- Товарищи, - председатель уездного комитета постучал пальцами по столу, посмотрел сперва в окно, а потом на лист бумаги перед собой, - тут такое дело... Значит... В то время как наша героическая Красная Армия добивает в хвост и в гриву всяческую белогвардейскую нечисть, чтоб поскорее наступила светлая эра, в лесах подняла свою гнусную пасть гидра бандитизма. Вот... Зелёные, мать их... На железную дорогу нападают, продотрядам не дают работать на полную катушку, сволочи... А вчера сообщили из села Гаврюшино, что сожгли там подлые гады школу. Обнаглели гниды так, дальше и некуда. И терпеть эту гнусь, товарищи, уже нет никакой возможности. Кроме того, утречком сегодня из губкома пришла депеша с указанием - в две недели изничтожить всю контрреволюцию в наших лесах. Потому как есть сведения о заговоре подлых наймитов царского режима не только в губернии, но и поднимай выше... Заегозили, гады... И вот товарищ уполномоченный с помощниками оттуда по этому делу к нам прибыл. Прошу, так сказать, любить и жаловать. Вместе бандитов истреблять начнём. Вот... Надо прижать сейчас гидре хвост, пока не разгорелось. И это теперь наша первостатейная задача...
- Прижмёшь их, - вздохнул начальник уездной милиции Фёдор Колотушкин, доставая из кармана кисет. - Пробовали уже, когда они весной продотряд разгромили... Ловить бандитов в наших лесах, что иголку в сене искать. Тут дивизию надо, да и то вряд ли...
- Согласен с Фёдором Лукичом, - сказал краском Седов, командир роты охраны железнодорожной станции, - в лесу нам самим с бандитами не справиться. Они там все тропы знают и контролируют самые важные из них. Уйдут они из-под нашего удара через леса с болотами, а потом оттуда нам же в спину и врежут. Надо просить подкрепление, а пока подкрепление не прибыло, организовать разведку, чтоб ударить в самую болевую точку противника, а не абы куда получится. Без разведки планировать боевые операции, это как воду в решете таскать.
- Вас послушать, так мы сами ничего и не можем, - усмехнулся председатель, разглядывая улицу, где румяная молодка несла на коромысле вёдра с водой и ещё при этом умудрялась защищать ногами котёнка, на которого тявкали две лохматые собаки. - Будто и не мужики мы вовсе... Дивизию им подавай...
- Дивизию не надо, - мотнул головой краском, отгоняя чёрную жирную муху, - а вот ещё пара стрелковых рот да при хорошей разведке - будет в самый раз. Узнаем, где основная дислокация бандитов, заблокируем пути отхода и всё...
- Фёдор, - председатель посмотрел на начальника милиции, - кого на разведку пошлёшь?
- Да, ты чего, Иван Филиппович, - подавился махорочным дымом и громко закашлял милиционер. - У меня всего сейчас восемь человек живых да здоровых. И каждого в уезде на лицо знают. Моего человека посылать в лес, это как в муравейник голым задом...
- Не надо голым задом, - слегка усмехнулся уполномоченный из губернии, доселе не проронивший ни слова. - А про разведку совершенно правильно сказал товарищ командир роты. Без разведки здесь никак не обойтись. Это нам давно известно. Есть у меня нужный для этого дела человечек ... Будет вам логово бандитов. Да и без подкрепления, пожалуй, мы обойдёмся. Это для нас дело привычное. Мои ребята в Муроме в восемнадцатом Гольберга мигом вокруг пальца обвели, и мы весь отряд его там повязали. А уж с сотней бандюков справимся без разговоров.
- А ты особо не ерепенься, товарищ уполномоченный, - взял слово, сидевший в уголке пожилой комиссар депо Лагутин. - Не так просто всё здесь. Бандитов по лесам шляется около сотни, это верно: дезертиры, беглые уголовники, недобитые белогвардейцы и прочая шваль. Командует ими бывший белый офицер Никитский по прозвищу Саша Морс. В основном все они местные, и с жителями лесных деревень у них договорённости: крестьяне бандюков кормят, а те за это деревенских не трогают. Шалят на железной дороге, на городских окраинах, в соседний уезд ходят, но своих ни-ни. Даже, наоборот... Там свой мир - лесной. Школу Гаврюшинскую сожгли, это тоже верно, но случился тот пожар после того как местные мужики подрались с зелёными из-за баб на Троицу. Возле школы как раз и подрались. Сторож с керосиновой лампой вышел постыдить буянов да и попал под горячую руку: сам в крапиву свалился и убежал от греха подальше, а лампа под крыльцо упала. Когда протрезвели - помирились, а школы нет. Вот так вот... У бандитов в каждой деревне свои люди. Чужого они мигом определят, и в лес быстренько накукуют... Несдобровать в наших лесах твоему разведчику.
- Посмотрим, - опять улыбнулся уполномоченный, - посмотрим...
Летний день пошёл на убыль. Солнце уже скатилось к крестам собора Пресвятой Богородицы, и базар на торговой площади уездного городка Княжье Поле стал потихоньку сворачиваться. Торговцы укладывали в мешки не проданный товар, снимали навесы над прилавками и мысленно считали выручку, если, конечно, было что считать. Рой недовольных мух кружился и ныл над мясным прилавком, с которого убирали последние кости. В тенёчке под кустом черёмухи курил усталый милиционер. Чумазый мальчишка в грязном рванье приноровился и стащил у толстой торговки свежий огурец да кругляш прошлогодней репы. Торговка заверещала, словно ей ненароком прищемили дверью пальцы. Мужики за соседним прилавком громко захохотали. Плешивый старичок вышел из чайной, глянул на весёлых мужиков, утёр ладонью раскрасневшееся лицо, перекрестился на солнышко, и стал отвязывать лошадь от глубоко вбитого в землю кола.
