Миронов Лев Николаевич : другие произведения.

Красный барабанщик

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Краткая и поучительная новелла об одном дне из жизни смелого и отважного пианиста, родных и бескрайних просторах, богатом и щедром оленеводе, забавных и весёлых обрядах, порядочном и справедливом комиссаре, удивительном и странном пути, предупреждениях и пренебрежениях, грозных и жестоких захватчиках, любви и ненависти, опасных и ужасных чудовищах, добрых и злых поступках всех персонажей.
  Патриотическое ранобэ.
  Этнографическая фантастика, ужасы, драма, героическая фантастика. 16+
  
  Цикл "Музыкальная шкатулка", четвёртая мелодия.
  
  Мы войны не хотим, но себя защитим,
  Оборону крепим мы недаром,
  И на вражьей земле мы врага разгромим,
  Малой кровью, могучим ударом!
  
  Подымайся, народ, собирайся в поход,
  Барабаны, сильней барабаньте!
  Музыканты, вперёд, запевалы, вперёд,
  Нашу песню победную гряньте!
  
  "Если завтра война" 1938 год.
  
  Глава 1
  
  СССР. Северная Карелия.
  Полдень.
  6 июля, суббота, 1929 год.
  
  Солнце медленно двигалось по прозрачному голубому безоблачному северному небу, освещая наполненный короткой летней жизнью уголок крайнего севера. Причудливыми зигзагами по бескрайней пестро-зеленой равнине вечно дующий тёплый ветер рисовал невероятные узоры. Два всадника, неторопливо двигались по ней, в сторону летнего стойбища окружённые облаком многочисленных насекомых и периодически взлетающих птиц из-под копыт лошадей. Первым ехал погруженный в тяжёлые раздумья грузный и старый всадник. Его немолодой и верный конь хорошо знал дорогу туда и поэтому не спеша сам вёз своего хозяина к месту назначения. Позади него на дрянной лошадке двигался ещё один всадник, молодой худой и нескладный, плохо держащийся в седле.
  Крепкий старик иногда проводил рукой по своему лицу, по бороде и усам, словно отгоняя то, что с ним недавно произошло. Сначала это он воспринял как шутку богов, но после трёх снов подряд в которых он сам по себе войдя в лови*, скользя над Маналой* своим бийджат*, лично встретился с воплощением Саракки*, выслушал её, все понял и принял как должное. Но из всех этих снов он запомнил только имя созвучное шелесту ветра и журчанию воды, доброе и жестокое, упрямое и несгибаемое - Лемпи.*
  - Вот так восьмой габдас* изменил меня. Если бы мне кто сказал об этом лет двадцать назад, я бы никогда не поверил в это. Значит, я это заслужил! Саракка и Радиен Атче* не могут ошибаться. Так тому и быть! - бормотал он про себя уже больше полугода, каждый день по много раз. И когда ехал с поиском, и когда бросал кольца* на поверхность своего восьмого бубна, перед каждым зимним селением. И когда нашёл её, молоденькую девочку из беднейшего рода, да ещё и рождённую неизвестно от кого. Оборванная и голодная, она сидела молча напротив него, смотря на него взглядом волчонка, но в этом упрямом и гордом взгляде голубых глаз, увидел он зачатки силы великой, и понял он то, что Варалден Олмай* буквально за руку привёл его точно к немыслимому. То, что он сделает из неё войдёт на века в легенды Бескрайнего Севера.
  - Ешь, не стесняйся и бойся меня. Меня зовут Шурр Шашка (Большой Сашка). Я искал именно тебя. И ты спрашиваешь, зачем я это делал? Что общего между тобой и мной? Ответ прост! Меня к тебе привёл Варалден Олмай. Я нойд!* - они вдвоём сидели друг напротив друга в юрте для гостей селения. Всех любопытных он выгнал из неё, ведь нечасто нойд сам приходил в селение с просьбой отдать ему человека.
  - Но я женщина, а ты нойд! Нам нельзя приближаться к сейду*, нельзя подходить к поссьё*, чем я могу быть полезной тебе, кроме рождения детей и ведению хозяйства? - говоря эти слова, Лемпи не забывала откусывать крепкими белыми зубами от куска вяленого мяса.
  - Ты умная, это очень хорошо. Значит, Варалден Олмай не ошибся в тебе. А теперь послушай меня внимательно - Шурр Шашка повёл плечами своего грузного тела и достал из сумы перемётной курительную трубку. Выпустив клуб дыма, смотря на девчонку серыми глазами из-под мохнатых бровей, он негромко продолжил - теперь у тебя есть два пути. И ты сейчас должна сделать выбор. Первый путь, ты станешь чьей-то женой, родишь детей и будешь жить обычной жизнью женщины.
  - А какой второй путь? - торопливо спросила Лемпи, упрямо поджав губы.
  - Второй путь неимоверно тяжёл и опасен. Очень сложный и невероятно трудный. Многие начинали его, но не смогли закончить живыми.
  - Я готова! - она вскочила на ноги, со странным внутренним отчаяньем смотря на него, закусив нижнюю губу, зашептала - я смогу! Я пройду это путь! Я не боюсь!
  Шурр Шашка неподвижно и пристально смотрел на неё...похоже это именно то, что он так долго искал. Окинул внимательным взглядом юрту, тихим шелестящим голосом продолжил:
   - Садись и слушай меня. Ты сделала выбор! Теперь открой уши и внимай меня. Будь я нойдом жувсахеджем*, даже гувларом*, то это было бы невозможным. В смысле того, чему я тебя буду учить. Но тебе несказанно повезло, я всего лишь простой борра нойд*!
  У Лемпи выпал кусок мяса из рук, изумлённо распахнув глаза, она уставилась на Шурр Шашку.
  - Но это же предания! Люди говорят, что последний борра нойд умер так давно, что уже никто не помнит, когда это было!
  - Мало ли что говорят люди, они большей частью говорят всякие глупости! Я сделаю из тебя борра гайду*! У тебя будет твой личный бубен, я научу тебя оживлять его, это будет твой лось Сайво для путешествий в говадас*! Ты сможешь сама воплощать гомпи* и овдасас*, подобно Хиийси* с ее Похъёлла* и прочими шутками, без использования лови кидать во врага нойдендирри*. Научу тебя йойокингу*, и если ты сможешь понять и осознать его, то тогда я обучу самому сложному и ужасному языку жуйгату* и священной песне Вуолле*. С её помощью ты сможешь побывать за Маналой в царстве Ямбо Айме* и вернуться оттуда живой! Если со временем твоя сила окрепнет в тебе, то тебе больше не понадобятся духи хранители, тебе будет достаточно лишь силы воли и твоего бубна, что бы попасть туда. Ты лично будешь встречаться и говорить там с воплощениями Варалден Олмаея, Радиена Атче и Сараккой.
  Шурр Шашка глубоко затянулся трубкой и некоторое время молчал. Лемпи тоже молчала, лишь играли желваки на её скулах и лёгкая улыбка проскальзывала на уголках рта.
  - Даже великая Мадеракка* и Ротта* смогут быть доступны тебе, но вместе с этими огромными возможностями ты будешь жестоко страдать. Ты больше никогда не будешь обычным человеком! Никогда! У тебя не будет семьи, не будет друзей, не будет детей! Даже имени твоего не будет, ведь женщине не место в говадасе! Я потом дам тебе мужское имя, с его помощью ты будешь ходить туда. Если ты родишь ребёнка, то твоя сила может пропасть навсегда!
  - Я готова! Я смогу! Я не боюсь! - громко шептала про себя Лемпи, пристально и цепко смотря на нойда - научи меня! Я приложу все усилия и даже больше!
  - Хорошо, после прибытия в летние стойбище мы приступим к обучению, начнём с изготовления и оживления твоего бубна. Я вижу в тебе упрямство и скрытую силу, надеюсь ты меня не подведёшь.
  
  ***
  
  * Лови - прорезь/пробой между миром живых и мёртвых. Достигается во время экстаза/транса шамана.
  * Манала - широкая река между миром живых и мёртвых. Греческий аналог - река Лета.
  * Бийджат - духовная тень шамана.
  * Саракка - богиня подземного мира (огня и здоровья), передает души людей с другой стороны реки, вкладывая их в зародыш человека в матке женщин.
  * Лемпи - Любовь. Древнейшее женское финское имя.
  * Габдас - бубен шамана с картой этого и того мира. Восьмой габдас (в редких случаях, в основном семь габдасов в жизни шамана) - последний бубен шамана перед его окончанием жизни в этом мире.
  * Радиен Атче - Источник власти (Родное Отечество). Триединый Отец всего сущего, всех людей, зверей, земли, воды и ветра. Добрый и мудрый, любящий всех своих детей.
  * Бросать кольца - гадать на бубне при помощи двух колец стального и серебряного. На нитке привязаны к пальцу левой руки, лёгкими ударами колотушки по бубну шаман их подбрасывает и читает на карте расположение колец и толкует его.
  * Варалден Олмай - мировой человек/божественная сущность. Посредник между Радиеном Атче и другими богами с шаманом. Греческий аналог - Гермес.
  * Нойд - шаман.
  * Сейд - алтарь для богов.
  * Поссьё - место хранения бубна в юрте нойда.
  * Нойд жувсахедж - шаман возвращатель (начинающий шаман).
  * Нойд гувлар - хороший шаман (помогающий (скрытый капюшоном из зверя)).
  * Борра нойд - шаман пожиратель. Легендарный шаман, может использовать магию без вхождения в лови.
  * Борра гайду - ведьма пожирательница. Редчайший представитель среди шаманизма.
  * Говадас - другой мир, в который нойды входят своей тенью.
  * Гомпи - тень нойда, вселенная в кровожадного хищника.
  * Овдасас - призрак-проклятье, вселённый в любой предмет/животное.
  * Хиийси - дьявол (не всегда) в финской мифологии.
  * Похъёлла - чудовище созданное Хиийси. Тысячеглазый червь невероятной величины и силы.
  * Нойдендирри - магическая стрела нойда.
  * Йойокинг - особый язык нойдов для вхождения в другой мир.
  * Жуйгату - особый язык нойдов для пересечения реки Манала.
  * Вуолле - особая песня для входа и выхода в реку Манала.
  * Ямбо Айме - место для хранения душ всех умерших людей/животных. Греческий аналог - царство Аида. Делится на три уровня.
  * Мадеракка - богиня подземного мира (Мать Земля), мать Саракки, живёт за рекой Манала, передает дочери души людей.
  * Ротта - повелитель Ямбо Айме. Передает и принимает души людей через Мадеракку и Радиена Атче. На бубне изображался в виде всадника несущего смерть.
  
  ***
  
  Летний лагерь оленеводов.
  
  Еще издали, не теряющим своей остроты взглядом Шурр Шашка сквозь сотни оленьих голов увидел, стоящую на большом пятаке, между юрт большую колышущуюся толпу саамов. Они стояли перед возвышающимися перед ними несколькими грузовиками, украшенными по бортам кузовов красными полотнищами с надписями. Навстречу ему уже скакал умелый всадник во весь опор. Это был их староста Гаврила Емельянович Дмитриев, его лицо выражало растерянность и беспомощность.
  - Сашка! Ты где так долго был? Тут такое творится! Народ волнуется!
  - Что случилось?
  - А это кто сзади тебя?
  - А? Это?! Сирота он, его зовут Сашкой. Тёзка и ученик мой новый.
  - Ааа! Ясно. Ты все за старое тянешь! А теперь слушай внимательно. Стало ещё хуже, чем при царе! Теперь не будет у нас оленьих стад! Они будут принадлежать колхозу! Это они так придумали! Указ написали от ихней Партии! У них пятьдесят воинов и комиссар, он сейчас будет нам об этом говорить! Эххх!!! - он сплюнул в сердцах на землю.
  - Вот те и раз! Какие такие колхозы? Это что, я им просто так всех своих оленей отдать должен?
  - Поехали быстрей туда! Этот комиссар сейчас выступать должен. Сказали, что он все там и расскажет.
  Перед первым грузовиком, с надписью на борту "Вся власть советам!" и огромным портретом лысого мужика с бородкой, стояла на земле сколоченная из досок красная трибуна. На нее поднялся в полной тишине, скрипя хромовыми сапогами, высокий худой человек в кожаном длинном пальто и кожаном кепи с красным околышем. По бокам трибуны встали четыре пулемётчика в шинелях и стальных шлемах. Крепко сжимая две ручки своих машин убийства, они равнодушно смотрели на собравшихся людей. Комиссар привычным движением руки, поправил висящий на поясе маузер в деревянной кобуре, затем тонкие круглые очки на худом как лезвие, горбоносом и выбритом до синевы лице. Выровнял фуражку за козырек как по линейке и вперил фанатично - строгий взгляд холодных, не знающих пощады голубых глаз в народные массы, стоявшие перед ним. Картинно откашлялся и громко заговорил, сильно и напористо, жёстко и отрывисто, взмахивая в такт речи рукой:
  - Я комиссар Лев Давидович Рубинштейн! Послан сюда Комитетом Партии и лично товарищем Сталиным для наглядной агитации трудового народа для организации колхозов! Товарищи, будущие колхозники! Вы авангард трудового пролетариата нашего Советского севера! Опора и надежда Советской власти! Я отсюда вижу ваше огромное стремление вступить в коллективное хозяйство имени нашего горячо любимого товарища Ленина! Этим действием вы окончательно сбросите с себя ярмо наёмного труда и жестокого кулацкого гнёта!
  - Люди говорят, что в Ловозере, после таково же собрания, были схвачены и навсегда пропали противники колхозов. Сашка не чуди, ради всех богов, отдай им своё стадо. Я пока главный, что нибудь придумаю, ты не пропадёшь, никто не пропадёт, я об этом позабочусь. А если сгубишь оленей, то и нас всех вместе с ними - громко шептал Гаврила Емельянович в ухо Шурр Шашке. А он темнел лицом, играл желваками и поскрипывал зубами, слушая комиссара.
  А он продолжал говорить, не обращая внимания на мрачно гудящую толпу, стоящую перед ним:
  - Товарищи саамы! Лживые капиталисты и гнилая мировая буржуазия, скрежещут зубами в бессильной злобе глядя на стремительно развивающееся молодое Советское государство! Всеми силами, стараясь развалить и разрушить СССР снаружи и изнутри! Но мы, трудовой народ нашей любимой Советской Родины сплотясь вместе, единым желанием, единым движением, единой трудовой доблестью, не дадим ни малейшего шанса врагу на эти бессильные и жалкие замыслы! Коллективные хозяйства есть инструмент всеобщего единения трудового народа СССР, коллективного подвига построения коммунизма в СССР под опытным руководством нашего великого рулевого, товарища Сталина! Товарищ Сталин, вдохновленный мудрыми трудами Ленина, Маркса и Энгельса и весь наш советский трудовой народ единым порывом строит коммунизм в отдельно взятой стране, впервые на нашей планете Земля! Быть первыми! Быть лучшими! Вот главный девиз колхозника! Каждый день! Каждый час! Каждую минуту! Ура товарищи! Ура!
  Люди мрачно и молча смотрели на комиссара, а он мягко по-отечески улыбнувшись трудовому народу, вытянул в сторону левую руку и громко щёлкнул пальцами. Один из пулемётчиков дал очередь поверх голов саамов, толпа отшатнулась назад.
  - Сашка отдай оленей, клянусь всеми твоими богами, я придумаю что нибудь! Ты отдашь, я отдам, и все их отдадут. Иначе сгинем мы в вечности, поубивают наши роды. Сашка, не ради меня, не ради себя, а ради всех нас...- Гаврила Емельянович шептал и плакал, толкая локтем Шурр Шашку, одновременно хлопая в ладоши, всем своим видом выражая огромную благодарность представителю власти.
  - Эх Гаврила, Гаврила...а я все на попов ругался, мол де жить не дают по старому, нос свой суют куда не надо. А тут вот оно как обернулось...куда сааму бедному деваться, вообще без оленей остаёмся. Просто взяли и отняли...даа. Ради родов наших, ради жизни всех людей наших, отдам я своих оленей в этот проклятый колхоз. Не волнуйся, все будет хорошо.
   Комиссар, закончив свою пламенную речь, сошёл с трибуны и направился в сопровождении телохранителей прямиком к старосте. Подошёл, внимательно осмотрел высокомерным презрительным взглядом Гаврилу Емельяновича и Шурр Шашку, достал из кармана плаща пачку папирос, закурил, выпустив дым в лица обоим со зловещей улыбкой сказал:
  - Так, так...кто же тут стоит? Надо же! Староста и служитель культа! С тобой Гаврила я так понимаю вопрос уже решенный!
  А ты Александр Ермолин?! - холеный палец Льва Давидовича упёрся в грудь Шурр Шашки - готов вступить в колхоз? Или в бубен постучишь, проклятье на меня наведёшь? Хахаха! Что же ты молчишь? Русский язык забыл?
  Шурр Шашка закрыл на мгновение веки и едва заметно дёрнулся всем телом. Комиссар вдруг, двинув щекой, заморгал левым глазом, словно в него попал дым от папиросы. Шашка открыл свои глаза, широко улыбнулся и сказал, елейным тоном:
  - Товарищ комиссар, конечно же, я готов добровольно отдать две сотни своих оленей в колхоз имени нашего горячо любимого товарища Ленина! Я тоже проведу разъяснительную работу с местным населением, что бы они вступили в колхоз.
  - А вот это хорошо, служитель культа! - Лев Давидович презрительно скривил губы, глядя в глаза Шурр Шашке.
  - Вот это, по нашему! По Советски! А то я уже дело было решил, что ты как камень замшелый, не поддерживаешь наш передовой строй! Молодец! Таких как ты, побольше было бы! Тогда мы совершим немыслимый для капиталистических стран рывок вперёд к коммунизму! Завтра же отведёшь все своё стадо, Гаврила тебе скажет куда! Ясно?! То-то же!
  
  ***
  
  Ведущего за узду своего коня Шашку сзади подёргали за ремень. Он вырвался из своей горестной задумчивости, обернулся и увидел улыбающуюся Лемпи.
  - Шашка! Я теперь то же Шашка? - с детской непосредственностью спросила она.
  - Ты не Шашка, ты Александр - её звонкий голос выгнал из него мрак отчаянья и безысходности, он подмигнул ей - или если надо Александра!
  - А этим именем называют девочек? А что оно значит?
  - Значит оно - защитник людей! Русские иногда называют этим именем девочек.
  - Я буду защитником людей! Мне нравится!
  Они шли в сторону юрты нойда, стоящую далеко на отшибе стойбища. Лемпи через некоторое время опять спросила очень тихим голосом:
  - Там, где было много людей, когда к тебе подошёл этот страшный кожаный человек, я что то почувствовала! Что-то коснулось меня, быстрое, сильное и опасное.
  Шашка развернулся и неожиданно обнял ее руками, прижавшись бородой к ее лицу.
  - Варалден Олмай прости меня за мои сомнения! Я раскаиваюсь пред тобой... - слезы начали душить его, с трудом проглотив ком в горле, он продолжил - ты настоящая гайду, ты учуяла отголоски моей силы, моего овдасаса, на этого мерзкого человека. Сегодня в эту самую сильную ночь с субботы на воскресенье, со дня Радиена Атче, на день Пейве*, я тебя сразу буду учить жуйгату и священной песне Вуолле. Ты станешь моим главным помощником и свидетелем великой волшбы, ты должна запомнить каждое моё слово, каждый удар в бубен, словом все, что тебе понадобиться для твоей дальнейшей судьбы!
  Твердо смотря в глаза Шашке, Лемпи сказала:
  - Я тебя не подведу! Я клянусь своей кровью и жизнью! - ловко достав из волос костяную иглу, не подав малейшего вида, проткнула насквозь свою ладонь. Развернула её к его лицу и выдернула иглу, потекла кровь тонкой струйкой. Шашка молча взял её ладошку, слизал кровь и она тут же остановилась. Они вместе молча двинулись дальше, старый нойд и молодая гайду, две легенды Великого Севера, настоящего и будущего.
  
  ***
  
  * Пейве - Солнце. В центре бубна нойда расположен солярный символ - кристалл алмаза с расходящимися лучами. Безличная наиболее милосердная божественная сила, находящаяся выше земли, которая даёт свет, тепло и плодородие для размножения оленей и рыбы.
  
  ***
  
  Окрестности летнего лагеря оленеводов.
  Священная ночь.
  
