам же это легко и быстро! Передали моему папе, чтобы он меня забрал отсюда.
Скворцы переглянулись.
- Я буду хорошей! - заторопилась девочка, - никогда больше не буду рисовать на книгах. Стану есть макароны и ...
Она поморщилась, но все же решилась, - сосиски и пельмени.
Заторопилась, перечисляя все, на что была готова, лишь бы её забрали отсюда, - научусь читать и считать до ста, перестану плакать, не буду просить покупать новые мультики и, - Аня грустно поморщилась, но пошла на такую жертву, - киндер-сюрпризы...
- Понимаешь, - чивикнул скворец, прерывая девочку, пока она слишком далеко не зашла в своих обещаниях, - не все люди умеют с нами разговаривать. Ты первая, кого мы встретили, хотя с женой пережили уже десять зим. Твой папа нас может не понять.
- Почему? - вскинулась Аня. "Это так и есть. Он обыкновенный человек", - услышала изнутри себя подсказку. Секунду подумав, предложила.
- Тогда просто поживите у нас на балконе. Папа добрый, он вас обязательно кормить будет. А я вашими глазами на него буду смотреть, этого достаточно.
- Мы не можем отсюда надолго улетать, - щебетали птицы. И Аня "увидела" нуждающиеся в постоянной заботе три маленьких пестрых яичка в гнезде в развилке сосны.
- Я один могу слетать, но к вечеру должен буду вернуться, - быстро добавил скворец, почувствовав накатывающее на девочку отчаяние.
"Никто тебе не сможет помочь. Никто. Я приду этой ночью терзать тебя, маленькая ведьма" - зашипела снизу Злая Мертвая Кошка.
- Еще я могу кого-нибудь довезти до твоего дома, - предложил скворец, - конечно, не мышку, она слишком тяжелая. И не паука, я их боюсь. А вот какого небольшого жучка, вполне.
- А мураши, - выкрикнула Аня, - муравьев сможешь?
- Хоть дюжину, - взмахнул крыльями скворец, - лишь бы они на мне удержались и не выпали в полете.
"Дурачье", ворчала кошка, "она же человек, они враги всему живому, кому вы помогаете?"
Но её никто не слушал. Даже несмышленый дух кукушонка. Только деревья одобрительно шумели, но они не могли вмешиваться. Потому что тогда бы вернулась бабушка Анны.
Птицы выпорхнули в окно. Самочка взлетела к гнезду, а скворец спланировал за забор. К недалеко ушедшей муравьиной колонне.
"На голове его колпак, но околпачен будет враг...", - радовался за дверью уже не принадлежащий Карабасу-Барабасу детский цирк.
- Так, а теперь все строимся на полдник, - командовала Ира, - быстро-быстро, и так уже опаздываем!
В полдник кормили творожниками с изюмом и сметаной, компотом из персикового варенья. Аня маленькой ложечкой, чтобы на дольше хватило, вычерпала сладкую жижу, съела попавшую ей желтую в коричневых пятнышках половинку фрукта.
До обеда время было свободным, предназначалось для игр на веранде или на детской площадке у корпуса. Затем послеобеденный сон и всеобщая радость - купание в речке.
Анюта вместе с Женей, черноволосой Галей и очень спокойным мальчиком Артемом в песочнице играли в магазин. Смачивали песок водой, забивали в пластмассовые формы, лепили куличики, розочки, листочки. Галя стала продавцом, все остальные покупателями. Но торговля шла за настоящие копеечки, которых у Ани не было. Потому из игры она выбыла. Грустно села на крылечко. Зажмурилась на стоящее в зените солнышко. Сосредоточилась...
