Глава 4: Возвращение в Израиль: блаженные годы 1959–1963 гг.
Глава 5: Снова Америка: ботаники и качки, 1963–1967 гг.
Глава 6: Шестидневная война 1967 года
Глава 7: Подразделение 1967–1968 гг.
Глава 8: Боевые действия 1968–1969 гг.
Глава 9: Командир 1969–1972 гг.
Глава 10: Прощай, Ливан, 1972 г.
Глава 11: Массачусетский технологический институт, 1972–1976 гг.
Глава 12: Война Судного дня 1973 г.
Глава 13: Хасбара 1973–1976 гг.
Глава 14: Отец
Глава 15: «Однажды это поможет вашей стране» 1976–1978 гг.
Глава 16: Агония 1976
Глава 17: Энтеббе 4 июля 1976 года
Глава 18: Терроризм 1976–1980 гг.
Глава 19: Бизнес 1980–1982 гг.
Глава 20: Дипломат 1982–1984 гг.
Глава 21: Посол 1984–1988 гг.
Глава 22: Политика 1988–1993 гг.
Глава 23: Натан
Глава 24: Лидер оппозиции 1993–1996 гг.
Часть II: Хайлендс
Глава 25: Премьер-министр 1996–1999 гг.
Глава 26: Первые реформы 1996–1999 гг.
Глава 27: Сара
Глава 28: Король Хусейн
Глава 29: Первая стычка 1996 года
Глава 30: Уай-Ривер 1998
Глава 31: Пустыня 1999–2002 гг.
Глава 32: Гражданин против террора, 2001–2002 гг.
Глава 33: Видение 2002
Глава 34: Кризис 2003 г.
Глава 35: Толстяк, Худой 2003–2005 гг.
Глава 36: «Не читайте прессу» 2003–2005 гг.
Глава 37: «Это социальная справедливость!» 2003–2005 гг.
Глава 38: Столкновение ума и сердца 2 005
Глава 39: «Это твоя жизнь!» 2005–2009 гг.
Часть III: Саммит
Глава 40: «Ни одного кирпича!» 2009–2010 гг.
Глава 41: «Много дневного света» 2009 г.
Глава 42: Битва за Иерусалим 2010
Глава 43: Пожарные 2010
Глава 44: «Мармара» 2010
Глава 45: Лекция 2011
Глава 46: «Мы вытащим тебя оттуда, Йони» 2011
Глава 47: Передача факела 2012
Глава 48: Красная линия 2012
Глава 49: «Ты следующий» 2012–2013 гг.
Глава 50: «Никто не любит Голиафа» 2013 г.
Глава 51: «Приезжайте с тайным визитом в Афганистан» 2013 г.
Глава 52: «Биби, пожалуйста, помоги нам» 2013
Глава 53: Туннельная война 2014
Глава 54: Никогда больше 2015
Глава 55: Победа в последнюю минуту 2015
Глава 56: Растущая мощь, 2015–2020 гг.
Глава 57: Прогулка среди гигантов 2016–2018 гг.
Глава 58: Прощальный выстрел 2016
Глава 59: Новый курс 2017
Глава 60: Выполненные миссии 2017–2019 гг.
Глава 61: «Принесите нам голову Биби» 2009–2022 гг.
Глава 62: Новый путь к миру 2020
Глава 63: Ковид 2019–2021
Глава 64: Американские горки 2019–2022 гг.
Глава 65: Моя история, наша история
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
Некоторые детали военных операций и операций Моссада, описанные в книге, вырезаны из соображений национальной безопасности Израиля. По той же причине полностью исключаются другие подобные операции, а также сведения о некоторых дипломатических миссиях.
ЧАСТЬ I
ПОДНОЖИЕ ГОРЫ
1
БРАТЬЯ
1972 г.
В 1972 году я служил офицером в Sayeret Matkal1, элитном подразделении спецназа израильской армии. Однажды поздно ночью мы с командой вернулись в часть с учений у Мертвого моря. База была практически пуста.
— Они все ушли в аэропорт, — сказал единственный оставшийся охранник. «Был угон самолета. Угонщики посадили самолет в Израиле и собираются убить всех пассажиров».
Мы быстро присоединились к остальной части подразделения в аэропорту Лод недалеко от Тель-Авива, в десяти минутах езды от нашей базы. Ранее в тот же день четверо палестинских террористов, двое мужчин и две женщины, угнали авиалайнер Sabena, направлявшийся в Израиль из Бельгии. Приземлившись в аэропорту, террористы потребовали от Израиля освободить 315 заключенных террористов, которые на угнанном самолете будут доставлены в одну из арабских стран. Если Израиль не подчинится, они взорвут самолет с девяносто четырьмя пассажирами и экипажем на борту.
Самолет загнали в угол аэродрома, где, незаметно для террористов, солдаты части прокололи ему шины.
Министр обороны Моше Даян начал переговоры об условиях. Это должно было дать Подразделению время импровизировать спасательную операцию. Но как штурмовать угнанный самолет? Несмотря на многочисленные попытки угона по всему миру в то время (326 за четырехлетний период между 1968 и 1972 гг.), до сих пор никто не предпринимал ничего подобного. В ангаре аэропорта мы тренировались штурмовать такой же самолет. Мы узнали, что в нем было удивительное количество входов и что аварийные двери на крыльях можно было открыть, ударив по ним снаружи.