- Дедушка, - к старику подошел молодой человек с большим коробом и мешком, - не возьмёшь меня в попутчики?
- А тебе куда надо-то? - старик с превеликим подозрением глянул на незнакомца.
- В село какое-нибудь подальше от города, - ответил тот. - По лесным сёлам хочу походить...
- Это зачем же?
- Фотограф я. В городе с заказами сейчас плохо, вот мне и посоветовали по деревням идти. За фотографии продуктами буду брать, а потом в городе продукты на что-нибудь обменяю. В общем, выживать как-то надо...
- Садись, коли так, - вздохнул старик. - В Храпково тебя свезу. Село у нас самое большое в округе. Мужики справные, стало быть, есть... Значит, фотографические портреты будешь делать?
- Буду.
- И дорого брать собираешься?
- Посмотрим. Тебе могу сделать бесплатно, если ты меня сейчас до своего села подвезёшь, а потом, когда я продукты за работу получу, поможешь мне их сюда на станцию доставить.
- Это мы запросто, - улыбнулся старик. - Садись. Меня Митричем все кличут, а ты кто?
- Иван.
- Поехали, Ваня. Значит, портрету мою сделаешь. Вот, раскудрит твою за ногу... Дожил... Но, милая! Чего встала, курва?! Вот, я тебя сейчас!
потянула скрипучую телегу с базарной площади к проезжей дороге. А у дороги старика опять окликнули.
- Дед! - кричал развесёлый коробейник. - До Гаврюшина довезёшь? Я тебе иголку за это дам!
- До Храпково довезу, а оттуда до Гаврюшино версты полторы лугом, - ответил Митрич, останавливая лошадь. - Пешком дойдёшь?
- Пойдёт такое дело, - подмигнул возчику коробейник. - Давай ещё и солдата с девчонкой возьмём, им как раз до Храпково...
- Это за одну иголку-то? - скривился Митрич. - Ишь, как распоряжается... А у меня лошадка, чай, не казённая...
- Две дам, - уселся на телегу коробейник. На том они и сговорились.
Проехав городские окраины и изрядно залатанный серыми досками деревянный мосток, Митрич свернул на лесную дорогу. Разговорились. Коробейника звали Семеном, и он шёл торговать по деревням нитками, иголками, пуговицами и прочей галантереей. Солдату Николаю нужно было поместье генерала Храпова.
- Так, пустое сейчас поместье, - крепко удивился Митрич на слова солдата. - Давно уж сбёг оттуда генерал. Разворовано там теперь всё да травой-бурьяном поросло.
- Сынку генеральскому слово я дал, что нательный крест его положу на могилу матери, - сказал солдат. - Я на перевязочном пункте фельдшером служил, так прапорщик Храпов у меня на руках и умер. А перед смертью такая блажь с ним случилась. Свези, сказал, крест нательный на родину мою. Под городом Черновцы дело было. Я и пообещал исполнить, куда тут денешься. Богу душу человек отдаёт. Да, только, всё некогда было, а тут меня по ранению уволили. Вот и иду в ваше Храпково. Третий месяц иду... Положу крест и сразу домой. Мне еще сто вёрст отсюда до дому-то...
- На погосте рядом с храмом барыню схоронили, - вздохнул старик. - Как раз перед войной дело было. А погост у нас большой, со всей лесной округи покойников туда несут. Вот, и мне скоро... Чего еле плетёшься, подлая?! Вот я тебя сейчас!
Девчонка о себе ничего не сказала, да это и не мудрено. Убогая она. В лохмотьях, грязная, волосы торчком, лицо перекошено, болячка на носу, а из ноздри чего-то не особо приятное торчит. С такой не то что говорить, глядеть на неё не особо хочется. Вот и сидела она нахохлившимся воробушком на заду телеги ко всем спиной.
Лес, поначалу берёзовый и не частый, становился всё гуще и темнее. Дорога пошла вниз. Скоро за деревьями и солнца не стало видать, хотя оно ещё висело где-то над самым горизонтом. Над канавами по краям дороги поднимался туман. Из придорожного тумана вылетали злые серые комары. Комары нудно зудели и больно кусались. При нападении этого врага рода человеческого спокойно не посидишь. Путники стали махать руками и бить себя: то по лицам, то по шеям. Попалась на дороге большая лужа, заросшая по краям высокой осокой. Копыта лошади вязли в грязи, и телега поехала еле-еле.
Лошадь, как бы освоившись в грязной луже, стала часто перебирать копытами и скоро вытянула телегу на твёрдую дорогу.
- Болота тут по обе стороны дороги, - как бы оправдываясь по поводу заминки в пути, сообщил возница. - Потому и грязь на дороге. Всё лето не просыхает. Раньше, когда я мальчишкой был, никакой грязи не знали, а теперь болота всё ближе и ближе к дороге подкрадываются. А дорога из города одна. Весной тут только на лодке перебраться можно. Видно, прогневили мы чем-то Господа. Ну, ничего, сейчас вверх дорога пойдёт, там посветлее будет.
Действительно, дорога пошла вверх. Комары отстали. Правда, на смену им загудели над телегой несколько слепней, но на них пока внимания никто не обращал. Дорога выползла на старую вырубку, которую густо заполонил молоденький березняк на пару с иван-чаем.
