Меня трясло в ознобе. Тело содрогалась от мелкочастотной дрожи. Зубы стучали с противным клацаньем. Холодные ладони засунул под мышки, пытаясь хоть как-то их согреть. Куда деть ледяные ступни я не знал, при этом, чувствовал, как поднимается температура. Я попросил у Люси грелку и градусник, на что она расхохоталась пьяным, заикающимся смехом.
- Милый, ну какая грелка? Я что, хуже? Давай я тебя согрею. Или водки налью, она тоже греет.
- Люся, мне плохо. На водку я уже смотреть не могу, на тебя тоже.
- Ну и пошёл на хрен. Видите ли, он смотреть на меня не может. Вообще вали отсюда. Вот оклемаешься и проваливай.
- Мы пьём целую неделю. Я больше не могу. Мне плохо. Может скорую вызвать? Прояви сострадание, помоги.
- Вызывай, если надо.
С Люсей, моей сожительницей (нет, собутыльницей, вернее не назвать) пили уже вторую неделю. Я чувствовал, что скоро помру, а ей нормально. Пьёт, как лошадь, хотя лошадь давно бы сдохла от такого количества спиртного. В общем, я был в ужасном состоянии. Выпив налитую в стопку водку, Люся поднялась, опираясь на заляпанный стол, и не твердой походкой вышла из комнаты. Погремев на кухне грязной посудой (другой у нас в последнии недели не водилось), периодически матерясь, минут через пять вернулась с двумя баллонами из под пива, наполненными горячей водой и с пьяной улыбкой протянула мне.
- Извините, грелки нет, за то этого добра навалом.
Я схватил баллоны, наполненные горячей водой. Люся, икая и пьяно улыбаясь, (таким её образ запечатлело моё ускользающее сознание) наблюдала за моими мучительными потугами, замысловатыми гимнастическими позами, наверное, только что мною изобретёнными (а может эти позы относились к одному из видов йоги, затрудняюсь сказать). Один из баллонов с горячей водой мои окоченевшие ступни принялись страстно, с грубой силой мять, напоминая нетерпеливого любовника, охваченного страстью, и, так же как и он получает свою долю наслаждения, так и мои многострадальные ступни получали свою долю наслаждения, все более возрастающего, по мере их согревания. Второй, я не менее страстно, схватил окоченевшими ладонями. Вот такая любовь.
- Спасибо, Люся, ты меня спасла, а заодно подчистила свою карму.
- Да подавись. - Ответила Люся.- Сейчас скорую вызову, если тебе так хреново. Вот тебя заберут, а мне с кем бухать?- Продолжила она так, словно на данный момент это была главная проблема в её жизни. Наверное, так и было.
- А то ты не найдешь с кем бухать. Свистни, желающие тут же прибегут. Были бы деньги, а желание и энтузиазма у данной публики в избытке.
- Да с тобой как-то интересней. Образованный, писателем даже был, говоришь красиво, не все ещё пропил. Как ты докатился до такой жизни? Тебя послушать интересно, человеком себя чувствуешь, что-то ещё осталось человеческое. Как мы докатились до такой жизни? Спасибо тебе.- Пьяные слёзы покатились по её щекам. Она вытерла их тряпкой сомнительной свежести, взятой со стола, в неё же сморкнулась и продолжила.- А другие, в основном, уроды или дураки, или то и другое вместе взятое.
- Не будешь ты одна, я тебе гномов оставлю.
Что ответила Люся и ответила ли, не знаю. Мне было всё равно. Вести с ней разговоры не было ни сил, ни желания. Меня беспокоило собственное, ухудшающееся довольно быстро состояние, ледяные стопы, которых я почти не чувствовал и гномы, которых становилось всё больше. Я даже не пытался узнать, откуда они появляются. На них, как и на Люсю, мне было наплевать. К тому же, с их появлением у меня стала колоть в груди, всё сильней и сильней, словно они принесли эту боль, а может, как-то незаметно меня кололи чем-то острым, пытаясь попасть в самое сердце. Возможно, они были присланы уничтожить меня, забрать моё сердце и утащить душу туда, откуда они явились, в преисподню.