Мы тренировались с мелкокалиберными пистолетами «Беретта», и нам сказали прятать их в ботинках. Оружие, которое мы обычно использовали, автоматы Калашникова и пистолеты-пулеметы «Узи», было слишком большим, чтобы его можно было спрятать, и его огневая мощь представляла опасность для пассажиров.
Даян сказал террористам, что Израиль уступил их требованиям. Он освободит заключенных террористов и отправит механиков для подготовки самолета к полету в арабскую страну по их выбору. План был прост и гениален: шестнадцать бойцов отряда должны были быть одеты в белые комбинезоны слесаря. Мы делали вид, что пришли подготовить самолет к взлету, занимая позиции у различных входов в самолет. Затем мы штурмовали входы, убивали террористов и освобождали заложников.
У каждого входа был командир группы, ответственный за проникновение в самолет. Как старшему командиру группы, мне было поручено штурмовать вход в крыло с двумя моими людьми.
Во время подготовки ко мне подошел мой старший брат Йони. Как и я, он был офицером в Сайерет Маткаль, но также участвовал в Шестидневной войне в качестве офицера-десантника и участвовал в других сражениях. На три года старше меня, он был проверенным воином под огнем и превосходил меня по званию.
— Я тоже иду, — сказал он. — У меня больше боевого опыта, чем у кого-либо в подразделении.
Верно, подумал я, но это не имеет значения. Постоянные приказы Армии обороны Израиля (ЦАХАЛ) и здравый смысл подсказывали, что два брата не должны участвовать в одной и той же операции с высокой степенью риска, особенно когда в ней участвует такое небольшое количество бойцов в очень тесном контакте.
— Ты не можешь идти, — сказал я, — потому что я уже иду!
— Тогда я займу твое место, — сказал он.
«Вы не можете заменить меня. Это мои солдаты».
— Значит, мы оба пойдем, — настаивал он.
— Йони, — в отчаянии парировал я, — что ты говоришь? Что, если что-то случится с нами обоими? Думай об Отце и Матери».
Затем он сказал то, что я никогда не забуду.
«Биби, — сказал он, подчеркивая каждое слово, — моя жизнь принадлежит мне, и моя смерть принадлежит мне».
Я был ошеломлен. Девять лет назад, семнадцатилетняя Йони написала другу: «Смерть меня не пугает. Я не боюсь этого, потому что мало ценю жизнь без цели. И если мне придется пожертвовать своей жизнью, чтобы достичь ее цели, я сделаю это добровольно»3. Хотя я прочел это письмо только после смерти Йони, я чувствовал ту же железную решимость в те моменты в аэропорту.
Восстановив самообладание, я отодвинулась.
«Я не уйду, и ты не уйдешь!» Я сказал.
Зайдя в тупик, мы пошли к командиру отряда Эхуду Бараку. Он встал на мою сторону. Я присоединился к своим людям, чтобы подготовиться к штурму.
В кадре фильма ЦАХАЛа из плацдарма в аэропорту видно, как Йони расхаживает взад-вперед, хмурясь, как молодой лев в клетке. Пока он ждал в плацдарме вместе с Моше Даяном, министром транспорта Шимоном Пересом и другими, мы, шестнадцать «механиков», сели в багажный поезд и направились к угнанному самолету. Мы остановились примерно в ста метрах от контрольно-пропускного пункта с сотрудниками Красного Креста. Было решено, что Красный Крест проведет личные проверки, чтобы убедить террористов в том, что механики не вооружены. Это была уловка, которую подготовил Даян, вместе с несколькими автобусами, поставленными на виду у самолета и набитыми якобы освобожденными товарищами террористов.
Пока угонщики наблюдали из кабины и передней двери самолета, нас обыскал представитель Красного Креста. Почувствовав оружие у меня в сапоге, он прошептал «Mon Dieu» («Боже мой»), но террористов не насторожил. Вопреки более поздним описаниям, я не вытащил пистолет из ботинка, а просто ответил «Dieu est grand» («Бог велик») на своем элементарном французском.
Нас пропустили.
Мои люди и я забрались на наше крыло. Мы ждали, пока Барак, стоявший внизу на взлетной полосе, не дал свистка, нашего сигнала к штурму самолета. В состав моего крыла входили мой способный солдат Арик Герстель и ветеран подразделения, который был маршалом авиации.
Маршалы авиации прошли специальную подготовку по обращению с ручным огнестрельным оружием и самолетами, поэтому мы включили в штурмовой отряд столько из этих специально обученных ветеранов подразделения, сколько смогли найти в аэропорту. Одним из них был ветеран подразделения Мордехай Рахамим, мужественно предотвративший в 1969 году теракт против самолета «Эль-Аль» в международном аэропорту Цюриха.
Когда мы собирались ворваться в кабину, маршал авиации, прикомандированный к моей группе, хлопнул меня по плечу.
«Биби, — сказал он, — скажи Эхуду, чтобы прекратил операцию».
