Извилистая дорожка вывела его с окраины города в какую-то мокрую, лысую по осени рощу, и повела его по ней, тоже мокрого, тоже лысеющего (правда облысевшего ещё не совсем - но кому от этого было легче?), грязного и прихрамывающего на левую ногу, вглубь, на северо-восток, туда, где еле слышно ещё пока рокотал океан.
Роща была совсем небольшой - чтобы добраться от её юго-западного края, до лугов, предваряющих Старые Холмы, и стоящего у их юго-западных же подножий Вонючка-Сити, нужно было пройти чуть меньше пары миль, и ему не потребовалось бы много времени, чтобы отшагать всё это - в конце-концов, он уже успел выспаться, укрывшись от преследования в старой, полуразрушенной котельной на окраине Отходы-сити, и даже поесть, поймав там крысу, и зажарив её на костре из пары сломанных стульев и трёх потрёпанных книг, найденных там же. Но его расчёты, судя по всему, подвели его, и он либо встал не на ту тропинку, либо вообще изначально ошибался в том, что к Вонючке надо идти именно через эту рощу. Нет, он не то что бы не мог вспомнить, где юг, где запад, ведь он жил в этих краях не менее пятнадцати лет, да и когда-то учился в школе, где, будучи юным бойскаутом, в полной мере изучил науку ориентации на местности, по солнцу, мху на деревьях, поганках на пнях и прочей чепухе, но... С тех пор, как Джошуа-Гробы ударил его по голове той тяжёлой доской с гвоздём на конце, с его котелком стало твориться что-то неладное. Он забывал простейшие вещи. Например, где у него правая рука, а где левая. Или как завязать развязавшийся шнурок на своём старом, измызганном кроссовке. Или своё имя. Или те места и вещи, о которых он прекрасно помнил все эти чёртовы пятнадцать лет, живя в Отбросах, но после этого самого удара ставшие какими-то неясными и мерцающими, словно изображение на экране древнего телевизора, установленного в его старом логове. Здесь помню. Здесь не помню. Сейчас - да, завтра - нет. Может, правда, ещё вспомню. Чертовщина. Мог ли он пойти не той дорогой, думая, что этот путь - как раз-таки самый правильный, и выведет его, несомненно, туда куда он хочет? Да запросто. Быть может, за этой рощей не было никаких лугов, никаких холмов, и никакого Вонючка-Сити. Может быть, он вообще идёт не на северо-восток, а в совершенно противоположную сторону... Может быть, даже обратно в Отбросы, где его, несомненно, выловят Гробы сотоварищи (Гробы уже наверняка знал, что он не умер, после того, как тот ударил его, так как его видел Крысёныш, и он должен был доложить об этом своему хозяину). Иногда он останавливался на месте, чувствуя, что окончательно теряет свой разум, и забывал вообще обо всём, вплоть до того, к какому биологическому виду он принадлежит, и в каком уголке Вселенной находится, и тогда его щербатый, окруженный нечистой бородой рот раззевался, разъезжался, словно бы сам по себе, словно трещина в перегретом асфальте, или вагина женщины, готовой к половому акту, и из него текла вонючая кариозная слюна, а колени его дрожали, а глаза мутнели, а из разодранного гвоздём виска текла кровь - правда, не сильно, а слабым таким ручейком. Иногда, в этом состоянии, он напускал в штаны, но, приходя в себя, он думал, что самопроизвольное мочеиспускание в любом случае выглядят весьма невинно по сравнению с самопроизвольным кровотечением из его башки.
Он полагал, впрочем, что если он сумеет добраться до полей к обеду, то умереть он сможет уже в Вонючке - а это было лучше, чем умереть в Отбросах, так как в Отбросах трупы бродяг было принято закапывать в выгребные ямы, а в Вонючке их всё-таки сжигали в кремационных печах. Но до полей он добрался только к ночи - и судя по отсутствию городских ярких огней на горизонте - никакого Вонючка-Сити за ними не было. Холмы были, и он, роняя слёзы от усталости и какого-то странного чувства трагической торжественности, переполняющего его измятое сердце, двинулся вперёд, к тёмно-синей волнистой гряде, виднеющейся впереди.
Свежий ветер дул в его морщинистое, до срока состарившееся лицо, и он думал о том, что если в Вонючке свидетелем его смерти не смогут стать Гробы и его банда (он плохо помнил его лицо, но прекрасно помнил его хриплый вопль: что ты знаешь, что ты знаешь, что ты слышал, отвечай, сучья ты душа), то там, у подножья Старых холмов его не найдёт вообще никто из людей, только разве что те дикие твари, что водятся здесь...
Может быть, тут его не найдёт и сама Смерть, подумал он, вглядываясь в окружающее его пространство. Сейчас, когда из него ушли все силы, которые ему отдала поджаренная и съеденная им же тушка крысы из старой котельной, он соображал уже сосем плохо, однако именно эта мысль была какой-то очень отчётливой и яркой. Словно бы на эту мысль потребовались все остатки мощности его мыслительной деятельности. Все последующие мысли действительно были куда слабее, и куда более размытее, чем эта: нет, найдёт... вездесуща...что за...нет, нет, я и сам уже уста... Ноги его уже еле плелись, глаза еле видели, а мышление деградировало до мышления виноградной улитки, лишённой ракушки, и медленно засыхающей на солнцепёке, когда он уже практически добрался до холмов, и увидел перед собой нечто чёрное и квадратное, и врытое в землю.
