- Я больше так не могу! - Ира со злостью бросила чайную ложку на стол и отпила подслащенный капучино. Она так и не научилась пить кофе без сахара. - Ни в одни брюки не влезает! Опять! Весь гардероб придётся заново покупать. Опять!!! Да бог с ними, деньгами. Он же убивает себя! Я ему говорю...
'Говоришь ты, как же, - мысленно улыбнулась Женя. - Когда же ты, золото моё самоварное, говорить научишься? Вот и сейчас: сидим в людном месте и все люди в этом самом людном месте уже на нас оглядываются. Интересно, о КГБ кто-нибудь подумал или нет? На русском ведь, лапушка, орёшь'.
- Я ему говорю: 'Умрёшь, вдовой меня оставишь, детей - сиротами'! А он смеётся. 'Ничего, - говорит, - молодого себе найдёшь, красивого, стройного, без пуза', и разворачивает очередную 'Белочку'! Ай! - Ира сделала слишком большой глоток по-прежнему горячего капучино и обожгла язык, по поводу чего сейчас и материлась. Правда, уже тихонько и по-английски.
'Молодец, - подумала Женя, - хоть знает, когда необходимо снизить громкость', а вслух сказала:
- Ну, успокойся, успокойся. Послушай, может тебе от этого и не станет легче, но у меня с Лёвой тоже проблемы. Как работу поменял, так и начал пухнуть не по дням, а по часам. Домой приходит уставший, грохается на диван. Обед, мной приготовленный, не ест - сил у него, видишь ли, нет - зато набивает себя до ушей всякой калорийной дрянью. И в таких количествах, что у меня при одном только взгляде на это безобразие сердце начинает болеть и рука тянется к аспирину!
Ира посмотрела на подругу с удивлением:
- Да ты что! А по нему и не скажешь.
- Высокий потому что. И рубашки носит. Они пузырём над ремнём торчат. А то, что пузырь рубашки это, на самом деле, Лёвочкин 'пузырь' - никто и знать не знает.
Ира на мгновение притихла, но через минуту опять завелась:
- Так вот я и говорю! Твой Лёва хоть выглядит ничего, - Женя наклонила голову и приподняла бровь, - ну, в смысле, когда одет, во всяком случае. А мой Фима? Скоро поперёк себя шире будет!
Она нагнулась над столом, тем самым приблизившись к подруге, и прошептала трагически:
- Я уже забыла, когда мы с ним сексом занимались. А если и случится, так только по моей инициативе. И то: не всякий раз получается. Иногда стараюсь, стараюсь, из кожи вон лезу, а у него - никак. 'Устал, - говорит, - в другой раз, милая', поворачивается на бок и уже через минуту храпит. А я же женщина в самом соку. Любовника завести - не хочется: семья у нас всё-таки. Через год четверть века совместной жизни отмечать будем. Да ты сама знаешь.
Конечно, Женя знала.
Она и Ира дружили с первого класса. После школы поступили в один и тот же институт. Однажды на институтском вечере познакомились с двумя милыми ребятами, которые, как оказалось, тоже дружили с первого класса. А ещё через несколько лет сыграли свадьбы: Ира с Фимой в июне, Женя с Лёвой в июле.
В США первыми эмигрировали Женя и Лёва: у Жени там жили близкие родственники. Они же помогли с оформлением приглашения друзьям, Ире и Фиме.
Ирины жалобы по поводу её мужа не были чем-то новым. Фима всегда любил покушать. И так, чтобы повкусней. А, как всем известно, повкусней - значит пожирней, послаще. Что значит - калорийней. Что значит - всё, что не использовано, идёт в жировой запас на 'всякий случай'. Фима всегда с удовольствием пополнял этот запас. Поэтому и худеньким никогда не был. Ну, а приехав в Америку, вообще пошёл в разнос.
Ира периодически усаживала его на всяческие диеты. Фима покорно кивал головой и уныло хлебал диетические капустные щи; или с трудом впихивал в себя крутые яйца поочерёдно с горьким грейпфрутом; или питался исключительно овощными соками, которые приготавливала преданная жена, используя для этого специально купленную соковыжималку. Но Фима жульничал. Еду для 'исключительно поддержания нервной системы' - как, оправдываясь, объяснял он разъярённой жене, потрясающей в воздухе кольцом украинской колбасы, или мешком шоколадных конфет, или бумажным пакетом с облитыми сахарной глазурью пончиками - Фима прятал в своей машине. Или в шкафу. Или на работе - ах, на работе! На работе у Фимы был целый стратегический запас, включающий в себя коробки с печенью трески, которую Фима любил есть, вымакивая оставшееся масло белым хлебом; мешки с семечками белыми и чёрными, которые Фима мог щелкать без устали, невзирая ни на что; ряды разнообразных шоколадных плиток, поскольку без шоколада, как объяснял Фима, у него мозги плохо работали; широчайший ассортимент печенья, вафель, зефира в шоколаде и без, а также прочих кондитерских изделий, изготовленных на фабриках далёкой родины.
В общем, с диетами ничего не получилось. Ира решила поменять тактику и перенести упор на занятия спортом. Но тут всё оказалось ещё проще. Или сложнее? Когда Ира выложила перед своим супругом новенький спортивный костюм фирмы Адидас, кроссовки фирмы Найки, а также членский билет в Fitness USA, Фима поднялся из кресла, в котором сидел, повернулся к Ире в профиль, задрал футболку и спросил:
- Ты это видишь?
Ира видела. 'Это' было предметом её глубокой сердечной боли и горестных ночных раздумий, 'это' было Фиминым животом. Большим, волосатым, свисающим до... ну, прям дотуда. Для убедительности Фима похлопал по животу ладонями, причём звук получился громким и звонким, и сказал:
- Куда мне с ним? Его потерять сначала нужно, а потом уж можно и побегать. Так что ты давай, думай, как бы это мне безо всяких там диет от него избавиться, - и сел назад в кресло, с удовольствием вернувшись к занятию, от которого его оторвали - поеданию мороженого пломбир из приличного размера картонной коробки.