  Неторопливо помешивая расписной деревянной ложкой пшеничную кашу с мясом, в большом закопчённом котелке, висящем над очагом, Шурр Шашка размеренно учил Лемпи премудростям её будущей жизни.
  - Сейчас мы поедим, немного отдохнём и приступим к обряду. Это будет самый сложная и ответственная волшба в моей жизни. Я хочу просить того, кого нельзя никогда просить. Никогда! Запомни это на всю свою жизнь!
  - Кого? Я хочу это знать, что бы в будущем, не совершить ошибки.
  - Ротту! Вот кого.
  - Ротту? Это же сама смерть! Ты же мне только что говорил, что его нельзя просить ни о чем!
  - Да, его нельзя просить, ведь он само воплощение смерти. А её нельзя просить, нельзя умилостивить, нельзя избежать!
  - Но если все нельзя, то как и зачем ты это будешь делать? О чем его вообще можно просить?
  - Хех! Да нельзя! Никогда и ни о чем! Но в моем случае больше некого просить. Он единственный кто в состоянии выполнить мою просьбу. Я попробую, первый раз в своей жизни. Попрошу его ещё раз встретиться с этим комиссаром и тогда мы посмотрим кто кого сильней!
  - Как же ты с ним сможешь встретиться? Он молодой, а ты старый. Мы здесь, а он неизвестно где?
  - Да это так. Но только Ротта сможет это сделать, даже если я умру к этому времени. Ещё старые нойды говорили мне, что у него есть одна странная особенность, если ему лично понравился нойд и его просьба, то он её всегда выполняет. По своему конечно, ведь он отец обмана, ненависти и жажды смерти. Он может перевернуть все по-другому, а может быть и нет. Если я ему пообещаю кровь множества оленей, свою кровь и твою, то тогда надеюсь, он снизойдёт до моей просьбы. Ему особенно нравится кровь сильных нойдов и гайду.
  - А ты выживешь после встречи с ним? А то кто меня учить будет?
  - Должен! Я буду стараться изо всех сил. Я упомяну ему про тебя, он должен меня отпустить к тебе, ведь таких как мы почти не осталось. А он очень сильно любит кровь и новые души. Ему придётся делать выбор между сейчас и потом!
  - Я сделаю все, что ты мне скажешь! Я верну тебя оттуда, чего бы мне этого не стоило!
  Шурр Шашка с благодарностью посмотрел на Лемпи:
  - Ты говоришь как настоящая гайду! Сильная, гордая и храбрая! Что бы усилить волшбу, я дам тебе свой старый седьмой габдас. Он должен признать тебя, ведь ты это я! Вместе мы сделаем это!
  
  ***
  
   Ещё долго, почти до полуночи Шурр Шашка учил Лемпи, что и как делать. Вместе они развели большой костёр, рядом протянули натянутую верёвку, каждого оленя привязали к ней. Затем он вынес из юрты свой седьмой габдас, проколол костяной иглой руку Лемпи, шепча заклинания, смазал ее кровью поверхность бубна и старой колотушки из уда медведя. Сам оделся в нарядную одежду и одел Лемпи в то, что было подходящее по её размеру. Пушистую шкуру лисы, мордочкой вперёд надел ей на голову, обвязав по кругу ожерельем из клыков волков. Осмотрел внимательно все их приготовления и закурив трубку уселся у входа в юрту:
  - До полуночи осталось совсем немного времени, мы сейчас начнём. Слушай и помогай мне, как подсказывает твоё сердце и душа. Слушай свой габдас, его сила и колебание тебе все расскажут. Помни, когда я выйду к костру, ты...
  - Я все помню и сделаю все правильно! Не волнуйся, ведь ты - это я!
  - Ты молодец! Не боишься и не сомневаешься!
  - Ты мне потом расскажешь, какой он? Ведь узреть самого повелителя Ямбо Айме и остаться в живых, это великий подвиг!
  - Конечно же, расскажу и научу, как с ним говорить. В жизни нойда все может пригодиться, как в моем случае.
  Неторопливо выбил трубку о каблук сапога, вздохнул и пошёл в юрту. Открыл небольшой сундук, достал бутылку водки, настоянную по древнему рецепту, на особых грибах и травах. Обычно это ему было не нужно, но тут был совсем другой случай. Открыл тугую пробку, единым глотком отпил почти половину бутылки...уххх...противная какая. Взял в руки габдас, костяную колотушку из кости мамонта, с искусно вырезанной на ней на конце головой старого нойда, навеки застывшей в беззвучном крике и залез под большую шкуру полярного медведя. Медленно выдохнул, расслабился и закрыл глаза, ожидая начала действия напитка.
  Баммм! Баммм! Баммм! - около юрты ритмично зарокотал седьмой габдас.
  - Что она делает? Ведь мы об этом не договаривались! - лениво заворочались в его голове мысли.
   Баммм! Баммм! Баммм! - пульсировал громадный габдас, размером почти в половину Лемпи. Она, гордо вскинув голову вверх, размеренно раскачиваясь, широко раскрытыми глазами смотрела в усыпанное звёздами небо и тонкую полоску Луны, правой рукой отбивала одной ей ведомый ритм.
  Фрррххх! - на вершину юрты опустилась огромная белая полярная сова, уставившись жёлтыми глазищами на творящую волшбу гайду.
  Баммм! Баммм! Баммм! - загрохотал внутри юрты восьмой габдас, рука Шурр Шашки непроизвольно начала повторять ритм снаружи, а его губы сами запели страшную песню Вуолле. Чарующие низкочастотные звуки сплетались, заплетались, обнимались, сливались, переплетаясь завивались и перевивались в единый чёткий бой. Шкура под Шурр Шашкой дрогнула, затрепетав прогнулась вниз, он широко вдохнул, крепко зажмурил глаза и провалился во тьму сквозь неё. Чудовищным усилием провернулся сам в себе и узрел перед собой знакомые волны мёртвой воды Маналы. Его бийджат с невероятной скоростью скользил над ней, стремительно приближаясь к едва различимой полоске того берега.
  - Какая она сильная гайду! Буквально пинком закинула меня в говадас! Я не ошибся в ней! - это были его последние складные человеческие мысли. Над тем берегом миллионы душ разнообразных птиц беззвучно порхали, складываясь в необычайные узоры над пустынной серой землей Ротта Аймо*. Пройдя сквозь бесплотные птичьи тени, он продолжил скользить над поверхностью преисподней. Выскочив из-за небольшого холма, Шурр Шашка увидел едущего навстречу ему огромного мрачного всадника, на вороном коне с седой гривой и чёрными шевелящимися кляксами вместо глаз. Рядом с ним двигался другой всадник, более стройный и изящный на белоснежной лошади с чёрной гривой.
  - Это же сама Джамба Акка*! - вспыхнул как луч света последний крик его души. Джамба Акка взмахнула рукой и его накрыла накидка ее платья изготовленного из тончайших разнообразных костей. Он застрял в ней, забился как птица в силке, пытаясь освободиться, но его мгновенно поглотила вязкая и липкая тьма.
  Баммм! Баммм! Баммм! - синхронно рокотали седьмой и восьмой габдасы. Вдруг темп ударов восьмого изменился, затрепетал, задрожал, участился, встрепенулся и резко замолчал. Лемпи не останавливая бой, положила ганбас на подставку, освободившейся рукой потянула к костру привязанных к верёвке оленей. Подтянув первого оленя, выдернула из волос длинную костяную спицу, зажала её зубами и приготовилась.
  Резко распахнулся полог юрты и оттуда выскочил растрёпанный Шурр Шашка крепко держащий в руках габдас и колотушку, с хрустом шейных позвонков оглянулся по кругу и уставился расширенными глазами на костёр. Его белки глаз были черны как окружающая ночь, лицо страшно исказилось, он заревел во весь голос:
  - Вэррр!!! Вэррр!!! Вэррр!!! (Кровь!)
  Лемпи иглой ткнула в особую точку на шее первого оленя, он лишь жалобно мекнул, тонкая струйка крови плеснула в пламя. Ловко подтянула следующего, не переставая бить колотушкой по габдасу. Кровь зашипела на углях, окрашивая пламя в зеленый цвет. Шурр Шашка запрыгал около костра, его рука заколотила в восьмой габдас, синхронизируя его ритм с седьмым. Голова неестественно запрокинулась вверх, захрипела, зашипела, выталкивая изнутри слова:
  - Мунн ваййдэ!!! Баммм! (Я ненависть!)
  - Мунн ёамм!!! Баммм! (Я мертвец!)
  - Мунн миххьк!!! Баммм! (Я меч!)
  - Мунн вигк!!! Баммм! (Я сила!)
  - Мунн соаррьм!!! Баммм! (Я смерть!)
  Лемпи подобно автомату подтягивала и колола иглой оленей третий...седьмой...девятый...
  ...пятнадцатый...пятидесятый...кровь шипела на углях, кровь и пот стекали ручейками по её лицу, по её одежде, по пульсирующему рокотом габдасу.
  - Вэррр!!! Баммм!
  - Вэррр!!! Баммм!
  - Вэррр!!! Баммм!
  Полярная сова с высоты юрты внимательно смотрела на исступлённо пляшущего под грохот барабанов нойда, отчаянно стучавшего в восьмой габдас, на хладнокровную Лемпи тянущую оленей к ритуальному костру. Наконец олени закончились, гайду иглой ударила себя по ладони и подскочив к на мгновение замершему Шашке плеснула свою кровь на поверхность восьмого. Он дёрнулся, зарычал, но она успела ткнуть его в руку держащую колотушку, брызнула тёмная кровь, заструилась по поверхности колотушки, попала на поверхность восьмого, мгновенно впиталась в него. Шурр Шашка взревел как раненый медведь, рухнув на траву бессильно раскинув руки. Что то холодное лилось ему на лицо, он с трудом открыл глаза. На него смотрела улыбающаяся Лемпи, в её руках была деревянная кружка бюс водой.
  - Шашка ты вернулся?! У тебя получилось договориться с ним?
  - Акххрр. Да получилось! Если бы не Джамба Акка, то он бы меня не отпустил сюда.
  - За нами все время смотрела большая сова, а потом она улетела.
  - Это было воплощение Варалден Олмая, он про нас все расскажет Радиену Атче.
  - Это опасно?
  - Думаю, что нет, ведь договор был честен. Спасибо тебе за помощь, у нас ещё будет время, я научу тебя всему что знаю. Ты станешь самой сильной гайду среди всех нойдов на всем побережье от Мурманска до Камчатки.
  
  * Ротта Аймо - самая опасная часть преисподней.
  * Джамба Акка - прекрасная и ужасная повелительница Ямбо Айме. Жена Ротты.
  
  ***
  
  На следующий день они отогнали всех оленей в окрестности Мурманска. Их приняли, пересчитали и отправили на скотобойню. Снятые шкуры животных переслали на обувную фабрику. На ней старый седой технолог осмотрел их, поцокал языком, ощупав несколько особо понравившихся шкур, перевёл их на фабрику по производству музыкальных инструментов. Из них изготовили ремни, футляры и прочие нужные вещи. А из одной шкуры изготовили армейский парадный маршевый барабан под номером 1313 и отправили его на киностудию Ленфильм.
  
  Глава 2.
  
  СССР. Ленинград.
  Музыкальное училище.
  22 июня 1941 год.
  
  - Выступает с вальсом Грибоедова ученик Александр Ермолин! Прошу к пианино!
  Саша поднялся со своего места, взволнованно поправив одежду, направился к инструменту. Сдачу экзамена не отменили, несмотря на ночные взрывы и сигнал воздушной тревоги. Опять эти белофинны все не уймутся, мало им что ли наши тогда врезали, шептались в зале ученики. Он сел за пианино, привычным движением руки провёл по клавишам, закрыл глаза, резко выдохнул воздух и заиграл. Сначала тихо и вкрадчиво, а уже через минуту громко, четко и качественно. Он играл, не открывая глаз периодически встряхивая головой в такт музыки, Сашины пальцы скользили по клавишам быстро и ловко. Его переполняли странные чувства, какой то внутренней гармонии, ритма и такта мелодии сыгранной им уже без малого уже тысячу раз. Саша коснулся клавиш последний раз, закончив игру, повернулся назад и увидел лишь одну Ленку Ситникову сидящую на стуле с обожанием смотрящую на него. Ему всегда казалось, что она была в него влюблена. Класс был пустой, он зажмурил глаза, открыл, все то же самое, она была одна. Ленка откинув рукой русую косу, захлопала в ладоши, восторженно смотря на него своими большими васильковыми глазами.
  - Лен, а где все? Куда они делись?
  - Саша как ты прекрасно сыграл, так душевно, так хорошо! Я тоже хочу так играть.
  - Лен, ты меня вообще слышишь?
  - А они пошли слушать какое то заявление по радио, все разом вскочили и побежали.
  - Пошли тоже послушаем, а то вдруг что-то важное случилось.
  Они вдвоём вошли в соседний класс, там было установлено радио. Когда Саша зашёл туда, он увидел мрачные и поражённые лица всех людей находящихся в ней. В классе стоял гул человеческих голосов, сквозь который явственно проступало одно страшное слово:
  - Война! Война! Война!
  Многие девочки заплакали, мальчишки скрипели зубами, взрослые мрачно молчали. Через минуту он уже все знал, про вероломное нападение и тяжёлые бои на западной границе Советского Союза. Как настоящий комсомолец Саша не секунду, не сомневался, что враг будет скоро остановлен и быстро разбит. Поэтому надо было ему успеть стать добровольцем и немедленно пойти в военкомат, что бы успеть, самому бить германца как его дед в Великую войну. Конечно война дело страшное и непредсказуемое, но он должен успеть попасть туда, может быть даже и медаль какую-нибудь успеет заслужить.
  - Саш! Ты чего задумался? Саш! Сашенька - Ленка дёргала его за рукав рубашки - мне страшно, а вдруг они сюда дойдут? Что будет то?
  - Не бойся Лен, сюда точно не дойдут. Наша Красная армия разгромит германцев за несколько недель! Ну может несколько месяцев, видела какая силища 7 ноября на параде была?
  Ленка прижалась к нему вплотную, схватив его за руку. А ему внезапно стало приятно, ведь он ощущал рядом с собой стройное и упругое девичье тело. Раньше он об этом, почему то не думал, воспринимая её как друга, но теперь все изменилось буквально за несколько минут.
  - Лена, Леночка, успокойся, все будет хорошо. Мы быстро победим германцев, наша армия самая сильная и мощная, товарищ Сталин уже в курсе происходящего, я уверен, что он уже отдаёт нужные приказы нашим лучшим генералам. Все скоро закончится, мы опять заживём мирной и счастливой жизнью.
  Саша непроизвольно начал гладить её ладонью по голове и плечам, а она почти повисла на его руке, едва слышно всхлипывая.
  - Мне уже почти 18 лет и я сейчас решил пойти добровольцем на фронт, а то не успею помочь нашей любимой советской Родине!
  - Саша ты что!? Там же тебя могут убить! А как же я? Я же с ума сойду от этого!
  - Леночка не бойся, там же пока запишут, оденут, обуют, обучат и только тогда, я куда-то попаду. А война глядишь и кончится к тому времени. Я тебе письма писать буду, в них я тебе все расскажу, про свои успехи в боевой и политической подготовке.
  Через час Саша получил удостоверение об окончании музыкальной школы и пошёл домой вместе с Ленкой. Они были почти соседями, поэтому часто вдвоём ходили по одному маршруту. Шли медленно и молча, держа друг друга за руки, наслаждаясь солнечным тёплым днём. И вся эта бытовая суета, машины, трамваи, люди, спешащие по своим срочным делам, не были им помехой.
  - Саш! Ты же придёшь ко мне, перед тем как уйти в армию? Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! - она не обращая внимания на окружающий мир, прижалась всем телом к нему, уткнувшись лицом в Сашину грудь.
  - Леночка, ну хватит волноваться, все будет хорошо! Конечно же, я приду к тебе, мы ещё погуляем завтра с тобой по мостам и набережной. А может быть и послезавтра, там же не сразу отправляют в учебку.
  Саша обнял Лену, они замерли посреди улицы в объятьях полных нежности и любви.
  
  ***
  
  Саша стоял в маленькой комнате коммуналки, почти полностью заполненной книгами, которая принадлежала его бабушке Вере Семеновне и деду Валере. Она была заслуженной учительницей русского языка и литературы, но в силу своего здоровья уже не могла целый день находиться в школе. Она сидела на своей кровати и на маленьком столике проверяла стопку тетрадей учеников.
  - Ба! Ты слышала? Германия сегодня объявила нам войну! Уже идут бои на границе!
  Вера Семеновна оторвала голову от своего занятия и перекрестилась. Потом шепча что-то про себя, встала и подошла к внуку. Невысокая, стройная для своих лет, она положила ладони на Сашины плечи, смотря снизу вверх, тихо сказала глядя с любовью на него:
  - Я знаю то, что ты мне сейчас скажешь! Пойдём, сядем на кровать, ведь в ногах правды нет.
  Саша растерялся, пошел вслед за бабушкой, сел на кровать, внутренне приготовившись к женским слезам и причитаниям.
  - Саша, Сашенька - Вера Семеновна начала гладить ладонью по его темно русым волосам - послушай меня, пожалуйста, я ...- ее начали душить слезы, но заскрипев зубами, она быстро совладала с собой. Мотнула головой, как будто отгоняя виденье и продолжила:
  - Ты хочешь пойти воевать! Я тебя благословлю, на это праведное дело, но только при одном моем условии!
  Саша изумленно уставился на нее, широко раскрытыми серыми глазами:
  - Откуда ты знаешь об этом? Это же произошло только сегодня!
  - Я про это знала больше тридцати лет! Знала и боялась этого знания, но то что было, то прошло. Жить надо настоящим, быть готовым к будущему.
  - Бррр! Объясни мне как это вообще можно знать? Ты умеешь предсказывать будущее? Мне кажется, это ты сейчас придумала. Это же поповские сказки! Бога нет! Ленин в своей книге...
  Вера Семеновна поднесла палец к своему рту, оглядевшись по сторонам, продолжила шёпотом:
  - Тссс! Даже стены имеют уши, тем более в наше непростое время.
  - Бабушка, я больше всего боюсь говорить про это маме, она очень сильно расстроится. А папа? Он же только через три месяца из экспедиции вернётся, как ему будет непросто это узнать?
  - Во первых это не сказки, а жестокая реальность! Во вторых, я сама скажу Анечке, Васе и Валере о твоём решении, меня они поймут правильно. В третьих, ты меня услышал или нет?
  - Бабушка, ну хватит, я уже комсомолец! А ты меня этими благословениями хочешь удивить? Как будто это что-то изменит. Ведь Карл Маркс, сказал про религию...
  - Сашенька, ты меня не слышишь. Пожалуйста, выслушай меня, а потом будешь говорить про своих кумиров.
  Саша, посмотрев на взволнованную бабушку, примирительно улыбнулся, глубоко вздохнув, сказал:
  - Хорошо, я тебя слушаю.
  - Сначала я тебе кое-что покажу, а потом расскажу - с этими словами Вера Семеновна встала с кровати, подошла к книжному шкафу, вынула с полки толстую книгу с надписью "История ВКП(б)". Опять села рядом с Сашей на кровать, открыла книгу и он с удивлением увидел, что последние пара десятков страниц сшиты белыми нитками, взяла со стола лезвие, разрезала нити. С тихим шелестом, из под страниц наклонённой книги на подставленную бабушкину ладонь, выскользнула металлическая цепочка сделанная из толстых звеньев с небольшим крестиком. Немного потёртый бронзовый крест простой формы, с хорошо различимой надписью посередине, выполненной так же крестом. Вера Семеновна подняла крестик и поцеловала его, шепча про себя молитву. Саша молча сидел рядом, ожидая продолжения.
  - Ты когда был маленький, несколько раз спрашивал меня, почему у меня на груди ожог странной формы? У меня и у деда Валеры. Помнишь об этом?
  - Помню. Ты тогда сказала мне, что вы подрабатывали на Путиловском заводе в литейном цехе, там и обожглись.
  - Наверно, но я тебя обманула, все было не так.
  - Бабушка, ну хватит мне сказки рассказывать. Ну причём тут это все и моё решение?
  Глаза Веры Семеновны сузились, как два зелёных куска льда буквально приморозив Сашу к кровати. Это был её знаменитый взгляд, которого боялись, даже самые отъявленные школьные хулиганы, так как за ним обычно следовало жестокое избиение указкой. Они его называли "Взгляд палача" и хвалились друг перед другом, кто выдержал больше ударов, не издав ни единого звука.
  - Молчи и слушай меня, бестолочь лупоглазая! Я никогда просто так ничего не говорю! Особенно такие вещи! Ты будешь первый человек, кому это я рассказываю! Ни деду, ни твоей маме, я про это никогда не говорила! А теперь слушай меня!
  
  ***
  
  Палестина.
  Иерусалим.
  20 января 1902 год.
  
