Как обычно, мы не обсуждали, как и где провести вечер пятницы. Вот и на этот раз, не сговариваясь, собрались в гостиной Маргарет, и, образовав нетесный полукруг по центру комнаты, сидели в уютных отсветах огня настоящего старинного камина. Со сводчатого потолка свисали зеленые веточки омелы, с бутонами, готовыми распуститься над... В общем-то, каждый из нас ждал наступления Рождества не без надежды на какое-нибудь, хотя бы маленькое, чудо.
Сегодня высокие окна были задрапированы плотными, темно-бирюзового цвета шторами, ниспадающими до пола, на стеклах красовались грациозные бумажные олени в серебристых блестках, диван и кресла были покрыты пушистыми, почти белыми покрывалами, а торец камина украшали венки из живой хвои, сочащиеся ароматной смолой.
Время от времени по дороге проезжал редкий автомобиль, подсвечивая заснеженные деревья за окном, и тогда уличный зимний свет на несколько секунд сливался с отблесками каминного огня и настенных ламп, и обстановка комнаты становилась продолжением вечернего пейзажа нашего тихого поселка.
Невольно вспоминался вечер Самхейна, когда гостиная Маргарет была украшена оранжевым и черным, в вазах стояли не цветы, а листья клена и упавшие на землю веточки с поздними ягодами. Светильники не горели вообще, зато из углов комнаты улыбались тыквы-рожицы, в их искусно вырезанных глазах танцевали живые огоньки пламени, а посреди ковра развалился огромный черный кот, похоже, чувствовавший себя как дома (хотя это был единственный вечер, когда мы его здесь видели).
Его шерстинки, казалось, живут собственной жизнью, хаотично вставая дыбом, искрясь и потрескивая. Если же кот еще и мурлыкал, казалось, что представляет он собой некое электрическое поле, или, скорее, шаровую молнию, застывшую перед тем, как изменить траекторию. Никто из нас так и не решился его погладить, хотя он и выглядел (или старался выглядеть) миролюбивым и дружелюбно прищуривал фосфоресцирующие глаза, оглядывая нас.
Маргарет в тот вечер была как никогда оживленной и разговорчивой. На ней были серые свободные брюки в крупную клетку и вязаный свитер тепло-кирпичного цвета. Волосы она заплела в две косы, ничем не закрепленные на концах, и если одна из них расплеталась больше чем наполовину, девушка снова сплетала ее. При этом она нежно почесывала ступней спину "трещащего" кота, который, вытягиваясь от удовольствия во весь рост, казался невообразимо большим - хотя у него каким-то образом и получалось занимать совсем немного места на полу.
- Это Кат Ши, - сказала Маргарет, в очередной раз сплетая распустившуюся косу. - Сегодня он мой гость.
При слове "гость" мы все невольно вздрогнули и отвели глаза от Маргарет и ее искрящегося друга, потому что услышали стук в окно.
Стволы деревьев, растущих перед домом, чернели на фоне оранжевого кусочка неба, подсвеченного заходящим солнцем последнего осеннего дня. На одной из маленьких веточек, царапающих оконное стекло, сидел отчаянно цепляющийся за нее лапами и все еще размаивающий крыльями - чтобы не упасть - ушастый совенок, явно хотевший, чтобы его впустили в комнату, что мы с радостью и сделали (кто из нас не мечтал приручить сову?!)
Играя с умным птенцом, мы совсем забыли о Кат Ши, и тут он подал голос - в ответ Маргарет улыбнулась и легко кивнула ему. Кот потянулся на передних лапах, то ли распрямляя свою длинную спину, то ли кланяясь, его шерстинки громко затрещали, а когда мы снова повернулись в его сторону, Кат Ши бесследно исчез.
В этот вечер, как и всегда, когда мы, не сговариваясь, собирались здесь вместе, обстановка в гостиной была особенной, и то, что мы видели из окна комнаты, всегда перекликалось с тем, что находилось внутри.
Но самым странным в гостиной Маргарет было не это, и даже не то, что здесь никогда не работали наши телефоны и фотоаппараты (мы уже давно перестали таскать их с собой - как и созваниваться перед тем, как собраться у Маргарет) - внутри камина всегда лежал маленький букетик искусно сделанных бумажных цветов, которого не касалось пламя.