"Почему?" Я попросил. "В чем проблема?"
«Нет проблем, — объяснил он. «Я прилетел из Лондона. Самолет был переполнен, и я не мог добраться до туалета. Как только я приземлился в аэропорту, вы, ребята, подобрали меня, и у меня не было возможности лететь».
— Тебе нужно в туалет сейчас?
— Сейчас, — решительно ответил он.
"По большому или маленькому?"
— По большому, — сказал он.
Я спрыгнул с крыла и объяснил ситуацию Бараку. Он не стал дуть в свисток; ветеран прошел под фюзеляж, чтобы справить нужду, а затем вернулся на свое место на крыле.
Барак дал свисток. Мы ударили в дверь снаружи. Оно отскочило наружу. Террорист в проходе напротив нашего входа несколько раз выстрелил в нас и побежал к носу самолета. Его сбил один из наших людей, идущий с другого крыла. Еще один террорист в передней части самолета был убит Рахамимом, когда он штурмовал кабину.
Одна из выпущенных по нам пуль попала в лоб молодой женщины, сидевшей у двери. Она рухнула вперед замертво. Я пробежал мимо нее и стал искать двух террористок.
— Вот один из них! — крикнул пассажир, указывая на женщину, сидевшую на одном из сидений. Я дернул ее за волосы, но парик слетел с нее. Схватив ее за настоящие волосы, я поднял ее на ноги.
— Где обвинения? Я закричал, опасаясь, что они взорвутся и взорвут самолет. Увидев это, Марко Ашкенази, еще один ветеран подразделения и маршал авиации, побежал к нам с криком: «Биби, дай мне разобраться с ней!»
Прежде чем я успел его остановить, Марко ударил женщину по лицу своим пистолетом, сделав при этом единственный выстрел.
Пуля пронзила женщину и застряла в моей левой руке. Было ощущение, что меня ударили кувалдой.
Вся операция заняла менее двух минут. Двое мужчин-террористов были убиты, две женщины взяты в плен. Единственными жертвами среди гражданского населения стали убитая рядом со мной молодая женщина и пассажир, бросившийся навстречу моему сослуживцу Узи Даяну, племяннику министра обороны и командиру отряда, ворвавшемуся из другого подъезда. Приняв пассажира за террориста, Узи несколько раз выстрелил ему в живот. К счастью, он выжил. Единственной другой жертвой был я. Меня сняли с самолета и положили на взлетную полосу. Медик сделал мне укол морфия, чтобы облегчить боль. Я увидел, как Йони бежит ко мне издалека с выражением ужасной тревоги на лице. Подойдя, он увидел, что я жив и в полном сознании. Стоя надо мной, он увидел красные пятна крови на белом рукаве комбинезона моего механика.
На его лице расплылась широкая улыбка.
— Видишь, Биби, — сказал он. — Я сказал тебе не идти.
Мне повезло. Пуля не задела ни нерв, ни кость. После того, как врачи удалили его, остался только шрам. Я возобновил службу командиром группы в части и через год был уволен с военной службы.
Через четыре года после спасения Сабены, 4 июля 1976 года, в день двухсотлетия Америки мой брат Йони, к тому времени уже подполковник и командир подразделения, повел своих людей на спасение заложников из другого захваченного самолета. На этот раз палестинские и немецкие террористы захватили самолет Air France, следовавший из Тель-Авива в Париж, после того, как они сели на него во время остановки в Афинах. Они направили самолет в Энтеббе, Уганда, в сердце Африки. Получив урок от Сабены, террористы были уверены, что теперь они вне досягаемости Израиля.
Они были не правы.
Приземлившись глубокой ночью в аэропорту Энтеббе, отряд Йони уничтожил террористов и помогавшие им угандийские войска, уничтожил истребители МиГ, которые могли преследовать обратный рейс в Израиль, и освободил 102 заложника. Несколько штурмовиков отряда получили легкие ранения. Один храбрый солдат, Сурин Гершко, был ранен в шею, оставив его парализованным на всю жизнь. Двое израильских мирных жителей, Жан-Жак Маймони и Ида Борохович, были убиты в перестрелке. Третий, Паско Коэн, был тяжело ранен и позже скончался от полученных ран. Дора Блох, пожилая женщина, доставленная в больницу перед рейдом, была убита на следующий день по приказу диктатора Уганды Иди Амина. Единственным погибшим военным в миссии был Йони, который упал, ведя своих людей на штурм террористов. В его честь правительство Рабина официально переименовало исторический рейд в «Операцию Джонатан».
Рейд на Энтеббе станет, пожалуй, самой знаменитой спасательной операцией современности. Дрю Миддлтон, военный аналитик из «Нью-Йорк Таймс», назвал это «операцией, не имеющей прецедентов в военной истории». На следующий день после Энтеббе газета опубликовала редакционную статью под названием «Рождение легенды». И действительно, именно во что превратился рейд на Энтеббе. Йони тоже мгновенно перешла от анонимности к славе. В военных кругах он уже был известен как выдающийся полководец, человек исключительного ума и преданности Израилю, заслуженный солдат, который снова и снова оказывался на линии огня. Моше Даян написал в своей автобиографии за шесть месяцев до падения Йони: «Я не знаю, сколько таких молодых людей, как Йони. Но я убежден, что их достаточно, чтобы гарантировать, что Израиль сможет выдержать мрачные испытания, которые ожидают его в будущем»6.