Подруги замолчали. Сил не было никаких обсуждать наболевший вопрос. Животы их мужей, при всей своей непривлекательности, были только верхушкой айсберга: большая проблема состояла в заключении врача, выданного друзьям после очередного ежегодного осмотра. У Лёвы повысилось давление и холестерин. Фиме, помимо высоких давления и холестерина, судя по всему, не сегодня завтра угрожал диагноз сахарного диабета. Врач так и сказал что одному, что другому: 'Вес нужно сбрасывать срочно, иначе придётся принимать таблетки'. А Фиме также объяснил, что вслед за таблетками от диабета неизбежно последуют уколы инсулина в его драгоценный живот. При этих словах Фима обхватил живот руками, словно защищая от невидимого врага, а придя домой с горя съел половину торта 'Пьяная вишня', оставшегося после гостей.
Лёва же перешёл на уникальную диету, которая заключалась в приёме пищи один раз в день: с обеда и до самого сна, будь тот приём пищи длиной в два, три или пять часов. Нетрудно догадаться, что вес пошёл не вниз, а вверх, что было совершенно неизбежно при подобного рода диете.
Женя решительно отодвинула чашку и подняла голову. Некоторые вещи она предпочитала держать при себе и не потому, что не доверяла подруге. Просто Женя была более ранимой, чем Ира. Та, если что не так, выкричится, выматерится, как сапожник - и плохого настроения как не бывало. Женя, с другой стороны, всё принимала близко к сердцу и поэтому тщательно охраняла себя от ненужных расстройств, каковые легко могли придти от скорой на язык подруги. Но сегодня, похоже, молчать было просто неприлично и, вздохнув, Женя заговорила:
- А я уже давно сплю в отдельной спальне.
Ира округлила глаза.
- Да ты что! У него что, тоже проблемы?!
Женя стыдливо опустила голову.
- Отчасти проблемы, отчасти - храпеть он начал. Как 'пузырь' вырос - сразу же начал храпеть. А мне для сна тишина нужна - сплю я чутко. Так что, не одна ты, Ириша, страдаешь. И согласно старой доброй традиции, проблемы у нас тоже общие.
Подруги ещё повздыхали, извлекая на поверхность многочисленные проблемы, в которых были повинны их мужья; даже всплакнули в какой-то момент, когда обсуждение дошло до неизбежного раннего вдовства - и разошлись по домам.
А назавтра в Женин кабинет вбежала взволнованная Ира - нетрудно догадаться, что подруги работали в одной и той же компании.
- Ты почту давно проверяла? - выпалила она, подбегая к компьютеру, за которым работала подруга.
- Сегодня утром. А что?
- А ничего! Сейчас увидишь. Давай, открывай свой ящик, - и когда Женя открыла электронную почту, Ира ткнула пальцем в непроверенное ещё сообщение.
- Вот! Читай!
Письмо было от менеджера, который сообщал, что компания получила заказ в Канаде, требующий выполнения на месте, на что уйдёт примерно два-три месяца. Прежде, чем назначить людей, компания решила спросить, не найдутся ли два добровольца, которые захотят поехать в Канаду. Дальше объяснялось, что вознаграждение будет соответственным, с подробным описанием деталей.
- Ну, - с недоумением смотрела на подругу Женя, - и что? Какое это к нам имеет отношение?
Ира наклонилась к подруге и начала громким шёпотом объяснять ей суть своего плана.
- Давай вызовемся, пока не поздно, и уедем в Канаду на несколько месяцев.
Женя по-прежнему не понимала, удивлённо глядя на подругу.
- Зачем? Тебе дома, что ли, плохо?
Ира картинно закатила глаза, мол, что же тут непонятного!
- Уедем-то мы, по сути, в командировку, а мужьям оставим по письму, сообщающему, что ушли от них и не вернёмся, пока они не перестанут убивать себя с помощью вилки и ложки. А если не одумаются, то не вернёмся никогда.
- А если не одумаются? - спросила Женя, которая была реалисткой и свято верила народным мудростям, одна из которых гласила, что горбатого могила исправит.
- Ну, - заюлила Ира, - об этом я ещё не подумала. В конце концов, скажем, что пошутили! - наконец нашлась она.
Женя расхохоталась. Честно говоря, план ей нравился. В конце концов, все остальные меры были уже перепробованы. Значит, пора идти на крайние. На том и порешили.
В один дождливый сентябрьский вечер, когда ветер завывал в проводах и деревья раскачивались зловеще над этими самыми проводами, угрожая оборвать их и похитить свет у перепуганных грозой жителей мирного пригорода; когда редкие машины старались побыстрее добраться до уютных гаражей и спрятаться там от необузданной стихии, незапертая дверь в доме Фимы распахнулась и на пороге возник Лёва. Глаза его метали молнии почище извергаемых небесами, всклокоченные волосы стояли над головой растревоженной рощей. Он держал в дрожащей руке лист бумаги и протягивал его другу. Но увидев того, опустил руку и растерянно присел на краешек кресла.
Фима, его дорогой, никогда не унывающий Фима, сидел в другом кресле и вид у него был просто душераздирающий. Кудрявые волосы, обычно усмиряемые гелем, торчали во все стороны, красные глаза выдавали недавние слёзы, футболку покрывали разноцветные пятна, о происхождении которых можно было догадаться по содержимому кучи мусора, устилающей пол со всех сторон Фиминого кресла. Фима держал в одной руке приличного размера плюшку с маком, наполовину съеденную, рядом с ним стояла недопитая бутылка пива, несколько пустых бутылок валялись там же. В другой руке Фима держал лист бумаги и ужасное подозрение забрезжило в сознании Лёвы.
Фима тем временем зашевелился в кресле и вместе с ним зашевелились остатки бутерброда, чипсы, обёртки конфет, поп-корн, которые устилали поднос, сидящий на объёмных Фиминых ляжках, а также живот, упирающийся в поднос. Не в состоянии выбраться из-под кучи мусора, Фима со стоном протянул руку с листом бумаги Лёве и произнёс страдальческим голосом:
- Меня Ира бросила!
