─ Спишь? ─ услышала я голос Светланы, вот и она в розовом и кружевном. ─ Ну и ночка была, старуху то с подоконника сдергивала, то из шкафа вытаскивала, то стул отбирала, она лезла портрет вешать. Это что, старость? Нет покоя ни себе, ни людям.
─ Не надо было ей самогон наливать. ─ Я зевнула и потянулась, ничего особенного, подумаешь, Инесса колобродит, пора привыкнуть. ─ Картину надо было повесить, она бы в шкаф не лезла. Вас было двое, нужен кто-то третий. Забыла про чет ─ нечет?
─ Забыла, как же так, столько лет помнила и забыла. Я думала, с возрастом пройдет. Ты права оказалась, душа человека без окон и дверей, ни входа, ни выхода, слово такое, не могу вспомнить, звучит неприлично.
─ Монада.
─ А я спорила, надо что-то делать, надо лечить, и лечили, а толку. ─ Она ушла в ванную, предложив мне готовить завтрак.
Я наслаждалась в сытом одиночестве, наливая вторую чашку кофе. Светлана выщла из ванной в халатике и с полотенцем на голове. Прошлась в прихожую, заглянула в комнаты.
─ Не вижу нормального зеркала.
─ Только в ванной.
─ Но оно маленькое.
─ Другого нет. От зеркал нас избавила Инесса еще зимой.
─ Опять Инесса. Почему вы ей не даете таблетки?
─ От чего?
─ От старости.
─ От детства и юности таблеток нет. Почему старость должна быть особой? Нет лекарства от несчастной любви. А тут счастливая старость. Инесса самая здоровая из нас.
─ В таком случае наркоманы счастливее всех. А нам что делать? Даже телевизора нет. Без новостей, без музыки, наслаждаться воем сирены. И в зеркало не посмотреться.
─ Хочешь, Инесса стихи почитает?
─ Я сделала глупость, что приехала, теперь страдаю.
─ В твоем городишке скукотища, и пострадать не о чем.
─ А что у вас? Филипп с утра ушел. Куда ушел? А если у нее начнется приступ, санитаров вызывать?
─ Давай сходим на море.
─ Диверсантов дожидаться?
─ Да не смотри ты в свой телефон. Мы надежно защищены.
Она сняла полотенце, тряхнула волосами и опять ушла в ванную.
У нас было три больших зеркала: одно висело в прихожей, второе в ванной и третье в дверце шкафа. Их пропажу я не сразу заметила, Филипп тоже, он пользовался при бритье ручным зеркалом с узорной ручкой под серебро. Когда заметили, стали искать, Инесса следила за нами и загадочно улыбалась. Решили, не обошлось без соседки, Инесса сама не могла их снять, тем более куда-то спрятать. Наверное, не хотела видеть в зеркале свое отражение. Она как-то враз постарела, вчера была женщиной в возрасте, а сегодня превратилась в старуху, казалось, принимает с юмором, с улыбкой говорила, что к своей новой внешности надо привыкнуть, даже сочла, что стала походить на Гегеля. Может, дальние родственники. Главное, душа не изменилась: все такая мятущаяся, страстная и жаждущая света. Из какой пьесы фраза, даже Филипп не помнил. Все же она призналась:
─ Это не то, что думаете, да, помогла соседка, зять вынес на мусорку. Но не из-за внешности, я не такая дура, соседка знает, меня чуть не атаковали вражеские солдаты.
─ Из зеркала? ─ спросил Филипп.
─ Скажи еще, из зазеркалья, но не в моем случае. Я их увидела в зеркале и этим спаслась. Они бежали за моей спиной на фоне голубого неба, солдаты с автоматами, у первого, самого близкого, перекошенный рот, он кричал. Я вовремя присела, обернулась, увидела окно и небо, и больше никого.
Филипп решил, что были учения, рядом пустырь, правда, квартира на третьем этаже, но зеркало висело напротив окна под углом. Мы поэкспериментировали, у нас ничего не вышло. Тогда Филипп предложил другую версию: Инесса посмотрела телевизор у соседки, в новостях постоянно крутят военную хронику. Она подтвердила, да смотрела, но не видит никакой связи.
