Аспе Питер : другие произведения.

Квадрат тамплиеров

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
   Квадрат тамплиеров [Het vierkant van de wraak]
  
  Питер Аспе
  Квадрат тамплиеров
  Роман
  
   Pieter Aspe
  
   Het Vierkant Van De Wraak
  
  Глава 1
  
  – С меня хватит, сержант. Им ничего не нравится. Они просто ненавидят меня.
  
  – А чего ты ожидал, Андре, – безучастно отозвался Версавел. – Жизнь – это как розовый куст – сначала стебель с шипами, потом уж цветок.
  
  Андре Петижан был слишком молод и, вероятно, слишком наивен, чтобы понимать истинный смысл слов Версавела, которого все это вообще не волновало, он думал только о том, как бы поскорее лечь спать.
  
  – Но она меня очень любит. Прямо море любви, – упорствовал молодой офицер полиции.
  
  Сержант Версавел покрутил усы, жест, повторяемый много раз за день.
  
  – Ее отец осел, что ли. Он даже не хочет оценить меня.
  
  – Может, мамочка не такая, – выразил надежду Версавел.
  
  – Если бы, – вздохнул Петижан, – cука не хочет, чтобы мы были вместе.
  
  Версавел лишь кое-как поддерживал разговор, чтобы скоротать путь.
  
  – На твоем месте я был бы осторожнее. Как правило, родители боятся увидеть чужие прелести на своей дочери.
  
  – Тысяча благодарностей, сержант, – холодно произнес Петижан.
  
  У Версавела не было детей, и он благодарил счастливую звезду за это. Дети в наши дни так тонкокожи. В машине на некоторое время наступила тишина. Петижан повел «форд-транзит» по безлюдным улицам Брюгге с мрачной решимостью на лице.
  
  – Согласись, мы уже не дети.
  
  Версавел сухо кивнул.
  
  – Что им надо? Я работаю в полиции. Они знают мои способности. В худшем случае через пять лет я буду детективом, а если не подведет карта, стану комиссаром, прежде чем стукнет тридцать пять. Он госслужащий, не забывай. Двадцать восемь лет служит закону… Подумай об этом.
  
  «Я вот лишь сержант, а не прочь бы сейчас получить комиссара», – хотел сказать Версавел, но промолчал.
  
  – Да вот еще беда, если я хочу жениться на ней, я должен сначала купить дом.
  
  – Она делает все, как говорит ей отец, – чистое золотце, – раздраженно сказал Версавел и украдкой взглянул на часы. Благодарение Богу, осталось лишь три тысячи девятьсот секунд их смены. Обычно ночные смены по выходным были особенно тяжелыми, но из-за проблем напарника, этого несчастного «Ромео», время шло как-то быстрее.
  
  – Вы знаете, я понял, кто они.
  
  Версавел покачал головой и погладил усы.
  
  – Сборище отсталых католических ублюдков! – выпалил Петижан. – Несчастья начались с inshicklical. Никогда не сомневайся в папстве!
  
  – Что? – выпрямился Версавел.
  
  – Вы знаете, inshicklical. – Петижан убедился, что Версавел его не понял. – Да ну бросьте, это такой закон, который говорит, что мы все должны признавать авторитет, как хорошие мальчики и девочки. А он верит во все эти вещи на сто процентов. Он трудится в службе здравоохранения, а церковь управляет на этой территории.
  
  – Ах вот что ты имеешь в виду!
  
  – Ну а как вы думаете? – Петижан фыркнул.
  
  – Я вижу, куда ты клонишь. – Версавел зевнул. – Конечно, католики ответственны за многие невеселые моменты в истории.
  
  – Но я принял решение. Сегодня я попрошу ее выйти за меня замуж. Что вы думаете об этом?
  
  «Найди другую красотку», – хотел он сказать, но вместо этого ответил:
  
  – Возможно, тебе просто удалось произвести на них необычное впечатление. Мелкая буржуазия не равнодушна к милому блефу. Акцент на внешность, Андре, а остальное произойдет само собой, – пытался он немного разрядить его болтовню.
  
  – Что вы имеете в виду? – спросил Петижан нервно, и образовавшемуся было покою Версавела стала угрожать опасность. – Не издевайтесь, сержант! – Его выпуклые глаза наполнились огнем. Петижан затрещал как змея и в растерянности почти потерял контроль над машиной. К счастью, они делали круг на главной площади.
  
  – Погоди, погоди, – рявкнул Версавел, видя, как они проехали в пяти дюймах от тротуара. – Я никогда не говорил, что был экспертом, не так ли? Я ничего не знаю о женщинах и еще меньше о том, как входят в семью, – прошипел он.
  
  – Так что вы имели в виду? Что надо произвести на них впечатление, вы о побрякушках? Что это значит? Даунер – серьезный человек. Разве не понимаете? – сказал Петижан осуждающе.
  
  Было четыре минуты седьмого, смена еще не кончилась, надо было придумать, как убить оставшееся время.
  
  – А что, если бы ты действительно купил ей дорогое обручальное кольцо? – выпалил Версавел.
  
  Это было глуповатое предложение, но Петижан оживился, как тонущий человек, увидев на горизонте лодку.
  
  – Вы думаете, дорогое кольцо могло бы изменить ситуацию? – спросил он с отчаянием тупого энтузиаста.
  
  У Версавела не было другого выхода, кроме как развивать тему.
  
  – Конечно, – произнес он отеческим тоном. – Предков надо согреть. Купить кольцо. Мамаша наверняка мечтала поднести его дочери на подносе.
  
  Петижан, к счастью, не обратил внимания на невежество Версавела по отношению к женскому полу да и на то, что было сказано ранее.
  
  – Вы имеете в виду?…
  
  – Ну, Андре, я бы не рискнул дать тебе плохой совет.
  
  Петижан был доволен ответом Версавела и, к счастью, переориентировал свое внимание на руль вэна.
  
  Они поехали вниз по Гельдмунд-стрит в сторону Занд-сквер. При ночном патрулировании всегда требовалось следовать установленному маршруту и строгому графику. Они шли на десять минут раньше. Блюющему под Мунт-портом пьянчужке повезло, они не стали его тревожить.
  
  Петижан теперь был, очевидно, в лучшем настроении, и Версавел вздохнул с облегчением.
  
  – Вы удивительный, сержант. По совести, вы всегда знаете, что делать.
  
  Версавел вытянул ноги и представил себя под одеялом. О Небеса!
  
  – После смены я куплю ей самое дорогое кольцо. – Петижан добродушно улыбался.
  
  – Ты имеешь в виду завтра. Сегодня ведь воскресенье.
  
  – Ну да, о’кей, тогда завтра. – Он, видимо, забыл, что собирался просить подругу выйти за него уже сегодня.
  
  Занд-сквер. Здесь возвышался старый железнодорожный вокзал в неоготическом стиле, огромный и пустой в эти часы.
  
  Раннее такси неслышно догнало их. Поезд гремел в отдалении. Выпуклые глаза Петижана блестели, рыжие волосы, казалось, полыхали, а угловатое лицо отсвечивало, как полированный мрамор.
  
  – Вопрос вот в чем, – как-то очень серьезно проговорил «Ромео», – где же завтра мне купить великолепное дорогое обручальное кольцо? Какие кольца могут произвести впечатление на них? Нет времени на ошибку, сержант.
  
  Беспощадный луч солнца заставил Версавела сощуриться. «Какая наивная молодежь сегодня, – думал он, – наивная и обидчивая».
  
  – Где ж я куплю это кольцо? – огорченно пробормотал Петижан.
  
  Версавел позволил ему мечтать вслух. Он был больше заинтересован восстановительными работами, проводимыми на башне Сан-Сальвадора, которые были близки к завершению. Версавел любил Брюгге, его атмосферу, его прекрасно ухоженные памятники. Созерцание их. Мало что доставляло ему такое удовольствие, особенно на рассвете.
  
  – Вы должны помочь мне, сержант, – настаивал Петижан. – Вы знаете Брюгге как свои пять пальцев. Где я могу купить самое, знаете, такое эксклюзивное обручальное кольцо?
  
  Ему пришлось повторить дважды. Версавел понял, не было никакого смысла пытаться объяснить молодому человеку, что его советы были не более чем попытка отделаться. Он даже решил попросить комиссара, чтобы в течение недели его не отправляли на патрулирование с Петижаном.
  
  – Мы будем проезжать «Дегроф» в ближайшее время, – сказал он небрежно. – Вот где все состоятельные горожане покупают дорогие кольца.
  
  – Честно?
  
  Петижан волновался все больше. Жемчужины пота блестели на его лбу.
  
  – Сколько еще, сержант? – спросил он заискивающе и посмотрел, словно малыш в ожидании мороженого.
  
  Они проехали Саймон-Стевин-сквер. Молодая пара страстно прощалась под тентом банка. Версавел понял, что девушке не больше семнадцати лет.
  
  – Мы живем в забавном мире, – вздохнул он.
  
  – Сержант? – нетерпеливо вскрикнул несчастный влюбленный.
  
  – Еще нет, успокойся.
  
  Петижан немного расслабился, но лишь на время.
  
  Самая оживленная улица в Брюгге была так же мертва, как в уединенном, тихом пригороде, а без привычного галогена товары в витринах сильно потускнели.
  
  – Там, – сказал Версавел, – рядом с обувным. – Он указал на позолоченную вывеску над дверью, с монограммой из элегантных готических букв.
  
  Большинство ювелиров по ночам хранили свои коллекции в подсобке, а некоторые даже забирали особо драгоценные вещи домой. Но не время беспокоить молодого коллегу непонятными ему пустяками.
  
  – Не будет никакого вреда, если я посмотрю? – кинув заискивающий взгляд на Версавела, неуверенно спросил Петижан. – Эй, сержант?
  
  – Подальше, не торопись.
  
  Петижан небрежно припарковал машину перед ювелирным магазином и мгновенно выскочил. Версавел воспользовался возможностью, чтобы закрыть глаза. Многие знают, как дорог момент, когда можно так на пару минут прикорнуть вдруг, и Версавел даже успел увидеть странный сон, длившийся меньше двадцати секунд. Он проснулся внезапно, когда Петижан хлопнул передней дверцей. Молодой полицейский схватил Версавела за плечо.
  
  – Сержант, сержант, – прохрипел он.
  
  Версавел зарычал. Во сне он собирался пообщаться с жаркими испаночками, строившими ему глазки.
  
  – В витрине ничего нет, сержант. Магазин пуст, – скороговоркой доложил он.
  
  Версавел сохранил хладнокровие, но задумался. Да, конечно, магазин был пуст. Он взглянул на часы, подумав о графике, зевнул и пригладил усы. Было десять минут седьмого.
  
  – И там стекло повсюду, – добавил Петижан нервно, как будто что-то предчувствуя.
  
  Версавел не спешил что-либо предпринимать. Он сделал глубокий вдох.
  
  – Мой бог, – простонал он. – Кто меня за язык тянул!
  
  Петижан слышал Версавела, но не совсем понимал, к чему это было сказано.
  
  – Что мы теперь будем делать, сержант?
  
  Версавел выудил фонарик из-под сиденья, вышел из машины и поежился. На рассвете всегда было холодно, даже летом. Петижан прокрался к витрине, прикрывая голову руками, словно еще осыпались осколки стекла, и взволнованно посмотрел внутрь магазина. Версавел направил мощный луч своего фонаря внутрь помещения. Ему потребовалось пять секунд, чтобы сделать вывод. Витрина была пуста, битое стекло небрежной кучей покоилось в углу. Рядом под одним из столов – несколько пар белых полотняных перчаток.
  
  – Ну вот, приехали! – произнес он саркастически.
  
  Петижан уставился на него отсутствующим взглядом.
  
  Всплеск адреналина вдруг заставил его вздрогнуть.
  
  – Вы имеете в виду…
  
  – Боюсь, что да. Но почему именно сейчас? – возмутился Версавел. – Удача отвернулась от нас с тобой, друг!
  
  Петижан не мог поверить своим ушам. Его симпатия к Версавелу растаяла, как кубик льда в стакане с теплой кока-колой. Коллеги предупреждали его: никогда не доверяй сержанту, когда грязь попадет в вентилятор, он бросит тебя.
  
  – Не двигайся, – гаркнул сержант. Его надежда на краткий отдых улетучилась, как и чудесный сон.
  
  – Это все, что вы скажете, сержант. – Петижан стоял перед магазином и таращился на пустую разбитую витрину.
  
  Версавел спокойно вернулся к машине и связался по рации с дежурным. Прошло почти тридцать секунд, прежде чем ему ответили. Барт Де-Кайзер дремал последние четыре часа на раскладушке и тихо похрапывал.
  
  – Здесь ОНА 3421, ответь мне, здесь Версавел. – Он нервно отстукивал марш Радецкого по приборной панели.
  
  – Доброе утро, сержант, что нового?
  
  Де-Кайзер старался произвести впечатление бодрячка, насколько это ему удавалось.
  
  – Вероятно, ограбление. «Дегроф», – спокойно объяснил Версавел. – Стин-стрит, – добавил он, зная, что Де-Кайзер обязан был спросить его, во всяком случае, если сказать «Сити-холл», то он спросит адрес.
  
  – Признаки взлома? – спросил Де-Кайзер.
  
  – Отсутствуют.
  
  Версавел ненавидел Де-Кайзера. Он был младшим офицером в подразделении, и все знали, что продвинулся он через какую-то политическую «нору». Его отец был не меньше вице-адмирала в бельгийском военно-морском флоте. Вероятно, это было лучшее, что он мог придумать для своего отпрыска.
  
  – Вы уверены, что это ограбление?
  
  – Нет, но витрина пуста. Там битое стекло на полу и перчатки, – ответил Версавел сухо. Насколько он знал, никто не ладил с Де-Кайзером. Туповатый, самонадеянный – «двойной сапог».
  
  – Вам нужна помощь, сержант?
  
  Версавел тихо выругался:
  
  – На твоем месте я бы уже был заместителем дежурного прокурора и владельцем магазина «Дегроф»… Понятно? – прорычал он.
  
  Де-Кайзер никак не отреагировал. Понятно, он не поленится сделать ссылку на некомпетентность в своем официальном отчете. Он посмотрел много американских полицейских шоу, где всегда призывали подставить подчиненных, но в то же время «держать язык за зубами».
  
  – Конечно, – ответил он, слегка возмутившись. – И кстати, я позабочусь, чтобы ты закончил свою смену в двухместном номере.
  
  – Делай, что… – Версавел усмехнулся.
  
  Прошло весьма много времени, прежде чем Ханнелоре Мартенс наконец услышала телефонный звонок. Она засиделась до позднего вечера у телевизора. Став заместителем прокурора пару недель назад, она впервые дежурила.
  
  Если что-нибудь случится, ей обязательно сообщат. Ханнелоре накинула пеньюар, включила свет и спустилась вниз. Ее телефон был в гостиной у окна. Она надеялась, что ничего не случилось с ее отцом.
  
