Лесина Екатерина : другие произведения.

Время ушло

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


Время ушло.

   Однажды молния рассекла дерево надвое, и Повешенный рухнул к сплетению корней. Некоторое время он лежал, пяля пустые глазницы в черноту. Запах его и тело, вылизанное ветрами досуха, привлекли парочку койотов. Они кружились, не смея подступить ближе, но не находя в себе сил бросить добычу. Повешенный слышал их тявканье, похожее на плач, и горячее, нервное дыхание.
   Холодная земля отталкивала его. И стебли травы кололи, точно стрелы.
   - Время, - сказал Ворон, опускаясь на плечо лежащего.
   - Время ушло, - ответил его брат.
   Снова заскулили койоты, и Повешенный встал. Память его была пуста, а тело - неуклюже. Первый же шаг опрокинул его навзничь. Хрустнул череп, встретившись с камнем, и койоты, понимая, что оставаться им голодными, завыли.
   - Прочь! Прочь! - заорали Вороны. Они поднимались по спирали, а молнии расчерчивали небо крестами.
   К утру Повешенный научился стоять. К полудню - идти, с хрустом переставляя палки-ноги. К ночи обнаружил железную дорогу и конский череп.
   Он долго разглядывал металлические полосы, подобно двум мечам пронзившие горизонт, и деревянные балки, служившие опорой. Затем Повешенный поднял череп, вытряхнув гремучую змею, что свила гнездо внутри, и сказал:
   - Золотая грива.
   Ничего не произошло.
  
   Мисс Эмилия Хандервуд считала себя женщиной современной и прогрессивной, а потому собирала жуков, писала в местную газету письма, обличающие провинциальный консерватизм и узость мышления, а также втайне сочувствовала неграм.
   - Они почти как люди, - бывало, приговаривала она, глядясь в зеркало.
   Отражение, конечно же, соглашалось и поджимало губки, отчего личико Эмилии Хандервуд обретало некоторую чопорность.
   - Только черные, - завершала Эмили.
   И отражение становилось прежним, весьма и весьма прехорошеньким. Данное обстоятельство, к слову, сполна искупало эксцентричность характера мисс Хандервуд.
   Так уж повелось, что каждую среду Эмили совершала променад вдоль железной дороги. Проложенная недавно, она, вне всяких сомнений, являлась воплощением прогресса, который достиг и Города. Железной дорогой Эмили гордилась почти также, как собственными взглядами и выписанным из Старого света микроскопом.
   - И женщине может быть открыт свет познания! - как-то заявила она на еженедельном собрании Любительниц Высокой Поэзии, чем вызвала горячие споры и недовольство: свет познания, отраженный на плошке с animalculus Левенгука, произвел на некоторых особ слишком уж сильное впечатление.
   - В деле прогресса - выживет сильнейший, - позже бормотала Эмили, подписывая на томике Дарвина открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления, что в сложившихся обстоятельствах можно было считать вежливой формальностью.
   Но в Городе формальностям придавали особое значение, да и была Эмили особой незлой, скорее уж взбалмошной. И ничем, кроме как волей Провидения, нельзя объяснить, что именно она встретила Повешенного.
   А было это так: Эмили, заприметив очаровательнейший экземпляр Scarabaeus sacer из семейства Пластинчатоусых - что было просто-таки удивительно! - попыталась его изловить. Скарабей же, напротив, всячески старался избегнуть чести быть пойманным и засушенным во благо науки. Но при всем том он не спешил улетать, перепархивая со шпалы на шпалу, дразня Эмили агатово-черным нарядом надкрылий.
   - Стой же ты! - шепотом велела Эмили, развязывая бант.
   Конечно, использовать шляпку вместо сачка было не слишком правильно ни с точки зрения этики, ни с точки зрения науки, однако куда горшим было бы позволить скарабею скрыться.
   И Эмили, прицелившись, метнула шляпку. А та, взмахнув атласными лентами, легла к ногам Повешенного.
   - Опора долины ястреба позволяет упасть на плечи своим волосам. Я обагрил когти жадного орла - золотым, как шелк, - сказал Повешенный, поднимая шляпку.
   И одел ее на конский череп.
   - Что вы себе позволяете? - спросила Эмили, глядя, как скарабей исчезает под шпалой. - И кто вы такой будете?
   Признаться, ей было несколько неуютно: во-первых, незнакомец если и походил на человека, то весьма отдаленно. Во-вторых, из живота его торчал обломок палки, а шею обвивала толстая веревка, хвост которой спускался до земли и волочился, оставляя преглубокий след. Но что было еще более удивительно, сам незнакомец следов не оставлял.
   - В сердце я всегда ношу страх и тревогу, люди, слушайте мою влагу владыки мертвых... - произнес Повешенный.
   И Эмилия Хандервуд, мужественно воздержавшись от обморока, предложила:
   - А не желаете ли вы чаю испить?
  