Но тут я ощутил ногой теплую влагу на простыне и слегка запаниковал, а вдруг я, не удержавшись, описался, напрудил в кровать, потеряв контроль над собой в момент блаженства, но нет, мокро было возле ступней и коленок, под ягодицами - сухо. Уже неплохо. Попытался вытянуть рукой баллон на свет Божий, но оставил эту затею, ступни никак не хотели расставаться с источником блаженного тепла, поэтому держали его очень крепко. Тогда пальцами нащупав горлышко импровизированной грелки, я плотнее закрутил крышку, через которую сочилась вода. Я опасался, что гномы подумают, будто я описался, напрудил в кровать, и станут смеяться, хотя это было вовсе ни так, я здесь не причем, это крышка виновата, а не мой мочевой пузырь. Но как оказалось, я поздно спохватился. Гномы ржали вовсю своими тоненькими, писклявыми голосочками, резкими и противными, при этом все, как один, тыча то в мою сторону, указывая на мокрое место, своими коротенькими толстыми пальчиками, другой рукой держась за животы, наверное из опасения, что пупки их развяжутся и содержимое животов вывалиться наружу. Помпончики на их разных по цвету колпаках, вырисовывали в воздухе сложные траектории, повинуясь индивидуальному движению корпуса каждого: то совершая движение по дуге вперёд и вниз, почти до самой земли, когда они сгибаясь пополам от безудержного приступа смеха, то обратно назад, в момент запрокидывания головы для забора воздуха, что бы очередным сгибанием вперед, выстрелить новым зарядом смеха, поражая меня в самое сердце. Я решил объяснить, что не причем. Виной всему плохо закрытая крышка, надул вовсе не я, а злосчастная грелка. Но когда я, услышал свой голос обиженного оправдывающегося ребенка, понял всю глупость этой затеи, а мелочь пузатую развеселило еще больше. Своим оправдывающимся блеянием я только еще больше раззадорил гномов, усилив громкость смеха и увеличив количество приступов его, ещё подкинув дровишек в костер творившегося вокруг безумия. Эти гады уже валялись по всей кровати, держась обеим руками за животы, задыхаясь от новых приступов накатывающегося смеха. Казалось, они уже не могли ржать с такой силой и энергией, как в начале, но откуда-то находили в себе эти силы для продолжения безумного веселья. Обозлясь на них окончательно, я попытался их поймать, хоть одного, что бы придушить, свернуть шею, да не важно, что сделать, главное поймать, а там разберусь. Меня охватило безумие. При каждой попытки схватить хоть одного врага, он тут же куда-то исчезал. Приблизив к глазам свои пустые ладони, я снова кидался в атаку, но только впустую потратил и так покидающие меня силы, да и было их много, с дюжину. Совсем обессилев от тщетных попыток, я попытался их пересчитать, что бы хоть как-то успокоиться. Вышло 26, ровно две чертовы дюжины. Своим визгливым смехом они раздражали мое сознание и приближали разрыв мозга. Но тут, к моему удивлению и облегчению, смех стал утихать, вскоре затих вовсе. Гномы начали перешептываться, глядя на меня с уважением. Вскоре наступила полная тишина. 26 пар восторженных гномьих глаз были обращены на меня, заставляя метаться мое воспаленное сознание от одной догадки к другой. Я не знал, радоваться мне или быть готовым к бою. Развязка наступила достаточно быстро. От ватаги злобной мелочи в мою сторону направлялся выбранный делегат, гордый от осознания своей почетной миссии. Ступая уверенно, выставив перед собой руку ладонью вперед, наверное, этим жестом успокаивая меня, заметив настороженность в моих глазах и напряжение в теле. Подойдя вплотную к моей голове, он пальцем показал на свое ухо, затем на мое, объясняя жестом, что имеет информацию, которую хочет передать мне. Я кивнул в знак согласия, но руки держал наготове, что бы в любой момент схватить его, если это вдруг окажется провокация. Он осторожно, ощущая мое напряжение, подошел вплотную к моему уху и тихим, уважительным голосом объяснил неожиданную перемену в их настроении.