... Скворец осматривал окрестности с верхушки дерева на опушке соснового бора. В его перья и пух на груди вцепились жвалами и лапками с полдюжины мурашей. Влево, до самого берега катящейся в море Волги, и далеко вправо, до виднеющихся на горизонте гор, раскинулись поля. Протянулись они до березовой рощи, за которой начинались дачные поселки, незаметно для глаза переходящие в пригород. Высоко над желтым колосящимся морем кружили ястребы, и скворец опасался вылетать на открытое пространство. Перелетами, скрываясь в траве, передвигаться было не менее опасно, в поле мышковала стайка хорьков. Скворец нервно перехватил ветку лапками. Время уходило, надо было на что-нибудь решаться...
... Мышка преодолевала огромный овраг. Несколько раз соскользнула с глинистых стенок. Покрутила измазанной мордочкой. Двинулась в обход, к спускающемуся сверху вымытому из почвы корню...
... Отправившая воздушным десантом часть состава колонна мурашей продолжала марш, остановить который могло только полное уничтожение насекомых. Со своей скоростью добраться до Аниного дома они имели шансы не ранее чем через год. Но об этом не знающие сомнений насекомые даже не задумывались...
... Аня задремала. Почувствовала, как Ира подняла её на руки, донесла до кроватки, уложила, укрыла покрывалом. Снились ей папа. Ободрительно и почему-то виновато улыбающаяся бабушка. Во сне Анюта рисовала дачный домик с желтой крышей, черным клочковатым дымом из железной трубы, яблони вокруг, соседскую собаку Дымку у забора.
- В тебе сила трех ведьм, - задумчиво сказала бабушка, - твоя, нереализованная твоей мамы и полученная от меня. Ты, наверное, даже одушевлять неживые предметы сможешь...
Дым из трубы потянулся завитками к верхней кромке листа. Нарисованные яблоки падали с веток, катились вниз, соскальзывали за край картины. Дымка завиляла калачом хвоста и гавкнула...
- Обед, обед, - в спальню ворвались соседки и разбудили Аню. Цепляясь за уходящую дрему, она успела увидеть по-прежнему тоскующего на опушке леса скворца. Приближающуюся к полю мышь. Облепивших растаявший вафельный стаканчик с пломбиром муравьев...
На обед давали гороховый суп с плавающими в коричневой жиже картофелинами, кусочками мяса и морковки, тушеную капусту с нелюбимой Аней сосиской, чай с ломтиком лимона и коржиком. Анюта с тоской посмотрела на сосиску. Потом с надеждой на сидящего рядом толстячка Ваню. Спросила:
- Мою сосиску будешь?
- Давай, это дело я люблю, - оживился мальчуган. Быстро, пока дарительница не передумала, вилкой перевалил розовую добычу в свою тарелку. Подумав, предложил, - Хочешь, я тебе завтра полкиселя отдам?
Аня представила плавающие плотные комки, и её даже чуть замутило.
- Нет, - поспешно отказалась она.
- Тогда держи наклейку "Витс", ведьмочки, - Ваня протянул бумажную скрутку, - мне все равно её нельзя. Она девчоночья.
Аня беспрекословно взяла лоснящуюся трубочку, положила в висящую на стуле сумочку. Её так часто за последние двое суток называли ведьмой, что, наверное, она с полным правом могла перевести рисунок с девочкой на метле на свое плечо. За обедом обошлось без происшествий. Все помнили про предстоящее купание, рисковать никто не хотел. Ира привела отряд в корпус, убедилась, что все улеглись, и ушла, закрыв снаружи веранду. У мальчишек почти сразу же начался бой на подушках. Уставшие девочки, обняв любимых питомцев, кто игрушку жирафа, кто мягкого Пумбу, кто куклу, вели себя гораздо дисциплинированнее. Через пять минут почти все спали. Анюта сосредоточилась. Увидела скворца. Тот хоронился в колосьях недалеко от опушки, и почти прямо над его головой кружили в небе два ястреба. А совсем недалеко, в десятке метров, к ветерку принюхивался хорек. Стремился почуять, где прячется только что припавшая к земле птица.
Она не сможет перелететь поле, поняла девочка. Хорек подкрался совсем близко, и скворец не выдержал, оттолкнулся от земли, взмахнул крыльями, прыгнул в воздух, успел увернуться от подскочившего хорька и скрыться под деревьями от пикирующего сверху ястреба.
