Завыла сирена, как всегда неожиданно. Через мгновение что-то зазвенело, под окнами грохнуло, сердце отозвалось частыми ударами. Стекла на месте, не рассыпались на осколки, у подъезда урчал мотор, кто-то из соседей отъехал от дома. Я бы запретила любые шумы во время тревоги.
На пороге стояла соседка, я не заметила, когда она ушла.
─ Что не открывала? Я сосисок Инессе купила.
С матерью она обращается как с ребенком, называет ласково Нэссечкой, Нэссюлей, со мной только по имени Инессой. Когда мы впервые приехали с Филиппом и познакомились, она высказалась: "Чудно, тебе она мать, Филиппу теща, а вы называете ее по имени". ─ "Отца я тоже с детства называла Андреем". ─ "В ваших кругах принято, я много читала про актрис. ─ Она поджала губы, выражая неодобрение и желание продолжить тему. Но интереса я не проявила.
─ Куда это твой Филипп поехал? Вроде не работает, ─ спросила она, ставя на газ кастрюлю с водой.
─ Нет, отчего же, он импрессарио, если хотите, куратор, волонтер, серьезная организация обещала устроить выступление Инессы.
─ Надо же, работу ищет, давно пора. ─ Она выразительно посмотрела на холодильник. ─ Ты бы ему почаще напоминала.
─ Не лезу, мужчина пусть решает сам.
─ Знаю, проходила, но одной жить лучше. К концу муж стал как ребенок. ─ Соседка выложила готовые сосиски на тарелку, но к Инессе не спешила, села рядом, захотелось поговорить, мужа повспоминать. Но я ошиблась. ─ В храм не ходите. Что так? Грехи надо замаливать, а как по-другому. У моей знакомой сын воюет, я молюсь за него.
─ Зятя не берут?
─ Пока нет. ─ Она, шепча, перекрестилась.
В такие моменты я завидую верующим, им легче, они могут утешиться.
Ярик был верующим, но об этом я узнала после его смерти, когда прочитала завещание. Он не демонстрировал веру. Что еще скрывал? Постичь его невозможно, ибо постигает равный равного или разумный неразумного, где тут я?
Соседка нарезала хлеб, делала бутерброды, сверху посыпая свежей петрушкой, и говорила на тему: "Если бога нет, то все позволено". Достоевского не читала, читателем был ее отец, но он умер. Она любит смотреть кино по телевизору, безальтернативное знание, иногда пересказывает, неплохая память. Слежу за тем, чтобы при Инессе никаких страшных историй.
─ Ты, ладно, еще молодая, но Инессе надо в храм ходить.
Я молчала, и она перескочила на бытовую тему: цены растут, зарплата зятя не выросла, дочь скупает все подряд, лишь бы блестело и бантик сбоку, внуки выпрашивают конфеты, им тоже ни в чем не отказывают.
─ Раз конфеты, значит, держатся пока.
─ Ой, как много злых людей! Ой, грешат! ─ не выдержала она и перескочила с экономики опять на проблемы духовности. ─ Раньше июнь был теплым, а теперь то дожди, то засуха, то одно, то другое, в старину такого не было, а все потому что грешат люди.
─ Плохая погода как наказание?
Доказать ей, что есть другие причины плохой погоды, я не взялась, гуманитарное образование. Все же попыталась втолковать, что напасти бывают объективными и не связанными ни с поступками, ни с мыслями. В результате обе пришли к выводу, что в росте цен виновны конкретные люди, их много, и они сплочены. Остается ждать кару небесную, тогда все наладится.
Мы дружно жевали бутерброды, запивая чаем, она не забывала поучать меня, крутясь в триаде: грех - раскаяние - прощение. Все люди грешны, покайся, и бог простит. Если не каяться, то накажет. Как? Страшно: сотрет из памяти.
─ То есть грешных и не раскаявшихся не останется, даже в памяти не сохранятся? В конце остаются безгрешные? И сколько ждать? Может, уже где-то наступил рай? Земля большая, где-то же есть счастливые люди. Где-то же есть на земле райские кущи, там живут святые. Или я чего-то недопонимаю?
Соседка закашлялась, махнув рукой, глотнула чая.
─ Ты так больше не шути. Рая на земле не бывает, мы все грешные, все знают, а ты не знаешь.
─ Просто забыла, не в теме, думаю о другом.
─ О боге думай, и он тебя простит.
─ За грехи наказывают, это я поняла, а потом прощают. Значит, я становлюсь безгрешной. Но вот забвение смущает, как-то не по себе. На что только ни идет человечество, лишь бы не кануть в вечности. Гордыня, но без нее ничего бы не было, кому надо просто так создавать памятник, тем более нерукотворный. Гордыня ─ двигатель прогресса.
Ей надоели мои умные речи, и она, забрав сосиски, ушла к Инессе.
─ Ты где? ─ услышала я ее голос. ─ Ой, напугала, зачем в шкаф залезла?
Шкаф в стиле барокко, сопровождает нас по всей стране, Филипп хотел его продать, но решил оставить. Мы к нему привыкли, сроднились, может, пригодится для пьесы "Вишневый сад". У Чехова был книжный шкаф. До переезда в нашем тоже хранились книги, но мы их выбросили.
Шкаф из красного дерева, темно-коричневый с серыми пятнами старости, вместительный под потолок, сверху нависает козырек в виде демона, соседка считает, что это черт. Внизу ящики с двойным дном и ручками в форме драконов. Второе дно открывается как деревянный пенал, с таким я ходила в школу. До сих пор хранятся альбомы с фотографиями, много университетских: дед Игнат в окружении студентов. Филипп долго рассматривал и решил, что Игнат и лопата в его руках на субботнике выглядят синкретично. Мы и не скрывали, что дедушка деревенский, хорошо учился, кто-то из знакомых поступил в московский университет и перетянул его туда же.
