Глубокие холодные озера с водой темного хрусталя. Громадные замшелые валуны окружающие их, одного цвета с хмурым небом, затянутым с востока низкими тучами. Болотистые перелески, как кладбища, где обелисками из земли торчат давно мертвые, высокие, обгоревшие стволы сосен. Кочки, поросшие густой, мягкой как подшерсток, травой. Звериные тропы, темными трещинками на равнине топей, разбивающейся о неприступную стену соснового леса. Толстые стволы деревьев, врытые в землю притяжением. Теплый шелест ковра сухих иголок под ногами. Неожиданно сосны расступаются и открывают бескрайнюю гладь моря в рамке из серых рубленых скал, о которые веками с яростью бьется неистовый прибой. Вечная война. Песчаный берег, выглаженный мелкими волнами, добегающими до суши сквозь нагромождения огромных камней, торчащих из моря как обломанные зубы. Здесь солнце уже вышло из-за туч, но оно не греет, а холодный ветер валит с ног, стоит лишь выйти на открытое место или подняться повыше, обратно. Назад. Каждый, кто попадет сюда - оглохнет и ослепнет. Ничего, кроме леса, моря, скал, и невзрачных кривых деревьев, прячущихся в расщелинах. Шипение прибоя и шепот ветра в кронах сосен. Движущаяся картинка на стене, навеки запертая в раковину восприятия. Редкие, не различимые в пятнистом лунном свете звери осмеливаются подойти сюда. Но их смелости не хватает, и только желтые глаза иногда сверкают меж деревьев. Здесь пусто.
По скалам подняться невозможно. Даже если какой-нибудь смельчак рискнет это сделать, путь ему преградят змеящиеся по утесам широкие витки прочной колючей проволоки. Тропа, выводящая из ущелья, упирается в высокую толстую стену с теми же бесконечными нержавеющими витками по верхнему краю. Сюда невозможно попасть и отсюда невозможно выбраться. Да никто не cделал бы этого. Это место покинуто, отринуто людьми.
Зона Отчуждения.
...
Гигантские волны дробятся о камни, отражаются от скал, накладываются друг на друга и, в конце концов, накатывают на берег. Наблюдая, я часто вспоминаю рассказы о том, как человек искажает и убивает все вокруг себя, отгораживаясь высокими стенами с крупными кольцами колючей нержавеющей проволоки, венчающими венец эволюции извечной терновой короной.
В море живет рыба, но здесь её нет. На скалах гнездятся чайки, заполняющие воздух криками и хлопаньем крыльев, но скалы пусты. Под гордыми стволами корабельных сосен ветвятся бесконечные пищевые цепочки животных, но необитаемы лесные тропы, не остаются на них больше влажными пятнами следы звериных лап. И деревья качают ветвями, вечно оплакивая своих братьев, чью плоть рвало и дробило вырванное из земли железо, заточенное и насаженное на длинные рукояти.
...
По ночам в глубине скалы что-то стучит, хлопают от сквозняков еще не рассыпавшиеся прахом двери, гудят, кружась от вечного ветра, гигантские ржавые вентиляторы. Там еще слишком много от людей. Я не хожу вглубь. Металлическая мебель, намертво прикрученная к полу, истлевшая одежда, позеленевшие от старости и морской соли кости, черные надписи на стенах. Воздух этого места обволакивает тебя липким удушливым облаком, пытаясь просочиться внутрь сквозь нос уши рот и добраться до сердца. Само место это, покинутое людьми, льнет к теплу тела, не выпускает, стоит лишь зайти чуть подальше. И бесконечным ветрам, пришедшим со снежных равнин и от пряных морей юга, неутомимым сыновьям Эона, никогда не развеять эту мерзость, оставленную ранами, страхом и кровью давней забытой войны.
Бункер выходит на поверхность уродливыми наростами дотов. Многие разворочены прямыми попаданиями артиллерийских снарядов, некоторые целы, или почти целы и, по-прежнему, смотрят на синюю гладь моря сквозь забитые песком стволы пушек и щерятся разбитыми ртами смотровых щелей. Здесь особенно чувствуется чуждость людей.
