Аннотация: Из цикла "Азори, планета первого уровня Паомы"
Эликсир Бессмертия
'Люди на Азори умирали от старости. После открытия причины старения учёные, было, предложили начать разработку рецепта вечной жизни. Тему обсуждали всенародно, и принятое решение было отрицательным. Средняя продолжительность жизни азорян, двести лет, была достаточна, с точки зрения большинства'.
София Пинская 'Красный цвет свободы'
Профессор Морэ опустился в кресло и закрыл глаза. Он устал. Последние два дня были заполнены событиями такой значимости, что просто так взять и разобраться во всём ему было не под силу. Поэтому он принял единственно правильное решение: не спеша и поочерёдно.
Сначала - Борд. Мальчик умер. Во сне. Какая нелепость! Это в их-то век, когда люди живут по двести лет и почти все болезни излечимы или хотя бы контролируемы!
Раздался тонкий гудок запроса связи, и профессор нажал кнопку ответа. В воздухе возникло голографическое изображение:
- Профессор, мы расшифровали генетический профиль Борда и обнаружили мутацию, ускоряющую апоптоз.
Профессор выпрямился в кресле:
- Можно поконкретней?
- Пока ещё нет, но скоро станет ясно, что именно было поражено в результате мутации. Правда...
- Что 'правда'? - профессор нетерпеливо подскочил к голограмме, но та отодвинулась на изначальную дистанцию: профессор никак не мог привыкнуть к этой их особенности - большую часть своей долгой жизни он довольствовался обычным экраном.
- Похоже, мы всё равно не сможем объяснить причину гипоксии. Боюсь, эта загадка так и останется неразгаданной.
- Ладно, продолжайте расследование, там разберёмся, - профессор махнул рукой, и голограмма исчезла.
Вот и всё. Какая жалость! Бедные Оана и Рэмо. Мальчик-то был не просто профос. Удивительной души человеком вырастили его родители.
Своих детей у профессора не было. Борд практически стал для него сыном или, скорее, правнуком. Чувства, разбуженные им, были принципиально новыми и необычными. Когда-то давно Морэ почти довелось испытать нечто подобное, но тот ребёнок погиб, так и не родившись, заменив удивительно приятное волнение ожидания отцовства бесконечной скорбью о несправедливой потере. С приходом Борда память тех лет поднялась на поверхность, принеся в жизнь профессора что-то, чего ему, как оказалось, очень недоставало.
Морэ и его жена, Лея, частенько приглашали нового воспитанника на обед или ужин. Профессор любил эти вечера, когда после трапезы он увлекал мальчика, а годы спустя юношу, за собой в лабораторию, и там они беседовали, экспериментировали, спорили, пока Лея не разгоняла их по спальням. Нередко к тому времени горизонт уже начинал просачиваться первыми лучами Жёлтой Звезды.
На следующий день была назначена церемония прощания и кремации. Последние слова были сказаны, прах помещён в специально изготовленную урну, которую унесла, крепко прижимая к груди, заплаканная Оана: в порядке исключения ей позволили подержать её какое-то время дома и через несколько дней вернуть в Центр Аномальных Явлений. Профос и прочие выдающиеся личности Азори заканчивали свой путь в одной из ниш беломраморной мемориальной стены, одной из святынь планеты, бережно охраняемой служителями центра и активно посещаемой туристами.
Рядом с профессором всхлипывала Лея, а он обнимал её за плечи с нежностью, думая о том, как она красива, несмотря на преклонный возраст.
Лея и Морэ познакомились в университете, где он начал преподавать, а она уже заканчивала последний курс.
Он влюбился с первого взгляда в длинноногую студентку, которая в последний момент впорхнула в аудиторию, и вся комната словно озарилась пламенем её огненно-рыжих волос. Морэ даже забыл выразить недовольство.
- Прошу прощения, - обронила та неискренне и плавно приземлилась в одном из кресел первого ряда, пустовавшего до сих пор.