   Повешенный видел дорогу. Она больше не походила на мечи великанов, но скорее - на Ёрмунганда, разделенного надвое. Кости Великого Змея держали мир, но Повешенный слышал, как стонет земля под тяжестью его.
   Наверное, ему было жаль землю, как жаль и самого Змея. Половины его бежали друг к другу, но, распятые на костылях, не сталкивались.
   - Вздор какой, - сказала Эмили, отрываясь от наброска. - В ваших мыслях совершеннейшая сумятица и ненаучный вздор.
   Окинув композицию критическим взглядом, она переставила микроскоп поближе к Повешенному.
   - Будьте добры повернуться. Ваш профиль восхитительно ужасен!
   Эмили подумала, что этот профиль отличнейшим образом символизирует гнусность времен ушедших, тогда как микроскоп - напротив, времен будущих, прекрасных, пусть и различимых лишь в собранном линзами световом потоке.
   Повешенный видел ее мысли также ясно, как дорогу и чудовище на ней. Ветер доносил запах дыма и жар пламени. И в истлевшем теле отголоском памяти рождался ужас, заставляя крепче хвататься за древко копья.
   - Страшно теперь оглянуться: смотри! По небу мчатся багровые тучи...
   - Что вы сказали? - вежливо поинтересовалась Эмили.
   Чудовище приближалось. Оно летело, цепляясь за кости несчастного Змея. И тот, не в силах вырваться, кричал. Звук уходил в землю и, ударяясь в сухое русло Хвергельмира, летел назад, к Повешенному.
   - ...воинов кровь окрасила воздух...
   - Кровь? Поверьте, здесь никогда и никого не убивали. По-моему, насильственная смерть - такой же пережиток прошлого, как и манера носить с собой черепа. В современном обществе это неприемлемо.
   - ...только валькириям это воспеть...
   Грохот близился, а небо оставалось пустым.
   И Повешенный зажмурился. Кто он таков, чтобы спорить с богами?
   - Извините, - попросила Эмили, когда фарфоровые чашки перестали прыгать по столу. - Но не могли бы эту палку вынуть? На время. Всего лишь на время.
   Негнущимися пальцами Повешенный дернул обломок древка. Клинок копья зацепился за ребра и, хрустнув, отлетел.
   - Замечательно! - Эмили изобразила лучшую свою улыбку.
  