...
Части потолка нет, и ветер приносит соленые морские брызги, капли дождя и осыпавшуюся хвою с гребня скалы, нависающей над бессмысленными слоями бетона и стальных прутьев, защищающих человека от человека. Хвоя колет босые ноги, солнце нещадно выжигает светом глаза, прорываясь сквозь сомкнутые сном веки. От небольшой площадки перед пустым дверным проемом, по уступам, огибая скалу, идет широкая тропа вглубь ущелья. От неё - тропинка к верхним выходам бункера и, вырубленная в камне, лестница вниз, которая ступенями тонет в мокром песке отмели. Волны зажали тонны песка в угол скалы, и годами шлифовали его, превратив в идеально ровный пляж, усеянный, как и остальное побережье, валунами.
Чуть сбоку от моего жилища скала выдается в море широким каменным языком утеса, на который ветер и время нанесли толстый слой почвы и песка. Кто-то из бывших обитателей бункера посадил сюда деревья и позволил им вырасти ровными и красивыми, не в пример стелющимся по скалам кривым стволам карликовых сосен и берез. Кое-где сохранились остатки лавочек. Сквер среди огромной машины смерти. Оазис спокойствия, нагло выставленный на обзор врагам и волнам, которые с шумом разбиваются о его основание, обдавая его край морскими брызгами. Тут, среди деревьев или сидя на краю, я провожу большую часть времени. Там-то я и увидел её.
Она сидела на ступеньках лестницы и напевала какой-то мотив из тех, что безумно знаком, но ты его никогда не узнаешь. Я еще не заметил её, но, услышав голос, сразу спрятался за шероховатым стволом дерева и затих. Я раздумывал, что делать дальше, как песня прервалась. Я выглянул из-за укрытия и, точно в этот момент, она повернулась. Наши взгляды встретились.
Вздрогнув, я немедленно вернулся за дерево, вжался в него спиной, затаил дыхание и закрыл глаза, будто это помогло бы мне спрятаться. Когда я их открыл, на меня смотрела она. Легкие перестали работать. Я пытался вдохнуть или выдохнуть, легкие жгло огнем, а она все смотрела. Вглубь.
Радужка её глаз настолько темна, что сливается со зрачком. Есть еще что-то, что проникает внутрь того, что зовется, наверно, душойи бесстыдно копается внутри, обшаривая каждыйзабытый или потаенный угол.
- Доброе утро. - Она улыбнулась уголками губ. Воздух ворвался в мои легкие, мгновенно закружилась голова. Я сразу же отвел взгляд, уставившись на её босые ноги с аккуратными пальцами и тонкими щиколотками. Заметив это, она отступила на шаг, продолжая улыбаться. Ростом она с меня, руки перебинтованы мягкой тканью в несколько слоев. Сквозь бинты кое-где проступали свежие и, уже высохшие, побуревшие пятна крови...
Я понял, что уже минуту откровенно рассматриваю её, смутившись, уставился себе под ноги и невнятно ответил
- Да.
Её лицо будто осветилось изнутри
- Это ведь так много!
- Н-наверно, - найдя универсальный ответ, не требующий мысленной работы, я медленно отступал, пытаясь унять панику, вызванную её появлением.
- Что ты тут делаешь? - Она отвернулась неспешно подошла к лестнице.
- ... Я храню память. - Я, непроизвольно, подвинулся вслед за ней.
Она остановилась на ступеньке, и, закрыв глаза, ловила лицом легкий утренний бриз, все так же чуть улыбаясь. Наконец, мне удалось рассмотреть ее, целиком.
Она красива, как красива женщина, которую ты знаешь давно, и на её изученную до малейших черт внешность накладывается её личность, характер, привычки, манера поведения. Все в ней до боли знакомо, даже взгляд.
Она спускается. В момент, когда её маленькая нога делает первый шаг,и первый след нарушает выглаженную волнами поверхность пляжа, время замедляется, и я вижу, как мокрый песок медленно проседает, расступается, и проступает между пальцами. Она тоже чувствует это. Взгляд, брошенный на меня, и - второй шаг, медленней и аккуратней. Оставив за собой цепочку следов до границы волн, она поворачивается и внимательно рассматривает окружающий её пейзаж.