- Сейчас поляну проедем, - разговорился Митрич, подмигивая чуть приунывшим пассажирам, - спустимся в низинку, поднимемся на пригорок и вот оно село наше Хра...
Договорить старик не успел. Из берёзовых зарослей выпрыгнул на дорогу сутулый мужик и поднял вверх руку. Митрич быстро потянул на себя вожжи. Лошадь встала. А как тут не остановишься, ежели в поднятой руке незнакомца винтовочный обрез.
- Я храпковский, - быстро стал приговаривать старик, испуганно тараща глаза. - Храпковский. У нас мир... Храпковский я...
Берёзовая листва вокруг телеги как-то сразу зашевелилась и на дорогу вышли ещё трое. И все с оружием.
- Да ты нам и не нужен, старик, - прохрипел чернобородый крепыш, ткнув дулом обреза в короб фотографа. - Нам с попутчиками твоими побалакать охота. Чьи же вы будете, люди добрые?
Фотограф схватился за свой короб, но чернобородый ударил его обрезом под рёбра и прошипел.
- Сидеть... Ещё дернешься, пристрелю, как пса шелудивого. Чего везёшь?
- Фотограф я, - скривился от саднящей боли Иван. - Подзаработать хочу в деревнях продуктов каких-нибудь, а потом обменять...
- Фотограф? - вытаращил на Ивана глаза парень причёской и усами здорово похожий на приказчика из модной лавки. - Чего в нашей глуши фотографу делать?
- Фотографировать буду, - прошептал Иван. - За продукты.
- Так, может, ты и наши портреты изобразишь, - заржал тот самый сутулый тип, вышедший первым на лесную дорогу. - Евстигней, давай возьмём его в нашу деревню. Пусть он для нашей ватаги каждому по портрету сварганит! Вот будет потеха-то!
- Цыц, - буркнул чернобородый Евстигней и повернулся к фотографу. - Вот что, мил человек, разрешаю я тебе портреты делать, но при условии, что половину навару своего нам отдавать будешь.
- Как же половину-то? - изумлённо округлил глаза фотограф. - За что же?
- Понял, он всё понял, - вступился за Ивана Митрич. - Ванька, говори, что понял! Не дури!
- Ладно, - нахмурился бандит, - вижу, что мысли у тебя пока мутные, фотограф. Просветление тебе надобно... Посмотрим, чего у тебя в карманах есть... Бориска, снимай с него тужурку!
К фотографу подбежал вертлявый юнец, неожиданно ударил кулаком в живот и ловко стащил с Ивана легкую куртку. Из карманов куртки бандиты достали иконку Петра и Ховроньи, фотографию девушки и входной билет студента химического факультета.
- Вот, - сказал чернобородый бандит, пряча бумаги фотографа за пазуху, - отдашь нашу долю и обратно получишь бумажонки свои. Понял?
Иван побледнел, напрягся, собираясь броситься на бандита, но старик-возчик схватил фотографа за плечи и стал что-то шептать на ухо. А бандиты, тем временем, принялись за коробейника.
- Братцы, - причитал тот, - я вам тоже половину отдам. Даже больше отдам! Скажите куда принести. Всё принесу....
- А на что нам твоя половина? - смеялся чернобородый злодей. - Иголками торговать, это не портреты делать. Это мы сами умеем! Всё у тебя забираем. Не надо тебе ничего нам носить. Живи спокойно...
- Ха-ха-ха! - заржали и подельники бандита, стаскивая на землю короб с товаром.
- Братцы! - надрывался коробейник, ползая перед бандитами на коленях. - Я же корову продал, чтоб товар этот купить. У меня четверо ребятишек дома! С голоду они помрут! Пощадите!
Только никто ограбленного торговца не слушал. Чернобородый с "приказчиком" трясли солдатский сидор, а вертлявый Бориска стаскивал телеги убогую девчонку, приговаривая:
- Пойдём в кусты, чего покажу... Пойдём...
Девчонка, вцепившись руками в заднюю перекладину телеги, так истошно визжала, что чернобородый бандит не выдержал и "съездил" своего молодого подельника по затылку.
- Бориска, оставь её! Не видишь, что не в себе девка! Убогая она! А убогих грех забижать!
- Чего дерёшься, дядя Евстигней? - обиженно заныл несостоявшийся насильник. - С лица воды не пить. Не убыло бы с неё...
Бандиты прихватили из мешка солдата бутылку водки с царским орлом на этикетке, подобрали добычу, а потом ушли в березняк также быстро, как и появились оттуда, оставив на дороге ограбленных путников.
- Гады, - хрипел коробейник и часто бил себя кулаком по ноге. - Без ножа зарезали! Чего мне теперь делать? Как ребятишек кормить? Ироды...
- Благодари Бога, что жив остался, - сказал солдат, подбирая с земли, выпавшие из вещевого мешка новые портянки. - А всё прочее наживёшь...
- Тебе хорошо говорить! - торговец метнулся к служивому. - У тебя бутылку водки взяли и всё! А меня вся жизнь в этом товаре! Вся! Пулемёт бы мне сейчас! Я бы всех их!
- Я бы тоже, - тихо сказал фотограф. - Ненавижу грабителей... Зачем им её фотография? Издеваются... Не должны такие люди на белом свете жить...
- Ладно, разговорились тут! - прикрикнул на пассажиров Митрич и хлестнул лошадь вожжами. - Поехали. Ночь уж скоро. Пошла! А языки попридержите... В лесу громко всё раздаётся. Здесь уши повсюду. Но, милая! Давай, давай!