- Э-э, - протянул Морэ растерянно, разозлился сам на себя и уже совсем другим голосом заметил: - Попрошу вас в будущем приходить пораньше!
Но она продолжала появляться в аудитории в самую последнюю минуту. А на свидания и вовсе опаздывала.
Да. Они начали встречаться. Несколько месяцев набирался он храбрости.
Она же отреагировала на его приглашение совершенно неожиданным образом.
- А я уж думала, что вы никогда не решитесь! - хлопнула густыми ресницами, отчего у него мурашки побежали по коже, добавила: - С удовольствием! - и ушла своей удивительной походкой: едва касаясь земли и словно пританцовывая.
Полтора столетия прошло с тех пор. Огненные пряди побелели, и походка стала более приземлённой. Но по-прежнему сердце замирало от волнения, когда она касалась его своими тонкими пальцами или просто смотрела удивительными глазами цвета моря.
Придя домой, они поужинали, и Лея ушла в спальню, сославшись на усталость.
А профессор перебрался в кабинет и сел за стол. Нужно было отвлечься, в чём работа всегда помогала ему безотказно.
Но сегодня не работалось. Мысли о Борде не оставляли профессора.
Когда в воздухе возник символ нового письма, Морэ решил не обращать внимания, но потом передумал, нажал кнопку просмотра и... вскочил на ноги, не веря своим глазам: письмо было от Борда!
Профос сообщал, что ему нужно чем-то поделиться с профессором и просил о встрече. И всё. А потом - дата. Согласно которой письмо было трёхдневной давности. Как такое возможно?! Где оно пропадало все эти дни?! Звонить в технический отдел было уже поздно, да и какая, впрочем, разница. Намного важнее другой вопрос: чем же мальчик хотел поделиться с ним? Может, родители в курсе?
Через полчаса профессор Морэ стучал в хорошо знакомую дверь. Открыл ему Рэмо и шагнул в сторону, впуская гостя.
После короткого приветствия профессор перешёл к делу.
- Я получил странное письмо. От Борда, - и посмотрел на Рэмо. Тот не выглядел удивлённым. Оана поднялась, вышла из комнаты и вскоре вернулась с толстым жёлтым конвертом в руках.
- Мы нашли этот пакет на его столе. Он для вас.
'Конверт, - мысленно констатировал Рэмо. - Странно. Интересно, что там внутри?' Бумагу их общество перестало использовать для обмена и хранения информации сравнительно недавно. Что же касается профессора, он по-прежнему предпочитал сохранять самые важные документы на бумаге: сказывалась многолетняя привычка. Но мальчик? Последний раз он, наверно, использовал бумагу в раннем детстве, совершенствуясь в каллиграфии.
Профессор поблагодарил родителей профос, ещё раз выразил соболезнования и ушёл.
Дома он с нетерпением распечатал конверт, вытряхнул наружу содержимое - вот где пригодился большой старомодный письменный стол! - открыл первую страницу и замер: Борд предлагал ему рецепт бессмертия! Точнее, нет - как это он написал? 'Дорогой профессор! Похоже, мне удалось разгадать секрет бессмертия и перевести его на язык формул. Конечно, эликсир ещё не был изготовлен и опробован в действии. Но я уверен в том, что все расчёты правильны. Вы спросите, почему не послать результаты в Центр Аномальных Явлений? Я долго думал над этим вопросом. Проблема в том, что я не знаю, нужно ли бессмертие нашему обществу. И нужно ли оно вообще? Не все научные открытия происходили своевременно. Или попадали в правильные руки. Последствия нам известны: целые цивилизации оказывались порой на грани катастрофы. Что если бессмертие пополнит этот печальный список? Или я неправ, и всё как раз наоборот: в моих руках открытие, которое сделает азорян ещё более счастливой и процветающей нацией? Трудно представить себе человека более достойного, умного и опытного, чем вы, профессор. Я вверяю вам рецепт вечной жизни и уверен, что вы распорядитесь им наилучшим образом'.
Да, задал Борд ему задачку! Бессмертие! Профессор отложил письмо в сторону и перешёл к непосредственно 'рецепту'.