  Несмотря на зиму и утреннюю туманную промозглую погоду, ближе к полудню выглянуло солнце и над вечным городом задрожал прогретый воздух, несущий изумительные восточные запахи. Это был невероятный для обычного человека из России плавильный котёл из сотен видов народностей, языков и различных религий. Все это людское разнообразие, создавая невообразимый шум, кричало, торговалось, молилось, просило милостыню и просто шлялось по каменным улицам древнего города. Кого тут только не было, иудеи в странных шапках с пейсами, молчаливые арабы закутанные в халаты, важные краснобородые персы, надменные турки, хитрые сирийцы, жадные греки, чопорные одетые с иголочки англичане, практичные скупые немцы, весёлые шумные французы и русские, старым добрым матом выделяющиеся из толпы.
  Прошла уже вторая неделя как Вера оказалась здесь, удивительных и волнительных, пятнадцать дней и ночей. Закрывая глаза, лежа на жёстком ложе подворья Палестинского общества, каждый вечер она продолжала усердно молиться, умоляя Господа четыре года непрерывно, дать ей ребёночка. Два года она с мужем собирала деньги, собрав почти 300 рублей, отправилась вторым классом в паломничество. Добравшись по железной дороге до Одессы, посетив все святые места по пути, пароходом до Яффы, оттуда опять по железной дороге до Иерусалима. Иногда ей казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим, сложные тяготы пути, странные люди со своими разговорами, страданиями, чаяниями, проблемами и надеждами. Но она отбрасывала прочь эти суждения и сомнения, Господь ей поможет! Там на святой земле, он будет ближе к ней и даст ей знак, что он услышал её молитвы!
  Но все оставалось тщетным, ни в Сергиевском подворье в Назарете, ни в храме Святых праотцов в Хевроне, ни в подворье Марии Магдалины в Магдале, ни в Каср эль-Яхуде месте крещения Христа, ни на дороге страданий Господа, ни даже в Храме Гроба Господня. Но она не сдавалась, с безнадёжным отчаяньем ждала и надеялась на чудо.
  И вот настал последний день её нахождения в Святой земле. С утра большой группой паломники направились в торговые ряды Русской улицы рядом с Мариинским подворьем, а после обеда они должны были сесть на обратный поезд до Яффы. Улица была полностью занята с двух сторон рядами палаток и павильонов с торговцами и торговками, арабами, турками, евреями, армянами и греками. Здесь паломник мог достать всё необходимое для возвращения на родину. Всякая снедь, иконы, божественные картины, крестики, посохи из оливкового дерева и прочее, прочее, прочее. Людские водовороты, русская коверканная речь, крики, мат, не волновали и не трогали Веру, уныло бредущую вдоль улицы. В каком-то странном оцепенении душевной пустоты, равнодушным взглядом скользя по заваленным всякой всячиной прилавкам, она дошла до конца улицы и повернула в сторону, другой обители. Ее грубо оттолкнули в сторону, сзади ехала повозка с фруктами, погонщик что-то крича, отпихивал прохожих посохом. Вера отшатнулась ближе к стене дома, в узкий проход, заваленный пустыми корзинами и гнилыми остатками овощей, покорно ожидая когда когда она проедет.
  - Верра! Ты слышишшшь меня?
  Она подпрыгнула от изумления, развернулась и увидела в тёмной глубине прохода высокую человеческую фигуру, полностью закутанную в грязные лохмотья. Лишь жёлтые глаза сверкали на измождённом, когда-то красивом восточном мужском лице. Несколько секунд они рассматривали друг друга и тогда мужчина, стоящий перед ней с каким-то внутренним усилием, протянул левую руку со сжатым кулаком к ней, захрипел, зашептал срывающимся низким голосом, дёргая головой, будто в припадке:
  - Возьми его! Отдай сначала мужу, потом внуку! Он им будет нужен на войне! Он СПАСЁТ! СПАСЁТ! СПАСЁТ! Грррр!! Его тяжесть невыносима! Это он сейчас говорит с тобой, я не знаю твой язык! Быстрей! Быстрей!! Быстрей!!!
  У неё от изумления отвалилась челюсть вниз, его голос был как шипение громадной змеи, как будто с ней говорил сам дья...Господи! Внуку!! У меня будет ребёнок!!!
  Она заворожено протянула ладонь к нему, в неё мягко скользнуло что-то угловатое и тяжёлое. Господи! Господи! Господи! Она широко начала креститься...внуку! Внуку! Внуку!!
  - Верка! Ты чего? - её за плечо кто-то тряс и кричал прямо в ухо.
  - Что? Что случилось? - она завертела головой, глубоко вдыхая воздух, словно вынырнув из-под воды, справа от неё стояла Маша, её подруга из числа паломников.
  - Верка! Ты с ума сошла? Ты чего на стену крестишься? Я тебе кричу, кричу, а ты стоишь на пустую стену вылупилась и давай креститься? Солнце голову напекло? Как ты себя чувствуешь? Голова не болит?
  - Я? Нет, не болит. Я, мне...да наверно, все в порядке... - Вера моргнула и действительно она стояла перед глухой нишей в стене, заваленной пустыми корзинами, обрывками и объедками. Правая рука сжимала, что-то небольшое, увесистое и колючее. Сердце отчаянно забилось в груди.
  - Господи прости меня грешную, за сомнения мои! Прости! Прости! Прости! - мысли бешеным галопом полетели в её голове.
  - Пошли быстрей, наша группа уже собирается у ворот.
  - Все хорошо, я уже в порядке.
  Шагая за Машей, Вера незаметно открыла ладонь, на ней лежал тускло поблескивая бронзой, небольшой крестик на цепочке. Она ловко надела его себе на голову, спрятав на груди, душа её пела и славила Господа! Он услышал её! Он дал ей знак! Внук! У неё будет внук!
  
  ***
  
  Порт Яффа.
  Вечер этого дня.
  
  Ещё пару десятков лет назад, пароходы с паломниками не могли подойти к берегу вплотную. Сложное морское дно, изобилующее песчаными банками и камнями, было для них непреодолимым препятствием. К каждому подошедшему судну устремлялось орда лодок, с кричащими во всю глотку лодочниками, расхваливающими себя. С небогатых паломников брали немалые деньги, что бы довезти пару вёрст до берега. А с богатых ещё больше, опытным взглядом отличая их по статусу. Но теперь все изменилось, было углублён подход к берегу, выстроены каменные и стальные причалы, все для удобства людей и прибывающих грузов, со всего света.
  Ближе всего к берегу и железнодорожной ветке разгружались огромные грузовые пароходы её Величества, САСШ, Франции и Германии. Стрелы портовых кранов безостановочно поднимались и опускались, выуживая из них все, что выпускала развитая промышленность этих стран. Суда с паломниками со всех уголков мира стояли на самом дальнем краю причалов, как бедные родственники за богатым столом. По одному из этих причалов двигалась большая группа паломников к пассажирскому пароходу, уходившему в Одессу. Негромко напевая песни, уставшие и просветлённые, люди спешили к своему родному дому. Практически все паломники несли с собой, помимо белья, еды и воды, огромные баулы с купленным добром разнообразного религиозного содержания от книг и икон, до предметов церковного убранства. Они устало шутили и балагурили, рассказывая друг другу, как будут щедро одаривать гостинцами родственников, а излишки продадут на рынках, окупая поездку. Все, кроме молчаливо задумавшейся Веры, механически переставлявшей ноги, идущей практически в самом конце группы. На рынке она так ничего и не купила. После этого случая, Вера словно надломилась, то что она очень хотела получить - свершилось. Ей просто очень хотелось попасть домой. Обнять, жарко целовать своего мужа, а потом они...
  Щелк!!! Словно гигантский бич ударил сверху. Люди вскинули головы вверх и закричали от ужаса. Лопнувшие тросы поднятого крана высвободили огромную вязанку блестящих рельсов. С ужасающим шелестом и визгом они упали вниз, буквально сметая отчаянно кричавших паломников. Треск ломающихся костей, жуткие предсмертные вопли, разрываемых на части людей сотрясли гавань. Одни прыгали в море, пытаясь спастись от стремительного стального ливня, но соскальзывающие рельсы, падая с причала, топили их в мутной воде. Другие бросились назад, сбивая с ног, затаптывая и опрокидывая идущих сзади. А Вера осталась на мгновение одна, среди всего этого кровавого ужаса.
  - Господи! Спаси! - её ноги буквально прилипли к поверхности причала, она не могла пошевелиться, кроме век глаз. Железная грохочущая кровавая змея, раскидывая части тел ещё живых и убитых людей, стремительно приближалась к ней, ещё мгновение и ей конец!
  Кранк! С оглушительным металлическим лязгом, прямо перед ней рухнула на пирс стальная стрела крана, рельсы споткнувшись об неё, чудовищным скрежещущим ежом растопырились во все стороны, остановившись буквально в ладони от Веры. И тогда она отчаянно закричала, но не от ужаса, а от страшной боли, пронзившей её. Одежда на груди затлела и вспыхнула пламенем, напротив креста, она отчаянно била себя ладонями сбивая огонь. Затушив его, плача от сильного ожога, Вера оглядевшись вокруг себя, потрясенно замерла от увиденного. Она стояла одна живая среди мёртвых паломников, лишь сзади её раздавались едва слышные стоны и крики людей. Все кто был впереди, погибли до единого человека. Трясущимися руками Вера достала невероятно горячий обжигающий крест, не обращая внимания на это начала целовать его.
  - Спасибо! Господи! Спасибо! - она шептала всю обратную дорогу назад, событие настолько потрясло её, что прибыв домой, она сняла с себя этот крест и надёжно спрятала, никому не сказав о том, как она выжила в этом страшном происшествии.
  В следующем году она родила девочку, розовощёкую, крепкую и здоровую, её крестили, назвав Анной.
  
  ***
  
  - Кто его тебе дал? Кто этот человек? - потрясённый рассказом Саша вертел в руках цепочку, внимательно разглядывая её. Вера Семеновна ласково погладила его по голове, потом устало улыбнулась, смотря в окно:
  - Сначала я решила, что это был дьявол, но он не может дарить святой знак. После случая на пристани, я поняла, что это был далеко не ангел. Я не знаю, кто это и зачем он это сделал, но я вижу тебя перед собой, а это значит, что он меня не обманул. Значит так, нужно было сделать! Когда началась Великая война, я одела его на мужа и благословила, боясь и страшась последствия. Через три года он вернулся домой из госпиталя, снял его с себя и сказал мне, те же слова, что и тот человек в Святом городе:
  - Я больше не могу воевать! Его тяжесть невыносима!
  Он был в самых опасных местах на фронте, от Танненберга, до Галиции, на его глазах гибли целые подразделения, его друзья и товарищи. Убитые пулями и осколками, отравленные газами и страшными окопными болезнями. Почти неделю он тащил на себе своего раненого командира по жутким Мазурским болотам, обмотав вокруг тела флаг полка. На нем не было живого места, больше двадцати ранений и восемь контузий. Его ненавидели сослуживцы, отказываясь идти с ним на боевые задания, но он вернулся. Он спас его! Сашенька, он спас его!
  Саша задумчиво почесал затылок, ему хотелось конечно же возразить, что это всего лишь так сложились обстоятельства, но разглядывая крестик, он попытался прочитать надпись и не смог:
  - Странные буквы какие-то, что здесь написано?
  - У меня давно был ученик, он потом стал известным археологом, я ему принесла показать этот крестик, что бы он сказал, откуда он и сколько ему лет. Он повертел его в руках, сказав мне, что когда делал раскопки в Крыму, то подобные изделия часто попадались ему в руки. В основном серебряные и золотые, а бронзовый такой формы и такой сохранности видит первый раз. Он предположил, что это очень ранний вариант креста, предположительно его изготовили в Константинополе в пятом или шестом веке нашей эры. Ему больше полутора тысяч лет, а цепочка целая, его ни разу не чинили. Особой ценности он не представляет, кроме возраста и общей сохранности. Написано на нем известная фраза ранних греческих христиан Фос Зои. На русском это звучит обычно как "Свет - Жизнь", но есть немного другой вариант перевода этих слов - "Сияние Жизни".
  - Сияние жизни...мне так больше нравится, более романтично звучит - пробормотал Саша, одевая прохладную цепочку себе на голову. Он был воспитанный мальчик, расстраивать свою любимую бабушку было бы величайшей глупостью. Хорошо, что крестик маленький, выделяться не будет под одеждой.
  - Поклянись мне, что ты его никогда не снимешь, пока не кончится война!
  - Хорошо ба! Я клянусь тебе, что не сниму его с себя никогда и не при каких обстоятельствах!
  Вера Семеновна встала с кровати, слезы непроизвольно покатились из её глаз, широко перекрестив Сашу, негромко, но торжественно сказала:
  - Благословляю тебя воин на ратный подвиг! Защищай свою Родину как свою семью и самого себя! Да благословит Господь тебя на это благое дело! Аминь!
  
  Глава 3.
  
  Был день осенний,
  И листья грустно опадали,
  В последних астрах,
  Печаль хрустальная жила.
  
  Все по-другому, здесь все по-другому! Нет, это даже не так - здесь совсем другая жизнь! Совсем другая, никакого отношения к гражданской жизни не имеющая. Она поглощала Сашино сознание целиком и полностью, согласно уставу.
  Согласно Уставу! Все по уставу: спать, есть, одеваться, раздеваться, заправлять кровать, умываться, стоять, бежать, копать, колоть и стрелять. Он был самый молодой в отряде, ему было тяжелей всего. Хотя он знал куда, зачем и с какой целью он сюда попал.
  
  Грусти тогда,
  С тобою мы не знали,
  Ведь мы любили,
  И для нас весна цвела.
  
  Невыносимо хотелось играть, но было некогда и не на чем. Оставалось только петь про себя. Не эти дурацкие боевые марши, а песни про любовь. Саша пел их громко и душевно в своей голове. Когда он это делал, закрывая глаза, лежа на жёсткой койке, под тонким одеялом, то все отходило на задний план. Смертельная усталость, вечный голод молодого организма, все плохие отношения и обиды. Оставались лишь в этом мире они одни, Саша и Лена, весело смеющиеся взъерошенные и мокрые, кружащиеся на мостовой реки Невы под тёплым летним дождём, жарко прижимаясь, друг к другу.
  
  Ах, эти чёрные глаза
  Меня пленили,
  Их позабыть нигде нельзя,
  Они горят передо мной.
  
  А потом они там же целовались, сначала неумело, а потом быстро научившись, нежно и страстно. Вместе смотрели фильм в кинотеатре, ласково сжимая, ладони друг друга. Эта сказка продолжалась почти полторы недели, а когда пришло его время идти в армию, они поздним вечером клялись друг другу в вечной любви, крепко обнявшись, взволнованно касаясь губами и шепча друг другу на ушко всякие милые глупости. Вой сирен воздушной тревоги и далёкие взрывы, не мешали им быть на это короткое время счастливыми. Скоро все кончится, скоро, очень скоро! Мы будем вместе! Жить, любить вместе, все делать вместе.
  
  Ах, эти чёрные глаза
  Меня погубят,
  Их позабыть нигде нельзя,
  Они горят передо мной.
  
  Ах, эти чёрные глаза!
  Кто вас полюбит,
  Тот потеряет навсегда
  И сердце и покой.*
  
  А в это время враг с бешеным упорством рвался к Ленинграду. Не считаясь с потерями, сметал выставленные заслоны один за другим. Кадровая Красная Армия таяла буквально на глазах, как весенний снег. Но Саша продолжал петь, когда рыл противотанковые рвы, когда загружал или выгружал боеприпасы. Он верил в гениальность вождя, в силу и мощь армии, просто надо было сконцентрировать свои силы и нанести могучий контрудар. Каждый день на политзанятиях их убеждали в этом, что вот-вот и ударит силища неимоверная товарищем Сталиным посланная. Все бойцы его роты мечтали поскорей встретиться с врагом, разбить его и гнать назад в логово фашизма. Но их берегли для особого случая, как им объяснял комиссар. Так прошло два месяца, в сентябре его роту перевели в охрану, сначала складов с боеприпасами в самом Ленинграде, потом на разборку завалов после мощных бомбардировок городских кварталов. Сашина душа за считанные дни огрубела и зачерствела, вылетела из него вся предвоенная романтика, осталась лишь далёкая надежда. Однажды в очередной раз, разбирая развалины дома, ему на глаза попалась небольшая, но достаточно толстая, явно дореволюционная книжка, со странной надписью "Цех поэтов".* Оглядевшись по сторонам, он сунул её за пазуху, потом почитаю, будет же у меня, когда нибудь немного свободного времени.
   Единственная радость для бойца кроме еды, была почта. Письма родных и близких людей грели и вдохновляли на подвиги защитников Родины. Кто то тихо радостно улыбался, читая вести из дома, кто то негромко оплакивал потерю родных, а кто то молча горевал не получая писем. Из них Саша внезапно узнал, что он остался в городе совсем один. Мама уехала на Камчатку к отцу, бабушка сидела на чемоданах, готовясь к эвакуации в Сибирь, его дед Валера, несмотря на свой возраст, как самый опытный работник штамповочного участка, вместе с оборудованием посылался в Куйбышев, налаживать там производственную линию. А в конце августа пришло письмо, последнее от бабушки, в нем было ужасное для него известие. Его любимая Леночка пропала после ночной бомбёжки города. Бабушка пыталась его утешить, что все может быть не так, как он сначала подумал и она жива, но...он все понял. Саша это понял, потому что перестали приходить её письма, наполненные светлой любовью, возможная эвакуация и переезд могли задержать доставку, но все оказалось гораздо хуже. Что-то с хрустом надломилось в его душе, он потерял свою семью, свою любовь, он остался совершенно один, в этом жестоком и коварном мире, окружающим его своим безразличием.
  Саша резко замкнулся в себе, практически перестав шутить и смеяться, выполняя приказы автоматически, без энтузиазма и рвения. Конечно же с ним говорили сослуживцы, пытаясь выяснить столь резкие изменения его поведения, но он либо односложно отвечал, либо молчал, не вступая в диалог с ними.
  Ленинград всё-таки окружили, уже в середине сентября, он был отрезан от большой земли, но яростно отбиваясь, город сумел сохранить вдоль нескольких рек оборонительные сооружения, о которые разбивались все попытки прорыва врага внутрь него. Его подразделение так ни разу не вступило в бой, его берегли, для чего никто не знал, не ведал. Но когда в начале октября их по железной дороге перебросили в Осиновец на переправу через Ладожское озеро, он понял, что скоро что-то произойдёт очень важное.
  
  * "Чёрные глаза" стихи: А. Перфильев, музыка: О. Строк.
  * "Цех поэтов" номерной сборник стихов с 1911 г.
  
  ***
  
  Ладожское озеро.
  27 октября, 1941 год.
  
  Промозглый осенний ветер резко дул, горстями закидывая на борт шаланды россыпи ледяных брызг, окатывая ими людей и технику, находящуюся на её борту. Саша сидел на каком-то вьюке с подветренного борта, кутаясь в шинель, мрачно смотрел на свинцовые волны Ладожского озера. Вокруг него курили, играли тайком в самодельные карты, грызли сухари из неприкосновенного запаса, громко обсуждали животрепещущие темы, а он просто смотрел на воду, в его душе сияла такая же серая пустота. Ни мыслей, ни чувств, не хотелось даже играть, ему ничего не хотелось.
  Когда конвой из десятка самых разнообразных судов, охраняемых парой канонерских лодок, дошёл до середины пути, то уже начавший дремать Саша услышал новый шум. Его чуткий музыкальный слух выделил этот звук из сотен других, тонкое зудение, подобное комариному полёту вдалеке от головы спящего человека. Он поднялся со своего места, огляделся...ничего необычного. Странно это все...поднял голову вверх...он шёл оттуда!
  - Самолёт! Там самолёт! - Саша закричал во весь голос, показывая рукой в небо. Как ни странно на него никто не обратил внимания, все продолжали заниматься своими делами. Саша расширенными глазами увидел, как из свинцовых туч вывалились самолёты со странными ломаными крыльями один...два...три...шесть! Синхронно перевернувшись в воздухе, они начали отвесно падать на конвой, страшно завывая на все лады. Загудел ревун на головной канонерке, засвистели свистки, моряки бросились к зенитным орудиям. Уже потянулись серые дымные трассы вверх к самолётам, застрекотали пулемёты, глухо застучали автоматические пушки на канонерках, но они не отворачивая продолжали пикировать прямо на Сашу. Сзади него закричали, забегали бойцы, зазвучали команды, защёлкали затворы винтовок. Но Саша продолжал, судорожно вцепившись левой рукой за поручень, неподвижно стоять в самом носу шаланды, смотря в лицо своей смерти. Правой рукой, неожиданно для самого себя он вытащил из-за пазухи книжку, раскрыв её на случайной странице, задрав голову вверх, начал громко декламировать четверостишья атакующему конвой звену Юнкерсов:
  
  Как конквиста́дор в панцире железном,
  Я вышел в путь и весело иду,
  То отдыхая в радостном саду,
  То наклоняясь к пропастям и безднам!
  
  На крыльях самолёта заплясали огоньки пулемётов, засвистели вокруг него, зацокали о палубу, искря и уходя в рикошет вражеские пули. Но Саша со странным упорством продолжал читать вслух стихотворение:
  
  Порою в небе смутном и беззвездном,
  Растёт туман... но я смеюсь и жду,
  И верю, как всегда, в мою звезду!
  Я, конквистадор в панцире железном.
  И если в этом мире не дано,
  Нам расковать последнее звено!
  
  Саша уже отчётливо видел ухмыляющееся лицо пилота, эта была его смерть! От завывающего самолёта отделились несколько стремительно увеличивающихся чёрных капель. Они летели прямо ему в душу, но Саша не сдавался, продолжая отчаянно выкрикивать в небо последние строфы стиха:
  
  Пусть смерть ко мне приходит! Я зову любую!
  Я вместе с нею буду биться до конца!
  И, может быть, рукою мертвеца!
  Я лилию добуду голубую!*
  
  Шаланда скрылась в водяных столбах серии взрывов. Словно доской ударило по ушам, ударная волна подхватила Сашу, завертев в воздухе, буквально вбивая его под поручень судна возле флагштока с гюйсом*.
  
  * "Сонет" Н. Гумилев, 1917 год. Саша ошибся, читая стих.
  * Гюйс - носовой флаг корабля или судна.
  
  ***
  
  Ходовая рубка шаланды "Волга".
  