В село приехали уже затемно. Митрич ночевать определил мужиков на конюшне в полупустом ещё сеновале. Там гости и улеглись...
- Руками задушил бы гадов, - не унимался коробейник. - Слышь, Ваня, пойдем гнид этих искать. Отыщем и ...
- И чего ты им сделаешь? - вздохнул солдат.
- Не знаю! - заскрипел зубами торговец. - Но надо чего-то делать! Надо! Нельзя такого спускать. В прежние времена я бы властям пожаловался, а теперь власти сами боятся эту гниду пуще огня. Теперь только на себя надеяться можно! Я калач тёртый. Украду у них своё. Своё украсть не грех. Пойдёшь со мной, Ваня?
- Пойду...
- А ты, служивый?
- Нет, меня увольте, - отмахнулся солдат. - Я из-за водки шкурой рисковать не хочу. Хватит, навоевался уже. Утром пойду на здешний погост, найду могилу генеральши, исполню обещание своё и домой. Хватит по свету бродить. И вам не советую дурью маяться. Жить надоело?
- Ну, уж нет, - всё стоял на своём коробейник. - Я этого им так не спущу. Выслежу, где логово их и придумаю, как своё вернуть. А убьют - так закопают... Уж лучше так, чем смотреть как зимой ребятишки от голода помирать станут...
- Мне тоже терять нечего, - поддержал торговца фотограф. - Я же не дурак, понимаю, что обдерут они меня как липку, когда я им долю принесу. И живым не оставят. А её фотографию я верну, чего бы мне это не стоило... Жизнь отдам... Только как мы найдем бандитов в лесу?
- Найдём, - прошептал коробейник, явно воодушевлённый тем, что нашёл себе союзника. - У меня в воротнике дюжина иголок припрятана. А за иголку в деревне баба отца родного продаст...
На этот они и порешили. Стало тихо, только где-то тявкала собака и в хлеву шумно вздыхала о чём-то своём лошадь. Потом по дранке, которой была покрыта крыша, застучали крупные капли летнего дождя. А как хорошо спится под шум дождя...
- Вставай, - тормошил солдата за ногу коробейник. - Пойдём...
- Куда ещё?
- Она тебя зовёт... Вон в воротах стоит...
Солдат сёл и только тогда разглядел, что в приоткрытых воротах стояла та самая убогая девчонка.
- Чего ей надо? - солдат посмотрел на торговца.
- Меня за ногу дернула и отбежала к воротам. Мы с Ванькой пошли за ней, а она велела тебя обязательно будить.
- Может, помощь ей от нас какая-нибудь нужна? - шепотом предположил фотограф. - Побоялась, что вдвоём мы не справимся. Пойдёмте...
А на улице только-только занимался рассвет. Тьмы уже нет, серость одна по округе. Девчонка махнула рукой и исчезла в туманной дымке. Еще не совсем проснувшиеся мужики побрели следом. По зарослям высокой крапивы и лопухов они спустились к ручью, перешли его двум брёвнышкам и поднялись на пригорок. Девчонка звала их дальше - в молодой ельник.
- Куда ты нас тащишь? - крикнул ей коробейник, но девчонка не ответила и по еле заметной тропе ушла в ёлки.
Еловые лапы были сырые от ночного дождя, и скоро на путниках сухой нитки не было. По лесной тропке шли они быстро и долго. Никак проводница их остановиться не хотела: идёт вперёд и идёт. То корень, вылезающий из земли, словно лапа чудовища, перепрыгнет, то под сломанное наполовину ветром дерево поднырнёт. Ловко шла девчонка, сразу видно, не первый день по лесу путешествует. А вот спутникам её здесь не особо привычно: спотыкаются, постоянно вытирают пот со лба, и дышат, будто вьючные лошади на тяжелом подъёме.
- Стой, портянка сбилась, перемотать надо! - крикнул солдат, когда вышли они на пригорок, заросший молодым сосняком, у корней которого стелился светло-зелёный ковёр ландышей. Кое-где выглядывали из зелени янтарными каплями плоды ландыша.
Девчонка остановилась, вздохнула, дескать, вот недотёпы навязались на мою голову, присела на поваленное дерево и стала гладить ладошкой по широким листьям ландышей, а мужики повалились в том месте, где застала их долгожданная команда о привале. Коробейник с фотографом лежали на спине, тяжело дышали и не обращали внимания ни на мух со слепнями, ни на муравьёв. А вот солдат лежать не стал, видимо, хорошо знал он подлый нрав рыжих муравьишек - маленькие они, не разглядишь сразу, а вот кусаются, черти окаянные, ой как знатно. Служивый быстро сел, снял яловый сапог, перемотал портянку и перешёл на другое бревно, чтобы не заползли на него мураши. Потом на следующее бревно пересел, благо валялось здесь брёвен в достатке.
Первым закричал коробейник.
- Как же больно кусаются, черти! - он вскочил на ноги и стал отряхиваться да чесаться. Тут же его примеру последовал и фотограф.
Девчонка глянула исподлобья на судорожные пляски мужиков, махнула рукой и побежала дальше. Но на этот раз бег по лесным зарослям оказался недолгим. Они пробежали берёзовую рощу и выбрались на пригорок, обильно заросший кустами ольхи и черемухи. И вот из этих зарослей увидели странники несколько серых изб крытых грязной соломой, а около крайней избы сидели кружком крепкие мужики. Саженях в пяти от них на костре в большом закопченном котле готовилось какое-то варево.