Люк, подумал он, неумолимо приближаясь к нему, хотя, будь он в себе, и сильнее, чем сейчас, он бы скорее подумал, что никакого люка здесь наоборот нет, и он идёт к обыкновеннейшей квадратной дырке в земле, которая вот-вот поглотит его, рухнувшего на её дно, и станет его могилой.
Может быть, он даже бы отвернул в сторону, и шёл бы дальше, до самых холмов, что бы с утра, если ещё выживет, дойти до этой ямы обратно, и заглянуть в неё, чтобы узнать, насколько она глубока.
Но теперь у него это получилось бы навряд ли. Теперь он мог просто идти и идти вперёд, как игрушечный паровозик по пластмассовым рельсам, как робот на батарейках "Энерджайзер", которые продаются в детских отделах супермаркетов. У него не хватило сил даже на то, чтобы остановиться и лечь на землю.
Секунд через пятнадцать подошва его правого драного кроссовка, и сама дырявая, как сыр, оказалась на самой краю этой самой ямы - а это на самом деле была яма - а подошва левого... Нет, она не в стала вровень с правой, а на темнеющую пустоту впереди, уже за краем этой штуковины.
А потом он сорвался вниз, и даже не успев закричать от испуга, достиг дна ямы, где и потерял сознание второй раз за эту неделю, так как дно этой ямы было очень твёрдым и ровным.
Живым его уже больше никто и никогда с этого момента так и не увидел... Хотя жизнь его на этом пока ещё не кончилась.
***
На самом деле Джошуа Гробы звали не Гробы, и даже не Джошуа, а Кинан Кармайкл, но об этом никто не знал, даже Коротышка Хоуп, его верная "правая рука". По правде говоря, это ни для кого и не было чем-то важным - родители Джошуа-Кинана умерли столь давно, что не оставили в его памяти даже своих голосов и фраз, подружки его навряд ли могли рассчитывать на то, что он когда-либо возьмёт их в жёны, разве что на то, что он не будет бить их в тот период, пока они спят с ними, а все официальные дела вне основной своей жизни, и в которых требовались удостоверения его личности, он делал при помощи поддельных документов. Причём каждый раз, даже при самых пустяковых обстоятельствах, он брал абсолютно новые, а затем выкидывал их в костёр на пустыре между окружной дорогой и окраинными домами на восточной стороне Города Отбросов.
Вот и сейчас, возвращаясь из соседствующего с Отбросами Кранслоу, он взял с собой водительское удостоверение на имя некоего Чесса Барни, из общего у него с которым была разве что фотокарточка в этом самом документе. На дороге из Кранслоу (вообще-то Вонючка-Сити, но вежливо и официально было бы именно Кранслоу) обратно, в родной Город Отбросов (вообще-то Гринлейк, но никаких зелёных озёр там не существовало уже давным-давно, и поэтому это никого не волновало) копы, как дорожные, так и принадлежащие центральным отделениям обоих городов, появлялись крайне редко - местность здесь была не особенно благодатной, и профессионального интереса у полиции не вызывала, а если бы ему кто-то и попался, его бы всё равно узнали, и ничего спрашивать не стали бы - но он всё равно взял эту поддельную карточку с собой, просто потому что привык ездить и ходить только с поддельными документами.
Просто потому что, как ему казалось, жизнь его будет максимально спокойной, если никто не будет знать его настоящего имени. Была бы ещё спокойней, если бы он научился бы каким-нибудь лёгким и техничным способом менять своё лицо, но пока наука перевоплощения не могла предложить ему ровным счётом ничего, кроме удушающего кожу лица грима, глупо выглядящих париков, накладных бород и усов, и тяжёлых и неудобных силиконовых накладок. Возиться с этим всякий раз, когда ему придётся представиться новому человеку, ему хотелось не особенно, да и со стороны это бы выглядело так, словно "Кинан" подался в педики, или просто тронулся рассудком, а таких на его месте долго не держали, поэтому он ограничивался тем, что раз в неделю красил волосы, и вставлял в глаза цветные контактные линзы
Сегодня, например, его волосы были светло-русыми, а глаза - тёмно-коричневыми. Правда, одна линза попалась с дефектом, и поэтому один зрачок был светлее другого - хотя в принципе сегодня с утра этого никто и не заметил. Фокус внимания окружающего его общества сместился в совершенно другую сторону - а именно в сторону некоего Тремоло, бродяги и нищего из Города Отбросов, некогда ничтожнейшего из знакомых Кинану-Джошуа человека, но теперь же носителя столь важного секрета, что из ничтожества он одним махом превращался в крайне значительного человека, с которым в какой-то мере следовало бы даже считаться. Хотя бы не относиться к нему как какой-то ничтожной тле, которая и права-то не имеет делать что-то ещё, кроме как выполнять указания высокорожденных по первому щелчку пальцев.
И уж точно не пытаться его убить.