Он переворачивал страницу за страницей, изумлённо качая головой: как мальчику удалось идентифицировать все гены, ответственные за старение?! И когда он успел? На такой гигантский проект не хватило бы нескольких жизней самых талантливых учёных! Даже при всём их желании! Десятки тысяч генов в геноме азорян - и всего сотня-другая уже опознанных и изученных.
Генная инженерия помогла населению Азори избавиться от ряда наследственных заболеваний, являвшихся результатом мутаций. Аденовирусы работали безотказно, доставляя здоровые гены взамен больных - лечение, которое когда-то произвело настоящую революцию в медицине. Однако после первых сногсшибательных побед наступило долгое затишье. И вот теперь - бессмертие. Прямо у кончиков пальцев. Только руку протяни!
Профессор отдёрнул руку от страницы и крякнул с недовольством. Надо же! Как маленький. Или наоборот - старенький? Через десять лет третью сотню разменяет. Если доживёт, конечно. Поэтому рука и тянется?
Профессор Морэ встал и подошёл к окну. В тёмно-синем небе висели три Луны. Конец месяца - и они тут как тут. Месяц за месяцем, год за годом. Века и тысячелетия пролетели над планетой, только они всё те же: загадочные и прекрасные, похожие на снежные шары, слепленные зимой детишками и заброшенные на небо. А вот люди смертны. Хоть и болеть стали меньше, и жить дольше - но конец всегда один и тот же. Смерть.
Веками азоряне слагали сказки о родниках, яблоках, эликсирах бессмертия. Создавали бессмертных героев, которым сами же потом и поклонялись. Правда, никто и никогда не пытался найти это самое бессмертие. А почему? Потому что неприкосновенно оно или, наоборот, никому не нужно? В чём дело?
В средние века весь мир горячо обсуждал этическую проблему 'смерти по желанию' - так называемой эвтаназии. Сама идея воспринималась большинством негативно и была заброшена в тот раз. Но вот сравнительно недавно - лет двести назад - дебаты на эту тему снова появились на первых страницах всех средств массовой информации. И поразительное дело - на сей раз мировая общественность пришла к принципиально другому выводу! Самыми горячими приверженцами возможности уйти из жизни по желанию оказались... именно пожилые люди.
После многолетних баталий в залах судов и законодательных собраний решение было принято в пользу эвтаназии. Конечно, всё было далеко не просто: пожелавший уйти из жизни проходил обязательное психиатрическое обследование, специальные службы изучали обстоятельства жизни решившего умереть индивида, и если все детали соответствовали тщательно разработанному протоколу, человеку выдавалась микстура под названием 'Финито', выпив которую он засыпал и уже не просыпался.
Профессор Морэ вернулся к столу. Так, пульт, информационные ресурсы: 'Запрошу-ка я статистические данные об использовании Финито, скажем, за последние сто лет'.
Через мгновение пространство комнаты начали заполнять голографические таблицы и диаграммы, демонстрирующие всевозможную информацию, связанную с эвтаназией.
Профессор переводил глаза с одного изображения на другое, всё больше убеждаясь в том, что его предположение было справедливо: азоряне не боялись смерти!
Морэ сел в рабочее кресло и задумался. А боится ли смерти он сам? Ведь она не за горами, хочешь ты этого или нет. Последние десять лет профессора мучили боли в спине. Спина, конечно, дело поправимое, но вот недавно начало противно ныть левое колено. Тоже не проблема: спины и суставы на Азори заменялись целиком и по частям так, что не подкопаешься. Только вот и сердце уже сдаёт: отдышка начинается после совсем небольших нагрузок. В принципе, и сердце можно заменить, но на это профессор не пошёл бы: сердца выращивались в специальной матричной лаборатории и хранились там для особых случаев - скажем, травмы или неизлечимой болезни. Причём, в обоих случаях одним из критериев при оценке кандидата являлся возраст - чтобы не старше ста лет. Заменять сердца, которые просто состарились, считалось неэтичным. Да никто и не претендовал!