  Ивана Васильевича за всю его долгую морскую карьеру, так сильно как сейчас никто никогда не напрягал. Слава Богу, что он не разбирался в его служебных делах, а то было бы ещё хуже. Целый дивизионный комиссар 2 ранга, сверкая рубиновыми ромбами на петлицах, вальяжно сидел на стуле в дальнем углу рубки вместе со своим приятелем, известным в Ленинграде кинорежиссёром Вербицким. Сбоку молча сопели два охранника комиссара. Неторопливо распивая подарочную литровую бутылку армянского коньяка, они вели беседу о силе революционного кинематографа. О методах сьемки, рекламных плакатах фильмов, стихах и прозе, радиопостановках, смазливых актрисах. Иван Васильевич, уже через десять минут выгнал рулевого из рубки и сам встал за штурвал, ну его на хрен! Ему ещё жить и жить, а он старый кадр, сегодня жив, а завтра нет. Слишком сильно темы этого разговора, поднимаемые здесь, были провокационны и неоднозначны для молодых ушей.
  Судно под самый планширь* было заполнено грузовиками, ящиками, мешками, тюками и прочим добром переезжающей на Восток киностудии "Ленфильм". А ещё сверху этого добра сидело и лежало почти четыре сотни бойцов, со своим скарбом и оружием. Дойти бы без налётов...эхх! А то его тысячетонное судно, хотя и продолжало вспарывать форштевнем волнистую поверхность озера, стало хуже управляться, сказывался огромный перегруз. Посмотрел на часы, уже половину отмахали...это очень хорошо, это просто замечательно!
  Вдруг опытный взгляд морского волка заметил на баке молоденького бойца, который резко вскочив, уставился в небо и замахал рукой. Не раздумывая, Иван Васильевич нажал кнопку тревоги, лучше перебдеть, чем недобдеть! Затопали ботинки матросов бегущих по трапам к зениткам, зазвучали отрывистые команды, но оглядывая горизонт, насколько позволяло остекление рубки Иван Васильевич, видел лишь пустоту и безмятежность осенне-свинцовой громады озера.
  - Эй, капитан! Ты чего суету наводишь!? - наконец подал недовольный голос комиссар.
  - Лев Давидович, это не опасно? - испуганно откликнулся товарищ Вербицкий, схватив рукой складной стаканчик с коньяком.
  Но Иван Васильевич молчал, лишь его голова поворачивалась влево - вправо. Твою же мать! Вот же они! Шестёрка Юнкерсов вывалилась из облаков, синхронно как на параде перевернулась вокруг себя и начала пикировать на караван.
  Тревога! Тревога! Надсадно зазвенел корабельный колокол, свистела дудка боцмана.
  Один из них падал на его любимое судно, неистово поливая палубу бешеным огнём пулемётов. Так! Так! Сука! Я тебя обману! По спине Ивана Васильевича потекли струйки пота...ну же, кидай! Руки капитана слились со штурвалом, он сам теперь был судном, единым целым с ним. Серые трассы грохочущих зениток мазали...мазали....ну же! Ну!
  Тот боец который первый увидел самолёты, вытащил из-за пазухи книжку и размахивая ей в воздухе, что-то кричал атакующему Юнкерсу! Совсем малой рехнулся! Сейчас он бросит! Есть!
  Щелк! Время остановилось! Руки капитана завертели штурвал как юлу, шаланда, форштевнем вырывая высокие водяные буруны с огромным креном начала отворот от прежнего курса. Всех людей и плохо закреплённые грузы потащило, покатило на правый борт.
  И тогда Иван Васильевич увидел это!
  Первая бомба ударила в палубу прямо перед ногами того бойца, пробив её навылет, пройдя дальше, вспорола лохмотьями наружу внешнюю обшивку левого борта, чёрной рыбой стремительно ушла под воду.
  Она не взорвалась!!!
  А две остальных бомбы кучно долетели до воды, где должно было быть судно. В этот же момент в Юнкерс влепили трехдюймовый зенитный снаряд с канонерки, разорвав его напополам. Завывающим огненным шаром он рухнул в воду по левому борту.
  Бабах!
  Судно резко подпрыгнуло вверх из воды. Бак захлестнула огромная волна, завизжали осколки, глухо застучав по корпусу, разрывая бортовую обшивку, проникая внутрь трюмов. Зазвенели разбитые стекла рубки, залязгало железо, закричал от ужаса режиссёр, а капитан зафиксировав штурвал, выскочил из рубки, наклонился вниз с мостика и заорал:
  - Все на правый борт! На правый борт!
  Следом вылетел из двери комиссар, размахивая воронёным Маузером, лихо спрыгнув вниз почти с четырехметровой высоты на палубу, заревел во весь голос, отшвыривая оглушённых бойцов, в нужную сторону:
  - Сюда бараны! Быстрей, вашу мать!
  В это время Иван Васильевич быстро бежал на бак, перепрыгивая разбитый и перевёрнутый груз, тела мёртвых бойцов. На нем горели грузовики, царил полный бардак и разгром. Сзади топоча ботинками, подтягивались матросы пожарной команды, разматывались рукава с водой, аварийная команда ловко тащила свёрнутый пластырь для заделки пробоины. На мгновение капитан залюбовался слаженными действиями команды шаланды, его ребята!
  У основания носового флагштока с гордо реющим, пробитым осколками носовым гюйсом, капитан заметил движение.
  - Эй! Ты живой?! - изумленный Иван Васильевич тряс за плечо того самого подёргивающегося от сильной контузии молодого бойца. Тот, зажав уши руками широко разевал рот, мотал головой смотря на капитана потерянным взглядом.
  - Охренеть парниша! Ты чертовски фартовый человек! Как же хорошо для нас всех, что на баке был именно ты! - капитан покачав головой, бормоча про себя морские проклятия, двинулся назад в рубку.
  - Товарищ комиссар проследуйте немедленно в рубку, там безопасней!
  - Ладно, ладно! Достали меня все сегодня! А это что ещё? - он наклонился, поднимая с палубы оборванную обложку книги.
  - Хмм! "Цех поэтов"...так вот что он читал Юнкерсу! Надо же, я то думал, что это очередной религиозный дурман! - комиссар внимательным взглядом смотрел, как этого бойца тащит в лазарет матрос. На баке остался в живых лишь один человек, но Саша об этом ещё не знал.
  После отбития атаки, до места назначения они добрались без дальнейших приключений.
  
  * Планширь - верхняя часть борта судна.
  
  ***
  
  Через две недели Саша вымолил у главврача лазарета выписку на фронт. Совсем скудное питание душевная травма и кошмарные сны, из розовощёкого парня за несколько месяцев превратили в тощую развалину с пустыми глазами. Его одного оставшегося в живых из роты приписали в 4 гвардейскую стрелковую дивизию, в 3 гвардейский стрелковый полк.
  Раз за разом, лишь на одно мгновение закрывая глаза, он видел и видел эту страшную картину. Свистящее чёрное гладкое тело и оперение бомбы медленно пролетает мимо его головы, бьёт в палубу, протыкая её как лист бумаги и не взрывается. Не взрывается. Не взрывается. Так не бывает. Так не бывает. Может это крест спас его? Хмм...скорее всего нет, я же помню бабушкин рассказ. А что тогда? Судьба или что? За что мне это все? Почему это происходит со мной? Ни в один бой я не попал до сих пор, только шагал, копал, охранял. Удивительно! Раньше мне всегда хотелось играть, а теперь нет. Да и не на чем-то играть! Теперь мне вообще ничего не хочется, только есть и спать. Леночку жалко, солнышко моё ненаглядное...Саша незаметно от всех вытер слезы с глаз. Они шли, шли и шли на юг от порта Лаврово, уже третий день. Ночуя в жутких грязных избах, исхоженных, изгвазданных и загаженных сотнями ног усталых бойцов. Первый раз их нормально накормили на четвёртый день путешествия. Вкуснейшей гречневой кашей с салом и половинкой свежей ржаной буханкой хлеба. Можно даже было брать добавку, невероятно! Вокруг него бойцы шептались, что так начали кормить из-за будущего наступления. Вроде бы оно даже уже началось, их дивизия должна закрепиться на отбитых рубежах. Саша молча сидел над своей порцией, уныло закидывая в себя горячую кашу, лишь редкие слезы капали ему в котелок. Краем глаза, он увидел движение справа от себя. Старый усатый боец устало присел рядом с ним на обломок ствола дерева, неторопливо свернул самокрутку, закурил:
  - Как тебя зовут? - спросил он Сашу, не смотря на него.
  - Сашка.
  - А я Василий, вот посмотрел я на тебя Сашка и увидел, что ты потерял самого себя.
  - В смысле? - Саша напряжённо посмотрел на него.
  - В прямом смысле! Ты это, бросай это дело! Я таких как ты ещё в Империалистическую много повидал. Жили они не долго и быстро погибали, ребята молодые, им бы жить да жить, а оно вон оно как.
  - Я...ну...это - и тут внезапно Сашу прорвало. Он кратко, но обстоятельно рассказал своему странному собеседнику об уехавшей семье, о пропавшей Леночке, о бомбе и о несчастном себе.
  Василий задумчиво смотрел на грустного Сашу, периодически сбивая пепел на землю:
  - Знаешь парниша, я ведь не поп и не комиссар, я человек простой. Но я вот что тебе скажу. Найди себя! Или найди в себе! Или найдёшь или умрёшь. Вот так вот!
  - Что найти то? Что?
  - Что угодно. Я не знаю, но ты должен это понять сам. Если не найдёшь, то быстро умрёшь, вот и весь сказ. Ладно - бывай! Помни! Кто ищет, тот обрящет! - с этими словами он стал с бревна, отряхнул полы шинели и пошёл по своим делам. А задумавшийся Саша некоторое время смотрел ему в след, а потом вспомнив случай с бомбой, полез за пазуху, достал половинку книги, затаив дыхание и закрыв глаза, открыл её на случайной странице. И когда он их открыл, то вот что было написано на потрепанной странице.
  
  Что ты можешь? В безумной борьбе,
  Человек не достигнет свободы:
  Покорись же, о, дух мой, судьбе,
  И неведомым силам природы!
  
  Если надо, - смирись и живи!
  Об одном только помни, страдая:
  Ненадолго - страданья твои,
  Ненадолго - и радость земная.
  
  Если надо, - покорно вернись,
  Умирая, к небесной отчизне,
  И у смерти, и у жизни учись!
  Не бояться ни смерти, ни жизни!*
  
  - Ну, ни хрена себе! - зашептал про себя поражённый до глубины души Саша - а я не верил ни в Бога, ни в черта! А оно вон как бывает! И почему-то, это происходит только со мной! За что мне это все? Почему я? Почему?
  
  * "Что ты можешь?" Д. Мережковский. 1891 год.
  
  Глава 4.
  
  "Тихвинская операция" - прорыв окружения Ленинграда.
  Село Матоково.
  12 декабря, 1941 год.
  
  Хрум, хрум, хрум - хрустел свежий снег под сотнями, тысячами усталых ног бойцов. Бесконечным белым одеялом природа наконец закрыла, осеннюю грязь и слякоть, серость и сырость. Словно гигантская змея дивизия вливалась, ручейками расходясь на недавно отбитые у германца территории. Повсюду были видны многочисленные разрушения нанесённые войной, воронки, сгоревшие остовы техники, торчащие словно гнилые зубы из земли закопчённые печи, многочисленные таблички с надписями "Мины". Первая гренадерская бригада, идя в авангарде 4 гвардейской стрелковой дивизии таранным ударом, не считаясь с потерями, выбила противника с занимаемых им позиций в Тихвине. Подразделения германской 12 танковой дивизии из группы "Бекман", потеряв в этом страшном бою почти половину состава, покатились назад к реке Волхов, к городу Кириши. Где они уже успели окопаться и ощетинившись стальным ежом приготовились к штурму. Но советские войска не спешили, уже наученные горьким опытом, проводили перегруппировку, пополняя боезапас и численность личного состава. Подготовка к северному удару, на отсечение части германской группировки, форсирование реки Волхов и прорыва к Ленинграду шла полным ходом. В это тяжёлое для страны время Саша шагал, вместе со своим батальоном от деревни до села, от станции до маленького городка, от речки до болота, от поля до леса, все дальше и дальше на юг. Мимо него проплывали и растворялись в белом безмолвии постоянные и временные таблички c именами деревень и сел Черноручье, Заднево, Дуняково, Иконово, Новинка, Матоково. Как всегда неожиданно ударили морозы, заискрился снег, начали страдать бойцы от всепроникающего холода. Матоково не успело сильно пострадать от оккупации, большинство домов в нем осталось целыми, а в древней толи часовне, толи церкви был устроен пункт обогрева для бойцов РККА. Рядом пыхтела, распространяя умопомрачительные запахи еды, большая полевая кухня. Самая большая изба, бывшего колхозного сельсовета, исполняла роль штабного помещения для командования. Невероятная суета людей в форме наполняла, когда то сонное село своим неповторимым колоритом. Рядом в двух избах, располагались помывочная и вошебойка. Уставших с длительного дневного перехода бойцов загоняли в них порциями, ловко и споро регулируя скорость помывки и прожарки. Саша из последних сил закинул в себя порцию пшёнки с маслом и салом, аккуратно замотал в чистую тряпицу кусок ржаного хлеба и направился в церковь спать. Внутри она оказалась достаточно большой, высокие закопчённые стены, несколько тусклых масляных ламп по углам, две потрескивающие буржуйки и полусонный боец между двух поленниц, самое главное, тут было тепло. С трудом найдя себе место между рядами, вповалку лежащих на голых досках сотен бойцов, в самом дальнем углу церкви, Саша втиснулся, между людей полулежа в нишу у стены. Поднял воротник, надвинул шапку по самые глаза, ладони вставил в рукава, откинулся назад, закрыл глаза. Но сразу же дёрнувшись, открыл их, достал из-за пазухи книжку и раскрыл её на случайной странице. Пробежал глазами по написанному тексту, задумчиво хмыкнул, покачал головой, закрыл книгу и глаза. Вокруг него храпели, сопели, кряхтели и стонали, наверное с полтысячи бойцов, но общая усталость быстро взяла своё и Саша стремительно полетел во тьму сновидений.
  
  ***
  
  Саша медленно приоткрыл глаза, его сознание лениво выходило из цепких лап грёз Морфея. Там где-то вдали за толстой стеной едва слышно завывала вьюга. Тихо потрескивали дрова в обеих печках, приглушенно шуршали мыши в подполе, слегка поскрипывали забитые высокие стрельчатые окна. Совсем далеко грохотал гром артиллерийской канонады первой линии.
  - Тихо - то как, непривычно... - Саша хотел зевнуть, но не смог, челюсть не двигалась. Внутренне содрогнувшись, он попытался встать, но не смог, ноги не двигались. Ничего не двигалось! Что происходит?! Только веки глаз! Как же так? Это...это! Точно! Ведь бабушка об этом тогда говорила! Мамочки! Я не хочу так! Я не...
  Напрягаясь изо всех сил, Саша огляделся, насколько позволяло его положение головы. Все что он узрел вокруг себя, повергло его в тихий ужас. Вместо спящих людей его окружали...о нет! Нет! Этого просто не может быть! Это были мертвецы!
  Их разорванные тела, искалеченные головы, лежащие отдельно руки, ноги, окровавленные туловища пробитые пулями и осколками, колыхались, играли тенями в неровном свете масляных ламп. Все они были мертвы, сотни людей, кроме одного - оторопевшего от увиденного Саши. Ледяная волна ужаса прошла по нему снизу вверх, бешено забилось сердце, дыхание участилось до предела.
  Так не бывает! Нет! Я так не хочу! Это все неправда!
  Что-то заскрипело металлическим скрипом вдали, зашуршало тихим шелестом, завизжало стальным визгом - это что-то медленно приближалось к застывшему Саше. Он обречённо смотрел, как начала выгибаться вперёд стена напротив, лопаясь как мыльный пузырь. Из облупленной стены медленно выходил в тёмное помещение церкви оживший рисунок крылатого человека. На окровавленный пол твердо шагнула нога в скрипящем и звякающем шпорой сапоге.
  Звяк, звяк, звяк - брякали его шпоры и серебряная сегментированная броня на груди его.
  Ссссс - по полу шуршали перья громадных сложенных золотистых крыльев за его спиной.
  Вззззз - скрежетал ведомый по стене огромный в рост человека пламенеющий меч, широко раскидывающий в стороны жёлтые искры.
  Его благородное лицо было непроницаемо спокойно, лишь чёрные кудри вьющихся волос перехлёстывали стальной обруч с ярко светящимся рубином на его лбу, подпрыгивая в такт его шагам. Небольшое сияние обрамляло голову крылатого воина со всех сторон. Он направлялся в сторону лежащего в углу Саши, а он просто не мог шевелиться, словно разбитый параличом.
  Я живой! Я не сдамся! Я смогу! Мне поможет моя книга! Мне она поможет!!!
  - Гиати псахнес тус зонтанус анамеса стус некрус? Ден энаи эдо! (Что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь!*) - загремел как колокол, густой ехидный бас удивительного крылатого создания, наполняя тишину помещения церкви гулом и эхом. Пройдя с десяток шагов, воин дошёл до лежащего Саши, неожиданно принюхался и внимательно уставился на него. Их взгляды наконец встретились друг с другом, карие и серые зрачки скрестились как клинки. Глаза воина расширились от изумления им увиденным, а Сашины сузились от злости и бессилия происходящего.
  Я сильней тебя! Я сильней! Я смогу!
  Сашины губы зашептали, дёргаясь и срываясь, заветные слова из его книги, прочитанные перед этим страшным событием:
  
  Но не надо нам яства земного,
  В этот страшный и светлый час!
  Оттого, что Господне слово,
  Лучше хлеба питает нас!
  
  - Эсейс??? Афто энай адинато! (Ты? Это невозможно!) - несмотря на интонацию, продолжая ухмыляться будто по инерции, воин вознёс над своей головой пламенеющий меч.
  
  И залитые кровью недели,
  Ослепительны и легки!
  Надо мною рвутся шрапнели,
  Птиц быстрей взлетают клинки!
  
  Сашины губы все больше обретали свободу, с каждой строчкой, с каждым словом, с каждым ударением. Злоба наполняла его сущность, злоба превозмогала его телесное бессилие. Он уже буквально орал хриплым тихим шёпотом, продолжая буравить ненавидящим взглядом крылатое создание:
  
  Я кричу, и мой голос дикий!
  Это медь ударяет в медь!
  Я, носитель мысли великой!
  Не могу, не могу умереть!*
  
  - Петане тора! Эсай аплос энас аксиолипитос некрос! (Умри сейчас же! Ты всего лишь жалкий мёртвый человек!) - и с этими словами пламенеющий клинок упёрся в грудь Саше. Воин с ухмылкой надавил на рукоять своего оружия, оно легко прорезало ткань шинели и вонзилось в грудные мышцы, брызнула вверх Сашина кровь, смочив кончик клинка.
  Тсссс!!! - зашипело, затрещало лезвие, стремительно начав покрываться ржавчиной, распадаясь на глазах в труху. Пламя начало гаснуть, а по лезвию меча быстро поползли вверх кровяные змеи, пожирающие невообразимым темпом колышущееся языки огня. Изумленный воин, вскинув вверх брови, потянул клинок на себя, но он не поддался его усилию, напрочь завязнув в груди противника. Шипящая Сашина кровь, раскинувшись на несколько ладоней спиралевидным паукообразным бутоном, продолжая подниматься все выше и выше, мельтешащими щупальцами уже ухватила воина за запястье, и вот тогда что-то ударило невообразимой вспышкой по глазам, ужалило дикой обжигающей болью в грудь.
  - Ааааа! - завопил во весь голос Саша, согнувшись в калачик, и тут же ему прилетела подача локтем в плечо справа. Сапогом в левую ногу, кулаком в правое бедро.
  - Хорош орать придурок! Не мешай спать, сволочь! - зазвучали сонные голоса вокруг него.
  Сжимая рукой невероятно горячий крест, Саша оглянулся по сторонам безумным взглядом. Он находился там же, на том же месте - вокруг него были живые люди!
  Переведя дух, он рывком поднялся со своего места, шатаясь во все стороны, заковылял к выходу. Вывалившись из двери, Саша поднял горсть снега, приложил его к ожогу на коже, туда где находился крест. Морщась от боли, он вытащил из-за пазухи ладонь, в неясном свете убывающей Луны на мокром снегу была видна его запёкшаяся кровь.
  - Что это было? Это был сон? Кто этот воин? Что произошло? Почему все вокруг были мертвы? Меня опять спасла книга? Или это крест? А может книга вместе с крестом? - на эти вопросы у него не было ответа.
  - Зараза такой, успел все же меня мечом ткнуть! Но я ему показал, кузькину мать! - бормотал про себя Саша, подкладывая обрывок чистой тряпицы на ожог.
  Вокруг него тихо шелестела метель, ледяной воздух быстро остудил пыл произошедшего, через несколько минут Саша застучал зубами, вздохнул тяжко и под неодобрительный взгляд часового побрёл назад в церковь.
  
  * Евангелие от Луки 24, стих 5.
  * "Наступление" Н. Гумилев, 1914 год.
  
  ***
  
  Село Матоково.
  Раннее утро.
  13 декабря, 1941 год.
  
