Тело болело, ныло, вздрагивало. Туман перед глазами не давал сосредоточить взгляд. Но запах дыма и трав слегка успокаивал. Хрестя потрогала руками живот. Он стал существенно меньше. "Мой малыш... - промелькнула мысль. - Где он... Что с ним?..." Глаза по-прежнему отказывали в зрении. Девушка попробовала сесть, но сильная боль не позволила ей этого сделать. Послышались шаркающие шаги, и уже знакомый голос заскрежетал:
- Чего ждала? Сразу надо было приходить, когда схватки начались, а так крови много потеряла. Молока мало будет. Чем сына своего кормить собираешься?
Старуха подложила маленькое теплое тельце под грудь новоиспеченной матери. Счастье на миг озарило взгляд, ясность которого вспыхнула искоркой радости.
- Живой... - Прошептала Хрестя.
- Живой, да ненадолго. - Пробурчала старуха себе под нос, да так тихо, что девушка этого не услышала: и знахарке было знакомо сострадание.
Роженица уютно умастила младенца под грудью. Мальчик плотно обхватил ее губами, довольно и громко причмокивая. Он еще плохо умел это делать, и постоянно терял сосок, вымазываясь в молоке. Хрестя улыбнулась. Вот оно - счастье. Ради этого момента стоило пережить позор, изгнание, лишения...
Огонь в печи потрескивал по-домашнему приветливо, травяной аромат успокаивал, а тепло погружало в сон. Мать и дитя тесно прижались друг к другу. Все стало неважным, далеким, нереальным. Осталось лишь ощущение безграничной материнской любви и теплота маленького тельца. "Ты будешь настоящим богатырем" - успела подумать Хрестя, прежде чем они оба заснули.
Параскева наблюдала за девушкой из угла комнаты. Дождавшись, пока мать и сын уснут, она осторожно вынула из объятий дитя и, завернув его в теплую ткань, положила обратно. Возле печи внезапно зазвенела посуда.
- Ну-ка цыц, баловень! Ишь, шалить надумал! Вылез из-за печи, когда надобность в нем отпала. Чего сидел так долго? Не видел - помощь мне твоя была нужна!
- Видеть-то видел. Да только не наше это дело, рожениц выхаживать. За порядком следить - Это да. Нечисть из углов выгонять - это тоже запросто. А ваше бабье дело нас домовых никогда не касалось.
- Бабье! Во, как заговорил! А ну-ка я метлу сейчас как возьму, так и посмотрим, кто и чем должен в доме заниматься!
- Да ладно тебе, Хозяйка. Не со зла ведь я. Да и ты не со зла. Ты мне вот что лучше расскажи - что с гостями делать будешь?
Старуха тяжело вздохнула:
- Ни к чему мне покрытка в доме. Сам знаешь. Помощница нужна. Но дите - хлопот не оберешься.
- Так ведь умрут они в лесу-то. Как пить дать, умрут. Сама знаешь.
- А мне что? Мало ли их, что ли, дохнет? И все к нам в лес норовят. Скольких я уже выхаживала... Да ты и сам должен помнить.
Домой тяжело вздохнул.
- Помню - помню... Как не помнить? Права ты, Хозяйка. Если каждую в дом тащить, то уже целую деревню отстроили бы.
- Вот и я о том же. Проснется, отлежится, соберу ей котомку, пусть к себе в хижину возвращается. Или еще куда. Не мое это дело больше.
Сказала так Параскева и начала собирать нехитрые пожитки роженицы. Сложила все аккуратно, завязала узелком. Села рядом и стала ждать.
Хрестя спала долго. Впервые за последние месяцы она чувствовала себя защищенной и спокойной. Ей было тепло и уютно. Тело ныло от пережитых мук, но счастье материнства отстраняло эту боль, как и чувство тревоги, которое периодически о себе напоминало глухими ударами.
Так прошел целый день. К вечеру знахарка дала еще очень слабой матери теплого травяного отвара. Покормила хлебом и оставила до утра. Ночью малыш несколько раз просыпался. Он настойчиво тыкался носиком в грудь, сразу же находил ее и через некоторое время засыпал опять.
Ему было очень хорошо. Изначально яркий свет сильно напугал его. Но очень скоро мальчик обвыкся с новым для него миром. Ему нравился вкус материнского молока. Ему нравились ее прикосновения. Но еще больше ему нравилось, что его мама была спокойна и счастлива. Он ощущал это еще сильнее, чем когда был с нею единым целым. Довольный, малыш прижимался к груди и, тихонечко посапывая, быстро засыпал.
Угроза наблюдала за своими подопечными из дальнего угла комнаты. Домовой несколько раз пытался прогнать ее веником. Но быстро оставлял свои попытки. Главное он понял сразу - эта гостья пришла не за его спокойствием. Горе и Отчаяние поджидали на улице. В дом они зайти боялись. Да и не могли. Слишком защищенными были его обитатели.