Оказывается, как поведал мне гном тихим уважительным голосом, из подпола, даже из-под земли, оттуда, где обитают эти существа, прибежали их сородичи, дабы сообщить радостную для всех жителей подземелья новость. Оказывается, я теплом своего температурного жара, нагрел не только свою кровать и пол под ней, но и прогрел землю так, что ожила оттаявшая королева гномов, впавшая в анабиоз по случаю низкой температуры, плохо ею переносимой. Оказывается, по женской линии у гномов передается эта характерная особенность организма, присущая только особам знатного происхождения, благородных по крови. Этим своим качеством они отличаются от всех остальных. Тут ко мне стали подходить остальные гномы. Встав на почтительном расстоянии, начали прислушиваться, о чем говорит их товарищ. Я махнул им рукой, призывая садиться ближе. Они расселись подле моей головы, и с уважением глядя на меня, стали слушать рассказ своего сородича, который вещал уже не в ухо мне, а для всех остальных, более громким, но не менее почтительным голосом. Собравшиеся вежливо, не перебивая друга, дополняли его рассказ. Вскоре выяснилось, что в их социуме царит матриархат. Королевой становится принцесса, получая власть по наследству от своей матери, та от своей и т д. После смерти очередной королевы, ее дочь, принцесса, должна пройти проверку на соответствие благородного наличия, что бы после этой процедуры стать полноправной правительницей их подземного царства. При умышленном понижении температуры, испытуемая кандидатка должна впасть в сон, дабы убедиться, что она не обманывает будущих подданных, имитируя сон. Проверяет правдивость её сна специальная комиссия, состоящая из старейшин и знатных гномов. Они знают методы, как выявить лож. Убедившись в реальности сна принцессы, температуру начинают повышать, и проснувшаяся, уже королева, начинает править на законных основаниях своими подземными владениями и соответственно подданными, опираясь на помощь все тех же старейшин и знатных гномов. Но в этом году зима оказалась настолько холодной, что принцесса до сего дня оставалась принцессой, а руководили гномьим царством старейшины, но они стары и годятся только на роль советников и помощников, не более. И вот сегодня, в этот знаменательный день благодаря моей болезни и сопутствующему ей жару, удалось прогреть воздух в царстве гномов, до температуры выхода из сна, и преобразующей принцессу в королеву. Во всем царстве начинается веселье и праздник. Королева самолично хотела отблагодарить меня, но очень слаба, поэтому обещала восполнить этот пробел после. Но, в знак благодарности, мне привели самую красивую девушку-гнома маленькую, симпатичную куколку, и со словами она твоя делай с ней что хочешь, пустились в пляс, при этом громко пища и визжа от радости, но постепенно организовали хоровод и стали водить его в воздухе перед моими глазами, распевая хором свои песни во славу королевы, ну и меня не забывая. Наблюдая отрешенно за их празднованием, я стал замечать, сначала у некоторых, затем у всех гномов, появляющиеся на ногах копытца, взамен сброшенных сапожков. Приглядевшись к ним внимательней, заметил на их веселых рожицах свиные пятачки, а головы их вместо колпаков украшали небольшие аккуратные рожки. Никакого значения этим переменам в облике гномов я не придал, мне было абсолютно наплевать. Жар, который мучил меня, достиг своего апогея, заливая меня всего моим же потом, но вскоре стал проходить, уступая место ознобу, который тряс меня так, что готов был вытряхнуть мою душу, как вытряхивают пыль из старого ковра. Но тут в руках у меня оказалась подаренная гномиха или гномка, или я не знаю как ее еще назвать, кем-то заботливо в них вложенная, но почему-то одетая в одежду медработника, собственно как и остальные гномы, которые незаметно для меня, как и когда не знаю, все поголовно, облачились в салатовую медицинскую униформу. Теперь кольцо хоровода, для меня устроенного, стало сужаться стремительно. И вот они подошли ко мне вплотную, стали хватать за руки и выкручивать их. Я сопротивлялся изо всех сил, пока силы не оставили меня.