Но вдруг каким-то удивительным образом я стал отделяться от своего тела. Что значит я? Вон я внизу, и вот я наблюдаю за собой, вернее за своим телом, которое лежит на полу обессиленное и обездвиженное. Медработники кладут его на носилки, что-то говорят друг другу, затем поднимают и спешно уносят. И вот, часть меня свободна. Какое же это счастье сбросить оковы, стряхнуть с себя надоевшую скорлупу, стесняющую, удерживающую движения души. Я следую, плыву, за некогда моим телом. Его выносят из подъезда на улицу. Я не испытываю никаких чувств к нему. Я свободен! Мне было абсолютно наплевать на оболочку, именуемую телом или плотью. Я спокойно, без всяких переживаний удалялся от груды мяса, лежащей на носилках. Мне было все равно, жива эта плоть, будет ли жить в дальнейшем, главное я на свободе. Я даже не помнил ни имени, ни фамилии этого тела, только что бывшим моим пристанищем, собственно как не помнил другие имена и фамилии людей, в телах которых я обитал в предыдущих жизнях. А зачем и для чего мне нужна вся эта бесполезная информация. Главное, я на свободе. Вскоре выяснилось, ненадолго. Дали погулять и будет. Кто-то невидимый, но сильный и могучий, хватает меня, сжимает до состояния, наверное, мяча, и помещает в него, в чуждую мне оболочку, причем без моего ведома, да и согласия я, в общем-то, не давал. И вижу, с обзором в триста шестьдесят градусов, из своей новой оболочки, как тело моё, предыдущее, выносят на улицу, а меня в моем новой скорлупе та же неведомая сила отправляет в низ по ступенькам прямиком в подвал, окончательно разорвав нашу с телом связь, где меня подхватили сильными, цепкими пальцами, и покатили в неизвестном мне направлении. И вы думаете кто? Всё верно, знакомые мне гномы из числа тех, которые были в моей комнате. Те самые, что смеялись надо мной сначала, затем зауважали, пели песни, восхваляющие меня, водили хороводы и плясали, тоже для меня. И вот сейчас я был катим ими неизвестно куда и зачем. Все мои вопросы оставались без ответов, хоть как-то меня удовлетворяющих, прояснющих ситуацию. Помпоны на их колпаках раскачивались в такт их движений, и увеличивались до размера футбольного мяча, так же увеличивались сами гномы, будуче в реальной жизни чуть больше моей ладони. Они катили что-то сферическое, тоже размером с мяч, в котором находился я. Оглядев себя из этой оболочки, понял, что нахожусь в огромной горошине. Вновь возвращаюсь к вопросу, что значит Я? Теперь мне совершенно ясно, что в понимание Я входили душа, разум и воля - три неразрывных компонента, формирующих суть человека. Кем-то было решено поместить это Триединство, то есть меня, моё Я, мою духовную сущность в другую оболочку, сжав до размеров небольшого мяча, вернее, огромной горошены, и теперь мои душа, сознание и воля единым и неделимым целым были помещены в эту новую, сферическую оболочку. Моё Я совсем недавно находилось в теле среднестатистического человека, правда, не помню ни имени, ни фамилии его. Когда мои душа, сознание и воля покинули оболочку, впавшего в кому человека, то я словно высвободился из какой-то клетки, вырвался из запертой комнаты, будто кем-то помещенный туда насильно. Настолько осточертела жизнь в теле человека, который губил свою плоть, а главное духовное начало, убивая волю, осквернняя душу и гася сознание. Поэтому его клиническая смерть, а затем кома, воспринималась мною, как освобождение.
Всё происходящее вокруг виделось мне точно так же, как если бы у меня были глаза, ощущал запахи, окружающие меня так, словно у меня были органы обоняния. Положение моё внутри оболочки было стабильным, ничего не кружилось и не вращалось во время движения, не менялось в плоскостях и не переворачивалось с ног на голову, словно в горошине находилось гироскопическое устройство, специально для меня предусмотренное. Но, самое обидное, я не мог ничем управлять и не мог сопротивляться, хоть как-то повлиять на ситуацию, только мог говорить, и меня слышали, а возможно просто читали мои мысли, хоть что-то. Моя нынешняя оболочка мне совсем не подчинялась, отсутствовала нейронная связь между волей и сознанием с одной стороны и оболочкой с другой. Не было никаких связующих элементов: тяг, тросов, верёвок, на худой конец, отсутствовали хоть какие-нибудь механизмы, с помощью которых осуществляется какая-либо деятельность. Ничего. Душа, сознание, воля и оболочка, в которую они, то есть я, помещены. Прикосновений к оболочке я не чувствовал, равно как не ощущал всех неровностей на пути движения и выбраться, покинув, её я не мог. У меня были вопросы, требующие немедленного ответа. Накопилось возмущение, даже гнев, на несправедливость по отношению ко мне, на которые я вскоре получил ответы. Гномы, меня сопровождавшие, всё слышали, или понимали о чём я думаю, но на мои негодующие вопросы ответов, удовлетворявших моё любопытство, не давали, только говорили, что так надо, потерпи, скоро всё узнаешь. Моё возмущение заметно поутихло, отступив на второй план, притаясь за удивлением, когда я заметил, что гномы, катившие меня, каким-то удивительным образом совсем преобразились и перестали быть похожими на тех, которые были в моей комнате, и превратились в обычных бродяг с сопутствующими представителям данной человеческой категории атрибутами. (Но удивительное дело, я не испытывал ни малейшего отвращения к запахам дурным и неприятным, а позже выяснилось, что и восторга от запахов прекрасных, я не испытывал