Починить можно почти всё. А стоит ли? 'Ничто не вечно под луной', - процитировал однажды Борд поэта с Голубой планеты второго уровня. 'Под лунами', - с тёплой улыбкой скорректировал Морэ красивую строку.
Итак, бессмертие.
- Морэ, ты спать идти собираешься? - донёсся голос Леи, и профессор вздрогнул.
- Да, иду, иду, дорогая, - поспешно ответил он, убрал жёлтый конверт в ящик стола и вышел из кабинета.
- Лея, а ты бы хотела жить вечно? - спросил он жену, выключая свет и поворачиваясь на бок.
- М-м-м, не знаю, не думала. Нет, наверно.
- А почему?
Ровное посапывание было ему ответом.
'Нет, значит', - сон наваливался неодолимо, и Морэ решил не бороться с ним. Утро вечера мудренее, в конце концов.
Луч жёлтой звезды прокрался по подушке и начал щекотать профессора за самый кончик носа. Он чихнул и проснулся. Леи рядом не было, что само по себе не было удивительно: она всегда вставала рано, шла на беговую дорожку, потом в душ, после чего готовила завтрак, и если муж всё ещё спал, будила его.
Профессор посмотрел на часы: он что-то заспался сегодня. И Лея не приходит будить. Странно.
Он быстро оделся и поспешил в свой кабинет, к жёлтому конверту.
Открыв дверь, Морэ остановился в изумлении: неприкосновенность его рабочего места была нарушена - за столом сидела Лея и нервно перебирала извлечённые из конверта страницы.
- Лея... Что ты тут делаешь? Я... не помню, чтобы ты проверяла мои рабочие бумаги.
- Бумаги? Какие бумаги?! Когда был последний раз, что ты работал с 'бумагами'?
Глаза её были заплаканными, руки дрожали. Несколько скомканных страниц упали на пол.
Профессор поспешил к ней, забирая содержимое конверта, подбирая и расправляя измятые страницы и аккуратно складывая всё в стопку.
- Как ты мог?! - остановил его голос Леи. Морэ с удивлением посмотрел на жену.
- Как ты мог скрыть от меня такое? Скрыть от всех азорян?
- Лея, я только вчера вечером получил этот конверт. Помнишь, когда отлучился ненадолго? Я ни от кого ничего не скрывал. Что мне действительно предстоит решить - так это что делать с открытием Борда. Именно об этом он просит меня в своём письме, - голос профессора звучал виновато, хотя причин на то не было. Или были? Он задумался на мгновение: нет, никакого решения он ещё не принял. Может, поэтому и чувствует себя виноватым? Но какая же это вина?! Разве можно спешить в таком серьёзном деле? - Лея, дорогая, в чём ты меня обвиняешь?
- Ни в чём! - раздражённо бросила она и поднялась из-за стола. Всё-таки годы начинали сказываться и на ней, его любимой женщине. По-прежнему стройная, она выглядела хрупкой, но это не была хрупкостью юности. Диагноз остеопороза поставили уже давно и даже самые сильные современные препараты не могли вернуть её костям былую надёжность, что каким-то образом сказывалось на осанке. И морщинки вокруг глаз и рта, неизбежные у добрых и веселых людей, стали вдруг заметны. Лея отказывалась от пластических операций. 'Что есть - то есть, - гордо заявляла она. - Замазывать или разглаживать морщины - глупое занятие! Девочкой я уже была - и ладно. А сейчас поживу бабушкой. Где это видано, чтобы у бабушек не было морщин?'
Женщина дошла до двери, но вдруг остановилось, вернулась к мужу и испытующе посмотрела на него.
- Ты прав, Борд действительно попросил тебя распорядиться его открытием. А имеешь ли ты на это право? В одиночку? Один из миллиардов, населяющих планету? Неплохо бы спросить и их мнение!
- Так я же..., - опять попытался оправдываться профессор, но Лея перебила его.