Йони был моим необыкновенным старшим братом, а для моего младшего брата Иддо и меня он был нашей путеводной звездой, направляя нас по лабиринтам жизни и служив примером для подражания. На многих перекрестках в моей жизни я получал пользу от его совета и поддержки. Но его влияние на меня было еще глубже. Само существование Израиля постоянно подвергалось сомнению. Я чувствовал, что пока Йони жив, он поднимется на большие высоты и поможет обеспечить его будущее.
Когда до меня дошло известие о том, что Йони умерла в Энтеббе, я почувствовал, что моя жизнь закончилась. Я был уверен, что никогда не поправлюсь. Чтобы понять, почему я так себя чувствовал, я поделюсь с вами событиями в моей жизни, которые привели меня к этому моменту. Затем я расскажу вам, как жертва и пример Йони помогли мне преодолеть безутешное горе, подтолкнули меня к публичной борьбе с терроризмом и привели к тому, что я стал премьер-министром Израиля дольше всех.
На вопрос в телеинтервью 2011 года, каким я хотел бы, чтобы меня запомнили, я ответил просто: «Что я помог обеспечить жизнь еврейского государства и его будущее».
2
КОРНЕПЛОДЫ
1949–1957 гг.
Что я помню из своих ранних лет?
Наш дом на углу улицы Эйн-Геди в садовом районе Тальпиот в Южном Иерусалиме. Это был одноэтажный дом с высокими потолками, затененный кипарисами. Это были годы спартанского аскетизма, последовавшие за окончанием израильской войны за независимость в 1948 году, за год до моего рождения. Решив обеспечить нашу семью достаточным количеством еды, моя мать выращивала цыплят на нашем заднем дворе. Вскоре их сожрали ласки. Она нашла другие способы побаловать нас. В этом ей помогла ее подруга Тесси из Нью-Йорка, которая присылала нам продуктовые наборы. Каким чудом было для меня в детстве и моего брата Йони заглянуть в эти пакеты и обнаружить блестящие шоколадные батончики, завернутые в нейлоновые чулки, наряду с другими дарами, присланными нам из этой волшебной страны за морем, Америки.
Вскоре, когда мне было три года, приехал мой брат Иддо. Я отчетливо помню, как он сидел в своей кроватке и протестующе стонал, когда его старшие братья свободно играли вокруг него. Возможно, какие-то ограничения на нас с Йони должны были быть в порядке: в одном из своих набегов я исследовал ртом электрическую розетку, и электрический ток разорвал мне верхнюю губу, оставив неизгладимый шрам. Меня часто спрашивали об этом, но я никогда не утверждал, что это боевой шрам. Они придут позже.
Иерусалим в те дни больше напоминал сонный город, чем растянувшийся, оживленный мегаполис, которым он является сегодня. Тихий район Тальпиот, где мы жили, был домом для нескольких выдающихся интеллектуалов, писателей и ученых, одним из которых был мой отец, Бенцион Нетаньяху. Сколько себя помню, я знал, что мой отец работал над чем-то под названием «Силлопедия».
Историк по профессии, отец был редактором Encyclopedia Hebraica, созданной по образцу Британской энциклопедии.
Мы вели комфортную жизнь по израильским меркам, потому что ему щедро платили за выпуск нового тома каждый год. К 1959 году энциклопедию приобрели 60 000 семей из примерно 450 000 семей Израиля1, что составляет впечатляющие 14 процентов, что заслужило нашу репутацию Людей Книги. Мой отец расширил ориентацию энциклопедии с узкой еврейской на общеобразовательную с упором на еврейскую тематику. Семьи ждали выхода следующего тома, просматривая записи для собственной эрудиции. Отец сказал, что секрет большого успеха энциклопедии — в ясности. По его словам, восьмиклассники и аспиранты должны с одинаковой легкостью читать и понимать сложные записи, сделанные простыми благодаря его тщательному редактированию. И они сделали.
У отца был решительно эмпирический подход к поиску истины и близкое знакомство с еврейской историей. Однажды он попросил своего научного редактора, профессора Йешайаху Лейбовица, просмотреть статью о происхождении Вселенной, представленную в энциклопедии британским ученым. Лейбовиц, впоследствии икона израильских левых, был другом моего отца. Чудак, часто посещавший наш дом, он сочетал набожную религиозность с научными знаниями.
Через некоторое время после того, как мой отец запросил запись, Лейбовиц представил свою отредактированную версию эссе британского ученого о различных теориях сотворения Вселенной. Отец прочитал ее с большим интересом.
«Лейбовиц, — сказал он, — вы вычеркнули теорию о том, что вселенная была создана всемогущей силой. Для меня это имеет такой же смысл, как и другие теории. Вы, в конце концов, религиозный человек. Вы не верите в такую возможность?
«Дорогой Нетаньяху, — сказал Лейбовиц, — с религиозной точки зрения я, конечно, в это верю. Но научно? Это не держит».