- Тебе крупно повезло, что он вообще ожил, а кроме того, встал и пошёл, хотя бы куда-то, - произнёс мистер Лонси, в подчинении у которого он находился - Я помню, в молодости тоже ударил одного парня доской по голове... Не знаю, правда, была ли она шире или уже твоей, но только после этого парень упал на землю, да так и не встал... Вообще никогда не встал, если ты понимаешь, о чём я говорю.
- Но что мне нужно было делать? - растерянно развёл Кинан-Джошуа руки в разные стороны, подумывая в то же время о том, не взять ли ему все свои сбережения, и не смотаться отсюда на дальний запад, ведь в конце-концов он живёт здесь, в этих обгаженых Господом Богом краях уже целых пять лет - Напоить его чаем с пончиками? Он же ничего не соображал, был не то пьяный, не то с похмелья...
- А привести его в чувство нельзя было никак? - мистер Лонси слегка склонился вперёд, так что его залысина слегка сверкнула в синевато-белом отблеске галогеновой лампы, подвешенной у него под потолком - Дэрек, (да, он его знал, как Дэрека Бэйди, уроженца южных штатов, и специалиста по торговле лёгкими наркотиками и по управлению средних размеров криминальными структурами) ты что, первый год в бизнесе?
- Нет, мистер Лонси, не первый, - действительно, "Кинан" прекрасно знал, что нужно сделать с подвыпившим человеком, если его требовалось немедленно привести в чувство. Он мог сунуть рыло этого треклятого пьянчужки в ведро с ледяной водой, загнать иглу в особую точку на ладони, ткнуть ваткой с нашатырем в физиономию, подключить его к слабому переменному току - слабому, но не такому, чтобы он не почувствовал его, а, по крайней мере, такому, чтобы он подскочил - но всё это вылетело из его головы, потому что в ночь с позавчера на вчера Тремоло, приведённый к нему в невменяемом состоянии, жутко его взбесил. Сегодня он и сам не знал, что же конкретно могло вызвать в нём такое чертовское бешенство. Вялость Тремоло? Неуклюжесть Тремоло? Заплетающийся язык Тремоло? Ах, да, дело было в том, что Тремоло просто не узнал того, к кому его привели, или, если быть точнее, то узнал, но не придал его вопросам никакого значения. В принципе, сейчас это не казалось таким уж удивительным - в конце-концов, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, а бродяга Тремоло прожил в этой грязи как минимум в полтора раза больше, чем он, и прибыл отсюда Бог знает из каких мест, и видел, вероятно, таких крупных шишек, что "Кинан" по сравнению с ними казался сущей мелочью, ещё одним, очередным, которого, возможно, в следующем году пристрелят или отравят конкуренты... Но позапрошлой ночью "Кинану" понять это было довольно трудно - знания о уж слишком важных вещах хранил в себе этот человечишко, и уж слишком ничтожным он казался по сравнению как с этими вещами, так и рядом с этим упорством и пренебрежением, которое он проявлял по отношению к нему, когда тот его допрашивал - Послушайте, но у меня действительно не было иного выхода. Он, кажется, напился до такого состояния, что просто не чувствовал боли. Я пару раз врезал ему по физиономии, но это было бесполезно...
- А дальше это вывело тебя из себя, и ты взялся за орудие покрупнее... - произнёс Лонси - Ясно, хватит, дальше можешь не рассказывать... Ладно... Вот что я тебе скажу - твои парни видели, как он тащит свой зад в сторону Кранслоу, ты позвонил мне, и мои парни, по моей просьбе, обыскали все притоны и закоулки в моём городе. Здесь его не нашли, и это плохо, но хорошо то, что вчера один из моих парней ехал по шоссе номер 72, из моего города в Биллейсвилл... Был там когда-нибудь?... Ладно, это не важно... Там, если смотреть направо - я имею ввиду, направо, если едешь в Биллейсвилл - есть большое поле - как раз между лесом на северо-востоке твоей дыры... Как её там? Гринлейк? Так вот, между этими лесами и Старыми Холмами... Впрочем, там не то что бы поле, там целая хренова степь, потому что, когда ты выбираешься из Кранслоу, и едешь по семьдесят второму на юго-запад, ты движешься по дороге не меньше четверти часа... Мда... И наматываешь на спидометр добрых миль тридцать, и только потом дорога сворачивает на север, на окружную вдоль твоего городишки, по которой из него можно добраться до Биллейсвила... Короче говоря, там, наверное, будет где-то около миллиона акров, я думаю...
- И что же видел там ваш человек? - спросил "Кинан", пытаясь вправить разговор в правильное русло. Мистер Лонси был старым человеком, и веди он честную трудовую жизнь, он, наверное, уже давно бы вышел на заслуженную пенсию, и почивал бы на лаврах отдыха уже пятнадцать, а то и двадцать с небольшим лет - но несмотря на это, он даже и не думал уходить на покой, и продолжал управлять своими делами практически самостоятельно - невзирая на то, что его память, внимание и разум уже начинали сдавать сбои. Если его кто-то поправлял, намекал на то, что он начал отклоняться от основной темы разговора, он не считал это оскорблением, только понимающе и с достоинством кивал. Кивнул он и в этот раз.