- Мне нравится здесь.
- Здесь был город.
- Был? - Она вопросительно подняла бровь.
- Здесь стало опасно. Все ушли. Или умерли.
- Много их было?
- Много. Там, - я показал вглубь ущелья, - стена. Часть её сложена из каменных блоков. На каждом выбито имя. Каждый такой кирпич - память о человеке. ... А я жив, потому что никому не нужен. Только мертвым. Я храню память.
Она поднялась по лестнице обратно. Подошла ко мне почти вплотную. Я, уже немного расслабившийся, мягко отошел на несколько шагов.
- Камни хранишь, что ли?
- Камень - символ. Часть памяти. Важная. - Я чувствовал себя глупо и неловко от того, что я начал оправдываться.
- Целая стена с именами... Много имен. - Нараспев произнесла она, обходя меня,
Потом задумчиво двинулась туда, где между деревьев виднелась сделанная из коряг, ржавого металлолома и витков колючей проволоки ограда кладбища.
Могил мало. Каждую покрывает тяжелая, грубо отшлифованная, плоская известняковая плита. На плите, со стороны головы - прямоугольный кусок гранита - надгробие. Надгробия очень аккуратные, с бортиками, небольшим орнаментом, и на каждом из них - имя и коротенькая эпитафия. Первые надписи у меня вышли криво, поэтому я решил переделать два камня. Обтесанные и даже частично обработанные заготовки лежат на вытащенном из бункера деревянном верстаке вместе со старыми инструментами каменщика.
Между могил растут посаженные мной тоненькие деревца.
- А это?
- Это те, кого я хоронил сам.
- По-знакомству, вроде как... - Она иронично усмехнулась.
Это опять выбило меня из равновесия, правда, в другую сторону. Я начал злиться.
- Тебе надо уйти отсюда. Здесь опасно.
- Это ведь из-за тебя... - она опять взглянула на меня, но на этот раз я выдержал.
- Уходи. Мне надо работать. - Я прошел к верстаку, стряхнул с него каменную крошку, водрузил набок незаконченное надгробие и принялся мелким резаком выравнивать орнамент. Я старался, чтобы работа, как обычно захватила меня, но в голове была совершенная путаница. То и дело, я отвлекался и оглядывался.
Она ходила между могил, рассматривала плиты, надгробья, читала высеченные мной надписи, водя тонкими пальцами по поверхности. У меня сжималось сердце, когда она прикасалась или просто внимательно смотрела на камни. Наконец, я не вытерпел, вскочил и подошел к ней.
- Сказал же, уходи. Или ты тоже хочешь лежать тут, и чтобы это незаконченное надгробие стало твоим?
Она с вызовом подняла глаза.
- Я не могу уйти. Здесь вокруг стена, колючая проволока и болота. Отсюда никто не должен выходить, и попадать сюда тоже никто не должен.
Я смотрел на море, молчал. Она подвинулась так, чтобы заслонить мне обзор.
- Почему ты все не исправишь?
- Исправить? Как?.. Вернуть людей?.. Заново построить город?.. Это мертвое место. Большое кладбище. Тут нет жизни.
- Здесь есть ты. Здесь есть я. И я точно не уйду. Жизнь всегда возвращается туда, откуда ушла. Здесь есть память, которую ты хранишь. А значит вместе с тобой много людей. А город - это всего лишь символ, как и камни.
- Город, это чудовище! И люди, которых он порождает - тоже чудовища. Каждый в своей пещере и по-своему. Когда количество перерастает в качество, город собирает из каждого по чуть-чуть и порождает абсолютное чудовище. И тогда остальным надо бежать.
Я чувствовал себя так, будто этими словами забиваю в её нежную кожу громадные гвозди. Она поежилась, поправила повязки на руках. Отвернулась и медленно пошла к скале. Налетел легкий холодный шквал. Её тонкую рубашку трепало как парус, шея и плечи покрылись гусиной кожей. Я вернулся к работе. На этот раз мне ничего не мешало.
...