  – Ханнелоре Мартенс.
  
  – Дежурный Де-Кайзер, мэм, – следя за произношением, заговорил он по-фламандски. – Простите за беспокойство, но это действительно серьезно.
  
  Ханнелоре Мартенс слушала его сообщение, и ее пульс учащался. Он долго подбирал слова, чтобы объяснить, в чем дело. Когда он закончил, она не совсем понимала, что же требуется от нее. «Дегроф» прозвучало как колокол. Должна ли она информировать прокурора?
  
  – Пострадавшие? – спросила она как положено.
  
  – Нет, мэм. Ни следов, ни подозреваемых.
  
  У нее не было представления, что могло случиться в этом спокойном мире. Ограбление? Все как-то безосновательно для того, чтобы будить заместителя, к тому же все в отделе знали, что Версавел не прочь и пошутить.
  
  – Вы бы хотели, чтобы я поставил в известность босса?
  
  – Пожалуйста. Скажите ему, что я буду там через пятнадцать минут.
  
  – Хорошо, мэм. Я сообщу своим, что вы берете на себя личную ответственность.
  
  Прежде чем она успела сказать «спасибо», Де-Кайзер повесил трубку. От волнения ее охватил озноб. Она сняла пеньюар и направилась в ванную с тесной душевой и старомодным умывальником. А ее сосед напротив, отставной начальник почтового отделения, перед тем как выпить чашечку кофе, пожелал полюбоваться мисс Мартенс, ее милыми формами во всей красе и с мыслью «как бы нам того…». Он никогда не смотрел через улицу просто так.
  
  Это казалось ему настоящей пятиминутной вечностью, но Де-Кайзер ждал, когда Дегроф ответит на звонок. Если заместитель Мартенс еще не в дороге, он успеет.
  
  Дегроф – обрюзгший человек, его ноги были наполнены свинцом, а голос охрип от сигарет.
  
  – Полиция Брюгге, господин Дегроф. Дежурный Де-Кайзер. Кажется, у меня плохая новость. – Де-Кайзер помедлил, чтобы добавить веса своим словам. – Только что нам доложил ночной патруль. Есть основания полагать, что ваш магазин на Стин-стрит был ограблен, – сказал он официальным тоном.
  
  Дегроф начал задыхаться и отвернулся от телефона, чтобы хорошенько прокашляться.
  
  – Господин Дегроф, вы еще здесь? – спросил Де-Кайзер через пару секунд.
  
  – Конечно, я все еще здесь. – Дегроф засопел. – Что, ради бога, говорит об ограблении?
  
  – Дежурный сержант сообщил мне: витрины магазина пусты. Он решил, что это ненормально. Там еще битое стекло и перчатки на полу.
  
  – Конечно, это ненормально, – прохрипел Дегроф.
  
  Де-Кайзер держал трубку на расстоянии от своего уха.
  
  – Тем не менее нет никаких признаков взлома, – продолжал он осторожно.
  
  Де-Кайзер знал Дегрофов, или, вернее, его отец знал их. Они были богатыми и чрезвычайно влиятельными. Поэтому он не счел странным, что Версавел посоветовал быть аккуратным. «Вы никогда не можете быть достаточно осторожным с Дегрофом и им подобными».
  
  – Заместитель генерального прокурора уже в дороге, – добавил он с некоторой гордостью.
  
  Дегроф с трудом шевелил мозгами. Он сел и попытался оценить ситуацию. К счастью, все в его магазине было застраховано. У него очень кружилась голова, потому что он еще не совсем протрезвел после ночных возлияний.
  
  – Хорошо, – сказал он. – Я еду.
  
  – Отлично, сэр. А я позабочусь обо всем необходимом.
  Глава 2
  
  Гислай Дегроф и Ханнелоре Мартенс прибыли почти одновременно. Она только что припарковала свой темно-синий «рено» позади полицейского автомобиля, когда ювелир подъехал на своем черном матовом блестящем «мазератти». Версавел заметил их прибытие. Было без пяти семь.
  
  Ханнелоре Мартенс была одета в белую блузку и длинную темно-коричневую юбку, смелый разрез открывал пару стройных ног.
  
  – Доброе утро, сержант, – весело сказала она.
  
  – Заместитель прокурора Мартенс? – спросил он недоверчиво. Он слышал, что назначали молодую сотрудницу, но этот экземпляр выглядел не старше двадцати пяти лет.
  
  – Ханнелоре Мартенс. Как поживаете, сержант?
  
  Версавел постучал в фуражку передним и средним пальцами. По крайней мере, она разбирается в знаках различия своей полиции. Неплохой признак.
  
  Они пожимали друг другу руки, когда Дегроф посигналил, обратив на себя внимание. Он припарковался, как пьяный ковбой.
  
  – Дегроф, я полагаю? – услышал Версавел ее насмешливый тон.
  
  – Он самый, – ответил сержант и подмигнул.
  
  – Что ж, встретим потерпевшую сторону, это наша работа, – сказала она весело.
  
  Версавел последовал за ней. Он обнаружил, что ему трудно понять, как такая дева попала в полицию. В модельном бизнесе она бы заработала больше.
  
  Дегроф-младший оказался высоким худым субъектом. Его дорогой дизайнерский костюм не мог сгладить впечатление от выпученных глаз и острых угловатых плеч, торчащих сквозь куртку. Он шел сутулясь и явно выглядел старше своих лет.
  
  – Заместитель прокурора Мартенс, – уверенно представилась молодая женщина.
  
  Дегроф, казалось, тоже удивился, как прежде Версавел.
  
  – Я приехала так скоро, как только смогла, – сказала она.
  
  – Это очень любезно с вашей стороны, заместитель прокурора Мартенс. – Дегроф был джентльменом. – Меня зовут Дегроф, Гислай Дегроф, владелец «Бриллиантов и ювелирных изделий».
  
  Версавел усмехнулся. Кого еще они могли здесь ожидать, Сноу Уайта?
  
  – Что, ради бога, происходит? – спросил Дегроф с болезненным выражением лица.
  
  – Мы должны спросить сержанта Версавела, – ответила Мартенс. – У него все детали. Верно, сержант?
  
  Версавел сообщил вкратце, что они обнаружили, не объясняя настоящей причины остановки возле магазина.
  
  – Обычная практика в ночном патрулировании, периодическая плановая проверка в этих местах, – четко отрапортовал он.
  
  К счастью, Петижан был в стороне и не мог ничего слышать.
  
  – Нет никаких признаков взлома. Все, кажется, заперто как следует, – заключил Версавел с осторожностью. – Возможно, господин Дегроф откроет для нас дверь. Я уверен, что там можно узнать больше.
  
  – Хорошая идея, – согласилась Мартенс. – Нет смысла торчать здесь. Давайте посмотрим, что внутри.
  
  Она явно хотела быть у своего штурвала. Версавел внимательно наблюдал за ювелиром, который шарил по карманам в поисках ключей. Сержант оглядел его помятый костюм в тонкую полоску, мокасины без носков и отвратительный галстук. Размытые черты лица, бородка и тяжелые мешки под лягушачьими глазами. От него пахло крепкими напитками.
  
  Как только Дегроф открыл рольставни, Ханнелоре взглянула на Версавела. Он знал этот взгляд. Ее первое впечатление о ювелире совпадало с мнением Версавела, и ей также не понравился этот персонаж.
  
  – Оставайся здесь, – сказал Версавел Петижану, когда он сделал движение последовать за ними. – И не позволяй никому войти без моего разрешения.
  
  Петижан кивнул. Рольставни загремели, но с легкостью пошли вверх. Дегроф открыл дверь, включил свет и указал на встроенный шкаф, который не мог быть виден в витрине.
  
  – Во-первых, охранная сигнализация, – пробормотал он.
  
  Ханнелоре Мартенс решила остаться на месте, но Версавел жестом показал, что она может пройти внутрь.
  
  – Сигнализация с задержкой, – пояснил он. – У нас есть сто секунд, чтобы снять систему с охраны.
  
  Дегроф набрал четыре кнопки кода на маленькой клавиатуре: 1905 год.
  
  – Вот мы какие! – сказал он так, словно выполнил какой-то хитрый фокус. – Бухта открыта.
  
  «Идиот, – подумал Версавел, – кто скажет, что „бухта открыта“ после взлома? Берег-то чист. А берег и правда чист – ничего нет».
  
  – Мон дью! – заскулил Дегроф, когда оглядел магазин. – Они все забрали!
  
  – Значит ли это, что вы ничего не взяли на хранение? – Версавел удивился.
  
  – С такой системой сигнализации как будто нет необходимости, сержант. Эта стоила мне полтора миллиона.
  
  Он вдруг рванул в сторону и скрылся в узком коридоре за дверью. Мартенс и Версавел бросились за ним, но перед дверью они во второй раз услышали его крик:
  
  – Мон дью!
  
  Версавел вбежал в коридор первым. Он увидел справа две двери, обе были закрыты. Слева еще одна приоткрытая. Он почувствовал острый, едкий запах, но не мог понять какого рода.
  
  Ханнелоре Мартенс закашлялась, когда они вошли и оказались в небольшой мастерской. Дегроф стоял, обхватив голову руками, уставившись на открытый стенной сейф, дверь сейфа висела на петле – сцена напоминала современную скульптуру.
  
  – Любопытно. – Версавел присвистнул. Он извлек записную книжку и что-то нацарапал в ней.
  
  Только он собрался задать вопрос ювелиру, как затрезвонили телефоны магазина. Подобно жене Лота, Дегроф застыл в странной драматической позе, сжав голову руками, уставившись невидящим взглядом в пространство. Версавел посмотрел на него, вернулся в зал магазина и взял трубку:
  
  – Говорит сержант Версавел. Кто у телефона?
  
  На другом конце провода несколько секунд было тихо – сотрудник охранного центра понял, что ему не повезло.
  
  Всякий раз, когда поступал сигнал, он передавался через специальный телефонный канал в экстренную службу центра в шестидесяти милях от этого района. Но охранник решил вздремнуть пару часов вечером, чего он никогда не делал раньше. Он обещал своему сыну провести день в парке развлечений. Его бывшая жена отказалась брать в расчет, что он работает посменно, а право на посещение сына у него было лишь по воскресеньям, она не сделала для отца своего ребенка никаких исключений.
  
  – Фредди Дугардин из охранного центра. Это полиция? – спросил он в тщетной надежде, что ответ будет отрицательным.
  
  – Да, – сказал Версавел без выражения. Он полагал, что человек нервничал, и мог понять почему. Если был сигнал в тот вечер, а он его не принял по той или иной причине, утром его может ожидать госпожа безработица.
  
  – Ничего серьезного? – спросил Дугардин почти с отчаянием.
  
  – Весь магазин обчищен, мой друг, – сказал Версавел и вдруг понял, что сигнализация-то работала, когда они вошли в помещение. Дегроф ее побеспокоил. Вот почему охранник позвонил. Это было в воскресенье, и система должна была работать в нормальном режиме до понедельника. – Кто-нибудь мог отключить сигнализацию ночью? – спросил Версавел и открыл свой блокнот.
  
  – Один момент, – попросил Дугардин. Он лихорадочно набрал код «Дегроф. Бриллианты и ювелирные изделия», глядя на монитор: wv-BR-1423. Пару секунд ожидания. Дугардин потер лицо ладонью и задышал. – Сержант, – сказал он громко и с облегчением, – нет ни одного зарегистрированного сигнала с полуночи до сих пор.
  
  – А до полуночи?
  
  – Одну секунду.
  
  Это заняло две минуты.
  
  – Господин Дегроф выключил систему в пятницу вечером. Он связался с моим коллегой по телефону.
  
  – Пятница, вы говорите, – повторил Версавел. – Оставайтесь на линии, господин Дегроф здесь, рядом со мной. Вы отключали систему охраны в пятницу вечером?
  
  Заместитель прокурора Мартенс присоединилась к ним и внимательно слушала.
  
  – Конечно нет, – ответил Дегроф, как будто обидевшись.
  
  – Господин Дегроф утверждает, что он не снимал систему с охраны в пятницу вечером, – сказал Версавел. Он использовал слово «утверждает» нарочно. Исходя из собственного опыта, он хорошо знал, что не должно верить людям на слово.
  
  – Нет же. – Дугардин говорил уже более уверенно. – Он позвонил в 22.23. Вы можете послушать запись. Всего секунда.
  
  Версавел простучал вальс Штрауса по столешнице, пока ожидал ответа. Дугардин перематывал пленку.
  
  – Вот оно, – объявил Дугардин триумфально. – После пары разговоров и гудков.
  
  Версавел услышал голос Дегрофа. Как и остальные выдающиеся граждане Брюгге, Дегроф говорил на западно-фламандском диалекте, вставляя иногда французские слова.
  
  «– Алло, центр экстренной помощи? Гислай Дегроф говорит. Извините за беспокойство, но этим вечером я ожидаю важного клиента, я выключу сигнализацию.
  
  – Понял, господин Дегроф. Как долго система будет отключена, как вы предполагаете?
  
  – Час или полтора. О’кей?
  
  – Значит, до полуночи все будет как обычно?
  
  – Бьен су, мон ами[1].
  
  – О’кей, господин Дегроф, приятно провести вечер».
  
  Дегроф жестом нетерпеливо дал понять, что хочет прослушать запись еще раз.
  
  – Вы можете запустить запись повторно? – спросил Версавел. – Господин Дегроф хочет услышать себя еще раз.
  
  – С удовольствием, – ответил Дугардин.
  
  Дегроф вырвал трубку у Версавела. Сержант шагнул в сторону и сердито потер усы. Дугардин включил запись, откинулся в кресле и закурил сигарету. Дегроф прослушал запись, и кровь отлила от его лица, ставшего мертвенно-бледным.
  
  – Но это не мой голос, – потрясенно произнес он.
  
  Ханнелоре Мартенс с любопытством повернулась к Версавелу. Для нее это было словно приключение, он не предупредил ее, что дежурство может быть таким увлекательным.
  
  Потрясенный Дегроф все еще держал трубку. Версавел осторожно взял ее у него из рук. Дегроф покачал головой и рухнул в кресло.
  
  – Ну, все теперь ясно? – спросил Дугардин с облегчением.
  
  – Забудь о ясности, приятель, – посоветовал Версавел и заговорил спокойным, официальным тоном: – На твоем месте я бы начал писать отчет в деталях на двоих. Чтоб нам не пришлось потом что-либо долго выяснять.
  
  – Конечно, сержант, – отозвался Дугардин, довольный, что все более или менее разрешилось.
  
  – Если бы меня спросили, я бы ответила, что происходит нечто странное, – заметила Мартенс, когда Версавел вернулся.
  
  Сержант пожал плечами:
  
  – Какая разница – это наш хлеб, мэм.
  
  – И что дальше? – спросила она с оттенком негодования.
  