- Да-да... Мой человек ехал из Кранслоу в Биллейсвилл, и, когда до поворота на север оставалось ещё миль десять, ему приспичило отлить, он остановился на обочине, и сошёл с шоссе вниз, в эту хренову огромную степь... И он увидел, что от окраины ваших северо-восточных лесов выскочила какая-то еле различимая тень, и направилась к Холмам.
- Да?
- Да... Правда, он не стал досматривать, куда она направится дальше - время было позднее, а ему нужно было поспеть в Биллейсвилл по этой дороге хотя бы к полуночи - но то, что это был человек, и то, что он шёл куда-то именно в сторону Холмов, он не сомневался.
- Именно человек... А в каком часу это было?
- Мнээ-э... Он, кажется, говорил мне о периоде между десятью и одиннадцатью часами ночи...
- И что, он мог там что-то углядеть? В одиннадцатом-то часу ночи?
- Знаешь, Дэрек, у меня нет оснований не доверять этому человеку, а у тебя нет оснований не доверять мне. В конце-концов, ты же всего лишь хочешь, что пташка, за которой ты охотишься, спела песенку, важную не столько для тебя, сколько для меня... Верно же?
"Кинан" покачал головой. Тремоло, и та информация, что хранил он в своей голове, и впрямь была важна, скорее, для Лонси, чем для него самого - просто потому что он пока не придумал ещё, что за выгоду он мог бы с неё сорвать, да и не думал, что когда-нибудь сорвет вообще - ибо информация эта действительно касалась только Лонси, и была интересна только ему одному.
Разве что он мог как-нибудь умыкнуть у него этот самый ключ от банковской ячейки, чтобы вскрыть её, опередив в этом старика - но проблема ещё и заключалась в том, что он не имел никакого понятия, что в ней содержится. А вдруг там какая-нибудь чепуха - старые документы допотопных дел и следствий, или следственные материалы по ним, а то и вообще что-то очень личное - что он будет с этим делать? Вот если бы там были деньги или ценности - но, с другой стороны, у него хватало и этого, так что... Уж лучше он просто поможет Лонси, а тот поблагодарит его за сделанное дело, ещё больше тем самым приблизив его к себе.
- В общем, так, - Лонси провёл морщинистой, пухлой ладонью по поверхности своего стола, собирая с него пыль (которой, впрочем, там не было) - Мы - то есть, мои люди - поищем этого Кремоло...
- Тремоло...
- Пусть так...Поищем, значит, его в Кранслоу - ещё немного - а ты возьмешь своих, и будешь искать его на этом поле... И вдоль шоссе семьдесят два, тем его куском, который идёт из Гринлейка в Кранслоу... Если его найдем мы - то его допрошу я, если вы - то это сделаешь ты.
- А... Мистер Лонси... Что будет, если мои или Ваши люди найдут его мёртвым или... Скажем, полоумным... То что тогда?
- Тогда мои или твои люди закопают его в землю... Или закончат его мучения, а после этого уже закопают... Да, поскольку это будет твоим просчётом, то ты заплатишь мне за это семьдесят тысяч долларов - в качестве штрафа - в течение сорока пяти дней. Ты же можешь собрать семьдесят тысяч за этот срок в случае чего, Дэрек? - "Кинан", подумав немного, кивнул, хотя сам и не мог пока рассчитать, каким послаблением это будет для его личного бюджета - Что бывает, когда люди тянут с долгами, когда они должны мне, ты в курсе, поэтому лучше будет найти этого парня живым и вменяемым, нежели мёртвым или сумасшедшим, а если он всё-таки будет найден мёртвым или сумасшедшим, то не стоит медлить с выплатой денег... Но лучше всего, если ты найдёшь его лично, живым и вменяемым... Да... Тогда я сам тебе заплачу... Ты уяснил, Дэрек?
- Да, мистер Лонси...
- Вот и отлично... Поэтому бери автомобиль, и отправляйся в это поле... Да... Или степь... Поищите его там со своими парнями... Я даю вам двое суток... Да, кстати, ты что, опять покрасил свои дурацкие волосы? Господи ты Боже мой, Дэрек, ты как ненормальный, моя вторая жена красилась реже, чем ты... Ты случаем не гей? - "Кинан" молча покачал головой, тем самым отвечая на это вопрос уже раз пятидесятый - Ну, ладно... Давай, отправляйся же...
***
Человек, которого искал "Кинан" - а это и был наш герой, с которым мы познакомились в самом начале - между тем, очнулся лишь спустя сутки после того как упал в странную яму, которая попалась ему на его, как ему казалось, последнем пути в этой жизни. К тому времени, когда он пришёл в себя, "Кинан" ещё даже не успел получить распоряжения от своего шефа, мистера Лонси, хотя знал, что получит, и теперь загодя размышлял о том, каким образом ему распределить людей для поисков - так что у Тремоло ещё было время для того, чтобы осознать, куда он влип, и что ему теперь со всем этим делать.
Процесс его "пробуждения" начался с того, что его слух, оживший, кажется, первым из всех его пяти чувств, уловил еле слышный гул, источник которого располагался где-то внизу, под его телом. Гул этот напоминал гудение трансформатора, и немного - звон в ушах у человека, который, засидевшись на одном месте, вдруг был вынужден резко подняться на ноги и ощутить прилив крови, ударившей ему в голову. Но, в отличие от второго, этот звук был вполне себе реален, и находился не внутри тела Тремоло, а извне его.
