Женщина устала. Она устала бороться, устала прощаться, устала терять. Она была готова к покою зимы, так внезапно сменившей осень, казавшуюся вначале золотой и бесконечной - когда оказалось, что главная битва ещё впереди: битва за её собственную жизнь.
Слова врача звучали приговором, но женщина оборвала его на полуслове. Просто мотнула упрямо головой, поднялась со стула и вышла. А потом, уже дома, долго лежала в темноте, уткнувшись носом в мокрую от слёз подушку. Той ночью она выплакала все слёзы. Тогда же приняла решение - бороться.
Потом была череда встреч со специалистами, обсуждение разных видов лечения, установка порта для химиотерапии, первый сеанс лечения...
К концу сеанса женщина почувствовала себя больной, действительно больной.
- Вас тошнит? - озабоченно спросил врач.
- Нет. Чуть-чуть. Пройдёт, - женщина не хотела мириться с очевидным.
- Возьмите эти таблетки с собой. Присядьте, Мери сделает укол. С вами кто-нибудь пришёл?
Нет, она приехала сама. Зачем детей тревожить раньше времени?
По-настоящему плохо ей стало уже дома, куда она еле добралась, из последних сил карабкаясь по ступенькам крыльца.
Сутки она пролежала на диване, кутаясь в плед, попеременно то обливаясь потом, то стуча зубами в ознобе.
К вечеру ей стало немного лучше, и она решила поесть.
Женщина сидела в темноте над тарелкой безвкусного бульона, когда вдруг ей померещилось, что у противоположной стены кто-то стоит. Она присмотрелась, посетовав, что очки оставила в сумке, до которой нет сил дойти. Прищурилась и вдруг увидела тощую долговязую старуху. Седые нечёсаные патлы свисали почти до самого пояса. Одежда представляла из себя лохмотья, истончавшие не меньше, чем чахлая плоть под ними, и подпоясанные серой верёвкой, в тон нищенскому одеянию. Лица её было не разглядеть. Зато отчётливо круглел циферблат старинных часов, висящих на стене прямо за спиной незнакомки.
Женщина привстала и потянулась рукой в сторону жуткого видения, но то исчезло, растворилось в воздухе тонким дымом.
- Доктор, ваши пациенты часто жалуются на галлюцинации? - спросила она у врача, придя на следующий сеанс химиотерапии.
Тот оторвался от медицинской карты и посмотрел на женщину с тревогой.
- Она уже навестила тебя? - голос прозвучал глухо и хрипло. Не дожидаясь ответа, он поднялся из-за стола, снял халат, рывком задрал рубашку на спине: длинный шрам окружал зловещей дугой правую часть спины. - Видишь? Только ничего у неё не вышло.
Он сел за стол и замолчал. А когда заговорил, голос был прежним, мягким и спокойным:
- Полгода мне отвели, и я решил посвятить оставшееся время своему хобби. Видишь ли, в душе я художник. И способности даже кое-какие были. Только вот руки никогда не дошли, пока гром не грянул, - он обвёл рукой кабинет. - Здесь в офисе большинство картин - мои. Думаю, без них не одолеть бы мне патлатую.
А потом опять пришли тошнота, слабость, озноб, которые оказались ещё сильней и мучительней, чем в первый раз. Только на сей раз женщина была готова. Рядом с диваном стояли бутылки с водой, соком, чаем. Лежали леденцы и баночки с яблочным пюре. А как только стало чуть-чуть лучше, женщина поднялась в бывшую комнату сына и нашла там неиспользованную тетрадку, сохранившуюся с незапамятных времён. Она включила настольную лампу и села за стол.
'Девочка шла по мелководью и пристально вглядывалась в застывшую рябь песка в поисках янтаря. Подходило к концу юрмальское лето. Блеклая голубизна северного неба всё чаще затягивалась серой накидкой плача, то и дело разражаясь мелкой моросью, которая была холодной совсем не по-летнему...' Женщина отложила ручку и задумалась. Как она соскучилось по тому морю, пляжу и... девочке!