  – Но человек лжет, – прервал их Дегроф. – Я никому не звонил! Я провел вечер на свадьбе в Антверпене, с племянником Анны-Мари. Мы остались на ночь. Вот почему магазин был закрыт на весь уик-энд. У меня сто свидетелей, которые могут подтвердить это.
  
  – Успокойтесь, господин Дегроф, – сказал Версавел. – Никто ни в чем не обвиняет вас. Вы пострадавшая сторона, не забывайте. Теперь мы знаем, что кто-то позвонил в охранный центр от вашего имени. Нам также известно, что кто-то был в курсе ваших планов на эти выходные. Он, видимо, знал, что вы были заняты по семейным обстоятельствам. Но главное, он знал, как обойти сигнализацию.
  
  Ханнелоре Мартенс одобрительно кивнула. Сержант Версавел знал свое дело. Ее недоверчивость исчезла. Ее коллеги обычно высокомерно относились к полиции Брюгге.
  
  Дегроф тупо смотрел в пространство и вытирал лоб носовым платком.
  
  – Расслабьтесь, господин Дегроф. Мы сначала осмотрим мастерскую, а потом вернемся за вашим заявлением, – сказал Версавел.
  
  – Вы не возражаете, если я присоединюсь к вам? – спросила Ханнелоре Мартенс, не уверенная, стоит ли оставаться с Дегрофом.
  
  – Я не могу позволить себе делать ошибки, когда рядом заместитель прокурора, – пошутил Версавел, но, к счастью, у нее было чувство юмора.
  
  – Я не думаю, что это очень опасно, сержант.
  
  Ее реакция понравилась Версавелу.
  
  Не успели они войти в мастерскую, как Дегроф сунул платок в карман, схватил телефонную трубку и нервно набрал отцовский номер. В трубке прозвучало не более трех гудков, Людовик Дегроф не был соней, он вставал ровно в 6.30 каждый день без исключения.
  
  – Алло, папа, это Гислай.
  
  Людовик Дегроф слушал путаный отчет сына и, когда тот закончил, дал ему необходимые инструкции.
  
  – Я сразу же позвоню комиссару. Оставайся там, – сказал он по-французски. – Я обо всем позабочусь. – Он всегда обо всем заботился.
  
  – Здесь ужасный запах, – сказала Ханнелоре.
  
  – Я об этом и говорю, – проворчал Версавел.
  
  Он осмотрел стенной cейф. Тот, кто его открыл, знал, что делает. У Версавела был опыт в таких делах. Он провел часть военной службы в бомбохранилище.
  
  – Пусто? – спросила она.
  
  – Более чем. – Однако он заглянул внутрь, чтобы удостовериться. – Ничего. Профессионалы никогда ничего не оставляют после себя.
  
  Ханнелоре снова закашлялась. Едкий смрад не уходил, несмотря на открытую дверь.
  
  – Это кислота, – определила Мартенс. – Я помню, когда я еще была ребенком, как мой отец опускал паяльник в соляную кислоту. Тот же запах.
  
  Версавел кивнул. Он хотел сказать ей, что она хорошая девочка и что такие заместители прокуроров так же редки, как и белые бегуны-марафонцы.
  
  Площадь мастерской была не более тридцати квадратных футов. Напротив двери стоял верстак с шарнирным рычагом, со встроенными светильниками и увеличительным стеклом, тисками и множеством различных инструментов, разбросанных в беспорядке, и компактное полировальное колесо. Здесь, по-видимому, проводился мелкий ремонт.
  
  Версавел вдруг заметил прямоугольную стеклянную емкость, похожую на аквариум, на полу между верстаком и стеной. Это было как-то неуместно, и он не мог понять, почему никто не заметил этого раньше. Емкость была заполнена мутной жидкостью с серебристой пленкой на поверхности.
  
  – Вот откуда запах, – фыркнул сержант. Он присел и зажал нос над контейнером.
  
  Ханнелоре присела рядом. Их колени соприкоснулись.
  
  – Гадость какая! – Она скривилась и отвернулась.
  
  – Я думаю, мы должны позвать Дегрофа, – сказал Версавел.
  
  Она протянула руку, и он помог ей подняться. Ханнелоре посмотрела на него: красавец мужчина, обходительный, спокойный – ее тип. Она была всегда, еще в студенческие годы, падка на мужчин в возрасте.
  
  – Господин Дегроф, – прорычал Версавел, – можем ли мы пригласить вас в мастерскую?
  
  – Мон дью. – Дегроф взревел, когда Версавел указал на непонятный аквариум. – Aqua Regis[2], мон дью.
  
  «Мон дью» Дегрофа начали действовать Версавелу на нервы, поэтому он не сразу спросил его, когда здесь появилась эта жидкость.
  
  Дегроф рывком открыл ящик под скамьей и извлек резиновые перчатки. Он натянул перчатку на левую руку и сунул руку в странный аквариум. Его лицо выражало тревогу, как будто он боялся найти страшный сюрприз на дне. На лбу вздулась извилистая жилка, усугубляя его и без того невеселый вид, подчеркивая особую асимметричность его выпученных глаз. Он сунул руку так глубоко, что вонючая жидкость едва не залилась в его перчатку. Через тридцать секунд он нетерпеливо вытащил руку. Между его большим и указательным пальцами была зажата тонкая полоска желтого металла.
  
  – Мой бог, – проворчал он.
  
  – И что? – спросил Версавел, изображая неведение. – Удалось ли вам найти что-нибудь, сэр?
  
  Дегроф пристально посмотрел на него и вдруг словно обезумел и стал яростно мешать жидкость и, похоже, не боялся, что жидкость брызгами вот-вот попадет в его перчатку. Версавел и Ханнелоре стояли, словно зачарованные. В считаные секунды он сумел выудить целую кучу чего-то, вероятно золота, со дна.
  
  – Вы хотите сказать, что преступник не взял с собой ничего? – спросила Ханнелоре. Она начала понимать, что происходит.
  
  – Конечно, никто не возьмет на себя труд перерыть весь ювелирный магазин, чтобы просто уничтожить или испортить добычу, – рассудил Версавел трезво.
  
  – Нет? – прорычал Дегроф. – А что вы думаете об этом? – Он протянул руку, чтобы показать несколько грязных драгоценных камней. – Варвары! – завопил он и, не обращая больше внимания на Версавела и Ханнелоре, как одержимый продолжил рыться в нижней части бака.
  
  Версавел посмотрел на Ханнелоре и обнаружил, что она улыбается. Вдруг кто-то крикнул возле магазина: «Привет». Ханнелоре наблюдала, как Дегроф вылавливает предметы, укладывая их рядом с теми, что уже добыл, слева от себя: эксклюзивные браслеты, кольца, ожерелья и серьги.
  
  Версавел вернулся в магазин узнать, что там происходит.
  
  – Версавел, как делишки, детка? – как помятая труба, пророкотал офицер Декостер с типичным для Брюгге выговором. – Жаль, что мы так поздно, друг. Но вы знаете Де-Кайзера. Он всегда полчаса просыпается, затем еще час пытается все объяснить.
  
  Стоящий рядом коллега Йозеф Вермерш расхохотался.
  
  – Вы сделали достаточно, мы должны быть осторожны. Оказывается, Дегроф чей-то протеже, если вы понимаете, о чем я, – продолжал Декостер.
  
  Версавел приложил к губам палец и кивнул в сторону служебной двери магазина. Но Декостер не обратил внимания. Он и Вермерш не были испорчены манерами и комплексами. Версавел не знал, что лучше, но он бы поклялся, что Де-Кайзер послал эту парочку, чтобы его позлить.
  
  – Так всегда бывает с этими протеже. – Вермерш усмехнулся. – Вот почему мы остановились, чтобы забрать пару бархатных перчаток. Вы никогда не научитесь разруливать ситуацию. Но я не должен этого говорить вам. Эй, Версавел? Эй?
  
  Декостер был один из тех типов, что нервно и сдавленно ржут. Версавел одной рукой взял его за плечо, пальцами другой – оттянул ему губы едва ли не на пару дюймов к уху.
  
  – За-мес-ти-тель, – прошептал он по слогам, указывая в отчаянии в заднюю часть магазина. – О’кей, она еще совсем зеленая, но она заместитель прокурора.
  
  Декостер кивнул, широко раскрыв глаза, моргнул, показывая, что он понял, и ткнул Вермерша локтем в ребра.
  
  – Что за хрень? – вскрикнул тот.
  
  – Версавел хочет сказать, что ты должен заткнуться. Петижан заснул у двери, – ответил Декостер уклончиво.
  
  Вермерш все еще не понял. Но главное было то, что он молчал.
  
  – Повезло, его будущий тесть не здесь. В противном случае…
  
  – Сделайте мне одолжение, Декостер. Не начинайте о Петижане. Он не замолкал всю ночь.
  
  – Каждому светит такое дежурство. Справедливо ли это, а, сержант? – дразнил Декостер. – Я отдежурил с ним дважды в прошлом месяце.
  
  Версавел благоразумно скрыл тот факт, что он был бы в своей постели в это самое мгновение, если бы не любовные взлеты и падения Петижана.
  
  – Я думаю, что мы должны отправить его домой, – предложил Версавел. – Он лишь загрузит каждого из нас. Подбрось его до Хаувер-стрит, – сказал он Вермершу, – тогда Декостер поможет мне с отчетом.
  
  – А заместитель прокурора не может помочь? – пошутил Декостер. – Эти ребята очень охочи до работы.
  
  – Заместитель – она, – уточнил Версавел. – И это не просто она, если вы меня понимаете.
  
  – Спасибо, сержант.
  
  Три пары глаз сверкнули в сторону заместителя прокурора Мартенс, когда она вышла к фасаду магазина. Несколько секунд длилось тягостное молчание.
  
  – Господин Дегроф считает, что злоумышленник спустил всю коллекцию в царскую водку, – сказала она. – Я предлагаю одному из вас помочь ему составить опись поврежденного товара. Сержант, надо позвонить в институт криминалистики.
  
  Они стояли как школьники, пойманные с поличным. Даже Версавел, который редко лез в карман за словом, потерял дар речи. Это был ее момент истины, она давно к нему готовилась. В конце концов, она имела шанс воспользоваться своими полномочиями и погрузиться в работу, которую так трудно было получить.
  
  – Конечно, мэм, – опомнился Версавел.
  
  Он все проглотил, и не в первый раз. А как бы он повел себя, если бы его сделали заместителем прокурора. Должность, собственно, обязывает. В этот момент в магазин вернулся Дегроф.
  
  – Мне нужно позвонить. Вы извините меня?
  
  Дегроф сел за свой стол. Он выглядел измученным и растерянным. Он снял куртку. Его левая манжета была пропитана жуткой кислотной смесью. Его глаза налились кровью, редкие волосы прилипли к голове. Дегроф вспотел, как марафонец, однако дело было не в миллионах, которые он потерял по милости странного злоумышленника. Он боялся того, что скажет папа.
  
  – Выйдем на улицу на минуту, господа, – предложила Ханнелоре дипломатично.
  
  Ей все больше нравилось пользоваться полномочиями. Дегроф поблагодарил ее легким кивком. Оказавшись на улице, она закурила сигарету и предложила остальным присоединиться, но Декостер отказался. Зато Версавел и Вермерш были курильщиками.
  
  – Странное дело, – заметила Ханнелоре после первых глубоких затяжек. – Если вы спросите меня, то я скажу – надо больше работать.
  
  Трое мужчин вежливо улыбнулись.
  
  – Мы имеем дело не с любителем, это точно, – заметил Версавел.
  
  Декостер и Вермерш, казалось, онемели.
  
  – Каков мотив? Все дело кажется абсурдным. Вы не согласны, мэм? – спросил Версавел.
  
  Группа смеющихся японских туристов изумленно уставились на них с другой стороны улицы. Их гид сделал какое-то замечание по поводу увиденного. Гиды всегда что-то говорят, если не знают, что делать. Японцы сразу же записали – магазин «Дегроф. Бриллианты и ювелирные изделия». Защелкали бесконечные фото– и видеокамеры.
  Глава 3
  
  Телефон Питера Ван-Ина зазвонил, когда он уже был в ванной. Он тихо выругался, но не стал спешить. Ополоснув себя, он встал на сухой резиновый коврик перед зеркалом в облаке пара и покачал головой. Отражение в зеркале не доставило ему большого удовольствия. Он закутался в старый клетчатый халат и тяжело вздохнул.
  
  Это было воскресное утро, 9.15. Свет солнца осторожно проникал сквозь выцветшие занавески. Восемь лет бесконечных облаков сигаретного дыма покрыли их толстой патиной – новое никотиновое слово в искусстве. Потолок под слоновую кость и обои были не лучше, а ведь они когда-то сияли белизной.
  
  Ван-Ин поплелся вниз по лестнице. Телефон все еще звонил. Лестница из белого бука связывала спальню с гостиной на первом этаже, где находился телефон. Ван-Ин ненавидел телефоны в спальне. Он закурил сигарету, прежде чем поднять трубку.
  
  – Ван-Ин, – гаркнул он.
  
  – Здравствуйте, Ван-Ин. Это Де-Kи, доброе утро.
  
  Ничто не звучит более саркастично, чем голос босса, желающего вам доброго утра в воскресенье.
  
  – Жаль, что беспокою вас так рано.
  
  Сарказм главного комиссара, видимо, не знал границ. Ван-Ин был в плохом настроении, давили выкуренные сигареты. Было тяжело идти.
  
  – Я только что получил звонок от Людовика Дегрофа. Вы знаете, о ком я говорю?
  
  – Конечно, – ответил Ван-Ин безропотно. «Все его знают, и Гитлера тоже все знают», – хотел он сказать.
  
  – Хорошо. Слушайте внимательно. Я хочу вам кое-что сказать, Ван-Ин.
  
  Де-Ки не мог не реагировать на звонок Дегрофа, когда тот поднял его с постели. Вроде бы кто такой Дегроф, но для дела может оказаться человеком нужным.
  
  – Один из наших ночных патрулей обнаружил проникновение в магазин сына ювелира пару часов назад на Стин-стрит, – объяснил Де-Ки. – Мне кажется, что вы спрашиваете себя, почему я вас беспокою в воскресенье утром?
  
  Нет, он себя об этом не спрашивал. Ван-Ин спрашивал себя, кто посмел беспокоить Де-Ки в воскресенье утром.
  
  – Но вернемся к делу, – продолжал Де-Kи. – Согласно предварительным выводам, ничего не было украдено. Виновник вывалил всю коллекцию в стеклянный аквариум с царской водкой. Гислай Дегроф, ювелир, утверждает, что это кислотная дрянь уничтожила много драгоценных изделий. – Де-Kи помолчал.
  
  Первая сигарета обычно необыкновенно вкусна, но защекотало в горле, и Ван-Ин закашлялся.
  
  – Эй, Ван-Ин?
  