Но сам Тремоло пока ещё не мог понять, что это - для него нереальным сейчас было не только что окружавшее его мироздание, но и даже он сам. Пока он не мог даже понять толком, кто он, как выглядит, и что он такое по своей сути вообще, что уж тут было говорить о том, куда он попал, как здесь оказался, и как его вообще зовут.
А гул, тем временем, становился всё сильнее, из тихого, едва слышного, превращаясь в, по крайней мере, отчётливый, и когда он достиг пика своей мощности, Тремоло, скривившись, обхватил ладонями голову, а затем, издав какой-то неопределённый звук, открыл глаза.
Гул прекратился, резко и кратко, словно механизм, его издающий, кто-то выключил, нажав на специальный рычаг. Над Тремоло виднелся прямоугольник, правильный, с ровными углами и краями, почти квадрат, и в нём, словно на экране большого плазменного телевизора, плыли мягкие, серовато-белые облачка на фоне осеннего неба того грустного синего оттенка, которое почти всегда вызывает ностальгию и печаль по ушедшим летним месяцам, отчего начинает казаться, что ты прожил не лето, а целую жизнь, и теперь идёшь уже по её склону. С одного края прямоугольника виднелись стебли травы, наклоненные куда-то вбок и вниз, на фоне неба и облаков выглядевшие практически чёрными, и очень четкими, до такой степени, что можно было разглядеть метёлочки из пустых оболочек семян, которые уже давно, в свою очередь, вылущил гуляющий в степи ветер.
- Аггррппфф, - сказал Тремоло, отплёвываясь от непонятной гадости, осадком выпавшей на его языке, нёбе и внутренней части его щёк. На вкус эта гадость была похожа на смесь высохшего лимонного сока, соли и ещё чего-то горького и отвратительного, которое так и побуждало Тремоло избавится от себя, но при первой же попытке сделать это упрямо прилипало и застревало во рту, вне пределов всяческой досягаемости - Гдффп... Гдефф... Пп... Агг... Гдфпе я?... Где я...
Он кое-как повернулся сперва на бок, затем лёг на живот, потом счёл это положение, опять же не слишком удобным, и вновь перевернулся на спину. Место, в которое он попал, было, очевидно, достаточно просторным, чтобы он мог выполнить всю эту комбинацию движений, перекатываясь в одном и том же направлении, однако сейчас он не придавал этому никакого значения, практически даже не осознавал этого. Зато чувствовал, что поверхность, на которой он лежит, ровная, твёрдая, но тёплая, и не отдаёт ни железом, ни деревом и не камнем. Скорее, просто ничем. Как воск, только гораздо твёрже. Может быть, какой-то пластик.
Ему, наконец, удалось кое-как сесть на свою задницу и оглянуться по сторонам, чтобы понять, где он находится. Кромешная тьма вокруг и светлое пятно, падающее на пол от прямоугольника-отверстия наверху, показывали ему, что он, Тремоло находится где-то в подвале или в погребе, хотя отсутствие запахов сырости и плесени говорило ему о том, что это - ни то, и не другое, и, само собой, не является каким-то техническим помещением для обслуживания канализации или ещё чего-то в этом духе. Ему почему-то вспоминались метрополитен и подземные автостоянки, однако что там, что там тоже было всегда сыровато и холодно, а тут, напротив, было сухо и тепло, как в одной из комнат хорошо отстроенного частного дома.
Постепенно к нему приходило и осознание самого себя, и той истории, благодаря которой он сюда попал. Он вспоминал своё имя, своё социальное положение, город, в котором он жил, ту ситуацию, которая его сюда привела... Вспомнил Джошуа "Гробы". Вспомнил огромную доску, которой размахивал этот щуплый на вид человечишко с крашенными волосами, вспомнил ржавый, толстый гвоздь, торчащий шляпкой наружу. Вспомнил мощный удар - словно в его голову, точнее, в висок въехал целый пассажирский железный состав, летящий по рельсам со скоростью экспресса...
Голову его пронзила резкая, звенящая боль, он опять схватился за неё обеими руками, искривив лицо в гримасе чудовищной боли, а перед глазами всё померкло (хотя как это можно было понять, если он и без того здесь не видел ни зги... однако ж он это понимал), и он подумал, что сейчас всё-таки умрёт, умрёт окончательно. Но боль прошла, вернее, её как рукой сняло, и он с удивлением размежил свои сощуренные от боли веки.
Куда попал тогда "Гробы", когда пытался вышибить мне мозги при помощи своей доски, подумал он с вялым изумлением, а затем дотронулся пальцем до своего левого виска, там, где, по его предположениям, должна была находиться рана, при этом - весьма тяжкая, такая, что он едва ли смог бы прожить с этим до сегодняшнего утра... Но не нашел там ничего похожего, только крупное пятно коросты, которое, в общем, держалось там на честном слове, и готово было вот-вот отлететь от его кожи. Тремоло, скривившись в ожидании резкой, но непродолжительной боли, схватил этот ошмёток и быстро, зажмурив глаза, дёрнул его в сторону. Ничего не почувствовал, только лёгкое, практически незаметное пощипывание кожи - кажется, если там когда-то и была какая-то рана, даже совершенно небольшая, то она уже давным-давно зажила, и не представляла из себя даже призрака проблемы.