Реакция Лёвы была полностью неадекватной. Никакой она была, что почему-то разозлило Фиму и он заорал переходящим на визг голосом:
- Ты что, оглох или не понимаешь? От меня Ира ушла!
Лёва небрежно откинулся на спинку кресла и произнёс невозмутимо:
- А от меня Женя. Так что, в свинью теперь нужно превращаться, что ли?
Фима, который в этот момент жевал кусок полукопчённой колбасы, кольцо которой он извлёк со дна кучи на подносе жестом иллюзиониста, подавился и закашлялся. Лёва подскочил и начал энергично хлопать его по спине. Наконец застрявший в горле кусок колбасы выскочил, а Фима поднял к другу побагровевшее от кашля лицо и возмущённо завопил, разбрызгивая во все стороны ошметки колбасы, плюшки с маком и чего-то ещё, что он ел до прихода Лёвы:
- Какую свинью? Вообще обалдел? Ты меня, что ли, имеешь в виду?
- А кого ещё? Посмотри, где ты сидишь!
Фима начал оглядываться. Он хмыкнул, потом гмыкнул, потом помянул чью-то мать и наконец посмотрел на друга.
- Слышь, я встать не могу. Помоги, а?
Лёва принёс из кухни мусорное ведро и, прежде чем помочь Фиме подняться, сгрудил туда остатки, обёртки, объедки, окружающие друга по периметру толстым слоем. Затем помог выбраться из тесных объятий кресла, заставил поменять футболку, почистить зубы, после чего отвёл на кухню, усадил за стол и положил перед ним письмо, найденное на столике в прихожей Лёвиного дома.
Письмо было следующего содержания:
'Дорогой Лёва! Я больше не могу так жить. Твоё отношение к собственному здоровью является, по сути, самоубийством. Своего рода 'русская рулетка'. И это только вопрос времени, когда из дула вылетит пуля. Живя с тобой, я являюсь невольным соучастником преступления. Так больше продолжаться не может. Я ухожу от тебя. Возможно, навсегда. Возможно - потому что ты можешь всё изменить. Ты можешь заставить меня поверить в то, что моя любовь по-прежнему нужна тебе. Как это сделать - догадайся сам. Ты можешь связаться со мной с помощью электронной почты. По телефону не звони, я не буду отвечать. Всего хорошего и удачи. Твоя бывшая жена Женя'.
Фима читал письмо, часто переводя взгляд на листок в своих руках, и, закончив чтение, заорал:
- Во бабы дают! Сговорились! Ты смотри - слово в слово, только имена разные!
Потом он замолчал и какое-то время о чем-то напряжённо думал, озабоченно хмуря брови. Лёва наблюдал за ним с надеждой.
С самых первых дней их дружбы Фима являлся неоспоримым лидером, что вполне устраивало Лёву. По почину Фимы происходили все проказы в детстве; когда они подросли, проказы сменились авантюрами и ещё попозже - сделками всяческого рода. Он также был инициатором их знакомства с будущими жёнами на том самом институтском вечере.
В данной ситуации Лёва возлагал на него все надежды на возвращение супруг. Женю он любил и не мог себе представить жизни без неё. Фима обязательно что-нибудь придумает.
И Фима придумал. После нескольких минут раздумий он поднял глаза, выражение которых было шальным и немного диким.
- Пошли по бабам! - и направился в ванную комнату. Через минуту зашумел душ, а Лёва так и продолжал сидеть на своём стуле, оторопевший от неожиданности избранного лидером пути.
Между тем в одном из отелей в центре Торонто, всего в четырёх часах езды от брошенных мужей, подруги сидели на уютном диванчике в Ирином номере и потягивали из широких бокалов французский коньяк.
Первый день на новом рабочем месте был посвящён, практически, знакомству с новыми сотрудниками, приготовленными для женщин рабочими местами, правилами на предприятии, а также с протоколами, процессами и другими важными моментами, без которых невозможно начало работы над проектом.
Подруги были возбуждены новыми впечатлениями, красотой открывающегося из окна вида ночного Торонто, хорошим коньяком и, безусловно, заговором против несговорчивых мужей.
Они пили коньяк, смеялись, вспоминая, как под диктовку писали письма, поменяв только имена.
- Интересно, что они сейчас делают? - со смехом гадала Ира. - Наверно, сидят и думают, куда мы могли уехать и где нас искать.
- Жалко мне их всё-таки,--мягко заметила Женя. - Кто им там приготовит? Кто в доме порядок поддерживать будет? С кем вечером поговорить? Дети в колледже в другом штате. Да с ними особенно и не поговоришь. Мы для них отсталые элементы. И потом, не станет Лёва детям звонить, чтобы мой уход обсуждать.
Ира недовольно посмотрела на подругу.
- Так, ты что, уже сдаваться приготовилась? Забыла, для чего мы это всё затеяли? Чтобы на пу-у-уть праведный их наставить! Чтобы они с нами долгие годы жили-были, не тужили, не болели, не умирали. Помнишь?
- Помню, - покорно кивнула головой Женя. Из них двоих Ира всегда была заводатором. И у Жени с этим не было никаких проблем. Сейчас же она наблюдала за подругой, пытаясь сообразить, куда та звонит.
- Добрый вечер! - заговорила в телефон Ира. - Я бы хотела зарезервировать на завтра столик на двоих. Да. Нет. В девять. Хорошо. До встречи!
- Ну вот! - объявила она Жене. - Забила нам столик в баре. Там ансамбль по пятницам и субботам играет. Потанцуем. Может, с кем познакомимся.
Женя с любопытством смотрела на подругу.
- Что?! - возмутилась Ира.-Уже и повеселиться нельзя? Мы здесь на несколько месяцев застряли, так что нам, курицами в этом номере сидеть и коньяк напару глушить?
Женя улыбнулась.
- Вот! Так-то лучше. А сейчас давай разбегаться, завтра рано вставать.