тоже. Прекрасные и восхитительные мелодии, как и звуковая безвкусица, воспринимались ровно). Последними исчезли помпоны с колпаков, а следом и сами колпаки, державшиеся до последнего, словно символ, оплот или крепость стереотипа, образа, придуманных для них. Гномы были грязны, с заросшими лицами, к тому же дурно пахли. На них не было той самой одежды, которую видел я на них в моей квартире, которую люди привыкли видеть в мультфильмах и кино. Исчезли те образы, навязанные людям предпринимателями от искусства, образа гномов в колпаках с помпонами, полосатых чулках, деревянных башмаках, в красивых, ладно скроенных и в пору подогнанных курточках, к тому же с ухоженными бородами, чистыми руками и опрятно одетыми, в меру плутоватые, добывающие исключительно алмазы, живущие весело, самодостаточно и безмятежно. В общем гномы, сопровождавшие меня, внешне напоминали обычных бомжей, пахли соответственно, были из той жизни, которую я пока ещё помню, но которая всё больше от меня ускользает, зато появляются воспоминания из жизней других, мною прожитых. Не смотря на моё душевное состояние, постоянно задаваемые одни и те вопросы своему сознанию и неразговорчевым гномам, я всё-таки разглядывал путь нашего следования. Это было подземелье, а скорее обычный подпол мрачный и затхлый, как любой подпол в любом доме, которых по всему свету не счесть. Пахло сырой, прелой землей и влагой. Было сумрачно, но как-то, чем-то и кем-то это подземелье освещалось, хотя я не видел ни на стенах, ни в руках гномов никаких осветительных приборов, фонарей например, а лучше бы конечно факелов, хоть какая-то романтика и потусторонняя сказочность. За разглядыванием пути следования и размышлениями, мы приблизились к какой-то двери, обычной деревянной, не опутанной, а словно поросшей паутиной, маленькой, как раз в гномий рост, помнится, они, гномы, были чуть больше моей ладони. Гномы остановились, остановилась, лишенная инерции движения, моя оболочка. Дверь отворил, находящийся по ту сторону её старый и седой гном. По тому, как уважительно и с почтением к нему обращались мои сопровождающие, я понял, что это один из тех самых старейшин, про которых мне рассказывали гномы ранее. Мы двинулись далее и оказались в таком же мрачном, сыром и затхлом, как и на пути следования, помещении, а скорее это была какая-то часть подпола, какого-то дома. Вдоль стен стояли скамейки, занятые точно таким же седыми и бородатыми гномами, как тот, что открывал нам дверь. Во что они были одеты из-за скудного освещения, я разглядеть не мог. По мне, так одежда на них, что хозяева её выглядели одинаково тускло и непривлекательно. Мои сопровождающие расскланялись перед ними также почтительно. Наша процессия двинулась дальше меж двух рядов скамеек усеянных одинаковыми седыми гномами. На другом конце помещения, прямо напротив двери, сидел кто-то на маленьком детском стульчике. Один из гномов, сопровождавших меня, поведал, что мы приближаемся к королеве гномов, и добавил, что бы я вёл себя прилично, сейчас будет решаться моя дальнейшая судьба. В нескольких шагах от королевы мы остановились. Расстояние было достаточным для того, что бы я её нормально разглядел. Перед нами сидело существо с головой крысы и туловищем кошки. Имелся хвост ни крысиный, ни кошачий, а представлял собой змею с головой, как и положено. Пусть будет так, я уже ничему не удивлялся. Заговорила змеиная голова. Пасть её не открывалась, только постоянно высовывался раздвоенный язык, который словно порождал звуки, преобразуя их в слова. Речь существа была тихой и спокойной, лишённой всякого эмоционального окраса, мне просто передавали информацию, при этом я понимал, что спорить и протестовать не имеет никакого смысла, меня просто ставили перед фактом, хотел я того или нет.
- Пока твоя предыдущая оболочка, именуемая у людей телом, ещё жива и находится в коме, побудешь в горошине, потом, может быть, ещё во что-то поместим в камень, например, или в дерьмо, если будешь плохо себя вести. Шучу, конечно. Если твой человек будет долго в коме, может, отпустим тебя погулять, при хорошем поведении.
- Почему сейчас не отпустить? - Спросил я, не чувствуя никакой робости. Наверное чувство самосохранения притупилось, после всех потрясений, испытанных мною за последнее время.
- Пока не решили, стоит ли. Может, не заслужил. Душа сильно загажена. Всё, разговор окончен.
- Мы что в чистилище?! Тогда почему не на небесах, а в этой подземной дыре?! Кто вы такие и почему решаете мою судьбу?! Вы, боги?! Тогда почему такие грязные и вонючие?! - Орал я, никого не страшась.- Это и есть обещанная благодарность за спасение вашей крысиной королевы? - Я окинул взглядом собравшихся.
Но мне никто не ответил. Меня для этого странного существа, решающего мою судьбу и остальных присутствующих, больше не существовало. По всей видимости, на время разбирательства и принятия решения о моей дальнейшей судьбе, я буду находиться в этой оболочке или ещё в чём-то, куда решат меня поместить.
Далее гибридное существо обращалось к покорным гномам.
- Уберите его к тараканам, вернее укатите. Пусть какое-то время поживёт среди них, ему в дальнейшем может пригодиться. Далее, посмотрим. - И меня, сильно толкая в бока, покатили прочь из комнаты в неизвестном направлении. Только катили уже не гномы, а тараканы, неведомо откуда взявшиеся. Или это гномы превратились в тараканов, не знаю, да размышлять над этим не было никакого желания.