А если она давным-давно зажила, то выходит, что он здесь...
Нет, это какая-то чертовщина, возникло в его голове, у меня просто не могло быть столько времени, чтобы она успела зажить, а я перестал чувствовать себя так, словно вот-вот развалюсь на кусочки, как размокшая глиняная фигурка. Я бы просто дал бы дуба ещё до того, как эта чёртова дырка начала бы заживать - ведь она была размером с хренов железнодорожный тоннель. "Гробы" пробил мне череп при помощи доски и вбитого в неё двеннадцатидюймового гвоздя, наверняка разворотил мне не только висок, но и саму кость, возможно, достал до самых мозгов. Как после этого выжить? Как это всё может зажить? Я же ведь не супергерой...
А, может быть, я просто умер, подумал он растерянно, и теперь на том свете. Нет? Почему нет? Только взгляни вокруг, как здесь всё странно. Как ты мог попасть сюда? Ты же шёл каким-то диким полем, перед этим заблудившись в лесу и выйдя туда, где, очевидно, нога человека не ступала с самого сотворения мира Господом, рухнул в какую-то яму. Кому надо копать здесь такую яму? Да и яма ли это вообще? Это же целый подземный бункер, а если это бункер, то кому он принадлежит, и почему вход в него открыт нараспашку? Он, что, уже никому не нужен?
Какая-то ерунда...
Тремоло, продолжая беспокойно соображать, что же с ним произошло, и каким образом он здесь мог очутиться, немного неуклюже, но всё-таки поднялся на ноги. Вокруг него по-прежнему не было ничего, кроме кромешной тьмы да светлого пятна, падающего вниз от отверстия в условном "потолке", благодаря которому он мог видеть, что "пол" этого здания действительно залит чем-то вроде пластмассы, кремово-белого цвета, блестящей, как будто бы специально полированной. Где-то здесь должен быть свет, подумалось ему, в таких местах не может не быть света, потому что эта хреновина почти наверняка кому-то принадлежала, и как-то использовалась, а использовать её в полной темноте бессмысленно. Он вспомнил, что у него где-то были спички, и стал рыться по карманам своей видавшей виды серой куртки из грубой ткани. Прежде, чем Тремоло вспомнил о недавнем дожде, который вымочил его до последней нитки и наверняка сделал спички непригодными к использованию, он нашёл искомый коробок в нагрудном кармане, и попытался им воспользоваться. Разумеется, безуспешно. Потом он отбросил промокшие спички в сторону и решил, что ему для начала нужно найти хотя бы стены этого помещения и идти вдоль них, потому что если тут есть выключатель, или лестница, или дверь в какую-то другую комнату, то всё это должно находиться или на них, или рядом с ними. Только вот интересно, далеко ли от него ближайшая стена - ведь эта штука могла оказаться целым подземным ангаром, или складом, который когда-то мог принадлежать военным, но теперь его расформировали за ненадобностью, и он пустой и огромный, и блуждать по нему в поисках выключателя, да даже противоположной стены - занятие весьма трудоёмкое, а может, быть, и вовсе не осуществимое. Тремоло, задумчиво потрепав шапку своих уже месяца четыре как не мытых и не чёсанных волос, и, наконец, придумал следующее - достал из кармана пару подобранных им когда-то и где-то металлических гаек (в его карманах всегда находилась какая-нибудь требуха, которую он подбирал с земли по чисто бродяжьей привычке - ведь никогда не знаешь, что, где и когда тебе может пригодиться), затем повернулся спиной к пятну света на полу и, размахнувшись как следует, бросил одну из них вперёд, в темноту... Через мгновение он едва успел убраться с траектории летящей прямо ему в глаз железяки, которая с громким щелчком срикошетила от стены, в которую её запустили. Очевидно, что последняя была совсем недалеко от центра комнаты, даже слишком близко, так как силы рикошета вполне хватило, чтобы отлетевшая гайка отскочила и от стены противоположной, и смогла весьма болезненно ударить зазевавшегося Тремоло в плечо так, что от испуга, боли и неожиданности он был вынужден вскрикнуть и громогласно выругаться.
Однако это мало его огорчило, скорее даже внушило некоторый оптимизм. Помещение, в котором он находился, было отнюдь не большим, а маленьким или, на худой конец, коридорообразным, а это означало что, во-первых, отсюда есть выход, а, во-вторых, что оно, скорее всего, являлось прихожей, ведущей в нечто гораздо более большое. Сопоставляя это с тем, что вход сюда был открыт и доступен любому желающему, которому бы захотелось бы полюбопытствовать, что же здесь внутри, всё это - и явное малое, и теоретическое большое, куда в свою очередь вело явное малое - скорее всего, было безлюдно и при желании Тремоло мог бы запросто остаться тут жить...