В четырёх часах езды от них события развивались совсем другим образом. Выйдя из душа, Фима быстро оделся, щедро обрызгал себя и друга французским одеколоном, заставил Лёву выпить 'стограм' для настроения, выгнал из гаража свой БМВ и они отправились на поиски бара - любого, первого попавшегося.
Гроза, ещё час тому назад терзавшая город, переместилась на запад, ветер тоже утих и расстилающееся перед ними шоссе выглядело совсем новым и никем неезженным.
- Вот! - с пафосом сказал Фима. - Дорога в новую жизнь.
Они, видимо, выбрали не самую подходящую улицу, потому что до 'первого попавшегося бара' пришлось ехать довольно долго и, вдобавок, тот оказался полупустым. Сонный бармен скучал, облокотившись на стойку и изредко лениво поднимал глаза на телевизор, по которому показывали бейсбол.
Фима решительным шагом подошёл к стойке, заказал виски на льду себе и Лёве и попытался забраться на стул, но неудачно. Стул наклонился и упал, а сверху на него и Фима.
- Ах, чтоб тебя! И как они на этих стульях сидят, понять не могу! Моя задница там точно не поместится!
Раздался женский смех. В дальнем углу за столиком сидела алкоголичка неопределённого возраста. Она сияла в сторону Фимы широченной голливудской улыбкой с двумя прорехами и заманчиво подмигивала левым глазом, поскольку правый весь заплыл от фингала, поставленного, судя по всему, совсем недавно.
- У-у-уй, какая кикимора! Лёвчик, это что, это всё, на что мы с тобой способны?! - в отчаянии простонал Фима.
Лёва помог другу подняться на ноги и решительно сказал:
- Спокойно, без паники. Пошли по домам. А завтра узнаем на работе у ребят помоложе, куда именно нужно идти 'по бабам'. Мы ж с тобой здесь по барам-то никогда не ходили - заняты были. Новая, можно сказать, для нас наука. Её тоже постигать нужно.
Фима злобно зыркнул в сторону алкоголички и согласился с доводами друга. Тем более, что время было уже позднее, и работу назавтра никто не отменял.
Утро пятницы было мрачным для обоих. У малопьющего Лёвы болела голова после вчерашних 'стограм' и виски. На кухне его не ожидала чашка крепкого 'как он любит' кофе, в холодильнике было пусто. Лёва почесал в затылке, захлопнул холодильник и пошёл в гараж. 'Ладно, - подумал он, садясь в машину, - кофе куплю по дороге, ланч мне не нужен. Зато уже пообедаю вволю!' - и потрепал себя по пустому животу, предвкушая гаргантюанское пиршество, которое они с Фимой устроят вечером.
Фима проснулся не только с головной болью, но также и со странными ощущениями в животе. Что-то там было не так. Живот громко бурлил, раздувался всё больше, потом крутанул и бедный Фима едва успел добежать до унитаза. 'Жрать меньше надо', - с досадой думал он, сидя в неудобной позе вот уже четверть часа и боясь подняться, поскольку вулканические процессы, связанные с пищеварением, не прекращались, а казалось, становились всё более интенсивными. Наконец ещё четверть часа спустя он отважился подняться и еле устоял на ногах, которые затекли. 'Права Ирка! Совсем я ослабел, брюхо это на себе таскавши. Ну так что, бросать меня теперь из-за этого нужно?! - вдруг рассердился он. - Предательница! Вот найду сегодня такую чайку, ей и не снилось!' Подобная перспектива успокоила Фиму. Он побрился, оделся, доел оставшуюся со вчерашнего дня колбасу, завершил импровизированный завтрак пачкой печенья, запил всё сливками, которые Ира держала вообще-то исключительно для добавления в кофе, и поехал на работу.
На работе Фима начал аккуратно собирать информацию о местах, где можно познакомиться с привлекательными и свободномыслящими представительницами женского пола. Своё любопытство он объяснял приездом племянника из Нью-Йорка, который не прочь поразвлечься.
Лёва избрал другую тактику. Во время перерыва на ланч он присоединился к группе мужчин помоложе и внимательно прислушивался к их разговорам о планах на вечер. Он задал пару вопросов, чтобы уточнить названия мест, которые упоминались в разговоре, а вернувшись на рабочее место, нашёл эти места через Гугл и напечатал карты.
Ещё накануне друзья договорились, что Лёва зайдёт за Фимой и уже оттуда они поедут в бар.
Дверь открыл жующий Фима.
- Ты что, мы же решили пообедать в ресторане! - возмутился Лёва. - Я целый день ничего не ел...
- Ну и дурак! - перебил его Фима и протянул огромный кусок пиццы. - На, жуй! В баре мы пить будем и закусывать. Чувствуешь разницу? - и он с видом знатока поднял указательный палец. - Давай, присоединяйся, набивай брюхо, пока дают. Ирка думает, я с голоду без неё помру - дудки.
На кухонном столе стояла коробка с остатками гигантской пиццы, открытая банка шпрот, маринованные помидоры в литровой банке, белый хлеб, пачка масла, нарезанный толстыми слоями бекон, оливки и ореховый торт, украшенный облитыми шоколадной глазурью орехами фундук.
У Лёвы даже слюнки потекли. Не дожидаясь повторного приглашения, он подсел к столу и положил на пиццу ломоть бекона, придвинув поближе к себе банку с помидорами.
- А ничего, вкусно, - одобрительно заметил он, пережёвывая получившийся бутерброд.
- А я о чём говорю! - подхватил Фима, вымакивая масло из шпротной коробки белым хлебом. - Давай, выпьем чуть-чуть - так, для настроения - и пойдём. Я знаю место.
- Я тоже нашёл несколько мест, - вспомнил о проведённом исследовании Лёва. - У нас мужики с работы туда ходят.
- 'Мужики с работы туда ходят', - передразнил его Фима. - И что ты будешь им объяснять, столкнувшись там нос к носу в обнимку с красоткой?
- Да, я об этом не подумал, - потускнел Лёва.
- Ничего, со мной не пропадёшь. Так, по последней, - Фима налил опять, они чокнулись, выпили и отправились 'по бабам'.