Погода порядочно испортилась, и я решил вернуться в бункер. Волны захлестывали маленький пляж, на котором она, промокшая, с посиневшими от холодной воды губами, ползая на коленях, выстраивала башни замка. От волн песчаный город спасала достаточно высокая и крепкая стена из того же мокрого песка.
Вода постепенно размывала построенное. Стены не стоят долго, если их не чинить.
- Это бессмысленно. Твой город не простоит и ночи. Море беспощадно.
- Может и нет. А может и простоит. - Она отвлеклась от строительства и пошла к лестнице, вытирая лицо.
Из разорванного ворота рубашки виднелись её тонкие ключицы с каплями воды, собравшейся в ямочках. Волосы намокли и от этого стали еще чернее. Они змеились по плечам, рукам и телу яркими непроницаемыми тенями на бледной коже и белизне рубашки. В ресницах застряли крупинки соли и песка. Руки её тоже в песке, и бинты, с расплывшимися от воды и соли кровавыми пятнами, тоже.
- Если не давать ему рушиться, то простоит. Так со всем, что ты создаешь. Может, поможешь мне? Вместе точно получится.
- Я не занимаюсь бессмысленной работой.
- А камни?
- Камни - это память. Камни это символ. Без памяти я не буду существовать.
- Чтобы помнить, не нужны символы. И тем более не надо тратить время на их бесконечное совершенствование.
- Память отличается от знания о существовании. Память имеет воплощение в действиях человека. Я не даю рушиться воспоминаниям, работая с камнями. Это все что я могу для тех, о ком помню...
Она поднялась, подошла ко мне вплотную, почти касаясь ко всем телом. Я чувствовал на лице её дыхание. Её взгляд опять тянул меня на дно.
- Это память о других. А ты? Ты существуешь? Существовал?.. Ты, когда-нибудь, создавал что-нибудь для себя? Что-нибудь такое же важное как память... - Она схватила меня за руки.
Будто множество шипов, впились в мою кожу там, где она коснулась меня. Я испугался, оттолкнул её руки и сам отскочил назад, споткнувшись и упав на камень. По её повязкам расплывались свежие кровавые пятна.
Я перевел взгляд на свои окровавленные ладони. Кожа действительно исколота. Поднял взгляд на неё. Темными бриллиантами, отражая и преломляя холодный солнечный свет, в уголках её глаз стояли слезы. В другое время я бы засмотрелся.
- Кто я такой, чтобы создавать что-нибудь для себя?! Я виновен. Я наказан. Я умер. Но я не могу позволить умереть Памяти. И я существую, чтобы жила она. - Я отвернулся и пошел к входу в бункер. Пусть строит свой город. Мне ничего не надо. Я мертв.
Темнота вокруг напоминает мне её глаза. Я засыпаю.
...
Утро на удивление теплое, но ветреное. Прибой снова и снова идет на штурм. В такую погоду самое приятное занятие - сидеть на обрыве, смотреть на ряды бесконечных белых барашек на гребнях волн и щурится на солнце. Но я никогда не отвлекаюсь. Я иду через дальний выход бункера, чтобы выйти сразу к Стене. Настало время её проверить.
В одной из комнат, заставленных сохранившимися еще кроватями, спит она, закутавшись в обрывки одеял. Услышав шаги, она просыпается, открывает глаза. Мне хочется остановиться и смотреть на то, как она лежит, на разбросанные по подушке волосы, на её нежную сонную беззащитность. Я прохожу мимо.
...
Стена очень старая. Кое-где она развалилась от высокой влажности, разъедающей старый цемент. Прорехи заложены каменными серыми кирпичами. Тот участок, который был воротами, весь собран из этих кирпичей.
Там где камни не покрыты тонким слоем грубой штукатурки, стена испещрена именами.
Я замечаю неладное еще издалека. Подойдя ближе, я, с ужасом, различаю разобранную кладку, вытащенные кирпичи, разбросанные вокруг, и дыру в стене, такую, что сам, не наклонившись, прошел бы сквозь. Обрезанные витки колючей проволоки свисают до земли как декоративный плющ. Мне кажется какое-то движение в кустарнике между стволов деревьев за стеной. Я пугаюсь и спешно собираю кирпичи, как попало закладывая ими прореху. Я отбиваю пальцы, роняю камень на ноги. Кирпичей не хватает. Я вскакиваю и со всех ног несусь на отмель.