Если тут, конечно, есть лестница, которой я мог бы воспользоваться, чтобы выбраться отсюда наверх, подумал Тремоло, уже шаря руками по стене, которая, кстати, была точно такой же сухой, тёплой и гладкой, как и пол, на котором он очнулся, если нет, то это будет не новое жильё, а какая-то дурацкая ловушка, и я просто сдохну здесь от голода.
На этой стене ничего не было, и он, дойдя до угла комнаты - действительно, она была совсем небольшая, всего-то с грёбаный сортир - стал водить ладонями по стене, перпендикулярной предыдущей. Тут он нашёл какой-то крючок, кажется, железный, торчащий прямо в стене, и ради эксперимента попробовал сперва дёрнуть, потом нажать на него снизу. Безрезультатно. Кажется, это был просто крючок, и не более. Возможно, провались сюда более состоятельный, чем Тремоло, господин, то он мог бы повесить на этот крючок свой плащ, или зонтик, или шляпу-федору... Он пошёл дальше, продолжая вести ладонями по стене, гладкой, как кусок мыла, только что вытащенный из обёртки, иногда поводя по её поверхности круговыми движениями, рассчитывая таким образом на то, что если выключатель расположен не на уровне роста обычного человека, а чуть выше или чуть ниже оного, то он сможет наткнуться на него таким образом даже в этом случае. Он практически уже дошёл до точки, противоположной той, от которой он начал, когда его грязные, покрытые заусенцами и мозолями - а от того практически бесчувственные - пальцы как бы споткнулись о что-то вроде квадратной пластины, с маленькой прямоугольной прорезью в центре. Всё это - то что пластинка квадратная, и что в ней прорезь - Тремоло, безусловно, понял несколькими секундами позже, когда принялся ощупывать найденный им предмет в подробностях, но то, что это - именно выключатель, он почему-то догадался ещё до этого, словно ему это подсказала его логика... Хотя по какому принципу она могла бы работать сейчас, в полнейшей темноте, среди этих гладких сухих стен, на уровне нескольких метров под поверхностью земли, навряд ли мог сказать даже самый искушённый любитель дедукции... В прорези, как оказалось, находилось нечто вроде маленького рычажка, на ощупь - из пластмассы, который, очевидно, свободно ходил вверх и вниз - и вот тут уж всякие сомнения Тремоло рассеялись окончательно.
Рычажок, если думать, что это выключатель (ну а что же ещё, подумал Тремоло возбуждённо, даже радостно, словно бы этим рычажком он должен был включить не свет, а запустить механизм, который раскроет перед ним тяжёлые створки райских врат), сейчас стоял в положении "Выкл.", то есть, опущенным книзу. Тремоло подсунул под него толстый, обгрызенный чуть ли не до мяса ноготь указательного пальца, и нажал вверх.
В желудке его голодно заурчало.
Света не было, и он некоторое время продолжал находиться во тьме. Так продолжалось где-то секунды три, может быть, пять - в любом случае, этого было вполне достаточно для того, чтобы Тремоло успел разочароваться, даже испугаться - вдруг света тут нет совсем, или вместо него он включил что-то, что включать было не нужно, вроде системы сигнализации или какой-нибудь подлой ловушки, которая могла бы защитить это место от непрошеных гостей... Но свет вдруг включился, и ударил ему в спину и затылок, тут же превратив потёмки перед глазами Тремоло в образ жёлто-серой стены перед его носом, с обычнейшим дешёвым выключателем из белой пластмассы в её центре. Свет за его спиной был мягким и тёплым, но тусклым - источнику оного явно не хватало ватт, и это, в свою очередь, означало, что освещение было скорее дежурным, нежели постоянным.
Тремоло оглянулся, и, слегка щурясь от бьющего в глаза света, посмотрел на его источник. Обыкновенная, жёлтого цвета, лампа накаливания, установленная горизонтально и забранная овальной проволочной сеткой. Раньше, когда эти лампочки были более распространёнными, чем сейчас, некоторые из его компании вывинчивали их в подъездах жилых многоквартирных домов, и перепродавали на блошиных рынках за две трети истинной стоимости. Много с этого не набиралось, но могло хватить на бутылку дешёвого виски, или водки "Смирнофф", или на лёгкий ужин из дешёвых - но зато свежих и из магазина, а не объедков из помойных ящиков - продуктов. Например, на батончик "Дядюшки Чокла" и полуторапинтовую бутылочку "Айси-Трит". У Тремоло опять заурчало в животе, и он невольно, движимый исключительно собственными инстинктами, инстинктами бродяги, который привык добывать себе на пропитание где попало, оглянулся по сторонам, чтобы узнать, что же вокруг него происходит на самом деле...
Но вокруг него, как это не странно, не происходило ничего. Находясь здесь во тьме, он думал, что это какое-то подземелье, бункер, или прихожая в этом бункере, которую кто-то по неосторожности оставил открытой, но это был, кажется, просто какой-то непонятный, очень глубокий колодец с пластмассовыми стенами и дном, и из него не было ни лестницы, ни двери куда-то ещё, только четыре почти голые стены, пол, удивляющий своей ровностью, гладкостью и чистотой, лампа, забранная сеткой, выключатель напротив, какой-то непонятный крюк на стене по его правую руку, да еще несколько его вещей на полу, которые он успел бросить тут, уже попав сюда - металлическая гайка и коробок отсыревших спичек...