- Если тебе действительно интересно чьё-то мнение, можешь начать с моего, - и уселась на обтянутый мягкой тканью диван.
Она больше не плакала. Так вот всегда - повоюет-повоюет, перегорит и успокоится. 'Ну и замечательно', - с облегчением подумал профессор и присел рядом.
- Помнишь нашу первую встречу? - заговорила она. - Да... Я тоже помню. Посмотрел ты тогда на меня - и словно электрический разряд пробежал по всему телу. 'Вот он, - подумала я. - Мой мужчина' Ты не представляешь, каких усилий мне стоило не показать виду в ту же минуту. И потом, день за днём проводя в ожидании, что ты, наконец, сможешь признаться самому себе в своих чувствах. А потом и мне.
Лея мечтательно покачала головой.
- Ах, какие глупые мы были! Молодые, что говорить. Впрочем, на то и юность - для безрассудства, скоропалительных решений, бунтарства. Замечательное, прекрасное, незабываемое время, которое в какой-то момент заканчивается. Но не уходит, нет, а помещается на хранение в сокровищницу нашей памяти. Заглянешь туда порой - и посмеёшься от души. Или порадуешься. А то и погорюешь - ведь настоящие трагедии случаются и в юности. Но поезда в прошлое нет, да и не нужен он никому: ведь следом приходит замечательное время Зрелости. Тогда мы стали мужем и женой. Помнишь ту неделю на островах?
Он помнил. Горячие дни субтропиков были ничем по сравнению с жаркими ночами молодожёнов. Они оба с восхищением осваивали науку настоящей, взрослой любви, когда страсть молодого голодного тела приправлена специями действительно глубокого чувства, распространяющегося на все аспекты теперь уже семейной жизни. Когда кофе, приготовленный к завтраку, или книга, оставленная открытой на прикроватном столике, вдруг приобретают особый смысл. Все эти милые детали становятся частью жизни любящих людей, жизни одной на двоих теперь.
Они приезжали на те острова и позже, но та неделя была неповторимой.
Словно читая его мысли, Лея согласно кивнула головой:
- Неповторимая была та неделя. Единственная и неповторимая. Как и тот день, когда мы потеряли нашего ребёнка.
Глаза её опять повлажнели. Морэ помнил. Им тогда объявили, что они никогда не смогут стать родителями. Лея после этого провела месяц в больнице. Врачи говорили, что её кома была вызвана эмоциональным потрясением, и лекарств от этого у них нет. Предлагали попробовать лечение электрошоком или инвазивную процедуру прямо на центрах мозга, ответственных за эмоциональную стабильность - но Морэ отказался.
Он просто сидел рядом с женой и читал ей стихи. Или проигрывал их любимые музыкальные произведения. Или просто говорил о том, как сильно он её любит и с каким нетерпением ждёт её возвращения из неведомого мира забытья.
И она пришла в себя. Звучала песня в исполнении популярной певицы, и Лея, с по-прежнему закрытыми глазами, начала подпевать. Когда песня закончилась, она открыла глаза и как ни в чём не бывало попросила:
- Помоги мне сесть.
Ещё месяц заняла реабилитация - и она вернулась домой, повзрослевшая на целую жизнь. Да, на целую жизнь.
Лея продолжала.
- Помнишь, как я любила танцевать?
Он помнил и это. Часами не сходила его любимая с танцевального круга. Лёгкие ноги и гибкие руки её привлекали всеобщее внимание. Даже юноши, намного моложе возрастом, следили завороженно за фантастическим танцем огненноволосой женщины, забывая на время своих юных подруг.
А потом она как-то поостыла к этому своему увлечению. Танцевала по-прежнему красиво и с удовольствием, но реже и меньше. 'Не хочется', - коротко объясняла она друзьям.
- Я и сейчас люблю танцевать, но не настолько. Точнее, не так: мне интересней побеседовать с соседями по столу или просто понаблюдать за молодёжью, узнавая в них себя. Грущу ли я по этому поводу? Ничуть! Ценности с возрастом меняются, и это нормально. Всему своё время! То, что делает меня счастливой сегодня, было просто-напросто непонятно юной Лее. А к тому, что было важно для неё, поостыла уже я. Но её время прошло, оставшись в моих воспоминаниях навечно. Одно из множества других, включая менее приятные. Помнишь тот день, когда ушли мои родители?