Шкаф перенесли в профессорскую квартиру позже, одно время он стоял у Ярика. Мы со Светкой, две дуры седьмого класса, любили забираться внутрь, пахло приятно лавандой, закрывали плотно дверцы и в кромешной тьме пугали друг друга синей рукой. Кривые длинные пальцы с черными ногтями тянутся к горлу, касаются, горло сжимается, страшно до жути, мы с воплями выскакивали. Следом выпадали стопки книг. Ярик смеялся, чувствовалось, что тоже непрочь к нам присоединиться.
Сейчас шкаф полупустой, на плечиках висит одежда, и стоит табурет для Инессы, чтобы в плохую погоду закрыться, дверцы такие плотные, что нет щелей. Зачем? Попробуйте сами: после того, как посидишь в кромешной темноте, все кажется таким ярким, таким восхитительным. Ни я, ни Филипп ни разу не попробовали.
Слышу голос соседки:
─ Вылезай, я сосиски принесла.
─ Ой, колбаски, как вкусно!
─ Ешь помаленьку, не запихивай все сразу.
Инесса жевала и невнятно говорила, наконец, прожевала, и я услышала:
─ Я ведь не только ем, но еще и думаю. Диоген залезал в бочку, а я в шкаф.
─ И что ты надумала?
─ Реальны лишь два феномена: предметный мир комнаты и движение стрелок на часах, предметный и событийный миры. Они не совпадают: если ничего не происходит, часы не останавливаются, хотя мне кажется, что время остановилось. Мир воспринимается нашими чувствами, но только если что-то происходит. Предметы и события надо соединить, чтобы постичь себя. Иначе говоря, Я Инессы вытекает из двух феноменов, на языке классической философии, из пространства и времени, которые перевоплощаются в категории формы и содержания. Их постоянство в единстве и есть я, Инесса. Неповторимая.
─ Какая ты умная, Нэсси, но я не поняла, зачем лезть в шкаф.
─ О, я тебе сейчас продемонстрирую, как я ошибалась, считая, что пространство комнаты неизменно. Смотри внимательно. Что ты видишь?
─ Мужчина, немолодой, волосатый, нет, это парик, такой огромный, носили до революции. Твой родственник: лицо длинное, смотрит в упор и губы как у тебя. Дед?
─ Прадед. А теперь забирайся в шкаф и там немного посиди. Не бойся, я буду рядом.
─ Это не он. Ты заменила, тот смотрел на меня, а этот в другую сторону.
─ Вы ошибаетесь, Зинаида Прокопьевна, я ничего не трогала.
─ Как это ошибаюсь? Он что, сам голову повернул? ─ Голос соседки дрожал. ─ Портреты живыми не бывают, только в кино.
─ Я тоже так думала, пока он не заговорил.
─ И что сказал?
Вмешаться? Соседку жалко, ведь у нее давление и сердце не в порядке. Но хотелось дослушать.
─ Многое предсказал: очень скоро вернемся в прошлое, потому что круг завершился. Закон отрицания отрицания, слышала о таком? Крутимся в колесе, выскочить не получится ни у кого.
Философия прошла мимо сознания соседки, она спросила:
─ Он, в самом деле, живой?
─ Дух в телесной оболочке, живой или нет, это виртуальный мир, он есть, и этим все сказано.
─ Я пошла, дочка ждет, а ты бутербродики скушай, пока сосиски не заветрились, вон какая тощая, тебе надо поправляться, нельзя голодать.
Соседка выскочила из комнаты, увидела меня и стала жаловаться:
─ Зачем она так? Я же видела, первый был в лохматом парике как две головы, а второй лупоглазый, побелее, с кудряшками, в окно смотрит. Она, что, духов вызывает?
Я попыталась ее успокоить, Инесса шутит, развлекается, ведь она актриса. У нее сохранились однотипные портреты философов, дедушка, когда уходил на пенсию, он заведовал кафедрой, принес из университета. Но соседка меня не слушала, взгляд ее блуждал над моей головой.
─ Пусть придет священник и освятит комнату, там нечистая сила. ─ Все же поверила, Инесса знала, над кем шутить. Посеяла сомнение, но не в ту голову.
Добрая женщина, угостила пирожными и сосисками, а Инесса обошлась с ней по-свински.
Инесса сидела за шкафом в круге света от торшера и смотрела на портрет. Помнится, с утра был Гегель в темном парике, художник особо постарался изобразить кудри, увеличивая, но не возвеличивая голову. Скептическое выражение подтверждает, философ понимает, мода ужасна, но форма преходяща. Сейчас о чем-то глубоко задумался Кант, с завитым париком и жабо на груди напоминал Моцарта.
Мать обернулась, кивнула мне и заговорила вполголоса:
─ Глаза ─ зеркало души, я вглядываюсь в них, отражаю чужую душу, что-то во мне меняется, отрывается или прибавляется, чужая душа отражает мою, что-то в ней меняется, из пустого в порожнее, попадание в дурную бесконечность, где все отражается во всем, меняя по отдельности и в целом, ─ равно попаданию в безумный мир. Человек сходит с ума от неустойчивости, неважно, где, внутри или вовне.
─ Соседку зря напугала, она нам помогает.
─ Глупая женщина, надоела. Где Филипп? Я кофе хочу.