Я расскажу вам о любви и верности. Не такой, как в книжках, а такой, как в жизни.
С мистером Хаук мы были знакомы уже много лет. По причине его больного сердца. Когда-то давно он перенёс операцию шунтирования, три или четыре шунта получил он тогда. Не помню уже. За время же нашего знакомства его сердечная коллекция пополнилась несколькими новыми стентами, поставленными в те артерии, шунты к которым закрылись, и сердечным стимулятором.
Обычно его приход в комнату скорой помощи - а потом и в наше отделение - был вызван сердечной болью, явившейся результатом, чаще всего, страха, в чём нет ничего удивительного, зная его невесёлую историю. А потом он вдруг пропал на несколько лет. И когда появился в следующий раз, то был уже не пациентом, а посетителем.
Пациенткой была его жена. У неё обнаружили рак кишечника с метастазами везде, где только можно себе представить. Я не помню её в те годы, когда она навещала мужа, а может, просто, не могла узнать ту, прежнюю женщину, в том, что от неё осталось. На больничной кровати лежал обтянутый кожей скелет, который большую часть времени спал с открытым ртом, из которого торчали вперёд зубы, кажущиеся слишком большими для её лишённого какой бы то ни было плоти лица. Внешние перемены были не единственными. Сознание возвращалось к ней редко, и тогда она либо жалобно плакала, либо, по настоянию мужа, участвовала в процессе кормления, покорно открывая рот, позволяя засунуть туда поднесённую на ложечке кашеобразную еду.
Мистер Хаук появлялся в отделении рано утром, как только начинали впускать посетителей, и вечером уходил последним, после наших многочисленных напоминаний.
В конце концов её выписали домой. Никакие уговоры об определении её в место, где будет обеспечен полный уход, не помогали. Мистер Хаук был непреклонен в своём желании ухаживать за больной женой до самого конца.
И опять я не видела его с полгода.
Когда он опять появился у нас, я его с трудом узнала: и без того худой, он похудел ещё больше. Кожа лица почему-то стала красной. Руки начали трястись.
- Почему у вас руки трясутся? - спросила я. Он, кстати, узнал меня и заметно обрадовался знакомому лицу.
- Да они у меня всегда тряслись, - ответил он и тут же перевёл разговор на другую тему. - Я знаешь как испугался, когда на машине в собственный дом врезался? Хорошо хоть, что скорость была никакая, а то уж и не знаю, чем бы это закончилось.
Эмоциональное содержание его речи контрастировало с полностью апатичным выражением лица.
Я пожала плечами и вышла из палаты, чтобы узнать о деталях у медсестры - медсёстры обычно всё знают, особенно, когда дело доходит до каких-то странностей наших пациентов, - но наткнулась на его терапевта, который стоял у входа в палату и листал страницы медицинской карты.
- Здравствуйте, доктор! Слушайте, что с ним случилось?! Его невозможно узнать!
Врач посмотрел на меня с грустной улыбкой и сказал:
- Он пьёт. Вот уже полгода. Жена умерла - и он запил. А последнее время постоянно попадает в автомобильные аварии. Пока небольшие, но что дальше будет - не знаю. По-моему, он пытается свести счёты с этой жизнью, которая ему больше не нужна.
- А раньше он что, тоже пил?
- Нет. Ни капли. На этот раз я его послал в госпиталь под предлогом того, что нужно проверить сердечный стимулятор. А на самом деле хочу проконсультироваться с психиатром и положить его к ним в стационар по причине глубокой депрессии с суицидальными наклонностями. Вот так-то. Казалось бы, после месяцев ухода за тяжело больной женой, ему наконец-то можно вздохнуть, но нет. Её не стало - и его жизнь вдруг потеряла смысл. А раз нет смысла - зачем она, жизнь-то? - врач вздохнул, протянул мне медицинскую карту и пошёл в палату.
Какая жалость, подумала я. На этой неделе мистер Хаук был уже вторым вдовцом, полностью потерявшим интерес к жизни.
Того звали Бернард. Он настаивал, чтобы его именно так называли. Без всяких мистеров. В больницу он попал по причине остановки сердца. Правда, сердце ему запустили ещё до этого - с помощью непрямого массажа и искусственной вентиляции, произведённых прямо у него дома членами команды скорой помощи. Причина остановки сердца была неясна. Один из тестов, которые мы решили провести, была катетеризация сердца, поскольку Бернард был известен длинной историей сердечно-сосудистых заболеваний.
