По-летнему жаркое солнце неумолимо тянуло палящие лучи к отяжелевшим от обжорства голубям, коих сердобольные старушки раскормили пенсионерскими крошками до размера средних альбатросов. Птицы тусовались на городской площади, тяжело переваливались с лапы на лапу, время от времени потягивали мутный густой коктейль из единственной непросохшей лужи и молчали - ворковать было влом.
Данаида Загубищева медленно шла по узкой мощёной улочке и тянула за собой верёвку. Сзади слышался гулкий неровный шум, как от сбесившегося водопада, но девушка не обращала внимания - привыкла. Каждая поездка на халтурку оборачивалась парой осевших и превратившихся в груду щебня домов. В основном, новодела из двадцатого века. Совсем недавно мэрия стала приплачивать за снос ветхих зданий, потому маршрут на очередной корпоратив разрабатывался особенно тщательно: требовалось захватить улицы, заштрихованные на плане города красным карандашом. Копеечка из тощего городского бюджета не была лишней: Данаида давно ушла от родителей на самостоятельный баланс. А много ли может заработать музыкант такой редкой специальности?
Сегодня город как-то особенно празднично поглядывал натёртыми до блеска витринами, молодцевато расправлял складки лепнины на старинных фасадах, разглаживал цветные ленты выложенных весёлой плиткой тротуаров. Нынче один из местных криминальных авторитетов Вован отмечал годовщину смерти любимой канарейки, безвременно почившей от белой горячки. Праздник обещал стать событием в жизни города: неутомимая армия Вовановых прихлебателей занималась приготовлениями к пышной церемонии поминовения. Городской бомонд репетировал задушевные речи над могилой усопшей, увенчанной тридцатиметровым изваянием работы знаменитого скульптора Ркацители, всемирно известного своей неодолимой гигантоманией, о которой так много писал старина Зигги.
Аккурат перед печальной датой Вована накрыло весеннее обострение музыколюбия, и он велел пригласить на праздник скорби известную в городе музыкантшу Данаиду Загубищеву, дипломанта международного конкурса органной музыки. Девушка до недавнего времени едва сводила концы с концами, зарабатывая древнейшей профессией - давая частные уроки игры на органе. Ученики были редки, как микробы на операционном столе.
Очень помогло Данаиде решение предприимчивого помощника мэра сдавать городской орган в аренду. В последнее время находилось достаточно богатеньких самодуров, желающих пустить пыль в глаза завистникам: вместо диджеев и сомнительных ансамблей, играющих набившую оскомину попсу, они приглашали органистку. Орган - инструмент стационарный, встроенный в здание местного собора готической архитектуры. Устраивать загулы на соборной площади находилось немного желающих - слишком открытое место продувалось всеми ветрами.
Но нет ничего невозможного для нашего человека: здание аккуратно подняли и поставили на передвижную платформу. Колёса с уникальными подшипниками изготовил по секретной космической технологии двоюродный племянник подруги свояченицы мэра, работавший на закрытом оборонном предприятии. К платформе привязали прочную джутовую верёвку, Данаида шла на очередной праздник и катила за собой орган вместе с собором, попутно выполняя план по очистке города от ветхих строений.
Конечно, основной парнас шёл в тёплое время года: с весной, встрепенувшись, оживали оголодавшие за скучную зиму амбиции и требовали феерических, эксклюзивных зрелищ, сопровождаемых небесными звуками божественного инструмента.
Гости расположились на лужайке канареечного кладбища. Вокруг памятника виновнице торжества весело грудились шатры, в которых сновали фирменные жилетки сотрудников кейтеринговой службы: изысканные напитки лились рекой. Вован в белом костюме с траурной лентой на рукаве восседал на высоком помосте в настоящем кресле из Лувра, на коем (если не врёт местный антиквар Гой Юлиевич Цезарьсон) сиживал сам Король-Солнце. Расторопные помощники установили собор на подготовленную площадку и открыли массивные двери, втаскивая звуковую аппаратуру: хозяин распорядился усилить звук органа так, чтобы траурную музыку услышал весь город и погрузился в солидарную скорбь.
Бодро орудуя руками и ногами, Данаида взяла первые аккорды - хозяин заказал для разминки нечто классическое и торжественное. Исполнительница выбрала токкату и фугу ре минор Иоганна нашего Себастьяна. Звуки полились мощным потоком, сбивая с ног зазевавшихся официантов и порушив пару горок из бокалов с шампанским. Гости встрепенулись и стали налегать на закуски, как будто жить им осталось только до конца токкаты, а фугу уже придётся слушать из Царствия Небесного или (что скорее всего) из адских котельных, где из-за шкворчания неправедно нажитого сала на сковородках вряд ли получится в полной мере насладиться полифоническим чавканьем в темпе модерато.
Журчание искристых ручейков шестнадцатых нот перемежалось увесистыми аккордами четвертей и фундаментальных половин. От усердия и самоотдачи мраморно-бледный лоб Загубищевой покрылся испариной, превратившейся на коде в жизнеутверждающую каплю, украсившую кончик скульптурного носа аки бриллиант чистой воды.
Быстро накачивающиеся спиртным гости к окончанию фуги обрели то блаженное состояние духа, в котором и чёрт не брат, и море по щиколотку.