  – Минутку, комиссар. – Ван-Ин снова закашлялся, похоже, пришло время бросать курить.
  
  Де-Kи раздраженно пояснил:
  
  – Если б Делё не был в отпуске, я бы не беспокоил вас, конечно. Но я уверен, что вы понимаете, – мы должны привлечь опытного детектива в такое дело, особенно когда речь идет о ком-нибудь вроде Дегрофа.
  
  Делё был зятем Де-Ки, а Ван-Ин немного помог ему, когда тот был принят на работу.
  
  – Конечно, комиссар, – сказал он почти смиренно.
  
  Делё доставались особые случаи. А если он все портил или просто тормозил, Ван-Ин был всегда под рукой, чтобы расчищать завалы. В такие минуты у Де-Ки не было альтернативы, кроме Ван-Ина.
  
  – Так вы не возражаете заступить?
  
  – Если мне придется.
  
  Де-Ки вздохнул с облегчением.
  
  – Отлично, Ван-Ин, – сказал он спокойно. – Я буду вам искренне благодарен, если вы сможете добраться до участка как можно быстрее. Затем мы сможем начать работу без промедления.
  
  Ван-Ин молчал. Он был уверен, что Де-Ки звонит из квартиры. Дегроф, должно быть, настоящий тяжеловес, думал он. Простой смертный не посмеет беспокоить Де-Ки в воскресенье утром.
  
  – Я буду на месте через тридцать минут, сэр, – сказал он.
  
  – Вот и хорошо. Я знал, что могу положиться на вас.
  
  С этими словами комиссар положил трубку. Ван-Ин почувствовал вторую волну тошноты. С другой стороны, лишние деньги – не лишние. Два дня работы по воскресеньям, и он на два месяца забудет про ипотечный платеж.
  
  Ван-Ин с минуту пристально смотрел на себя в большое зеркало над каминной доской. Он давно отказался слушать свое больное тщеславие. Небрежно завязанный пояс халата свободно болтался, небольшой кругленький животик и «затонувший» пупок не радовали его. Он поморщился, как недавно в ванной. Неужели это его награда за восемь месяцев изнурительных тренировок? Женские журналы правы – в сорок мужики впадают в старость.
  
  Он погасил сигарету в цветочном горшке, где на последнем издыхании торчал тощий фикус, затем развязал пояс халата, и тот медленно сполз с его плеч. Теперь Ван-Ин стал критически смотреть на себя в профиль. Если он делал глубокий вдох и щипал себя за ягодицы и живот, они казались ровными и твердыми. Ван-Ин простоял в такой позе еще секунд двадцать, наслаждаясь последними безмятежными мгновениями. Ритуал завершен, он стал подниматься по лестнице тяжелой походкой. Он должен одеться. А его гардероб наверху.
  
  – Гребаные «Дювели», – пробурчал он и натянул штаны.
  
  Чтобы Де-Ки видел, как он спешил, Ван-Ин не стал бриться. От Ветте-Виспорт, где он жил, до участка на Ауэр-стрит было десять минут ходьбы. Ван-Ин продал свой щербатый БМВ три года назад. Частный гараж в Брюгге весьма дорог, а припарковаться на улице невозможно.
  
  – Доброе утро, комиссар Ван-Ин, – сказал Бенни Лаграу, беззубо улыбаясь из-за стойки.
  
  – Доброе, Бенни. Де-Kи давно тут? – спросил Ван-Ин небрежно.
  
  Лаграу был человеком старой школы, пьяницей и сплетником. Его привычной работой было утраченное имущество, коллеги наградили его прозвищем Сибирь.
  
  – Он звал тебя на улицу Стин-стрит на грабеж? – вместо ответа, спросил Бенни.
  
  – Как давно он был здесь? – Ван-Ин переформулировал свой вопрос.
  
  – Он ворвался полчаса назад, – прошептал тот конспиративным тоном. – И я не думаю, что он в хорошем настроении.
  
  – А когда такое было? – спросил Ван-Ин.
  
  Лаграу осклабился. На этот раз от уха до уха.
  
  Ван-Ин толкнул дверь и пошел по лестнице на третий этаж. На лестнице никого не было. Большинство сотрудников пользовались лифтом.
  
  Главный комиссар Де-Ки, бывший парикмахер, которому удалось вырасти до магистра криминалистики, гаркнул «Войдите», как только Ван-Ин постучал в дверь. Де-Ки сидел за столом. Коротышка, как и большинство диктаторов, сегодня он был в своем мундире, как будто случай обязывал, великолепном, как и все, что сделано на заказ. Вера, его любовница, не спускала с него глаз.
  
  – Садись, Ван-Ин, – монотонно произнес Де-Ки и пристально посмотрел на вошедшего сквозь линзы в золотой оправе в восемнадцать каратов. Он не был рад отсутствию зятя, однако предпочитал именно Ван-Ина на подработке. – Сигарету?
  
  – Пожалуй, – сказал Ван-Ин.
  
  Де-Kи пустил через стол пачку «Плеерс», безвозвратно, естественно. Ведь Ван-Ин тратил свое время. Де-Kи нервно теребил пальцами свои редеющие волосы, но, увидев, что Ван-Ин наблюдает за ним, сразу опустил руку.
  
  – Я хочу, чтобы ты взял под контроль это дело, Ван-Ин. Здесь самое главное – аккуратность. Я имею в виду, как можно меньше неприятностей для Дегрофов, насколько это возможно. Если тебе понадобится опросить кого-то из них, не вызывай их сюда, в полицейский участок. Ты меня понимаешь?
  
  – Конечно, сэр.
  
  Ван-Ин знал, что Де-Kи крепко задолжал в свое время Людовику Дегрофу, как и трем четвертям местных политиканов.
  
  – И не так важно, между прочим, будет ли преступник или преступники арестованы.
  
  Де-Kи тяжело было произносить эти слова. Ван-Ин вспылил:
  
  – А почему нет?
  
  Де-Kи снял свои дорогие очки и потер уголки глаз большим и безымянным пальцами. Ван-Ин задал такого рода вопрос, который не стал бы задавать Делё. Но у Де-Ки было мало выбора. Кто-то должен был взяться за расследование.
  
  – Питер, друг мой, – начал он елейным тоном, – господину Людовику не нравится такого рода реклама. Если вы поймаете преступников, хорошо. Если нет, то нет проблем. Дегрофу нужен тщательный полицейский отчет, официальная запись его убытков, и ничего больше. Он не хочет тратить много времени и энергии на этот случай.
  
  Де-Ки своей простотой показался Ван-Ину подозрительным. Главный комиссар почему-то избегал званий, статусов и фамилий.
  
  – Другими словами, мы нужны, чтобы восстановить его потери по страховке, – произнес Ван-Ин многозначительно.
  
  Де-Kи с безразличным видом махнул рукой.
  
  – Как давно ты в деле, Питер? – спросил он Ван-Ина и уставился на него, явно забавляясь. – Восемнадцать, девятнадцать лет?
  
  – Девятнадцать, – ответил Ван-Ин.
  
  – Почти двадцать, Питер, – произнес Де-Kи с удовлетворенным видом. У хитрого лиса была поразительная память на детали, и ему нравилось ее демонстрировать. – Я полагаю, что ты многое повидал за это время?
  
  Ван-Ин кивнул. Ему уже приходилось слышать нечто подобное прежде. Расчет и интриги.
  
  – Значит, ты знаешь, как правильно вести себя, что иногда лучше не смешивать все с дерьмом.
  
  Де-Ки снова запустил пальцы в волосы. Вера покрасила его волосы за день до этого очень дорогой краской, которую он оплатил без возражений, так же как платил за ее «рено-клио» и квартиру в Зеебрюгге.
  
  – Думаю, я понимаю, что вы хотите сказать, комиссар.
  
  Ван-Ин почувствовал себя школьником, но в его случае учитель был низкорослым, высокомерным придурком.
  
  – Я тоже на это надеюсь, Питер.
  
  Он надел очки и уставился Ван-Ину в глаза. Де-Kи нравилось смотреть людям в глаза. Он был уверен, что так он утверждает свою власть.
  
  – Мы договорились?
  
  Ван-Ин покусал губу.
  
  – У меня есть выбор? – спросил он.
  
  Де-Ки покачал головой:
  
  – Боюсь, что нет, Питер.
  
  Ван-Ин мысленно перенесся в свою юность, в незабываемые шестидесятые, когда он ни при каких обстоятельствах не шел на компромисс. Это были далекие дни. Сегодня он был обременен алиментами и ипотекой.
  
  Де-Kи поднялся и посмотрел на Беурс-сквер. Он сделал то, что от него хотели. Если Ван-Ин проштрафится, его сделают идеальным козлом отпущения. То, что отсутствует Делё, не так уж плохо, в конце концов. У Де-Kи было шестое чувство, оно помогало ему держаться подальше от опасных ситуаций.
  
  – Мы должны ознакомиться с местом происшествия? – сказал он и взглянул на огромные часы над дверью. Было 9.50. – Наши коллеги будут рады помощи.
  
  Ван-Ин погасил наполовину выкуренную сигарету и направился к двери.
  
  Де-Kи поднял трубку внутреннего телефона и набрал номер кафе:
  
  – Привет, Герард. Мы уезжаем немедленно. – Голос Де-Ки стал тонким и гнусоватым и звучал как блендер на низких оборотах.
  
  Герард Ванденбрант был личным шофером Де-Ки. Главный комиссар сам определил свои статусные преимущества на следующий день после того, как мэр назначил его на эту должность.
  
  Герард приветствовал Де-Ки и Ван-Ина, как заведено, и послушно проследовал к машине, чтобы открыть пассажирскую дверь черного «форда-скорпио». «Скорпиону» было без малого два года. Ничего необычного: Де-Ки имел право на новый служебный автомобиль каждые четыре года. Вот номерной знак «скорпио» был уникальным:
  
  DKB-101. «Де-Ки Брюгге», с последующим номером национальной полиции.
  
  – Как малыш? – спросил Ван-Ин, как только сел в машину.
  
  Жена Герарда Кэт родила шесть месяцев назад. Де-Ки знал это, но не захотел выкатывать свою тачку из гаража. Если бы он это сделал, Герарду не пришлось бы срываться в последнюю минуту, он бы тихо сидел и нянчил дитя. Его жена, Кэт, была медсестрой и два уик-энда в месяц должна была дежурить.
  
  Герард еле заметно пожал плечами и занял свое место за рулем с печалью на лице. Ван-Ин посмотрел на Де-Ки и кивнул Герарду, тот осторожно нажал педаль газа.
  
  Бронзовый фонтан на Занд-сквер полыхнул мощной струей воды в бирюзовое небо. Вода брызнула и, успокаиваясь, стала наполнять бассейн фонтана. Огромная площадь была почти пустой, готовая застать врасплох ничего не подозревающего агорафоба[3].
  
  Герард повернул на Зёйдзанд-стрит медленно и точно, словно улитка. Зёйдзанд-стрит упиралась в Стин-стрит, Мекку для избалованных потребителей благ Брюгге. Офис Дегрофа располагался в весьма скромном здании, несмотря на исключительную коллекцию, стоившую баснословных денег. Ни для кого не секрет, что Дегроф-младший подбирал коллекции сам. Ван-Ин знал из надежного источника, что в его распоряжении было два молодых дизайнера, которые были готовы продать свое вдохновение и мастерство за бесценок.
  
  «Фольксваген» полицейского с вращающимися маячками остановился у магазина, а Декостер с Вермершем снова были не прочь поглазеть на интересное действо.
  
  – Кто проводит расследование? – спросил Ван-Ин, выходя из «скорпио».
  
  – Гвидо Версавел, – ответил Де-Ки. – Он заканчивал свою ночную смену. Но вы же знаете Версавела. Его не остановить, – добавил он едко.
  
  – Версавел – отличный офицер, – заметил Ван-Ин решительно.
  
  Де-Ки посмотрел на него с удивлением, но ничего не сказал. Он заметил Дегрофа, который шел в его сторону.
  
  – Bonjour, mon cher[4] комиссар.
  
  Де-Kи подошел к Гислаю Дегрофу с услужливой улыбкой на тонких губах. Они демонстративно приветствовали друг друга на тротуаре перед магазином с похлопыванием по спине, а из их уст летела непонятная французская лесть, вероятно с добрыми пожеланиями.
  
  Ван-Ин был словно моментально понижен в должности – бесполезное создание, придаток. Версавел появился в дверях и оживил ситуацию. Сержант указал на Ван-Ина. Он был рад, что расследованием займется Ван-Ин. Работа с Вермершем и Декостером выводила его из себя.
  
  – Гвидо, ты выглядишь усталым, мой друг.
  
  – Ты был бы не лучше, если бы всю ночь работал нянькой!
  
  Ван-Ин вскинул брови.
  
  – Петижан, – сказал Версавел.
  
  – Так бедняжка до сих пор не женат? – Ван-Ин улыбнулся. Все были жертвами амурных крестовых походов молодого офицера.
  
  – Вермерш и Декостер фотографируют в мастерской, – уточнил Версавел. – Заместитель прокурора присматривает за ними.
  
  – Заместитель прокурора! – Ван-Ин застонал. – Почему бы не обратиться сразу в генеральную прокуратуру? Нет, нельзя, гласность. Боже.
  
  – Почему нет? – спросил Версавел.
  
  – Не бери в голову. Так скажите мне, что происходит.
  
  Версавел быстро проинформировал его. Он также признался, что пошутил над Де-Кайзером, дежурным офицером.
  
  – Я не был удивлен, когда он повелся, но я не рассчитывал, что и она тоже купится на мои шутки.
  
  – Так они же глупы, как и все остальные из магистрата, – сказал Ван-Ин презрительно.
  
  – Я не знаю, глупа ли она, – пробормотал Версавел. – Но то, что мила…
  
  – Я буду судить об этом сам, сержант, – сказал Ван-Ин. – С момента, конечно, когда неожиданно возникнет интерес к противоположному полу, кстати.
  
  Они знали друг друга много лет, и сержант давно уже приобрел иммунитет к колкостям Ван-Ина.
  
  – Я позвонил Лео. Он будет здесь с минуты на минуту, – сообщил Версавел, игнорируя недовольство Ван-Ина.
  
  Лео Ванмаэль – судебный эксперт – также был одним из лучших друзей Питера Ван-Ина.
  
  – Прекрасно, – сказал Ван-Ин.
  
  – Давай проходи внутрь, – предложил Версавел. Он уже немного устал, но не жаловался.
  
  Ноги Ван-Ина на добрых полдюйма погрузились в большой, от стены к стене, светло-серый ковер с монограммами компании «Дегроф. Бриллианты и ювелирные изделия».
  
  – Назовем это искусством? – пробормотал он.
  
  – Не понравилось? – спросил Версавел слегка удивленно.
  