В Торонто тоже происходили сборы. Женщины приводили себя в порядок, словно это был самый большой выход в их жизни. Они ежеминутно перезванивались, сообщая о прогрессе: вышла из душа; закончила укладывать волосы; куда запропастился этот проклятый лифчик?! а, нашла, нашла; чёрт, до крови палец доманикюрила; уже наношу помаду, вот, вот, последний раз, всё. Наконец обе остались довольны результатами и вышли в коридор.
- Ирка, ну ты вообще! Тебе в жизни сорока пяти не дашь! - воскликнула Женя, с восхищением глядя на подружку, по-прежнему стройную, миниатюрную, а сейчас ещё и одетую по всем правилам молодёжной моды.
- И не давай! Ты сама тоже ничего: хоть в манекенщицы иди! - Женя выглядела одновременно элегантно и соблазнительно в коротком платье чёрного цвета, открывающем по-прежнему безупречные ноги фанатки аэробики.
Женя тряхнула гривой русых прямых волос:
- Пошли, давненько я не танцевала.
Ресторан отвечал всем ожиданиям: стильный, громкий, заполненный разношёрстной, но однозначно симпатичной публикой.
Ира ещё даже не успела закончить салат, когда её пригласил на танец молодой человек по имени Кит. Он был одет в узенькие джинсы и чёрную футболку, которая акцентировала накачанные загорелые бицепсы. Коротко подстриженные и аккуратно уложенные чёрные волосы блестели здоровым блеском, красивые губы при улыбке обнажали безупречно белые зубы. Глаза, правда, бегали по сторонам и говорить с ним, как потом объясняла Ира, было не о чем. Зато он приятно прижимался к ней во время танца и нежно поглаживал по спине, а в конце вечера напросился в гости и она согласилась после недолгих сомнений.
Женю пригласил на танец мужчина примерно одного с ней возраста, который был похож на учителя математики; или бухгалтера, который пишет стихи; или непризнанного поэта, который зарабатывает на жизнь тем, что подсчитывает чужие деньги. Он пел дифирамбы Жене, восхищаясь всем подряд: её глазами, волосами, ногами, чувством юмора. Последнее удивило Женю больше всего: именно с чувством юмора у неё всегда были проблемы. Не то, чтобы мужчина ей очень уж нравился, но, как в той басне с лисой, сыром и вороной, или в истории о сирене сладкогласой, мы не всегда следуем логике. В общем, когда в конце вечера Брент - так звали мужчину - пригласил Женю в свой номер на чашечку 'настоящего бразильского кофе', она согласилась, объясняя самой себе, что сразу же после кофе они расстанутся.
Бар, в который Фима привёз Лёву, находился не в самой хорошей части города. Зато его было заметно за версту. Огни огромной вывески горели и переливались красно-бело-зелёными цветами, музыка гремела так, что слышно было ещё на подъездах к стоянке, у входа стояла толпа молодых парней и девушек, которые громко разговаривали и ещё громче смеялись.
Фима вылез из машины, подтянул джинсы, поправил волосы и подмигнул другу:
- А?! Злачное место! То, что надо!
Лёва расправил брюки, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и с сомнением заметил:
- По-моему, староваты мы для этого бара. Смотри, один молодняк. Наши дети их возраста или немного младше.
Фима посмотрел на него с презрением:
- Ты меня в старики не записывай. Я ещё о-го-го как могу! Найду себе кралю помоложе, мы такое с ней устроим. А потом Ирке и-мэйл пошлю, мол, ушла - и ладно. Такое добро, как я, не залежится. Давай, пошли. И не плетись, как старый поц. Двигайся, двигайся! Смотри на меня, учись. Бёдрами покачивай, плечами подрагивай.
И Фима продемонстрировал, как нужно идти. Толпа молодёжи на мгновение притихла, а потом опять заговорила, засмеялась. Взгляды молодых людей были прикованы теперь к смешным 'старичкам', которые странной походкой приближались к бару.
Внутри было надымлено и ещё более шумно. К друзьям подбежала хорошенькая официантка:
- Привет! Что пьём?
Лёва смущённо спросил о столике для него с другом.
- О чём вы говорите? - удивилась официантка. - Если вы хотели занять столик, раньше приходить было нужно. А сейчас смотрите внимательно - может, кто решит уйти пораньше, сразу же занимайте место. Так пить что-нибудь будете или нет?
- Мне, пожалуйста, стакан содовой...
- Он шутит! - решительно перебил его Фима. - Мохито! Сегодня пьём Мохито! Мне, ему, а третий - тебе, малышка! - и он попробовал потрепать официантку по хорошенькой попке.
Та отскочила в сторону, выражение её лица из приветливого стало злым, она резко развернулась и ушла.
- Фима, как тебе не стыдно! - Лёва крутил головой по сторонам, надеясь, что никто не заметил неприличного поведения его друга.
- А чего стыдно? Подумаешь, по заднице похлопал, большое дело! У неё юбка едва это самое место прикрывает - для чего, по-твоему?
Однако на этом его рассуждения были оборваны самым неприятным образом. Худенький мужчина с бледным лицом и кривым носом в сопровождении огромного афро-американца - судя по всему, вышибалы - приблизился к друзьям и предложил им покинуть бар.
- И кто ты такой, чтобы нам указывать? - встал, было, в стойку Фима.
Но кривоносый вежливо объяснил, что является менеджером этого бара, и подобного обращения с персоналом - при этих словах он похлопал рукой по своим худосочным ягодицам - не потерпит. Поэтому он просит их по-хорошему уйти. В этот момент стоявший за его спиной вышибала шагнул вперёд и выразительно сложил на груди руки, состоящие из огромных накачанных шаров мышц.
Фима попытался открыть рот, но Лёва ему не позволил. Он извинился, подхватил Фиму под руку и потянул назад к машине.
- Так, едем в другой бар, - невинно заявил Фима, выезжая со стоянки.
Лёва молчал.
- На сей раз в районе получше, - как ни в чём не бывало продолжал Фима.
Лёва по-прежнему молчал.
- Ну, что ты молчишь, словно язык проглотил?
