Оглавление. 

Раздел первый. 

Россия разная такая. 

В Донской монастырь. 
В прозрачной тишине. 
Вдруг пришла. 
Дни ранней осени прекрасны. 
Ему и невдомёк. 
Зима. 
И одинокие следы. 
Карнавал настал. 
На берегу реки Невы. 
Орловы, Потемкин, да Суворов. 
Под Томск в тайгу, да на Чулым реку. 
Пред ними преклоняюсь. 
Преданья старины седой. 
Распятая Россия. 
России белый лебедь. 
Россия. 
Россия разная такая. 
Русский дух. 
Святые имена. 
Солнца тусклый луч. 
Cтрана берез. 
Увидимся ль ещё? 
Флотоводец славный. 
Юнона и Авось. 
Вороной белой. 
С любовью в каждый дом. 
Склонить я голову готов. 
Где мой дом. 
Падает снег покрывалом. 
Из Франции с любовью. 
Напиши сестра письмо. 

Раздел второй. 

Памяти павших. 

Блокада Ленинграда, 900 дней кошмара, ада. 
Братские могилы. 
В девчат молоденьких хотелось им влюбляться. 
Они победы кузнецы.. 
В том молохе огня. 
Война и слёзы, кровь и горечь. 
Гитлера личному врагу. 
День Победы. 
Любви девчонок вы так и не узнали. 
Пискарёвский мемориал. 
Письма-Треуголки в них войны судьбы, осколки. 
Про нас забыли все. 
Прорыв блокады Ленинграда. 
Я видел. 
Умылись матери слезою. 
На обелиске год сорок второй. 
Не плачь слезу утри. 
Они закованы в оковы. 

Раздел третий. 

Любовная лирика. 

Любовь безгранична. 
Аромат сирени плыл. 
Ещё раз про любовь и не только. 
Злодейка, подлая судьба. 
И нет на неё указа. 
Любви моей не бойся ты. 
Мы любили. 
На берегу реки. 
На улице давно весна. 
Найду ли я тебя? 
Не обручен. 
Опьянены любовью той. 
Река времени. 
Самые нежные слова. 
Твои пушистые ресницы. 
Ты как роза цвела. 
Эти ножки, с ума свели. 
Я вспоминаю наши встречи. 
Я пьянею от тебя. 
Мне о любви на русском говорит. 
Я в женщину влюблён. 
И пред иконой у свечи. 
Слезинкой, льдинкой, на лист ко мне упал. 
Ресницами в объятья взяты. 
Той, которой нет, и не было со мной. 
Я в небе звезды собирал. 
В бездонном небе. 

Раздел четвёртый. 

Философская лирика. 

Я снова перед церковью в слезах. 
А кто-то должен первым. 
Божья воля. 
В чьих руках судьба? 
Ваш путь иной. 
Верность. 
Вино и страсть. 
Всего лишь миг. 
Гори, сияй. 
Десять заповедей. 
Жестокость - страшная беда. 
Заперты для нас врата. 
Какие странные настали времена. 
Когда она желанная. 
Кукушка. 
Любовь и смерть. 
Любовь, безумство, страсть. 
Любят, ждут. 
Мы просто говорим судьба. 
Напиши сынок письмо. 
Не сладок жизни мед. 
Не судите, да не судимы будете. 
Никогда, не говори ты никогда. 
Он серебристым колокольчиком звенит. 
Поговорим. 
Свеча почти сгорела. 
Так было, есть и будет. 
Что может человек. 
Стою пред зеркалом в раздумье. 
И я ничей. 
А люди этого не зрят. 
Гармония вселенной. 
В сердце занозою вчера. 
Со смертью говорил уже. 
Жизнь свою из скверны лепим. 
С душой, разорванною в клочья. 
Души порывы естество. 
До самых до небес. 
Бывают на свете чудеса. 
Перевернув страничку дня. 
Поговорим друг мой. 

Раздел пятый. 

Кое-что об авиации. 

Стих об авиации пишу. 
Летают в небе приятели, друзья. 
Летчик и поэт. 
Огромный солнца, красный диск. 
Последняя звезда. 
Сердце трепетно стучит в груди. 



Раздел первый. 

Россия разная такая. 

В Донской монастырь. 

В Донской монастырь иду я помолиться, 
могилам древним поклониться. 
Поклониться истории родной страны, 
и для неё мы все равны, 
мы все её сыны. 
Для Родины нет пасынков и сыновей, 
они защитники её домов, полей, 
Отчизны всей. 
Здесь цвет страны былой, 
здесь цвет страны большой. 
Они нашли здесь свой покой, 
Господь их души упокой. 


В прозрачной тишине. 

Град великий, 
град родной, 
ты разный весною, 
осенью, зимой. 

Ты летом 
белой ночью 
плывёшь в полупрозрачной мгле. 
И улицы полупустынны 
в прозрачной тишине. 

Гулки шаги. 
Идёшь по заколдованному царству ты один. 
Мелькают шпили, купола, 
в прозрачной дымке Адмиралтейская игла. 

Вот вдалеке, 
мелькнула тень в плаще. 
Колдун идёт, 
и белой ночью, 
град Петра крадёт. 

Уснёт всё до зари, 
а ты  за ним иди, смотри. 
Любуйся городом Петра, 
его твореньем на века. 


Вдруг пришла. 

Здравствуй осень, 
прощай лето. 
Ты было солнышка лучами, 
не очень-то прогрето. 
Чаще баловало  нас дождями, 
да пасмурными днями. 
На пляже мало мы погрелись 
и в речке мы не накупались. 
В воде не нарезвились, 
не набултыхались. 
Такие вот в природе и на календаре дела. 
Мы ждали солнца, 
а ты с дождями, 
осень вдруг пришла. 


Дни ранней осени прекрасны. 

Дни ранней осени прекрасны, 
красны. 
Только бывают они у нас нечасто. 
Воздух прозрачен, 
чист 
и свеж. 
И солнце дарит, последнее тепло с небес. 
В садах георгины, 
гладиолусы 
цветут 
то там, то тут. 
И яблони  до земли ветви опустят, 
гнут. 
Паутинки по воздуху плывут. 
И листики цветные на землю упадут. 


Ему и невдомёк. 

Макушка лета и жара, 
застыло  в мареве всё, в середине дня. 
Лишь бабочка в воздухе порхает. 
С цветка на цветок перелетает. 
А кот в тень от кустов бредёт. 
Ему бабочка на  хвостик села, 
ему и невдомёк, 
хвостом не шевельнёт. 
Мяукнул, оглянулся 
и носом в куст уткнулся. 
Залёг в тени, 
ему не страшны слепни и комары. 
И мухи не кусают. 
Лишь бабочки, хвост за цветок, воспринимают. 


Зима. 

Зима! Бог мой, 
ведь ты со мной. 
В беде и в радости, 
и в горе, и в печали. 

А вот церквушка, 
где нас с тобою повенчали. 
Детишек в церкви той, 
крестили вмести мы с тобой. 

Они растут, а мы стареем. 
И вспоминая юности года, 
благодарим судьбу за все, 
что нам она преподнесла. 

И одинокие следы. 

Душистый клевер, одинокая пчела, 
макушка лета и жара. 
Кузнечики стрекочут, 
как будто кто- то косу точит. 
Синь неба и дурман травы, 
пыль на просёлочной дороге от моей ноги 
и одинокие следы. 
Воздух от жары колышется, дрожит 
и вверх бежит. 
Редкие копны сена на лугах, 
трава ещё не скошена, а кое- где в валках. 
И первые грибы, 
что на опушке выросли. 
Черника с голубикой уже поспела, 
и земляника на пригорке алеет гордо, смело. 
Макушка лета 
и всё лучами солнца щедрого согрето. 


Карнавал настал. 

Сентябрь настал, 
и день короче стал. 
Дожди идут, 
в лесу грибы растут. 
Воздух в лесу тяжелый и густой, 
пахнет травой 
и прелой листвой. 
Паутинки на деревьях и кустах, 
всё это скоро будет прах. 
Земля укрыта опавшей листвою, как ковром, 
идти довольно мягко в нем. 
Вот ветер пробежал, 
он тучи разогнал. 
И солнышка лучи взыграли в капельках дождя, 
и высветили на деревьях разноцветье листа. 
Осенний карнавал настал 
и радуга- дуга 
в полнеба заиграла, зацвела. 
Лишь серые тучи, что вдали 
безмолвно говорили, что будет впереди. 
Что осени настали дни, 
что карнавал  пройдет, 
за ним зима грядет. 


На берегу реки Невы. 

В устье Ижоры на берегу реки Невы 
со шведом бились Русские полки. 
Шведы умылись кровавыми слезами, 
победа была за нами. 

Князь Александр прозванье Невский получил, 
он шведов русских воинов в бою уважать учил. 
Науку шведы вскоре подзабыли 
и Невские берега заполонили. 

Царь Пётр через века пришёл 
и закачался под шведским королем престол. 
Король Полтаву проиграл, 
царь Пётр ногою твердой на берегах Невы навеки встал. 

Столицу нову заложил 
окно в Европу прорубил. 
Все это было столетия назад, 
сдержал блокаду немцев Ленинград. 

Больше полвека с той войны прошло, 
а жертвы на Пискаревском народ оплакивает всё ещё. 
История страны моей 
и неразрывна нить побед и поражений в ней. 

Гордится град Петра, 
гордится вся страна, 
князем Александром Невским, 
святым и воином, во все века. 


Орловы, Потемкин, да Суворов. 

Екатерины Великой 
блистательнейший век. 
Хоть сотню лет ты проживи, 
не описать во век. 

Там войны, кровь и слезы, 
любовь, 
интриги 
и раздоры. 

Там государственны мужи 
Орловы, Потемкин, да Суворов, 
Виват России, Екатерине, 
кричали хором. 

Ушаков Севастополь воздвигал, 
на море Черном, 
ногою русского матроса, 
на веки стал. 

Он турка от берегов России отогнал, 
И русский флаг, 
на море Черном, 
хозяином навеки стал. 

Суворов взял Измаил, 
Бессарабию к России присоединил. 
Великая Екатерина немкою была, 
но честь и славу России приумножала, берегла. 

Страна державой стала, 
при двух морях. 
Колосом Родосским, 
в своих новых городах. 

Теперь другие времена, 
правители все измельчали. 
Страну развалили, почти продали. 
И только я порой вздыхаю, 
былое вспоминаю. 


Под Томск в тайгу, да на Чулым реку. 

Асино, Пышкино-Троицкое, 
а ныне Первомайское, да плюс Беляй. 
Со времён царя, 
ты ссыльных край   

Асино, там Ася надсмотрщицей была 
во времена царя. 
Там всё тюрьмы, лагеря 
от Сталина и до царя. 

Народ России и Советов под Томск в тайгу, 
да на Чулым реку. 
Поляки со времён восстания Костюшко 
и бунтари со всей землицы русской. 

Белорусы, литовцы, латыши, 
эстонцы и хохлы. 
В двадцатые, тридцатые, 
и немцы в сороковые. 

Почти, что вся Россия здесь, 
и здесь всем место есть. 
Прошли года, 
слез, горя, здесь утекло столь много, как Чулым река. 

Потомки меж собой 
перемешались, 
народом русским 
в основном назвались. 

Потомки ссыльных здесь живут, 
они своих предков помнят, чтут. 
Беспамятный Фома, не помнящий родства, 
здесь будет, как исчадье ада, сатана. 


Пред ними преклоняюсь. 

Я славянин и тем горжусь, 
мои предки создали государство под названьем Русь. 
Русич я, 
Россия родина моя. 
Её я воспеваю, 
русского народа открытия, 
заслуги перед миром на обозренье выставляю. 
Богата сия страна учеными мужами, 
песенных дел мастерами, 
словесности учителями. 
Пред ними преклоняюсь, 
ученостью их восхищаюсь. 
Оружейных дел мастера 
ковали щит страны всегда. 
Куют сейчас, 
назло врагам, в защиту нас. 
Чтоб спать спокойно мы могли, 
в пределах родной земли. 
Благодаренье Богу, Русь на ноги с колен встает. 
Надеюсь, встанет, мир поймет. 
Русь всё ещё живет. 
Да будет славен её народ. 


Преданья старины седой. 