- Так это же бандитское логово, - тихо сказал коробейник, отступая вглубь зарослей. - Молодец, девка. Услышала вчера, что мы мстить собрались и помогла. Её тоже ведь обидели...
Коробейник хотел сказать помощнице слова благодарности прямо в глаза, но благодарить было некого. Исчезла девчонка, будто сквозь землю провалилась.
- Ладно, - подумали мстители, - потом спасибо скажем. Сделаем дело и отблагодарим от всей души нашей.
Солдат предложил уйти от греха подальше, но напарники так строго глянули на служивого, что тот больше со своим мнением лезть не решился.
Пока наблюдали, коробейник всё уточнял и уточнял свои планы.
- Не будут же они целый день сидеть, - шептал он своим напарникам. - Как поменьше их станет, проберёмся вон в тот малинник, что у крайней избы. А та большая изба, которая возле кривой берёзы, похоже, их штаб. Вон, и охранник там у крыльца. В этой избе они, поди, награбленное и хранят. А кусты там прямо ко двору подходят с одной стороны. Вот я по тем кустам и проползу к избе... А там в сени через двор пролезть можно... Вытащу наше и ещё чего-нибудь, а потом мы эту деревню подпалим. Такого петуха пустим, до конца жизни икать не перестанут, чтоб знали на кого тявкать можно, а на кого нельзя. Запалим сразу с двух концов...
- Неужто сразу с двух?! - сзади сверху раздался чей-то насмешливый голос.
Заговорщики мгновенно обернулись и увидели стоящих над ними вооруженных бандитов. Безнадёжная ситуация: ни убежать, ни уползти. Одно только остаётся - поднять руки и покориться коварной злодейке судьбе.
- Встать! - рявкнул краснорожий детина и ударил солдата по ноге. - Вперёд пошли! Быстро!
Возле большой избы пленников встретил худощавый мужчина с колючим взглядом и с пренебрежительной усмешкой на устах. Лицо его было чисто выбрито, черные усики аккуратно подстрижены и весь он, прямо-таки, благоухал одеколоном. Чего угодно можно было ожидать в глухой лесной деревушке, но только не одеколона. Всё здесь было к месту: запах сосны, свежескошенной травы, портянок, навоза, но только не изысканного аромата столичных модников. И по всему было видно, что этот франтоватый гражданин у местных за главного.
- Это и есть то самое озлобленное стадо диких апачей? - спросил франт, внимательно оглядывая пленников с ног до головы. - Бориса сюда...
Бориса (того самого Бориску, который ещё вчера лихо грабил проезжих на дороге) приволокли два дюжих мужика. Приволокли и бросили возле крыльца. Борис, сильно морщась и хватаясь за живот, попробовал встать, но дальше четверенек дело у него не пошло. Франт взял у одного из подручных кнут и тронул концом кнутовища подбородок стоящего на четвереньках бандита и спросил.
- И у кого-же вы водку ту взяли?
- Вон у него, - Бориска поднял дрожащую руку, пальцем показал на солдата и упал без сил лицом в грязь.
- Значит, это ты моих людей потравил? - франт ткнул кнутовищем солдата в грудь. - Трое уже богу душу отдали, и этот не жилец...
- Я, - спокойно ответил служивый, глядя прямо в глаза здешнему предводителю.
- Господин хороший! - неожиданно полз на коленях к франту коробейник. - Пощадите нас! Граждане! Мы не сами сюда пришли, нас девка безумная завела. А что языком промеж себя мололи, так это по глупости только. Мы люди мирные! Отпустите нас!
Торговец хотел поцеловать сапог предводителя, но тот брезгливо отступил назад и кивнул своим приспешникам. Коробейника избили ногами так, что больше слова не сказал, а только потихоньку скулил, отползая подальше от крыльца. А франт опять подошёл к солдату.
- Так, значит, ты потравил?
- Я - опять не отвёл взгляда солдат, - чтоб на тебя поскорее выйти...
- Поясни.
- Эти мужланы схватили чужое без спроса, вот и поплатились. Спросили бы, я, конечно же, предостерёг их от употребления сего напитка. Я человек чести... Если бы грабители были сами по себе, то всё бы так и кончилось, а если они из большого отряда, то командир непременно начнёт отравителя искать. Вот Вы меня и нашли.
- Не понял, - франт удивлённо повёл бровями. - Ты кто?
- Капитан Лаврентьев. А дальше мне с Вами надо переговорить наедине. Разговор конфиденциальный...
- Я сразу поняла, что солдатик ряженый, - раздался в крыльца звонкий женский голос. - Врал нам, будто третий месяц добирается к дому, а у самого в мешке новые портянки. Ну, не диво ли?
Со ступенек легко сбежала молодая женщина в темно-синем платье. Солдат глянул на неё и сразу же отвёл глаза. Фотограф нахмурился, всматриваясь в лицо красавицы.
- А ведь они тебя не признали, Маша! - весело захохотал франт. - Ты же у меня великая актриса! Полдня с ними в телеге тряслась, а они ни ухом ни рылом. Ха-ха-ха! - потом весельчак показал пальцем на коробейника, неподвижно лежащего на земле. - Ребята, поднимите этого придурка, пусть он Маше в глаза скажет всё, что за глаза говорил. Ха-ха-ха! Безумная, говорит!
- Я еще раз прошу переговорить со мной наедине, - солдат не сводил глаз с франтоватого предводителя.
- Ладно, - франт подал руку солдату. - Когда-то штабс-капитан тридцатого пехотного полка, а ныне атаман всей этой лесной гвардии - Александр Никитский. Пойдемте, погутарим без свидоков, как любят выражаться мои доблестные воины.