Как и его плодовитый брат-математик, профессор Элиша Нетаньяху, который был одним из основателей математического факультета Техниона (израильский Массачусетский технологический институт), отец до конца жизни сохранял неутолимое интеллектуальное любопытство. Когда ему было за девяносто, он дал мне две только что прочитанные книги: первая описывает разработку атомной бомбы, а вторая — биографию Ричарда Фейнмана, лауреата Нобелевской премии по физике.
Во многом он был интеллектуальным потомком нашего дальнего родственника, Виленского Гаона, великого еврейского мудреца, который двести лет назад поручил учащимся ешив добавить к изучению Священного Писания математику и физику.
Как историк, отец искал неприкрашенную правду и шел туда, куда его вели факты. Он изучал исторические события с большой глубиной, сопоставляя противоречивые теории и данные, и только потом принимал решение. Но как только он это сделал, он бесстрашно отстаивал свои взгляды.
Наставник моего отца, профессор Йозеф Клаузнер, жил на холме за углом от нашего дома в Тальпиоте. Клаузнер был всемирно известным историком еврейской истории Второго Храма. Он написал две основополагающие работы о происхождении христианства: «Иисус из Назарета» и «От Иисуса к Павлу». Он также был большим знатоком современной литературы на иврите. Лингвист, он изобрел современные еврейские слова, обозначающие «рубашку», «карандаш» и многие другие термины. Возрождение еврейского государства потребовало возрождения и модернизации древнего иврита, и эту задачу взяли на себя несколько изобретательных ученых, в том числе Клаузнер.
Будучи маленькими детьми, Йони и я, конечно, ничего этого не знали, поскольку каждую субботу мы направлялись в дом Клаузнера, на каминной полке которого он написал слова «Иудаизм и гуманизм» — название одной из своих книг.
Пересекая поле, мы собирали по пути цветы, которые подносили профессору в рамках установленного ритуала. Клаузнер встречал нас у дверей, любезный мужчина в очках лет семидесяти с небольшим, с седой козлиной бородкой. Вдовец, бездетный, живущий один, он всегда радушно встречал нас.
«Добро пожаловать, дети, — говорил Клаузнер.
«Шалом, профессор Клаузнер», — отвечала Йони за нас обоих.
Затем Клаузнер задавал обязательный вопрос: «Скажи мне, Джонатан, ты пришел ко мне или за шоколадками?»
«О нет, профессор Клаузнер, — безошибочно отвечала Йони, — я пришла повидаться с вами».
Затем Клаузнер провожал нас в гостиную, где доставал коробку конфет из тяжелого среднеевропейского шкафа. Мы бы выбрали наш выбор.
Раз за разом эта процедура гарантировала успех. Потом случилось несчастье. В одну из суббот, после того как Йони заверил профессора в цели нашего визита, Клаузнер вдруг повернулся ко мне и спросил: «А как насчет тебя, Бенджамин? Зачем ты пришел?
В три года я никогда не сталкивался с таким вопросом. Полностью дезориентированный, я прикрыл глаза предплечьем, чтобы скрыть свое замешательство. За неимением лучшего ответа я промолчал, сунул другую руку в карман и сунул следователю букет смятых цветов.
Клаузнер улыбнулся. Получили шоколадки.
Это была не единственная наша встреча с великими умами того времени. Рядом с нашим домом стояла зеленая деревянная лачуга, служившая районной синагогой. Глядя снаружи через решетку, я увидел, как Йони присоединился к другим верующим, среди которых были Клаузнер, писатель Шай Агнон, который позже получит Нобелевскую премию по литературе, и другие.
— Почему ты здесь один, Джонатан? — спрашивали они Йони.
«Я Адук», — ответила Йони, используя загадочное еврейское слово для обозначения ультраортодоксов.
— А где твой отец? они давили.
— Он не Адук.
Это было, безусловно, так, но, несмотря на то, что мы были светской семьей, на протяжении большей части нашего детства мои родители готовили кидуш, соблюдали Шаббат и отмечали все основные еврейские праздники.
Любовь, которую Йони получал от взрослых, отражала уважение, которое он получал от детей по соседству. Перед лицом уникального дети часто отвечают либо необычайной жестокостью, либо необычайным уважением. В случае Йони это было последнее.
Я помню его маленьким мальчиком в окружении детей почти вдвое старше его. Спокойному и серьезному, ему совершенно не хватало бравады. Он никогда не позировал. Тем не менее, старшие дети странно смотрели на него с уважением, которое будет сопровождать его на протяжении всей его жизни, вплоть до его трагической смерти.
Без сопровождения мой шестилетний брат каждый день садился в городской автобус до школы в другой части Иерусалима. Спустя годы, будучи подростком, я регулярно ездил на автобусе № 15, которым управлял Ицхакоф, водитель, который ранее возил Йони на № 7. Ицхакоф, на руке которого был отмечен номер концентрационного лагеря, узнавал меня, когда я садился в его автобусе и спросите меня: «Как твой брат? Я никогда не встречал такого мальчика, как он».