Сердечко птички билось так часто-часто, что казалось, вот-вот разорвет хрупкую грудную клетку, и Аня пожалела скворца и его будущих рискующих остаться без папы птенчиков. Разрешила лететь назад. Тем более что весь муравьиный десант был уже утерян. На мышку надежд тоже не оставалось. Во-первых, она даже до поля еще не добралась. Во-вторых, слишком много в окрестностях было хищников.
Анюта поднялась с кровати. Прихватила левой рукой сумочку с карандашами и фломастерами. На цыпочках прокралась к двери. Затем, по скрипучему полу, к соседней. Комната воспитательницы была открыта, и там никого не было. Альбома или больших чистых листов Ане найти не удалось, потому она стала рисовать на громадном белом подоконнике. Фломастеры скользили по гладкой поверхности, почти не оставляя следов. После нескольких экспериментов со всем, что попадалось под руку, Анюта приспособила для творчества свою косметичку. А также найденную ею в столешнице тушь, тени и губную помаду Иры. Птица получилась большой, в треть подоконника, и красивой. Огромный клюв, чтобы защищаться от ястребов и ворон. Большие крылья, ведь надо будет очень быстро долететь. Разноцветное, красное, лиловое, розовое оперение. Просто - чтобы было красиво. Животик пришлось разрисовывать черной тушью для ресниц, потому что все иные краски кончились.
Анюта на шаг отступила от окна, залюбовалась крылатым силуэтом. Шепнула, - ну что же ты, взлетай!
Показалось, что птица скосила на девочку светящийся серебристой пыльцой для век глаз. Но только показалось. Сон и обещание бабушки про оживление предметов и рисунков сбываться не хотели.
- Не может быть, - прошептала Аня. Там, в яркой, словно это происходило наяву, дреме все было так просто и понятно! Рисуешь картинку, и фигурки прямо на твоих глазах начинают жить! А здесь намалеванный на белой поверхности силуэт оставался мешаниной красок. Диссонирующей с аккуратной комнаткой грязью. За забором дружно качнулись сосны, порыв ветра ударил в стекло.
- Смеетесь надо мной, да? - Со слезами на глазах спросила нимф Анюта. Маленькая глупая девочка. Как она могла поверить сладкой фантазии, иллюзии, что, возможно, нашептали ей враги? Аня посмотрела на стертые до края тюбики помады, распотрошенные тени для век, разоренный косметический набор. Ира ей этого ни за что не простит. И наказание будет ужасным. Лучше всего было сейчас просто умереть. Лежать на кроватке, глядеть в потолок, и тогда бы никто не стал ругать девочку. Ведь нельзя же ругать человека, который умер?
Горе Ани скрутило её. Она уперлась ладошками в подоконник и горько зарыдала над последней своей надеждой. Слезки катились по щекам. Срывались с подбородка на примитивный рисунок птицы, которой просто не может быть. Смешивались с красками, взбухали разноцветными каплями.
Анюта поняла, конечно, надо было рисовать настоящую птицу, воробья или ворону. Тогда, может быть, что-нибудь и получилось. Она во всем виновата, не поняла, что хотела подсказать ей бабушка. А исправлять ошибки, уже не было ни времени, ни красок, ни сил. Девочка всхлипнула. Сложила вещи воспитательницы в столешницу. Взяла мохнатую тряпку, что лежала у порога. Она была очень сухой и пыльной. Аня поспешила в санузел, набрала в синее пластмассовое ведерко воды, как могла, промыла тряпку. Согнувшись под тяжестью груза, глядя в ведро, чтобы не расплескать воду, дотащилась до Ириного подоконника.