1 
Преданья старины седой 
я расскажу тебе сын мой. 
Я буду новым Пушкиным в эпохе этой, 
а не в той. 
Я расскажу тебе о земле Новгородской непростой. 
Её в стихах воспеть хочу, 
ты слушай, а то я замолчу. 
Там Родина моя, 
и предки жили до меня. 
Там начиналась Русь, 
я на кресте и Библии клянусь. 
Здесь Новгородская республика была, 
что княжить Рюриковичей позвала. 
Здесь князь Александр Невский правил, 
что псов рыцарей на Чудском озёре ко дну отправил. 
И Шведов на Неве разбил 
за что, Невским, прозван был. 
2 
Здесь начиналась русская земля, 
Суворова здесь Родина и Родина моя. 
Некрасов здесь с ружьецом ходил, 
Виталий Бианки здесь творил. 
Миклухо-Маклай родился, жил. 
Садко по Ильменю ходил. 
Сергей Рахманинов музыку творил, 
под Новгородом родился жил. 
Легенды древней старины, 
воспеты в музыке, стихах они. 
Да песни ямщиков, под Валдайских Колокольцев звон. 
Лихая тройка и в церкви перезвон. 
То свадьба на Руси, 
народ пей, 
гуляй, 
пляши. 
Здесь путь из Варяг в Греки пролегал 
и Русич частенько Варягов побивал. 
3 
Народ здесь гордый, вольный жил 
и землю Новгородскую любил. 
Ходил на Белое море бить моржа 
и на Урал взять злата, 
серебра. 
Богатая земля никем из поэтов воспета не была. 
Такая Родина моя 
её воспеть наверно должен я. 
Чтобы потомки читали 
и землю русскую не забывали. 
Ведь это истоки страны моей 
России всей. 
Здесь город Новгород 
близ Ильмень озера 
по берегам седого Волхова стоит, 
о тысячелетней истории России говорит. 
Владения его в старину большие, 
теперь лишь маленькая часть России. 
4 
Народ здесь умел работать 
и пахать, 
а если надо и мечом себя оборонять. 
С рогатиной ходил на волка, 
медведя, 
кабана, 
а если надо на врага. 
И Волга из болот 
Новгородских древних земель на юг течёт. 
Об этом помнит 
вряд ли наш народ, историю он не чтит 
и в глубь веков не зрит. 
Такая Родина у нас с тобой 
сын мой. 
Ты помни, 
не забывай 
и если надо с оружием её защищай. 
5 
В Новгородской земле селились Русичи давно, 
а города строить начали в шестом, или в восьмом веке, 
о Старой Ладоге не помнит уж никто. 
Преданья древней старины утрачены, 
а может, сожжены 
захватчиками нашей земли. 
Они ведь издревле сюда ползли и шли. 
С севера Варяги на кораблях, 
с запада Тевтонцы с доспехами в крестах. 
С юго-востока монголо-татары на конях. 
Все хотели землю Новгородскую к рукам прибрать, 
свободу у наших предков отнять. 
В осаде веками была земля, 
то шведы, то немцы, то недород, а то суровая зима. 
Монголо-татары к Новгороду шли, 
с конями в болотах увязли, не дошли. 
Дань мы им платили. 
Князя Александра Невского монголо-татары в ставке хана отравили. 
Ведь новгородцы смутьяны вольнолюбивы были. 
6 
Прошли века, Ивашка Царь Грозный из Московии пришел 
и вольницу Республику Новгородскую низвёл. 
Снял с Софии колокола, 
не поперхнулась ими Православная Москва. 
Смутьянов посадил на кол, 
он на Республику был очень зол. 
Такие были времена, 
Русь объединятся начала. 
Да и в последнюю войну 
народу снова досталось моему. 
Немцы пришли, 
и Град Новгород дотла сожгли. 
Народ ушел в партизаны, 
а немцы считали, как и в древности, что русские смутьяны. 
Такие, сын, дела 
у нас история одна. 
Её не переписать, 
и жить нам надо продолжать. 
7 
Я не говорю тебе сын мой про французов и Бородино. 
То Пушкин описал давно, 
почти двести лет с тех пор прошло. 
Француза мы разбили, 
и по Парижу погуляли, 
походили. 
Да были на Руси смутные времена, 
бесправие, отсутствие власти, законного государя. 
То было до нашествия французов, почти за двести лет. 
Стране, земле Новгородской, был нанесен огромный вред. 
Литовцы и поляки к нам тогда ходили, 
Лжедмитрия царя, на престол Российский усадили. 
Да в Нижнем Новгороде Минин и Пожарский ополчение собрали, 
Москву освободили, 
Литовца и поляка с русской земли прогнали. 
И власть законную на Руси вновь избрали. 
Такие были на Руси бесправные времена 
и Русь в хаосе жила. 
Ты помни, не забывай 
и хаоса нигде в жизни не допускай. 
8 
Более четырех веков прошло уж с той поры, 
и то преданья старины. 
Я вкратце рассказал тебе сын мой 
историю земли родной, 
страны большой, 
преданья старины седой. 
Её славные страницы, 
имена, 
да про Кутузова забыл сказать, ведь он разбил француза близ Бородина. 
Ту битву Пушкин описал, 
он русской поэзии начало из начал. 
Поэт большой 
и чтим его мы всей страной. 
О поэзии, литературе, 
искусстве, науке 
и музыке мы поговорим потом, 
а живопись отдельно разберем. 
Ведь это корни наши, 
и нет культуры русской краше. 
Начнем со "слова об Игоревом полку" 
и окунемся в седую старину. 
Основы русской речи там, 
я замечтался, заболтался, пора прерваться нам. 
9 
О последней войне 
я сын забыл сказать тебе. 
Жертв было много в той войне, 
вернулись не все. 
За Родину они все голову сложили, 
себя же не щадили. 
Твой дед воевал на той войне, 
изранен сильно был, 
вернулся домой, недолго жил. 
Цену огромную за победу заплатили 
вся страна 
и Новгородская земля. 
И жертвам нет числа. 
В Берлин и в Кенигсберг потом пришли 
Советской армии полки, 
Европу от гитлеровцев освободили. 
И в тех полках Новгородцы были 
и немца, как и в старь, они побили. 
За разоренные села, 
города, 
и чтобы неповадно 
ходить к нам было никогда. 
10 
Кто к нам с мечом придет, 
тот от меча и погибнет. 
Князь Александр Невский в тринадцатом веке сказал. 
И этот не хитрый слог в душу Новгородцев запал. 
И бьют Новгородцы врага во все века, 
пока держит оружие рука. 
Такая заповедь нам дана 
на все века. 
Её мы помним сквозь века 
и славим святого князя Александра Невского 
пока будет Русь жива. 
ты помни сын эту заповедь тоже, 
ты русский, забывать тебе её негоже. 
Врагов у русской земли 
хоть пруд пруди. 
11 
В Россию матушку и Русь, Литовцы, Поляки и Французы приходили. 
Народ Русский поработить мечту носили. 
А землю Новгородскую в те годы, всё стороною обходили. 
Сея беда не коснулась Новгородцев тогда, 
Бились они в княжеских дружинах, 
войска Московского. 
А дальше в полках государя 
за Русь, Россию, за батюшку царя. 
Ведь Новгородцы были смутьяны, 
и драться, зело рьяны. 
Потом в войсках Суворова в Австрии и в Европе побывали. 
И через Альпы в Италию на помощь их послали. 
То были чудо богатыри, 
виват Суворову кричали 
дружно все они. 
Такие сын дела, 
у Новгородцев с Россией история одна. 
Ты помни, не забывай, 
своим детям и внукам ты тоже передай. 
Пусть помнят о своей стране, земле, 
о Родине всегда, везде. 


Распятая Россия. 

Эпоху новую мне не понять 
и больно за страну опять. 
А в прошлом горе и беда 
и как в колодце тёмная вода. 

Прошлое страны моей, 
как горе жизни всей. 
Оно не даёт мне спать, 
мне некому его отдать. 

Страницы истории страны, 
горьки, страшны и тяжелы. 
Там смута, революции, война, 
ГУЛАГ, шарашки, лагеря. 

Там мой народ, 
бос, как Христос, идёт. 
И со времён Батыя, 
распятая Россия. 


России белый лебедь. 

На верховье Волги  побывал, 
исток реки великой я видал. 
Там храм большой, 
построен над рекой. 

Чтоб было видно далеко, 
на холм большой поставили его. 
А пред холмом, как вроде бы ключок, 
иль родничок, в низине ручеек. 

Через него мосток. 
Над ним избушка деревянна, 
а вокруг леса, луга, 
да недалече, деревенька там одна. 

А в ней живет смотритель, 
верховья Волги охранитель. 
Его я, правда, не видал, 
зато в центре Руси, я побывал. 

Был потрясен, 
как из болотного ручья, 
течет великая река. 
России белый лебедь навсегда. 


Россия. 

Умом Россию не объять, 
столь велика она. 
Богаты её недра, 
луга, леса, поля, 
и реки, горы, 
и дивные просторы. 
Столь велика держава. 
России поступь величава, 
Ты мать родная, великому народу. 
Не отщепенцам и не сброду. 
Все это ты, страна моя. 
Отчизна, и любовь моя. 


Россия разная такая. 

Россия разная такая, 
Порою шумная, 
ну а порой хмельная, 
веселая и заводная. 

Где тройка в упряжи бежит, 
где снег летит из под копыт. 
Где звон в ушах от той езды. 
Где солнце светит ярко с высоты. 

Мороз трескуч, 
а снег скрипуч. 
И бубенцов веселый звон, 
из под дуги несется он. 

Русский дух. 

Вот загадка, вот же блаж, 
в чём русский дух, 
и как проявится он в нас. 

Возможно, в безудержном веселье, 
иль в широте души, 
в прошедшем новоселье. 

Иль в песнях за столом, 
с бокалом и хмельным вином. 
Или в безумной драке, возможно. 

Всё возможно. 
Только ведь всё это блаж, 
вот в чём кураж. 

Никто не знает, 
в чём же русский дух, 
где обитает. 

И как проявиться он в нас, 
когда войдешь ты в раж, 
а может быть в кураж. 


Святые имена. 

Я в Новгород Великий приехал, 
и в Кремль пошел. 
Вспомнил Невского и быт давно минувших дней, 
и Родину за ней. 
Князь Александр дорожку к морю проторил. 
А Петр Великий, её уж довершил. 
Державно поступь, тех князей, царей была. 
За Русь пеклись, не за себя. 
Благодарные потомки, в веках их помнят как всегда. 
Не предадут забвенью, их святые имена. 


Солнца тусклый луч 
. 
Серо небо и облака темны, 
черны деревья и кусты. 
Пожухлая трава 
и рыжие стога, 
пусты поля. 
Лишь ветер треплет голы дерева. 
То осень поздняя пришла. 
И заморозки по утрам, 
да солнца тусклый луч, то здесь, то там. 
Мелькнет по скошенным полям, 
опушке леса и стогам. 
Да ветер брызнет снежную крупою 
колючей, злою. 
А впереди зима, 
её черед, её права. 


Cтрана берез. 

Страна берёз, 
страна моих детских грёз. 
Где стоят, заброшены поля, 
где бывали ты и я. 

Где деревня на опушке леса, 
и где мелкий перелесок. 
Где речушка недалече, 
и где помнят Новгородское вече. 

Где сидят на лавке старики, 
и поют там спозаранку петухи. 
Где пастух по утренней заре, 
коровёнок в поле выгнал всех уже. 

Где хозяйка, молода, 
молока парного пить звала с утра. 
Где над речкой летним утром стелется туман, 
от травы исходит там дурман. 

Детство там моё прошло, 
и там было тихо и светло. 


Увидимся ль ещё? 

По Асино пройдись, 
Чулыму поклонись. 
Через Первомайское поедешь на Беляй, 
я  там бывал, ты это знай. 

Места знакомые все мне, 
да не попасть туда уж мне. 
Я в молодости в тех краях бывал, 
через Томск туда я попадал. 

Землей Сибирской восхищался, 
на пароме через Чулым в Первомайское я катался. 
Теперь там мост стоит, 
поток машин из Томска в Первомайское по нему бежит. 

А в памяти моей паром, 
и мы на нём через Чулым идём. 
Автобус, машины в ряд, 
и пассажиры вдоль бортов стоят. 

Любуются рекою, о жизни говорят. 
И свежий ветерок с реки в лицо, 
мы к берегу причалили, от Первомайки недалеко, 
прощай Чулым, увидимся ль ещё? 


Флотоводец славный. 

Флотоводец славный 
и адмирал на флоте главный. 
В миру человек со смиренную душой 
Федор Ушаков, а ныне святой. 

Душа его давно на небесах, 
потомки сберегают прах. 
Он защитник морского люда на небесах. 
Он воевал, и битвы не одной не проиграл, 

В плен врагу матроса ни одного не сдал. 
Что сам Суворов говорил, 
он матросом или мичманом 
у него бы послужил. 

Родился и закончил дни свои 
в российской глуши, в лесной Мордовии. 
Прах его нашел покой в Саранске, город есть такой. 
Там храм ему построили большой. 


Юнона и Авось. 

Россия и русское авось, 
здесь всё переплелось. 
Авось земли объединим, 
и государство создадим. 

Авось Балтику и Чёрное моря присоединим, 
и будет нашим Крым. 
На кораблях "Юнона" и "Авось" земной шар мы обогнем, 
и до Америки дойдём. 

Ермак и Дежнев говорили, 
авось до океана мы дойдём 
и всю Сибирь пройдем, 
мы край Земли найдём. 

На авось, да на ура, 
на бесшабашной удали, из века в век росла 
и строилась страна, 
державой стала. 

Мир удивляла наивностью идей. 
И сказками про былинных богатырей. 
Так что такое русское авось, 
откуда слово в русском языке взялось. 

Его значенье знает весь народ, 
и на авось живет. 
На авось в ракете к звездам 
всё человечество вдруг прорвалось. 

А на Руси, как в старь все на авось, 
да на, небось. 
Авось будет теплым лето, 
да не холодную зима. 

Авось женюсь, и дом построю 
с женою молодою. 
Авось будет у меня семья, 
небось, детишки меня не позабудут никогда. 

Вот так мы и живем, 
авось невзгоды переждём. 
Небось, зерно мы перемелем, будет хлеб, 
и так живём из века в век. 


Вороной белой. 

Старый дом, со старыми жильцами, 
они все чьи-то папы, мамы. 
С поблекшими от старости глазами 
и скорбной речью со слезами. 
Они не бродяги, не бомжи, 
а в интернате, старухи, старики. 
Их дети, внуки где-то там, 
разъехались по разным городам. 
Их в интернат, как старый хлам. 

Судьбой наказанный герой, 
последний из плеяды той, 
что насмерть встали под Москвой. 
Старуха с ревматичными руками 
и мыслью в блокадном Ленинграде. 
Они осколки той эпохи, 
их кто-то, где-то бросил. 
Их бросила страна родная, 
как мачеха для всех чужая. 

И я, увидев их, опять рыдаю, 
Рыдаю у калитки в старый дом, 
они не виноваты, иль виноваты, 
скажите, иль ответьте в чём? 
Обед и ложка с жидким супом, 
как будто бы опять война разруха. 
Стоят дома для престарелых, 
чиновникам до них нет дела. 
А я среди поэтов, вороной белой, 
опять не с властью и не в тему. 


С любовью в каждый дом. 

Целуют землю облака, 
кропят грозой с дождём. 
И жизнью новою всегда, 
с любовью в каждый дом. 

Парят в небесной вышине, 
чтоб влагою пролиться. 
И дарят жизнь земле, 
спеша с небес спуститься. 


Склонить я голову готов. 

Люблю России, странны дали, 
в них нет тоски или печали. 
В них перспектива, ширь, простор 
и облаков нестройный хор. 

Берёзы тонки на опушке, 
в ветвях, наверное, кукушка. 
В прозрачный полдень, или зной, 
пройдешь опушкою лесной. 

И на дорогу, иль дорожку набредёшь, 
а впереди, на поле, спеет рожь. 
Колосья золотисты, кучерявы, 
церквушка видна справа. 

Немного вдаль и деревенька, 
кузнечик трель затренькал. 
А вдоль дорожки на пригорках, 
земляника алеет смело, гордо. 

Средь разнотравья и цветов, 
склонить я голову готов. 
Склонить к родной Земле, 
чтоб силы дала мне. 

Чтоб силы дала, как богатырю, 
Россия, матушка, 
одну тебя люблю. 
Тобой живу, тебя боготворю. 


Где мой дом. 

Районный городишко, после большой войны, 
где улицы разбиты и грязны. 
Калеки, инвалиды, полуторка в грязи. 
Пешеходы на дощатых тротуарах, поодиночке, редко парой. 

Мужчины в полувоенных пиджаках, женщины в клетчатых платках. 
Детишки грязны и беспризорники чумазы. 
Жульё, ворьё, базарное хамло, барыги, торгаши, 
небритые жиды, торгуют семечком хохлы. 

Рынок, середина дня, с дощатых тротуаров сойти нельзя. 
Там непролазна грязь и дождь с утра. 
Карманники снуют, то там, то тут, 
тётку обокрали, уже бегут, во след кричат, орут. 

Пятидесятые года, ещё близка война. 
Остовы каменных домов, приют бандитов и воров. 
Заросшие крапивой пустыри, остатки жизни до войны. 
Полуразбитые дома и нищета, мальчонкой вглядываюсь в это я. 