После Войны за независимость в 1948 году в Израиле было мало покоя. Он пострадал от террористических атак федаинов (партизан) с Синайского полуострова, который тогда контролировался Египтом, и от снайперского огня с арабской стороны разделенного Иерусалима, который тогда контролировался Иорданией. 23 сентября 1956 года иорданские снайперы убили четырех и ранили шестнадцать израильтян на археологических раскопках в Рамат-Рахель, кибуце, примыкавшем к Тальпиоту. Но наши годы в Тальпиоте в начале 1950-х были спокойными.
Прогуливаясь с мамой по улице Эйн-Геди, я видел солдат, тренирующихся в лагере Алленби, военном объекте, оставленном нам британцами.
Солдаты перепрыгивали через колючую проволоку.
«Имма, — с тревогой сказал я матери, — я бы никогда не смог этого сделать».
Вместо того, чтобы сказать что-то успокаивающее вроде: «К тому времени, как ты вырастешь, у нас будет мир, так что тебе это не понадобится», моя мать сказала: «О, у тебя все будет хорошо, Биби. Ты вырастешь и у тебя все получится».
Тем не менее, я сомневаюсь, что она могла представить, что восемнадцать лет спустя трое ее сыновей будут одновременно служить в одном и том же элитном подразделении израильского спецназа и преодолевать препятствия, намного большие, чем колючая проволока.
Мой старший двоюродный брат Биньямин Ронн, названный, как и я, и несколько кузенов в честь моего дедушки Бенджамина, в детстве играл в полях возле дома моей тети Ципоры у моря. Его младшая сестра Дафна звала его вслед: «Би, Би, где ты?» С этого момента его стали звать Биби. Это имя прижилось в семье, даже когда мой двоюродный брат стал одним из первых пилотов молодых ВВС Израиля. Его прозвище передалось мне.
Когда мне было три года, мы уехали из Тальпиота в более просторный дом в иерусалимском районе Катамон. Пулевые отверстия времен Войны за независимость испещрили фасад дома и дверную ручку. Один из немногих домов на одну семью в районе многоквартирных домов, он был построен в 1930-х годах и служил клубом британских офицеров.
Пока мы, дети, играли в задних комнатах, мои родители принимали гостей в передней части дома, в том числе ведущих ученых, которые писали статьи для Еврейской энциклопедии. Когда мы становились слишком шумными, мама подходила к нам сзади и шептала: «Дети, у нас гости», как будто это убеждало нас замолчать. Это не так. Мы часто собирали соседских детей в одной из комнат, закрывали жалюзи, чтобы создать полную темноту, разбивали подушками все, что двигалось, а затем включали свет, чтобы посмотреть, кто остался стоять. Наш дом был полем битвы, где детские игры столкнулись с наукой. Мы были в восторге от этого.
Моих родителей часто изображали строгими приверженцами дисциплины. Нет ничего более далекого от правды. Они не только не дисциплинируют нас, но позволяют нам обладать такой степенью независимости, которую сегодня практически невозможно себе представить. Если дисциплина была в порядке, ее обычно обеспечивала Йони, которая вмешивалась, чтобы сохранить мир между Иддо и мной.
Будучи средним ребенком, я иногда чувствовал себя зажатым между двумя моими братьями. Однажды я пожаловался Йони, что он несправедливо делит поднос с домашним мороженым, приготовленным для нас мамой.
«Вы с Иддо всегда получаете большие порции», — возразил я.
«Хорошо, Биби, — сказал он, десятилетний Соломон. «Вы делите его. Но мы с Иддо выбираем первыми!»
Постепенно Йони установила постоянный мир между Иддо и мной, и наши детские склоки испарились.
Мне посчастливилось быть в окружении любящей семьи: отец непомерного ума, мать непомерного прагматизма и ума, брат непомерного характера. А теперь я даже ладил со своим младшим братом, который с каждым месяцем становился все более вдумчивым и взрослевшим.
Жизнь стала еще счастливее, когда наш дядя-ветеринар подарил нам Бонни, собаку-боксера, названную в честь Бонни Принца Чарльза. Мой отец, у которого никогда не было собаки, настоял, чтобы мы мыли руки после каждой игры с Бонни. Моей матери, выросшей среди апельсиновых рощ и в детстве ходившей босиком, было наплевать.
С большим мастерством моя мать преодолела полосу препятствий, воспитав трех активных мальчиков и позволив моему отцу продолжать свою научную и редакторскую работу, которой он часто занимался дома. Она обладала прекрасным приземленным чувством юмора и устанавливала легкий и теплый контакт со всеми, от горничной до самых наглых посетителей. У нее также было безошибочное чутье на практике. Ее друзья всегда говорили: «Спроси Селу. Села знает, что делать.
Мой отец был очарован красивой и жизнерадостной Селой Сегал, когда в 1930 году они учились в недавно созданном Еврейском университете, расположенном на горе Скопус в Иерусалиме. Поглощенный интеллектуальными и политическими устремлениями сионизма, движением за создание еврейского государства на нашей древней родине, он вряд ли мог конкурировать с очаровательным сокурсником Ноахом Бен Товимом, который ухаживал за ней более успешно.
Она вышла замуж за Ноаха и присоединилась к нему в качестве сионистских эмиссаров в Финляндии. Много лет спустя, во время визита в Хельсинки, я встретил там членов еврейской общины, которые рассказали мне, что выучили иврит от моей матери. Позже пара отправилась в Лондон, где она начала изучать право в Gray's Inn.
Ноах был убит горем, когда она позже развелась с ним.
Несколько лет спустя, в Соединенных Штатах во время Второй мировой войны, она снова встретила моего отца, когда он был там с сионистской миссией. Он не был женат и никогда не переставал тосковать по ней. Она решила дать ему еще один шанс.
Моя мать сказала мне, что всегда знала, что хочет иметь от него детей.
Сама по себе гениальная женщина, добавляла она со вздохом: «Я вышла замуж за гения, но даже гению нужно стирать носки». И это даже хорошо, потому что, пока он не женился на моей матери, мой отец часто носил носки разного цвета на каждой ноге.
Когда в 1995 году была опубликована великая историческая работа отца «Истоки инквизиции в Испании пятнадцатого века», она получила исключительную похвалу и теперь считается стандартной работой по этому вопросу.
Отец закончил книгу благодарностью Селе. «Она была моим первым научным сотрудником, — писал он, — моим первым читателем и моим первым критиком, чьи проницательные суждения я всегда ценил… Судя по огромному объему ее работы, это заняло немалую часть ее жизни. И кто найдет слова, достаточно адекватные, чтобы выразить должную благодарность за такое усилие? Я также не могу должным образом признать ее поддержку во времена страданий и трагедий. Но вот моя благодарность, какой бы невыразимой она ни была».
Он нежно любил ее.
Отец сочетал невероятно проницательный ум с повадками рассеянного профессора. Иногда он набирал номер на нашем телефоне, одном из немногих в округе. Когда звонка не было, он звал маму на помощь.
Моя мама часто говорила, что ее настоящее имя Села Где. Например: «Села, где мои очки? Села, где я оставил свою книгу? и так далее. Она была удивительно внимательна к его потребностям, и все же она не была пустяком. Она высказывала свое мнение и твердо стояла на своем, когда это было необходимо. Она была стержнем нашей семьи и последней инстанцией в нашем доме.
«Мама, — пожаловался я однажды дождливым зимним днем, — ты заставляешь меня носить резиновые подошвы, чтобы покрыть мои туфли. Но все остальные дети не носят обуви. Они просто носят резиновые сапоги поверх носков».
— Биби, — твердо сказала она, — ты не такая, как другие дети.
Временами, когда мы с братьями становились слишком шумными даже для нее, она тщетно пыталась использовать отцовский авторитет моего отца. Я часто был источником проблем, будучи известным в детстве как акшан, или «упрямый». В одном неприятном случае, после того как моя мать отчаялась в своих попытках успокоить меня, она сказала моему отцу: «Бензе, ты разберись с ним».
Отец послушно встал с дивана, чтобы наказать меня. Встревоженный, я побежал в другой конец комнаты и вдруг повернулся и столкнулся с ним, пятилетним ребенком с подбоченившимися руками.
«То, что ты больше меня, не означает, что ты имеешь право меня бить», — отчитал я его, моя первая попытка сказать правду власти. Мой отец остановился как вкопанный и задумался над этим.
— Села, — сказал он, — мальчик прав, — и извинился перед задачей, которую в любом случае не собирался выполнять.
Несмотря на тяжелую работу, он был любящим отцом. Любитель вестернов, он стремился соблазнить Йони и меня в нашем раннем детстве позавтракать, развлекая нас историями о том, как мы скакали по прериям Дикого Запада на наших двух лошадях, Лоло и Пико, а он играл роль Гэри Купер. Как мы ни старались, мы не могли вспомнить, что принимали участие в этих приключениях, но отец уверял нас, что они действительно происходили, пока мы продолжали есть. У него явно была скрытая авантюристическая жилка.
Рядом с офисом Еврейской энциклопедии был магазин велосипедов, куда он привез велосипед Йони на ремонт. Соседские дети были потрясены, увидев однажды выдающегося профессора Нетаньяху, мчащегося по улице Пальмах на велосипеде с развевающимся на ветру галстуком.
Спустя годы я нашел свои тетради для начальной школы с домашними заданиями на уроке истории. Они были набиты безукоризненными композициями об исторических эпизодах, которые я изучал в школе. Хотя они были написаны детским почерком, они явно были продиктованы мне им самим. Естественно, оценки по истории у меня были отличные.
Когда я стал старше, мой отец постепенно отучил меня от привычки полагаться на него в сочинении. «Сначала напиши сам, потом отредактирую», — говорил он. Затем последовало: «Теперь редактируй сам».
С самого раннего возраста он спрашивал меня: «Что ты пытаешься сказать?» Когда я говорил ему, он говорил: «Так напиши именно это». Он обрезал жир, удаляя ненужные слова, чтобы усилить основную идею. Он также вдохновил меня уникальным пониманием истории нашего народа. Я не мог бы желать лучшего учителя.
Потребовались годы, чтобы вся тяжесть влияния моего отца осознала моих братьев и меня. Спустя годы в одном из своих писем ко мне из Гарвардского университета Йони писал: «Чем больше я разговариваю с отцом, тем больше я ценю его как мыслителя и педагога. Он великий человек с огромными способностями во многих, многих областях».
Ведомый Отцом, я постепенно осознал беспрецедентное историческое время, которое переживало мое поколение. Изначально это было не очевидно. Мы были «нормальными» детьми, живущими в «нормальной» стране, хорошо приспособленными, общительными, уверенными в своем наследии, ничем не отличающимися от детей, выросших в Америке, Франции или Швеции.
Постепенно до меня дошло, что Израиль не похож ни на одну другую страну. Во-первых, ему приходилось постоянно защищаться от неоднократных попыток арабских соседей уничтожить его. Во-вторых, еврейский народ имел совершенно уникальную историю. Снова и снова мы возвращались из мертвых, в последний раз из ужаса, когда-либо причиняемого людям. Я был частью нового поколения еврейских детей, обретших самостоятельную жизнь в еврейском государстве всего через несколько лет после убийства полутора миллионов еврейских детей во время Холокоста. Это было совсем не нормально. Это было чудесно.
Моим братьям и мне нравилась жизнь на открытом воздухе, характерная для детского общества Иерусалима в 1950-х и начале 1960-х годов. Мы разжигали костры на полях Катамона и в Долине Креста, рядом с монастырем пятого века, который по традиции отмечен как место, откуда было взято дерево, использовавшееся для распятия. Мы играли в солдатиков на холме, усеянном оливковыми деревьями, где сейчас находится Музей Израиля, и представляли, что мы Маккавеи, сражающиеся с греками с самодельными луками и стрелами в маленьком лесу рядом с нашим домом.
Что характерно, в нашей школьной постановке «Солон в Лидии» Теодора Герцля Йони был одет как стойкий военачальник. Даже в одиннадцать лет он выглядел соответствующе.
Мой отец периодически посещал крупные библиотеки Испании в рамках своего исследования истории евреев в средневековой Испании. Его интерес к этой теме был вызван его предыдущей работой о доне Исааке Абраванеле, лидере испанского еврейства во время изгнания евреев из Испании в 1492 году.
Когда моя мать присоединялась к нему во время его визитов, они присылали нам открытки с богато украшенными изображениями садов испанских дворцов, которые я позже увидел своими глазами на Мадридской мирной конференции в 1991 году.
Во время одного из их визитов в 1956 году разразился Суэцкий кризис. Через семь лет после обретения Израилем независимости египетский диктатор Гамаль Абдель Насер национализировал Суэцкий канал, построенный и принадлежащий французам и британцам, и перекрыл Тиранский пролив, перекрыв важные морские ворота Израиля в Азию. За прошедшие годы он начал атаки федаинов с Синая на южные общины Израиля. Он поклялся объединить новые независимые страны арабского мира и уничтожить Израиль.
Израиль тайно вступил в сговор с Францией и Великобританией, чтобы вырваться из мертвой хватки. Великобритания и Франция отправят десантников для захвата зоны Суэцкого канала, а израильские десантники захватят стратегический перевал Митла в 32 км к востоку от канала. Другие силы ЦАХАЛа уничтожат египетскую армию и базы террористов на Синае.
Англичане и французы захватили канал. Армия обороны Израиля захватила перевал Митла, разгромила египетскую армию и за несколько дней завоевала Синай. Хотя план сработал, военные успехи вскоре были сведены на нет совместным американо-советским ультиматумом Великобритании, Франции и Израилю с требованием уйти из зоны канала и Синайского полуострова. В обмен на его уход США дали Израилю гарантию, что Тиранский пролив всегда будет оставаться открытым.
В Мадриде мои родители слышали депеши из Каира, в которых описывалось «унизительное поражение» израильской армии от египетской армии и грядущее завоевание Израиля. Они не купили его, но тем не менее отправились домой к своим детям. Это заняло несколько дней. Тем временем мы, дети, помогали поддерживать обязательное затемнение, заклеивая окна в соседнем доме, где мы остановились. Многие отцы моих друзей были мобилизованы на военную службу в резерв во время Синайской операции. Один из них подъехал к окрестностям на пыльном джипе и вручил нам конфеты, которые он привез из захваченного египетского городка Эль-Ариш.
«Я заплатил за них», — многозначительно сказал он нам.
Даже если бы мой отец присутствовал в Израиле во время Суэцкой операции, маловероятно, что его призвали бы в запас. Его единственный опыт работы в армии был недолгим. Как и все израильтяне, которым за сорок, его призвали в запас.
Проведя ночь в одном из иерусалимских аванпостов с видом на иорданские позиции на другой стороне разделенного города, он сильно простудился. Во время боевых учений, прежде чем встать на вахту, он направил пистолет, который ему дали, во всех возможных направлениях, кроме цели. Его начальство больше никогда не вызывало его.
Помимо отключений электроэнергии, мои воспоминания о короткой войне состояли из радиосообщений о последних достижениях наших войск, экспонатов трофейной военной техники на праздновании Дня независимости после Суэца и игральных карт, которыми мы, дети, обменивались друг с другом. другие с изображением танков, боевых самолетов и т.п. Это были наши бейсбольные карточки.