На берегу стоит город. Песчаные башни укреплены серыми кирпичами, внутри стоят деревья из выброшенных морем коряг, обмотанных колючей проволокой. Волны лишь разбиваются о несколько крупных камней, передвинутых к городу, и глухо бьются о черные плиты в основании зданий. Волосы на моей голове встают дыбом, колени подгибаются, когда я узнаю эти тяжелые гранитные плиты. Глаза предательски щиплет, и слезы чертят по грязным щекам широкие влажные дорожки. Где-то в груди образуется тяжелая сосущая пустота, что заставляет зажмуриваться, сжиматься до мышечных спазмов и выпускает из легких только судорожные всхлипы.
Я бросаюсь и начинаю яростно раскапывать песок. Потом вцепляюсь в угол одного из так долго совершенствуемых мной надгробий и пытаюсь его вытащить. Мокрые пальцы соскальзывают, и я начинаю отбрасывать песок, наваленный сверху, и кирпичи. Я выламаю корягу, символизирующую дерево, режусь о проволоку. Морская соль принимается за раны. Я режу и прокалываю руки о проволоку еще несколько раз - некоторые кирпичи смотаны ей. Наконец я вытаскиваю надгробье и еще больше заливаюсь слезами, прижав его к груди.
По тропе к кладбищу, бросив на меня тяжелый взгляд, проходит она. Её руки в крови, бинты размотаны и волочатся длинным грязным шлейфом по песку и земле. Я бегу к лестнице, крепко сжимая тяжелый неудобный камень. Теперь у меня его никто не отнимет. Начинается шторм.
Слезы застилают глаза, я запинаюсь о корни деревьев, но бегу к её расплывчатой фигуре, окруженной черным ореолом волос, и кричу, брызгаясь слюной и добравшимися до губ слезами.
- Кто ты такая? Кто ты такая, чтобы отбирать у меня мою память и пускать её на основания своих городов? Почему ты еще здесь? Почему ты не ушла, как все те, кто бежал отсюда? Как все те, кто оставил меня. Как те, кто обнес стеной это место, вычеркнул его из никчемной человеческой жизни. Уходи немедленно или, клянусь, на следующем камне будет вырезано твое имя!
Я потрясаю тяжелым надгробием, прихрамывая иду к ней, извергая проклятия. Налетает первый шквал.
Она, молча, идет к краю утеса. Ветер вцепляется в её волосы и расправляет их длинным трепещущимся шлейфом за её тонкой фигурой. Я подхожу ближе к ограде кладбища и прерываюсь на полуслове. Ужас сжимает холодными пальцами горло и сердце. Пустота превращается в черную дыру, мгновенно сжирающую все мысли в моей голове, весь бушующий во мне гнев.
С могил стащены почти все плиты. Половина могил представляет собой ямы, окруженные варварски вывороченными пластами земли и кучами песка. Орудием преступления в землю воткнута ржавая, источенная лопата. Я делаю шаг ближе. Могилы пусты.
- Они пусты. - Она поворачивается ко мне. Глаза сверкают страшным черным льдом.
Рубашка и лицо вымазаны грязью и кровью. Руки и пальцы в синяках и ссадинах от перетаскивания тяжеленных камней. Повязки порвались и сползли, открыв обвитую вокруг рук колючую проволоку, плотно засевшую шипами в нежной коже. Куски проволоки агрессивно топорщатся в стороны. Но самое страшное сейчас это её взгляд. Он уничтожает меня, превращает меня в камень, в песок, в прах, в ничто.