Годков мне пять, а может шесть, и очень хочется мне есть. 
Я знаю, пирожки на рынке есть, от голода мне хочется присесть. 
Меня мутит и голову от голода кружит. 
Я поскользнулся и упал, а рубль в грязи я потерял. 

Сижу, рыдаю на земле, вот дядька подошёл ко мне. 
За шкирку приподнял рукой, он полупьян, поддал под зад ногой. 
Отбросил в канаву, как щенка, и бросил корку хлебушка. 
Ругнулся, пригрозил мне кулаком, спросил, а где мой дом. 

И есть ли у меня родня, рукой махнул, ему не до меня. 
А я залез в кусты, что за канавою росли. 
Там пёс бездомный, как и я, лизнул мне щёку языком слегка. 
Я поделился брошенным куском с беднягой псом. 

Горбушка хлеба вся в грязи, и мы её на пару съели. 
Запили из колонки ледяной водой и побрели влекомые судьбой. 
Пёс от обретенья друга, вилял хвостом. 
Я тихо брёл и размышлял, а где мой дом. 

Очнулся, год две тысячи седьмой и я совсем седой. 
Мальчонка снова предо мной, голодный, злой. 
Пёс рядом с ним, пришёл из жизни той. 
Брусчатка, нищета, голодные глаза, как в те года. 


Падает снег покрывалом. 

Падает снег покрывалом, 
сердце болезненно сжалось. 
Падает снег на ресницы, 
снег на страницу ложится. 

Снег на висках и строках, 
снег на бескрайних полях. 
Снег на опушке и речке, 
снег недосказанной речью. 

Снег недописанной прозы, 
снег на опушке берёзы. 
Снег на златые леса, 
снег на пустые поля. 

Снег на младые мечты, 
снег в мои детские сны. 
Снег на любовь молодую, 
снег в мою душу пустую. 

Снег на развилку дорог, 
снег на следы моих ног. 
Снег в мою память и мозг, 
снег на любовь, что до слёз. 

Снег покрывалом ложится, 
снег на строке серебрится. 
Падает снег покрывалом, 
прячет, не сбылось, не сталось. 
Прячет слезы запоздалость, 
падает снег покрывалом. 


      Из Франции с любовью. 

Из Франции с любовью, 
смотрю я на Россию, 
так много раз политой кровью. 
Смотрю, не перестаю ей восхищаться, 
страной вселенскою загадкой. 

Я в душу русскую смотрю, 
там Достоевский с Пушкиным в ряду. 
Там Шишкин рядышком с Шагалом 
и Грозный царь с опричником бывалым. 
Там Стенька Разин на челне, 
Ермак с дружиною в тайге. 

Там всё переплелось 
и Грибоедов пал за Русь. 
Там Минин и Пожарский, 
и Кремль под польской шляхтой. 
Бородино и Куликово поле, 
и Новгородцев воля. 

Там славный Невский князь 
и бороды рубить Петра указ. 
Эпохи, лица, имена, 
Суворов в ссылке у своего крыльца. 
Там Севастополь, Измаил, 
Одессу Потёмкин заложил. 

Великая в Крыму, 
Орлов отправлен во Москву. 
И граф Толстой с войной, 
Есенин с лёгкою строкой. 
Цветаева и Пастернак, 
и Солженицына ГУЛАГ. 

Всё это было, было, 
и памятью народной 
вдруг во мне ожило. 
Из Франции с любовью 
к России милой. 


Напиши сестра письмо. 

Здесь небо синее такое, да мне оно чужое. 
Берёзки вроде бы и те, а мне они милей в родной стране. 
Сестра чиркни мне пару строчек о милой стороне. 

Про берёзки, про полянки, про страну родную. 
Про снежок из-под копыт, да про тройку удалую. 
Напиши сестра письмо, я по нёй тоскую. 

Напиши сестрица, так душа болит. 
Видно мне не сбыться, до родных ракит. 
В землю поклониться, где мой дед лежит. 

Напишу - те братец, как не написать-то. 
Разорили Родину, вороги и тати. 
Перестройкой это, все они назвали. 

Лопухом, бурьяном, поле зарастает. 
А берёзки лесом, за морём сбывают. 
Старики в деревне, в нищете сдыхают. 

Девки на панели, деньги добывают. 
Парни пьют и колются, вот ведь, как бывает. 
Вороги и тати, нам права качают. 

Вот напасть, какая, братец дорогой, 
приключилось нынче, с Родиной большой. 
Коль приедешь в гости, будешь сам не свой. 

Тех, что приютили в позапрошлый век, 
в змея превратились на глазах у всех. 
И страну терзают внуки змеев тех. 

Как тебе сказать-то, братец дорогой. 
Ведь Иуда брат им, кажется родной. 
Или Достоевский, прозорлив такой. 


Раздел второй. 

Памяти павших. 

Блокада Ленинграда, 900 дней кошмара, ада. 

Блокада Ленинграда, 
900 дней кошмара, ада. 
Записи Тани Савичевой, 
город не сдался, он живой. 

Осталась я одна, 
я всё ещё жива. 
Краюшка хлеба на столе, 
буржуйка светит в темноте. 

Стылые дома, 
соседка умерла вчера, 
лютая зима 
и кончились дрова. 

Налёты самолётов 
от них погибнет кто-то. 
Дорога жизни зимою, 
и очередь на Неве за ледяной водою. 

Блокада, война, 
работа с утра и дотемна. 
Шостаковича симфония седьмая, 
я жив, страна родная. 

Ольги Бергольц стихи 
между бомбёжками. 
Метроном отсчитывает дни, 
футбол посреди войны. 

Промёрзшая Публичка, 
при свечке, в шапке, рукавичках. 
Восстановленный трамвай, 
зениток злобный лай. 

С крыш зажигалки 
сбрасываем, словно палки. 
В бомбоубежище темно, 
при свечке читают с передовой письмо. 

Мы бьёмся, защищаем вас, 
патроны, снаряды кончаются у нас. 
Грядки на Марсовом, в Летнем саду, 
раздали последнюю муку. 

Блокада Ленинграда, 
победа будет ему наградой. 
Воздушные тревоги, 
на санках детский гробик. 

Блокада Ленинграда, 
900 дней кошмара, ада. 
Люди в морозном дне бредут, 
любят, борются, живут. 

Мародеры, торгаши, 
голод, опухли взрослые и малыши. 
Оцепенение в движениях, душе, 
выжить мысль в усталой голове. 

Страха смерти нет, 
смерть идет за каждым вслед. 
Блокада, война, 
смерть за углом кого-то забрала, подстерегла. 

Упал от голода не встал, 
замёрз, пропал. 
Смерть, разрушения везде, 
город выстоял вопреки войне. 

Не отступил, не пал, 
на колени перед врагом не встал. 
Блокада Ленинграда, 
900 дней кошмара, ада. 

Метроном отсчитывает дни войны, 
они горьки и тяжелы. 
В них хлеб с дурандой, 
опилками и лебедой, крапивою весной. 

Вши, съедены последние собаки и коты, 
сожжены комоды и шкафы. 
Сварены из кож ремни, 
из клея столярного супы. 

Окна зашторены, в белых крестах. 
Город в противотанковых ежах. 
Замерзшие нечистоты на тротуарах, 
улицах, дворах. 

Покойники в опустевших квартирах 
и домах. 
Корабли в Неве, 
аэростаты в холодной неба синеве. 

Замаскированы шпили, купола 
и стыло серая Нева. 
Всё это было, было, 
память не стёрла, не забыла. 

Выжили, вопреки блокаде, 
войне, 
в холоде, голоде, 
бомбежках и огне. 

Блокада Ленинграда, 
900 дней кошмара, 
ада. 
Победа будет ему наградой. 


Братские могилы. 

Братские могилы, в нашей стране стоят. 
В них наши отцы и деды, прадеды лежат. 
Они все братья, были в той войне, 
что прокатилась по стране. 
Для них, мать Родина, 
была одна, 
они ей все, родные сыновья. 
Братские могилы, в нашей стране стоят. 
В них наши защитники, Отечества лежат. 
Отдали жизнь свою, 
и защитили всю страну. 
Нам надо их не забывать, 
могилы братские, беречь и посещать. 


В девчат молоденьких хотелось им влюбляться. 

Война, 
война, 
и эту чащу горя, бед, 
испили мы до дна. 

Аэродром наш полевой 
или подскока прифронтовой. 
Командир наш молодой, 
да штурман удалой, 
стрелок лихой. 

Мы  немца штурмовать  летали 
и летом, и зимой мы воевали. 
Друзей в боях теряли, 
что падали на землю и сгорали. 

Мы звёзды на фюзеляже 
за сбитого фашиста рисовали. 
Сто грамм наркомовских 
мы лихо выпивали. 

Друзей погибших в  тех боях 
оплакивать не забывали. 
А их могилы вдоль аэродромов 
вырастали, вырастали. 

Им было по восемнадцать, 
двадцать. 
В девчат молоденьких 
хотелось им влюбляться. 

И только техник пожилой 
им в след махал замасленной рукой. 
Крестил украдкой самолёт, 
надеялся, что Бог поможет, 
не подведёт. 

Жестокая была война, 
много жизней молодых она оборвала. 
И им навечно по восемнадцать, 
двадцать. 
Святая дружба, 
святого летчицкого братства. 


Они победы кузнецы. 

Победа и беда 
чарка за павших, ты горька. 
Беда в начале, 
мы в сорок первом отступали. 

Мы отступали до Москвы, 
а дальше нет земли. 
Мы на смерть встали, 
Россию, Родину мы защищали. 

И костью в горле немца встал, 
блокадный Питер. 
На девятьсот дней 
он в нём застрял. 

Потом был Сталинград, 
от Курска мы пошли назад. 
На запад мы пошли, 
забрезжила Победа впереди. 

А до неё и после, 
могилы, обелиски и кресты, 
От Питера, Москвы, 
до Австрии земли. 

Европа в обелисках и крестах, 
могильных холмиках, холмах. 
Там деды, прадеды лежат, 
а чаще неизвестен там солдат. 

Могилы от Синявинских высот, 
до Бранденбургских, каменных ворот. 
Цена большая, 
смерть брала, всех не разбирая. 

Брала всегда, везде, 
вот паренька убило, по утренней заре. 
В ночном полёте, 
сгорели девчонки в самолёте. 

Они все жертвы той войны, 
они Победы кузнецы. 
А мы их дочери сыны 
и внуки, что без дедушки росли. 

А дальше, дальше, 
ты стихи пиши, 
Россию славь, 
как славили они. 

Да не забудь цветы 
к могилкам принести, 
светлы Победы дни, 
да зори холодны. 


В том молохе огня. 

Война и слезы, кровь и горечь, 
и крики раненых в бреду. 
Я по войне во сне иду. 
В поре той огневой, 
мечтаю я о родине родной. 
И о не сбывшейся мечте, 
которая сгорела в том огне. 
И вижу слезы матерей, 
утративших своих детей. 
Проклятия отцов, 
что не смогли, не сберегли, своих сынов. 
До коле будет, Родина моя, 
сжигать своих детей, в том молохе огня. 
До коле будет, род людской, 
идти на брата, брат войной. 


Война и слёзы, кровь и горечь. 

Война и слезы, кровь и горечь, 
и крики раненых в бреду. 
Я по войне во сне иду, 
я над страною облаком плыву. 

В поре той огневой, 
я думаю о Родине родной. 
О мирной жизни, 
такой далекой и простой. 

Я вижу слезы матерей 
утративших своих детей. 
Проклятия отцов, 
что не смогли, 
не сберегли, 
своих сынов. 

Вижу трубы от домов и хат. 
Старуху, в рубище в землянке, 
с ней малых ребят, 
глаза от голода блестят. 

Покойники изъедены червями 
на полюшке лежат. 
Там вперемешку немец, 
наш солдат. 

Калеки по стране 
бредут, ползут. 
Бабы на корове 
землю пашут, 
слезы из глаз текут. 
Детишки малые 
от голода ревут. 

Я по войне во сне бреду. 
И злобу людскую вижу, 
осязаю, 
зрю. 

Атака средь бела дня, 
сошлись в рукопашной два врага. 
Снаряд взорвался, рука, нога, 
вот, чья-то голова и это всё война. 

Я день победы отмечаю, 
и ужасы войны передо мной всплывают. 
Кошмар этот не даёт мне спать, 
как будто на войну не мой отец, а я попал опять. 


Гитлера личному врагу. 

Пожелтевшие страницы я листаю, 
историю Отечественной войны я вспоминаю. 
Забытые фамилии, 
и преданные забвенью имена. 

Мне память о Герое Маринеско, 
не даёт покоя, сна. 
Его атака века, 
войны той страшной веха. 

Атака из двух торпед, 
и "Густову" пришёл конец. 
Флот вражеский с подводниками расстался, 
подводник Маринеско без  звезды Героя остался. 

Разжалован, до лейтенанта, 
изгнан из флота, 
пьянка, 
женщины 
и хулиганка. 

И окраине Ленинграда, 
6 метров коммуналка. 
Болезнь и смерть в 63 году, 
похороны без залпа в нищенском гробу. 

Такие почести воздала страна 
герою своему 
и Гитлера личному врагу. 

Забвенье 
на десятилетия года, 
звезда Героя 
через десятилетия пришла. 

По настоянию народа, 
она дана. 
Нужна ли мертвому она. 
Нужна. 

Героев много, 
атака века была одна. 
Память о героях живым нужна, 
для нас она важна. 

Командир "Щуки-13", 
умел на море драться, 
воевать, 
на суше слово резкое сказать. 

Историю страны моей, 
Отечественной всей. 
Её я вспоминаю, 
страницы пожелтевшие листаю. 

Прошу вас, 
заклинаю. 
Героев не забывайте, 
при жизни почести им воздавайте. 


День Победы. 

День ПОБЕДЫ 
день после беды... 
После беды большой, 
страны родной. 

Мы победили, 
выжили, смогли. 
Лишь письма треуголки, 
как следы. 

Следы той большой для страны 
беды. 
Они хранят 
любовь, горечь утрат. 

В них села, русские горят. 
В последнюю атаку 
идёт солдат. 
И там штрафбат. 

Там память наших отцов, 
дедов и слёзы вдов. 
Там сироты по всей стране 
и Сталинград в огне. 

В блокаде Ленинград. 
Под Курском танки факелом горят. 
И в Праге 
в день Победы наш солдат. 

История страны большой, 
страны родной. 
После беды тяжёлой, злой, 
где каждый солдат её герой. 


Любви девчонок вы так и не узнали. 

Мальчишки в грозовые дни войны, 
на фронт рвались, 
страну защищать хотели все они. 
А их отправили на Соловки. 

В морскую школу юнг Северного флота прибыли они. 
Там по ускоренному курсу учили воевать, 
морское дело 
любить и знать. 