  Ван-Ин решительно покачал головой и внимательно посмотрел вокруг. Это было небольшое помещение. В стенах, сложенных из старой, отшлифованной вручную, кирпичной кладки, было устроено восемь ниш в готическом стиле. Ниши закрывали стеклянные двери, которые служили витринами для ювелирных изделий. Но в это особенное воскресенье ничего не было в нишах, за исключением ковриков из синего бархата.
  
  Две хрустальные люстры свисали с потолка, стояли два стола, за которыми Дегроф обслуживал клиентов. Каждому столу сопутствовали три стула неясного происхождения. Сиденья были покрыты бархатом. Ван-Ин не мог взять в толк, что это за стиль. Смесь всего: французский эпохи одного из королей Людовиков, с избытком сусального золота, и целые ярды кожи из Кордобы.
  
  Ван-Ин закурил сигарету.
  
  – Может быть, я должен познакомить тебя с нашим заместителем? – поинтересовался Версавел в виде меры предосторожности.
  
  – Нужно ли? – прохрипел Ван-Ин. – Ты знаешь, я не люблю работать с женским контингентом. Сначала они вас обрабатывают, потом они вас используют, а затем становятся вашим боссом, прежде чем вы это поймете.
  
  Версавел знал Ван-Ина, но тем не менее настаивал:
  
  – Послушай совета на этот раз. Ты только взгляни на нее, и тебе все станет ясно, не устоишь.
  
  Однако не было необходимости настаивать. Ханнелоре Мартенс слышала голоса, находясь в торговом зале магазина, и пришла посмотреть, что происходит. Версавел внимательно следил за Ван-Ином. Тот был заворожен, как и было предсказано.
  
  – Заместитель прокурора Мартенс, могу я представить вам помощника комиссара Ван-Ина? Он будет расследовать это дело.
  
  Заместитель прокурора не возражала, что Ван-Ин так пристально смотрит на нее.
  
  – Рада познакомиться с вами, комиссар Ван-Ин. Мне интересно услышать ваше мнение по делу.
  
  – Я только что прибыл сюда, – стушевался он. – Сержант как раз вводит меня в курс дела.
  
  Ван-Ин чувствовал, как на лбу выступил пот. Он не был готов к встрече с такой женщиной. Ему пришлось приложить серьезные усилия, чтобы не заикаться. Его охватило чувство беспокойства, однажды пережитое им от подобной встречи еще в юности. Теперь он уже слишком стар для таких вещей. «Это сейчас пройдет», – утешал он себя.
  
  – Мы можем воспользоваться? – Она указала на один из столов, не дожидаясь ответа, отодвинула стул и села, элегантно скрестив ноги.
  
  Версавел заметил, что у Ван-Ина возникли проблемы, и пришел на помощь.
  
  – Комиссар здесь, мэм. Он, правда, немного не в себе, общается с самим собой. Давайте я его позову, – усмехнулся Версавел.
  
  Его вопрос на мгновение поверг ее в замешательство. Как официальный представитель общественного обвинения, она предполагала обсудить существо дела со старшим офицером. Это было неписаным правилом.
  
  – Нет, благодарю вас, сержант. Я сама справлюсь. Мы поговорим позже.
  
  Ван-Ин сделал глубокий вдох, когда заместитель прокурора вышла из комнаты.
  
  – Ты должен был предупредить меня, парень.
  
  – Я пытался, но ты меня не слушал. С другой стороны, ты забыл, что сделал в прошлом году, стукнув меня за того молодого парня из Германии в полночь? Бог мой! Я держал себя в руках. Ты сделал это намеренно. Я не виноват, что она хорошенькая.
  
  Ван-Ин снова вздохнул, и нервно пульсирующий клубок в его желудке начал таять.
  
  – О’кей, вот и все. В следующий раз мы арестуем Адониса, и ты обыщешь его голым. Идет, Версавел?
  
  И оба взорвались от хохота.
  Глава 4
  
  В 11.15, наехав на край тротуара, Лео Ванмаэль припарковал свой ярко-желтый «Ауди-100» напротив магазина. Он покрасил его, поспорив с Ван-Ином. Если кто-нибудь обнаружит еще один такой же на бельгийских дорогах, Ван-Ин будет оплачивать каждую бутылку «Дювеля», распитую вместе в течение года. И это будет стоить ему гораздо больше, чем Ванмаэль потратил на покраску своего автомобиля.
  
  В магазин Лео Ванмаэль вошел в сопровождении прелестной Ханнелоре.
  
  – Главный комиссар и господин Дегроф пьют кофе на террасе кафе «Краненбург», – сказала она, прежде чем он смог произнести хоть слово. – Здесь мистер Ванмаэль из судебной полиции, это одно из их подразделений, – объявила она с интонацией школьного учителя.
  
  – Доброе утро, мистер Ванмаэль, – произнес Ван-Ин, подмигнув.
  
  Они часто в предрассветные часы после ночного дежурства вместе пили свое любимое пиво «Дювель», но она не должна была этого знать.
  
  – Сколько лет, сколько зим.
  
  – Неужели, комиссар, – ответил Ванмаэль безучастно. – Так что за история?
  
  – Какой-то или какие-то неизвестные сбросили ювелирную коллекцию Дегрофа в кислоту. – Ван-Ин отступил и указал на Версавела и Ханнелоре. – Это все, что я знаю, я сам только что прибыл.
  
  Ханнелоре подумала, что Ван-Ин ведет себя как-то пассивно. Да и вообще, вместо того чтобы предпринимать какие-то действия, все говорили об одном и том же. Интересно, умеют ли коллеги включать голову и делать то, что требуется от полиции Брюгге, или только лихо парковаться с нарушением правил?
  
  – Мистер Дегроф занят или, скорее, был занят, проводил инвентаризацию находящегося на хранении ювелирного материала, – доложила она как положено. И тут же заметила, как Ван-Ин сочувственно потряс головой, высунув кончик языка.
  
  – Я должен взглянуть на этот аквариум, – сказал Ванмаэль, – и, конечно, на сейф. Ацетилен, взрывчатка? – Никто не говорил ему о сейфе, но у Ванмаэля был богатый опыт в таких делах.
  
  – Взрывчатка, – подтвердил Версавел. – Я подозреваю, они использовали семтекс[5] с водяной подушкой для детонации, – видел фрагменты целлофана на стенке.
  
  Ханнелоре понятия не имела, что такое семтекс, но у нее и в мыслях не было просить разъяснений.
  
  – И никто не слышал взрыв? – Лео вопросительно посмотрел на Ван-Ина.
  
  – Похоже, что нет. Здесь никто не живет. Несчастные ублюдки – владельцы магазинов на Стин-стрит, – как правило, ютятся в своих лачугах в богатых предместьях. – Он презрительно усмехнулся. – Но мы все проверим, конечно.
  
  – Прохожие?
  
  – Вероятно, – ответил Ван-Ин.
  
  Вся операция проходила до полуночи, вполне возможно, что кто-то прогуливался в этих местах. Но Ван-Ин благоразумно молчал, он помнил предостережение Де-Ки: он должен быть осмотрительным. Поиск свидетелей – наименьшее из его забот.
  
  – Почему бы не обратиться к общественности с помощью одной из независимых радиостанций или местного телевидения? – предложила Ханнелоре.
  
  Отсутствие инициативы со стороны помощника комиссара начинало раздражать ее. Версавел и Ванмаэль разделяли ее мысли.
  
  – Мы это обcудим, – сказал Ван-Ин без видимого энтузиазма. – Но позвольте вначале хорошенько осмотреть место происшествия. Господин Ванмаэль мог бы взять пробы царской водки и прокатать емкость на отпечатки.
  
  Всегда веселый Ванмаэль на этот раз вытянул некрасивое лицо. Ван-Ину это не понравилось.
  
  – Сейчас, комиссар, – произнес он с нажимом. – Я принесу мои инструменты.
  
  – И скажите Вермершу, что бы он подкинул вас обратно в участок, Гвидо, – сказал Ван-Ин Версавелу. – Я знаю, вы устали, как собака, но писанина не ждет, мне нужен ваш отчет до конца дня.
  
  Версавел кивнул. Ван-Ин был не совсем в себе, но он знал его достаточно хорошо. У этого человека могут быть на то свои причины.
  
  После того как ушел Версавел, а Ванмаэль возился в мастерской в поисках полезных следов, Ван-Ин присел за один из столов. Ханнелоре, наблюдая за ним, придавала себе вид преувеличенно заинтересованный. Через пару секунд тишина спустилась, как тяжелое одеяло. Молчание раздражало обоих больше, чем хамство.
  
  – Вы слышали что-нибудь от своих людей, мэм? – спросил он наконец, надеясь, что она уберется. Холодные капельки пота просочились с его шеи и поползли по позвоночнику.
  
  – Это исключительно интригующий случай, – сказала она как-то не по делу. – Вы подразумеваете, помогаю ли я вам? Я никогда раньше не была на настоящем полицейском расследовании. Если я понадоблюсь кому-нибудь в офисе, они знают, где меня найти, номер телефона Дегрофа есть в автоответчике, – добавила она амбициозно.
  
  «Боже, помоги», – подумал Ван-Ин. Он всегда так говорил, когда оказывался в дерьме.
  
  Она взяла стул и села напротив него.
  
  – С вами случалось что-нибудь подобное?
  
  Ван-Ин вскинул голову, пристально посмотрел на нее, но тотчас опустил взгляд.
  
  – Растворенная в кислоте ювелирка – это не обычное происшествие. Вероятно, работа неуравновешенного ума. Нет ничего более сложного, чем схватить сумасшедшего, – сказал он уныло.
  
  – Вы не оптимист.
  
  – Если мы не найдем каких-либо настоящих следов или нормальных свидетелей, думаю, что повода для оптимизма не будет, мэм.
  
  – Но это еще только начало. Мы должны информировать радио, телевидение. Я полагаю, это часть вашего плана?
  
  На лице Ван-Ина отразилось смущение. Он не мог посвятить ее в то, о чем предупреждал его Де-Ки. Нельзя перемывать это все на публике. Покушаться на магистрат равносильно измене. В их отношениях с Де-Ки не было никакого тепла, но он еще не готов сообщить это заместителю прокурора.
  
  Но если она намеревается сделать сообщение по независимому радиоканалу, он должен будет что-то предпринять. Ханнелоре Мартенс, может статься, как зеленое сукно для пула, но она так же упряма и настойчива. Она отчаянно пытается дать понять, что может подбросить идею.
  
  – Я думаю, было бы лучше дождаться результатов по потерпевшим.
  
  Вдруг он почувствовал под столом тепло в коленях. Он не понял, насколько близко они сидят.
  
  – Нонсенс, – засмеялась она, – журналисты собьются с ног ради такого репортажа. И не забывайте, они часто сотрудничают в деле добычи полезной информации. Голландская полиция знает много случаев помощи со стороны СМИ. У полиции Брюгге такого нет?
  
  – Я должен был бы проделать это в обход начальства, – сказал Ван-Ин напряженно.
  
  – Ладно, комиссар, но я хотела бы помочь в этом. – Она схватила конверт, лежавший на краю стола, и что-то написала на обороте.
  
  – Здесь мой адрес и телефонный номер.
  
  Ван-Ин принял конверт. Это был простой конверт, без штампа и печати. Ханнелоре использовала заднюю сторону. Она написала адрес и телефон четкими буквами. Он взял конверт и хотел положить его в карман, но заметил надпись из трех слов: «Для тебя, ублюдок».
  
  Ван-Ин пробежал пальцами по конверту. Как и любой другой, он подумал, что Дегроф или один из его общества не стал бы беспокоиться из-за этого. Он открыл клапан и вытащил маленький квадратный листок бумаги.
  
  – Что вы делаете? – спросила она и, увидев, что Ван-Ин, подняв брови, пристально рассматривает листок, подошла и встала рядом.
  
  – Что все это значит? Зачем вы открыли конверт?
  
  – Но здесь написано: «Для тебя, ублюдок». Трудно поверить, что господин Дегроф получает это регулярно, – сказал он нетерпеливо.
  
  Она склонилась к Ван-Ину, он искоса взглянул на нее, приметив в вырезе легкий кружевной бюстгальтер, и отвернулся. «Боже мой!» Ван-Ин тщательно рассмотрел квадратик бумаги от угла до угла. Это ничего не дало.
  
  – Вы думаете, автор ответствен за взлом?
  
  Она склонилась еще ниже. Ее откровенный вырез оказался прямо перед его глазами. Ван-Ин подумал, что будет лучше, если он посмотрит в другую сторону. Он пытался сконцентрироваться на буквах, напечатанных на листке бумаги. Факт тот, что эти двадцать пять букв – все, чем он располагал.
  
  – Вероятно, Дегроф может помочь, – произнес он осторожно. – Ювелиры иногда работают с различными шифрами вроде этого. А для меня это все китайская грамота.
  
  – Вы это говорите на основании текста на конверте и это как-то связано с происшествием?
  
  – Нет, – фыркнул он. – Я просто представляю, как неприятно Дегрофу получать сообщение с надписью: «Для тебя, ублюдок».
  
  – Но вы по-прежнему считаете, что сообщение от того, кто учинил здесь разгром?
  
  – Может быть.
  
  – Может быть, – повторила она. – Кто еще мог это оставить? Могу я, комиссар?
  
  Она вытянула листок бумаги из его пальцев и пару секунд изучала.
  
  – Не думаю, что господин Дегроф переписывается на латыни, – с пренебрежением сказала она.
  
  – Чертовы интеллектуалы, – пробормотал Ван-Ин сквозь зубы. – Не так много мне известно преступлений, где пользуются какой-нибудь латынью, – произнес он с сарказмом.
  
  Возникла неловкая пауза. У него по телу побежали мурашки от наивной самоуверенности, которую она излучала.
  
  – Абсолютно, комиссар, в точку. Преступники не склонны использовать для посланий латынь. – Она засмеялась, оценив ситуацию.
  
  Ван-Ин призадумался. Она как будто не заносчива, и у нее есть чувство юмора. Возникли вдруг коленные контакты. Была ли у нее определенная цель, или она просто поддразнивала его? Может быть, она чувствовала, что он не в своей тарелке. Ван-Ин был реалистом, но это теплое покалывание, острые токи, проходящие сквозь тело…
  
  Она обошла стол, протащив свой стул, и села около него, потом положила листок бумаги на стол.
  
  – Rotas – значит колеса, – сказала она задумчиво. – Это первое слово в столбце.
  
   R O T A S
  
   O P E R A
  
   T E N E T
  
   A R E P O
  
   S A T O R
  
  Специально или нет, но Ханнелоре была снова очень близко. От нее пахло мылом «Люкс», возле носа он заметил несколько веснушек. Была ли она действительно заместителем прокурора? Ван-Ин тряхнул головой.
  
  – Так что вы думаете означает rotas? – спросила она не дыша.
  
  Ван-Ин вскочил. Его мысли умчались в беззаботные дни, которые он проводил с Соней.
  