- А то и молчу! - взорвался Лёва. - Ты вёл себя полностью неприлично. Если собираешься продолжать в том же духе, то лучше разворачивайся и вези меня домой.
Фима не отвечал и продолжал вести машину молча. Выражение его лица было недовольным, что делало его похожим на подростка Фиму, которого только что отругал учитель химии за пожар, устроенный в лаборатории.
- Успокойся, - наконец, буркнул он. - Всё будет в порядке.
Они оставили машину на стоянке и быстро зашагали в сторону бара, находящегося на главной улице.
- Вот! Это я понимаю! - радостно комментировал Фима. - Приятно по улице пройти. Ух, какая цыпочка! - он обернулся и зацокал языком вслед хорошенькой девушке, удаляющейся в противоположном направлении. - Слушай! Пошли за ней! Куда она - туда и мы!
Лёва посмотрел на девушку, уже заворачивающую за угол, потом на Фиму и заговорил, с трудом сдерживая раздражение:
- Она моложе твоей дочери, дуралей! Идём, куда решили, и оставь в покое малолетних.
Фима открыл рот, собираясь возразить, но только махнул рукой и зашагал рядом с Лёвой, сердито сопя.
В баре им удалось сесть за столик и Фима наконец-то смог заказать Мохито себе и другу. Он непринуждённо развалился в коричневом кожаном кресле и, деликатно отставив мизинец, потягивал коктейль. Лёва тоже повеселел после нескольких глотков и начал изучать публику бара.
- Эй, - позвал он Фиму, - смотри, вон там, у стойки. Видишь, две сидят?
Фима неспеша повернул голову и оценивающе обвёл взглядом двух молодых женщин, потягивающих свои коктейли и, также как и приятели, изучающих народ в баре. Блондинка наткнулась на взгляд Фимы, улыбнулась ему и вроде бы даже подмигнула.
Фима приветственно кивнул ей головой, растянув губы в ответной улыбке и голосом чревовещателя провозгласил:
- Ага! Клюнуло!
После чего он начал рассказывать что-то Лёве, жестикулируя, как какой-нибудь отставной актёр провинциального театра, не забывая проверять реакцию публики, то бишь двух миловидных женщин, исподтишка наблюдающих за ним, хихикающих и переговаривающихся друг с другом.
А потом к женщинам подошли двое молодых мужчин, которые расцеловали своих то ли жён, то ли подруг и, уже вместе, они покинули бар.
На Фиме лица не было. Он даже не ответил официантке, когда та предложила принести по второму коктейлю.
Лёва попробовал успокоить друга:
- Да ну, не обращай внимания. Вечер ещё только начинается! Я пойду принесу нам чего-нибудь покрепче, - и направился к бару.
Фима сидел, навалившись локтями на столик и угрюмо смотрел в пустой стакан, когда на плечо ему легла чья-то мягкая рука. От неожиданности он вздрогнул и чуть не свалился на пол. Та же самая рука поддержала его и помогла усесться поглубже в кресло. Фима поднял глаза на своего спасителя и ему стало дурно. Жгуче-чёрные глаза в ореоле длинных густо накрашенных ресниц полыхали страстью. Высокие скулы горели лихорадочным румянцем, приобретённым, правда, скорей всего с помощью кисточки и румян. Полные, покрытые коралловым блеском губы приоткрылись, готовые либо заговорить, либо слиться в поцелуе - что Фима предпочтёт. В разрезе тёмно-голубой рубашки видна была массивная золотая цепь и мускулистая волосатая грудь, вздымающаяся высоко, словно мужчина только что пробежал короткую дистанцию или произошло что-то ещё, не менее волнующее.
- Ты мне тоже понравился, - произнёс незнакомец хриплым шёпотом. Он опустился на корточки и жестом собственника положил руку на внутреннюю часть Фиминой ляжки. Фима дёрнулся, отбросил его руку в сторону, сжал ноги, словно ему срочно нужно в туалет, и вдобавок прикрыл, защищая, детородный орган руками.
- Ты что, боишься, что твой бойфренд приревнует? - мужчина расхохотался кокетливо, запрокинув голову и тряся длинными вьющимися волосами. Вдруг он перестал смеяться, взгляд его стал пронзительным и мужчина произнёс низким взволнованным голосом. - А ты брось его. Пошли ко мне. Прямо сейчас. Я тебя так буду любит, что ты всё на свете забудешь, - и мужчина попытался просунуть свою наглую руку под Фимин зад.
Фима взвился с кресла, как ужаленный, и ринулся к стойке бара в поисках Лёвиной защиты. Лёва уже расплачивался за выпивку и не сразу понял, что произошло, увидев раскрасневшегося Фиму с обезумевшими глазами. А когда понял, расхохотался и жестами издалека показал Фиминому воздыхателю, что тот пролетает. Мужчина манерно раскланялся и переместился к другому столику, где его, похоже, ожидал более тёплый приём.
Лёва наблюдал за расстроенным другом и с трудом сдерживал смех, не желая обидеть Фиму.
- Нет, ты представляешь? Чего он, спрашивается, ко мне пристал?
Лёва попытался успокоить друга и поделился с ним своей теорией:
- Он сидел рядом с теми женщинами, когда ты выдрючивался, привлекая их внимание. Ну, он и принял это на свой счёт!
Фима с подозрением скосил глаза на Лёву, пытаясь определить, говорит ли тот правду, но в этот момент глаза Лёвы вспыхнули радостно и он схватил Фиму за руку.
- Эй, смотри! Ну, чем не бальзам на твои раны?
Фима повернул голову туда, куда указывал друг, и застонал.
В бар входили две девушки, блондинка и брюнетка. Брюнетка была высокой и худой с резкими, словно выточенными, чертами смуглого лица.
- Высокая - моя, - прошептал Лёва.
Зато блондинка... Ах, блондинка! Невысокая, с полным, почти обнажённым бюстом, рвущимся на волю из платья, едва прикрывающего то, что обычно прикрывается одеждой в цивилизованном обществе.