   Чудовище приходило еженедельно. Повешенный чуял его приближение задолго до момента, когда закопченная туша проламывала горизонт. Плюясь дымом и пламенем, она подползала к городу и останавливалась, чтобы поглазеть на Повешенного. Он в свою очередь смотрел на него.
   Зверя звали Паровоз. Эмили утверждала, что бояться его не стоит, поскольку Паровоз и Железная дорога - вещи полезные, но Повешенный видел истинную суть.
   Раскаленные докрасна железные кости, кипящую кровь и шкуру, пробить которую не смогло бы ни копье, ни меч, ни даже молния. Он был огромен. Силен. И почитаем людьми.
   Он был новым Богом и желал, чтобы Повешенный тоже склонился перед его мощью.
   Осколок копья требовал иного.
   Повешенный не знал, где правда, и вскоре перестал ее искать.
   Он просто был, проходя сквозь череду дней, одинаковых, как чашки из вечного сервиза Эмили Хандервуд. В этом существовании находилось место для воскресных проповедей и субботних чаепитий, устраиваемых на Большом камне. Повешенный выносил столы и расставлял их крестом, пусть форма эта вызывала смутное отторжение, как и черные скатерти, что появлялись из корзины кривой старухи. Скатерти были накрахмалены и, расправляясь, хрустели. Старуха морщилась и убирала вуаль с лица. Тогда Повешенный отворачивался, не смея глядеть: казалось, старуха смеется над ним.
   Накрыв столы, она исчезала, оставляя смутно знакомый запах, разгадать который у Повешенного не получалось. Да и жил этот запах сущие мгновенья. А стоило ему исчезнуть, как Повешенный забывал и о старухе, и о стыде, и о страхе.
   Вскоре у него появилось собственное место за столом и табличка, правда, пустая: имени своего Повешенный так и не вспомнил.
   - Просто у них тогда были очень сложные и неблагозвучные имена, - объясняла Эмили всем и каждому.
   Она же взяла на себя труд представлять Повешенного новеньким.
   - Это Повешенный, - говорила она и гордо добавляла: - Я его открыла. Не обращайте внимания, он с этим черепом не расстается. Совершеннейший чудак!
   И все соглашались: дескать, каких только чудачеств не встретится в мире.
   Новички приносили рассказы, а одна - бледноликая Мари со сложной фамилией, которую писали через черточку - светящийся камень. От камня разило смертью, но Эмили вновь лишь посмеялась:
   - Это прогресс! Просто поразительно, до чего же вы скептичны к прогрессу! - сказала она и стала заглядывать к Мари на чай.
   У Мари имелся муж, столь же бледный, как она, и светящийся, как камень. Он страдал мигренями и редко выходил из дому, появляясь лишь на обязательных чаепитиях.
   - Признаться, я представлял это место несколько иным, - как-то заметил он, ни к кому не обращаясь.
   - Место чудесное! - поспешила заверить Эмили. - Я вот ни капельки не жалею, что приехала сюда. Вы представляете, я ехала еще на дилижансе! Это был настоящий ужас, я вам скажу. Тряска, тряска, тряска... я думала, что меня на косточки растрясет.
   Повешенный встал.
   - А уж про то, что с багажом творится, и говорить не стоит. Моя коллекция прибыла в совершенно отвратительном состоянии...
   Он шел быстро, и сухая трава хрустела под ногами.
   -...две недели я занималась только тем, что чинила...
   Дорога лежала. Две половины Великого Змея, деревянными ребрами вросшие в землю. Они отражались в небе, прокладывая тени по облакам, сминая твердь и перечеркивая солнце.
   - Хьёртримуль! - крикнул Повешенный. - Хильд! Я помню ваши имена!
   Раздавленное солнце смотрело вниз.
   - Саннгрид! - крик, исходивший изнутри, тревожил копье.
   Оно ворочалось и стучалось о ребра, совсем как язык церковного колокола. И каждый удар обессиливал Повешенного. Последнее имя вырвалось хрипом:
   - Свипуль...
   Он упал на землю, но та была холодна, и лишь песок сочился сквозь пальцы, черный и густой, как кровь.
   - Я помню, - прошептал Повешенный, касаясь дыры в боку. - Я помню...
   - Тогда покоя вам не видать, - сказал светящийся муж бледноликой Мари, подавая руку. - Слышите?
   Металл плакал и рвался на свободу. Раскачивались шпалы, и корни их раздирали мертвую плоть незнакомого мира. Привычный страх сковал Повешенного, и даже копье внутри затихло.
   - Все меняется. Время идет...
   Муж Мари, повернувшись к Зверю спиной, зашагал прочь. Повешенному остались слова.
   - Время идет.
   Зверь пролетел, обдав жаром и вонью.
   - Время уходит.
   Рев чудовища оглушил. Но теперь Повешенный знал, что делать.
  