- Могилы пустые. В них никого никогда не было. - Её голос гремит громом, возвещающим бурю. - Здесь никого не было, пока Ты не пришел сюда. Ты сам убежал от людей, поджав хвост. Как можно дальше, чтобы никто никогда не нашел тебя. Ты сам выстроил стену из камней с именами. Ты придумал и поверил в то, что люди прогнали тебя, исключили из своих жизней. Ты поверил в свою опасность, в свою исключительность, в то чего у тебя никогда не было среди людей. Вместо живых людей окружавших тебя, ты создал монолиты. Мертвые камни, наполненные только твоими воспоминаниями и представлениями о людях. Полуправдивыми переживаниями, заканчивающимися вымышленными смертями. Все ли эти люди существовали? Многие из них жили только в твоем мире, вместе с воображаемым тобой. И этот мир, как и все остальное не выдержал окружающей правды. И ты, не способный даже сохранить свой придуманный мир от реальности, бежал, пожав хвост. Ты жалок.
Её слова обрушиваются на меня реальностью. Похороненное, оставленное за стенами Зоны, врывается в меня, наполняя сознанием собственной ничтожности. Но оно приносит мне еще одно забытое умение - выплескивать собственную ничтожность на других.
Распрямляюсь. По-прежнему сжимаю в руках надгробие.
- Это Мой не существующий мир. Это Моя придуманная жизнь. Тебя здесь не было до этих пор, и я могу вышвырнуть тебя отсюда одной лишь мыслью. Ты можешь разрушить стену, разграбить могилы, сломать надгробия, но тебе никогда не перейти границы в моем сознании. А теперь скажи мне - что ты тут делаешь?
Мне показалось, что её лицо стало еще бледнее. Лед в глазах начал подтаивать. Реальность принесла мне и вспышку осознания происходящего. Ветер внезапно стих.
- Ты давно тут. - Я опять чувствовал гвозди в своих словах. - С тех самых времен, как отсюда ушли люди. Они ушли от тебя. Они бежали от тебя и отгородились стеной от тебя. Твой взгляд несет страх, а прикосновения боль. Твои слова и твои действия ломают людям хребты.
- Я говорю всего лишь то, что вижу. Никто не выносит правду.
Недалеко от берега медленно поднимается огромная приливная волна и несется сюда, к утесу.
- Правда! Человек всю жизнь бежит от правды, принимая только ту, которая ему удобна или навязана. Люди верят в волшебство, в победу добра, в собственную значимость. Люди верили бы в то, что Земля плоская, а мыши рождаются из тряпок, если бы их не столкнули носом с реальностью, придумав астрономию и биологию. Чем меньше правды в жизни человека, тем проще ему живется, поэтому каждый проводит часть жизни в очерчивании границ и строительстве заборов своих зон отчуждения, вытесывании своих надгробных камней... Иногда люди собираются вместе и строят гигантские стены и огромные склепы.
Правда! Но она губит и тебя. Свобода, счастье, справедливость и сострадание тоже большой обман - большой забор, окружающий естественный отбор и жестокость окружающего мира.
Волна приближается. Я охрип. Я отвык говорить, но я продолжаю.
- К тебе будет стремиться каждый. Но у тебя нет своего мирка - никто не останется с тобой, если его нет рядом в данный момент. Если он ушел в себя.
Люди, которые жили здесь, сами вытесывали себе камни, сами писали на них свое имя и приносили тебе, чтобы остаться с тобой. Я нашел много этих серых кирпичей в бункере. Для тебя они были лишь кусками известняка. И если кто-то посмеет высечь твое имя - ты со своей беспощадной, хлещущей правдой рушишь стены и топчешь могилы, впуская в проломы беспощадную реальность в которой существуют только такие как ты. И это твоя Зона Отчуждения. Я жалок, но мне жаль тебя...
В этот момент гигантская волна столкнулась с утесом. Скала, содрогаясь, швыряет нас друг на друга и на деревья, чьи ветки хлещут и режут. Колючая проволока распарывает мне кожу на лице и груди. Потом нас с силой бьет оземь и все стихает.
Я, с трудом, встаю. Она тоже поднимается и идет к краю утеса, под которым спрятался пляж с построенным городом. Она смотрит вниз и поворачивается. Черный лед начал таять.
- Город цел.
Тоже подхожу и смотрю вниз. Узорчатые песчаные башенки смыты, но основа из камней стоит, разве что чуть-чуть расползшись из-за вытащенного мной. Я нахожу глазами этот камень и иду к нему.