Им было по шестнадцать, 
и клеши огромной ширины, 
себе они пошили, 
как могли. 

Наколки якоря, 
ведь это не шпана, 
Морские волки, 
скажу я вам братва. 

Любви девчонок они не знали, 
за Родину в морских походах умирали. 
За честь считали на фронте воевать, 
и наравне со взрослыми смерть в боях принять. 

Пикуль Валентин один из них, 
памяти юнг Северного флота, посвятил я этот стих. 
И голову склонил пред ними, 
они были такими молодыми. 

Мальчишки той поры и той войны. 
Вы жизнь за Родину отдали, 
победу нам завоевали. 
Любви девчонок вы так и не узнали. 


Пискарёвский мемориал. 

Пискарёвский мемориал, 
здесь, кто в блокаду умирал. 
Кто умирал и воевал, 
свободу нам достал. 

Ценою своей жизни заплатил, 
чтоб ты и я здесь жил. 
Чтоб жил и знал, 
кто нас в блокаде защищал. 

Кто хлеб с опилками жевал, 
дома после бомбёжки разбирал. 
Кто мёрз и умирал зимой, 
по дороге на работу, иль домой. 

Кто всех похоронил 
и всё равно боролся, 
жил, 
до дня Победы не дожил. 

Они все здесь лежат, 
кто защитил наш Ленинград. 
Здесь стар, и млад, 
и нет у них наград. 

Для них награда это мы. 
Мы помнить их должны. 
Поэтому несём сюда венки 
и запоздалые цветы. 

Пискарёвский мемориал, 
и здесь лежат. 
Кто в блокаду умирал, 
Победу Родине ковал. 

Метронома стук, 
свечи за упокой души вокруг. 
И слезы тихие из глаз, 
мы помним, не забудем вас. 

   
Письма-Треуголки в них войны судьбы, осколки. 

Письма-Треуголки 
в них войны судьбы, осколки. 
В них Великая Страна, 
её павшие отцы, деды, сыновья. 

В них страданья и разлуки 
боль утрат, горечь разрухи. 
Смерть, любовь, война, весна 
воспоминанья на века. 

Боль утрат, 
лихолетье дней, 
слезы вдов и матерей, 
потеря близких и друзей. 

День Победы наблюдаю, 
сердцем и душой рыдаю, 
павших вспоминаю. 
Их благодарю, за жизнь, судьбу свою. 

Голову склоняю, пред мужеством отцов, 
дедов. 
Колени преклоняю, Парад Победы наблюдаю, 
а в сердце я рыдаю и павших вспоминаю. 


Про нас забыли все. 

Он умер под Ржевом, 
русский, узбек, казах, калмык. 
В земле не похороненный, 
он до сих пор лежит. 

В яростной атаке, 
с винтовкой наперевес, 
упал замертво, 
в моём стихе воскрес. 

Просил предать земле, 
ужель про нас забыли все. 
И если можно, 
сообщи родне. 

Страну мы защищали, 
все там пали. 
А в похоронке, без вести пропал, 
грузин, таджик и камчадал. 

Больше шестидесяти лет 
с тех пор прошло, 
где почести погибшего под Ржевом, 
иль вам уж всё равно. 

Миллион ребят, 
под Ржевом костьми лежат. 
Иль вы забыли, 
хотя бы по-человечески их похоронили. 

Земле предали, 
не забыли. 
Защищали они нас, меня, 
ужели забыла их страна. 

Они жизни 
для защиты Родины не пожалели. 
А мы даже песнь поминальную 
им не спели. 

Очнитесь, 
солдату, 
защитившему страну, 
колено преклонитесь. 

Последний долг отдайте, 
потом на лаврах почивайте. 
Я просьбу павших исполняю, 
за них в стихе прошу, напоминаю. 


Прорыв блокады Ленинграда. 

Прорыв блокады Ленинграда в 44 году, 
я вижу, как наяву. 
Зима, два фронта, холода. 
Бьют с двух сторон врага. 

Фронта Ленинградский 
и Волховский сошлись. 
Оковы блокады разомкнулись, 
разошлись. 

Из репродуктора голос Левитана, 
снята блокада Ленинграда. 
Вздохнул облегченно город мой, 
составы с помощью пошли рекой. 

Глаза победителей блестели, 
блокаду прорвали, одолели. 
Город выстоял 900 дней блокады, 
запомнил гибель и утраты. 

Утраты жизней горожан своих, 
без них он шёл в прорыв. 
Цену большую заплатил, 
на Пискаревском их похоронил. 

Победный салют, из пушек бьют. 
Залп за залпом, погибших чтут, 
а победителям, 
поклон кладут. 

Расцветают залпы салюта над Невой, 
живи любимый город мой. 
Живи, процветай, погибших поминай, 
а победителям хвалу воздай. 


Я видел. 

Я видел слёзы, ордена, 
когда закончилась война. 
Я видел вдов, сирот, 
в беззвучном крике рот. 

Я видел всё в немом кино, 
там горе, радость, 
в чёрно-белом, 
цветным салютом проросло. 

Я видел ненависть и злость, 
всё в рукопашном бое, там сошлось. 
Оно стоп-кадром в памяти осталось, 
и слёз мужских я видел жалость. 

Я видел самокрутку после боя 
и как по чарке перед боем стоя. 
Как хоронили после боя 
и похоронки злое горе. 

Я видел над Берлином алый стяг, 
и по брусчатке, победный шаг. 
Дробь барабанов у Кремля, 
тогда закончилась война. 

Я видел всё в кино 
и хронику войны я видел. 
Я видел, 
враг Родину обидел. 

Я видел дробь барабана у Кремля, 
напоминает, ещё не кончена война. 
Пока прах последнего солдата, 
не приняла с почестью земля. 


Умылись матери слезою. 

Если завтра война, 
если завтра война. 
Мальчишки пели все тогда 
и напевала вся страна. 

Война пришла внезапно, 
воскресным днём прекрасным. 
Пришла за школьным балом, 
невестой смертью небывалой. 

Пришла не в платье белом, 
не песнью соловьиной смелой. 
Пришла словами Левитана, 
на нас напали и обманом. 

Напали раннею зарёю, 
ещё живые все герои. 
Умылись матери слезою 
и постарели сразу втрое. 


На обелиске год сорок второй. 

Младший сержант в пятнадцать, 
ему не будет восемнадцать. 
Не исполнится, не будет никогда, 
тогда была война. 
Я в годовщину, как всегда, 
у обелисков, что оставила война. 

Здесь лётчики лежат, 
а он юнец, пацан, солдат. 
Солдат войны той злой 
и он её солдат святой. 
Здесь всем по восемнадцать, двадцать, 
а младшему сержанту, лишь пятнадцать. 

Ему не будет, не будет восемнадцать. 
Здесь год сорок второй, 
а он, а он, святой герой. 
Мальчишка, сержантик молодой, 
лежит в земле сырой. 
На обелиске год сорок второй. 


Не плачь, слезу утри. 

Поговорим о войне, о небе, 
как жаль, что я там не был. 
Поговорим о боевых друзьях, 
что мёртвыми остались на полях. 

Поговорим, друг мой, 
нальём, помянем по одной. 
Они за нас с тобой, 
ушли в последний бой. 

Поговорим, как они летали, 
как стопку горькой выпивали. 
Поговорим, слезу утри, 
они воевали, как могли. 

Могли бы жить, любить, 
судьба распорядилась, им не жить. 
Так будем жить, 
они не долюбили, нам любить. 

Смотри, им по семнадцать, девятнадцать. 
А в бой ушли, как мужики, 
за нас с тобой ушли, 
ушли воевать и драться. 

Нальём, помянем по второй, 
они лежат за нас с тобой. 
Лежат в земле сырой, 
пусть будет вечным им покой. 

Не плачь, слезу утри, 
их не вернуть, их дни прошли. 
А на могилку, положи цветы, 
и поклонись, до самой до земли. 

Они в нашей памяти живы, 
не забывай, сюда ты приходи. 
Прохладны в мае дни, смотри, 
берёза ветви склонила до земли. 

Не плачь, слезу утри, 
могилку, почище прибери. 
Они для нас Победу принесли 
а ты живи, как жили бы они. 

Поплачь, так легче будет, 
а мы их помним, не забудем. 
Не забудем, вновь придём, 
придём и помянём. 


Они закованы в оковы. 

Чем дальше дни былой войны, 
тем горше в памяти людской они. 
Они на века закованы в оковы 
и рвутся к нам салютом новым. 
Слезой стекают по щеке, 
не дав забыть ни вам, ни мне. 

И фотографией в альбоме, 
в семье и в каждом доме. 
Они той памятью народной, 
солдатом, отстоявшим нам свободу. 
Они тем холмиком, что в поле, 
куда ведут детишек школы. 

Они те прадеды, деды, отцы, 
что жизнью защитили честь страны. 
Они закованы в оковы, 
в холмах и обелисках новых. 
И им не встать для жизни снова, 
они на века закованы в оковы. 
И в память нам салютом снова. 

Раздел третий. 

Любовная лирика. 

Любовь безгранична. 

Любовь безгранична, ей безразлично, 
происхожденье, статус и страна. 
Я в корнях утонул родства, 
пытаясь разобраться, кто же я. 

Я древо предков разбирал 
и очень много о родне узнал. 
Колен в нём много насчитал 
и в век тринадцатый попал. 

А в нём я намертво застрял. 
Монголо-татарский шквал, 
по Азии, Европе прошагал. 
Я ятаган в руке держал. 

У каждой бабки, что в моём роду, 
сменить страну, написано, как, будто на роду. 
А мужику, найти в чужой стране жену, 
покинуть навечно, родную сторону. 

Я разбирался, ухмылялся, удивлялся, 
за жён на шпагах, саблях, дрался. 
Бросал страну, родню, друзей 
и через море, за мечтой своей. 

Там герцоги, бароны и князья, 
дворяне, простолюдинки, ханы, 
кругом интриги и обманы 
и всё моя родня. 

А бабки, как за иголкой нитка, 
спешат в чужой стране, навечно обручиться. 
Продолжить род чужой, 
для чужестранца, стать женой. 

Стран двадцать пять, 
осточертело мне считать 
и по корням родства петлять, 
перо, как ятаган, что вспять. 

Так с кем же воевать, 
когда родни полмира, 
мне их не сосчитать, 
в каждой стране, прабабка мать. 


Аромат сирени плыл. 

Мы по ночам гуляли, 
и разведенные мосты, 
почетным караулом, 
нас радостно встречали. 

Мы любовались белой ночью, 
и  лишь Адмиралтейская игла, 
блестела, как всегда. 

В воздухе, аромат сирени плыл, 
и воздух тёплым был, 
почти не ветерка, 
и рядом ты была. 

В городе ночном, 
остались только мы вдвоем. 
Мы вдоль Невы идем. 

И редкая волна, 
ударит в гранита берега. 
Шепнёт, что скоро уж восход. 

Не слышим мы её, 
мы вместе, любим, 
нам хорошо. 


Ещё раз про любовь и не только. 

Ещё раз про любовь 
хочу сказать. 
Одинокий костер в ночи 
издалека видать. 

Ветер злобно рвёт пламя, 
клочками в стороны бросает. 
Костёр от ветра полыхает, 
пламя его до небес взлетает. 

Дождь пригоршни воды 
в костёр бросает, 
шипят угли, 
и пламя затухает. 

А на земле зола 
и нет костра. 
Вот так любовь пылает, 
как одинокий костёр в ночи 
от ветра полыхает. 

Рвут её на части 
завистники, 
завистницы, 
их злые языки. 

Пламя любви им не потушить, 
любовь, как пламя не убить. 
А их слова, 
как ветер для костра. 

Равнодушие пригоршни воды 
бросает в костёр любви. 
Вот зашипели угли этого костра. 
И на душе зола. 

Любовь сгорела, 
умерла. 
Ведь равнодушие 
сильней любви костра. 


Злодейка, подлая судьба. 

Мы, как разведенные мосты. 
Ночная мгла, что развела мосты, 
разбила наши судьбы, 
чужими стали мы. 
И наши судьбы, в одну нам не свести. 
Рассвет  может лишь, свести мосты, 
а наши судьбы, не свести. 
Что это рок, или судьба, 
по разным берегам, нас развела. 
И видно навсегда. 
Как судьбы вновь свести, 
не знаю я, не знаешь ты. 
Стоим мы, как разведенные мосты. 
Навечно, навсегда и такова, 
злодейка, подлая судьба. 


И нет на неё указа. 

Любовь бывает разной 
несчастной, безобразной 
и простой. 
И всё равно от неё потеряешь ты покой. 

Ты будешь плакать, 
и смеяться, 
и жизнью наслаждаться. 
И грезить ею во сне и наяву. 

В каждой встречной искать любовь свою. 
Эта болезнь, как зараза 
иль проказа 
и нет на неё указа. 

Болеют, стар и млад, 
кто нищ или богат. 
Болеют все на всей земле, 
переболеют, 
не будет жизни на земле. 


Любви моей не бойся ты. 

Позови меня вдаль далёкую. 
Вдаль далёкую, синеокую. 
Где сбываются мечты, 
и звезды  необычайной красоты. 
Где вместе я и ты. 
Об этом у ветра ты спроси, 
и он тебе ответит, по ком мои мечты. 

Позови меня вдаль далекую. 
Вдаль далекую, синеокую. 
Где солнце светит с высоты, 
и нет зимы. 
И где курлычут журавли 
о наступлении весны. 
Об этом у солнца ты спроси, 
оно тебе ответит, как сильно нужен ты. 

Позови меня вдаль далёкую. 
Вдаль далёкую, синеокую. 
Где не грушу я по тебе 
и ты со мной, а не во сне. 
И где любовью пылаешь ты ко мне. 
Об этом у ночи ты спроси, 
она тебе ответит, объятия мои 
будут безумно горечи. 

Позови меня вдаль далёкую. 
Вдаль далёкую, синеокую. 
Где нет зимы, 
и в январе цветут цветы. 
Где трели распевают соловьи. 
Об этом спроси ты у весны, 
она тебе ответит, я жду твоей любви. 

Позови меня вдаль далёкую. 
Вдаль далёкую, синеокую. 
Где есть поцелуи твоих губ, 
объятья твоих рук. 
Где я в твоих руках, 
а ты в моих глазах. 
Об этом спроси ты в своих снах, 
они тебе ответят, держи меня в объятиях. 

Позови меня вдаль далёкую. 
Вдаль далёкую, синеокую. 
Где ночью злою 
я не одна, а ты со мною. 
Где счастье и любовь не делят нас судьбою. 
Об этом посоветуйся ты со своей душой. 
Она тебе подскажет, 
как нитью крепкой воедино свяжет. 