- Сволочь, - еле слышно прошептал коробейник, когда лже-солдат с атаманом ушли в избу. - Заодно с ними, гнида...
Фотограф же никак не мог отвести взгляда от весёлого женского лица, от души удивляясь столь чудесному превращению деревенской дурочки в светскую даму и ещё чему-то.
- Саша! - крикнула дама атаману. - Фотографический портрет хочу. Пошли в село кого-нибудь, пусть принесут вещички фотографа этого.
На просьбу женщины атаман сразу же откликнулся и два бандита на лошадях поскакали к лесу. А дама, между тем, подошла к распростёртому на земле Бориске, посмотрела на него сверху и велела красномордому детине.
- Пристрелите его, Трофим, за то, что он вчера был столь невежлив в разговоре с дамой. Ну, и чтоб не мучился, тоже... Человек, всё-таки... Жалко...
- Я направлен в вашу губернию штабом "Союза защиты Родины и Свободы", - сказал Лаврентьев, усаживаясь за стол. - Мы сейчас готовим единое выступление всех антибольшевистских сил. В день "икс", о котором вам будет сообщено позднее....
- Подождите, Лаврентьев, - Никитский не особо вежливо прервал речь гостя. - А мне до вашего восстания нет никакого дела. Мне и так хорошо... У меня такая диспозиция, что век здесь просижу в тишине да покое. У нас тут кругом болота, и пройти в лесные сёла можно только по трём дорогам, а я, видите ли, все эти дороги очень хорошо контролирую. Ко мне сюда никакое войско не сунется...
- Вы на самом деле такой наивный человек, Никитский, или ваньку передо мной валяете? - Лаврентьев смотрел на атамана, как удав на добычу. - Через полгода вас отсюда выметут поганой метлой, если мы не сможем выступить единым фронтом.
- Пусть попробуют, - Никитский подошёл к окну.
- Они не только попробуют, - усмехнулся гость атамана. - Они придавят вас, словно вошь ногтем. Сейчас по границам разберутся и за вас примутся. Помяните моё слово... И болота ваши не помогут: две саперных роты такую гать наведут, что конную армию можно будет переправить. У Вас, Никитский, только один путь - с нами, всё остальное - верная смерть...
- Ну, может быть, - скривился атаман, наливая из графина с широким горлом ягодного морса. - Надо подумать... Есть в ваших словах изрядная доля правды. Информацию я получил, что чекисты лазутчиков в наши края отправить хотели. Видно, готовятся к какой-то операции...
- Это Мата Хари вам на хвосте принесла? - засмеялся Лаврентьев.
- Кто? - насупил брови Никитский. - Какая харя?
- Да вы тут в лесу совсем одичали. Мата Хари - это самая известная шпионка в истории, но, кажется, вашей барышне она и в подмётки не годится... Вот чертовка... В жизнь бы не догадался.
- А, это вы про Машеньку, - улыбнулся атаман. - Приключения она любит так, что спасу никакого нет: то нищенкой прикинется, то подпаском, а этой весной уборщицей устроилась к краснопузым. В канцелярию какого-то там исполкома. Через неё мы узнали о продотряде и дали им прикурить... И вас сюда как телков привела. Отчаянная. С год как к нам прибилась. За родителей большевикам мстит. Меня иногда даже жуть берёт от её проделок. Не пускаю её в город, ругаюсь, но - куда там... Постоянно ходит... Не люблю, говорит, пресной жизни... Это так, к слову. Не это сейчас главное. Подозреваю я, что лазутчик чекистов мог с вами на одной телеге из города ехать. Сюда чужие редко заглядывают, а тут сразу трое. Мне, Лаврентьев, ваше мнение хочется узнать. Кто больше на чекиста похож: фотограф или коробейник?
- Хм, - Лаврентьев провел ладонью по лицо, - я их в таком свете как-то не воспринимал... Но, если подумать, так оба могут на ЧК работать. Фотограф - это очень удобная вывеска для агента: ходит по всем деревням, собирает сведения... Всем своим видом показывает, что ничего кроме работы его не интересует, но при первом же предложении соглашается вас искать. Да... Коробейник... Этот действует напролом. Сам вызывается искать ваш лагерь, дескать, личный интерес... Сведения хотел добывать у деревенских баб, расплачиваясь швейными иголками. Грубо, прямолинейно, но чего от черни ещё ожидать... Она даже на полшага вперёд думать не умеет.
- Ага, - Никитский почесал пальцами щёку, - оба у вас на подозрении. Отлично! Завтра обоих и шлёпнем, чтоб не ошибиться. Испейте морса, капитан.
- А я на вашем месте не торопилась бы пленных расстреливать, - сказала Маша, выходя из-за перегородки с тарелкой крупной земляники
- Почему? - атаман удивлённо глянул на свою подругу.
- Этих прибьёте, других пришлют. А, вдруг, те поумнее будут? Да и фотографии пусть мне сделают.
- Чего же мне, отпускать их что ли? - Никитский налил из графина ещё стакан.
- Отпускать не надо, - Маша поставила стол ягоды. - Пусть убегут... Посади их на ночь в какой-нибудь гнилой сарай. Если один из них чекист, то он сообщит о нашей деревне, а мы завтра отсюда уйдём потихоньку и засаду большевикам на болоте устроим.
- Неплохая идея, - Лаврентьев с любопытством глянул на женщину. - Потом подробности обсудим, а теперь пойдёмте - я твоим орлам речь скажу. Я заметил, что очень уж в последнее время люди наши речи любят слушать. Прямо-таки, млеют от них.
