Аннотация: Воспоминание о любимой прабабушке Агриппине Димитриевне Беспаловой (урождённой Акуличевой)
Я хочу рассказать про мою прабабушку Грушу, Агриппину Димитриевну Беспалову, как я её помню. Самые яркие воспоминания о ней пришлись на мой возраст примерно лет в десять.
Тогда в нашей семье были не самые лёгкие времена. Мои папа и мама развелись. Это был тот редкий случай, когда из семьи ушла мама. Мы с папой остались вдвоём. Третьим членом семьи была собака Тайга - помесь лайки, очень красивая и смышлёная. Папа был тогда растерян, но держался хорошо, и старался заменить мне маму, как умел.
Жили мы совсем скромно, если не сказать - бедно. Папа работал в оркестре, в ресторане - играл на саксофоне и кларнете. Получалось у него всё на работе замечательно, но, вопреки расхожему мнению, та работа денег больших не приносила. К тому же, мама, уходя, оставила папе долги, которые ему приходилось регулярно выплачивать. Папе поначалу было очень трудно, ведь надо было не только нас прокормить, но и одеть.
С некоторых пор новую одежду и обувь мне покупать перестали. В лучшем случае, мне перепадали старые вещи родственников, которые как-то на меня подгонялись, уж не помню, как. Вещи быстро изнашивались, а чинить их я не умела. Если зашивала дырку, то получалось грубо, некрасиво, и всё перекашивалось... Стирала я свои вещички тоже кое-как. Постельное бельё стирал папа, на руках - стиральной машинки у нас не было. Поддерживать порядок в квартире я совсем не умела. Папа, как мог, управлялся, и вроде получалось более-менее прилично. Только если в углы не заглядывать...
Мама со своим новым молодым мужем поселилась в доме у прабабушки Груши. К тому времени баба Груша осталась совсем одна. Муж её, Гаврила Степанович, и дочь Александра Гавриловна, моя бабушка, умерли, когда меня ещё на свете не было. Вторая дочь бабы Груши, Августа Гавриловна, баба Гутя, тоже умерла. Наверное, бабе Груше не очень хорошо жилось вместе с "молодожёнами". Домик у неё был совсем небольшой - кухня и комната. Кровать бабы Груши стояла на кухне, молодые через кухню ходили в занятую ими комнату. Они завели двух собак, одна из которых жила в доме, и постоянно норовила укусить бабушку за ногу. В общем, баба Груша стала гостить у родных, часто и подолгу. А мы с папой и были те родные.
Квартира у нас была двухкомнатная, хрущёвка. В большой проходной комнате на диване спал папа, а в маленькой, десятиметровой, раньше жили мы с сестрой, а теперь одна я. Кровать сестры осталась, и на ней располагалась баба Груша, когда гостила у нас.
Помню, как это бывало. Звонок в дверь. Мы с папой никого не ждём. Открываю - стоит баба Груша, маленькая и сухонькая, в большой серой пуховой шали и стареньком зимнем пальто, в валенках, с небольшим узелком. К своему стыду, я не испытывала большой радости, когда видела её на пороге. Мне всегда бывало неловко, что в моей комнате беспорядок, что вещи грязные и разбросаны, что пыль на мебели и в углах. Мне было неприятно, что баба Груша это увидит, ведь у неё в доме всегда было так всё аккуратно и прибрано - мне казалось, что у неё даже крошки боятся падать на пол, такой он идеально чистый.
Потом баба Груша располагалась, раскладывала свои немногочисленные вещички - неизменное Евангелие, старинное издание, футляр со старенькими очками, узелок с бельём, тапочки. Одета она всегда была скромно, но чистенько и опрятно. На голове она носила одинаковые белые платочки с нехитрым сереньким узором, в крапинку. Дома она ходила в халате, и если что-то делала по дому - надевала фартук.
А со следующего дня в нашем доме начинались чудеса. Совершенно не помню, чтобы бабуля что-то драила, отмывала, отстирывала. Скорее всего, это происходило, когда я была в школе. Я только помню, что, вернувшись домой, я дом не узнавала. Как по мановению волшебной палочки, квартира становилась идеально чистой, до самого дальнего уголка. Окна сверкали натёртыми до блеска стёклами, во всей квартире каждый предмет находил своё, самое подходящее для него место, и всё там сияло, переливалось, пело от чистоты, порядка, уюта. При этом бабуля как-то исхитрялась не вторгаться в личное пространство, папино или моё, и не вызывать у нас чувство неловкости.