Рассказывание историй (реальных или нет) было "основной темой" наших спонтанных вечеринок у камина. Но когда бы мы ни просили хозяйку дома поведать нам "секрет ее маргариток", она, как всегда улыбаясь глазами, тихо отвечала: "Это слишком длинная история"...
Мы все были очарованы Маргарет (а не только Джейреми, влюбившийся в нее с первого взгляда). Ее полудетские губы - как и немного раскосые, темно-зеленого цвета глаза - казалось, всегда немного улыбались.
Сегодня на девушке было светло-бежевое платье, без рукавов, с длинной, до пола, юбкой, на поясе украшенное широкой бирюзовой лентой, расшитой серебристым узором. Густые волосы - чуть темнее нежно-персиковой кожи - были подвязаны атласной лентой цвета высветленной бронзы.
Говорила Маргарет редко, но каждый из нас наслаждался звуками этого голоса: тихого, но звонкого, как серебристые колокольчики, как танец маленьких снежинок в лунном свете, как смех Сахарной Феи, как напев древнего волшебного народа, селившегося на высоких деревьях...
В этот вечер - как и всегда - девушка оставалась тихой и улыбчивой и старалась держаться поближе к камину, как будто ее задумчивый взгляд, обращенный к огню, не давал тому угаснуть. Джейреми, не сводивший с Маргарет глаз, сейчас сидел совсем близко к ней, она не отстранялась и смотрела ему в глаза прямо, с нежной улыбкой (всякий раз, когда он заговаривал с ней), но, как и в любой другой вечер, не позволяла его руке нечаянно соприкоснуться со своей.
Я рассеянно и умиленно наблюдал за ними, про себя гадая, сколько еще пройдет времени, прежде чем кудрявая голова Джейреми впустит в себя очевидную мысль: он и Маргарет совершенно не подходят друг другу, - и о том, узнает ли когда-нибудь моя длинноногая и всегда немного бледная сестра (требовавшая, чтобы мы называли ее не иначе как Тин-Тин), что он целый год отчаянно пытался обратить на себя ее внимание, но сдался, решив, что она никогда уже не предпочтет реальной жизни свой "непостижимый" внутренний мир.
Эти мысли, тепло комнаты, негромкие разговоры друзей и мерное потрескивание в недрах "волшебного" камина вишневых веточек заставили мои веки отяжелеть, а тело - блаженно обмякнуть, и я сам не заметил, как погрузился в сон.
Видимо, проспал я достаточно долго, потому что разбудила меня сильная ноющая - от неудобного положения - боль в спине. Наконец-то разлепив глаза и кое-как размяв ноги, я огляделся вокруг. Потирая виски, я пытался собрать воедино пазл памяти, вспомнить, как оказался внутри заброшенного старинного особняка спящим, привалившись к стене, сидящим на собственном полупустом рюкзаке.
Мало-помалу туман в голове рассеялся, и я вспомнил, как мы трое оказались здесь: за несколько дней пребывания на курорте нам наскучило катание на лыжах и посещение сауны, и Тин-Тин уговорила меня и Джейреми прогуляться по местной довольно живописной деревушке. Моя сестра, как всегда, горела желанием "найти что-нибудь странное и сфотографировать", поэтому бродили мы достаточно долго, и когда нашли то, что искали, все изрядно вымотались, к тому же поднялся ветер.
Внутри старинного дома было на удивление тепло и сухо, и мы сидели возле одной из стен, обмениваясь впечатлениями от длительной прогулки. Я не помнил, как уснул, но солнце еще не село, значит, я спал недолго.
Перед тем как разбудить Тин-Тин и Джейреми, я решил кое-что проверить. Подойдя к старинному камину, я не удивился, почувствовав легкий запах только что сгоревшей бумаги, и меня не испугало то, что я увидел, смахнув перчаткой еще теплый пепел. Надпись, выточенная легким шрифтом с изящными засечками, гласила: "Thank you all for being with me". На долю секунды ко мне вернулось ощущение тепла, а уши уловили отголосок тонкого серебристого смеха.
Когда мы спускались на дорогу, я немного отстал, чтобы еще раз оглядеть старинный дом снаружи. Джейреми держал Тин-Тин за руку, чтобы она не соскользнула вниз по склону, я жестом объяснил им, что отстану и всю дорогу шел чуть поодаль, догнав друзей только на подходе к лагерю.