Они вышли, но в сенях Лавреньтьев спохватился: шапку он свою на лавке забыл. Пришлось ему в избу возвращаться.
- Братья! - гремел над убогими избами красивый голос капитана Лаврентьева. - Красные комиссары всё туже затягивают ярмо на многострадальной шее русского народа. Пришло время положить этому конец и придавить краснопузых кованым сапогом, как заползшую в овин гадюку! Через день назначен сбор всех сил на борьбу против большевистского ига! Послезавтра утром мне сообщат место сбора, и мы пойдём под командой...
- А если кто не пожелает идтить?! - выкрикнул из неровного строя кудрявый парень и с наглой усмешкой глянул на оратора.
- Нам и здесь неплохо! - поддержали наглеца сразу несколько голосов. - И командиров нам твоих не надо! У нас атаман есть!
Лаврентьев быстро сбежал с крыльца и, встав напротив кудрявого наглеца, прошипел.
- На чью мельницу воду льёшь, гнида? Красные тебя сюда подослали? Чекист? Я ж всю твою сущность насквозь вижу! Говори?!
- А я чего, я ничего, - испуганно захлопал ресницами парень. - Скажут пойти, так я как все... Я ничего...
Капитан взбежал обратно на крыльцо и говорил ещё минут десять, обещая скорую победу и прочие блага жизни в крепком государстве. Бандиты слушали его, молча, а потом, разбившись на группы, что-то жарко обсуждали шепотом и махали руками. Махали до тех пор, пока аппарат фотографа не принесли. Здесь уж не споров стало.
Иван сперва сфотографировал Машу одну, потом с атаманом. А уж следом полезли за портретами все желающие. Правда, посчастливилось запечатлеть себя только шестерым. Кончились у фотографа стеклянные пластины, покрытые специальным раствором. Фотографа отвели в тёмный чулан, где он долго "колдовал" над портретами. Вечером все счастливцы получили по карточке.
На ночь пленников посадили в сарай возле крайней избы. У сарая поставили часового, который сначала сторожил зорко, а потом заскучал.
- Бежать нам надо, Ваня, - немного отлежавшись на прелой соломе, опять засуетился коробейник. - Я просто так смерти ждать не буду. Не на того напали. Вон, видишь прореха в крыше? Через неё и уйдём.
- А часовой?
- Ты, давай, следи за ним. Он скоро спать возле двери сарая уляжется. Знаю я их... Они думают, что мы в лесу как котята слепые...
Не ошибся коробейник. Часовой походил - походил возле двери, потом присел, поклевал носом, прилёг и смачно захрапел, под стать утомлённому богатырю на привале. А пленникам только того и надо было: в один миг вылезли она через прореху в крыше да бегом в лес.
- Стой, - позвал коробейника фотограф, когда они отбежали подальше.
- Не нравится мне всё это, - Иван прислонился спиной к толстому стволу сосны.
- Чего не нравится?
- Побег наш. Уж, больно, всё просто: и сарай на краю деревни, крыша худая, и часовой - оторви да брось... Такое впечатление, что нам специально дали сбежать.
- Зачем?
- Вот и я думаю "зачем?" Скорее всего, это провокация: мы сейчас прибежим в село, нас или там мужики вилами приколют, или бандиты мужиков перестреляют за то, что те нас не поймали и не связали. Поэтому, предлагаю спутать им карты и вернуться...
- Под замок?
- Спрячемся в кустах и посмотрим - чего они делать будут.
- Точно, - коробейник сжал кулаки. - Они же в погоню за нами бросятся, в деревне народу мало останется, вот мы своё у них и заберём. Ванька - ты голова!
- А мне надо еще с той женщиной переговорить, - сказал фотограф и пошёл обратно к логову бандитов.
- С какой ещё женщиной?
- С той, какая дурочкой перед нами прикидывалась. Где-то я её прежде видел...
Памятуя о том, что снаряд дважды в одну воронку не падает, они опять спрятались в ольховых кустах. Долго крепились, давая друг другу слово "не спать", но под самое утро уснули. Разбудили их тревожные крики с деревенской улицы. Поначалу беглецы посчитали себя причиной той тревоги, но никто из деревни в погоню не побежал. Все бандиты собрались вокруг штаба и что-то там яростно обсуждали.
В штабной избе стояли четверо, а пятый - атаман Никитский неподвижно лежал на кровати. Атаман был мёртв.
- Не понимаю, - уже в который раз протирал грязным носовым платком пенсне Ольшанский, прибившийся к банде пожилой военврач. - Он никогда не жаловался на сердце, а тут по всему видно случился сердечный приступ. Не понимаю...
- Он с вечера сказал мне, будто сердце у него часто стучит и виски больно. Я хотела за вами, Павел Петрович, сбегать, а он не пустил. Сказал, что полегче стало, а потом опять за сердце схватился. И вырвало его. Я побежала к вам, но, вы, Павел Петрович, простите, лыка не вязали...
- Извините старика, Машенька, - доктор утёр платком лоб, - вчера годовщина по жене... Вот я и ...
- У вас каждый день годовщина, - женщина утёрла слезу тыльной стороной ладони. - Каждый день...
- Ну, что вы говорите, - доктор, явно стараясь сменить тему разговора, ещё раз внимательно осмотрел труп атамана. - Рвота была, значит. Может, отравился чем? Ничего особенного он вчера не ел?
- Как всегда, морс только свой пил...
- Морс? Где этот морс?