Вздрогнула. Рисунок исчез. Белая матовая поверхность была точно такой, как полчаса назад, перед тем, как Анюта вошла в комнату. Сверху раздалось металлическое звякание, словно болтали связкой ключей. Очень медленно девочка подняла голову. Вцепившись острыми когтями в деревянную перекладину. Занимая почти весь форточный проем. На Аню смотрела. Громадная разноцветная небывалая птица. С серебристыми, словно тени от век, глазами.
Птица отклонилась назад, широко распахнула зрачки. Возможно, представила, как отреагирует обыкновенный человек, если к нему подлетит подобное чудо. Да еще с ним и заговорит. Но спорить со своей хозяйкой не стала, просто подтвердила:
- Да.
- Лети к папе, скажи ему, - заторопилась Аня, - чтобы он взял меня отсюда. И что я буду хорошей, буду есть всё-всё, даже макароны, и ничего-ничего не буду у него просить.
- А если тете Тане страшно спать одной, - вспомнила она про подружку отца, - то пускай она сразу вместе с нами ложится, на кровати в зале места много.
- Только с другой от папы стороны, - по-честному, поровну поделилась она самым родным для себя человеком.
- Скажи ему, чтобы забрал меня, - напряжение последних суток снова прорвалось слезами, - а то я ночью умру, и он меня больше никогда-никогда не увидит!
Птица опрокинулась в форточку спиной, как боевой пловец в воду. Не взмахивая крыльями, будто истребитель с вертикальным взлетом, поднялась над забором. И через секунду пропала, по дороге срубив плоскостями согнувшуюся, словно пытавшуюся задержать её ветку.
Аня на цыпочках пробежала в спальню, нырнула под одеяло. Закрыла глаза, и увидела мир словно из кабины самолета. Птица мчалась, едва не задевая растрепанную вату нечастых облаков. Назад уходили сосновый бор, полоса поля с кружащими черными крестиками далеко внизу ястребами, справа приближался город и пересекающая его свинцовая лента реки. Анин дом был на другой стороне, на берегу впадающей в Енисей закованной парапетами и гранитом Базаихи. Еще через несколько минут стремительного полета девочка узнала родную девятиэтажку со школой в виде буквы "Н" слева, и недавно построенным торговым комплексом у дороги. Птица сложила крылья и спикировала вниз. Замерла, будто подвешенная на веревке, у лоджии Аниной квартиры. За двойным рядом мутных, не мытых с прошлого года окон и ажурными занавесками ничего не было видно. Птица облетела дом, присела на ограждение балкона со стороны двора. Дверь в кухню была закрыта.
- Смотри, Михалыч, это что еще за цветная ворона? - Играющие в шахматы на лавочке пенсионеры подняли головы.
- Какой попугай? Скорее пеликан, или фламинго, только откуда они в наших краях? - Не согласился его собеседник, промокая платочком случайную дождевую каплю с плешивой головы.
- Да какой богатей завез, мало ли. Вот мне рассказывали, где-то в центральном районе питон сбежал. В канализацию. Соседка снизу садится на унитаз, а оттуда такая морда! Шипит, ты что это тут прямо мне на голову гадишь?! Так у тетки, говорят, чуть ли не инфаркт был. С тех пор только на ночную вазу и ходит, унитазов боится.
- А если в гостях, - не поверил партнер, - что, тоже с горшком?
- А что? - развеселился толстый, - очень просто, ночную вазу в сумку, и вперед. Главное, чтобы за подарок не приняли да не выпросили.
Старики рассмеялись.
- Гляди-ка, а балкон-то Петровны, - вычислил плешивый. - Может, того, её душа прилетела? Посмотреть, как там зять с внучкой общается?
- Точно. - Чуть помрачнел второй. С умершей ровесницей у него были старые счеты. С полсотни лет назад он поступил с ней не очень вежливо. После чего пришлось полгода лечиться от икоты. Но сразу же позлорадствовал, - А Юрка бабу домой привел, а дочку куда-то сбыл. Ох, достанется ему от ведьмы!
- Да уж, - согласился второй. Петровну оба знали хорошо. И в её возможностях доставить неприятности не сомневались. - Может, предупредим мужика, как с работы придет?