  – Прошу прощения, витал в облаках. – Он хотел прикурить сигарету, но передумал. С некурящим одной сигаретой можно испортить отношения, а он не хотел рисковать.
  
  – Это похоже на пазл… на криптограмму. Вам не кажется, комиссар? – Ее голос изменился, словно сломался, как у подростка. В одну минуту из назойливой разбитной девки она превратилась в озорную школьницу.
  
  – Если вы правы, мы имеем на руках идеалиста или человека со странностями, ну или то и другое.
  
  Ван-Ин вздохнул и вдруг почувствовал благодарность к Де-Ки за то, что он привлек его к этому делу. Не пришло ли время перенести «работу» в кровать, и как можно быстрее.
  
  – Или того, кто слишком часто смотрит развлекательное американское телевидение, – добавила она с умным видом.
  
  – Боже! – простонал он. – Сделайте же меня!
  
  – Что вы сказали? – Ханнелоре впилась в него взглядом, ее нижняя губа дрожала, она словно хотела рассмеяться.
  
  Ван-Ин оторопел и залился краской.
  
  – Полицейский жаргон, – выкрутился он.
  
  – А еще что-нибудь скажете.
  
  Ван-Ин понял, что нет причин дурачить ее. Выбор за ней.
  
  – Вы правы, мэм. Надо подлечить свою речь.
  
  – Брань, комиссар, брань, вот что я использую, если оказываюсь по уши в дерьме.
  
  – Вы шутите!
  
  – Нет, правда, это возвращает меня в студенческие годы, – заговорила она нетерпеливо. – Я явилась на свой первый экзамен в джинсах, совершенно новых. Можете представить, что сказал мне профессор?
  
  – Нет, – невинно ответил Ван-Ин.
  
  – «Я не принимаю экзамен по одежке, вернетесь в сентябре, вон!» Я выругалась, мне стало легче.
  
  – Вы разыгрываете меня.
  
  Он осознавал, что их беседа превратилась в анекдот, в то время как они занимались расследованием. «Боже» – было на кончике его языка. Он был рад, что больше никого нет в магазине.
  
  – Так, где вы использовали это выражение? – Она почти тыкала локтями его ребра.
  
  Трудно сказать, подслушивал ли их Лео, в любом случае момент он выбрал более чем подходящий. Он тяжело дышал, а поросячьи глазки подернулись маслом и блестели, когда его взгляд перебегал с Ван-Ина на Мартенс.
  
  Ханнелоре Мартенс сделала серьезное лицо. Все это было ей в новинку, она даже забыла мудрый совет своих коллег быть всегда настороже. Некоторое время ей это легко удавалось, хотя было не в ее стиле. Неудивительно – все входили в здание суда с сумрачно серьезными лицами.
  
  – Нашли что-нибудь? – спросил Ван-Ин.
  
  – Никаких отпечатков, – объявил Лео покорным тоном. – И перчатки стандартные, такие можно найти где угодно, разве микроэкспертиза могла бы что-нибудь сделать.
  
  – А что с царской водкой? – повернулась Ханнелоре к Ванмаэлю.
  
  – Что вы имеете в виду, мэм?
  
  – Разве нельзя проследить, откуда получены десять галлонов вещества, которого нет в супермаркетах?
  
  – Вы думаете найти где-нибудь отчет о продаже этой смеси? Это лишь одна часть азотной и три части соляной кислот, ничего серьезного, в любой аптеке можно разжиться. Ювелиры часто используют такой раствор, чтобы отделить золото от других металлов.
  
  Лео взял стул, сел напротив Ханнелоре и Ван-Ина, снял очки и стал объяснять. Он начинал свою карьеру в качестве школьного учителя, ему нравилось преподавать, но ученики средних школ не прониклись его энтузиазмом.
  
  – Чистое двадцатичетырехкаратное золото мягкое, но практически непригодное для обработки. – Он прямо-таки читал лекцию. Это был его выход: щеки, усеянные красными угрями, порозовели, глаза сияли. – То, что мы понимаем как восемнадцать каратов или четырнадцать каратов, – смесь золота и меди, серебра, никеля или палладия. Чем больше меди, например, тем более желтым станет золото. Так называемое «белое золото» является комбинацией золота и палладия или никеля. Восемнадцать каратов – сплав, содержащий семидесятипятипроцентное золото.
  
  – Хорошо, хорошо, – сказала Ханнелоре. – Вы каждый день открываете новое!
  
  Лео поблагодарил ее широкой улыбкой. Прекрасной Ханнелоре стало очевидно, Лео – общий любимчик.
  
  – Процедура очистки старого золота есть отделение лишних компонентов, а золото, как известно, стойко к кислоте, скинул хлам и получил чистое золото.
  
  Лео снова водрузил на нос очки, таким образом дав понять, что его лекция завершена. Он уставился на двух голубков напротив, ведь для него было очевидно, что между этими двумя происходит нечто. У него был только один вопрос: как такая, как Ханнелоре, могла заинтересоваться таким, как Ван-Ин, его другу было сорок один год, он прокурен, как дымоход в старом особняке, и заливает за воротник по полной.
  
  – Что ж, Дегрофу можно не жаловаться, его золото можно использовать? – подытожила Ханнелоре.
  
  – Абсолютно, м-э-эм, – сказал Лео, подчеркнув «мэм», чтобы определить разницу в статусе.
  
  – Но девяносто процентов стоимости ювелирных изделий – это работа и дизайн. Кто бы ни сделал это, он нанес повреждение, а вот если бы они все вынесли, Дегроф получил бы по страховке все до последнего пенни.
  
  – Месть, – осторожно предположил Ван-Ин.
  
  – Осуществленная образованным психом, – отметила Ханнелоре, помахивая листком бумаги.
  
  Лео не понял ее комментария и не обратил на него серьезного внимания.
  
  – Если это была месть, то хорошо подготовленная, – сказал он. – Здесь побывал не любитель. Семтекс помог открыть сейф, а это не то, что можно приобрести в местной пекарне. Процесс распада в кислотной смеси также требует более суток. Кто-то знал, что магазин в субботу закроется.
  
  – Не забудьте про сигнализацию. Преступник знал код и всю процедуру взаимодействия с охранной структурой, – напомнил Ван-Ин.
  
  Ханнелоре достала пачку сигарет из кармана юбки.
  
  – Вы курите, комиссар?
  
  Ван-Ин не мог поверить ушам.
  
  – Да, спасибо, – сказал он.
  
  Лео решительно отказался.
  
  Пока Ван-Ин наслаждался первой затяжкой, Ханнелоре вдруг сказала:
  
  – Странно, что этот кто-то знал код сигнализации и не знал комбинацию сейфа.
  
  Лео посмотрел на Ван-Ина. Кто бы мог подумать, что скрывается за красивыми устами.
  
  – Как говорил мой старый школьный учитель: «Хорошая оценка, мой мальчик, это еще один шаг в нужном направлении».
  
  – Почему мы не подумали об этом? – удивился Ван-Ин.
  
  – Потому что женщины оказались остроумнее, комиссар, – с гордостью сказала она. – И еще надо не забыть латинскую белиберду, комиссар, да? – Она положила листок через стол к Лео. – Вы же изучали латынь в школе, если я не ошибаюсь, а, господин Ванмаэль?
  
  Ван-Ин не понимал, почему они продолжали использовать официальное обращение. Но Лео, похоже, не беспокоился на этот счет.
  
  – Это верно, – ухмыльнулся он, поправляя свои очки и беря в руки листок бумаги для детальной экспертизы.
  
  – Если мы говорим о мести, – сказала Ханнелоре, – то мне представляется логичным, что мы должны искать виновного или виновных в непосредственной близости от Дегрофов. Месть – это очень личный мотив. Это часто ассоциируется с преступлениями на почве страсти. – Она выжидательно уставилась на Ван-Ина.
  
  – Я попробую составить портрет преступника завтра, – сказал он. Говорил он как-то неловко. – Растерявшиеся в жизни люди очень способны на идею. Однако не уверен, что мы имеем дело с психом.
  
  – Но тогда вы сказали…
  
  – Это было тогда.
  
  – Ладно, каждый может менять высказанное мнение, но что заставило вас так поступить? Интуиция?
  
  – Действительно, – улыбнулся он, – мужская в этом случае.
  
  «Бычий глаз», – подумал Лео, слушая и одновременно пытаясь изучать латинский текст. Значения rotas, opera and tenet были очевидны, между тем arepo и sator, opera и rotas читались наоборот. Но модель это непонятна, о чем она говорит?
  
  – Непростая задачка, Ван-Ин, – сказал он, поправив очки. – Это было очень давно. Я считаю, что нужно получить консультацию у филолога. А если он переведет это, будет ли ясен смысл? Вы заметили, что rotas и opera написаны еще и задом наперед, как вертикально, так и горизонтально?
  
  – Вы тоже думаете, что это вид пазла? – спросил Ван-Ин, выслушав рассуждения Лео и беря листок из его рук.
  
  – Есть основание так считать. Разве преступники оставляют сообщения без причины? – Ханнелоре заправила волосы за уши.
  
  – Исключая американскую развлекательную тему, – сказал Ван-Ин с серьезным лицом. – Может, и получится.
  
  – Давайте уже, джентльмены. Хватит морочить мне голову! – произнесла она резко.
  
  – Мы заложники расследования, мэм. Взгляните на это серьезно.
  
  – И что насчет радио? – сердито спросила Ханнелоре Мартенс.
  
  Эта женщина поистине имела яркий темперамент.
  
  «Снова она об этом, хотя она права», – подумал Ван-Ин. Действительно, могут всплыть какие-то концы.
  
  – Не волнуйтесь, мэм. Я уверен, что главный комиссар рад будет помочь, но сейчас целесообразнее вернуться в участок. Есть много документов, с которыми надо работать, и я не могу позволить зациклиться на этом сержанту Версавелу.
  
  – Отлично, комиссар, но я бы хотела быть поближе к делу.
  
  – Господин Ванмаэль тоже, кажется, хочет быть поближе.
  
  И Лео кивнул.
  
  – Тогда я пошел. Кстати, Версавел доложил, что Дегроф передал ключи офицеру Декостеру. Я сказал ему ожидать, пока вы работаете.
  
  – О’кей, – кивнул Ванмаэль. – Я могу вернуться завтра с фургоном и помощниками, забрать эту жижу, чтобы определить, сколько золота там было. Дегрофу, пожалуй, это будет особенно интересно.
  
  – Итак, договорились. – Ван-Ин поднялся. – Я полагаю, мы еще увидимся, – сказал он Ханнелоре.
  
  – Я очень надеюсь на это, комиссар. Было приятно познакомиться, – проворковала она.
  
  Ван-Ин никогда даже не мечтал научиться понимать женщин. Она пожала ему руку и задержала свою на мгновение.
  
  – И не забывайте о радио, – подмигнула она. – Я уверена, что небольшой шумок к чему-то приведет, и, кроме того, убеждена, что это произойдет, – добавила она строго. – Если завтра этого не будет в эфире, я позабочусь об этом сама.
  
  Снаружи Декостер и Вермерш несли тяжелое бремя, пытаясь держать любопытных на расстоянии. На улице было полно туристов, и каждый хотел знать, что происходит.
  
  Тонкий молодой джентльмен смотрел, как развиваются события, с явным изумлением. Его хитрый аппарат фотографировал исподтишка происходящее. Он был местным репортером, никогда не покидавшим дом без камеры. За тысячу франков эту историю слил ему один из сотрудников, охранявших место происшествия от зевак.
  
  Ван-Ин осторожно просочился наружу, стараясь быть незамеченным. Теплое летнее солнце, словно огненный змий, извивалось между рядами домов.
  
  Это будет жаркий день. Праздничные флаги невозмутимо реяли на городских фасадах, готовые для ежегодного празднования фламандского сообщества на следующий день. Ван-Ин пытался продвигаться побыстрее, но это было безнадежно. Повсюду сновали туристы, они бестолково толпились, затормаживая все и вся. Он стал прижиматься к стенам домов, как к прикрытию.
  
  Его мысли по-прежнему витали вокруг Ханнелоре Мартенс, как бабочки вокруг цветка. Он был зол на себя и чувствовал себя идиотом. Ну ладно, почти идиотом, поправил он сам себя. Она на самом деле совершенно не соответствовала своим поведением статусу заместителя прокурора.
  
  Версавел сидел в 204-м кабинете, повернувшись к окну вспотевшей спиной, за старой печатной машинкой.
  
  – Еще не устал? – спросил Ван-Ин, войдя.
  
  Сержант лишь на мгновение оторвал взгляд от работы, безжалостно колотя пальцами по клавишам.
  
  – Еще пять минут, – простонал он.
  
  Ван-Ин плюхнулся на стул рядом с Версавелом и достал сигарету, несмотря на запрещающие знаки «Не курить», – они лишь для посетителей.
  
  – Ну что, выбил из нее личные данные? – спросил Версавел сухо.
  
  – Боже! Ты туда же. Лео все мне подмигивал. К чему бы мне. Она просто из тех новичков, что хотят произвести впечатление.
  
  – Она не сводит с тебя глаз, – заявил Версавел невозмутимо. – Уж я бы не был ослом, если бы оказался на твоем месте, приятель.
  
  Наступила тишина, прерываемая только щелканьем клавиш машинки.
  
  Ван-Ин не совсем понимал, что с ним происходит. Но если бы это было в его власти, он спал бы с Ханнелоре каждую ночь.
  
  – Ну все, готово, – объявил Версавел с облегчением. Он выкрутил лист из машинки и положил на стопку уже отпечатанных страниц. – Что ж, управился раньше. Это все твое, – сказал он, встал и потянулся.
  
  – Ты дежуришь завтра? – спросил Ван-Ин. – Де-Ки настаивает, чтобы я взял дело под личный контроль, и было бы хорошо, если бы я мог рассчитывать на твою помощь.
  
  – Нет проблем, – ответил Версавел.
  
  Было заметно, что ему приятна просьба комиссара, но на самом деле прежде всего он помнил, что Ван-Ин – один из немногих офицеров, кто по-настоящему ценит его.
  
  – Спасибо, Гвидо, но есть пара особых пунктов, – сказал Ван-Ин конфиденциальным тоном. – Де-Ки в зависимости от Дегрофа. Он требует абсолютной осторожности и никакой гласности.
  
  Версавел нахмурился, но не сказал: «А могли бы мы это все делать осторожно?»
  
  – Но наша красотка, мисс заместитель, решила дать сообщение по местному радио в надежде выявить полезного свидетеля, – сообщил Ван-Ин.
  
  – Вот как? – Версавел кивнул. – Это еще более осложняет ситуацию. – Он не задавал вопросов, просто принял ситуацию, какой бы она ни была абсурдной, как поступает всякий опытный полицейский.
  