Позови меня вдаль далёкую. 
Вдаль далёкую, синеокую. 
Где вместе я и ты, 
как неразлучники-цветы. 
Ведь мне так нужен ты. 
Об этом ты у сердца своего спроси. 
Оно тебе ответит, любви моей не бойся ты. 
Её с собой в душе неси, 
и счастлив, будешь ты. 

Позови меня вдаль далёкую. 
Вдаль далёкую, синеокую. 


Мы любили. 

Души воспоминанья, 
о тех прошедших днях, о тех годах. 
Когда так молоды мы были, 
так крепко  мы любили. 

Когда мечтали мы, 
и все было впереди. 
Когда рассвет был ясен, 
а день прекрасен. 

Когда мы рады были, 
каждой нашей встрече. 
Дня было мало, вот уж вечер, 
и не хотелось расставаться, 
и прощаться. 

Когда казалось, время вечно, 
как вечны мы, 
в той искренней, 
любви души. 


На берегу реки. 

Я сижу на берегу реки, 
думаю о жизни, о любви. 
Предо мной река бежит, 
и о чем-то шепчет, говорит. 

Имя этой речке, Мста, 
она шумлива, 
говорлива и быстра, 
как горная река. 

Не ровен часто её бег, 
ведь с норовом она, 
как лошадь, 
что закусила удила. 

Уж полдень, 
середина лета, 
и ты стоишь на том брегу реки, 
вся солнцем обогрета. 

Смеешься, 
машешь мне рукой, 
зовешь, да вот беда, 
разъединила нас река. 

Не дала нам, 
из двух одно слепить, 
ведь до тебя 
мне не доплыть. 

И мстит река, как время, что разъединило нас, 
по разным берегам, 
ведь я остался здесь, 
а ты уж там. 


На улице давно весна. 

На улице весна, 
в душе тоска, 
где ты теперь, не знаю я. 
Как живешь, в универке, как дела, 
и на работу ходишь ты куда? 
И счастлива ли ты, в жизни, без меня. 
Вообще хочу спросить, как у тебя дела. 
И позабыла ль ты меня, 
а может, вспоминаешь иногда. 
Добром, иль злом, не знаю я. 
Как ты одета и не больна, 
не простудилась ли, на улице весна. 
И снег бывает иногда 
и заморозки, вот беда. 
В душе моей всё по тебе тоска. 
Хотя на улице давно весна. 


Найду ли я тебя? 

Единственной, своей, я посвящаю, 
а где она не знаю. 
Я знаю, где- то есть она, 
и ждёт, наверное, меня. 
А может, ищет, также как и я. 
Пространство, время, разделяют нас, 
услышать мы должны, друг друга глас. 
Ищу  в суетном мире дней, 
ночей. 
Ищу и знаю, что я найду тебя, 
но где, когда? 
Подскажет, может быть, судьба, 
иль провиденье. 
Ищу я, что за наважденье. 
Идут года, я всё ищу тебя. 
Найду ли я тебя? 


Не обручен. 

Не обручен, ведь я с любовью. 
А так хотелось с ней пожить 
и погулять, 
да и попить. 

И радоваться вместе с нею жизни, 
в любви 
и верности 
к родной отчизне. 

К родным заброшенным домам 
на том брегу реки. 
К полям, заросшим 
и к родным лесам. 

К проселочной дороге, 
пыльной в летний зной. 
К тебе единственной, 
любимой и родной. 


Опьянены любовью той. 

Твои лучистые глаза, 
твой гибкий стан и те места. 
Где были счастливы, казалось мне тогда, 
как будто навсегда. 

И жаркий полдень, зной, 
прохладный вечер и  закат, что видели с тобой. 
Та ночь, и те объятья, 
вот проклятье. 

Ведь это было, всё со мной. 
И тот рассвет, 
что встретили мы вместе. 
Опьянены любовью той. 


Река времени. 

Странно устроен мир, 
в нем все быстротечно, не вечно. 
Еще вчера, мечтали, 
друг друга, понимали. 

Сегодня говорим, на разных языках, 
стоим, на разных берегах. 
Река времени, вдруг нас разъединила, 
а может отношения размыла. 

Чужие стали, мы друг другу. 
Как будто бы прошедшие, метель и вьюга, 
запорошили, замели, 
наши неровные следы. 

И вот весна, природы пробужденье, 
а в голове, как помутненье. 
Не слышим мы, друг друга голоса, 
и я не тот, и ты не та. 

Вот таковы, настали времена, 
и в прошлое, нам не вернутся никогда. 


Самые нежные слова. 

Самые нежные слова 
всю жизнь берег я для тебя. 
Тебя увидел, 
слова все позабыл. 
Страдал, их вспоминал 
и видел, что тебя терял. 

Метался как в бреду, 
надеялся, что их найду, 
тебе скажу. 
А время отомстило мне, 
все, что берег я для тебя 
стёрло в моей усталой голове. 

Нельзя жить во вчерашнем дне, 
ведь будущие не известно 
ни тебе, ни мне. 
Любви костры нас не ждут, 
то вспыхнут, то враз замрут. 

Живи сегодня и сейчас 
Любви вчерашней огонь погас. 
Завтрашней костер любви, 
как мираж, 
иль горизонт на жизненном пути. 
К нему стремись, 
но и о дне сегодняшнем пекись. 
Ведь это жизнь. 


Твои пушистые ресницы. 

Твои пушистые ресницы, 
на них снежинки тают. 
Как слезинки стали вдруг они. 
И хочется, внезапно, тебя обнять, 
расцеловать, да закружить, и рассмешить. 

Услышать, твой звонкий, смех, 
ведь для меня, он лучше всех. 
Он серебристым колокольчиком звенит, 
душа трепещет и дрожит. 

И я в объятиях тебя держу, 
а ты смеешься,   
а я любуюсь и молчу. 
Приятны эти мне мгновенья, 
моей души, ты упоенье. 

Когда с тобой, я таю, 
я в облаках витаю, 
людей не замечаю. 
И хочется мне петь, плясать. 

Тебя в своих объятиях держать. 
Да говорить, люблю, 
люблю. 
А значит, я живу. 


Ты как роза цвела. 

Я вошел в этот сад, 
и там встретил тебя. 
Ты как роза цвела, 
так была хороша. 

То был месяц апрель, 
в нем небес синева. 
Ты была так красива, 
в свете солнца и дня. 

Что спросить не посмел я, 
как зовут уж тебя. 
Только молча прошел, 
тебе глянул в глаза. 

И как в омуте том, 
утонул навсегда. 


Эти ножки, с ума свели. 

Ах, эти ручки, эти ножки, 
с ума свели, да сбили с дорожки. 
Ах, эти глазки, эти ласки, 
забыл я даже, писать сказки. 
Ах, эти объятья, эти речи, 
забыл слова, я даже родной речи. 
Ах, эти встречи и прощанья, 
забыл свои все обещанья. 
Ах, эти закаты и рассветы, 
что позабыл друзей при этом. 
Вот и пишу теперь про это. 


Я вспоминаю наши встречи. 

Я вспоминаю наши встречи, 
ах, эти руки, эти плечи. 
Слова, люблю, в тиши, 
да не спеши. 

И наши страстны поцелуи. 
И вновь слова, люблю я. 
Ах, эти ласки, 
эти глазки. 

Тебя вот вспомнил, зарыдал. 
Ну, всё, пропал. 
Опомнился, нет, живу, 
тебя я помню и люблю. 

И вспоминаю наши встречи, 
ещё не вечер. 
И вспоминаю эти ножки, 
бегут, несут тебя, ко мне на встречу по дорожке. 

И ты сияешь, как солнце в небе, 
иль как звезда в ночи. 
Кричу тебе, люблю, ко мне беги, 
беги. 

И ты бежишь, спешишь, объятья распахнув, 
прижалась ко мне, и ели переводишь дух. 
И шепчешь на ушко мне, 
люблю, покрепче ты прижми меня к себе. 

Целуй, 
целуй, 
и слезы счастья из глаз твоих текут, ведь ты со мной, 
да успокойся, я весь твой. 

Тебя я крепко обнимаю, 
целую и ласкаю. 
Ты вся дрожишь от счастья, от любви, 
и просишь, крепче обними. 


Я пьянею от тебя. 

Я так тебя люблю, 
что кажется, толь песни я пою, 
толь говорю стихами, 
они слетают с языка, как будто сами. 

Когда спешу я на свидание к тебе, 
я нахожусь будто в счастливом сне. 
Твой светлый образ предо мной, 
такой божественный, родной. 

Что хочется тебя обнять, и приласкать, 
да приголубить и сказать, 
ведь я тебя люблю, 
как, будто песнь пою. 

Моё ты вдохновение 
и Богу благодарение, 
и для меня в тебе всё мило 
и красиво. 

Люблю смотреть, как ты идешь, 
и каблучки твои стучат, 
как будто песнь поёшь. 
И слушать твою речь, 
она, как серебристый колокольцев звон, 
издалека несется он. 

И я пьянею от тебя, 
как от хмельного виноградного вина. 
Как ты божественна мила, 
и я пьянею от тебя. 


Мне о любви на русском говорит. 

Под Итальянским небом голубым 
я чувствую себя родным. 
Рад праздничной толпе, 
сегодня я навеселе. 

Не пьян, а под шафе, 
Неаполь Родиной стал мне. 
Неаполь дорогой, 
тьфу, грязный ты какой. 

Вонюч, как бомж с утра, 
трещит с похмелья голова. 
В Сорренто, что ль махнуть, 
дурную голову в водичку обмакнуть. 

Или в Неаполе остаться 
и в стелечку надраться. 
А может флирт с утра, 
он эликсиром станет для меня. 

Неаполитанка под носом проплыла, 
затрепетала вся душа. 
Стройна и дивно хороша, 
эх, русская душа. 

За стройной девкой волочиться, 
равно поймать перо жар птицы, 
Рискну и будь, что будет, 
никто ведь это не осудит. 

Сказал сии слова, 
Она сама, ко мне вдруг подошла. 
Судьбе угодно так, 
сияю, как начищенный пятак. 

За стол ко мне присела, 
защебетала, как запела. 
А я не понимаю ни хрена 
и переводчик пьян с утра. 

Скотина, пил вчера, 
попойка вечером была. 
Поил скотину я, 
он пил, хвалил меня. 

Я жестами, словами, 
ей пояснил, её не понимаю. 
Она на русский перешла. 
затрепетала вновь душа. 

Болтали ни о чём, 
о том о сём и где мой дом. 
Тоскану пили 
и, в общем подружились. 

Я приглянулся ей, а мне она, 
мы прогуляли день 
и ночь в объятья нас взяла. 
Проснулись, на двоих постель одна. 

Неаполь дивный город 
и я не стар, не молод. 
Девчонка рядышком лежит, 
мне о любви на русском говорит. 

Под Итальянским небом голубым, 
я чувствую себя родным. 
Рад праздничной толпе, 
сегодня я навеселе. 

P.S. 

Спустя 15 минут: 

Она в постели, я у компа, 
я ей в постель сам кофе подал. 
Она мне глазки строит 
и ножкой стройной перед носом водит. 


Я в женщину влюблён. 

Мне постоянно снится сон, 
а в нём, я в женщину влюблён. 
Её не знаю и не видел, 
во сне стараюсь не обидеть. 
Там город вовсе не знакомый 
и в нём я будто дома. 
Хотя осознаю, приехал из другого. 
Там время, мир иной 
и я совсем другой. 
Я ей не муж, а холостой. 

Она мне не жена, 
но любит лишь меня. 
Судьба по городам нас развела 
а на дворе весна. 
А может быть начало лета 
и песня лебединая не спета. 
Той песни там начало, 
или аккорд прощальный, 
что судьба во сне сыграла. 

Мы там близки, неразделимы 
и вроде бы судьбой едины. 
Там речи ни о чём 
и будто о земном, 
житейском и простом, 
всегда, когда влюблён. 

Мне сон не часто сниться, 
я в нём, на крыльях счастья птицы. 
Я сном пытаюсь насладиться, 
целую руки счастья птицы. 
Я с ней о чепухе болтаю, 
я там живу, а здесь страдаю. 
Мне постоянно снится сон, 
а в нём, я в женщину влюблён. 


И пред иконой у свечи. 

Ты вспоминай меня, 
не часто, хотя бы иногда. 
Ты вспоминай, 
в весенний месяц май. 
Ты вспоминай, меня не отпускай. 
Ты вспоминай, в жару и в холод. 
И в день короток, а не долог. 
Ты вспоминай, когда грустишь 
и в церкви пред иконою стоишь. 
Ты вспоминай, за праздничным столом, 
когда гостями полон дом. 
Когда внезапная слеза, 
с ресниц на щёку вдруг сползла. 
Я помню всё ещё тебя, 
в метель, мороз и холода. 
Когда в пути, в ночи 
и пред иконой у свечи. 


Слезинкой, льдинкой, на лист ко мне упал. 

Слезинка, льдинка, 
из глаз да по щеке 
сползла на лист ко мне. 

Размазала строку, 
я о любви пишу 
и по тебе грущу. 

Грущу, не знаю сам, 
по дням былым, 
по прожитым годам. 

Я вспоминаю то, что было, 
и что слеза размыла, 
что льдинкою застыло. 

А сердце стыло, 
ни что душе не мило, 
и в голове могила. 

Крест на былом, 
на кипени садов, 
где были мы вдвоём. 

И саван белый, 
где я с тобою бегал, 
запорошил всё снегом. 

Всё льдинками сковал, 
из глаз слезинкой, льдинкой, 
на лист ко мне упал. 


Ресницами в объятья взяты. 

В Мадриде пил Каберне, 
искал я истину в вине. 
А на корриду не пошёл, 
в кафе смотрел футбол. 

Испанка, стройная смуглянка, 
рядышком сидела. 
Игру плохо смотрел я, 
в красотке дело. 

Огромные глаза, агаты, 
ресницами в объятья взяты. 
И стройный стан, 
а в голове туман. 

Духи и тело, 
картиной Гойи на меня смотрела. 
Смотрела, не отрывая глаз, 
и про футбол забыл я враз. 

Она что-то спросила, 
ответить не хватило силы. 
Я побледнел, иль покраснел, 
язык к гортани прикипел. 

Она рукой меня коснулась, 
меж нами искра прометнулась. 
Мы молча встали и ушли, 
В Мадрид, что был в ночи. 

Гуляли, дивились звёздам в вышине 
и целовались в темноте. 
Болтали про Марбелью, 
проснулись в одной постели. 

А в полдень самолёт, 
на континент другой унёс. 
Расстались мы без слёз, 
корриду в постели я перенёс. 

Мне памятна та схватка. 
бой тореадора и быка. 
Расстались полюбовно, 
друзьями на года. 

Я иногда жалею, 
а позвонить не смею. 
Красотке молодой, 
вновь пригласить её на бой. 


Той, которой нет, и не было со мной. 

Пишу той, которой 
нет, и не было со мной. 
Пишу в пустоту, 
пишу за строкой строку. 