- Смотри-ка, дождь собирается, - спохватился плешивый, - а ну давай быстро, а то сейчас ливанет. Потом доиграем!
Старики смели фигурки в шахматную доску и заспешили к подъезду. С неба падали крупные редкие капли, через минуту превратившиеся в стену почти тропического дождя. Струйка воды брызнула на крыло птицы, стекла вниз, разъела соляной кислотой перья. Птаха вспорхнула под верхний балкон, но не нашла, за что зацепиться. Порыв ветра опрокинул её вниз, плети дожди хлестнули картечью по телу, прибили к полу, растворяя творение Ани как кипяток сахарную фигурку. Через полминуты на коричневом балконном линолеуме осталась только грязная лужа. А еще через десять минут ливень закончился так же неожиданно, как и начался...
- Все дети, подъем и сразу на речку! - вихрем ворвалась в спаленку Ира. - Быстро-быстро, чем дольше собираемся, тем меньше купаемся!
Девчонки с визгом слетали с кроваток, переодевались в немудреные детские купальники. Воспитательница переместилась к мальчикам. От громкого одобрительного вопля дрогнули стекла. Аня неторопливо натянула оранжевые трусики. Спешить было некуда. После речки Ира обнаружит разоренную косметичку и надо будет сознаваться в содеянном. Анюту накажут. С ней никто не будет играть, а может, даже разговаривать. Ночью придет Злая Мертвая Кошка. Бабушка помочь не сможет, у неё договор с нимфами. А рисовать себе помощь? Нечем. Да и не успеть.
... Мышка сидела на опушке леса. Она устала, проголодалась. Рядом, в нескольких метрах, были колосья с почти созревшими зернышками. Но там же, среди них бродила смерть. Хорьки, вынюхивающие желающих подкормиться грызунов. Аня потянулась сознанием к мышке.
- Возвращайся. Все бессмысленно. Я ничего не могу сделать, а ты все равно не успеешь. А с ужина я тебе принесу хлеба. И гуляш, если ты ешь мясо.
- Гуляш, гуляш. Прогуляш у меня получился! - с обидой подумала мышка. Но ничего не сказала. Мудрые маленькие не ссорятся с большими, от которых они зависят...
... Муравьи нашли хорошее место для колонии в обвалившемся внутрь и похоронившем старого крота пне. Получали разрешение Ани и решили остаться обживать новые для них территории...
Дети выстроились на берегу, ждали разрешение Иры. Ритуал купания за два дня уже успел стать любой игрой.
- Вперед! - махнула рукой воспитательница, и группа бросилась наперегонки к воде. Разбила зеркальную гладь полутора десятком тел. Металлическая сетка выгораживала у речки всего метров десять в длину и пять в ширину, но для веселья этого хватало.
Аня добрела до ограждения. Вода здесь была ей по подбородок, и это было самим глубоким местом лягушатника. Набрав воздух, цепляясь за решетку, девочка погрузилась вниз. Может, утонуть? Это было бы лучшим способом решить все проблемы. Избежать и наказания, и ужаса приближающейся ночи. Анюта открыла глаза. Под водой она видела не хуже, чем в воздухе. Обрезанные по пояс, мелькали детские попки. Мальчишки шарили руками по дну, собирали камни. Хватали за ноги визжащих девчонок. Ниже по течению в ограждении лягушатника была здоровая, в полметра, дыра. Аня поняла, что под водой она чувствует себя вполне хорошо. Прижала руки к бокам. Они вросли в тело, оставив снаружи плавники-кисти. Между пальцами натянулись перепонки. Ноги сплелись, ступни превратились в хвост. Маленькая русалка выскользнула через прореху в ограждении и поплыла вниз по течению. Из Качи в Енисей, из Енисея в Базаиху. Через час она уже будет рядом с домом. Папа придет с работы. Простит её. И позволит вернуться. Ведь так стать не может на свете, чтоб были несчастливы дети.