А потом были скорые сборы, продолжительная беседа с детьми, убедить которых помог врач, утомительный перелёт и - вот она, Юрмала.
Женщина шла по песку, который, как оказалось, был милее её сердцу, чем пески самых лучших пляжей мира, и, как много лет назад, собирала янтарь. Сегодня ей везло, как никогда: не менее десятка разноцветных кусочков древней смолы сжимали замёрзшие пальцы. Вдруг что-то большое блеснуло матово прямо под ногами. Она нагнулась и извлекла из мокрого песка находку. Кусочек янтаря, лежащий у неё на ладони, формой походил на сердце. Женщина сбросила туфли и зашла в воду, чтобы сполоснуть его. Холод балтийских вод ожёг тонкую кожу, и женщина вздрогнула. Но не от ледяного прикосновения: по воде навстречу ей шла та самая старуха. Длинные космы развевались по ветру, как и лохмотья убого одеяния. Скупое северное солнце осветило её лицо, и женщине стало жутко от пронзительно пустого взгляда бездонных глазниц и зловещего оскала леденящей кровь улыбки.
Женщина сжала кулаки и вдруг почувствовала тепло, исходящее от только что найденного янтаря. Она раскрыла ладонь - золотое сердце сияло в лучах полуденного солнца, словно жизнь тысячелетий, сохранившаяся в нём, пыталась вырваться за пределы твёрдого оплыва, взорваться многовольтовой энергией. Женщина прикрыла пальцами свою чудесную находку и улыбнулась чему-то, затем вызывающе вскинула подбородок и шагнула вперёд:
- Я не боюсь тебя! - закричала она голосом, прозвучавшим неожиданно молодо и звонко. - Убирайся прочь! Я не сдаюсь - и поэтому не боюсь тебя! Даже если жизнь мою заберёт болезнь - не ты, старая карга, а болезнь! - даже тогда победа не будет твоей: мой дух навечно останется с детьми и внуками памятью о моей жизни и людях в этой жизни. Ты слышишь? Памятью о жизни! А не о тебе! Вон! Убирайся! Я не боюсь тебя! Я не боюсь тебя!! - и, широко размахнувшись, она швырнула в серую тень пригоршню янтаря.
Неожиданно воздух взорвался, рассыпался фейерверком золотых огней, в свете которых серая тень растаяла, растворилась без следа. Женщина с изумлением смотрела на свершившееся чудо, а потом перевела глаза на ладонь - там по-прежнему тускло поблескивал желтоватый кусочек в форме сердца. Что ж, подумала она, значит, так тому и быть.
Ей давно уже не спалось так хорошо, как той ночью. Она проснулась далеко за полдень хорошо отдохнувшей и... проголодавшейся. Быстро собралась и пошла в магазин, где купила хлеб, какой можно найти только в прибалтийских пекарнях: чёрный, удивительно вкусный и ароматный настолько, что даже женщина могла почувствовать запах - нечто, ушедшее из её жизни вскоре после начала лечения. А ещё она купила тминный сыр и брусок домашнего масла. Вернувшись к себе, она сварила крепкий кофе и долго сидела за столом, наслаждаясь давно забытым вкусом хлеба с сыром, запивая крепким сладким кофе со сливками. К концу трапезы ей даже стало жарко и захотелось окунуться в вечно холодные прибалтийские воды, что она и сделала. А потом, выйдя на берег, долго сидела в шезлонге, завернувшись в толстое махровое полотенце и наблюдая за тем, как уставшее за день солнце опускается всё ниже и ниже, распахнув навстречу небу алые руки-крылья, словно готовясь к финальному заплыву, пока полностью не ушло под воду, оставив за собой лишь багряный шлейф.
Только тогда женщина покинула пляж. Дома она разожгла камин и пошла принимать душ. Струи воды казались живительными: она чувствовала себя лучше с каждой минутой! А потом забралась с ногами на диван и открыла тетрадку, половина которой была уже исписана торопливыми строчками. 'Я не боюсь тебя, смерть!' - так начиналась следующая глава.