Пишу, не знаю, 
где ты пребываешь. 
Пишу, надежды не питаю, 
услышишь ли ты об этом или узнаешь. 

Пишу, 
чтоб душу облегчить, 
тебя искать или забыть. 
Иль мне мою мечту похоронить. 

Ты лучше всех в моих мечтах, 
ты в этом или в других мирах. 
Не знаю где тебя искать, 
мне остаётся только стихи писать. 

В них говорить о тебе 
и спрашивать, ты где. 
Тебя ищу я много лет, 
тебя всё нет и нет. 

С годами надежда умирает, 
моя мечта наверно угасает. 
Угасает, как звезда, 
что с неба упала, вспыхнула и умерла. 

Вспыхнула, сорвалась с небес, 
осветила последний раз небосвод окрест. 
Упала на землю во мраке ночи, 
как жизнь оборвалась, закрылись очи. 

Закрылись навсегда, 
ещё одна вселенная мертва. 
Жизнь новую не создала, 
не смогла. 

Такова моя наверно доля, или судьба. 
Вспыхнуть на небосводе, как звезда, 
сгореть, не оставив следа, 
сгореть дотла. 


Я в небе звезды собирал. 

Когда по утренней заре 
летел навстречу я к тебе. 
То перед тем во мгле ночной, 
я звезды собирал тебе любимой и родной. 

Чтоб утром пасть к твоим ногам, 
и пригоршнями высыпать, перед твоим очам, 
в твои следы, 
где проходила ты. 

Как бриллианты из ночи, 
что взял у Млечного пути. 
В знак подтвержденья 
своей любви. 

В той бездне холодной и пустой, 
лишь ты одна была со мной. 
Я звезды в небе собирал, 
и по тебе я тосковал. 

Летел на встречу я земле, 
и ты была в моей душе. 
И сердце трепетало, 
к тебе манило, звало. 

Я звезды в небе собирал, 
и по тебе любимой тосковал. 
Я встречи ждал, а будет ли она, я этого не знал. 
Я в небе звезды собирал. 


В бездонном небе. 

В бездонном небе, 
в кромешной тьме, 
летел на встречу я к тебе. 
И ты своей любовью светила мне. 

Как путеводная звезда, 
стояла у порога и ждала. 
Зов сердца и души твоей, 
как нить Ариадны в лабиринтах дней ночей. 

Я знал, ты ждешь меня, 
и сквозь года 
летел к тебе, 
своей мечте. 

Ты знаешь, 
как это трудно было мне. 
А ты ждала, 
и я не мог не прилететь, преодолевая дни года. 

Ведь ты ждала. 
Я знал, 
ты далека, 
и до тебя мне надо пролететь года. 

Любовь твоя 
мне придавала силы, к себе звала. 
И я летел к тебе, 
в бездонном небе, кромешной тьме. 


Раздел четвёртый. 

Философская лирика. 

Я снова перед церковью в слезах. 

Я снова перед церковью в слезах, 
молюсь за вас, молюсь за вас. 
Живых и павших. 
За души, что на небесах, 
и души дьяволу продавших. 

Молюсь за всех людей, 
кто в Бога верит, 
и кто живёт в безверье. 
Молюсь, колена преклонив, 
за мёртвых и живых. 

Молюсь, прощения прошу, 
даруй Господь, 
им благодать свою. 
Молюсь, за тех, кто в горе, 
и за преступника в неволе. 

Молюсь за тех, 
кто сеет распри на Земле, 
и кто Содом устроил нам везде. 
Молюсь и Бога всё прошу, 
даруй Господь им благодать свою. 

Я снова перед церковью в слезах, 
молюсь за вас, молюсь за вас. 
Живых и павших. 
За души, что на небесах, 
и души дьяволу продавших. 


А кто-то должен первым. 

По лезвию ножа, 
и оголённый нерв душа. 
По лезвию ножа, 
и нет пути назад. 
На острие ножа, 
как будто бы распят. 


Венцом терновым, 
мысль, жжёт виски. 
Рвёт душу на куски, 
и сердце жжёт в груди, 
хоть плачь, или кричи. 

На острие ножа, 
истерзана душа. 
Бьёт оголённым нервом, 
а кто-то должен первым. 
По лезвию ножа, 
и оголённый нерв душа. 

А кто-то первым, 
по лезвию ножа. 
И вновь истерзана душа, 
на острие ножа. 
Бьёт оголённым нервом, 
а кто-то должен первым. 


Божья воля. 

Божья воля, 
бесправного, забитого народа, доля. 
Ужель народ, своею вековой судьбой, 
не искупил грехи, страны своей родной. 

Все мучается, мается, 
в грехах купается, да спотыкается. 
И нет конца, 
сей гнусности венца. 

Нет слов, сказать, и передать, как тяжка доля, 
судьбою, обделенного народа, его неволя. 
Да за какие тяжкие грехи, ты Боже, 
наказываешь его, все строже, строже. 

Когда же сей народ вздохнет, 
свободу подлинную, а не мнимую, он обретет. 
Да и пойдет дорогой, светлой, ровной, 
по жизни такой большой, огромной. 


В чьих руках судьба? 

Что есть мечта, 
что есть судьба, 
и что есть мысль, 
она реальна. 

Или всё это наваждение 
и нашего ума броженье. 
Мы говорим, свою мечту осуществили, 
да не свою судьбу прожили. 

А чью? 
Кто скажет мне тогда, 
а где мечта 
и чья судьба. 

Да и мои ли это мысли, 
что я замыслил? 
Может всё это заблужденье, 
а может Божье предназначенье. 

Ведь говорим же мы, 
без Бога, 
не переступить порога. 
Без Божьей воли, 
волос не выпадет из головы. 
Тогда, а где же мы? 

Где наши мечты и судьбы тоже? 
О Боже! 
Ведь, что не говори, 
мы пленники своей судьбы. 

А в чьих руках судьба, 
не знаю я. 
Наверно в Божьих. 
Об этом позже. 


Ваш путь иной. 

Никто не понимает, 
что злость и жадность, 
как и зависть, 
разъедают душу, 
её калечат, 
и человека они увечат. 

Побудь ты обществе 
завистливых и жадных. 
А хуже злых, 
И вскоре,  взвоешь ты от них. 
Все эти чувства разъедают нас, 
как ржа железо, меня и вас. 

Увечны ведь они, 
если завистливы, 
да злы, жадны. 
Согласны вы со мной, 
тогда ваш  путь иной. 

Ведь из-за зависти 
и жадности, а также злобы, 
всё войны на Земле, 
гореть им всем  в огне. 

Не спорь, известно это мне, 
да и тебе. 
Несут же войны, 
беды всей Земле 
известно всем везде. 

Не спорь, всё это знаешь ты, 
так неужели хочешь ты войны. 
Коль славишь жадность, 
зависть, злобу. 
Ведь всё это, противоестественно, 
человеку, Богу. 


Верность. 

Верность бывает разная, 
добрая, мягкая, безобразная. 
Верность жене, семье, дому, 
необходима нам и знакома. 
Верность любимой и детям, 
с этим живем мы на свете. 
Верность родной отчизне, 
помним исповедью на тризне. 
Верность друзьям, 
необходима нам. 
Верность нашему Богу, 
необходима нам от порога. 
Верность к прирученной твари, 
мы ведь помним едвали. 


Вино и страсть. 

Вино и страсть, 
меж ними пропасть. 
После хмельна вина, 
больна лишь голова. 
А страсть с годами, как вода, 
сквозь пальцы утекла. 


Всего лишь миг. 

Всего лишь миг, 
как чайки крик. 
Миг, живём, 
родились, выросли, умрём. 

Миг, от рожденья, до забвенья, 
жизни, вдохновенья. 
Любви, счастья, добра, 
жизнь коротка. 

Миг, вселенная пред нами, 
с соблазнами и чудесами. 
Миг, сладостной любви, 
мгновенья коротки. 

Миг, любуйся, 
наслаждайся и живи. 
Миг, замри, 
остановись, пойми. 

Жизнью насладись, умри. 
Миг, во вселенной живём, 
что было, что будет, 
кто скажет о нём. 


Гори, сияй. 

Жизнь прожить, не поле перейти, 
ведь нам она одна дана, 
другой не будет никогда. 
Как полну чашу, пить до дна, 
и это все судьба. 
Гори, сияй, да знай, 
что если будешь тлеть, а не гореть, 
не о чем будет вспомнить, пожалеть. 
Она неровная такая, 
как после дождя, 
разбитая дорога полевая. 
Но верь, ведь временно все это, 
как и дорога полевая летом. 
Десять заповедей. 
Спросите у души своей, 
что стало в этом мире с вами, с ней. 
Где боль, где стыд и страх 
и десять заповедей Божьих 
о людских делах. 
Для чего мы здесь живём, 
откуда и куда идём. 
Для чего на этом свете жить, 
смеяться, ненавидеть и любить. 
И для чего душа, 
и вечна ли она. 
Спросите у себя, 
для чего нам жизнь дана 
и в чём смысл бытия. 


Жестокость - страшная беда. 

Жестокость - страшная беда, 
ты скажешь да. 
Жестоки люди, 
в отношениях друг к другу. 
К больным, друзьям, 
любимым, женам,  другу. 

Отцам и матерям, 
да старикам, и к детям тоже, 
что уж совсем негоже. 
Жестокость проявляется везде, 
на улице, дороге, в городе, в селе. 

Жестоки люди, к природе даже, 
а о животных, что ты скажешь. 
Вот кто-то, умертвил собаку, 
из ревности, иль глупости своей. 
Кто ж будет, следующий за ней. 

Отец, иль мать, 
а может бабушка, ведь ей не встать. 
А может, близкий друг, 
который надоел, 
почему-то вдруг. 

А может ты, а может я, 
а может вся семья. 
Таких людей, ты сторонись, 
не жди от них добра и это жизнь. 
Ты скажешь да, 
жестокость, страшная беда. 


Заперты для нас врата. 

Мы все живём сегодня и сейчас, 
и только время течет сквозь нас, иль мимо нас. 
Сегодня мы родились, повзрослели, 
постарели и умрём. 

И всё будет сегодня, 
навсегда 
и на века. 
Ведь такова судьба. 

Прошедшее завтра, 
не наступившее вчера, 
вы были или будете, да и когда. 
Скажите, как были у вас дела, 
в прошедшем завтра 
и будет что, 
в не наступившем никогда вчера. 

Мы в дне сегодняшнем живём, 
родились, состарились и в нём умрём. 
Проходят мимо эпохи и года, 
мы в дне сегодняшнем навечно, навсегда. 

Как щепка в потоке реки, 
воды, 
а мимо проплывают только берега, 
для нас недвижима вода. 

А берега проходят мимо, 
они лишь отмечают бег времени незримый. 
Мы в дне сегодняшнем живём, 
родились, состарились и в нём умрём. 

Щепка в реке не может воду обогнать 
и не поплыть ей вспять. 
И для неё вокруг стоялая вода, 
Мелькают только берега. 

Время несет нас на себе 
или в себе, 
и мы живём сегодня, 
более нигде. 

Прошедшее завтра, 
не наступившее вчера, 
в них заперты для нас врата, 
на веки, навсегда. 


Какие странные настали времена. 

Какие странные настали времена, 
я здесь, сейчас и навсегда. 
Ведь прошлое ушло, 
прошло, 
как будто навсегда. 
А будущего нет, оно всего лишь, как мечта, 
недосягаема и далека. 
Как горизонт, к которому идешь, 
идешь, 
не можешь подойти, иль прибежать, 
да хоть приехать, уйдёт опять. 
Стою и размышляю, куда пойти, 
назад, где было  мило и светло, 
туда мне не войти, 
да очень далеко. 
И не вернутся ведь в него. 
Или стоять, 
да ждать. 
А вот чего? 
Ведь будущее не придёт само. 
Какие странные настали времена, 
я здесь, сейчас и навсегда. 


Когда она желанная. 

Вы пробовали жить, 
когда до смерти, 
осталось месяц, два прожить. 
Когда вокруг все разговоры, 
о смерти близкой, скорой. 

Когда на фото, 
друзей, подруг, ряды редки, 
как после боя у пехоты. 
Когда болезнь из года в год, 
устал болеть и смерти ждёшь. 

Когда надоели доктора, 
лекарства, инъекции, 
с утра и дотемна. 
Когда всё надоело, 
и смерть невеста, 
в платье подвенечном белом. 

Когда она желанная, 
а не старуха окаянная. 
Придёт подругой, 
другом, долгожданным. 
Не ввалиться к тебе внезапно, 
не подло и с нахрапом. 

Когда устал ты жить 
и Господа молить. 
Не вправе вы судить, 
когда до смерти, 
осталось месяц, два, прожить. 

Когда она стоит у изголовья ждёт, 
и заберёт, 
последний выдох или вдох. 
Когда беседы с ней привычны, 
и к жизни безразличный. 

Когда душа от маеты устала, 
а сердце в полнакала. 
Вы пробовали жить, 
когда до смерти, 
осталось месяц, два, прожить. 


Кукушка. 

Я стою на опушке, 
где кукует кукушка. 
Ты кукушка, кукушка, 
ты ответь мне, скажи. 

Сколько лет мне осталось, 
в этой жизни пройти. 
Сколько зим прозимую, 
сколько весен пройду. 

Ведь живу я впустую, 
для чего не пойму. 
По Земле я шагаю, 
в бездорожье бреду. 

Ведь мне в тягость, 
этой жизни года. 
Потому как не в радость, 
мне людская молва. 


Любовь и смерть. 

Любовь и смерть, две стороны медали, 
человеку в наказанье дали. 
Любовь даёт возможность жить, 
себя в потомках воплотить. 

Смерть говорит ты прах, 
не жить тебе в веках. 
Жизнь забирает, 
в прах живое превращает. 

Благодаря любви, 
смерть раз за разом обманываем мы. 
Она идёт за нами по пятам 
и забирает, что дорого всем нам. 

Забирает жизнь, любовь, 
мы возрождаемся в потомках вновь и вновь. 
Борьба идёт тысячи лет, 
победителей и побеждённых нет. 

Любовь и смерть, две стороны медали, 
человеку в наказанье дали. 
Человек высот Бога достигает, 
когда жизнь новую создаёт и созидает. 

Бог человека создал, 
человек себя в потомках воссоздал. 
Новой жизнью смерть попрал, 
себя сквозь века послал, 
и в этом равным Богу стал. 

Лишь смерть говорит, 
за этим строго она следит. 
Человек не Бог, а прах 
и разрушает всё, 
что создано в веках. 


Любовь, безумство, страсть. 

Любовь, 
безумство, страсть. 
Простые ясные слова. 
В них жизнь человечества заключена. 

Любви романсы, оды посвящаем, 
и песни мы слагаем. 
Любви безумной страстно предаемся, 
в любви клянёмся. 