  - Подъём!!! Ну-ка встали! Побежали! - бодрый командный голос старшины Василенко разорвал сонное царство внутри церкви. И помещение вмиг наполнилось утренней суетой. Саша открыл глаза, поднялся с нагретого места, не обращая внимания на окружающих его мельтешащих бойцов, вышел в центр средней части. Внимательно осмотрелся, на противоположной стене от его спального места, где когда-то находился алтарь, отчётливо были видны остатки фрески с изображённым на ней крылатым воином с пламенеющим мечом. По его спине прошёл уже знакомый холодок, это был его ночной гость, над ним виднелись ещё читаемые остатки надписи на старославянском языке Архистратиг Михаил. Ощущая невиданную пустоту и растерянность в своей душе от всего происходящего с ним, Саша поднял голову вверх. С огромной высоты стрельчатого потолка на него спокойно и сосредоточенно смотрел хорошо сохранившийся потемневший от времени лик Христа.
  - Мне больше некого просить. У меня здесь нет, не товарищей, не друзей, не родственников. Помоги мне, пожалуйста - едва слышно зашептал Саша, пристально смотря ему в глаза - что мне делать? Что? Пожалуйста, помоги! Я заблудился, я все потерял, что мне было дорого. Мне незачем жить! Жить, чтобы что? Ответь мне сейчас! Пожалуйста...
  Сашин взгляд опустился ниже лика, заметался по стене напротив и тогда он увидел это!
  Церковь в начале 30х годов была переделана в колхозный клуб, перед ним тихо взмахивал обрывками бумаги остаток самодельного плаката, с изображённым на нем кривым-косым мужиком с гармошкой, с оставшейся надписью "Играй...". А ещё ниже его, фрагмент плаката с зачёркнутым пьяным алкашом с бутылкой водки в руке с остатками подписи "...собой...". Сашины губы запрыгали, заплясали сами собой, из глаз выступили слезы благодарности. Он вскинул опять голову вверх, Христос печально и торжественно взирал на него, будто вопрошая, понял ли он его или нет.
  - Спасибо тебе Господи! Спасибо! Верую в чудо твоё! Верую! - громко выкрикнув это, Саша упал на колени посреди спешащих во все стороны бойцов, неумело крестясь правой рукой. Его губы горячо шептали слова благодарности, голова моталась в разные стороны, тело содрогалось в странных судорогах.
  - Ермолин! Сашка! Ты чего? Эй, ты слышишь меня? Тащите его на улицу, у него нервный срыв! Быстрее, пока старшина не видит!
  Добрый десяток рук подхватил его и выволок на улицу, натёр лицо снегом, затем полой шинели. А Саша, не обращая на это внимание, смотрел в утреннее серое облачное туманное небо, в котором скрывались высокие верхушки деревьев, обильно посыпанные снегом. Его душа стала теперь спокойна и уверена в себе, какая-то далёкая искра надежды появилась в ней. Играть! Он, наконец-то может опять играть! Играть собой! Вот так я буду делать! И может быть тогда, я пойму для чего я нужен, куда меня приведёт судьба...
  
  ***
  
  - Иосиф Ефимович! Это в ваших устах звучит как сионизм! Надо же, говорить мне такое! Многие в нашей стране до этого просто не успевают додуматься до такого, а их органы безопасности, хвать и в кутузку! Пропаганда сионизма в нашей стране запрещена и преследуется по закону!
  - Да ладно вам Лев Давидович! Какой - такой сионизм? Простой советский пролетарий отродясь таких слов не слыхивал! И никогда и не услышит, ибо другим делом заняты они, а именно построением общества светлого будущего! Мне кажется, вы отклонились от главной темы нашего гхм...спора о таланте трудящихся масс.
  - А мне вот сейчас уже это не кажется! Разве может человек, вознесённый нашей любимой Советской властью до главного режиссёра известнейшей киностудии в стране, такое говорить о советских людях? Причём сам, будучи евреем, пропагандировать человеконенавистнические иудейские ценности комиссару госбезопасности! Совсем страх потеряли? А? Товарищ Вербицкий? - холодные голубые глаза комиссара второго ранга, с суровой пролетарской строгостью упёрлись в режиссёра.
  Поднимая снежную пыль по грунтовой просеке в чаще леса, не спеша катился ГАЗ-69 грязно-белого цвета, за ним следовал добрая дюжина грузовиков, всех видов, от бортовых до кузовов фургонов. Передвижная студия Ленфильм ехала снимать киноотчет о героическом прорыве доблестной РККА, а конкретно - подразделений 4 гвардейской стрелковой дивизии к Ленинграду. Фильм об освобождении от сил противника, крупного узла германской обороны в городе Кириши и сопутствующим этому событиям. В замечательном советском внедорожнике для комсостава, на мягком заднем сиденье два человека один в форме, а другой в штатском продолжали свою странную беседу.
  Затылок водителя автомобиля выражал собой холодную решимость немедленно расстрелять этого гадкого режиссёра, прямо здесь и сейчас. Он вообще не понимал, почему его пассажиры продолжают беседовать друг с другом, вместо того что бы быстро решить этот щекотливый вопрос.
  - Ой вэй, Лев Давидович! Тси хот ир нит кейн рхмнус аоф дем альт ид? Блат из ништ васер, из эс? (Неужели вам не жалко старого еврея? Кровь не водица, не так ли?) - круглое лицо Вербицкого с подобострастием смотрело на комиссара, слезы горечи покатились по его толстым щекам. Весь вид режиссёра вызывал смирение и покорность, делая его похожим на несчастного взъерошенного кота, которого надо погладить и успокоить.
  Несколько секунд Лев Давидович пристально смотрел на собеседника, а потом, издав звук сдавленного кашля, захохотал во все горло:
  - Воз эмзр ду бист! Вау хасту зикх аусгелернт эзой шфилн? (Какая же ты сволочь! Где ты научился так играть?)
  - У товарища Эйзенштейна в студии, ещё в двадцатые! Но я неформатный весь, как злодей - слишком карикатурен, пролетарий из меня как из говна пуля. А вот к режиссёрскому делу он у меня нашёл некоторую склонность. Так и развиваюсь потихоньку, но его уроки я не забыл товарищ комиссар второго ранга - с этими словами Вербицкий достал из-за пазухи объёмную фляжку и отпил большой глоток.
  - В любом случае ты не прав, если считаешь что в нашей огромной армии нет человека способного сыграть, небольшую и очень важную роль, для нашего будущего фильма.
  - Лева, послушай меня, пожалуйста. Я же не спорю с тобой, что очень многие могут играть роли. Практически любого человека можно научить играть на пианино, но станет ли он Прокофьевым? Конечно же, нет! Это как у заводчиков собак, они годами выбирают лучших и способных, делая из их потомства ещё лучше и способней! А ты говоришь про обычных крестьян! Даже Любка Орлова несмотря на свою дворянскую родословную и её врождённый дар, играла бы на пианино до сих пор, если бы за Гришку Александрова не выскочила замуж.
  - Дай сюда! - Лев Давидович отнял у Вербицкого фляжку, глотнул, утробно ухнул, вытирая слезы - ты чего пьёшь, гадёныш?
  - Как чего? Спирт пью, я же боюсь, когда стреляют, вот и пью его. Сейчас уже скоро съёмка, а у нас нет героя! Орла! С хорошей фотогеничной внешностью, умного и образованного. Лева, здесь очень опасно! Проклятые германцы могут нас в любой момент обстрелять, а мне ещё завтра в Ашхабад лететь надо. Там же дел невпроворот, все на пустом месте заново организовывать надо.
  Машина уже достигла авангарда, казавшейся бесконечной людской змеи, это были отряды 3-го гвардейского стрелкового полка вышедшие к Киришам из Матохово с раннего утра. Часть из них вповалку сидела или лежала на поваленных деревьях, ожидая пока отставшие колонны их догонят.
  - А я верю в талант простого советского человека! Ты Иосиф просто застрял в своём буржуазном прошлом и проецируешь его на нашу действительность. Ты просто посмотри на эти мужественные лица обычных бойцов, эти люди не знают ещё, будут ли сегодня они живы или нет, но они преисполненные своим внутренним долгом идут сражаться с нашим врагом...
  Машина медленно двигалась мимо одной роты сидящей как галки на брёвнах вдоль просеки, внимательно наблюдающей за стоявшим старшиной, перед которым делал физкультурные упражнения внезапно знакомый комиссару боец.
  - Стой! Стоять, твою мать!
  Взвизгнув тормозами машина остановилась, распахнулась дверь и широкой походкой из неё выскочил комиссар. Вслед за ним мелко семенил круглый как шар товарищ Вербицкий, совершенно недоумевая, что они тут забыли посреди дороги на Кириши. Словно метеор, опережая своих охранников Лев Давидович нёсся к физкультурнику.
  
  ***
  
  - Упор лежа принять! Встать! Лечь! Встать! Лечь! - старшина Василенко буквально упивался собственной властью, проводя воспитательную работу с личным составом.
  - Я сотру эту гнусную улыбочку с твоего лица! Опозорил меня, со всей моей ротой! Как баба завывал перед воротами в этой дрянной церквушки! Комсомолец! Ты не достоин носить это звание! Высокое звание комсомолец, данное нам нашей партией и великими вождями Лениным - Сталиным, свободно от религиозного опиума! Ррраз! Дваа! Ррраз! Дваа!
  Саша с лёгкой улыбкой и с величайшим презрением смотрел на своего старшину. Ему было все равно, что кричит на него этот маленький человечек с погонами старшины. Он его не боялся, после утреннего события что-то опять в нем изменилось, он снова стал другим. Вокруг него словно выросла духовная броня, вся человеческая мерзость и словесная грязь легко отражалась от неё. Выполняя эти глупые упражнения, Саша увидел, как практически напротив него остановился легковой автомобиль и из него буквально выскочил военный в дорогом кожаном полушубке, классных хромовых сапогах и шапке - финке набекрень без опознавательных знаков.
  И то, что он шёл именно к нему, Саша понял сразу же, потому что потому! Его судьба, наконец начала открывать перед ним свою новую страницу в жизни. Отчаянно забилось сердце в груди. Саша во все глаза смотрел на приближающегося человека, сразу забыв о старшине. Вот оно! Наконец то! Свершилось! Закончилось старое! Началось новое! Сейчас я все про себя узнаю!
  - Ты что оглох? Придурок блажной! Выполнять команду! - выпучив глаза снизу - вверх брызгая слюной, орал ему в лицо Василенко.
  За "кожаным" бежали охранники и смешной колобок в пальто и высокой мохнатой шапке. И вот он уже подскочил к Саше, обжёг его взглядом, а потом уставился в затылок старшине.
  - Смииирна!!! - заорал "кожаный" так сильно, что все сидящие бойцы подскочили со своих мест и мгновенно выстроились в чёткую линию. Старшина недовольно обернулся, лёгкий ветерок отбросил в сторону меховой воротник "кожаного", перед ним стоял разъяряенный дивизионный комиссар второго ранга, сверкая двумя рубиновыми ромбами на петлицах. Недовольство разом исчезло с лица старшины, осталась лишь великая приверженность делу РККА и лично великому товарищу Сталину. Он вытянулся в струну, отдавая честь, буквально завибрировал от желания служить социалистическому Отечеству. Саше показалось, что если бы у старшины был бы хвост, он бы им преданно стучал бы по земле.
  - Это что тут за балаган происходит?! А?! - рявкнул комиссар, наклоняясь на него сверху - вниз.
  - Товарищ дивизионный комиссар второго ранга, провожу воспитательную работу с ээээ... религиозным фанатиком! Он предал комсомольские...
  - Товааарищ старшина, наш всеми горячо любимый товарищ Сталин в своём главном документе всех советских граждан - Конституции СССР, в статье 10, в главе 124 прописал свободу исполнения религиозных культов! То есть вы здесь и сейчас считаете, себя умней и главней самого товарища Сталина?
  Василенко сразу побледнел как снег, затрясся под страшным взглядом комиссара, заикал и забормотал:
  - Я нет, конечно же нет, товарищ дивизионный комиссар второго ранга, я не знал...это он, он интеллигент хренов, опозорил мою роту, перед всеми! Я...пощадите!
  - Упор лежа принял! Ррраз! Дваа! Ррраз! Дваа! - скрестив руки на груди, комиссар методично командовал радостно отжимающимся от стылой земли старшиной.
  - Встать! - Василенко красный, трясущийся вскочил, преданно уставился на комиссара - у тебя есть пять минут привести сюда любого офицера для дальнейших указаний. Бегом марш!
  Саша искоса следил за комиссаром. Он играет! Он тоже играет собой! Вот теперь - то меня не обмануть, вот теперь - то я тоже вижу игру!
  - Теперь ты! - палец комиссара ткнулся Саше в грудь - имя, фамилия?
  - Саша Ермолин, товарищ комиссар - как-то по детски ответил Саша, он все же немного растерялся от бешеного напора этого человека.
  Смешной колобок в пальто, напряжённо сморщив лоб, рассматривал Сашу как насекомое в музее, его рваную изношенную шинель с дырами и пятнами грязи, такие же штаны и худые сапоги, с торчащей из них газетой.
  - Вот смотри Вербицкий, какой орёл! Глыба, а не человек! - небрежно похлопывая Сашу по плечу, ехидно сказал комиссар, обращаясь к толстяку.
  - Это какой-то позор! Это тощий босяк какой-то! Или вот ЭТО, ты называешь талантом?
  - Да! Именно это!
  - Хватит меня разыгрывать Лева! Прекращай, это уже не смешно!
  - То я значит, все подстраиваю, специально для тебя, то опять не то и не так! Тебе не угодишь!
  Комиссар начал ходить взад-вперед мимо Саши, потом оглядел других вытянувшихся бойцов и вдруг рявкнул:
  - Вольно! Быстро сели, откуда встали! А ты остаёшься здесь! - его палец опять уткнулся в Сашу. Приблизившись вплотную, внезапно продолжил тихим голосом - почему тебя старшина назвал интеллигентом?
  - Я закончил музыкальное училище, товарищ комиссар.
  - Ага, прекрасно, это просто замечательно! А ты когда-нибудь играл на сцене?
  - Играл, но только в спектаклях для детей пролетарской школы...
  - Сыграл как-то Иосиф Ефимович со Львом Давидовичем и проиграл! Причём вчистую! Ахахаха! - комиссар радостно потёр руки, торжествующе смотря на приунывшего Вербицкого.
  - Это нечестно! Ты опять все подстроил! - буквально зашипел от злости режиссёр.
  - Ути - пути, а какие мне словесные сентенции в машине выстраивал, что мол народ не тот, глупый мол народишко, одни крестьяне сирые да лапотные, сено-солома*! Вот тебе! Один из десяти тысяч! И тот интилехент гнилой попался! Должок за тобой Вербицкий, как раньше договаривались! Твоя вторая секретарша Маша и тот серебряный набор столовый.
  - Ты просто грабитель, товарищ Рубинштейн!
  - Да я такой! Короче, сделаем так. Ты берёшь этого бойца, как там его, а Сашку! Одеваешь его, обуваешь, кормишь, поишь, даёшь реквизит...
  - Товарищ дивизионный комиссар второго ранга! Майор Лубенец прибыл! - перед Львом Давидовичем, стоял запыхавшийся от быстрого бега, невысокий крепкий офицер. Сзади его маячил заметно нервничающий старшина.
  Небрежно козырнув, комиссар представился, внутренне напрягшемуся от всего этого майору, а потом наклонился к нему почти вплотную, громко зашептал:
  - Слушай меня внимательно майор, пока у меня хорошее настроение. Я в твою епархию не лезу, но мне нужно снять для "самого" киноотчет о захвате Киришей. Ты же понимаешь эту великую ответственность? Кто эти кадры будет смотреть! Поэтому, ставлю тебе задачу обеспечить киногруппу людьми для съёмок! Это первое. Теперь второе. Пока Первая гренадерская бригада удерживает переправу, ну там где мост...
  Майор несколько растерянно смотрел на комиссара. Он раздражённо хлопнул себя по затылку и полез за пазуху.
  - Старшина сюда! Кругом! Наклонился, ниже! Так стой, не шевелись.
  И разложил на его спине, огромную подробнейшую подписанную фотографию этой местности, явно снятую с самолёта разведчика. Майор, вытянув шею, во все глаза с нескрываемой завистью смотрел на неё. Палец комиссара заскользил по импровизированной карте.
  - Вот Кириши, это мост, вот здесь мы сейчас, вот сюда подъедет киногруппа, на эту окраину, конечно не вплотную, а то у германцев авиация лютует, вот река Чёрная, это река Волхов, здесь просека, для отхода. Смотри сюда, здесь мы снимаем мост и Кириши, а так же вход в них наших ребят. Мне утром наши летуны обещали с 13 до 14 чистое небо. Мы будем готовы заранее к этому. Вербицкий, сколько надо времени на общую съёмку?
  - Если будет все хорошо, то за минут 40 управимся.
  - Так, а сейчас почти 11. Мы возьмём с собой часть твоих людей в грузовики, сколько сможем. Для массовки и для защиты, а то вдруг чего. Остальные подтянутся позже, как смогут. Быстро отбери самых рослых и стройных для первых рядов. И что бы умыты, побриты были и сапоги начищены! На все про все у тебя десять минут. Ах да, от меня лично тебе подарок - с этими словами комиссар протянул фотографию майору. Тот сосредоточенно кивнул и аккуратно спрятал её за пазуху.
  Пока они говорили, Саша подхватил лежащую на земле свою винтовку, достал из-за пазухи сухарь и тихонько захрустел им. Вокруг него забегали, засуетились, а он мечтательно улыбаясь любовался на красивую ёлку, припорошённую снегом. Из этого состояния его выдернули толчком в плечо:
  - На чем ты играл в своей школе?
  - На пианино товарищ комиссар.
  - Ахаха! Ну, пианино я тебе здесь нигде не найду! Да и не ходят бойцы в бой с пианино! Поэтому товарищ Вербицкий выдаст тебе барабан! Средь нас был юный барабанщик, в атаках он шёл впереди, с весёлым другом барабаном, с огнём большевистским в груди!*
  - Товарищ комиссар, я же не умею на нем играть!
  - У тебя будет целый час времени, пока будем отрабатывать дубли. Саша, ты же музыкант, научишься. Трам парам пам пам. А! Вот что! Совсем забыл! Ты чего лыбился когда старшина тебя гонял?
  - От знания, товарищ комиссар.
  - Какого такого знания, ну-ка расскажи ка мне?
  - Я знаю, что сегодня не умру - тихо, но твердо сказал Саша, жёстко смотря в глаза комиссару.
  Лев Давидович вскинул брови, а ведь он меня вообще не боится! Ну, надо же! Теперь все понятно, чем этот любитель стихов разозлил старшину. Как же быстро человек привыкает к своему положению в обществе...хмм. И так его легко вывести из этого состояния, всего лишь подвергнув сомнению его положение в нем.
  - Как писал один широко известный в узких кругах знаменитый советский автор. Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!*
  - Не в моем случае, товарищ комиссар! - Саша так же мрачно продолжал смотреть на него.
  - Что же, это похвально! Но посмотрим на это сегодня, так это будет или нет! Товарищ Вербицкий забирайте его с собой и что бы через час, он был накормлен, обут, одет. Нас ждёт прекрасная кинокартина, съёмки, аплодисменты и невиданный успех!
  
  * "Сено-солома" - команда "левой-правой" для крестьян в 18 веке в армии, пучки крепили к сапогам.
  * "Маленький барабанщик" М. Светлов, 1929 год.
  * "Мастер и Маргарита" М. Булгаков, 1940 год.
  
  ***
  
  Северная окраина г. Кириши.
  Утро.
  13 декабря, 1941 год.
  