Но он отказывался. Медсестра в отчаянии прибежала ко мне:
- Слушай, поговори с ним! Может, он хотя бы тебя послушает?
Я пошла и начала свой разговор с объяснения причин, почему тест этот необходим.
- Вы понимаете, - объясняю, - не исключено, что сердце у вас остановилось по причине закупоренного сосуда. Если мы его не откроем, это может случиться опять. И неизвестно, смогут ли вас откачать тогда.
- Ну и не надо меня откачивать. Жена моя умерла, у детей своя жизнь. Никому я больше не нужен и жить мне больше незачем. Умру - значит, так тому и быть.
И лицо его при этих словах не выражало, ну, вообще ничего! Разве что, смертную тоску.
Я ничего не знала о его жене. Я понятия не имела о том, какой была их совместная жизнь. Подозревала, хотя, что он точно знал, какой была бы их совместная смерть: она была бы счастливой. Вот так вот, рука об руку, вступая в вечность небытия.
Самое грустное воспоминание из этой серии, впрочем, связано у меня с человеком, который уже несколько лет как умер. Умер, так сказать, по собственному желанию.
Поступил он к нам в отделение с гангреной правой ноги. Левая же заканчивалась выше колена: потерял он её тоже по причине гангрены, которая, к сожалению, часто поражает ноги курящих диабетиков с атеросклерозом артерий.
Была проведена процедура ангиопластики на артериях этой самой ноги, не принеся никакого облегчения. Наоборот, начались осложнения, связанные уже с процедурой, и через пару дней стало ясно, что без ампутации не обойтись.
- Никакой ампутации, - заявил мужчина.
- Но у вас, честно говоря, нет никакого выбора! Ещё день-другой - и ампутация тоже уже не поможет. Начнётся заражение крови и вы умрёте! - пыталась я убедить его в том, что для меня самой было ясно, как день.
Мужчина усмехнулся. Почти весело усмехнулся:
- Ну, вот видишь! А ты говоришь - выбора нет.
Ответная реплика застряла у меня в горле. Я не была уверена, что правильно поняла его.
- Вы... вы что, смерть выбираете? - спросила я несмело.
- Её, её самую, - он даже слегка рассмеялся.
Шокированная в глубине души, я, тем не менее, начала произносить свою дежурную речь о том, как прекрасна и удивительна жизнь, о том, что дана она нам была однажды и навсегда, и другой уже никогда - вы понимаете?! - никогда не будет!
Он смотрел на меня с терпеливой улыбкой и, когда я закончила, сказал:
- Год назад умерла моя жена. Я до сих пор ей этого простить не могу. Как она могла? Всю жизнь вместе, никогда не расставались. И вот поди ж ты, раз - и не проснулась. Врачи так толком и не узнали, что же произошло, я не позволил вскрытие делать. Хотел, чтобы вот такой же, нетронутой и красивой, она осталась в памяти моей и наших близких.
Он протянул руку к прикроватной тумбочке и вытащил оттуда кошелёк. Раскрыл его и из прозрачного окошка, предназначенного для водительских прав, на меня посмотрела красивая пожилая женщина. Она улыбалась и улыбка была очень счастливой.
- Моя Кэти, - мужчина поцеловал фотографию и убрал кошелёк назад в тумбочку. - Время моё к ней идти. Я и так этот год не жил, а только мучился. В каждом углу она, в каждой занавеске, в каждой книжке на полке. Я даже в спальне нашей спать перестал. Не мог там заснуть без неё! - глаза его заблестели. Он провёл по ним ладонью и продолжил. - Эта гангрена знак мне. Зовёт Кэти меня к себе и я благодарен ей за это. Выбора, говоришь, нет. Смерть всегда выбор! Только для кого-то она означает конец, а для меня - начало. Начало возвращения к любимой!
И всё. На следующий мужчину перевели в другое отделение, где последние его дни были облегчены большим количеством наркотиков, необходимым для того, чтобы заглушить боль умирающей плоти.
О лебединой верности сложены песни и легенды. А о людской? Живут среди нас невидимые Ромео и Джульетты, любят так, как вам и не снилось, а умирают так, что и Шекспиру не сочинить.