- Город цел. Он выдержал. Наш город выдержал. - Её глаза наполнены слезами.
- Это твой город, ты его строила - Утихший ветер поднимается вновь, прижимая мокрую холодную одежду к телу, пробирая до костей. Я поднимаю камень.
- Если бы не твои камни, он не выстоял бы. Это наш город. Я ждала тебя. Это твой придуманный мир. Но это и мой мир тоже. Чувствуешь?
Я молчу. Внутри пусто и глухо. Только глубокие трещины рвут стены.
Она идет ко мне, ветер дергает её за одежду, срывает с её теплых глаз слезы. Она, плача от боли, срывает с рук витки колючей проволоки, открывая изуродованную ранами кожу. С пальцев капает кровь.
Она подходит. Протягивает мне руки...
Единственный источник тепла здесь. Вокруг только камень, море и ветер.
Её прикосновение отдает мне тепло утреннего пробуждения вместе, нежность касающихся друг друга тел, счастье, желаемое в мечтах, но возможное только в реальности.
Её глаза смотрят на меня. Взгляд не выворачивает меня наизнанку, не приковывает к месту, не загоняет мое сердце в пятки. В нем все то, на что не способны слова и буквы.
Её губы шепчут мне.
- Я Здесь.
...
И я толкаю её, швыряю её на землю, поворачиваюсь и бегу что есть сил, сжимая в руках, надгробный камень, измазанный кровью. Бегу по тропе, оглохнув и ослепнув.
Через дыру в стене, выламывая куски кладки, бегу дальше; цепляясь за толстые корни, за мертвые трухлявые стволы, падаю в мягкую хвою, в бурую болотную жижу, продираюсь сквозь сплетения ветвей и сучьев; выдохнувшись, ползу по темным забытым звериным тропам, тону в черной, пахнущей смертью воде, выбираюсь, теряю сознание, прихожу в себя и бегу дальше...
Останавливаюсь.
Вокруг, на много километров - возвышающиеся из темной воды исполинские стволы вековых сосен и мертвые изломанные останки их братьев, торчащие из болота; кочки, поросшие мертвой травой; комья спутанных веток и истлевших листьев; непроходимая, жадная до чужих жизней трясина. Вязкая тишина и темнота.
Перевожу дыхание, и меня опять вбивает в зыбкую почву реальность. Я падаю, она хватает меня за горло и душит, погружает меня в болотную воду, не давая вздохнуть, бьет и бьет в сердце тяжелым молотом, не позволяя опомнится и высвободиться из бульдожьей хватки. Я из последних сил ползу к принесенному с собой куску гранита, чтобы почувствовать успокаивающий холод и гладкость камня, отобрать у него части моего мира, вложенную в него память, отбиться ими от вцепившегося в меня монстра.
Я хватаю камень, взглядом ищу выбитые мной слова. Камень пуст. Я не успел ничего вырезать.
Я поднимаюсь на колени и реву от отчаяния, реву раненым зверем, потом утыкаюсь в надгробие лбом и рыдаю, пуская слюни и бормоча бессвязные жалобы и оправдания самому себе. Окоченевшими пальцами я достаю из кармана резак. Скрючившись под деревом, размазывая по лицу слезы, сопли, грязь и болотную ряску, начинаю кромсать камень, вырезая на нем имя. И понимаю, что не поможет. Что не знаю я её имени. Что не превратится она в застывшие, бережно полируемые воспоминания. Я все равно заканчиваю. Обнимаю камень и, сквозь слезы, читаю вслух, что написал. Последние в своей жизни слова.
- Ты Там.
Зарываю глаза и затихаю. Потому что забываю как разговаривать, забываю значение слов, вкус яблок, запах морского ветра, искренность улыбок... забываю как вспоминать. Все то, что мешало мне - себя.
Надо мной старые сосны укачивают на ветвях ветер. Он так и не доберется до моря, чтобы встретиться со своим северным братом, они оба затеряются средь зеленой хвои, непролазных гнилых топей, брошенных жилищ, острых скал и беспощадного голубого неба. Никто не должен пересекать границу.