  Сашу подвели к грузовику с большим кузовом фургоном, на котором, сквозь белые полосы ещё виднелась надпись "Ленфильм". Вербицкий ловко откинул лестницу, смешно подпрыгнув на неё, открыл дверь и исчез в тёмном проёме. Саша глубоко вдохнул, перешагивая железный порог, отделяющий его из одного мира в другой. В маленьком тамбуре на него буквально накинулся седой высокий старик в пенсне со старорежимной бородкой:
  - Вот те раз! Откуда же ты такой грязный, да ещё и в обносках таких? Немедленно раздевайся! Полностью! Я тебе сейчас выдам все новое. Потом верхнюю одежду сдашь назад, а исподнее себе заберёшь, как подарок. Ах да, меня зовут Виктор Иванович, я реквизитор.*
  Через несколько минут, он стоял абсолютно голый, крепко сжимая в руках свою волшебную книгу и тощий вещмешок. Одежду, обувь, винтовку вместе с ремнём и патронами, Саша положил на пол. Виктор Иванович вынес ему стопку одежды, бегло осмотрев его, сокрушенно покачал головой, негромко приговаривая про себя:
  - Какой худой мальчик, совсем в армии кормить перестали, сейчас мигом поправим это дело. Одевайся быстрей, а то простынешь.
  Вскоре он сидел за небольшим столиком у занавешенного тюлем окна, одетый в непривычно чистую, хрустящую форму. В фургоне было тепло и уютно, по домашнему пахло кофе и конфетами. Автомобиль тронулся, слегка покачиваясь, неспешно покатился по лесной дороге. Виктор Иванович подал Саше разогретую в электропечи большую консервную банку с пловом, кусок белого хлеба, кружку с кофе и небольшую миску с печеньем и конфетами. Затем уселся на скромный диван напротив него рядом с режиссёром. Саша осмотрелся вокруг, понюхал кружку с кофе, по его лицу пробежала судорога, плечи вздрогнули, он судорожно сглотнул застрявший ком в горле, смахнул набежавшую слезу, и зашептал, с каждым словом, все громче и громче:
  - Как давно это было, словно я маленький мальчик у любимой бабушки в гостях, словно я во сне! Словно все вокруг меня происходит во сне! Словно я сам - являюсь чьим-то сном!
  Взял в руку ложку, пристально уставился на Вербицкого, покачивая головой из стороны в сторону, продолжил свой странный монолог внезапно севшим голосом:
  - Знаете, это все происходящее в последнее время вокруг меня, похоже на пролог! Странный и страшный пролог, того что ожидает меня сегодня! А я сегодня не умру!! Я - не умру!!!
  Саша пристально смотрел на режиссёра, по его щекам потекли две мокрые дорожки слез, голос его креп с каждой секундой:
  - Я не знаю, как и что это будет, но пусть это произойдёт быстрей! Все окружающие меня люди погибнут! Все до единого человека! Все! Страшной смертью! А я нет! Нет! Нет!! Нет!!! Хахаха!
  Он истерически захохотал, запрокинув голову вверх. Остановился, отдышался, шмыгнул носом, мотнул головой и зашептал:
  - Простите меня, я что-то совсем расклеился. Это наверно от недоедания и недосыпа.
  Раскрыв рты от изумления, Виктор Иванович и Иосиф Ефимович наблюдали за этим действием.
  - Браво! Браво! Вот это талант! Вот это мать его талант! Вот как надо играть! Я сразу поверил ему! А? Как ты считаешь Витя? Так это или нет? - Вербицкий захлопал в ладоши, вскочил с дивана, замахав руками, забегал туда-сюда по заваленному реквизитом фургону.
  - Слушай, он определённо талантливый самородок. А если его обучить актёрскому мастерству? Да он любого за пояс заткнёт! Вот это да! А ты пять минут говорил, что он бездарь, что тебе его насильно подсунул Рубинштейн, а теперь восторгаешься им.
  - Мало ли что я говорил раньше! Смотри, какой он фактурный, молодой, красивый, как алмаз не огранённый. Он может такие роли играть, сам Эйзенштейн умрёт от зависти! Только это будут мои фильмы! Мои! А не его! Саша - какое прекрасное имя! Из народа, народный интеллигент! А фамилию мы тебе новую придумаем! Звучащую на всю страну! Вот Левка молодец! Вот это чутье! Да за такого актёра сервиза и секретарши не жалко.
  Саша с величайшим изумлением смотрел на этих двух чудиков. О чем они говорят? Какой из него актёр? Ведь он только что сказал им правду! Правду! Неужели они ничего не поняли? Неужели? Да и хрен с ними, надо плов есть быстрей. А конфету он одну сейчас съест, а остальные с собой заберёт, когда ещё такую вкусноту он достанет в этих болотах.
  - Так Саша, слушай меня внимательно. Сегодня ты сыграешь свою первую в своей жизни роль. Очень серьёзно отнесись к этому важному делу. Я тебе дам читать приветственную речь, перед проходом бойцов перед камерой. Сначала я думал сделать закадровый текст и самому начитать его, но теперь я все увидел своими глазами и ты теперь будешь его произносить сам! А ведь смотреть фильм будет лично товарищ Сталин! Помни об этом! Ты справишься, я абсолютно в этом уверен!
  Саша с набитым ртом кивал ему головой. Какая вкусная еда, не то что эти кухни полевые, ел бы и ел.
  - Сейчас выдадим тебе шинель парадную с галунами, сапоги хромовые, ремень офицерский, будёновку со звездой и барабан с палочками. У тебя будет немного времени, постучишь по нему, поучишься. Главное в ритм шагов попадай, а звук нужный мы наложим - Вербицкий возбужденно потёр ладони - так, дальше, текст приветствия советскому народу сейчас тебе Витя выдаст. Назубок выучи, с выражением скажешь! Играй так, как играл только что и все у нас получится. Вот так!
  А потом они начали говорить об освещении, экспозиции, звукозаписи и прочих странных делах, о которых Саша никогда не слышал в своей жизни. И которые были ему совершенно не интересны. Вдруг грузовик дёрнулся и остановился, снаружи послышался шум, дверь распахнулась, в клубах морозного воздуха в неё ввалился озабоченный Лев Давидович.
  - Подъём! Приехали, дальше нельзя на машине, пойдём пешком. Быстрее одевайте его! Быстрее! Начинает распогоживаться!
  Произнеся эти слова, он развернулся и выпрыгнул из фургона, громко хлопнув дверью. Виктор Иванович подбежал к встроенному в стену шкафу, раскрыл его створки. Внутри его лежал, большой почти полуметровый цилиндрический чехол защитного цвета. С усилием выдернул его, раскрыл сбоку карман, проверил наличие барабанных палочек, затем вытащил подобие лошадиной сбруи и положил её сверху. А Вербицкий тем временем подошёл к вскочившему со своего места Саше вплотную и негромко заговорил, смотря ему снизу в глаза.
  - Так слушай меня внимательно! Я сегодня же поговорю с товарищем Рубинштейном по поводу тебя. Мне он не откажет и всенепременно поддержит. Я хочу забрать тебя отсюда! Я хочу сделать из тебя актёра! В тебе есть очень глубоко запрятанный талант. Я сделаю это сегодня же после съёмок. Тебя необходимо выдёргивать из армии, делать тебе тут определённо нечего! Так что готовься Саша. Сегодня мы тебя снимаем, а завтра скорее всего переведём в тыловую часть в Ашхабад, на нашу киностудию. Тем более ты сегодня выживешь в бою, ты же сам нас в этом убедил! Это было первое. А теперь второе. Держи - это твоя речь к советским гражданам в честь освобождения города Кириши. По дороге к месту съёмок выучишь её на зубок, она короткая.
  Виктор Иванович подал Саше верхнюю одежду и барабан:
  - Быстрее одевайся, товарищ Рубинштейн не любит ждать!
  Он быстро оделся, подхватил барабан и сбрую, открыл дверь тамбура, забрал винтовку, патроны и вещмешок. Оглянулся назад, на него задумчиво смотрел Виктор Иванович, оценивающе разглядывал Вербицкий, нервно попадая в рукав своей шубы. Саша неожиданно для себя ухмыльнулся, он уже точно знал из собственного опыта, что все может произойти с ним совсем не так, как мыслил режиссёр. Он на мгновение остановился перед наружной дверью, зажмурил глаза, резко выдохнул и не обращая внимания на понукания Вербицкого, совершил привычный для него ритуал. Достал свою волшебную книгу, открыл её в случайном месте, жадно впился в текст. Верхняя часть страницы была залита морской водой, текст на ней не читался, а на нижней части было лишь начало стиха. Саша нервно сглотнул, передёрнув плечами, быстро читая эти строки:
  
  Кругом крутые кручи.
  Смеётся ветром смерть.
  Разорванные тучи!
  Разорванная твердь!
  
  Лёг ризой снег. Зари!
  Краснеет красный край.
  В волнах зари - умри!
  Умри - гори: сгорай!*
  
  О Господи! Спаси и сохрани! Началось! И широко перекрестившись, выпрыгнул из фургона на утоптанный снег.
  
  * Реквизитор - лицо, заведующее реквизитом в театре, на киностудии.
  * "Смерть" А. Белый 1908 год.
  
  Глава 5
  
  Резкий солнечный свет ударил Сашу в глаза, после полутьмы фургона он практически потерял способность видеть. Мотнув головой и проморгавшись, он быстро огляделся вокруг себя. Перед ним узкую просеку леса заливали яркие лучи, искрясь снежинками, густые лапники сосен неторопливо помахивали ему под действием слабого ветерка. Дальше лес резко обрывался, открывая после себя покатую равнину, ограждённую с одной стороны широкой рекой Волхов, схваченной тонким льдом с многочисленными тёмными промоинами. С другой стороны поля виднелся густой подлесок с многочисленными глубокими оврагами. Впереди в паре километров отчётливо были видны остатки железнодорожного моста, опоры которого как щербатый рот зияли своей пустотой. Вся эта равнина была изрыта окопами и воронками разной глубины и формы, лишь недавно прошедший снег спрятал страшный лик войны, укрыв его белым спокойствием. Многочисленные бойцы Первой гренадерской, разбившись на группы, подобно муравьям двигались в сторону полуразрушенных строений перед мостом. Сзади развалин находилась высокая насыпь с остатками рельсов, брёвен и прочих разрушенных огневых точек противника. И к этому запорошённому снегом великолепию шла выщербленная ямами дорога. Вдали размеренно грохотала орудийная канонада, сухо потрескивали одиночные выстрелы, периодически татакали пулемётные очереди.
  - Стройся в колонну! Быстрей! - зычно кричал комиссар, размахивая рукой в такт отдаваемым командам:
  - Вербицкий! Мать твою! Ты где есть? Быстрей камеры тащи сюда! Ты, ты и ты! Камеры взяли - побежали! Ты и ты, схватили реквизит и за ними! Быстрей! Быстрей!
  Отряд примерно из 50 человек, навьюченный киношным барахлом, мелкой рысью побежал по дороге к изгибу реки перед мостом. Впереди бежал товарищ Рубинштейн с охраной, а за ним катился как колобок режиссёр и его команда. Саша вместе с остальными бойцами - актёрами поневоле почтительно держался сзади этой диковинной колонны.
  Этот чертов барабан! Как же он мешает бежать! Да что ты будешь делать, но приказ есть приказ. Мысли отрывками лезли в голову Саши. А ведь забавно получилось! Я же видел карту комиссара. За спиной река Чёрная, слева деревня Белая, справа Кириши...ух воронки какие глубокие. Лишь бы не упасть в них, а то реквизит сломаю. Хоть поесть успел на халяву и то хорошо! Между чёрным и белым я бегу в неизвестность. Скоро я все узнаю! Очень скоро!
  - Стооой! Вербицкий камеры сюда направь, на насыпь и на мост! Да! Вот сюда одну, а здесь вторую!
  - Лева тормози! Дай отдышаться. Саше нужно речь сказать и ...
  - Йося уймись! Видишь, тучи расходятся! Надо снимать немедленно! Думаешь ты в Ленинграде на площадке киностудии? Здесь вообще-то война идёт! Немец не дремлет! Сейчас один раз они пройдут, а потом ты их снимаешь. Потом он текст зачитает, мы найдём место для этого.
  - Лева послушай меня! Этот Саша мне очень нужен! Обещай мне немедленно! Прямо здесь и сейчас! Свой долг я тебе завтра отдам. Я клянусь тебе!
  - Хорошо! Я тебе обещаю, завтра же я его тебе переведу приказом! Давай командуй парадом! А я сейчас покажу где дорожные указатели врыть в землю.
  А в это время Саша боролся с неизвестным ему музыкальным инструментом. Он достал его из чехла, положил на стылую землю и барабан ярко засверкал в солнечных лучах полированными бронзовыми деталями, белой верней мембраной и ярко красной окантовкой. Саша невольно залюбовался красотой барабана, тщательностью и подгонкой деталей, общим экстерьером инструмента. Какой красивый! Жалко, что играть я на нем не умею...ладно постучу в него в такт строевого шага, а там глядишь и прокатит данное действие, ведь мне же режиссёр лично обещал, потом звук наложить. Он оглянулся назад, откуда все они прибежали. Из леса выходили густые первые колонны его дивизии. Сколько же сюда народу нагнали то! Надо же! Вот сейчас невольная гордость за свою страну заиграла в Сашиной груди. Экая силища идёт! Вот и конец германцу пришёл! Сейчас он узнает силу Красной армии, сейчас вот наши им покажут - кузькину мать! А вот и сам режиссёр прибежал!
  Вербицкий подбежал к Саше, критически осмотрел его со всех сторон, лично поправил ему воротник и будёновку:
  - Так стой не дёргайся! Барабан держать надо за эту сторону! Это сюда, эту сбрую сюда, руку продень! Эй ты! Флаг ровно держи! И ты тоже - ровней, мать твою! Лица сделали весёлыми и удалыми! Если все пойдёт как надо, то после съёмок каждому по чарке поднесу! Вот! То-то же!
  - Ну что ты там? Вербицкий!
  - Все готово! Можно начинать!
  - Внимание! Смирно! Равнение на знамя! Мотор! Дубль один!
  Саша нервно сглотнул слюну, путаясь в сбруе, одну палочку засунул за пояс, другую напряжённо держал правой рукой, а левой придерживал тело барабана. Все замерли вокруг, лишь знамя хлопало полотнищем на ветру позади него.
  Марш!
  Левой! Левой! Раз! Два! Три!
  Бамм! Бамм! Бамм! - мерно загрохотал в такт шагам барабан, чистым глубоким басом.
  Топ! Топ! Топ! - слитно бухали по мёрзлой земле начищенные сапоги.
  - Как идут! Орлы! Вот как надо с людьми работать Вербицкий! Пришел! Увидел! Заставил! Получил! - восхищённо размахивал зажжённой папиросой, в такт барабанному бою Лев Давидович.
  - Даа...у тебя не по филонишь, мигом куда надо направить можешь. Смотри Лева, как наш музыкант лупит по барабану! Чётко в ритм попадает, а ведь говорил тебе, что не умеет играть.
  - Да все они так говорят...но я умею с народом общаться. Умею убеждать...хахаха!
  - Были бы у меня такие ромбики на петлицах, я бы тоже так умел.
  - Йося, ромбики много у кого были и где они теперь? Помимо ромбиков голова на плечах должна быть и язык подвешен как надо.
  - Стоять! Молодцы! А ну быстро назад, откуда пришли! Сейчас снимать будем!
  Невольные актёры вернулись на исходную позицию, Саша, нервно кусая губы, оглядывался кругом. Мимо них в меньше чем в сотне метров проходили глазеющие на процесс съёмки колонны бойцов, оператор колдовал над камерами, комиссар и режиссёр общались в сторонке от всех. Ну же! Где же оно? Где?
  - Внимание! Смирно! Равнение на знамя! Мотор! Дубль два!
  Марш!
  Но стоящий впереди всех Саша не шелохнулся, три секунды, пять секунд, десять.
  Хлоп! Хлоп! Хлоп! - билось знамя на ветру.
  Вербицкий, покраснев от ярости как помидор, вдохнул воздух синхронно с Львом Давидовичем, чтобы погнать бранным словом нерадивого актёра.
  А в это время, музыкальный слух Саши выцепил из тысячи звуков окружавших его, тот самый до боли знакомый шум.
  - Самолёт! Там самолёт! - крикнул он, подняв голову вверх, указывая палочкой в синюю прореху в тучах.
  
  ***
  
  Северная окраина г. Кириши.
  Полдень.
  13 декабря, 1941 год.
  Высота 5000 метров.
  
  - Эй Лотар! Ты только посмотри на половину 11, у остатков моста! Вот такое я ещё за два года войны ни разу не видел!
  - Ну что там Ханс? Что там можно увидеть кроме этих гребаных развалин? Ух! Вот это да! Ничего себе!
  - Хаха! А ты мне не верил! С тебя пиво!
  - Ну ты хитрец, будет тебе пиво. Так, так...а ну ка свяжись с Людвигом Эбауром из 18 полка. Быстрее! Я ему половину ящика коньяка позавчера в карты проиграл, надо отдавать. Давай снижайся! А то по моим расчётам, после той погони у нас топлива в обрез.
  Распластавшись в небе, странный двухкилевой двухмоторный самолет с большой стеклянной кабиной, плавно начал снижаться по широкой спирали. Это был новейший разведчик корректировщик ФВ-189* срочно переброшенный на этот участок фронта. Рука Ханса защёлкала верньерами на мощном радиопередатчике с заранее внесёнными в него ещё на земле радиоканалами.
  - Говорит Филин 4. Приём.
  - Я слышу тебя Филин 4.
  - Людвиг - это Лотар! Ты слышишь меня, старый черт?
  - Ооо Лотар! Я всегда рад слышать своих должников. Когда его отдашь, кстати говоря?
  - Слушай Людвиг, ты кино любишь?
  - Эээ...причём тут кино и твой долг?
  - А притом! Вот болтаюсь я сейчас над тем самым разбитым мостом через Волхов. Лечу, лечу, значит над Киришами, смотрю вниз, и тут хоп! Большевики кино снимают. А ты за бутылку коньяка трясёшься, вместо того чтобы помочь Морису фон Викторину.
  - Лотар, ты что пьяный? Какое кино? Ты вообще, о чем говоришь?
  - Прямо сейчас снимают кино о том, как большевики Кириши захватили! Тут народу нагнали, просто тысячи и тысячи солдат, и все идут к мосту! Я сейчас снизился, там даже барабанщик есть! Камеры стоят, все по уму делают, прямо Голливуд тут устроили!
  - Шайзе!* Я сейчас покажу им кино! Такое кино покажу, никогда не забудут! Хорошо, что мне снаряды утром подвезли. Долго ты там будешь?
  - Десять минут, меня истребители гоняли, топлива мало.
  - Через две минуты я начинаю. А насчёт твоего долга, пять бутылок из десяти я тебе прощаю.
  - Спасибо Людвиг, я всегда о тебе помню. Переключаюсь на Мориса. Он тебе сам скажет, когда остановиться. Конец связи.
  Самолёт продолжал снижение и уже невооружённым взглядом, стало хорошо видно происходящее на заснеженной земле.
  - Говорит Филин 4. Приём.
  - Я слышу тебя Филин 4.
  - Морис - это Лотар! Прием.
  - Лотар, где тебя носит? Какого черта...
  - Морис, меня гоняли целый час истребители. Еле убежал от них. Ещё десять минут и я валю отсюда на аэродром!
  - Отсюда, это откуда?
  - Северная окраина Киришей. Я над мостом. Морис, помнишь свой карточный долг мне в ящик виски?
  - Ты шулер Лотар, я с тобой больше никогда...
  - Морис, теперь все изменилось, с тебя всего пять бутылок коньяка и кинокамера!
  - Эээ...что? В смысле кинокамера?
  - Тут большевики кино снимают! О своей великой победе над тобой! У них две кинокамеры, барабанщик, знаменосцы, все есть! Тут их как муравьев, тысячи четыре - пять навскидку, а может быть и больше. И все они тебя ждут, дождаться не могут!
  - Ах, кино они снимают! Ах, ждут они меня! Я сейчас покажу им кино! Я им такое кино покажу, только доеду туда и сразу же все покажу и расскажу! Спасибо Лотар, если все удачно получится, то одна камера твоя. Я почти час назад вызвал бомбардировщики Первого авиационного корпуса, они уже в пути.
  - Про коньяк не забывай! Ах да, Людвиг уже готов открыть огонь! Сам его остановишь, а то он пока все не отстреляет, не успокоится. Удачи тебе!
  - Я услышал тебя. Конец связи.
  Громыхая и лязгая гусеницами по наведённому ночью понтонному мосту через Волхов, южнее Киришей, ударный кулак девяностого моторизованного полка под руководством Мориса фон Викторина двигался вдоль реки на север. С целью отсечь от леса атакующие советские войска, прижать их к руслу реки и уничтожить при помощи авиаудара и мощной артиллерийской подготовки. На острие атаки шли новейшие угловатые Штурмгешутцы* и Панцеры 4, позади них широким полумесяцем двигались многочисленные Ганомаги*, а вслед за ними быстрым шагом, построенная в несколько узких колонн следовала пехота.
  Хищные стволы 15 см Шверехаубицен* поворачивались к пристрелянным координатам, вертелись ручки наведения, открывались снарядные ящики, отрывками звучали команды, 18 артполк был готов открыть огонь.
  Морис, с биноклем в правой руке, удобно сидел на высоком барном стуле в собственном командирском Ганомаге, утыканном антеннами и машингеверами.* Сзади его громко играл патефон, исполняя арии Вагнера. Пальцы левой руки Мориса, затянутые в белую кожаную перчатку отстукивали ритм мелодии на бронированном борту бронетранспортёра. На его благородном истинно арийском лице, играла хищная победная улыбка.
  
  * ФВ-189 Филин - самолёт разведчик, более известный под названием "Рама".
  * Шайзе - дерьмо.
  * Штурмгешутц - самоходное штурмовое орудие Штуг 3.
  * Ганомаг - полугусеничный бронетранспортёр СДКФЗ 251.
  * 15 см Шверехаубицен - тяжёлая гаубица калибром 150 мм.
  * Машингевер - единый пулемёт МГ-34.
  