Доктор взял графин в руки, понюхал, поставил обратно на стол, потом быстро разложил платок на столе и вылил на него морс. И так у него всё это ловко получилось, что глазом никто не успел моргнуть. Опомнились все, когда врач осторожно взял с платка оранжевую ягоду. И таких ягод на платке было много.
- Что за ягода? - врач глянул на Машу.
- Не знаю, - пожала плечами та, - ему морс готовили из земляники и черники. А это...
- А это плод ландыша, - доктор бросил ягоду на платок. - Теперь понятно... Конваллятоксин...
- Что вам понятно? - Маша сжала кулаки, словно хотела сойтись с эскулапом в рукопашной.
- Все описанные вами симптомы похожи на отравление конваллятоксином, - вздохнул доктор. -Ядом, который содержится в ландыше...
- В ландыше? - женщина посмотрела на труп атамана, на ягоды из морса, на капитана Лаврентьева, опять на ягоды и, вдруг, вцепилась Лаврентьеву в волосы. - Это ты Сашу отравил! Ты! Я вспомнила! Когда мы остановились на поляне поросшей ландышем, ты всё места себе не находил! То там посидишь, то тут! Я никак понять не могла! А теперь мне всё ясно: ты ягоды ландыша собирал! Федул, вяжи его!
Телохранитель почившего атамана Федул - огромный, словно пяти годовалый медведь, так ловко скрутил Лаврентьева вожжами, что тот, и пикнуть не успел.
- Вы чего?! - хрипел капитан, которого Федул прижал могучим коленом к полу. - Для чего мне надо его травить? Это провокация!
- Для чего? - Маша ударила Лаврентьева ногой по ребрам. - Ты решил наш отряд большевикам сдать... Специально вчера речь сказал, чтоб все видели, что ты большой начальник, а потом Сашу убил. Дескать, теперь кроме тебя некому командиром быть! Я тебя сразу раскусила... Ряженый ты... Федул! На улицу его! Судить будем!
- Смотри-ка, этого гада повязали, - коробейник толкнул фотографа в бок и кивнул в сторону крыльца штаба, куда вывели связанного Лаврентьева. - Видно, чем-то он перед ними провинился. Так ему и надо... Иуда...
Торговец глянул на своего товарища, ожидая поддержки в своем праведном гневе, но фотограф повел себя как-то странно. Он поднялся и побежал к штабной избе.
- Я узнал её! - громко кричал фотограф, размахивая руками. - Она из ЧК! Это она в Муроме родителей моих красным выдала! Она в ЧК служит!
Фотограф подбежал к крыльцу, хотел схватить Машу за руку, но Федул мощным ударом сшиб его в густые заросли малины.
- Послушайте меня, - хрипел Иван, выползая к крыльцу. - Она вас сегдня же всех красным сдаст...
- Это она атамана отравила! - заорал связанный Лаврентьев. - А на меня свалила! Откуда я мог знать, что Никитский морс этот постоянно пьёт?! А если не знал, то зачем мне ягоды ядовитые заранее собирать? Сами подумайте! А она знала про морс! Это она всё сделала, чтоб не позволить вам вступить в освободительное войско! Атамана отравила, а меня врагом представила! Красная сволочь!
Вяжите её, а то она в лес ускользнёт! - кричал фотограф, прицеливаясь опять схватить женщину за руку. - Это ещё та змея! Она родителей моих в Муроме расстреливала! Держите её!
Маша смотрела то на фотографа, то на солдата, закусив губу, она никак не ожидала такого поворота событий, а потому лишь крикнула в ответ на обвинения.
- Не была я никогда в Муроме вашем!
- Не была?! - закричал Иван и выхватил из-за пазухи фотографическую карточку, где изображена Маша, а рядом с ней статный военный в кожаной куртке и в фуражке со звездой. Под фотографией было написано "Муром 1918". - А на это что скажешь, гадюка краснопузая?!
Федул выхватил из рук Ивана фотографию, глянул на неё и даже икнул от неожиданности. И хотя изображение было чуть "смазано", но не признать Машу на фотографии никак нельзя. Она! Точно она! Фотография "пошла" гулять по рукам.
Лаврентьева освободили, и он сразу же сказал речь.
Братья! Вы видите до какой подлости докатились красные гады! Они подсылают к нам своих баб, чтобы травить лучших сынов нашего народа! Если бы вы не схватили эту гадину за ядовитое жало, то она всех бы нас перетравила! Я уверен, что она уже сообщила своим начальникам место нашей дислокации, поэтому мы должны немедленно выступить к месту сбора общих сил! И ударим мы завтра же все вместе по гнезду большевистских гадов! И развалится это гнездо в прах сущий! Сейчас или никогда! Подготовиться к походу!
Машу посадили под замок в глубокий погреб. И она кричала, будто из-под земли, что не виновата, что всё это обман и предательство. Но ей никто не верил: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать...
ПРИКАЗ
В июле 1921 года ГубЧК обезвредил банду подлого белогвардейца Никитского, которая не один год терроризировала окрестные деревни уездного города Княжье Поле. Самое активное участие в ликвидации банды приняли сотрудники:
1. Лаврентьев Николай Павлович
2. Маркин Иван Петрович.
Лаврентьев Н.П. - лично уничтожил главаря банды и привёл бандитов в засаду.
Маркин И.П. - умело подготовил операцию прикрытия основного агента и, рискуя собственной жизнью, спас Лаврентьева Н.П. от неминуемой гибели.
За проявленное мужество и героизм Лаврентьева Н.П. и Маркина И.П. отрезами материи для пошития костюмов, когда будет мирное время.