  – Так что, если ты не возражаешь, я бы хотел, чтобы ты взял трубку, если кто-нибудь позвонит по нашему делу. Сообщение должно быть в эфире между семью и девятью. Де-Ки не будет допоздна, так что нам главное, чтобы Дегроф не слушал местное радио. С того момента, как свидетель заявит о себе, мы под прикрытием. Составляем заявления, отправляем файл мисс Мартенс, и все довольны.
  
  – Надеюсь, ради тебя, – сказал Версавел скептически.
  
  – Обо мне не беспокойся, Гвидо. У меня уже всякое бывало.
  
  – Тогда до завтра. Завтра мне надо быть здесь к семи часам.
  
  – Спасибо, Гвидо. Иди уже домой.
  
  – Удачи, комиссар.
  
  Версавел мигом улетел, за ним захлопнулась дверь.
  
  Прежде чем вставить первую страницу в машинку, Ван-Ин выкурил сигарету. Бумажная работа, которая отбирала у него небольшой отдых в этот непростой день, вызывала у него ненависть, а курение было просто бессмысленной отсрочкой.
  Глава 5
  
  Гвидо Версавел сломал левой рукой пластиковый стаканчик из-под кофе и кинул его в урну. Он появился в участке в 7.15 свежим и отдохнувшим. Девять часов сна, горячая ванна, и последствия предыдущего дня были нейтрализованы.
  
  Он принес небольшой портативный приемник и поручил все вызовы, связанные с Дегрофом, переадресовывать в 204-й кабинет.
  
  Между тем Версавел еще раз просмотрел отчет, который он писал накануне. Кто-то из коллег знал, что Версавел иногда еще и пишет в свободное время. Два рассказа были опубликованы под псевдонимом, а теперь он еще закончил свой первый роман. Его не волновало, что обычный полицейский отчет написан в слишком хорошем стиле, потому что его волновал родной язык.
  
  Первое сообщение поступило в 8.15.
  
  Некто Арманд Гийоот сообщил, что видел трех марокканцев, шатавшихся на Стин-стрит накануне в 22.30.
  
  – У одного из них была спортивная сумка, – добавил он со смешком.
  
  Версавел поблагодарил и положил трубку. Ничего важного, подумал он. Следующие десять секунд телефон снова звонил несколько раз.
  
  За полтора часа он принял тридцать звонков. Три было от марокканцев о каком-то черном парне и о двух турках. Пожилая дама перепутала «Дегроф. Бриллианты» с «Дэлооф. Газонокосилки в Зедельгеме». Она видела въехавший на стоянку грузовик в ту ночь и слышала звук разбивающегося стекла. Потом оказалось, что «Дэлооф. Газонокосилки» действительно был ограблен в ту ночь.
  
  Версавел также принял пару звонков от шутников. Один был прослежен сразу, потому что горе-хулиган использовал свой собственный телефон. Были еще люди, не знавшие, что их телефон определяется.
  
  Версавел отметил четыре интересных звонка и составил краткий отчет для комиссара Ван-Ина.
  
   «В пятницу в 22.30 господин Дюпон с Двейр-стрит, 14 вышел на прогулку с собакой. Господин Дюпон всегда следовал по своему обычному маршруту. Он срезал путь через торговый центр „Зилверпанд“ к Гельмунд-стрит и дальше двигался по Сен-Аман-стрит до Маркет-сквер. Он обычно останавливался у любимой пивной витрины „Гейзе“ в кафе „Краненбург“ и сидел на террасе, если позволяла погода.
  
   В 23.00 или около того он пересек рыночную площадь и направился к Бург-сквер, в самое сердце исторической части города, где он, как всегда, позволил своей собаке, ретриверу четырех лет, побегать без поводка в течение пятнадцати минут. В то же время господин Дюпон дал отдых своим косточкам на одной из скамеек под деревьями. И, следуя своей привычке, сидел и любовался удивительным освещением мэрии и базилики Холи-Блад[6], не уставая восхищаться чудесным видом.
  
   Затем он вернулся домой через Стин-стрит. За исключением пары автомобилей, он был один на дороге. Вот почему он так ясно помнил двоих мужчин, стоящих у двери „Дегроф. Бриллианты“.
  
   Один из них, молодой человек около двадцати пяти лет, придержал дверь для пожилого мужчины. Они оба были с пустыми руками. Господин Дюпон остановился на мгновение, притворяясь, что его собака должна помочиться. Он отметил, что мужчины одеты в темные костюмы и на обоих – серые галстуки. Старшему, вероятно, за шестьдесят, он уже совсем седой. Молодой человек шагал к темному автомобилю „мерседес-универсал“, а человек постарше в это время запер дверь и опустил жалюзи. Господин Дюпон продолжил свой путь, не заподозрив неладного.
  
   В то же утро по радио он услышал о происшествии и сразу позвонил в полицию.
  
   Второй эпизод связан с голландской парой, отмечавшей двадцать пятую годовщину свадьбы в Брюгге.
  
   Они путешествовали на машине из Амэло до Брюгге в пятницу 8 июля. Их четверо детей оплатили им романтический уик-энд. Они остановились в отеле „Сван“, который многие гиды называли лучшим в странах Бенилюкса[7].
  
   После ужина из пяти блюд в „Вишери“, эксклюзивном ресторане на рыбном рынке, Джудит и Стэн Корнёйт решили прогуляться по торговой площади через Берг-сквер и Брейдель-стрит. Они останавливались, чтобы полюбоваться витриной магазина „Куиджо“ – одного из главных конкурентов Дегрофа.
  
   Молодой ювелир сидел в своей мастерской, в окне горел свет. Стэн по секрету от жены сэкономил четыре тысячи гульденов и решил потратить их на браслет для своей дорогой Джудит. Через пять минут или около того Стэн увидел великолепный экземпляр.
  
   Они прогуливались по рыночной площади, словно пара молодых влюбленных, и двигались в направлении Стин-стрит. Стэн вспомнил, что видел еще один ювелирный магазин в то утро, когда они подходили к машине. Он не удивился, увидев в окне свет. Двое усердно работали внутри, собирая с витрины украшения и относя их внутрь магазина.
  
   Оба были в хлопчатобумажных перчатках и собирали все с особой тщательностью. Тот, что моложе, даже помахал им, когда увидел их за витриной. У того, что заметно старше, была метелка, он собирал осколки в кучу, а молодой помогал ему.
  
   Счищать битое стекло с ворсового ковра нелегко. Голландцы ничего не заподозрили».
  
  
  Надо отдать должное преступникам, их образ действий был поразительно, вызывающе наглым. Размышляя над их странным поведением, Версавел решил, что, пожалуй, меньше всего это похоже на желание специально привлечь чье-то внимание. Он отлично знал, что в этом месте почти совсем замирает жизнь после 22.30.
  
  Взломщикам, вероятно, был хорошо известен этот факт. В большинстве магазинов в 22 часа с помощью таймера автоматически включалась витринная подсветка.
  
  Времена, когда свет можно было бессовестно жечь, ушли в прошлое. Экономия электроэнергии была теперь в моде. К тому же это было дешевле и экологически корректно, клиентам нравилось такое поведение.
  
  Даже полицейские патрульные ничего бы не заподозрили, если бы увидели двоих, работающих за витриной, они также не придали бы этому значения, как и пара Корнёйт, ведь хозяева часто работали допоздна.
  
  Голландцы стояли несколько минут напротив и поэтому могли дать детальное описание. Версавел в этом смысле отдал им предпочтение и для более полного описания предложил им прийти в 14.30, надеясь, что к тому времени вернется Ван-Ин.
  
  Два других полезных информатора слышали глухой взрыв где-то между одиннадцатью и полуночью. Один сказал, что это прозвучало как ружейный выстрел, а пожилая женщина, проживавшая в обшарпанной квартире за углом в Клейне на Сен-Аман-стрит, была потревожена глухим хлопком и решила, что это бабахнул неисправный глушитель.
  
  Версавел знал, что Ван-Ин будет заинтересован. У них имеются в распоряжении четыре полезных свидетеля, и это более чем достаточно, чтобы осчастливить заместителя прокурора Мартенс.
  
  Де-Kи не показывался в то утро. Ван-Ин позвонил ему вечером, чтобы сказать, что он назначил встречу на девять с Дегрофом для стандартного допроса. Он решил встретиться с ним пораньше, чтобы разрулить ситуацию.
  
  Если все пойдет по плану, то все закончится обычной писаниной и отправится файлом в прокуратуру.
  
  Так, по крайней мере, полагал Версавел.
  * * *
  
  Ван-Ин плохо спал. Дело Дегрофа выбило его из колеи, и это ему не нравилось. Когда он пришел в полицию, Брюгге был тихим кладбищем провинциального захолустья. Утешение для горожан, но не для полицейского. Серьезные преступления были редкостью.
  
  Ван-Ин дослужился до помощника комиссара и начальника отдела специальных расследований, и все это время он жаждал особого дела. Этого не произошло, и его энтузиазм угас. Ему до зубовного скрежета надоели бумажная рутина и мелкие интриги. Так прошли годы.
  
  И вот теперь чем больше он думал об этом расследовании, тем яснее понимал, что дело Дегрофа – то самое экстраординарное, чего он когда-то ждал.
  
  Тот факт, что на Де-Ки оказывается давление, заставил Ван-Ина насторожиться. События той ночи были слишком странными, но не трагичными. И тогда выходит, что есть еще какая-то причина, по которой Дегроф-старший был вынужден прибегнуть к «тяжелой артиллерии» – надавить на Де-Ки. И комиссар был преисполнен решимости докопаться до этой причины, чего бы ему это ни стоило, даже ради того только, чтобы произвести впечатление на очаровательного заместителя прокурора Ханнелоре Мартенс.
  
  После обычного критического осмотра своего тела перед зеркалом, когда он вспоминал, как все было прежде, Ван-Ин принялся искать свой лучший костюм.
  
  Он выбрал один из трех имеющихся у него в наличии галстуков и повязал его как полагается. День святого Валентина 1984 года, грустный и памятный. Его последний ужин при свечах с Соней. Тогда они зарезервировали столик в «Де-Зевенд-Хемель» в уютном местечке на Вал-сквер. В ту ночь он был на седьмом небе от счастья.
  
  Ресторан обанкротился пару месяцев спустя, так же как и его брак. Соня получила мебель и то, что осталось от их сбережений. Ван-Ин взял кредит – пару миллионов франков, чтобы компенсировать плату за дом. Кредит стоил ему двадцать четыре тысячи франков ежемесячно.
  
  Он должен был платить почти тридцать пять тысяч, чтобы удержать за собой дом, но оно того стоило. Это был дом его мечты. Он был счастлив в нем, как ребенок.
  
  Пожилая старая дева жила тогда в нем, она готовила ему блины почти каждую среду. Он полюбил Ветте-Виспорт и дом в конце Моэр-стрит, верхнюю комнату, где он вставал по часам, твердый дубовый стол у окна, винтовую лестницу, ведущую в сад, на берегу канала, темный сводчатый подвал, стянутый паутиной, скрип деревянного пола наверху. Дом, окутанный уютом, сплетенным лучами света, проникавшего сквозь зеленые стекла окон, спокойствием, не оставлявшим его никогда.
  
  Они решили жить в этом месте, когда он уже стал старше. Дом был выставлен на продажу в 1978 году, когда он и Соня были женаты уже четыре года. Ван-Ин согласился на непомерную цену. Как и он, Соня была полна энтузиазма. В юношеской наивности они пошли на очень большой кредит. Она работала день и ночь, чтобы заплатить за дом своей мечты. Она была шеф-поваром в эксклюзивном ресторане Брюгге и зарабатывала гораздо больше, чем молодой полицейский. Она выжимала себя до седьмого пота.
  
  В 1984 году, когда худшее, казалось, было позади, их брак распался.
  
  Долгими вечерами Ван-Ин чувствовал себя одиноким. Он рухнул в объятия молодой коллеги, польстившись на ее прелести, и наслаждался короткими и страстными отношениями с девятнадцатилетней девушкой. Она была ненасытной, пока не поняла, что Ван-Ин не сможет продвинуть ее карьеру, он сам недавно получил повышение, став инспектором. Она бросила его, как кусок грязи, а Соня узнала об этом на следующий день.
  
  Ван-Ин не пытался понять, что случилось с их браком, который мог быть прекрасным, но теперь это было уже слишком поздно. И жалость к себе в таких делах – плохой помощник.
  
  Его темный костюм делал его более стройным, что его заметно порадовало. Он дошел до угла Моэр и направился в полицейский участок на Бёрс-сквер.
  
  Сегодня можно было сказать, где живут настоящие патриоты. Повсюду сверкали «львиные флаги»[8], Фландрия праздновала свой ежегодный фестиваль, но это был также и обычный рабочий день.
  
  Ван-Ин вошел в участок и спросил у дежурного, есть ли свободная машина. Офицер Кардон порыскал в кармане и дал ему ключи от «фольксвагена», которым обычно пользовался Ван-Ин.
  
  – Спасибо, Роберт, – сказал Ван-Ин.
  
  – К вашим услугам, комиссар, – ответил тот.
  
  Он мельком взглянул на лестницу, ведущую наверх, в его кабинет, но не стал в него подниматься, когда увидел часы в коридоре. Было 8.45.
  
  Радиосообщения запланированы на каждые полчаса. Он был уверен, Версавел на своем посту, за столом. Если нет новостей, это может подождать до второй половины дня.
  
  Он поехал по Смеде-стрит и выехал на главную дорогу из города в направлении к Гистель. Дегроф жил в Варсенаре, небольшом городке между Брюгге и Джабеке.
  
  Ван-Ин был знаком с Гроте-Темс, элитным районом, где располагалась официальная резиденция Дегрофа. Люди, которые жили в том месте, имели право называть себя респектабельными гражданами. Здесь жили врачи, риелторы, успешные бизнесмены, руководители банков и просто богатые собственники. Аристократический титул особенно ценился в Гроте-Темс, хотя ротарианцы и члены клуба «Киванис», а также рыцари Мальтийского ордена и многочисленные Опус Деи[9] также могли рассчитывать на особое отношение.
  
  Ван-Ину потребовалось некоторое время, чтобы найти дом Дегрофа на миниатюрной улице в Гроте-Темс, бросившей вызов логике. Здесь словно каждый житель изо всех сил старался создать впечатление, что он один живет на своей улице. Наконец он нашел то, что искал, после по меньшей мере десятиминутных блужданий вокруг.
  
  Дегроф жил в сооружении, изображавшем сельское поместье, типичное жилище богачей, которые строили свои дома в семидесятых под лозунгом «Назад к природе», как было модно в те времена. Кто мог себе это позволить, покупал дорогой участок земли и строил свой собственный деревенский дворец за пределами города.
  
  Он не жалел ни денег, ни усилий для воплощения своей затеи – иметь простой сельский дом. Два архитектора заработали около полутора миллионов франков за каждый проект. Финансовые вложения, конечно, отразились на результате: чудовище из дорогого заказного кирпича, с тремя гаражами, дубовыми воротами и ставнями. В середине безупречный газон и кругленький прудик, в котором пара лебедей плавали, выполняя обязательную программу. «Хорошо обучены», – подумал Ван-Ин.
  