   - Но это же вздор! И нелепица! - Эмили бежала, но все равно не успевала за Повешенным.
   - Соткана ткань большая, как туча, чтоб возвестить воинам гибель.
   - Никто не погибнет! Никто, слышите вы, невозможный человек?!
   - Окропим ее кровью. Накрепко ткань стальную от копий кровавым утком битвы свирепой ткать мы должны...
   В руке Повешенного лежало копье. Его острие, вырванное из тела, сияло, как в первый день своей жизни.
   - Сделаем ткань из кишок человечьих; вместо грузил на станке - черепа, а перекладины - копья в крови...
   - Как по-варварски мило! Да постойте же вы!
   Нельзя. Лыжами моря качалась земля. И небо, спустившись ниже, открыло удару мягкое брюхо. Нужен один лишь, но меткий. Насквозь прошить бы палаты луны, вывалить туч требуху.
   Это место не помнит дождей.
   - ...гребень - железный, стрелы - колки; будем мечами ткань подбивать!
   Чудовище слышало вызов и приняло его.
   - Ну что же вы такое делаете! - воскликнула Эмили, но ступить на пути не решилась. - Вас попросту раздавит.
   Звук летел по металлу, но теперь в нем Повешенному слышалась не боль - ярость.
   Скрежет. Стон. Вой.
   Запах гари.
   Пощечина ветра и вкус жизни на губах.
   Горизонт растягивается, становясь тонким, как лезвие, и пропадает...
   - Смелость лучше силы меча в битве героев, - сказал Повешенный.
   Паровоз летел, и косы дыма свивались над массивной его головой. Они уходили в мягкотелое небо, и казалось, что это оно держит зверя на привязи.
   Мигнул и вспыхнул яркий свет.
   - ...доблестный муж одержит победу мечом ненаточенным...
   Повешенный прицелился.
   - Смелому лучше, чем трусу, придется в играх валькирий.
   Воздух исчез, пропуская копье.
   - ...лучше храбрец, чем разиня испуганный, что б ни случилось...
   Чудовище улыбнулось.
   - Водан!
   - Викар, - услышал в ответ Повешенный. - Время ушло.
   Оно промчалось сквозь него, сжигая, но не дотла. Оно вернуло боль и забрало страх.
   Оно превратило веревку обратно в телячьи кишки, а копье - в камышинку. И верно, дерево, разрубленное молнией, вновь было можжевеловым кустом.
   Только дорога осталась прежней.
   - Все равно это было сущим безумием, - сказала Эмили, обмахиваясь шляпкой, словно веером. - Но я буду рада, если вы, наконец, успокоитесь. Я вот подумала и взяла на себя смелость заказать костюм... конечно, в костюме вам будет несколько непривычно, но надо же когда-нибудь прогрессировать!
  
   - Принеси мне веревку, - сказал Викар Повешенный старухе. - И копье.
   - Время ушло, - предупредила она, доставая очередную скатерть, черную, словно сотканную из вороньих перьев.
   - Я не ушел.
   Она кивнула и, откинув вуаль, добавила:
   - За городом есть дуб.
   Повешенный с трудом дождался среды. Он попрощался с Эмили, оставив ей череп - вот уж глупость и ретроградство! - а за помощью обратился к бледноликому супругу Мари.
   Дуб стоял именно там, где указала старуха. Он был огромен и наг.
   - Я вам завидую, - сказал Пьер - Повешенный все-таки прочел имя на карточке - примеряясь к копью. - Вы точно знаете, что делать. А я... я еще не решил. Я не хочу забывать, а помнить с каждым днем все более мучительно.
   Повешенный встал на стул и просунул голову в петлю.
   - Остается надежда.
   Стул исчез. Петля обвила горло. А копье пробило бок, выпуская кровь, черную и густую, как песок.
   - Водан... - выдохнул Викар, и призрачные крылья коснулись лица, даря упокоение.
   Время забрало его с собой.
   Виса ярла Оркнейских островов Рёгнвальда Кали
   Драпа о Снефрид Харальда конунга
   Здесь и далее Старшая Эдда. Песнь валькирий.
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"