Подруга рассказала мне о коллеге, у которого недавно умерла дочка, ученица десятого класса. Умерла в школе, во время урока. Похоже, от того же, с чем после её смерти уже диагностировали обоих его сыновей. Унаследовали они эту проблему от него, отца, у которого в семье из поколения в поколение передавались неполадки с электрической системой сердца. А 'похоже', потому что кто ж теперь сможет установить истинную причину?
Сказал он это 'у меня дочка умерла' так спокойно-спокойно. До сих пор в шоке? Не в состоянии понять? Принять? Бомба, которая ждёт подходящего момента, чтобы взорваться, погребя под обломками крепости оцепенения окружающих?
'Он ушёл и я заплакала, - сказала моя дорогая подруга, мой хороший добрый человек, - и не могла успокоиться весь день. Вот мы жалуемся на них, детей: не то они и не сё они, а чепуха это всё! Главное, чтоб были живы. А всё остальное уже второстепенно'.
Я положила трубку и вспомнила другого мужчину. Он поступил в наше отделение после процедуры коронарного стентирования. В его палате я заканчивала свой утренний обход. Он был в порядке: нормальная кардиограмма, нормальный анализ крови, никаких жалоб на сердечную боль. Только что-то было не так. Уж как-то очень настойчиво он говорил о скорой выписке и выспрашивал о том, чего ему нельзя делать, а что можно. Но процедура эта для него была не первой: всего месяц назад ему стентировали другой сосуд, а этот отложили на попозже. И вот сейчас была сделана эта заранее запланированная процедура.
В какой-то момент я перебила его и спросила напрямик:
- Послушайте, что происходит? Вы прекрасно знаете о своих ограничениях на следующие два-три дня. К чему все эти расспросы?
- Мне нужно лететь в Нью-Йорк. Отсюда прямиком я поеду в аэропорт и на первом же самолёте полечу туда.
- Да вы что! Какой аэропорт? Вам больше двух килограммов поднимать нельзя и вообще, сегодня вам нужно лежать на диване, а не стоять в очередях по проверке документов.
- У меня сын в коме в нью-йоркском госпитале с прошлого вечера. Сердечный приступ, кардиогенный шок и теперь кома. Моя жена уже там. Я к ним должен ехать, - он говорил и лицо его было спокойным-спокойным. Даже слишком спокойным. Только голос дрожал. А лицо было спокойным.
Комок подкатил к моему горлу. Я с трудом выдавила 'Я пойду быстро приготовлю вашу выписку', и вышла из палаты, чтобы он не видел слёз, которые совершенно непроизвольно начали накипать у меня на глазах. Только при пациентах плакать нехорошо. Сочувствовать им, понимать их - хорошо, а вот плакать - нет. Они же на нас надеются. А слёзы в такой ситуации - это как смертный приговор сыну, да ещё и с официальной печатью, мол, надежды нет и не надейся.
А вообще разговор этот сегодняшний с моей подругой начался с того, что я выплеснула на неё свои собственные страхи по поводу здоровья моего собственного ребёнка.
Когда родилась моя старшая дочка, я была совсем молодой и, соответственно, глупой, а поэтому и не боялась ничего на свете. Но это было давно. Мою младшую родила уже вполне созревшая женщина, которая знала очень хорошо, что жизнь - это непростая штука и в ней много серьёзных опасностей.
И я начала бояться. Моя девочка росла-подрастала, принося мне море радости каждым своим словом, каждым поступком, такой маленький, а сейчас уже и совсем не маленький ангел. И чем больше радости доставалось на мою долю, тем сильнее становился мой страх, порой перерастающий просто в ужас: какие же беды уготовлены для неё? Какой будет расплата за всё это счастье? Больше всего на свете я боялась того, что жизнь моей дорогой девочки будет изломана или просто оборвана каким-нибудь подонком. Знаю-знаю, даже думать такие мысли - это словно накликать беду, но ничем не могла себе помочь.
А сегодня мои давние подозрения о какой-нибудь автоиммунной проблеме, притаившейся в растущем организме моей девочки, окрепли до степени почти уверенности. И подозреваемой оказалось ни много ни мало системная красная волчанка со всем, что из этого вытекает, от пятен на лице (которые и явились причиной моего отчаяния) до поражённых лёгких, почек, суставов - не перечислить всего! За считанные минуты в моем мозгу прокрутились самые ужасные сюжеты, начиная от стероидов на всю жизнь до почки, которую я с радостью отдам своей девочке, если обе её откажут. Безумие какое-то...
А ещё позже мне пришло в голову: а что если бы ей понадобилось новое сердце? И я подумала: отдала бы своё. Лишь бы только подошло. Отдала бы, не задумываясь. И старшей дочке - тоже отдала бы. Чтобы они жили, были здоровы и счастливы. Потому что нет ничего страшнее на свете, чем когда им плохо. И нет цены, которую мы не заплатили бы, чтобы помочь, уберечь, закрыть грудью от такого большого и часто несправедливого мира.