Моя жизнь была как собор. Всюду виделись разноцветные витражи, сквозь которые я смотрела на мир. В одних окнах деревья были зелёными, цветы невероятно прекрасными, взрослые люди глупыми и старыми, в других были только чёрная земля под пыльно-серым небом и кровавые уродливые цветы, состоящие из чистого гнева.
Я могла смотреть в окно и видеть то, что хотелось мне: здесь огромная пушистая собака, здесь прекрасная дева (я), здесь рыцарь в блестящей броне с кровавой розой в руках (а здесь, посреди огорода, в закопанной банке из-под кофе обязательно появится сокровище). Хотя вид с чёрной землёй из горечи и бессильной злости пытался перекрыть мне обзор, воображение часто меня спасало.
Со временем витражи дополнялись новыми сюжетами, звездочетом в смешном колпаке (я увлеклась астрономией и фентези), детективом с трубкой (в клетчатой охотничьей шляпе), хитрым, но ленивым изобретателем (американская фантастика ХХ-го века, слава тебе).
Однажды я встретила верного соратника. Она не была похожа ни на один из моих витражей, но вписала сама свой образ в стекле, изменчивый и неповторимый. Это напоминало догонялки, сначала она пыталась проникнуть ко мне в душу, но после я обнаруживала, что истинные её чувства сокрыты, и тогда проникнуть в душу пыталась я. Так продолжалось, пока витражная галерея не охватила все её образы и подобия, а она не сохранила в себе мои.
Некоторые люди отпечатывались на стекле, словно новогодние рисунки из баллончика, - хороши в сезон, но не более.
Но затем я встретила того, кого мне захотелось увековечить в стекле, расписать его витраж такими яркими красками, которых мир ещё не знал. Не потому, что он был похож на звездочёта или детектива, или, на худой конец, ангела, но лишь потому, что мне было комфортно смотреть в его витраж. Приглушённые краски, сюжет, составленный их моих любимых героев, правда, с небольшими модификациями. Так, ангел обзавёлся длинными цепями, звездочёт больничной робой, а детектив пистолетом. В моём мире наши витражи при наложении друг на друга давали идеальное совпадение. Но стекло постепенно истончалось. Говорят, что стекло - это жидкость, но очень вязкая, и что она постепенно оседает с годами.
Однажды, взглянув на мир через свои окна, я заметила, что деревья вовсе не того жизнерадостного оттенка зелёного, как мне всегда казалось. Дождь больше не был таким величественным и мрачным, он стал просто серым. Люди, спешащие по своим делам, перестали смотреть в небо. Стекло моих витражей истончалось под грузом времени и привычек, но я не замечала этого.
На его витраже никогда не было ветра, грозы, даже штормовых предупреждений не было. Мне казалось, что при таком минимальном напряжении стекло прослужит ещё долгие годы, возможно, я передам его своим детям, а они своим детям. Но я не учитывала давление невысказанных обид. Не учла, что повзрослею раньше и необратимо, и что на его витраже моя героиня изображена совсем иначе, чем я в реальной жизни.
Я пыталась упрочить стекло, как могла. Но, увы, не все персонажи, нарисованные нами, подчиняются нашей логике. В этом их суть, иначе они не были бы настоящими.
Так стекло истончилось, медленно оседая под своим собственным весом. Покрытое копотью привычки, застилающей свет дня. Измазаннное отпечатками ссор, тянущими к подоконнику. Местами очищенное искренними разговорами, увы, заканчивающимися с наступлением расссвета.
Так один из моих, как я считала, самых нерушимых витражей, стал тонким, как пищевая плёнка, и таким же хрупким. И последний удар по нему нанесла я. Мои руки сжимали тот молот, мои глаза хладнокровно прицеливались к точке прицела, моя хватка не дрогнула при финальном ударе.
Надеюсь, что этот витраж навсегда останется в моём личном музее, и, возможно, электронный историк будущего склеит из осколков моих витражей примерную модель того, как они выглядели в своём расцвете.
Сейчас же на его месте зияет разбитое окно, но, что удивительно, осколки по краям растут, как кристаллы, и них вырисовывается новая картина. Возможно, это будет силуэт джентльмена, предлагающего мне стул. Возможно, вместо этого, на витраже будут вырисовываться пушистые кошачьи лапки. А затем ещё 38 раз лапки. Кто знает.
По крайней мере, этот витраж я проконтролирую лично, и хоть кривые линии всё равно будут попадаться, но кусочки разноцветной мозаики будут складываться хотя бы примерно так, как я рисую их для себя каждую ночь перед сном.
Я чувствую печаль. И со мной всегда вечная щемящая тоска по несбывшемуся, эта жажда невероятных и столь же нереалистичных приключений, осознание невозможности познать за короткую человеческую жизнь главных вопросов жизни и Вселенной.
Но вместе с тем витражи, сквозь которые я смотрю на мир, понемногу обретают краски. Вы ещё не забыли про моего верного соратника? Так вот, её витраж по-прежнему крепок, как алмаз, спустя все эти годы. Смотря в него, я ощущаю, что я поступила правильно, что я права.
Я всего лишь силуэт по ту сторону стекла. Меня легко не заметить, легко спутать с игрой света и тени. Но я такой же наблюдатель вашего мира, как и вы моего. Скорее всего, наши витражи будут разнесены во времени и пространстве, и малейшие наши отпечатки никогда не пересекутся. Но мне достаточно того, что я изображена в чужих соборах, витражи с моим ликом есть и там, и тут, я-подруга, я-девушка. Я - человек.
Витражи в соборе посреди пустынной планеты - это просто звёздная пыль.