Изрядно округлившийся живот скрывать было уже невозможно. На людях показываться стыдно. Дома - страшно. Каждый день Хрестя старалась уходить на работу в поле еще до зари, а возвращаться по глубокой темноте, чтобы никто не мог заметить ее беду. Но от людей даже скисшее молоко в глечике спрятать нельзя, не то, что ребенка... пусть даже и зреющего пока еще под материнским сердцем. Невдалеке послышалась звучная веселая песня - мужики возвращались с покоса.
Девушка быстро спряталась в хлев от посторонних взглядов и беззвучно заплакала. В кровь искусанные губы проклинали тот день, когда Назар впервые коснулся их своими пальцами. Слезы душили. Пальцы отчаянно старались расцарапать лицо. Даже стены краснели от стыда и негодования.
- Я женюсь, Хрестя! Я обязательно женюсь! Завтра же приду к твоему отцу! Ну не плач, дуреха! Клянусь тебе - Все будет хорошо!
На следующий день он не пришел. Как и во все остальные. Хрестя поняла это сразу, еще в тот самый вечер. А сейчас и вовсе об этом думать не хотела. Будущего не было. Жизнь закончилась еще там, еще тогда...
Страх и отчаяние с тех пор ни разу не покидали ее. Иногда девушке казалось, что каждый ребенок знает о ее позоре, каждая собака ее осуждает, и даже ветви калины отодвигаются от ее лица. Глаза страшно было поднять, а уж взглядами с подругами встретиться - и подавно не хотелось.
Заговорить с Назаром она боялась. Боялась пережить стыд еще больший, чем который уже довелось. Но и деваться было больше некуда. Из дому могли выгнать. Да и из села тоже. Такой позор... Могли вообще насмерть забить камнями, как гулящую девку. Конечно, Назар был единственным виновником ее беды, но и единственной надеждой. К тому же, он совсем скоро станет отцом ее ребенка.
Девушка решилась. Дождавшись глубокой темноты, он тихонечко, скрываясь в тени домов, прокралась к дому парня. Стучать в окно было страшно - ведь мог выйти его отец. Хрестя спряталась за кустами смородины, нашла маленький камушек и кинула его в окошко. Ни с первого раза, ни со второго, ни даже с третьего, девушка так и не попала в свою маленькую цель. "Это знак..." - подумала она и опять беззвучно заплакала.
Недалеко от дома послышались шаги - знакомая мужская фигура приближалась к дому. "Услышали ангелы мои молитвы!" - Хрестя приподнялась из своего убежища и тихонечко позвала:
- Назар.... Назар...
- Хрееееестяяяяя! - Громко и пьяно протянул юноша и развел руки в стороны. - Иди ко мне, голубка моя!
- Тсссс, Назар! Тихо! Нас могут услышать!
- Ну и чтоооооо? - внимательно рассмотрев девушку, парень широко улыбнулся. - Тебе ведь все равно уже прятать нечего! Иди ко мне!
- Назар, помоги мне...
- ЧЕМ, Хрестя?
- Ну, ты ведь обещал!.. - девушка опустила глаза и старательно разгладила складки юбки.
- Мало ли что и кому я обещал? Обещанного полгода ждут!
- Так ведь уже и прошло полгода...
- Да уж, вижу... - парень потер затылок. - Даже не знаю, Хрестя... Матушка мне не позволит - кто ж позволит жениться на... на брюхатой? Отец выпорет. Выгонит. Да и жить нам негде.
- Назарчик... Мы в лес уйдем, в другую деревню уйдем! Потом хату построим! Ну, пожалуйста... - Девушка упала на колени, обняла ноги юноши и разрыдалась. - Я же погибну, Назар... И ребенка мне не позволят оставить. Ведь умрем мы с ним, Назарчик... Спаси нас... Меня не жалеешь - его пожалей. Сын ведь твой! Назар...
Хрестя рыдала. Хрестя так горько и безнадежно рыдала, что даже земля пыталась согреть ее своим теплом и любовью. Назар брезгливо высвободил ноги из девических объятий. Хмель выветрился из головы быстрее, чем впитался.
- Нет. - Жестко ответил он. Раньше надо было думать, раньше надо было приходить. Еще раз явишься - хворостиной буду гнать через всю деревню.
Юноша резко сплюнул сквозь зубы и пошел в дом. Хрестя свернулась на земле в клубочек, беззвучно содрогаясь от плача. Крик отчаяния терялся где-то в траве. Слезы смешивались с землею и грязными пятнами расползались по всему лицу, почти так же быстро, как людская молва по деревне.
Девушка долго не могла встать. Ребенок отчаянно колотился внутри. Он чувствовал боль матери и пытался ее успокоить, всеми силами давая о себе знать. Он настолько пропитался ее горем, что уже и сам был бы рад освободить мать от собственного бремени. Да только как же это сделать? Хрестя обхватила живот ладонями. Прислушалась к движениям дитя. Улыбка озарила несчастное лицо. "Это мальчик, - подумала она, - так стучаться может только мальчик". С трудом поднявшись на ноги, девушка отогнала от себя нависшую угрозу. Угроза ехидно усмехнулась и черной тенью двинулась за своей жертвой. Так они и ходили почти до утренней зари.
Всю ночь Хрестя рассказывала своему ребенку добрые сказки, утешая себя и его. Она слабо понимала, где находится, что делает, о чем шепчет. Пастухи, выгнавшие скот, увидев ее безумный взгляд, в страхе отшатнулись и быстро-быстро свернули с тропинки. Так девушка и бродила по селу, пока не очутилась у собственного дома.
На пороге ее встретила мать. Не позволяя войти в дом, она сурово посмотрела в глаза дочери и прошипела:
- Уходи. Уходи, пока отец тебя не видит.
Хрестя пыталась утереть слезы, но только еще больше размазала соленую влагу, смешавшуюся с грязью и стыдом.
- Мама... - девушка кинулась в ноги, - мама, не прогоняйте меня... Мама... Спасите меня, мама... - плакала Хрестя, вцепившись в материнский подол.
- Только одно тебя может спасти, бесстыдница! - Еще жестче прошипела мать. - Между болотом и лесом, что за селом, живет бабка Параска. Иди к ней.
Мать выдернула из рук дочери края своей юбки, зашла в дом и захлопнула дверь перед почерневшими от горя глазами девушки.
"Бабка Параска?... - задумалась Хрестя. - Мама, за что?!" - крик отчаяния оттолкнулся от закрытой двери и разнесся эхом по селу. Соседи старательно делали вид, что ничего не видели. Дворовый песик лизал босую ногу девушки, вилял хвостом и жалостливо поскуливал. "Бабка Параска... - как в бреду повторяла Хрестя... - бабка Параска..."
Едва поднявшись, она медленно побрела за околицу поселка. Солнце уже радовало своими лучами выбежавших ребятишек. Церковь звала колоколами к утренней службе. Мужики опять собирались идти на покос. Все радовалось новому дню, и только Хрестя черной тенью омрачала светлую утреннюю картину человеческого пробуждения. Отчаяние прочно опоясало ее холодной змеей, горе тащилось колодками за разбитыми ступнями, а угроза радовалась своим достижениям: еще бы... давно ей не удавалось так полакомиться людской болью.