- Ну, так и я могу! - крикнул красномордый бычара из личной охраны Вована.
- Что же вам исполнить? - растерялась вышедшая на перекур Данаида и с готовностью затушила тонкую сигаретку прямо в музыкальную ладошку.
- "Мурку" давай!
- Как - "Мурку"? Это же орган! - с благоговейным придыханием молвила музыкантша, - Он требует тщательного выбора репертуара!
- Так и скажи, что не могёшь! Эдик из "Трёх сарделек" круче тебя лабает! А то "дипломантка", понимаешь. Видали мы таких. В гробу.
Данаида вздрогнула и внутренне сжалась: подобные фигуры речи из уст краснорожего вполне могли превратиться в жестокую реальность.
- Хорошо, - поспешно согласилась она и юркнула в двери собора. Через минуту величественный инструмент, корёжась от разрыва шаблона, натужно выжимал из себя разухабистую мелодию, затапливая ею город, как содержимым прорвавшейся канализации.
- Мурка, ты мой мурёночек! - радостно горланили гости, и показалось, что тридцатиметровая бронзовая канарейка шевельнулась, порываясь улететь подальше от этого разудалого праздника скорби.
Лёгкий взмах пятитонного крылышка вызвал колебание воздуха. Подрагивающее от омерзения здание собора подвинулось на сантиметр. Угрожающим диссонансом запели железнодорожные башмаки, подставленные под колёса платформы для устойчивости. Собор тронулся с места и медленно поехал прямо к бронзовой канарейке. Смолкшую музыку сменила какофония, состоящая из судорожных вскриков, женского визга и звона бьющейся посуды. Тормозные колодки больше не скрипели, они выли истошными голосами, перекрывая доминирующим аккордом звуковую эклектику всеобщей паники.
Данаида выскочила и, быстро оценив обстановку, упёрлась руками в стену, пытаясь удержать махину здания. Тщетно: собор поглощал расстояние до памятника сантиметр за сантиметром, но вдруг сделал рывок и остановился. Дамы завизжали с новой силой: месть за издевательство над священным инструментом выглядела ужасно. Страшно бледная Данаида лежала навзничь, её ноги послужили тормозом - спасли творение великого Ркацители от разрушения, но сами конечности превратились в омерзительную кровавую кашу.
Лишившись рабочих инструментов, профессию Данаиде пришлось оставить. Орган у безногого органиста звучит так же, как акустика без сабвуфера: вместо многомерного величия с опорой на мощные басы выходит плоская писклявая фигня. Но ничего другого, кроме музицирования, девушка делать не умела. Пианистов в городе пруд пруди, все мало-мальски доходные ниши заняты. В конце концов, передвигаясь на тележке - миниатюрной копии платформы, на коей зиждился осиротевший собор, Данаида стала зарабатывать в подземном переходе игрой на варгане и горловым пением.
С органом же что-то произошло: в достопамятный день поминовения канарейки инструмент умолк. Специально выписанные Вованом мастера только руками разводили. Ни у кого не получалось выжать из онемевших труб ни звука после того, как перестали прикасаться к клавишам умелые пальчики и точёные ножки Данаиды (светлая им память!).
Призрак наметившегося благополучия растаял, не успев ободрить несчастную калеку: мелкие рэкетиры наказали за низкие доходы - выбили девушке передние зубы, тем самым лишив её возможности эксплуатировать варган. А одним горловым пением много не заработаешь.
И тогда в умную головку Загубищевой пришла гениальная идея.
На следующее утро в подземном переходе образовался затор: желающие насладиться диковинным зрелищем оттаптывали друг другу нижние конечности и со всей дури лупили локтями по рёбрам. Данаида царственно восседала на тележке и улыбалась во весь беззубый рот. А потом брала изящными пальчиками губную гармошку, окунала в банку и... Зрителей окутывала простенькая мелодия немецкой песенки про милого Августина, а вместе с нежными звуками из инструмента вылетали гроздья мыльных пузырей, радугой переливающихся под мерцающим светом потолочных ламп и лопающихся с особенным звоном. Детишки ловили звучащие шарики и старались, чтобы они лопались рядом с ухом: так было лучше слышно ни на что не похожую цветопузырьмузыку.
Стоящий перед исполнительницей футляр от губной гармошки наполнялся звонкой монетой и купюрами. Девушка ликовала: "Теперь мне на хорошие протезы хватит, и тогда я вернусь к тебе, мой милый орган!" Сила душевного порыва Данаиды оказалась столь велика, что далеко на соборной площади возник робкий звук. Постепенно набирая мощь, он обрастал обертонами, и, наконец, ввысь рванулась мелодия: орган ожил!
Данаида быстро отталкивалась деревянными колодками от тротуара и летела, летела к любимому инструменту. Город накрыло музыкой, отдающей блатной романтикой и вишнёвым ароматом: орган с безнадёжно испорченным вкусом старательно выдувал мелодию "Поспели вишни в саду у дяди Вани".
![ЦПМ назв [Лена Калугина]](/img/l/lena_kalugina/cpm/coollogo_com-22521430.png)
![Бронзовая Канарейка и Собор [Лена Калугина]](/img/l/lena_kalugina/cpm/cpmetot.jpg)