Ах да, было ещё небольшое пятно крови в центре пола - это, очевидно, так же было следами пребывания здесь Тремоло - вероятнее всего, он оставил его, когда рухнул сюда, и когда лежал тут без сознания... Странно, что её тут было так мало - ведь, если вспомнить о его вчерашних приключениях, да ещё и учесть высоту полёта сюда, на самое "дно", то кровью тут должна была быть залита гораздо большая площадь пола...
Он с настороженным видом поскрёб подсохшее пятно подошвой своего старого, но весьма крепкого рабочего ботинка (он нашёл его на одном из многочисленных заброшенных заводов на западной окраине Отходов, прямо на складе рабочей одежды, где-то около двух лет назад - и до сих пор не жаловался на них), чтобы проверить, нет ли под ним сеточки, закрывающей отверстие слива, но ничего не обнаружил. Крови было мало не потому что она куда-то утекла, а потому что... Потому что её было мало. Может быть, ему просто повезло, и он упал сюда настолько удачно, что сумел ничего себе не расколотить в добавку к тому, что у него было расколочено до этого? Но из него, наверное, и так хлестала кровь, как из зарезанного - у него были сломан нос, разбиты губы и висок, выбито несколько зубов, а так же были, пожалуй, две или три глубочайшие царапины на скальпе, которые, наверное, следовало бы как-то зашить, чтобы они смогли зажить без воспалений, нагноений и прочих весёлых спутников жизни, в которой нет места для личной гигиены... Вспомнив об этом, Тремоло чисто механически дотронулся до своей головы, желая узнать, в каком сейчас состоянии находятся полученные им ещё вчера раны, и прежде, чем вспомнил о своём уже зажившем волшебным образом виске, сумел так ничего и не найти под шапкой своих сальных и грязных волос, после чего плюнул не то в досаде, не то в повторном приступе удивления, на пол, а затем отошёл от кровавого пятна в сторону.
Он не был пьян, ничем не болел, даже избит до потери пульса был только вчера, а сегодня чувствовал себя вполне нормально, достаточно для того, чтобы осознавать, что вокруг него не кусок какой-то огромной, хорошо прорисованной галлюцинации, а именно реальность, такая, какую он знал за все свои сорок с небольшим лет жизни. Он, как и все ныне живущие, конечно же, слабо представлял, как должны выглядеть рай, ад или чистилище, о которых его учили ещё в детстве, в маленькой католической школе его родного городка, но ему почему-то казалось, что это место - ни то, ни другое, и не третье, и единственное, что могло бы указывать на такой вариант - это было то, что все его страшные раны зажили, а сам он чувствовал себя так, словно вчера с ним ничего и не происходило, и он просто заснул под вечер в своей конуре на западной окраине отбросов. Возможно, что такой образ потустороннего мира просто не укладывался в концепцию привитого ему мировоззрения - но Тремоло не знал, собственно говоря, ни что такое "мировоззрение", ни, тем более, что такое "концепция" - он просто-напросто отказывался принимать эту версию, как таковую.
По крайней мере, пока.
Тремоло, рассеянно оглядываясь по сторонам, сел на корточки между центром "комнаты" и гладкой пластиковой стеной, и бездумно уставился перед собой.
Ад ли это, рай, или до сих пор часть его реальной, продолжающей идти вперёд жизни, ему нужно было как-то выбираться отсюда. Оставаться здесь ему совсем не хотелось.
Он поднял голову вверх, и вдруг увидел, что небо над ним - отнюдь не такое голубое, каким оно было, когда он только пришёл в себя, и что белые-барашки-облачка, неспешно ползшие по нему, давным-давно превратились в сплошную серую, всклокоченную пелену, несущуюся вперёд, с севера на юг. Ветер снаружи, подумал Тремоло, наверное, дует так, что в ушах закладывает, а здесь хотя бы тепло, и можно не беспокоиться, что тебя может продуть до самых кишок, и ты, в конце-концов, в очередной раз простудишься, и уже завтра можешь оказаться на грани жизни и смерти. Хорошо, что я тут. По крайней мере, хорошо, что сейчас я тут. Если я сумею отсюда выбраться, то, быть может, здесь даже можно будет поселиться...
Он продолжал таращится в небо, наблюдая за столь внезапно испортившейся погодой, и тут ему что-то капнуло на кончик носа, и - прежде чем он успел утереть первую каплю - точно в левый глаз. Он испуганно зажмурился, отвернулся от неба, и стал торопливо тереть глаз, почему-то думая, что ему в глаз попало нечто весьма для него опасное - однако, когда ещё три капли, одна за другой, упали ему на голую шею и загривок, он понял, что ничего опасного эта жидкость для его и без того безнадёжно испорченного зрения не несёт.
Дело было в дожде - банальном осеннем дожде.
Тремоло, чувствуя недоброе, отошёл к стене поближе, и, не отдавая себе отчёта, выдернул из ворота своей грязной, рваной курточки капюшон, закрыв им свою голову - совершенно не понимая при этом, что это ему поможет навряд ли.
Дождь же снаружи начал усиливаться.