Ломаем судьбы свои, чужие, 
как будто мы глухие и слепые. 
Любовь, 
безумство страсть. 
Нам в назидание даны. 
Меж ними три черты. 

Любить прекрасно, 
безумствовать ужасно. 
А страсть, как медаль, 
имеет две стороны. 
Они нам сразу не видны. 

Где страсть, там и порок, 
плачевный в жизни получишь ты итог. 
Любовь, 
безумство, страсть, 
простые ясные слова, 
в них жизнь человечества заключена. 


Любят, ждут. 

Мне главное успеть сказать, 
как песнь пропеть, 
иль сказку рассказать. 
Как любят, ждут, 
надеются,  живут. 
Как дождь стучит в окно, 
в доме родном тепло. 

И нас там ждут, 
и свет в окне зажгут. 
Детишки там растут. 
Сирень под окном расцветёт, 
когда весна придёт. 
Жаворонок звонко по весне, 
трель выведет тебе и мне. 

И есть друзья, 
и есть закат на исходе дня. 
Ночь с яркою звездой, 
укажет путь домой. 
Лазоревый рассвет, 
как утренний букет. 

День новый настаёт, 
к любви и счастью зовёт, 
жизнь чередом своим идёт. 


Мы просто говорим судьба. 

Как только ты родился, 
со смертью сразу обручился. 
Она идёт вместе с нами, 
днём вечером 
и ранними часами. 
Она всегда там, где мы. 
Даже когда в сон мы погружены. 

Она всюду и везде. 
Где б ни был человек. 
На небе, в воздухе, воде. 
На свадьбе и во сне. 
Под водою, под землёю, 
преследует нас с тобою. 

Забирает близких и родных, 
чужих, своих. 
Не делает различий, ни каких. 
Забирает, когда не ждём, 
приходит неожиданно в наш дом. 
Забирает всех подряд. 
Не спрашивая рад или не рад. 

Этот хочет умереть давно, 
она забыла про него. 
Он стар и сед, 
а смерти нет и нет. 
Этот жениться собрался, 
смерть пришла, 
он просчитался. 

Красавице жить, да жить, 
приходиться в платье подвенечном хоронить. 
Дитя родился и не жил, 
смерть пришла, 
срок его пробил. 
Кому и сколько жить, 
не угадать 
и некого спросить. 

От неё не уйти, 
не убежать 
и бесполезно звать, 
когда устал ты жить и ждать. 
Она придёт в свой срок, 
об этом знает только Бог. 

Он книгу судеб человеческих читает, 
кому, сколько, как прожить, определяет. 
Мы просто говорим судьба, 
хороним друга, мать или отца. 

Нет, этому края и конца. 
Хороним на войне, в пьяном угаре, 
иль в наркотическом зелье, всегда, везде. 
Кому, когда умирать, нам не дано познать. 
Мы продолжаем жить, творить, 
любить и жизнью дорожить. 


Напиши сынок письмо. 

Напиши сынок письмо, 
что-то сердцу тяжело. 
Напиши, как ты живёшь, 
про метели и мороз. 
Напиши и про весну, 
я вестей давненько жду. 
Я вздыхаю по тебе, 
ты давно не пишешь мне. 

Я одна в пустой избе, 
почтальон идёт ко мне. 
Нет, ошиблась не ко мне, 
он идёт к чужой избе. 
Там соседка ровня мне, 
как и я сидит в избе. 
Всё вестей от дочки ждёт, 
ждёт давно, не первый год. 

Почтальон с сумой идёт, 
письмецо в суме несёт. 
Нет не мне и не соседке, 
и не деду по соседству. 
Нас детишки подзабыли, 
иль писать все разучились, 
Напишу сейчас письмо, 
почтальон стучит в окно. 

Что бабуля, ты живая, 
почто дверь не отпираешь. 
Вот газетку получи, 
да письмо не оброни. 
Почтальон мне так сказал 
и здоровья пожелал. 
Да к соседке пошагал 
и рукой мне помахал. 

Письмецо знакомо мне, 
написала я себе, 
Написала от сыночка, 
а соседка весть от дочки. 
Только жалко почтальона, 
его ноги не казённы. 
Носит письма мне, тебе, 
что писали мы себе. 


Не сладок жизни мед. 

Не сладок жизни мед, 
да кто ж её поймет? 
Бывает горькою, как соль она. 
А то наоборот, 
дурманит, как от хмельна вина. 

Да тянет в омут с головой, 
когда ты слышишь голос, 
русалки молодой. 
Иль наоборот, как сталь тверда, 
и нервы, как натянутая тетива, 
и ты стрела. 

Когда ворог у ворот, 
и Родина, Отчизна, 
тебя зовет. 
Бывает вольную 
и полную она, 
когда есть жена, семья. 

Детишек полон дом, 
и песни радостные в нем. 
Когда по утренней заре, 
идешь ты по родной земле. 
И славишь Бога, небеса, 
и жизнь прекрасна, ведь тогда. 


Не судите, да не судимы будете. 

Не судите, 
да не судимы будете, 
мы часто слышим 
и Божью заповедь твердим. 
В жизни реальной 
вряд ли поступает хоть один. 

В суматохе дней, болтаем, 
этот плутократ, 
красть всю жизнь, будет рад. 
Сия мадам некрасива и глупа, 
а надо же замужем давно, 
и счастлива она. 

А эта выскочка 
чёрт в юбке и скверна, 
не баба ведь она. 
Сей муж - глуп и туп. 
Карьеру сделал, в чиновниках сидит 
и очень сыт. 

За речью своей не наблюдаем 
и походя, всех вся мы осуждаем. 
Слава Богу, не знаем, что говорят о нас, 
за спинами у нас. 
Узнали бы, языки себе и другим укоротили, 
а может, праведною жизнью бы зажили. 


Никогда, не говори ты никогда. 

Никогда, не говори ты никогда, 
а то ведь пожалеешь ты тогда. 
Не хлопай дверью, никогда, 
заставит ведь нужда 
в неё стучатся и вернутся, 
когда придёт беда. 

Не плюй в колодец, никогда, 
ведь из него придется, 
воды напиться, 
в жаркий полдень или зной. 
Друзей ты никогда не хай. 
В тяжелую минуту пригодятся, знай. 

Никогда, родителей не забывай, 
они начало твоей жизни, 
твой детский рай. 
Никогда, стариков не обижай, 
их мудрые советы, 
твоя опора в жизни, знай. 

Ты никогда детей не обижай, 
ведь вырастут они и зло припомнят, знай. 
Вообще, идя по жизни, не забывай. 
Что никогда, не говори ты никогда. 
Об этом пожалеешь, ты не раз. 
Ведь жизнь мудрее нас. 


Он серебристым колокольчиком звенит. 

Кто ясно мыслит, тот ясно излагает, 
сродни гениальности, такое иногда бывает. 
И речь его проста, да плавна, 
и слушать его забавно. 

Ведь краткость, сестра таланта, 
что даже ясно музыканту. 
И стих тогда бежит, 
он серебристым колокольчиком звенит. 

И слышно в его речи, не междометья, 
а глас Божий, ведь с нами он всегда. 
А без него, и не туда и не сюда. 
Вот так мы и живём, любуемся на тех, кто ясно мыслит, 
и ясно излагает. 

Как будто стих, хороший он читает. 
И благослови его Бог, 
что русской речи, он преподал урок. 
И в жизни важно, 
не говорить об этом дважды. 


Поговорим. 

Поговорим о том, 
о сём, 
о настоящем и былом, 
ну, а о будущем потом. 

Что есть судьба, 
и что есть рок. 
Да и взаправду, 
есть ли бог? 

Каков бы не был твой ответ. 
На сей вопрос, ответов нет. 
Поговорим и о душе, 
о жизни после на земле. 

О запертых от нас мирах, 
о космосе 
и о мечтах, 
когда от нас остался прах. 


Свеча почти сгорела. 

Свеча почти сгорела, 
так может потушить. 
Жизнь прожита и пройдена, 
пора со смертью говорить. 

А может в церкви на коленях, 
прощения просить. 
А может не просить, 
спросить, как дальше жить. 

Жить вопреки судьбе, 
не спрашивать, что можно или нет. 
Свечу поставить за упокой души, 
тем, кто не справился на жизненном пути. 

Перекреститься с душой свободною уйти. 
Уйти и жить, или не жить. 
Свеча почти сгорела, 
так может потушить. 


Так было, есть и будет. 

Так было, есть и будет 
и будет навсегда. 
Любовью живут люди, 
а горем никогда. 

Так было, есть и будет 
и будет навсегда. 
в счастье верят люди, 
в несчастье никогда. 

Так было, есть и будет 
и будет навсегда. 
Про горе мы забудем, 
про счастье никогда. 

Так было, есть и будет 
и будет навсегда. 
Люди надеются и любят 
и верят, как всегда. 

Так было, есть и будет 
и будет навсегда. 
Вера, любовь, надежда, 
нам путеводная звезда. 


Что может человек. 

Что может человек 
за свой короткий век, 
родится, полюбить, 
детишек наплодить. 
Построить дом и сад взрастить 
или бесплодно жизнь прожить. 
Или познать 
вселенной мирозданье, 
науку двигать и познанье. 
Планеты, звёзды открывать, 
а может жизнь на диване пролежать. 
Футбол смотреть 
и тихо помереть. 
Что может человек 
за свой короткий век. 


     Стою пред зеркалом в раздумье. 

Стою пред зеркалом в раздумье, 
гадаю, в чём его секрет. 
Оно безмолвно смотрит в душу 
и не даёт ни мне, ни ей ответ. 

Оно - безмолвная стекляшка, 
хрупко созданием своим. 
И отражает, словно в сказке, 
что скрыть всегда мы так хотим. 


И я ничей. 

Я здесь совсем без лоска 
и слеплен вовсе не из воска. 
Из плоти, крови и костей, 
противоречий, мысли и страстей. 
Я здесь всегда живой, 
один на один с судьбой. 

Один из вас и среди вас 
и правду жёстко без прикрас. 
Душой о Родине и вас, 
пока не пробил смерти час. 
Строкой за душу вас, 
пока не пробил смерти час. 

Я здесь душою с Богом 
и мыслью о моём народе. 
А сердцем с Родиной моей, 
строкой и думами о ней. 
Я ваш, из вас и я ничей, 
как песнь о Родине моей. 


А люди этого не зрят. 

Живём в эпохе, 
где страну, корёжит, 
рвёт. 
И сотню лет, 
в умах шатание, 
разброд. 
А мир, 
над пропастью стоит. 
Добра и зла 
незрима нить. 

Где идеалы 
низвергают с пьедестала. 
И вера в вечное 
давно пропала. 
Сиюминутное, 
как ржа, как похоть, 
вошло в эпоху. 
И сеет 
по миру разруху. 

Где ценности, 
вверх дном 
и дьявол со крестом. 
И где безверье, 
стало верой. 
А скверна, 
жизненным примером. 
Телец златой, 
владеет миром, 
умами, головой. 
И враг под крышею, 
с тобой одной. 

Где жизнь, 
гроша не стоит. 
И мир 
презрения достоин. 
Где власть, 
как и закон, 
продажна. 
И в казнокрадстве 
вся погрязла. 
Где кич, 
эпохи бич, 
а в государствах паралич. 

И паралич, 
безверие в умах. 
Разруха, 
в странах, городах. 
А похоть, 
пошлость и разврат, 
над состраданьем, 
благодетелью стоят. 
Планета, 
превратилась в ад. 
А люди этого не зрят 
и нет пути назад. 
Замутнены людей умы 
и близок, 
час расплаты за грехи. 


Гармония вселенной. 

От слова к слову я возвращаюсь снова. 
Оно порождение мысли, языка. 
Оно есть суть всего, и суть в себе сама, и сутью порождена. 
Оно основа бытия, что звуком нам дана, 
гармония вселенной в нем отражена и ею рождена. 

Оно певуче в своём созвучье 
и разрушительно по силе, 
ведь люди горы им сносили. 
Им возводили страны, города, 
и в нем есть страшное, война. 

Оно, как мир, старо как мы, 
мы в нем, как в зеркале отражены. 
Мы порожденье его, оно порожденье нас, 
оно есть мир, что окружает нас. 
Оно вселенский глас. 

Ему я должное отдам, хвалу и почести воздам. 
О нем я пару слов скажу, иль напишу, 
иль песнь спою, а лучше оду расскажу. 
Вселенский разум за него благодарю, 
я с ним живу, и им озвучу мысль свою. 

Дам всеобъемлющий ответ, 
ведь слово та энергия, 
в которой счастье и успех, 
и разрушительная сила, 
что землю много раз опустошила. 

Оно есть суть, и независимо от нас живет, 
когда на лист бумаги перейдет. 
Оно оживает, когда его читаем, 
и умирает, когда забвенью предаем. 
Всё это слово и я о нём, как о живом. 


В сердце занозою вчера. 

Когда то всё проходит, 
так говорят в народе. 
Проходит дождь, гроза, 
проходит и беда. 
Проходит и желанье, 
что загадал вчера. 
Проходит молодость, любовь. 
сосед без здравствуй, 
проходит вновь и вновь. 

Прошёл автобус поутру, 
на остановке следующего подожду. 
Прошли незримо, мимо, 
те, что вчера, позавчера. 
Все рядом и живыми. 
Прошли, их нет уже 
и прах истлел в земле. 
Прошли подруги и друзья, 
почти, что вся родня. 

Прошли, как будто и не жили, 
мы с ними вчера, 
о нашей жизни говорили. 
Прошли с кем на банкете, 
о лете, прошлым летом. 
Прошли весна, зима 
и голова совсем бела. 
С кем в школу ещё вчера. 
Сегодня тот иль та прошла, 
что в сердце занозою вчера. 

Сегодня в сердце пустота 
и не болит совсем душа. 
Прошли все сквозь меня, 
каждый частичку от меня. 
Забрал ещё вчера. 
Прошли все сквозь меня, 
а может мимо все меня. 
Прошли и годы унесли, 
прошли совсем один. 
Так для чего я жил. 
Я памятью о них живых, 
вам стих сложил. 
Я с ними в те годы жил. 


Со смертью говорил уже. 

Дойти до конца, до точки, 
на рубеже выть волком ночью. 
А утром раны зализать, 
и в путь, и в путь опять. 
Идти и на карачках, и ползком, 
в пути друзей терять. 
И от потерь лишь ярость обретать. 
Когда нет сил, вставать, 
ползти, а не лежать. 

А дни и годы, 
нагайкою хлестать. 
Идти, бежать и не упасть. 
Когда на каждом рубеже, 
со смертью говорил уже 
о прошлом рубеже. 
И нет подруг, друзей уже, 
они на прошлом рубеже. 
Когда мечта почти сломалась, 
нагайкой слева, справа. 