  ***
  
  Саша широко раскрытыми серыми глазами внимательно смотрел в синее небо, а небо смотрело на него. И тогда он отчётливо увидел, что словно во сне на всех них стоящих и идущих по земле, с небес летят серые блестящие бутылки. Их было много, десятки, сотни, словно в ожившем кошмаре они все летели на него.
  Лев Давидович сразу же вспомнив все произошедшее ранее, успел закричать первым:
  - Воздух!!! Все в укрытие!!! Быстрей!!! Быстрей!!!
  Послышался зловещий свист, но Сашины ноги буквально прилипли к земле. Он отстранённо смотрел, как разбегаются вокруг него бойцы, как с перекошенным от крика лицом, размахивая маузером, гонит в их окопы комиссар - словно это все плохой фильм, будто это все происходит не с ним, а с кем то другим.
  А Саша, продолжая стоять как столб посреди поля, между всех бегущих людей - молился. А что ему ещё оставалось делать? Громко про себя, как умел. Господи спаси! Спаси! Спаси!
  Бабах!
  Вырывая пласты мёрзлого грунта, оглушительно визжа громадными зазубренными осколками, грохоча оглушительной ударной волной, к ним пришла с неба смерть. Словно адская коса, делая чудовищные кровавые просеки в толпе отчаянно бегущих бойцов, она поражала сотнями за раз. Жестоко убивала, разрывала на куски, отрывала конечности и выпускала потроха.
  Бабах!
  Осколки буквально сдули с Саши вещмешок, продырявили снизу шинель, разрубили сбрую барабана, он повис на широком ремне. Что-то сильно ударило его в правый бок, он упал и снова обрёл возможность ходить. На карачках Саша побежал к окопам, затем разогнулся и прибавил ходу, летя словно птица над землёй.
  Бабах!
  Перепрыгивая через умирающих людей, он споткнулся об очередное тело, упал, поднялся, но его схватили за ногу. Саша в ужасе посмотрел вниз, это была верхняя половинка Вербицкого, весь залитый своей и чужой кровью, измазанный грязью, выпучив глаза, он надсадно и обречённо перекошенным от боли ртом, на одной ноте визжал ему в лицо:
  - Ыыыыы!
  - Ааааа! - Саша вырвал свою ногу из его объятий и бросился дальше к окопам. Быстрее! Быстрее! Я успею! Я успею! Успею!
  Бабах!
  Ему словно дали мощного пинка под зад. Сашу буквально подбросило вверх, закрутило в воздухе, он шлёпнулся на землю, опять подскочил и побежал. Весь засыпанный грунтом, грязный и оборванный, но сохранивший винтовку и барабан, он буквально щучкой нырнул в первый попавшийся ему на пути окоп.
  Задыхаясь от вони сгоревшего тротила, Саша осторожно выглянул из-за бруствера окопа. И то что он там увидел, повергло его в дикий ужас. Смерть продолжала бесноваться на поле. Высоко в воздух поднимались столбы земли и дыма, образовывая огромные воронки. И только что бывшее белым, поле стало красно - чёрным, усеянное многочисленными телами убитых и раненых. Саша безвыходно смотрел, как из облаков вынырнули с неимоверной скоростью, хищные силуэты тощих самолётов. Они летели прямо на него, два, четыре, шесть, десять. Поливая поле огнём из пулемётов и пушек, убивая тех кто не успел добежать до окопов, "худые" резко перед лесом взмыли свечкой вверх, перевернулись в воздухе, и понеслись обратно, ревя моторами, грохоча скорострельными орудиями. Саша нырнул в окоп, огляделся по сторонам - слева и справа от него полузасыпанные землёй в неестественных позах лежали мертвецы. Он заскрипев зубами от того, что его страшный сон начал сбываться, побежал в поисках живых людей по полуразрушенному укреплению. И только Саша нашёл уцелевших бойцов, как опять с неба послышался тот самый знакомый шум. Он поднял голову и увидел пару десятков двухмоторных самолётов, они чётким симметричным строем заходили со стороны моста прямо на него.
  - Прячьтесь! Быстрее! Это бомберы! - раздались панические крики бойцов. Все вокруг Саши забивались в малейшие щели в стенах окопа, а он продолжал стоять и смотреть на летящие на него бомбардировщики. Поравнявшись с местом несостоявшейся киносъёмки, они открыли люки и на головы оставшихся в живых людей посыпались десятки бомб. Саша закрыл уши руками, крепко зажмурил глаза, все вокруг него загрохотало, затрещало, заколыхалось. Его обсыпало землёй, что-то ударило в грудь, он неловко покатился по дну окопа, этот чертов барабан, очень сильно мешал ему передвигаться. Все пространство вокруг Саши наполнилось клубами сгоревшего тротила, кашляя и задыхаясь, Саша открыл глаза и опять высунулся из-за бруствера, что бы отдышаться. Он опять осмотрелся, на поле, то тут то там, вздымая многометровые фонтаны земли падали тяжёлые снаряды, но бомбардировщики и истребители уже улетели. Обстрел вроде бы начал постепенно стихать. Но из дымящихся развалин строений перед мостом, к нему бежали навстречу редкие цепочки советских бойцов. Они быстро отступали! Но почему и от кого?
  Уууау!!! Уууау!!! Уууау!!!
  Что-то вдали завыло, заревело, словно тысячи взбесившихся ослов. На глазах изумлённого Саши, из-за реки вертикально в небо устремились сотни дымных трасс, ярко сверкая в лучах солнца.
  - Они похожи на крылья ангела! - успел подумать Саша, он просто никогда не видел работу Небельверфера.* Поднявшись на огромную высоту, трассы превратились в летящие на него громадные, надсадно воющие, вертящиеся мины, десятки мин, сотни мин!
  О Господи! Что это?
  Саша бросился на дно окопа, опять закрыв голову руками. Ему на мгновение показалось, что он попал в преисподнюю. Земля подпрыгнула под ним, загрохотала, закачалась, его засыпало грунтом с ног до головы. Клубы кислого дыма рвали лёгкие, надсадно кашляя и задыхаясь, Саша закрыл лицо тряпкой, стало чуть легче, но ненамного. Все! Я больше не могу! Я хочу дышать! Он пошарил рядом с собой руками, пытаясь снять со спины свою винтовку, но нащупал лишь ногу соседа по окопу. Эй! Вставай! Дёрнул за неё, открыл глаза - это была нога, оторванная по колено! Нет! Нет! Хватит!
  Аххх! Саша, мотая головой, в третий раз высунул голову из-за полуразрушенного бруствера и только теперь он понял, почему и от чего отступали советские войска.
  Расширенными глазами он смотрел, как из-за тех развалин на поле медленно выезжают плоские как сковороды самоходки, угловатые, словно вырубленные топором грязно - серые танки. Десятки единиц техники тупым клином двигались вдоль оврага на краю поля, прижимая к реке остатки наших войск. Многогранные транспортёры поливали огнём пулемётов всю площадь перед собой, похожие на окурки, стволы самоходок и танков, с ужасающей быстротой выплёвывали из себя десятки снарядов, буквально засыпая ими линии окопов. Колонны пехоты позади техники разделились, часть установила миномёты и начала закидывать минами дальние линии окопов, а другая часть, держа пулемёты на плечах, двинулась вслед за полугусеничными машинами. И все это войско шло прямо на него, подобно стальному беспощадному клину, словно сошедшему с киноэкрана построения псов - рыцарей на Чудском озере. Всех кто в панике пытался бежать, буквально выкашивало плотным пулемётным огнём и осколками мин. Всех кто пытался организовать сопротивление, тут же закидывали градом снарядов. Саша в ужасе завертел головой, пытаясь найти живых вокруг себя, вскинул на бруствер винтовку, дёрнул затвор, но он не шелохнулся. Он поднёс её поближе к лицу, пытаясь понять в чем дело - сбоку затвора, глубоко в его теле, торчал зазубренный осколок снаряда. Он практически разрубил его напополам. Саша отбросил её в строну, наклонился к мёртвым телам убитых бойцов, пытаясь найти работающее оружие, но его там не было. Все было сломано, согнуто и стрелять во врага больше не могло. Тогда Саша бросился назад по окопу, наклоняясь к каждому убитому бойцу, в поисках оружия, попутно собирая патроны. Пробежав почти полукилометра, периодически залегая на дно от падающих прямо в окоп мин, он не встретил ни одной живой души, только мёртвые искалеченные тела мелькали перед его глазами. Добравшись до Т-образного перекрёстка окопа, отдышался, глотнул из фляги воды, умыл лицо, внимательно осмотрелся.
  Проклятый сон! Все сбылось! Господи спаси и сохрани! Господи спаси! Вот целая винтовка! Наконец то!
  Вырвал её из мёртвых рук, трясущимися руками затолкал в неё пачку патронов, резко выдохнув, осторожно выглянул из-за бруствера в четвёртый раз. Стальной германский клин, так же размеренно и чётко, подавляя любую попытку сопротивления, огнём и напором, неумолимо продвигался вперёд. Только лишь перестали падать тяжёлые снаряды. Вражеская пехота рассыпалась в несколько широких тонких цепей, следовавших за техникой и друг за другом на точно выдержанном расстоянии. Они закидывали гранатами окопы, поливая короткими пулемётными очередями, участки последнего сопротивления, стреляя прямо с плеч из пулемётов.
  Ну, вот и все! Песец ко мне пришёл! Саша замер в каком-то странном оцепенении, наблюдая за этой страшной картиной происходящего.
  
  * Небельверфер - крупнокалиберная ракетная установка залпового огня. Издавала сильный воющий звук при стрельбе.
  
  ***
  
  - Встать! Я приказываю встать! Бойцы, я не слышу вас! В бой! В атаку! Вы все трусы! Жалкие трусы! - по разрушенному окопу быстрым шагом двигался товарищ Рубинштейн. Вид его был страшен, лицо в крови, все посеченное осколками, левая рука крепко сжимает рукоять маузера, окровавленная правая висит бессильно вдоль тела.
  - Ты! - ствол маузера ткнулся Саше между лопаток. Он подпрыгнул от неожиданности, развернулся и уставился расширенными от удивления глазами на комиссара.
  - Ааа! Вот мы и встретились опять, любитель стишков! Слушай мой приказ! Вперед! В атаку! Поднимай бойцов в атаку!
  - Каких бойцов? Они же все мертвы - оглядевшись по сторонам, Саша громко закричал прямо в лицо комиссару:
  - Они все мертвы!
  - Ты жалкий трус! Вы - все вокруг меня, жалкие трусы! Я сказал в атаку! Поднимай людей!
  Саша в пятый раз выглянул из-за бруствера. Германский безжалостный стальной каток, уже почти прошёл первую линию укреплений. Серые трассы пушечно - пулемётных очередей, хлестали по советским окопам. В воздухе на Сашу неслись снаряды и мины, на поле хохотала смерть, радостно пожирая души и плоть советских бойцов. Он нервно сглотнул, обернулся к Рубинштейну и отрицательно замотал головой.
  - Именем революции! - рявкнул Лев Давидович и выстрелил из маузера рядом с Сашиной головой. Пуля обожгла его щеку, закапала кровь, но он не шелохнулся, продолжая смотреть на комиссара широко раскрытыми серыми глазами, лишь только губы его тихо, с внутренним отчаянием бормотали:
  - Я не умру, я не умру, я не умру...
  - Знавал я когда-то одного Сашку Ермолина! Он тоже был таким же трусом, как и ты! Та же мерзкая порода! На словах вы все герои, а как за Родину умирать, так сразу нет желающих! Я не умру...хахаха! Умри тварь! Умри! Умри!
  С перекошенным от ненависти лицом, Лев Давидович пальцем только начал вдавливать спусковой крючок маузера, как перед Сашиными вытаращенными глазами быстро мелькнула тень. Восемь и один сантиметра, мина фугасно - осколочного действия попала товарищу Рубинштейну точно в грудь.
  Бабах!
  Комиссар исчез в ярко - кровавой вспышке, а Сашу буквально сдуло с места, где он стоял. Спиной назад он пролетел несколько шагов по окопу, со всей силы впечатался в его стенку. Осколки с визгом ударили в неё, буквально очертив контур Сашиного тела, разорвав рукава шинели, смахнув шапку, прочертив кровавые борозды по рукам и лицу. Его голова бессильно упала вниз, тело сложилось пополам, но барабан, не дал рухнуть на дно окопа. Своим лбом Саша ударил по белой поверхности инструмента, кровь и пот брызнули на мембрану и все это, с шипением моментально впиталось в её поверхность.
  Бамм! - сочным басом загудел барабан.
  Оглушённый, широко раскрытым ртом рвано вдохнув воздух, весь окутанный клубами сгоревшего тола, он поднял лицо вверх и увидел искажённым, мутным взглядом, как что-то падает с небес сверху на него. Это была оторванная по локоть рука комиссара, кувыркаясь и вращаясь в воздухе, сверкая блестящим корпусом наручных часов, она стремительно летела вниз. Рука упала точно в середину мембраны барабана и со звучным шлепком прилипла к его поверхности.
  Бамм! - смачным басом запел инструмент.
  На глазах оторопевшего от всего этого Саши, она задрожала, зашевелила пальцами, хлещущую из неё кровь барабан впитывал в себя как песок.
  Тик, тик, тик...стрелки часов "Докса" остановились на 13 часах, 13 минутах, 13 секундах.
  И что-то мгновенно произошло вокруг Саши, что-то неправильное и чужеродное, что-то злое и беспощадное, что-то страшное и ужасное.
  Тик, тик, тик...бешено завращались стрелки часов в обратную сторону, рука поплыла, захрустела, начав изменяться. Словно во сне она быстро перерождалась в оживший кошмар. Будто выпивая из неё все соки, своей поверхностью, барабан высушивал руку от естественных жидкостей. А затем начал напитывать своей странной невероятной сущностью. Окостеневшие пальцы слиплись вместе и из них начала проявляться фигура обнажённого по пояс лохматого и бородатого мужика. Словно вылезая из кости, с жутким лицом с распахнутым в беззвучном крике ртом, она забилась, дёргаясь и извиваясь, превращая оторванную руку в подобие страшного членистого и шипастого червя, с ужасным живым человеческим навершием. Костяной мужик извернулся и посмотрел на просто охреневшего от всего происходящего Сашу, чёрными провалами глаз.
  Клац! Клац! Клац! - быстро защёлкали его зубы. Все громче и громче, все быстрей и быстрей.
  - Ааааа! - закричал от ужаса Саша, схватил ЭТО правой рукой, что бы выбросить. Оно было упругое и обжигающе горячее, дёргающееся и пульсирующее. Саша вскочил, размахнулся и в одно мгновение замер как статуя. По его телу пробежала невероятной силы судорога, белки глаз мгновенно почернели, лицо страшно исказилось внутренней болью и жестоким страданием. Завращались радужные оболочки его глаз в разные стороны, от взмаха руки его на ЭТО попали капли Сашиной крови. И тогда ОНО заорало, с бешеной скоростью стуча зубами, оглушительно зажужжало, заревело подобно мотоциклетному двигателю без глушителя.
  ВЭРРРРР!!!
  Саша глядя в облачное свинцовое небо безумным взглядом вытаращенных глаз, отчаянно закричал изо всех сил:
  Я ВАС ВСЕХ - НЕНАВИЖУ!!! НЕНАВИЖУ!!! НЕНАВИЖУ!!! ААААА!!! ААААА!!!
  И со всей силы ударил пронзительно визжащей палочкой по поверхности барабана.
  БАМММ!!!
  С оглушительным грохотом пробил реальность, сразу же войдя в лови, открывая врата в говадас. В бесконечность полетели обломки белой действительности с плоскости мембраны. И из абсолютной тьмы, с клокотом и шипением, выступила на поверхность барабана, мёртвая вода реки Манала. Подсвеченная изнутри, вращающимся против часовой стрелки, белым рисунком восьмого ганбаса. Загудело, завибрировало все сущее вокруг инструмента, искривилось само пространство вокруг него.
  НЕНАВИЖУ!!!
  ВЭРРРРР!!!
  БАМММ!!! - чудовищной силы удар по поверхности восьмого, поднял в воздух чёрную пыль мёртвой воды, стремительным потоком раскидывая её вдоль линии окопа. Пролетев с неимоверной скоростью по закоулкам переходов, она вылетела на поверхность густым чернильным облаком. И вслед за ним на отвал бруствера, одним прыжком выскочив из глубины окопа, на землю с хлопком, раскидывая в разные стороны грязный снег, приземлился Саша. Вид его был ужасен, беспорядочно всколоченные русые волосы, бешено сверкающие черно - серые глаза, посеченная и пробитая осколками парадная шинель, окровавленные руки и лицо. Сашина левая ладонь крепко сжимала тело барабана, а правая оглушительно кричащую и извивающуюся палочку. Его бледное лицо страшно исказилось, бескровные губы рта открылись, и он яростно заорал наступающему врагу:
  НЕНАВИЖУ!!!
  ВЭРРРРР!!! - дико и неистово завизжала палочка.
  БАМММ!!! - грозно и мощно загрохотал ганбас.
  Твердо и чётко Саша сделал первый шаг навстречу своему противнику.
  
  ***
  
  НЕНАВИЖУ!!! - захрупал снег под его сапогами.
  НЕНАВИЖУ!!! - зажурчала вода в открытых полыньях.
  НЕНАВИЖУ!!! - зазвенел лёд на протоке.
  ВЭРРРРР!!!
  БАМММ!!!
  Раскидывая вокруг себя, на десятки шагов чёрную пыль мёртвой воды, шёл по изрытому полю навстречу врагу Красный барабанщик. И был шаг его мерным, бил ритм он чёткий, держал он голову ровно, а в широко раскрытых глазах его сверкала и клокотала НЕНАВИСТЬ!!!
  НЕНАВИЖУ!!! - застучали ветви в лесу.
  НЕНАВИЖУ!!! - зашуршали листья в мёрзлой траве.
  НЕНАВИЖУ!!! - завыл в поле ветер.
  ВЭРРРРР!!!
  БАМММ!!!
  Осколок мины попал в рычаг пуска кинокамеры, чудом устоявшей, после обстрела на треноге. Застрекотала камера, зашуршала плёнка, и в её черно-белом мире пошёл по полю Красный барабанщик. Бесстрастно снимала она происходящее - самый странный фильм про то, что и один в поле воин! Даже один красный боец, не боится многочисленного противника! Потому что его НЕНАВИСТЬ к врагу, сильнее чем сама СМЕРТЬ!!!
  НЕНАВИЖУ!!! - засвистели пули.
  НЕНАВИЖУ!!! - загремели взрывы.
  НЕНАВИЖУ!!! - завизжали осколки.
  ВЭРРРРР!!!
  БАМММ!!!
  С шипением оседала пыль мёртвой воды Маналы на телах убитых бойцов, впитываясь в кожу, словно в песок. Бурлила она в лужах в глубинах окопов, питая собой оторванную плоть. Весело спрыгнул Ротта с коня, подхватил под руки Джамбу Акку, радостно закружились они вместе в ликующем танце на поверхности рисунка восьмого ганбаса. С ужасом закрыли лица ладонями Саракка и Мадеракка, не в силах смотреть на кипящую вокруг них НЕНАВИСТЬ.
  НЕНАВИЖУ!!! - затрещали суставы.
  НЕНАВИЖУ!!! - захрустели шеи.
  НЕНАВИЖУ!!! - заскрежетали раскрошенные зубы.
  ВЭРРРРР!!!
  БАМММ!!!
  Распахнулись разорванные рты, засипели пробитые лёгкие, жадно вдыхая морозный воздух. Но не для того чтобы дышать! Не для того что бы жить! А для того, что бы остервенело заорать всему миру - НЕНАВИЖУ!!! Хватали хладные ладони ледяную сталь оружия, и не для того что бы её держать, а того что бы свершить лютую НЕНАВИСТЬ!!! Открывались мёртвые чёрные глаза, и не для того чтобы смотреть, а для того что бы видеть СМЕРТЬ врага!
  Что бы он, не делал!
  Кем бы он, не был!
  Где бы он, не прятался!
  Потому что скрыться от священной НЕНАВИСТИ бойцов Красной армии НИКОГДА и НИКОМУ не удастся!
  ВЭРРРРР!!!
  БАМММ!!!
  НЕНАВИЖУ!!! - закричало небо.
  НЕНАВИЖУ!!! - зашептали звезды.
  НЕНАВИЖУ!!! - заклубились тучи.
  Красный барабанщик НЕНАВИДЕЛ даже себя, лишь за то, что он слишком слабо НЕНАВИДЕЛ врага!
  Потому что теперь имя его - НЕНАВИСТЬ!!!
  Потому что теперь дело его - НЕНАВИСТЬ!!!
  Потому что теперь сила его - НЕНАВИСТЬ!!!
  РРРААА!!!
  НЕНАВИЖУ!!!
  ВЭРРРРР!!!
  БАМММ!!!
  
  ***
  
  Фрррххх! - на вершину самой высокой сосны опустилась огромная белая полярная сова, уставившись жёлтыми глазищами на творящего страшную волшбу Красного барабанщика. Не боясь стрельбы, грохота взрывов, она внимательно наблюдала за ним. Ей с большой высоты было хорошо видно, как за ним, смело идущим навстречу германскому серому клину, поднимались с земли бойцы, сначала вставали единицы, потом десятки, потом сотни. И все эти восставшие из мёртвых воины устремлялись за Красным барабанщиком стремительным потоком. Бежали в глубинах окопов, ползли по изрытому воронками полю, а кто не мог это делать, хватали чужие руки и ноги, макали их в лужи и прикладывали к своим страшным ранам. И тут же срастались они, поднимались вновь на ноги бойцы, брали оружие своё и рвались в атаку.
  Раскатываясь на всю округу, неистово грохотал восьмой ганбас, засыпая поле боя сразу же замерзающей чёрной пылью мёртвой воды Маналы. Чарующие низкочастотные звуки сплетались, заплетались, обнимались, сливались, переплетаясь завивались и перевивались в единый чёткий бой. Яростно и неукротимо щёлкая зубами, оглушительно завывая на все лады, бесновалась палочка в руке Красного барабанщика, поднимая с земли мёртвых бойцов. Все больше и больше, с каждым мгновеньем, с каждой секундой, с каждой минутой. Чёрная пурга, густыми волнами летела вперёд, слепя и засыпая, скрывая собой атакующие группы красной армии.
  Вскоре бесстрашно идущего по полю Красного барабанщика заметили, несколько Штурмгешутцев развернулись в его сторону и открыли орудийный огонь. Снаряды, пролетев по крутой траектории сквозь странную метель, падали у его ног, подпрыгивали и скакали словно мячики, вертелись как юла, проплавляя снег до мёрзлой земли.
  Они не взрывались.
  Тут же загрохотали автоматические пушки лёгких танков и Ганомагов, осыпая его градом снарядов. А в это время клубы чёрной метели уже приближались к тяжёлым машинам идущим на острие атаки.
  Красный барабанщик ловко спрыгнул в окоп, уходя от обстрела, и стремительно побежал по нему навстречу врагу. Сжимая от страшной внутренней боли губы, сверкая от НЕНАВИСТИ глазами, на бегу прижал палочку к глубокой ране на левом плече, она хрипло забулькала, жадно поглощая его кровь, раздуваясь, насыщаясь, вибрируя и извиваясь. Его левая ладонь, продолжала отбивать ритм, по волнистой чёрной поверхности светящегося изнутри ганбаса. Топоча тысячами сапогов, за ним бежала мёртвая Красная армия, скрежеща зубами, сверкая чёрными глазами, в которых пылала одна лишь НЕНАВИСТЬ!!!
  Когда он приблизился к врагу всего на несколько сотен метров, то из завихрений странной чёрной вьюги выскочил на бруствер окопа, отнял от раны своей палочку, словно факел поднял её вверх над собой и яростно заорал врагу:
  МУНН ВАЙЙДЭ!!! (Я НЕНАВИСТЬ!!!)
  ВЭРРРРР!!! ВЭРРРРР!!! ВЭРРРРР!!! - оглушительно взревела палочка в его руке, переходя на инфразвук и ультразвук.
  Затрещали сосны!
  Застонала земля!
  Закричало небо!
  Все немецкие солдаты, кто не был защищён броней, схватились за головы, начали корчиться от страшной боли, закрывая уши ладонями. Боевой порядок сразу же нарушился, многие бросали оружие и в ужасе пытались спастись бегством.
  БАМММ!!!
  МУНН ЁАММ!!! (Я МЕРТВЕЦ!)
  ВЭРРРРР!!!
  БАМММ!!!
  НЕНАВИЖУ!!! РРРААА!!! - орали тысячи раззявленных глоток, обтекая стоящего Красного барабанщика с двух сторон, подобно океанской волне, выплёскиваясь могучим людским водоворотом из глубин ходов окопов.
  Теперь Красная армия пошла в атаку!
  Размахивая винтовками со штыками, пистолетами, связками гранат в обеих руках, блестящими артиллерийскими снарядами, ножами, топорами и трофейными штыками, бойцы стремительно бросились в яростный натиск на врага.
  НЕНАВИЖУ!!! - гремел многотысячный клич на поле.
  ВЭРРРРР!!! - разъярённо буйствовала палочка.
  БАМММ!!! - свирепо рокотал габдас.
  