А на кухонной плите стояла кастрюля, источающая дивно вкусный аромат. Эта способность бабули сварить сытную, невероятно вкусную похлёбку при практически пустом холодильнике и кухонных шкафах, меня поражает и восхищает до сих пор.
Так начинался совершенно другой период в нашей жизни - жизнь с бабой Грушей. Наверное - я сама этого не помню - но папа вздыхал с облегчением. Потому что, нисколько не пытаясь занять место хозяйки дома, баба Груша незаметно снимала с папиных плеч практически все хлопоты по дому, и по уходу за мной. Баба Груша научила меня штопать носки, на перегоревшей электрической лампочке, учила меня правильно стирать и ухаживать за вещами. Постепенно мои старенькие поношенные вещи приобретали вполне сносный, опрятный вид. Баба Груша знала всё, что требуется знать отличной хозяйке, умеющей вести дом экономно, аккуратно и изобретательно . Жаль только, что уроков её оказалось для меня не достаточно, чтобы я стала такой, как она...
Когда баба Груша жила с нами, дом наш как будто озарялся светом, наполнялся теплом и любовью. Буквально через несколько дней после её прихода к нам, я уже не могла себе представить, как мы без неё жили! По вечерам бабуля иногда рассказывала мне разные истории. К сожалению, я практически ничего из них не запомнила. Помню только историю, как бабуля оказалась в Сибири.
Она родилась году примерно в 1884. Когда ей было лет восемь, её семья снялась с места, и "с пид Харькива" пешком пришла в Сибирь, обосновавшись в алтайском селе Хабары. Совсем маленькой девочкой, Груша была отдана "в люди" - в работницы в зажиточное семейство. А потом её просватал дед Гаврила, совсем ещё юную. Так они и прожили вместе всю жизнь, до самой смерти деда. Детей у них было трое - две девочки, Шура и Гутя, и приёмный сынок Ванечка. Про Ванечку - это совсем отдельная и очень интересная история...
Когда мы вместе с бабулей смотрели по телевизору фильмы про войну, она, разволновавшись, показывала на экранных врагов, и говорила: "Смотри, чехи, чехи!" Я всё никак не мола понять, почему бабуля называет фашистов чехами. Это потом я узнала из истории про мятеж чехословацкого корпуса в мае 1918 года, положивший начало гражданской войне в России. Бабуля никогда мне об этом не рассказывала, но судя по сильному впечатлению, тот мятеж крылом задел и бабулю, тогда ещё совсем молодую женщину.
Бабуля была очень набожной, строго соблюдала все посты, каждый день читала Евангелие вслух, шёпотом, и каждый вечер молилась тихонечко. А по воскресеньям и на церковные праздники обязательно бывала на службе в церкви. А какие она пекла куличи на Пасху - воздушные, тающие во рту, необыкновенно вкусные... Золотые руки были у бабы Груши...
Как я любила её руки! Я их так хорошо помню... Они были небольшие, по-крестьянски широкие, узловатые, обтянутые тёмной, тонкой, как пергамент, морщинистой кожей. На тыльной стороне рук выпирали жилки - вены, тёмные и извилистые. Я очень любила гладить бабушкины руки. И жилки эти гладила, они были такие упругие и податливые одновременно... Её руки были тёплые, как сама бабуля. Такими руками можно обнять и приголубить весь мир...
От бабули всегда так хорошо пахло... Я даже не знаю, с чем можно сравнить этот запах, на что он похож. Для меня так пахнет доброта, спокойствие, защищённость... Мне детство моё счастливым в целом не видится. Много было страха, много обид и огорчений. И если были в моём детстве счастливые минуты, то они пахли бабулей...
Когда баба Груша собиралась от нас уходить (она гостила, как правило, не больше месяца), я так не хотела её отпускать. К тому времени я уже плохо себе представляла жизнь без неё, без её запаха, без вечерних молитв, без её тихого дыхания на соседней кровати, от которого становилось так спокойно и тепло...
Да будет благословенна память о тебе, милая моя баба Груша, Агриппина Димитриевна. Самая любимая бабушка на свете.