- Мама моя родная, - шёпотом же ответил Фима. - Во сексбомба! Ух, как я её, - и он заспешил в сторону блондинки, опасаясь, что кто-нибудь его опередит и он опять останется с носом.
Девушки направлялись к столику, откуда только что бегством спасся Фима, и куда подоспел сейчас первым.
Девушки вопросительно посмотрели на Фиму и тот засуетился.
- Вообще-то мы с другом здесь сидели, но ради вас - пожалуйста, присаживайтесь. Вы не против, если я рядышком примощусь?
Блондинка не была против. Также она была не против коктейля, который Фима готовно притащил для неё из бара, не отводя глаз от аппетитных ножек, которыми та поминутно двигала, отчего и без того короткое платье скользило выше и выше, дразня её нового поклонника и будя в его воображении неприличные фантазии. Ещё через несколько минут она восседала на Фиминых коленях, рассказывая ему тоненьким птичьим голоском какую-то глупую историю о своей знакомой, которая приревновала её к какому-ту Стэну, между тем как Фима млел от предвкушения скорого вознаграждения и пока что довольствовался тем, что поглаживал гладкое бедро блондинки, чему та тоже не противилась.
На другой стороне стола Лёва целовался с брюнеткой. После трёх виски на льду оба размякли и перестали обращать внимание на окружающих. Руки брюнетки были вездесущими и проникали во всякие места, включая исключительно приятные. И когда Лёва почувствовал, что ещё минута, и ему придётся срочно бежать за машиной, поскольку единственно возможным следующим шагом является постель, брюнетка резко поднялась с его колен и заявила трезвым голосом:
- Мне нужно в сортир.
- И мне! - подскочила блондинка. - Эй, красавчик, ты меня не проводишь? - и она потянула Фиму за собой в сторону узкого коридора, ведущего к туалетам, где набросилась на него с поцелуями, одновременно оглаживая маленькими ручками всё необъятную поверхность Фиминых телес. И когда тот совсем разомлел от неожиданного десерта, вдруг оторвалась от него, заявив: - Иди к столику, я сейчас, - и скрылась за дверьми туалета.
Фима вернулся к столику и сказал Лёве:
- Клиент дозрел! Давай, подгоняй машину, я заплачу, прихватим подружек - и ко мне, развратом заниматься.
Он сунул ключи в руки другу, а сам пошёл в сторону бара, чтобы расплатиться за выпитое, как вдруг осознал, что кошелёк исчез. Его не было ни в заднем кармане, ни в боковом. На всякий случай Фима похлопал себя по груди, но карманов на футболке не было, также как не было и кошелька. Он даже протрезвел. Неужели?!
В дверях бара показался Лёва. Глаза его бегали, словно в поисках кого-то или чего-то; губы шевелились беззвучно. Увидев Фиму, он быстро приблизился к нему и произнёс трагически с надломом в голосе:
- Меня обокрали.
Всё стало ясно и понятно. У Фимы даже настроение поднялось. Ну да! В дураках оставаться намного приятней, когда ты там не в одиночестве. Он встал в эффектную позу, подперев бок рукой и небрежно обронил:
- Ну и что? Меня тоже.
Лёва смотрел на него изумлённо:
- Так это что? Это, получается, те две гадины нас сделали?!
- Ну! -Фима сбросил маску безразличия и теперь ожесточённо грыз ноготь, что обычно с ним случалась, когда он волновался.
- Может, они всё ещё в туалете? Пошли проверим! - предложил Лёва.
Фима посмотрел на него с грустью и кивнул в сторону узкого коридорчика с туалетами - тот заканчивался дверью, ведущей наружу.
- Эй, мужики! - донёсся до них голос бармэна. - Вы платить собираетесь?
Фима повернулся к нему и вывернул наружу карманы джинсов:
- Нечем нам платить! Нас обокрали.
- Придётся звонить в полицию, - пожал плечами бармэн и протянул руку к телефону.
Лёва на мгновение представил, что будет, если у него на работе узнают, что он попал в полицию, а также по какой причине он туда попал, и ему стало не по себе.
- Погоди, не звони! Сейчас заплатим, - и вытащил из кармана телефон. После минутных колебаний он нажал кнопку с номером сына, моля бога, чтобы тот ответил на звонок.
- Папа? - раздался в трубке удивлённый голос. - Что случилось? Ты никогда так поздно не звонишь!
- Слушай, сынок, мне помощь твоя нужна. Тут, понимаешь, мы с Фимой зашли вечером в ресторан, где нас обчистили, и мы теперь не можем рассчитаться за обед. Ты не мог бы заплатить за нас своей кредитной картой? Только, пожалуйста, не говори маме об этом.
- Папа, я ничего не понимаю. Да, я, конечно, заплачу, никаких проблем. Но с каких пор вы с Фимой начали по ресторанам гулять? И вобще, где мама?!
- Я тебе потом всё объясню. А пока я передаю трубку официанту, заплати, пожалуйста, я тебе при встрече наличными верну, - и передал трубку бармену, который всё это время ухмылялся, видимо, в душе потешаясь над двумя бедолагами.
Таким образом, меньшая проблема была решена. Правда, теперь предстояло отменять и опять открывать кредитные карты, заново оформлять водительские права и прочие документы, которые люди обычно хранят в своих кошельках. Ну, а деньги - бог с ними, с деньгами-то.
- Хорошо хоть ключи от машины не спёрли! - заметил Фима по пути к машине. Лёва ничего не ответил. События этого вечера, похоже, нанесли нешуточный удар по его самолюбию. Во всяком случае, вид у него был плачевный.
- Да ты не унывай! - попытался подбодрить друга Фима. Но Лёва продолжал молчать. Так же молча он пересел в свою машину десять минут спустя, буркнул Фиме 'пока' и уехал.
А в Торонто по коридору отеля с противоположных концов мчались к своим номерам подруги. Примотормозив в самый последний момент, они посмотрели дико друг на друга и, не сговариваясь, заскочили в Ирин номер.
Обе тяжело дышали, продолжая стоять у двери в ожидании того, что кто-нибудь, наконец, приступит к объяснениям.