Да, он помнил. Отец Леи начал угасать как-то вдруг. Через год он уже едва передвигался без помощи. Ещё через год пришлось заказать специальную коляску. Жена поддерживала его как могла. Но потом и её собственные силы начали сдавать. Однажды она оступилась, поднимаясь по ступенькам крыльца, и упала. Отец Леи услышал тупой удар, короткий вскрик - и больше ничего. Он сам к тому времени был уже полностью прикован к постели. Позвал жену раз, другой - ни звука в ответ. Обеспокоенный, он позвонил дочери, и та тут же примчалась, прилетела, предварительно вызвав спасательные службы.
Перелом черепа и кровоизлияние в мозг - таков был диагноз. Спасти маму не смог бы уже никто. И отец попросил, чтобы им позволили уйти вместе. Так Лея потеряла своих родителей.
- Сорок лет прошло, а я до сих пор помню тот день. И боль. И грусть. Тогда я начала понимать окружающую нас реальность намного глубже. Словно смерть родителей открыла для меня новый, неведомый мир; добавила новые, тёмные краски в палитру жизни, обогатив её совершенно неожиданным образом. Даже светлые тона получили новый, более глубокий оттенок. Да... А потом боль прошла. Точнее, притупилась, удалившись в глубины памяти, и взамен появилось удивительное ощущение того, что они по-прежнему со мной. Всегда, везде и во всём. Я часто мысленно беседую с ними, даже советуюсь иногда. Несуществующие, они стали ещё более неотделимой частью моей жизни. На том уровне, который непостижим для тех, которые не прошли через необходимый для этого этап под названием 'потеря'.
Лея подошла к окну.
- Мы не вечны, - продолжила она, - и в этом нет ничего страшного. Бессмертие - что оно означает? В каком возрасте мы прекратим стареть? Какие события нашей жизни не случатся? Какие воспоминания никогда не возникнут? Какие изменения не произойдут с нами? Насколько наше познание мира станет беднее? Я люблю вспоминать свою юность, но спроси, хотела бы я навсегда остаться той рыжеволосой хохотушкой, готовой дни проводить на пляже, а вечера на танцплощадке? Нет! Или остановить своё взросление - заметь, я не называю это старением! - в то время, когда я руководила институтом, и жизнь моя была наполнена таким изобилием интереснейших встреч и событий, что порой не удавалось найти времени для нас двоих? Нет, нет и нет! Не знаю, что несут грядущие годы, но предложи мне променять их на вечную жизнь - и я откажусь. Да, безусловно придёт день, когда станет ясно, что жить мне осталось немного, что путешествие подошло к концу, и пришла пора прощаться. Что ж, будем прощаться. Ведь и прощание - это тоже часть жизни. Нечто, что нельзя испытать, если не дожить до того момента. Жду ли я его? Пока что нет. Но не исключено, что и на этот вопрос у меня будет другой ответ несколько лет спустя. Ведь мой отец последовал за мамой без минуты раздумий. Тогда я не могла его понять. А сейчас - кажется, могу. И потом, не устанем ли мы от постоянно повторяющегося дня, или года, или десятилетия? И вообще, каким видится тебе возраст будущих азорян? Двадцать лет? Сорок? Сто? Я уже не говорю о принципиально другой проблеме. Наверно, ещё более важной, чем всё, что я тут наболтала. Планета наша очень густо населена, и рождаемость контролируется специальными службами. Что произойдёт, если азоряне перестанут умирать? Отказаться от детей? Немыслимо! Страшно даже представить себе! А как насчёт поколений? Когда и родители, и прадедушки, и прапрабабушки - все одного возраста?!