  ***
  
  Несмотря на гром выстрелов и лязг гусениц, рёв моторов Морис услышал оглушительный грохот, который пронёсся по полю, словно взорвался огромный склад боеприпасов. А затем он увидел как из дальней линии окопов, вверх в небо взметнулись чёрные густые клубы дыма. Вокруг него послышались ликующие крики солдат:
  - Ну, вот и все! Конец большевикам пришёл! Все полегли на этом поле! Гот мит унс! Хох! Хох! Хох!*
  Сопротивление прекратилось, его полк уверенно шёл до той крайней точки, которую он сам себе обозначил на этом поле. Слишком мало Иваны сражались с ним! Они слабаки! Недолго им осталось! Ничто не сравнится с германской силой духа и доблестью! Не англичане, не французы, не тем более большевики! Зачем он ещё вызывал эскадрилью Юнкерсов? Надо сообщить им, что не нужно...
  И вот тут он увидел в бинокль, как на бруствер на дальней линии обороны большевиков, выскочил тот самый барабанщик, о котором говорил ещё Лотар. Взмахнул странной гибкой палочкой, и снова чудовищный грохот сотряс поле, чёрные клубы то ли дыма, то ли газа полетели от него на добрую сотню шагов в разные стороны.
  Бамм! Бамм! Бамм! - зарокотал ритмичный бой и тут же среди окопов, между воронок, зашевелились тела залёгших большевиков, они поползли , ныряя в укрытие, маскируясь между складок местности. Какая то чертовщина начала творится вдали, на задней линии укреплений, странный то ли вой, то ли визг, клубы газа и дыма, словно начала работать мощная дымзавеса странного чёрного цвета. Морис толкнул радиста в плечо:
  - Передай штурмгешутцам! Открыть огонь по задней линии окопов, там какой-то сумасшедший барабанщик погнал Иванов в атаку! Быстрее! Надо убить его!
  Штурмовые орудия остановились, прицелились - хищно водя короткими стволами, загрохотали частые выстрелы, с неимоверной быстротой полетели гильзы на землю.
  У Мориса отвалилась челюсть вниз от удивления, такого он за три года войны ещё не видел.
  Снаряды не взрывались!
  Просто падали вокруг сумасшедшего барабанщика, подпрыгивая и подскакивая в разные стороны. А меж тем странная чёрная метель уже практически полностью закрыла его. Обрывками волн начала долетать до немецких солдат. Поднимаясь огромным чернильным куполом вверх, дымзавеса большевиков целиком закрыла дальнюю линию укреплений. С каждой минутой стало становиться, все темней и темней, потому что чёрное облако неумолимо ползло вперёд, на его войско, устремляясь все быстрей и быстрей навстречу батальону. Морис громко закричал в ларингофон радиостанции:
  - Стреляйте из машингеверов! Стреляйте в барабанщика! Быстрее! Всем кто меня слышит! Огонь по барабанщику! Огонь! Быстрее! Убейте его!
  Застучали автоматы, завыли машингеверы, загрохотали автопушки, дымные трассы начали хлестать по окопам и брустверам.
  - Проклятье! Ничего не видно! Прекратить огонь! Стоять! Всем стоять! Всем стоять и ждать! Приготовится!
  Полк остановился, пехота рассыпалась цепями позади техники, вокруг Мориса защёлкали затворы, загремели в коробах пулемётные ленты, заскрипели вентили баллонов огнемётов, немецкие солдаты были готовы отразить атаку.
  - Рааааа! - послышался вдали многоголосый шум, подобный шуму моря, свисту ветра, раскатам грома. Буквально в двух сотнях метров от острия клина, из стремительно летящих чернильных облаков, этой странной дымзавесы, на полуразрушенный бруствер окопа, выскочил тот самый сумасшедший барабанщик. В развевающейся на ветру, разорванной грязной парадной шинели, без шапки, с всколоченными русыми волосами, бледным как полотно лицом и чёрными как антрацит глазами. Держа левой рукой ярко - красный барабан, правой воздел высоко над собой дёргающуюся и извивающуюся странную шипастую палочку. Мгновенно навелись на него стволы, пальцы вдавили спусковые крючки.
  И тогда что-то закричало, заревело, зажужжало, подобно чудовищной звуковой лавине обрушилось на батальон Мориса. Невыносимая пытка и страх низвергнулись на немецких солдат. Словно невероятная зубная боль, сразу всех зубов одновременно, тяжкой мукой раскалывала головы людей, скручивало нервы, тянуло жилы, рвало души! К ним явился оживший кошмар из самых мрачных закоулков преисподней.
  Из тёмных глубин окопов к ним пришёл УЖАС!!!
  - Ааааа! - будто в припадке падучей болезни, забились солдаты, бросая оружие, хватаясь за головы, многие развернулись и опрометью бросились назад.
  - Раааа! - мимо Красного барабанщика, уже мчались с невероятной скоростью, буквально выплёскиваясь из порывов чёрной вьюги, густыми человеческими волнами, идущие в самоубийственную штыковую атаку воины Красной армии.
  Морис, жестоко страдая от боли, отшвырнул в сторону пулемётчика, бьющегося в судорогах. Обнял приклад, нажал на спусковой крючок, машингевер привычно взвыл, фонтаном полетели гильзы. Одновременно с ним загрохотали пулемёты и автопушки панцеров, самоходок и Ганомагов. Дымные трассы, серыми плетями стегали по людским фигурам, буквально разваливая их пополам, разрывая на куски, дробя кости, отрывая конечности. Но словно не чувствуя боли бесстрашно бежали вперёд бойцы Красной армии, перепрыгивая через своих поверженных сослуживцев, все быстрей и быстрей. На ходу подхватывая выпадающее оружие товарищей, будто не замечая невероятных потерь, надвигаясь чудовищным человеческим валом, становясь все ближе и ближе. Засверкали огненные струи, застегали по набегающим бойцам, они как пылающие метеоры добегали до первой техники, ведущих бешеный огонь, подрывая себя и врага. Распиленные надвое, надсадно рыча от НЕНАВИСТИ быстро ползли на локтях навстречу противнику, забираясь под танки и самоходки, зубами вырывали чеки гранат. Другие, отважно прыгая сверху с вала только что разорванных тел, крепко сжимая в руках снаряды, со страшной силой ударяя ими о броню или стылую землю.
  Бабах!
  Загремели многочисленные взрывы. Засвистели осколки, пробивая просеки в пехотной цепи.
  От взрыва двух связок гранат под днищем, взлетел на воздух первый Штурмгешутц. Добегая до отчаянно стреляющей немецкой пехоты, бойцы Красной армии вонзали трехгранные штыки в тела, отчаянно кричащих от боли и страха германских солдат. И тут же гибли, будучи истерзанными на куски, плотным ружейным и пулемётным огнём. Но на их место вставали заново, новые воины. А только что погибшие, снова поднимались, буквально собирая себя по частям, и снова бросались с НЕНАВИСТЬЮ на врага. В ход шли ногти и зубы, трофейное оружие, амуниция, каски и камни. Грохот бешеной стрельбы, шипенье огнемётов, вспышки огненного зарева, густые клубы порохового дыма, взрывы на броне Ганомагов и панцеров. На поле громко захохотала смерть, радостно пожирая души и плоть немецких солдат.
  
  * Гот мит унс - С нами Бог.
  
  ***
  
  Снова воткнул себе в рану на руке завывающую палочку Красный барабанщик. Жадно захлюпала, зачавкала, забулькала кровью она. Окинул бешеным взглядом порядки отчаянно отбивающегося врага. Кривая злобная усмешка исказила его лицо. Он мощно вдохнул и неистово ярясь, крикнул врагу:
  МУНН МИХХЬК!!! (Я МЕЧ!!!)
  ВЭРРРРР!!!
  РРРААА!!!
  Сжались с хрустом зубы его.
  Выпрямились бескровные губы его.
  Левой рукой подкинул он высоко вверх тело барабана, расплёскивая в стороны кипящую мглу, выше головы, вырвал из раны, захлёбывающуюся его кровью палочку и коротко хекнув, ударил что есть силы по поверхности восьмого габдаса.
  БАМММ!!!
  Чудовищной мощи удар сотряс мир вокруг него. Стремительным потоком из дна ганбаса вылетел в сторону противника ливень нойдендирри. Длиной в два шага, ледяные стрелы из абсолютной тьмы устремились на обороняющийся полк. Они, свистя и шелестя, по крутой дуге, словно дождь, выпущенный из адской установки залпового огня, накрыли немецких солдат. Стрелы пробивали насквозь тела, пришпиливая их к земле, со звоном рассыпались в пыль, ударяясь о броню Ганомагов, панцеров и касок.
  МУНН ВИГК!!! (Я СИЛА!!!)
  ВЭРРРРР!!!
  РРРААА!!!
  БАМММ!!!
  Новое облако нойдендирри понеслось на врага. Закрывая своей тьмой лучи солнца, жужжа и завывая, буквально засыпало собой поле боя. Убивая, протыкая, пригвождая уже спасающихся бегством немецких солдат. И не было спасения от сыплющихся как град с небес чёрных стрел.
  МУНН СОАРЬМ!!! (Я СМЕРТЬ!!!)
  ВЭРРРРР!!!
  РРРААА!!!
  БАМММ!!!
  Только что убитые нойдендирри немецкие солдаты, злобно рыча от НЕНАВИСТИ, открывали чёрные глаза и нападали на своих товарищей, неистово вонзая в их шеи свои зубы, дробя и разрывая трепещущую плоть. Дикие крики отчаянья закружились по полю, смешиваясь с грохотом боя. Теперь все стреляли во всех, кровавое безумие кружилось над полем боя. Из туч выскочили две пары Юнкерсов, перевернулись через крыло и устремились вниз на Красного барабанщика. Вошли в боевое пикирование, все ниже и ниже спускаясь, тщательно целясь в него. Влетели в чёрную тучу странной метели, открыли сбрасыватели, бомбы быстро полетели в цель.
  Окутанный клубами стремительно летящей тёмной пурги, шёл к разрушенному мосту Красный барабанщик, в окружении падающих и раскалывающихся об землю бомб. С оглушительным грохотом, рухнули недалеко от него Юнкерсы, буквально сплющиваясь об стылую землю. Из боевого пике они так и не смогли выйти.
  СМЕРТЬ!!! - неистово завывала палочка в правой руке его.
  СМЕРТЬ!!! - грозно рокотал ганбас в левой руке его.
  СМЕРТЬ!!! - свирепо смотрели вперёд антрацитовые глаза его.
  Шла СМЕРТЬ по полю изрытому воронками, раскидывая сапогами части мёртвых тел.
  Шла СМЕРТЬ мимо горящей, чадящей и взорванной техники.
  Шла СМЕРТЬ в круговороте чёрной вьюги.
  Это было последнее, что увидел в своей жизни Морис фон Викторин, в его командирский Ганомаг, с разбега запрыгнул дико рычащий от НЕНАВИСТИ боец Красной армии со связками гранат в руках.
  Опережая СМЕРТЬ, многотысячной волной мчались впереди неё бойцы Красной армии, за мгновение, смяв и уничтожив, немецкие заслоны у развалин моста. НЕНАВИСТЬ катилась впереди СМЕРТИ беспощадным катком, сокрушая все и всех на своём пути. По локоть, всунув руку с палочкой в кипящую тьму Красный барабанщик, начал быстро размешивать её, будто сахар в стакане чая. Из барабана шелестя клубами, свистя порывами, устремился в небо чёрный водоворот. Все выше и выше и буквально за минуту, он достиг низких туч на небе. Потемнело небо, спрятав собой Солнце и пошёл из него чернильный снег, укрывая многострадальное поле боя.
  Ослепительно вспыхнуло что-то на груди Красного барабанщика, засверкало, выбрасывая в стороны жёлтые длинные искры, лучистым фонтаном засияло в темноте. Страшно закричал он, заревел как дикий зверь, покачнувшись, кубарем полетел в глубокую воронку. С размаху проломив тонкий ледок, лицом вниз упал в лужу. Зашипела, заклокотала вода под ним, клубами пара вырываясь в разные стороны.
  Щелк! Все вокруг стало белым. Лишь лёгкий ветерок гнал крупные сверкающие на солнце снежинки над изрытым полем боя.
  -Ааааа! Агрых! - резко поднялся Саша на колени, шумно вдыхая в себя воздух. Расширенными серыми глазами, изумлённо огляделся вокруг себя. Его окружала тишина и безмолвие, лишь ветер где-то тихо завывал на гранёных углах, дымящейся техники, искорёженных обломках, да едва слышно, вдали погромыхивала канонада.
  - Как же больно! - морщась от сильной боли, он левой рукой прикоснулся к груди. На мокрой шинели на груди виднелась большая выжженная дыра. А потом он поднёс к лицу правую руку с застывшим, в вечном безмолвном крике, костяным бородатым мужиком, вылезающим из шипастого червя. Несколько секунд он смотрел на неё, а потом затрясся в неудержимом истерическом веселье:
  - Так вот ты какая, РУКА ПОЛИТРУКА! ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!!!
  Ааааа!!! - Сашу буквально скрутило от боли винтом в воронке - я жрать хочу, гррр!
  Сунув волшебную палочку за пояс, закинув барабан за спину, он вылез из воронки, ещё раз огляделся. И вздрогнул, заметив движение, среди мёртвого поля. На догорающем танке, сидела большая белая сова и внимательно смотрела на него, большими жёлтыми глазами.
  Саша приветственно махнул ей рукой, сокрушенно кивнул головой, побрёл покачиваясь от усталости, назад в Матохово, по пути обыскивая уцелевшую амуницию немецких солдат. Вскрыл штык ножом найденную банку с тушёнкой, обгладывая мясную котлету, ногой переворачивал вещмешки, в поисках ценного барахла.
  Раньше Саша за собой такой черты не замечал, но сейчас что-то неуловимо изменилось в нем или не в нем, а везде вокруг него. Но он отбросил эти мысли на потом, вот часы отличные и мыльно - рыльные приспособления, катушки ниток с иглами, все надо с собой забрать.
  
  ***
  
  Эпилог.
  Село Матоково.
  Несколько дней спустя.
  
  - Молодец! - товарищ Степанский похлопал Сашу по плечу. На его груди ярко сверкала новенькая медаль "За отвагу".
  - Служу Советскому Союзу!
  - Товарищи бойцы! - оратор на секунду замолчал вдыхая в себя воздух.
  - Товарищ дивизионный комиссар третьего ранга!
  Борис Исаакович Степанский дёрнулся всем телом, прерванный на полуслове. Кто посмел!? Развернулся и увидел как на него исподлобья смотрит только что награждённый им боец. Странным глубоким взглядом, совершенно не похожим на те тысячи глаз которые он перевидел в своей жизни. Он же его не боялся! Это было очень непривычное, давно забытое чувство.
  - У меня есть одна просьба, мне сказали что только вы мне поможете.
  Степанский дёрнув щекой, молча продолжал сверлить бойца недовольным взглядом.
  - У меня забрали мой барабан! Мне его лично сам товарищ Вербицкий подарил, а сейчас говорят, что мне он не положен. Я хочу его получить назад! Ведь когда он у меня - я германцев не боюсь!
  Степанский холодно кивнул головой, надо было срочно ломать ситуацию в свою сторону!
  - А это хорошо, что ты их не боишься! Товарищи бойцы! Вы только что сами услышали, что товарищ Ермолин не боится врага! Подняв бойцов в атаку, в критический момент, он своим личным мужеством это доказал и показал! Своим беспримерным героизмом они остановили и уничтожили врага! Если каждый боец не будет бояться врага, то тогда враг будет бояться нашу Могучую Красную Армию! Священный долг каждого бойца состоит в совершении подвигов! И тогда наша Красная Армия погонит назад фашистов, в их грязное логово! Наша Советская Родина, под руководством нашего любимого товарища Сталина и Партии, вырастила вас всех...
  Саша искоса смотрел на шедшего вдоль строя комиссара, размахивающего в такт пламенной речи правой рукой. Какая интересная у него рука...быть может он и её сумеет раздобыть.
  Он едва дождался окончания этого мероприятия, потом потратив час времени забрал барабан, по пути в него насильно влили боевые 100 грамм, обмыв медаль. Саша сумел отбиться от новых сослуживцев, сказав что пойдёт писать письмо родителям. Расположившись на самой окраине села, он повесил на забор барабан, присел на брёвнышко, откинувшись на столб и на мгновение закрыл глаза. Наконец то он один! Саша быстро уставал в каждом новом коллективе. Он немного забалдел от действия алкоголя. Надо для палочки чехол сшить, ткань он подобрал на том поле. Письмо тоже написать надо...
  Баммм - тихо загудел инструмент.
  Саша повернул голову, изумлённо распахнул глаза, неверяще моргнул несколько раз.
  На барабане распластавшись всем телом лежала большая белая сова и пристально смотрела на него.
  - Ты кто? - совершенно серьёзным голосом спросил птицу Саша. После произошедших с ним всех событий, он начал смотреть на многие вещи по другому.
  Сова задрала свою голову вверх, защёлкала клювом, заскрипела, засипела - Шаша!
  - Ты Саша? Подожди. Если ты Саша, то тогда кто я?
  - Борра нойд!
  - Борра нойд - как бы словно пробуя на вкус, он произнёс это слово. Почему то оно ему показалось знакомым. Почему? Хотя само слово ему понравилось.
  В это время сова начала выдёргивать из своего правого крыла, перья, одно, второе, третье. Добралась до пуха и дёрнувшись всем телом, ударила клювом в эту точку. Брызнула кровь, струйкой потекла на барабан и на его белой поверхности зашипели проявляясь большие кляксы абсолютной тьмы. И из неё на Сашу смотрела прекрасная девушка, с чёрными волосами и яркими голубыми глазами. На её голове украшенной ожерельем из больших клыков лежала мордочка лисы. Она ласково улыбнулась поражённому в самое сердце Саше. И сразу же изображение пропало, словно ветер сдул с поверхности барабана картинку.
  - Я встречусь с тобой! Я клянусь тебе своей кровью! - скусив кожу на ладони, Саша протянул её к птице. Одна капля случайно попала на мембрану, что-то зашипело, он почувствовал как начала изгибаться в вещмешке волшебная палочка. Сова неожиданно лизнула шершавым языком его ладонь, кровь тут же остановилась.
  Все! Они встретятся!
  Теперь это он знал точно. Сова поднялась на лапы и полетела вдоль кромки леса на север. На поверхности барабана остались лежать три больших просверлённых клыка хищника. Саша достал нитку, продел клыки в неё, и одел на шею, это странное ожерелье. Он молча стоял, улыбаясь уголком рта и смотрел вверх на хмурое зимнее небо. Редкие снежинки падали сверху прямо в его раскрытые серые глаза и сразу же таяли. Только теперь Саша все понял. Он смог пройти этот тяжкий путь и получить награду, дороже всех медалей и орденов на планете Земля.
  Теперь в его руках была грозная СИЛА.
  В душе его была несокрушимая ВЕРА.
  Где-то вдали его ждала волшебная ЛЮБОВЬ.
  Заканчивался первый год страшной войны.
  
  Конец.
  
  2010 год, Воронеж. Оригинальный сценарий, герои и их поступки.
  2024 год, Воронеж. Ремастеринг, переписывание в повесть.
  Автор выражает огромную благодарность:
  Нине Ивановне Поповой - своей школьной учительнице литературы, за раскрытие автору великой культуры Серебряного века.
  Демкину Андрею - за описание саамских обрядов.
   Обряд и термины нойдов подлинные в авторской обработке, все остальное является фантазией.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"