Когда душа, 
разверзлась и стала холодна 
и нет пути назад. 
И сердце рвётся на куски, 
вперёд, другого нет пути. 
И не упасть, 
дойти иль доползти. 
И мысль в голове одна, 
дойти до точки, до конца. 
Когда истерзана душа, 
и нет пути назад. 


Жизнь свою из скверны лепим. 

Мне повстречался осенью сырою, 
не то монах, не то поэт, 
а, в общем, старый дед. 
Полу-мирски, полу-монашески одет. 
Он в дождь по хляби, правил след 
и был убогонько одет. 
Я старика в машину подсадил, 
куда подбросить, деда я спросил. 
Спросил и о житье, бытье, 
о жизни в их дальней стороне, 
страны большой, глухом угле. 
А дед полубезумно ответил, 
так показалось мне. 

Я смертен, как и все 
и почему-то знаю, 
что умру во сне. 
Умру с улыбкой на устах, 
и мне неведом будет 
смерти страх. 
Умру, 
на всё ведь Божья воля. 
Умру, 
ведь час мой пробил. 
Умру, 
останусь в памяти людей, 
в виде стихов и дел, идей. 

Останусь в памяти народной, 
как человек свободный. 
Останусь на десятилетия, года, 
или века, как Бог решит, не я. 
Останусь строчкою простой, 
а ты остановись, прочти, 
подумай и постой. 
Подумай о себе, 
о тяжкой доле, 
народа на Земле. 
О месте в этом светлом мире, 
где все мы гости, 
а не хозяева в квартире. 

Где исполняются мечты 
и шаг до любой звезды. 
Где ветры буйными бывают 
и где душа, так часто, 
плачет и рыдает, 
а тело в дрожь бросает. 
Где все мы глухи, слепы, 
ведём себя подчас нелепо, 
и жизнь свою из скверны лепим. 
И, невзирая на столетья, 
на войны, лихолетье, 
безумству страсти предаёмся, 
к любви безумной рвёмся. 

Безумству храбрых, поём мы славу, 
а сами скоры на расправу. 
На расправу без суда, без чести, 
готовы друг друга обесчестить. 
Предать, продать, 
на мир, что окружает, наплевать. 
Наверно нечего, мне вам сказать. 
Ведь я не Бог, 
мне не дано за вас, решать. 
Мне не дано, вам мысль вложить, 
как жизнь достойную прожить. 

Мне лишь дано строкой стиха, 
пытаться вас образумить. 
И этой мыслью к Богу, 
вам показать, иль проторить дорогу. 
Дорогу к раю на Земле, 
дорогу к храму, что во мгле. 
Наверно, в этом жизнь моя, 
моя харизма и стезя. 
Решает Бог, увы, не я. 
И если правильна строка, 
то я умру во сне, средь бела дня, 
Господня воля, не моя. 
Умру наверно в мае, 
когда Земля цветами расцветает. 

Мне дед ответил строками стиха, 
иль речь его такой витиеватою была. 
Я, молча, выслушал его, 
он замолчал, как будто ждал ответа моего. 
И стих, и речь его не к месту, 
мои вопросы оказались неуместны. 
Я растерялся, молча, ехал, 
а дед промолвил, что уже доехал. 
Околица и я в деревню въехал, 
старик из машины, как и не был. 

Старик за восемьдесят, с гаком, 
свернул в проулок, в дождь и слякоть. 
Через мгновение исчез в ночи, 
лишь строки речи его жгли мозги 
и сердце, душу, рвали на куски. 
Господь, прости, 
всех нас, за наши смертные грехи. 
Россия, матушка, чудны твои сыны, 
или с чудинкой, русские все мы. 

Дед конечно не простак, 
да и вовсе дурак, 
видит, мыслит, что и как. 
И стихи наверно пишет, 
только, кто его услышит. 
Мысль мелькнула и ушла, 
вновь околица видна, 
вот и крайняя изба. 
Мне же ехать до утра, 
я забыл про старика. 


С душой, разорванною в клочья. 

С душой, разорванною в клочья, 
на кухне в одиночку, 
смотрю на улицу я ночью. 
Писать стихи я не хочу, 
а по привычке всё пишу. 

Пишу не стих, а размышленье, 
ума усталого броженье. 
О прошлом, о былом, 
о будущем своём, 
о месте там моём. 

Строка ложиться просто так, 
я сам себе наверно враг. 
То, что пишу, не понимают, 
или в потёмках я блуждаю. 

А может, я пишу не то 
и место в жизни занимаю не своё. 
Или может рано я родился, 
строкой неверной разродился. 

Или говорил, писал не те слова, 
а может, лопнула в душе струна. 
Оборвалась на верхней ноте, 
я не успел сказать о жизни что-то. 

А может всё успел сказать, 
мне надоело душу рвать. 
Там лопнула струна, 
она последняя была. 

На кухне в одиночку, 
смотрю в окно я ночью, 
с душой, разорванною в клочья. 


Души порывы естество. 

Перешагнуть через себя 
и через своё я. 
И лишь бы Родина 
была сильна. 

Стать над собою 
и слиться с Родиной душою. 
Такое не каждому дано, 
души порывы естество. 

Лишенья, 
за Родину принять. 
И в трудную годину, 
на защиту её встать. 

Встать, 
грудью защитить. 
Или безвестным, 
за Родину убитым быть. 

Не каждому дано, 
так Родину любить. 
За Родину в изгнанье, 
как на закланье. 

Строкой стиха, 
в любви признанье. 
И не за рубль, или за званье, 
или на Родине признанье. 


До самых до небес. 

Во мне что-то надломилось, 
иль сломалось. 
Как будто душа с телом, 
вдруг рассталась. 

Как листья по ветру, 
лечу. 
Я по миру гоним, 
бреду. 

Гоним, как в степи, 
по осени трава. 
Она пожухла 
и давно мертва. 

Перекати поле, 
названа она. 
Годна, 
лишь для костра. 

Она на минуту, 
вспыхнет жарко. 
Полыхнёт, 
до самых до небес. 

Костёр горит в ночи, 
так ярко. 
Как будто бы, 
Христос воскрес. 

И я сгораю, 
как тот костёр в ночи. 
И пламя, искры, рваны, 
как крик моей души. 


Бывают на свете чудеса. 

Бывают на свете чудеса, 
вот утро, 
на землю выпала роса. 
А солнце встало, 
росы, как не бывало. 

На небе появились облака, 
а через два часа гроза 
и дождь, как из ведра. 
Гроза промчалась 
и радуга в полнеба расписалась. 

А дальше, 
дальше, как обычно, 
иду по лужам босиком привычно. 
Иду, а брызги в стороны летят, 
девчата в след глядят. 

Смотрите, чудак, 
за моей спиною говорят. 
А мне весело, смешно, 
в обычном, я необычное нашёл. 


Перевернув страничку дня. 

Когда умру, 
моя душа войдёт в чертог, 
её там встретит Бог. 

Вопросы будет задавать 
как жил пытать, 
а ей ответ держать. 

По правде совести ли жил, 
а может, лгал, 
и с дьяволом дружил. 

По правде совести, да не всегда 
и лгал, бывало, я, 
но не во вред и не со зла. 

Пытался власти правду говорить, 
стихом народу своему служить, 
иначе бесполезно жить. 

Душа ответит за меня, 
ведь бестелесен я 
и лгать нельзя. 

Наверно будет встреча такова, 
я так предположил, 
иль так легла строка. 

Всему своя судьба, 
как Бог решит, не я, 
перевернув страничку дня. 


Поговорим друг мой. 

Поговорим друг мой, 
о нас с тобой. 
Поговорим о вечном, 
о жизни быстротечной. 

Поговорим, как жили, 
как любили. 
Поговорим, по стопке мы налили, 
выпили и закусили. 

Поговорим, 
а, может, просто помолчим. 
Поговорим, ведь молоды мы были 
и на свидания ходили. 

Нальём и по второй, 
поговорим с тобой, друг мой. 
Поговорим, 
на кухне мы сидим. 

Поговорим, как дела 
и как семья. 
Поговорим, на кухне один давно уж я. 
Поговорим, ты умер и не ответил, как дела. 

Поговорим, жизнь быстротечна, 
она почти прошла. 
Поговорим, по третьей я налью. 
Поговорим, тебя давно не жду. 

На кухне я один с горя пью. 
Тебя я вспоминаю, 
а ты не отвечаешь. 
Поговорим. 

Я стопку твою хлебушком по русскому обычаю накрыл. 
И сигаретку рядом положил. 
Поговорим, 
а, может, поболтаем. 

Жизнь быстротечна, 
теперь я это точно знаю. 
Один сижу на кухне, 
тебя я поминаю. 


Раздел пятый. 

Кое-что об авиации. 

    Стих об авиации пишу. 

Я стих об авиации пишу, 
спешу. 
Вдруг не успею, 
не сумею, 
а может, позабуду, 
буду 
правду говорить, 
не дифирамбы петь, а стих творить. 
Про то, как мы летали, 
в бездонном небе голубом, и как мечтали, 
о будущем, ещё далёком, 
но родном. 
О том, как мы любили, 
как рюмку водки, пили. 
Да как закусывали, рукавом, 
ведь всё нам было, нипочём. 
Да как девчонки, нас любили, 
ведь молоды, тогда мы были. 
Да как прекрасно, 
солнце красно. 
Да и красива та заря, 
не спорь, не видел ты, а зря. 
Да как красивы те восходы, 
когда ты в них влетаешь сходу. 
Да как устал и хочется домой, 
к своей любимой и родной. 


Летают в небе приятели, друзья. 

Летают в небе голубом 
приятели, друзья. 
Из них не летаю только я, 
у всех своя судьба. 

И падают на землю 
негаданно, нежданно, иногда. 
Несется SOS тогда над всей землёй, 
я падаю, я падаю, 
я всё ещё живой. 

И борются за жизнь людей, 
пилоты, штурманы, воздушных кораблей. 
До вдоха до последнего несётся крик, 
мы всех живей. 

Летают в небе однокашники, друзья 
и падают на землю 
негаданно, нежданно, иногда. 


Летчик и поэт. 

Вот Академия видна, 
и строй ребят. 
Молодцеват их вид, 
и тверд их взгляд. 

Сказали, вольно. Разойдись. 
И строй рассыпался. 
Кто, где поди-ка разберись. 
Заговорили, закурили, 
и шутки к небу понеслись. 

А кто-то вновь уже летает, 
руками машет, что-то объясняет, 
да в облаках витает. 
Один, уткнулся носом в свой конспект, и пальцем водит, 
что за фигуры пилотажа он выводит? 

Толь взлетает, толь заходит на посадку? 
Друг подглядывает в его тетрадку. 
Смотри, уж спорят, да и не видят, ведь они, 
что я за ними, наблюдаю, со стороны. 

Чтобы потом чрез много лет, 
для них открыть секрет, 
что я ведь летчик и поэт. 


Огромный солнца, красный диск. 

Мечта сбылась, и я летаю, 
я в небе таю,  то вдруг играю, 
с солнцем в догоняшки, и кто из нас быстрей. 
Примчится с восточных и до западных, прибрежных рубежей. 
Такой большой и необъятной, Родины моей. 

Летаю в небе, бездонном, где звезды светят, тают. 
Где сполохи и грозы, внизу, всю землю рассекают. 
Встречаю я зарю, в пушисто-розовых, и невесомых облаках. 
Как не сказать здесь, мир прекрасен и огромен, просто ах. 
Иль днем лечу, в бескрайней синеве небес, 
осматривая всё окрест. 

И вижу где внизу, белеют облака, 
что та река. 
Иль вечером, когда, огромный солнца, красный диск, 
над горизонтом вдруг повис. 
И в небе всё затихло, 
пред наступленьем ночи и солнце потупило очи. 

И я лечу, как та стрела , что цель свою нашла. 
Лечу к земле, пора домой уж мне. 
А вот посадочная полоса, 
как иллюминация она. 
А вот аэропорт, светит огнями и мигает, 
меня к себе домой, он приглашает. 


Последняя звезда. 

Взлёт разрешаю, машина вздрогнула, присела, я взлетаю. 
Североморская земля назад и вниз ушла. 
Машина мощно вверх пошла, прощай земля, а впереди заря. 
На небе растаяла последняя звезда, внизу остались облака. 
Курс полюс, за ним чужие берега. 

К дежурству приступаю, ракет двенадцать ядерных, 
во чреве я таскаю. 
На маршруте танкер ждёт, мне керосин даёт, 
заправился я в воздухе и вновь вперёд. 
На боевое дежурство вдоль Аляски веду я самолёт. 

Дошёл, на боевом лечу, фантом пристроился к хвосту. 
Нырнул под правое моё крыло, плейбой мне показал через стекло. 
Бутылкой виски помахал, чуть-чуть просел, форсаж вдруг дал. 
И об моё крыло свой киль сломал. 
Ушёл вперед и вверх, катапультируйся, иначе смерть. 

Мысль промелькнула и ушла, его проблема, не моя. 
А у меня в крыле дыра, до топливного бака сантиметра два, 
иначе бы и мне хана. 
Крыло дырой зияет, надеюсь, не отвалится, 
домой я возвращаюсь и на себя ругаюсь. 

Оно вибрирует слегка, посадка на лёд глупа. 
Катапультироваться, среди безмолвия и льда, 
меня не найдет ни одна душа. 
И смерть от переохлаждения через два часа. 
Пистолет у виска, да дрогнула рука. 

Ползу, иду, вот танкер, вновь керосин я в воздухе беру. 
Дозаправка с полуотломленным крылом, маневр, как в кино немом. 
Я с боевого дежурства возвращаюсь, земли родной шасси касаюсь. 
Я цел и невредим, мне орден дали за полёт один. 
Подписку взяли, молчать, забыть всё приказали. 

Лишь орден иногда блеснёт в коробочке, напомнив те года. 
Я молод был тогда, была холодная война. 
Война и есть война, холодной ей названье дали зря. 
Мы были на острие ножа. 
Вибрировала от близкой смерти лётчика душа. 


Сердце трепетно стучит в груди. 

Приятен запах мне весной, аэродрома. 
Он весь родной и мне знакомый. 
Он будоражит душу, 
и сердце  радостно стучит в груди, 
иди, лети. 

Прозрачны лужи на бетонке, 
и первые паутинки тонки. 
А вдоль рулёжек пробивается трава, 
кругом весна. 
Вот самолеты в ряд стоят, 
и ждут своих ребят. 

Их звонкие и молодые голоса, 
слышны из далека. 
Идут, о чем-то спорят, говорят. 
Смеются, машут всё руками, 
как крылами. 
Вот, вот взлетят. 

Фуражки на затылках, козырьками вверх торчат. 
Вихрастые, смешные, озорные, 
блестят глаза, и шутки сыплются, смешные, 
им нет числа. 
Завидна, мне их судьба, 
а я ведь тоже из их числа.