Лея направилась к двери, продолжая говорить:
- Я не хочу жить вечно и ни за что на свете не отдам ни одного прожитого мною дня. Даже если он принёс боль, или страдание, или потерю. Все эти дни и годы принадлежат мне! Во всём их разнообразии и многоцветье. И я не позволю никому отобрать у меня этот дар. Вот и всё, что я хотела тебе сказать, а ты уже сам решай, что делать.
Она вышла, а профессор ещё долго сидел, не двигаясь. В принципе, Лея исчерпывающе ответила на вопрос, внезапно возникший в его жизни. Бессмертие ни к чему его жене. И ему оно тоже не нужно. Однако, она права. Решение должно быть принято азорянами.
Профессор перешёл к столу и начал внимательно изучать расчёты Борда. Согласно его теории, старение можно остановить на любом этапе жизни с помощью генной инженерии - Борд описал, какая конкретно функция принадлежит тому или иному гену и как остановить приходящие с возрастом изменения, ведущие к старению, а затем и смерти.
Профессор задумался. Похоже, ему придётся изрядно потрудиться, прежде чем обнародовать послание Борда. 'Сегодня же и приступим', - подумал он и вернулся к первой странице.
Через два месяца на рассмотрение Центра Аномальных Явлений профессором Морэ были поданы три проекта. Один из них предлагал решение проблемы остеопороза, второй - остеоартрита: обоих с помощью генной инженерии. Профессор даже изготовил первые партии лекарств, готовых к испытанию в начальной фазе исследования.
Третий проект представлял из себя философский трактат на тему бессмертия, в котором профессор раскрывал тему неожиданным образом: с точки зрения человека, в руки которого попал эликсир бессмертия. Заключение, к которому пришёл профессор, было простым: бессмертие человечеству ни к чему. Однако, объяснял Морэ членам комиссии, подобная ситуация не так уж нереальна. Успехи генетиков, похоже, сдвинулись с мёртвой точки и - кто знает? - может, изобретение такого эликсира не за горами. А поскольку проблема эта, скорее, этическая, и лёгкого разрешения, соответственно, ожидать не приходится, он считает, что вынесение обсуждения на всенародный форум будет весьма разумным и своевременным шагом.
На том и порешили.
Вынесенный на всенародное обсуждение, вопрос бурно обсуждался во всех кругах и всеми возрастными группами. Проведённое в завершение голосование показало, что большинство азорян было согласно с профессором Морэ.
Профессор продолжал работать с генной инженерией и порадовал мир ещё не одним открытием в этой области. В своих работах он часто ссылался на последнего профоса Азори, Борда. Иногда ссылки эти звучали так, словно Борд никогда не умирал и по-прежнему проводил время в научных дебатах с учителем. Тогда-то и происходило рождение новых идей. Читающие те работы учёные многозначительно переглядывались и пожимали плечами: что поделаешь, стареет профессор.
Через пять лет не стало Леи. Умерла она неожиданно, во сне. Убитый горем профессор отказался от аутопсии. Любимой не вернуть, а, значит, какой смысл?
Урна с прахом Леи была помещена в секторе её семьи. А вскоре место по соседству заняли останки мужа - смерть профессора произошла в лаборатории. Похоже, он проводил там какие-то эксперименты, но что-то не сработало: он утонул в ванне, установленной там незадолго до печального события. 'Как нелепо!' - думали провожающие его в последний путь азоряне-мужчины. А женщины утирали глаза и говорили о большой любви и лебединой верности.
Смотрители погребального центра, правда, клялись, что сектор с останками профессора и Леи вскорости начал навещать призрак как две капли воды похожий на профессора Морэ. Им, конечно, никто не поверил. За исключением газеток-сплетниц, которые тут же начали со вкусом обсасывать идею эликсира бессмертия, который профессору всё же удалось изобрести и, мол, смерть его была не более, чем трюком, чтобы отвести глаза общественности. Они даже умудрились найти где-то сопровождающие текст фотографии! Но экспертиза показала, что снимки те были сфабрикованы, и газеткам предложили прекратить публикацию непроверенных фактов.