─ Ты ведь знаешь, мы обсуждали, у каждого из нас встроены в мозг нейроны ─ отражатели. Иногда бывает сбой, и отражение сохраняется на несколько дней, смотришь на стол, а видишь атаку.
─ Картины не кричат, ─ возразила Инесса, взрывы фейерверков она допускала.
─ Советую телевизор у соседки не смотреть.
Инесса согласилась, она в таких случаях соглашалась с Филиппом. Он не просто запрещает, он объясняет.
Хлебнув кофе, я чуть не подавилась, услышав злой светланин голос:
─ Почему твоя мать прячется в шкафу? Я зашла в комнату, она из шкафа выглядывает, игра в чет ─ нечет не проходит, меня там не было. Сирена не воет, а она прячется. Ей страшно? Послушай, нельзя так, она делает, что хочет, а ты молчишь, ведь мать подпортила тебе жизнь и не однажды. Ты не стала поступать на сценарный из-за нее, всю жизнь иметь дела с сумасшедшими, философы надежнее, а тут дед Игнат с катушек слетел. Ты ведь могла перевестись хотя бы на исторический факультет.
─ А что второе? Ты сказала, что мать испортила мне жизнь не единожды.
─ Твое замужество. Я много раз слышала от тебя, что Филипп похож на портрет мужчины, тот, что над твоей кроватью в детстве висел. Если ружье висит на стене, оно обязательно выстрелит.
─ Я довольна своим мужем.
─ Мужчина должен зарабатывать. ─ Разговор далеко уведет, я искала тему отвлечь ее, но она сама переключилась: ─ Ночью какой-то идиот в соседнем доме курил на балконе под прожектором, а старуха не отходила от окна. Это что, ей знак подается? Ты бы проверила, неспроста все это. Учти, она не замужем. Можешь меня не слушать, но ты должна знать, что она убила Виктора. Кто-то скоро умрет, не знаю, кто, но чувствую.
Где взять столько терпения, но что делать, пока в ее кошельке наша жизнь.
─ Виктор умер от ковида, никто его не убивал. Он был вторым, четным мужем.
─ Ты уверена, что твой отец умер? От вас сбежал, но не значит, что умер. Почему ты не уедешь отсюда? Только не надо про Ницше и природу. И про древних греков тоже не надо, их давно нет, а нам еще жить. Твой дед Игнат умер в девяносто четвертом, отец исчез в две тысячи втором. Все правильно, если так можно назвать. А дед Ярик умер в девятом, неправильно, он до сих пор где-то витает над нами. ─ Она вздрогнула и повела плечами, будто ей стало холодно. ─ Не забывай, что Виктор умер в двадцать первом. Две души неприкаянные, а наш год двадцать четвертый. ─ Она помолчала. ─ Пожалуй, я в гостиницу переселюсь.
Этого я боялась, нам бы с ее помощью еще немного продержаться. Я попыталась ее успокоить, налила кофе, предложила выпить самогончика, но она меня не слушала:
─ Старуха опасна, потому что кровь пролилась. Как в драке, до первой крови, мочилово уже не остановить. Кто-то скоро умрет. У тебя есть Филипп. До первой крови, поверь мне. О, боже, ангелы, унесите меня за море. Мне страшно, я хочу домой, приезд сюда был ошибкой. Я молюсь, чтобы живой остаться. Немедленно собираю вещи, ноги моей больше тут не будет.
Как ее уговорить остаться, как объяснить, что Инесса не опасна, только надо к ней привыкнуть. Но Светлана в таком состоянии меня просто не услышит. Завыла сирена ─ воздушная тревога, впервые меня обрадовала. Светлана в панике выскочила из ванной.
─ Надо бежать, прятаться, где у вас бомбоубежище? Самое близкое, чтобы успеть. Где оно? ─ допрашивала она, вынося из комнаты сумки, полезла в холодильник, достала пакеты. ─ Что молчишь?
─ В подвале, но там сыро, не для больных ─ легочников.
─ Я здоровая.
─ Инесса не сможет там находиться, у нее хронический бронхит.