Первой смогла взять себя в руки Женя. Она взяла Иру за руку, отвела в комнату, усадила на кровать и потребовала:
- Рассказывай.
И Ира рассказала.
После обеда она и молодой человек ещё какое-то время посидели в сигарном баре, а потом направились к лифту. Но Кит сказал, что страдает клострофобией и предложил Ире воспользоваться лестницей. Номера подруг находились на четвёртом этаже, поэтому Ира сказала 'не проблема' и они пошли.
А где-то между вторым и третьим этажом Кит прижал Иру к стенке и схватился за её сумочку. Ира не сразу сообразила, что происходит, но сумочку не отпустила. Когда же поняла, что её грабят, то очень разозлилась. И хотя она имела все основания на то, чтобы пустить в ход свои навыки израильской самозащиты, которой вот уже несколько лет занималась два раза в неделю, использованный её приём был элементарно простым, а также замечательно действенным. Она резко подняла коленку, после чего Кит упал, скрючившись, на пол, выпустив Ирину сумочку из рук и не забывая выкрикивать угрозы в адрес драчуньи. А Ира, недолго думая, взлетела оставшиеся несколько пролётов по лестнице и в мгновение ока очутилась у своего номера, где чуть не врезалась в подругу.
- Ну, а с тобой что стряслось? - Ира уже успокоилась. Она залезла с ногами на кровать, улеглась поудобней и приготовилась слушать Женин рассказ.
Женя пошла с Брентом в его номер. Там он нашёл телевизионный канал, транслирующий джазовую музыку, налил Жене вина, а сам вышел во вторую комнату, где, как он сказал, находилось всё необходимое для приготовления настоящего 'бразильского' - произнёс он с нажимом - кофе.
Прошло приличное количество времени и Женя даже начала беспокоиться, не случилось ли с ним чего.
- Брент! - позвала она.
- Уже иду, иду, - отозвался тот и через мгновение появился в дверях, катя перед собой высокую тележку, на которой обычно в отелях привозят завтрак, заказанный в номер.
Женя нахмурилась, заметив перемены, произошедшие с 'учителем математики'. Куда-то исчезли пиджак и рубашка. Их место занял одетый на голое тело кожаный жилет, соединённый спереди ремнями с тяжёлыми металлическими пряжками. На запястьях красовались кожаные браслеты с остроконечными клёпками. Шею украшало ожерелье такого же фасона.
Брент, похоже, не замечал того, как Женя реагирует на произошедшую с ним метаморфозу, и продолжал своё действо. Театральным жестом он сорвал накидку с тележки и глазам Жени предстали какие-то непонятные предметы, в одном из которых она узнала плётку. Глаза её расширились и она открыла рот, но не смогла произнести ни звука, поскольку Брент перешёл к главной части шоу. Он оттолкнул в сторону тележку, до сих пор прикрывающую нижнюю часть его тела. 'Иу!' - Женя не смогла сдержать вопля отвращения. Ноги Брента обтягивали высокие, выше колен, сапоги, скреплённые по бокам такими же, как и на жилете, пряжками; короткий кожаный передничек подозрительно топорщился прямо там, едва прикрывая содержимое. Затем жестом иллюзиониста с воплем 'Алле-оп!' Брент сорвал передничек и шагнул к Жене, тем самым приведя в движение всё своё готовое к понятно какому действу хозяйство, и Женя закричала. С воплями она бросилась вон из проклятого номера и долго ещё вопила, пока не поняла, что за ней, похоже, никто не гонится и криками она только привлекает к себе ненужное внимание.
Ира не просто смеялась. Она хрюкала и хваталась за живот, приговаривая: 'Ой, мамочки, не могу! Ой, держите меня!' Глядя на неё, рассмеялась и Женя и они уже вдвоём продолжали хохотать во весь голос, пока в стенку не начали стучать. Смех умолк и подруги сидели теперь в тишине. Лица у них были скорбными.
- Ну, я пойду в свой номер спать, - сказала через несколько минут Женя и вышла.
Настойчивый звонок в дверь заставил Фиму выбраться из постели против его желания. 'Кого там чёрт принёс в такую рань?' - бурчал он себе под нос, спускаясь со второго этажа.
- Иду, иду! - приговаривал он раздражённо, потому что настойчивый гость жал на кнопку, не переставая.
Каково же было его удивление, когда на пороге своего дома он увидел Лёву.
- Что случилось? - забеспокоился Фима. - Что-то с нашими жёнами?
Лёва отрицательно покачал головой, отодвинув Фиму в сторону, зашёл в дом, прошёл в гостиную и сел в кресло.
- Ты чё, ваще одурел? Будишь меня ни свет ни заря, вваливаешься в дом без приглашения и молчишь к тому же!
- Я люблю Женю, - твёрдо заявил Лёва.
- Ну и? Я тоже Ирку люблю! - недоумевающе посмотрел на друга Фима.
- Значит, нужно вернуть их домой.
- А я что, против? Только как это сделать?
- Читай, - и Лёва положил на журнальный столик знакомое письмо.
Фима молча прочёл его, не пропуская ни слова.
- И что? Что ты предлагаешь нам делать?
- А ты сам посуди, - начал объяснять Лёва. - Они нас оставили почему? Потому что, по их мнению, мы убиваем себя тем, как живём. И они не хотят быть сообщницами того, что считают самоубийством. Значит, нам нужно изменить свой образ жизни, вот и всё!
- Вот и всё?! - возмутился Фима. - Это что, мне рот теперь зашить, что ли? Я же покушать люблю!
- А что ты больше любишь: покушать или Ирку?
Ответ застрял у Фимы на языке. Подобным образом вопрос ещё никто не ставил. Фима наклонил голову, словно прикидывая, что же он любит больше. Потом хмыкнул, поднялся с кресла и начал ходить из стороны в сторону, заложив руки за спину и глубокомысленно наморщив лоб. Наконец остановился, повернулся к Лёве и сказал:
- Ирку. Говори, что делать будем.
Лёва удовлетворённо кивнул, придвинулся ближе к журнальному столику и заговорил: