"НОЧЬ ЛИСЫ" была впервые опубликована в Великобритании издательством Collins в 1986 году. Позже она была издана в мягкой обложке издательством Penguin, но уже несколько лет не печаталась.
В 2012 году автору и его издателям казалось, что жалко оставлять такую замечательную историю томиться на его полках. Итак, мы рады, что можем вернуть "НОЧЬ ЛИСЫ" для удовольствия подавляющего большинства из нас, у кого никогда не было возможности прочитать более ранние издания.
Посвящается Вивьен Милн
Немецкая оккупация Британских Нормандских островов во время Второй мировой войны - это факт. Хотя упоминаются определенные политические и военные лидеры в историческом контексте того периода, следует подчеркнуть, что это художественное произведение и никакие ссылки не предназначены для живых людей.
1
Римляне привыкли думать, что души усопших остаются возле своих могил. В это было легко поверить холодным мартовским утром, когда небо было таким черным, что казалось, вот-вот наступит ночь.
Я стоял под гранитной аркой и смотрел на кладбище. На доске объявлений было написано "Приходская церковь Святого Брелада", и это место было заставлено надгробиями и надгробиями, а тут и там возвышались гранитные кресты. Я заметил крылатого ангела на дальнем берегу, а затем на горизонте прогремел гром, и по заливу хлынул дождь.
Портье в отеле дал мне зонтик, я поднял его и рискнул войти. В воскресенье в Бостоне я никогда не слышал о Британских Нормандских островах у берегов Франции или об острове Джерси. И вот теперь был четверг, и вот я здесь, объехав полмира в поисках окончательного ответа на вопрос, который отнял у меня три года жизни.
Церковь была очень старой и построена из гранита. Я двинулся к ней между надгробиями, остановившись, чтобы посмотреть на залив. Был отлив, и передо мной расстилалась прекрасная полоса золотого песка, простиравшаяся до бетонной дамбы, и я мог видеть свой отель.
Я услышал голоса и, обернувшись, увидел двух мужчин в матерчатых кепках, с мешками за плечами, скорчившихся под кипарисом у дальней стены кладбища. Они встали и отошли, дружно смеясь, как будто над какой-то шуткой, и я заметил, что у них в руках были лопаты. Они исчезли за церковью, и я подошел к стене.
Там была свежевырытая могила, накрытая брезентом, хотя дерево немного защищало ее от дождя. Не думаю, что я когда-либо испытывал такое волнение. Это было так, как будто меня ждали, и я повернулся и двинулся между надгробиями ко входу в церковь, открыл дверь и вошел внутрь.
Я ожидал увидеть место, полное темноты и уныния, но свет был включен, и это было действительно очень красиво, сводчатый потолок необычен тем, что он был сделан из гранита, на нем вообще не было следов деревянных балок. Я подошел к алтарю и на мгновение остановился, оглядываясь по сторонам, ощущая тишину. Послышался щелчок открывающейся и закрывающейся двери. Подошел мужчина.
У него были белые волосы и бледно-голубые глаза. Он был одет в черную сутану и перекинутый через руку плащ. Его голос был сухим и очень старым, и когда он заговорил, в нем послышались ирландские нотки. ‘ Могу я вам помочь?
‘Вы приходской священник?’
‘О, нет’. Он добродушно улыбнулся. ‘Они отправили меня на травку давным-давно. Меня зовут Каллен. Каноник Дональд Каллен. Вы американец?’
‘Совершенно верно’. Я пожал руку. У него было на удивление крепкое пожатие. ‘Алан Стейси’.
‘Ваш первый визит в Джерси?’
‘Да’, - сказал я. ‘Еще несколько дней назад я и не подозревал о существовании этого места. Как и большинство американцев, я только слышал о Нью Джерси’.
Он улыбнулся. Мы направились к двери, и он продолжил: ‘Вы выбрали неудачное время года для своего первого визита. Джерси может быть одним из самых привлекательных мест на земле, но обычно не в марте.’
‘У меня не было особого выбора", - сказал я. ‘Вы сегодня здесь кого-то хороните. Гарри Мартино’.
Он начал было натягивать плащ и остановился в удивлении. ‘ Совершенно верно. Собственно говоря, я сам провожу церемонию. Сегодня в два часа дня. Вы родственник?’
‘Не совсем, хотя иногда мне кажется, что это так. Я доцент философии в Гарварде. Последние три года я работаю над биографией Мартино’.
‘Понятно’. Он открыл дверь, и мы вышли на крыльцо.
‘ Ты много о нем знаешь? - Спросил я.
‘Очень мало, если не считать того, каким необычным образом он встретил свой конец’.
‘И еще более необычные обстоятельства его последнего обряда", - сказал я. ‘В конце концов, каноник, не часто удается похоронить человека через сорок лет после его смерти’.
Бунгало находилось на другом конце залива Святого Брелада, недалеко от отеля L'Horizon, где я остановился. Она была маленькой и непритязательной, но гостиная оказалась на удивление большой, удобной и загроможденной, две стены были заставлены книгами. Раздвижные окна выходили на террасу и небольшой сад с видом на залив за ним. Был прилив, ветер превращал море в белые барашки, а дождь барабанил в окно.
Мой хозяин вошел из кухни и поставил поднос на маленький столик у камина. ‘ Надеюсь, вы не возражаете против чая.
‘Чай будет в самый раз’.
‘Моя жена любила кофе в нашей семье, но она умерла три года назад. Я сам никогда не выносил эту дрянь’.
Он наполнил мою чашку и пододвинул ее ко мне, когда я сел по другую сторону стола от него. Между нами повисло молчание. Он поднял свою чашку и выпил очень аккуратно, выжидая.
‘Тебе здесь очень удобно", - сказал я.
‘Да’, - сказал он. ‘У меня все хорошо. Одиноко, конечно. Великая слабость всех людей, профессор Стейси, в том, что мы все нуждаемся в ком-то". Он снова наполнил свою чашку. ‘Мальчиком я провел три года в Джерси и очень полюбил это место’.
‘Это было бы достаточно просто’. Я посмотрел на залив. ‘Это очень красиво’.
‘Я часто приезжал в отпуск. Когда я вышел на пенсию, я был каноником Винчестерского собора. Наш единственный сын переехал в Австралию много лет назад, так что ...’ Он пожал плечами. ‘Джерси казался очевидным выбором, поскольку моя жена владела этим бунгало много лет. Наследство от дяди ’.
‘Это, должно быть, было удобно’.
‘Да, особенно учитывая жилищные законы в том виде, в каком они действуют здесь’. Он поставил чашку, достал трубку и начал набивать ее из потертого кожаного кисета. ‘Итак", - отрывисто сказал он. ‘Теперь ты знаешь обо мне все. А как насчет тебя и друга Мартино?’
‘Ты много о нем знаешь?’
‘Я никогда не слышал об этом человеке до тех пор, пока несколько дней назад ко мне не пришел мой хороший друг, доктор Дрейтон, объяснил обстоятельства, при которых было обнаружено тело, и сказал, что его отправляют из Лондона для захоронения здесь ’.
‘Вам известно о причинах его смерти?’
"В авиакатастрофе 1945 года".
‘Январь 1945 года, если быть точным. Во время Второй мировой войны у королевских ВВС было подразделение под названием "Полет вражеской авиации". Они эксплуатировали захваченные немецкие самолеты для оценки летных характеристик и так далее ’.
‘Я понимаю’.
Гарри Мартино работал на Министерство экономической войны. В январе 1945 года он пропал без вести, путешествуя в качестве наблюдателя на Arado 96, немецком двухместном учебном самолете, которым управляла вражеская авиация. Всегда считалось, что он затонул в море.’
‘ И что?’
‘ Две недели назад его нашли во время раскопок в Эссекском болоте. Работы на строительной площадке были приостановлены, пока подразделение королевских ВВС восстанавливало то, что осталось.’
‘ И Мартино с пилотом все еще были внутри?
‘ То, что от них осталось. По какой-то причине власти держали это дело в секрете. Новости доходили до меня только в прошлые выходные. Я вылетел первым же самолетом. Прибыл в Лондон в понедельник утром.’
Он кивнул. ‘ Вы сказали, что работали над его биографией. Что делает его таким особенным? Как я уже говорил вам, я никогда раньше даже не слышал его имени.’
‘Как и широкая публика", - сказал я. ‘ Но в тридцатые годы, в академических кругах... Я пожал плечами. ‘Бертран Рассел считал его одним из самых блестящих и новаторских умов в своей области’.
‘Что было?’
‘Моральная философия’.
‘Интересное исследование", - сказал каноник.
‘ Для очаровательного мужчины. Он родился в Бостоне. Его отец занимался судоходством. Богатый, но не до безобразия. Его мать, хотя и родилась в Нью-Йорке, была немкой по происхождению. Ее отец несколько лет преподавал в Колумбийском университете, затем вернулся в Германию в 1925 году в качестве профессора хирургии Дрезденского университета.’ Я встал и подошел к окну, думая об этом и выглядывая наружу. ‘ Мартино учился в Гарварде, защитил докторскую степень в Гейдельберге, к тридцати восьми годам был стипендиатом Родса в Оксфорде, членом Тринити-колледжа и профессором моральной философии в Кроксли.
‘ Замечательное достижение, ’ сказал Каллен.
Я обернулся. ‘Но ты не понимаешь. Передо мной был человек, который все подвергал сомнению. Перевернул все с ног на голову. А потом разразилась Вторая мировая война, и остальное - тишина. То есть до сих пор.’
‘Тишина?’
‘О, он закончил Оксфорд, мы это знаем. Работал в Министерстве обороны, а затем в Министерстве экономической войны, как я вам говорил. Многие ученые поступали так. Но трагедия заключалась в том, что он, похоже, вообще перестал работать в выбранной им области. Бумаг больше не было, и книга, которую он писал годами, осталась незаконченной. Рукопись находится у нас в Гарварде. Ни строчки, написанной после сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года.’
‘Как это странно’.
Я вернулся и сел. ‘У нас есть все его документы в библиотеке Гарварда. Что действительно заинтриговало меня при просмотре их, так это личные вещи’.
‘ И что же это было? - спросил я.
‘ Когда я закончил среднюю школу в восемнадцать лет, вместо того чтобы сразу поступить в Гарвард, я поступил в морскую пехоту. Отсидел год во Вьетнаме, пока пуля в левую коленную чашечку не отправила меня домой навсегда. Мартино делал то же самое. Вступил в Американский экспедиционный корпус в последние несколько месяцев Первой мировой войны, можно сказать, несовершеннолетним, и служил рядовым пехоты в окопах Фландрии. Я был очарован тем фактом, что, отвернувшись от того, через что мы прошли, мы оба искали другой ответ одинаковым образом.’
‘Из ада войны в прохладные уголки разума’. Каноник Каллен выбил трубку в камине. ‘Не помню, кто это сказал. Какой-то военный поэт или что-то в этом роде’.
‘Боже, спаси меня от этого", - сказал я. ‘Вьетнам стоил мне постоянной негнущейся левой ноги, трех лет в руках психиатров и неудачного брака’.
Часы на каминной полке пробили двенадцать. Каллен встал, подошел к буфету и налил виски из граненого стеклянного графина в два стакана. Он принес их обратно и протянул один мне. ‘Я сам был в Бирме во время войны, и это было достаточно плохо’. Он отпил немного виски и поставил стакан на камин. ‘Итак, профессор, что насчет остального?’
‘Остальное?’
‘Предполагается, что священники - это простодушные души, которые ничего не знают о реальности жизни", - сказал он тем же сухим, четким голосом. ‘Чушь, конечно. Наше дело - исповедь, человеческая боль, несчастье. Я знаю людей, профессор, проработав пятьдесят два года в качестве рукоположенного священника, и учусь понимать, когда они не рассказывают тебе всего. Он поднес спичку к своей трубке и затянулся. ‘Это относится и к тебе, мой друг, если я не очень сильно ошибаюсь’.
Я глубоко вздохнул. ‘ Когда его нашли, он был в форме.
Он нахмурился. ‘ Но вы сказали, что он работал на Министерство экономической войны.
‘Немецкая форма люфтваффе", - сказал я. "И он, и пилот’.
‘ Ты уверен? - спросил я.
‘У меня есть друг со времен вьетнамской службы в морской пехоте по имени Тони Бьянко. Он работает в ЦРУ в нашем посольстве в Лондоне. Они многое узнают, эти люди. На днях у меня были проблемы с Министерством обороны. Они очень мало рассказывали о Мартино и том самолете. ’
‘Твой друг проверял тебя?’
‘И выяснил кое-что еще. Газетный отчет о том, что Арадо был с самолета противника. Это тоже подозрительно’.
‘Почему?’
‘Потому что они всегда носили "рондели" королевских ВВС. И, по словам информатора Бьянко, на этом все еще были опознавательные знаки люфтваффе’.
‘И вы говорите, что не смогли получить больше информации из официальных источников?’
‘Вообще никаких. Каким бы нелепым это ни казалось, Мартино и этот рейс все еще подпадают под какую-то секретную информацию военного времени’.
Старик нахмурился. ‘ Спустя сорок лет?
‘Это еще не все", - сказал я. "У меня была такая проблема в прошлом году, когда я проводил исследование. Наткнулся на препятствия, если вы понимаете, что я имею в виду. Я обнаружил, что Мартино был награжден орденом "За выдающиеся заслуги" в январе 1944 года. Одна из тех наград, которые указаны в списке без объяснения причин. Никакой информации о том, что он сделал, чтобы заслужить ее.’
‘Но это военная награда, и притом очень высокая. Мартино был гражданским лицом’.
‘Очевидно, гражданские лица проходят квалификацию в редких случаях, но все это начинает соответствовать истории, которую я услышал во время исследования в Оксфорде три года назад. Макс Кубель, физик-ядерщик, много лет был профессором Оксфорда и другом Мартино.’
"Теперь я слышал о нем", - сказал Каллен. ‘Он был немецким евреем, не так ли, которому удалось сбежать до того, как нацисты отправили его в концентрационный лагерь?’
‘Он умер в тысяча девятьсот семьдесят третьем’, - сказал я. "Но мне удалось взять интервью у старика, который более тридцати лет был его слугой в Оксфордском колледже. Он рассказал мне, что во время крупного немецкого наступления в тысяча девятьсот сороковом году, которое привело к Дюнкерку, Кубель содержался гестапо под домашним арестом во Фрайбурге, недалеко от границы Германии с Францией. Прибыл офицер СС с эскортом, чтобы отвезти его в Берлин.’
‘ И что?’
‘ Старик, его звали Говард, сказал, что Кубель много лет назад сказал ему, что офицером СС был Мартино.
‘Ты ему поверила?’
‘ Не в то время. Ему был девяносто один год, и он был дряхлым стариком, но нужно помнить о прошлом Мартино. Совершенно очевидно, что он мог сойти за немца в любой момент, когда захотел. У него был не только язык, но и семейное происхождение.’
Каллен кивнул. ‘ Итак, в свете последних событий вы готовы придать больше доверия этой истории?
- Я больше не знаю, что и думать. Я пожал плечами. ‘ В этом нет никакого смысла. Мартино и Джерси, например. Насколько мне известно, он никогда не посещал это место и умер за пять месяцев до того, как оно было освобождено от нацистской оккупации. Я допил остатки виски. У Мартино нет живых родственников, я знаю это, потому что он никогда не был женат, так кто же, черт возьми, этот ваш доктор Дрейтон? Я знаю одно. У него, должно быть, чертовски большие связи с Министерством обороны, чтобы заставить их передать ему тело.’
‘Вы абсолютно правы’. Каноник Каллен налил мне еще шотландского виски. ‘Во всех отношениях, кроме одного’.
‘И что бы это могло быть?’
‘Доктор Дрейтон, ‘ сказал он, - не он, а она. Доктор Сара Дрейтон, если быть точным’. Он поднял свой бокал, чтобы произнести тост за меня.
Я есмь воскресение и жизнь, говорит Господь: верующий в Меня, если и умрет, все же оживет.
Голос Каллена звучал еще более по-ирландски, когда он храбро повысил голос, несмотря на проливной дождь. Поверх облачения на нем был темный плащ, а один из похоронщиков стоял рядом с ним, держа зонтик. Там была только одна скорбящая, Сара Дрейтон, стоявшая по другую сторону открытой могилы, а за ее спиной стоял гробовщик с другим зонтиком.
На вид ей было, наверное, сорок восемь или пятьдесят, хотя, как я выяснил позже, ей было шестьдесят, невысокая, с подтянутой фигурой в черном костюме-двойке и шляпе. Ее волосы были коротко, искусно подстрижены и отливали сединой. Она ни в коем случае не была красивой в традиционном смысле этого слова, с чересчур большим ртом и карими глазами над широкими скулами. Это было лицо с выдающимся характером, производившее впечатление человека, повидавшего лучшее и худшее, что могла предложить жизнь, и в ней было необычайное спокойствие. Если бы я увидел ее только мимоходом, я бы обернулся, чтобы взглянуть еще раз. Она была именно такой женщиной.
Она полностью проигнорировала меня, и я остался под укрытием деревьев, основательно промокнув, несмотря на мой зонт. Каллен завершил службу, затем подошел к ней и что-то коротко сказал. Она поцеловала его в щеку, и он повернулся и направился к церкви, сопровождаемый похоронщиками.
Она некоторое время оставалась на краю могилы, а двое могильщиков почтительно ждали в нескольких ярдах от нее. Она по-прежнему игнорировала меня, когда я двинулся вперед, поднял немного влажной земли и бросил ее на гроб.
‘Доктор Дрейтон?’ Сказал я. ‘Извините за вторжение. Меня зовут Алан Стейси. Могу я сказать несколько слов? Между прочим, я не репортер.’
Ее голос оказался глубже, чем я ожидал, спокойный и красиво поставленный. Она сказала, не глядя на меня: ‘Я очень хорошо знаю, кто вы, профессор Стейси. Последние три года я ждал тебя в любое время. Она обернулась, улыбнулась и внезапно стала выглядеть совершенно очаровательно, на вид ей было лет двадцать. ‘Нам действительно стоит убраться подальше от этого дождя, пока он не навредил нам обоим. Это разумный медицинский совет и совершенно бесплатный. Моя машина стоит на дороге снаружи. Я думаю, тебе лучше вернуться и что-нибудь выпить.’
До дома было не более пяти минут езды, до него можно было добраться по узкой проселочной дороге, по которой она умело вела машину на значительной скорости. Он располагался примерно в акре ухоженного сада, окруженного буковыми деревьями, сквозь которые был виден залив далеко внизу. Судя по виду, дом был викторианским, с длинными узкими окнами и зелеными ставнями спереди и портиком у входа. Как только мы поднялись по ступенькам, дверь открыл высокий, мрачного вида мужчина в черной куртке из альпаки. У него были серебристые волосы и очки в стальной оправе.
‘А, Вито", - сказала она, когда он взял у нее пальто. ‘Это профессор Стейси’.
‘Professore.’ Он слегка поклонился.
‘Попозже выпьем кофе в библиотеке’, - сказала она. ‘Я позабочусь о напитках’.
‘Конечно, графиня’.
Он отвернулся, остановился и заговорил с ней по-итальянски. Она покачала головой и бегло ответила на том же языке. Он прошел через дверь в дальнем конце холла.
‘Contessa?’ - Спросил я.
‘О, не слушай Вито’. Она вежливо, но твердо отклонила мой вопрос. ‘Он ужасный сноб. Сюда’.
В холле было прохладно и приятно. Пол, выложенный черно-белой плиткой, винтовая лестница и две или три картины маслом на стене. Морские пейзажи восемнадцатого века. Она открыла двойную дверь из красного дерева и провела в большую библиотеку. Стены были заставлены книгами, а французские окна выходили в сад. В камине Адама ярко горел огонь в корзинчатой решетке и стоял рояль, столешница которого была забита фотографиями, в основном в серебряных рамках.
‘Скотч тебе подойдет?’ - спросила она
‘Прекрасно’.
Она подошла к буфету и занялась подносом с напитками. ‘ Откуда вы узнали, кто я? - спросил я. - Каноник Каллен? - Спросил я. ‘ Каноник Каллен?
‘Я знаю о тебе с тех пор, как ты начал работать над "Гарри". Она протянула мне стакан.
‘Кто тебе сказал?’
‘О, друзья’, - сказала она. ‘Из старых времен. Из тех, кто многое узнает’.
Это заставило меня вспомнить о Тони Бьянко, моем связном из ЦРУ в посольстве, и я сразу же разволновался. ‘Похоже, в Министерстве обороны никто не хочет отвечать ни на один из моих вопросов’.
‘Я не думаю, что они стали бы’.
‘ И все же они отдают тело тебе. У тебя, должно быть, есть влияние?
- Можно и так сказать. ’ Она взяла сигарету из серебряной коробочки, закурила и села в кресло с подголовником у камина, скрестив стройные ноги. ‘ Вы когда-нибудь слышали о SOE, профессор?
‘Конечно", - сказал я. ‘Руководитель специальных операций. Создан британской разведкой в 1940 году по указанию Черчилля для координации сопротивления и подпольного движения в Европе’.
“Поджечь Европу”, вот что приказал старик. Сара Дрейтон стряхнула пепел в огонь. ‘Я работала на них’.
Я был поражен. ‘ Но ты не могла быть больше, чем ребенком.
‘ Девятнадцать, ’ сказала она. ‘ В 1944 году.
‘ А Мартино? - спросил я.
‘ Посмотри на пианино, ’ сказала она. ‘ Последняя фотография в серебряной рамке.
Я подошел к пианино и взял фотографию, и ее лицо бросилось мне в глаза, странно изменившееся, за исключением одного момента. У нее были поразительно светлые волосы с завитками – я думаю, они использовали именно этот термин. На ней была маленькая черная шляпка и одно из тех пальто военного времени с широкими плечами и узким в талии. На ней также были шелковые чулки и туфли на высоком каблуке, а в руках она сжимала черную лакированную сумку.
Мужчина, стоявший рядом с ней, был среднего роста и одет в кожаный военный плащ поверх твидового костюма, руки глубоко засунуты в карманы. Его лицо скрывала темная шляпа с опущенными полями, а в уголке рта свисала сигарета. Глаза были темными, в них вообще не было выражения, а в его улыбке было какое-то безжалостное очарование. Он выглядел очень опасным человеком.