─ Зачем вы сюда переехали, если она болеет, ей нужен сухой климат. ─ Она продолжала рыться в сумке и в пакетах, что-то откладывала, засовывала обратно, суетилась, от звуков ударов пригибалась, но под стол пока не лезла.
─ Здесь тепло, и квартира просторная.
─ Ты не собираешься прятаться?
─ Главное, к окнам не подходить.
Светлана порылась в пакете, нашла вяленую колбасу, сыр, со стуком поставила на стол бутылку самогона. Еще одна, сколько их у нее?
─ Хочешь выпить? Или вы тут по утрам не пьете? Живете на трезвую голову? Но так невозможно. Мне все время кажется, что вот-вот прихлопнет стенами как муху.
- С непривычки. Твоя жизнь от бога, ему решать, так что зря не парься.
─ Но я не бросаюсь под колеса, если мне дана жизнь, нужно ее беречь.
─ Вот и будем беречь, на улицу не выходим, ждем Филиппа.
Самогон не помог, Светлана пригорюнилась.
─ Бедный Виктор, умер в одиночестве, считай, при невыясненных обстоятельствах. Инессы не было дома, соседка подтвердила. Я знаю эту соседку, у нее тоже умер муж.
─ Какая тут связь? Я тебя не понимаю. Виктор заболел ковидом, мать переселилась на дачу к знакомым, чтобы тоже не заболеть. Его должны были увезти в больницу, а он внезапно умер.
Она потянулась за бутылкой, не такая уж пьяная, льет не мимо стакана. В этот момент появилась мамуля, в атласных тапочках, по-балетному с вытянутого носка на пяточку. Встала передо мной в наступательной позе.
─ По-твоему, мы и дальше будем делить Филиппа? Или как?
─ Ты о чем, дорогая? ─ Я посмотрела на Светку, она покраснела, пот выступил на лбу.
Инесса медленно подняла голову, посмотрела на потолок, прикрыла глаза, изобразила кислый лимон и сказала:
─ Репетирую сцену.
─ Не гениально, мои нервы никак не отреагировали.
─ Плохо сыграла? Ты посмотри на Светлану, она мне поверила, а ты нет. Неблагодарная, тебе не место в театре! ─ Она ткнула в меня пальцем в кровавом маникюре и удалилась.
─ Что это было? ─ Светлана оживилась, глаза заискрились, заиграли, любопытство не порок, а инстинкт, помогающий выжить. ─ Я думала, она про Филиппа говорила.
Сцена разыграна для нее, мамуля умница, подслушала наш разговор, поняла, чем можно остановить подругу. У великой актрисы тоже сработал инстинкт самосохранения, понимает, в чьем кошельке еда. Светлана теперь не уйдет, любопытство как жирный червяк на удочке, Филипп еще подогреет, он это умеет.
Напиться не успели, явился Филипп, мамуля тут же вылезла из своей комнаты в халатике и принюхалась, но ни о чем не спросила.
Филипп довольный, концерт состоится, и предложил прогуляться по берегу тихой бухты. "Как прекрасно! ─ Инесса захлопала в ладоши, засмеялась, обняла Светлану. ─ Такое прекрасное время суток, солнце теряет силу, при этом закат такой яркий, такой романтичный, не сравнить с нашей старостью. Прав Ницше: надо учиться у природы". Светлана напомнила, что к вечеру индекс ультрафиолета снижается.
Я остаюсь дома, ─ следую призыву мужа писать нетленку. Филипп только хмыкнул.
─ Если надумаешь, знаешь, где нас искать, ─ сказал он, уводя женщин.
Лучшее место для купания под ивой, единственным деревом на всю степь, там песчаное дно, вернее, узкая полоса среди валунов, камней и густых зарослей водорослей. Миниатюрный пляжик пользуется популярностью, ─ раздолье для мамули, она любит публику.
Я честно клевала носом за компом, пока он не нагрелся и стал глючить. В прошлом году тоже клевала носом, сомневаюсь, что написанное стоило потерянного лета. Лучше поспать, неизвестно, как этой ночью поведет себя мать.
Три минуты, ну, от силы пять минут кошмара в багровых тонах: все рушилось, отваливались куски, звуковая волна разрывала пространство, ─ проснулась в тишине. Странно, чем тише вокруг, тем громче во сне. Инесса тоже просыпалась по ночам, якобы от взрывов, будила нас, но ни шума машин, ни пьяных разборок на скамейке под окнами, даже собаки не лаяли. "Я же слышала, грохнуло рядом. Нет? Не может быть!"
Взрывы снились тихими ночами. Сон воспроизводил ожидаемые неприятности? Сколько раз я боялась опоздать на поезд, и снилось, что я опаздываю. А если предстояло пройтись по лабиринтам чиновничьих коридоров, во сне я искала и не находила выхода, путалась в лестницах, переходах, брела по кабинетам с безликими служащими, ─ горы бумаг и сильное желание выбраться на свободу. Филипп избавил меня, даже не напрягается, спокойно так складывает бумаги в папку и уходит. Его спокойствие передается мне и мамуле.
Они вернулись после заката, ─ солнце, как обычно при ясной погоде красочно впадало в море за горизонтом. Светлана рассказала и показала, как Инесса не удержалась от монолога по мотивам Чеховских пьес, рассказала, как в детстве воображала себя чайкой, хотя живых чаек в то время не видела, но любила носить белые одежды. Могла быть голубкой, голуби летали повсюду, нет, ей хотелось парить над морем, которого она тогда тоже не видела.
Я вспомнила из детства, что она любила прогуливаться у реки или пруда. Озера нам не попадались. Пруды были и даже много, одно отличалось от другого степенью мутности воды. Искусственный водоем не может быть чистым по определению, ─ из афоризмов Ярика.
Светлана готовила ужин, мамуля сидела в своей комнате, Филипп торопился чего-нибудь пожевать, чтобы ей уступить место, удалился со словами: "Надо собрать кое-какие бумаги, завтра встреча с коммунистами", Светлана заглянула к Инессе и нарочито громко спросила: "Как себя чувствует наша бабушка"? Я замерла, ожидая истерики Инессы, но услышала ее успокаивающий голос: "Ничего, деточка, все хорошо". Ей нравится и прекрасно, может, она согласится играть старушек? Пусть Филипп об этом думает.
Она нарядилась к ужину в легкий костюм с золотым отливом и сидела на кухне, наблюдая за хлопотами, а Светлана еще и успевала вспоминать, как наша актрисулечка там, на родине, выступила в местном клубе на празднике детства, на плече брошь с тарелку, богиня, древнегреческая, вся такая радужная и улыбается: смотрите, детки, какая я красивая. Вся такая блестящая на коричневом фоне. Потом возмущалась: кто вешает коричневый занавес, ведь туда дети приходят. А мы удивляемся, почему они какие-то не такие.
─ Где коричневый занавес? ─ На кухне появился Филипп.
─ Мы говорили про коричневые стены, ─ сказала Инесса.
─ Где стены? ─ испугалась Светлана.
─ Мы говорили про занавес, ─ вмешалась я.
─ Забыла! Как же так! Я теряю память и от этого страдаю. ─ Инесса почти рыдала.
─ Забывается ненужное, ─ успокоил Филипп.
Светлана оценила и ему первому поставила полную рюмку самогона, добавив ставшее фирменным блюдо с салом и солеными огурцами, стоило их везти издалека, если у нас уже свежие появились. Она подняла рюмку и обратилась к Инессе, я ждала тоста, но услышала совет:
─ Дорогая, у тебя столько нарядов, но нет украшений, я бы нашла какую-нибудь фотографию, да хоть из портретов, только уменьшенную, приделать веревку и повесить на шею, резко снизится шанс сломать шейку бедра. Аплодисменты! Будем здоровы!
Хотелось поправить, заменить шанс на вероятность, но мамуля улыбалась, и я решила не привлекать внимания к тексту.
─ Вы скажете, случай правит моей судьбой? Или так или не так, необязательность во всем. Скажу "да", скажу "нет", никто не заметит, как не замечу я. Я должна верить, что мое появление случайно? Могла быть - могла не быть? Решали мои родители, никчемный отец и несчастная мать. Значит, жизнь - пустяк? Ерунда? Зачем за нее держаться? Но ведь каждый боится: прилетит не прилетит.
─ Светлана, да ты философ, доросла, наконец. За Свету! ─ Филипп обнял ее и поцеловал. Инессе не понравилось, но она справилась, молодец, и заговорила о своем:
─ Небо такое нежно голубое, белые чайки, и ожидание опасности: долетит - не долетит. Но если летают птицы, будь спокойна, небо безопасно. Раньше мне снились страшные сны, будто я на краю пропасти, пытаюсь удержаться, хватаюсь за куст, за траву, но ветка ломается, трава отрывается, вот-вот упаду, но всегда вовремя просыпалась. Откуда бы ни ударило, падаешь всегда вниз, поэтому не стой над бездной, живее будешь.
─ А лучше стоять на краю могилки, самообслуживание, ─ нервно хихикнула Светлана.
─ Истерическая суета, сама себя пугаешь, тревожная ты наша. Раз приехала, значит, так надо было. Уважай свое решение.
Светлана удивленно посмотрела на Инессу, та обычно говорила невпопад. Аплодисменты великой и несравненной!
─Жизнь ведет к смерти, и с этого пути не сойти, но можно облегчить страдания заботой. ─ Что-то новое, неужели подружка дожила до мудрости? ─ У меня была строгая мать, у нее тяжелая рука, но справедливая. ─ Светлана смахнула слезу ─ Она вечерами подрабатывала уборщицей в магазине. Говорила, раньше была брезгливой, но теперь научилась получать удовольствие через выгоду. Наверное, потому что работала бухгалтером, умела считать деньги. Она и вам прислуживала, и ничего в этом зазорного.
Инесса устала, опустила голову, закрыла глаза. Филипп повел ее спать. Актриса не могла уйти без последнего слова, остановилась на пороге кухни и, держась за голову, улыбнулась Светлане: "Деточка, ты мне как родная, перед лицом опасности мы должны сплотиться".
Я уступила свой диван гостье, сама легла на пол, ничего страшного, в жару лучше спать так. Она спросила сонным голосом: "Что, опять намечается моно-спектакль Инессы Соливан? Не пора ли ей на пенсию?" и сразу уснула, похрапывая.
Хотелось знать, на какой срок она приехала, для нас, чем дольше, тем лучше. В прошлом году, когда она собиралась приехать, но так и не решилась, намекала на везение, как приятно, когда судьба тебе благоволит. Слово привязалось, Светлана повторяла его, пока самой не надоело. Под везением она понимает непредвиденный доход. Может, кошелек с деньгами нашла, или наследство свалилось после смерти родственника. Экономическая составляющая ее представления о счастье уже давно нами не обсуждается. Но она, как и все мы, имеет право на слабости, страх не входит в их число, надеюсь на это. Но сейчас что-то ее сильно напугало, она тревожно смотрела вдаль, вдруг ее накрыл столб дыма, кто-то заговорил голосом из телевизора: "Никто не пострадал, один убитый у кассы в магазине осколком в грудь. Семьсот человек обратились за медпомощью, всех выписали. Повреждено 60 домов. Взрывы снарядов от окурков, на снимках из космоса весь аэродром в дыму. США и Украина отнекиваются, значит, это Англия, больше некому".
Комната освещается блуждающими огнями, вспышки ламп, то красная, то синяя, то зеленая. И зеркала, в них отражаются затылки и спины: знакомая, незнакомая, на кого-то похожая, удивительно, как выразительны спины. Вспыхивает красный, женщина с растрепанными волосами, лицо постепенно белеет, свет все ярче. Разные лица, но там, где должна быть я - темно.
"Запретительный ─ разрешительный ─ запретительный". ─ Мать говорит в полный голос, четкая речь в одной тональности под однообразную дробь. Рядом с ней Филипп с барабаном. Зачем ему из матери делать робота?
Мы на кухне, запах кофе, матери нельзя, она сильно возбуждается. Я показываю на чашку, Филипп пожимает плечами. Мать говорит, что не робот, барабанная дробь, пауза, за окном грохнуло, отозвалось стеклянным звоном. И стало тихо до утра.