  «Фольксваген-гольф» проковылял вверх по булыжной дороге и припарковался перед одним из гаражей. Прежде чем он успел нажать на кнопку звонка, молодой человек, лет двадцати или около того, открыл входную дверь. Он был одет в безупречный черный костюм с галстуком-бабочкой, одежда сразу же говорила о его статусе в домашнем хозяйстве. Его темно-коричневая кожа, пухлые губы и таинственные черные глаза сразу сообщали о его этническом происхождении. Было известно, что в этих краях люди не прочь воспользоваться недорогим трудовым контингентом.
  
  – Помощник главного комиссара Ван-Ин, – произнес Питер лишь с намеком на представительность. – У меня назначена встреча с господином Дегрофом.
  
  Индиец изобразил улыбку. Его жемчужно-белые зубы вызвали у комиссара зависть.
  
  – Момент, сэр, – сказал дворецкий почти без акцента и оставил его ждать у двери.
  
  Ван-Ин чувствовал себя неловко в этом костюме. Воротник его рубашки щипал шею, галстук был слишком туго затянут. Несмотря на ранний час, было уже довольно тепло. По национальному телевидению обещали сильный дождь. Индиец обернулся меньше чем за минуту.
  
  – Господин Дегроф сейчас примет вас, – произнес он подобострастно, поклонился, как складной нож, и жестом предложил Ван-Ину войти.
  
  Холл был существенно больше, чем спальня Ван-Ина. Дорогие тибетские ковры украшали пол. Ван-Ин узнал их, потому что когда-то мечтал о покупке подобного. Он был без ума от оттенков коричневого и охры, от простых геометрических узоров. Но Ван-Ину достался вкус, а Дегрофу – ковры. Стены были увешаны картинами в богатых рамах, в основном сельскими пейзажами, в большинстве своем – неизвестных мастеров девятнадцатого века.
  
  Хрустальные люстры, свисающие с потолка, поддерживаемого балками из дуба, были совершенно не к месту.
  
  Дворецкий провел его через двойную дверь в гостиную. В комнате было по меньшей мере шестьсот квадратных футов, и здесь был тоже настоящий китч: кожаная мебель в стиле кантри, китайский фарфор в антикварных шкафах, ковер из шкуры леопарда, перед открытым очагом выложена плитка «Делфт», большие хрустальные люстры, медальонные обои Валь Сен-Ламберт, бронзовая и медная чеканка. Ван-Ина почти выворачивало от всего этого.
  
  Огромная стеклянная раздвижная дверь занимала целую стену, за ней были терраса и сад. Дегроф вышел к нему с широкой улыбкой.
  
  – Комиссар Ван-Ин! – встретил он его с распростертыми объятиями. – Как я рад видеть вас снова, – сказал он на искаженном голландском языке, подстраиваясь под простой народ, к какому относился Ван-Ин.
  
  Ван-Ин пожал его сухую руку.
  
  – Я не хотел вас беспокоить тогда, господин Дегроф, но уверен, что вы понимаете необходимость уточнить кое-что с помощью пары вопросов. Для проформы, – добавил он саркастически.
  
  – Mais bien sur[10]. Я весь к вашим услугам. – Его французский акцент был болезненным.
  
  Дегроф был одет исключительно: свободные бежевые брюки, белая рубашка с открытым воротником, мокасины на босу ногу. Он казался не просто отдохнувшим, а прямо-таки на десять лет моложе.
  
  – Мы можем поговорить на террасе, комиссар?
  
  – Конечно, – сказал Ван-Ин.
  
  Индиец помог ему снять пиджак. Он был благодарен за то, что здесь не было зеркал, ведь пиджак был его прикрытием.
  
  Терраса была того же размера, что и гостиная. Беседка с брызжущим фонтаном, охлаждающим и освежающим воздух. «Там не будет жарко и под солнцем», – подумал Ван-Ин. Овальный стол красного дерева был накрыт для завтрака. Бутылка шампанского отдыхала в серебряном ведерке со льдом.
  
  Он заметил пару шезлонгов за столиком и опешил, когда увидел женщину, сидящую за столом.
  
  – У нас гости, парень? – По ее тону было ясно, что она никого не ждала. Она встала и осмотрела Ван-Ина с головы до ног, чтобы сразу «задавить».
  
  – Могу я представить мою жену Анну-Мари, комиссар?
  
  Ван-Ин остолбенел, и болтовня Дегрофа превратилась для него в фоновый шум. На Анне-Мари не было ничего, кроме крошечного бикини. Она подошла к нему, не смущаясь. Глаза Ван-Ина были приклеены к ней в течение нескольких секунд. У него было мало вариантов. Она была уже совсем близко. У нее было тело двадцатилетней девушки, стройное и упругое. Темный цвет кожи, угловатая линия челюсти, прямой нос и большие серые глаза.
  
  – Моя жена бывшая модель, – сказал Дегроф, подчеркнув «бывшая».
  
  Ее глаза, показалось, на мгновение сверкнули. Ван-Ин словно пережил контрастный душ, когда она пожала ему руку. Она была так близко, что ее грудь коснулась его рубашки.
  
  – Я здесь по поводу… э-э… вчера, – бормотал он.
  
  Анна-Мари видела, что Ван-Ин взволнован, и казалось, это развлекало ее.
  
  – Ты должен был сказать мне, что мы ожидаем кого-то, парень, – сказала она укоризненно.
  
  – Mais cherie[11]. Вот же, я сказал.
  
  Тот факт, что его жена была почти голой перед Ван-Ином, казалось, не беспокоил его совершенно. Хуже того: это выглядело так, словно все было подстроено – вся эта нехорошая сцена.
  
  – Может быть, мы могли бы сесть за стол, комиссар, – предложил хозяин дома наконец после нескольких неловких секунд.
  
  – Как пожелаете. – Ван-Ин попробовал смотреть в другую сторону.
  
  – Кофе?
  
  Анна-Мари развернулась и пошла обратно к шезлонгу, нарочито покачивая бедрами.
  
  – Или комиссар предпочитает бокал шампанского?
  
  Она вышла из поля зрения Ван-Ина, и он вздохнул с облегчением.
  
  – Почему бы и нет, – сказал он с благодарностью. Пот лился по его спине, и это было не только из-за солнца.
  
  – Ты тоже, ma chere? – пролепетал Дегроф.
  
  Его жена развернула шезлонг, теперь она смотрела на них. Индиец обернул бутылку полотенцем и наполнил три бокала, сначала Анне-Мари, потом Ван-Ину и Дегрофу.
  
  – Sante, commissaire[12], – поднял Дегроф бокал и немного отпил.
  
  – Ваше здоровье, – последовал Ван-Ин примеру, но шампанское не утоляло жажду.
  
  – Уверена, комиссар, вы здесь не для того, чтобы сказать – дело решено, – плаксиво протянула Анна-Мари. – Может, это один из тех случаев, которые решаются сами собой? Буквально.
  
  Ван-Ин улыбнулся из вежливости, но чувство обиды уже терзало его. Они явно издевались, и это сводило его с ума.
  
  – Ну-ну, дорогая, пусть комиссар делает свою работу, – произнес Дегроф примирительно.
  
  Она фыркнула и повернулась в другую сторону. Ван-Ин пересел, заняв место Анны-Мари.
  
  – У моей жены бездна чувства юмора, она очень смешливая, – проговорил ювелир нарочно низким сдавленным голосом, рухнул в кресло и вытянул ноги под столом. Он не притрагивался к шампанскому более, Ван-Ин поддерживал этикет и отставил недопитый бокал.
  
  – Ну, о деле, комиссар, – словно спохватился Дегроф, как только Ван-Ин с сожалением поставил бокал на стол. – Засыпьте меня вопросами. Я весь внимание.
  
  Ван-Ин откашлялся и вынул записную книжку. Он еще не решил, как подойдет к опросу Дегрофа, и не был уверен, будет ли каждое слово передаваться через Дегрофа Де-Ки.
  
  – Я считаю, что мы имеем дело с чрезвычайным и причудливым преступлением, – сказал он, начиная издалека. – Если бы преступник или преступники взяли драгоценности, мотив был бы очевиден. Они также должны были бы избавиться от своих следов, тонкий момент, имея в виду, что вещи были эксклюзивными и, как следствие, трудно было бы продать их скопом. Только горстка скупщиков пошла бы на это.
  
  – Кому вы говорите! – кивнул Дегроф.
  
  – Я полагаю, многое оценивается в миллионы.
  
  Бухгалтер Дегрофа проводил общую инвентаризацию накануне.
  
  – Между двадцатью и двадцатью пятью миллионами. В сейфе хранилась коллекция для выставки в Антверпене.
  
  Ван-Ин принял к сведению эту новую информацию и продолжил:
  
  – По моему скромному мнению, мотивом такого бессмысленного акта вандализма должна быть месть или ревность, господин Дегроф. Если мы не имеем дело с сумасшедшим.
  
  Дегроф наклонился вперед, уперся локтями в стол и потер подбородок.
  
  – Кто знает, комиссар? – сказал он с расслабленным удовольствием извращенца.
  
  – У вас есть враги, господин Дегроф?
  
  – Враги? Анна-Мари, – вскрикнул он, – у нас есть враги?
  
  Ван-Ин воспользовался вопросом, чтобы посмотреть на нее. Он ждал, но она не повернулась.
  
  – У всех есть враги, – не поворачиваясь к ним и перевернув страницу журнала, ответила она.
  
  – Bien sur[13], но враги – преступники? Я так не думаю, комиссар.
  
  – А конкуренты? – предположил Ван-Ин. – Подумайте, господин Дегроф. Что-нибудь из прошлого. Вы были когда-нибудь жертвой шантажа? Может, какое-то сотрудничество с мафией. Вам предлагали крышу?
  
  – Mais non[14], Ван-Ин, – возмутился Дегроф. – Здесь, в Брюгге? Я не могу даже подумать о ком-нибудь… Кроме того, почему они ничего не взяли?
  
  Ван-Ин заметил тревогу в глазах Дегрофа и удивился, что его вдруг стали называть по имени. Он проклинал себя за то, что задавал вопросы один за другим. Теперь было трудно сказать, который из них взволновал Дегрофа. И нет смысла их повторять. Важна только первая реакция.
  
  – Преступники знали код охранной сигнализации, у них был ключ, и они точно знали, что у вас время от времени бывают клиенты в неурочный час, – проговорил Ван-Ин на одном дыхании. – Охранник даже утверждает, что он узнал ваш голос, – продолжил Ван-Ин, надеясь на удачу.
  
  – Я уже сказал вам. Я не звонил им в тот вечер. Я также сделал заявление об этом уполномоченному Де-Ки, – произнес он, по-видимому уже раздражаясь.
  
  «Давай-ка полегче, Ван-Ин, – сказал себе комиссар. – Наш потерпевший как будто сдается».
  
  – Но у вас были клиенты в нерабочее время на регулярной основе. Люди в охране были знакомы со всей процедурой. Если я не ошибаюсь, они обязаны звонить вам каждый раз, когда сигнал тревоги включается или выключается в необычном режиме. Это именно то, что произошло вчера.
  
  – Конечно, комиссар. Но я не звонил им в пятницу вечером, – произнес Дегроф елейным голосом.
  
  Он вернулся в «седло». «И что, боже, с этим всем делать?»
  
  – Это говорит о том, что злоумышленники должны были наблюдать за вами и в магазине в течение достаточно долгого времени и что они, скорее всего, работали по наводке кого-то, кого вы знаете. Возможно члена семьи, знакомого, – настаивал Ван-Ин, решив – пусть Дегроф видит, что это все чушь. – Я полагаю, не только вы имеете доступ к коду?
  
  – Мон дью, мон дью, – проворчал Дегроф. – Кого вы обвиняете?
  
  – Боже, – пробормотал Ван-Ин.
  
  – Что?
  
  – Ничего, господин Дегроф, на самом деле ничего, lapsus linguae[15].
  
  Пока Дегроф пытался справиться с lapsus linguae, Ван-Ин продолжал:
  
  – Я просто должен записать информацию для последующего отчета заместителю прокурора. Без этого придется все начать сначала.
  
  – Bon, – сказал Дегроф, поняв, что от него требуется. Он снова расслабился и вытянул ноги под столом. – Мой отец знает код, управляющий по делам и Идрис, – добавил он с безразличием.
  
  – Идрис? – нахмурился Ван-Ин.
  
  – Слуга-бой, – неохотно объяснил Дегроф.
  
  «Почему Идрис?» – хотел он сказать, но вместо этого:
  
  – Кто ваш управляющий по делам?
  
  Дегроф глотнул шампанского.
  
  – Жорж вне подозрений, можете мне поверить. Я знаю Жоржа Хорнаэрта многие годы. Во всяком случае, он в отпуске на Фиджи.
  
  Ван-Ин отметил имя и поставил вопросительный знак после «Идрис».
  
  – Удовлетворены, комиссар?
  
  Дегроф улыбнулся, обнажив жемчужно-белые зубы, на которых не отражались годы. Однако они были сделаны из фарфора, а дочь стоматолога, которая училась в университете в Лёвене, получила «Пежо-204».
  
  – Одна последняя деталь, господин Дегроф. Знали ли эти люди комбинацию сейфа?
  
  Дегроф сдерживал свои чувства как мог.
  
  – Нет, только папа и я.
  
  – Ясно, – кивнул Ван-Ин. – И как долго в магазине работает эта электроника?
  
  Дегроф сжал тонкие, бескровные губы.
  
  – Семь лет, – ответил он не сразу. – Страховка распространяется на эти годы.
  
  – И комбинация не менялась все это время?
  
  – Каждый год, комиссар. Comme precaution?[16] – сказал он немного быстрее, чем нужно.
  
  – Я полагал, что сейф был установлен раньше, комбинация не менялась.
  
  – Несомненно, – согласился Дегроф несколько удивленно.
  
  Ван-Ин почесал нос, что делал всегда, когда был удовлетворен. Дегроф, видимо, немного недооценил его.
  
  – Кстати, господин Дегроф. Знаете ли вы, покрывает ли ваш страховой полис такого рода риски? Потеря, кража, понимаю, но царская водка? Вряд ли страховка в этом случае работает?
  
  – Вы правы, – сказал Дегроф, снова удивившись. – Действительно, я не предполагал подобного случая. Но сейчас вы, вероятно, хотите спросить меня, почему я так спокоен, n’est-ce pas?[17]
  
  Ван-Ин кивнул. Дегроф аккуратно предвосхитил его вопрос.
  
  – Так, позвольте объяснить, – сказал он. – Когда нас известили о взломе, я позвонил папе, но мы думали, что это ограбление. Он был в ярости, но уверил меня в том, что у нас лучший страховщик и все в порядке. Когда же я понял, что ничего не украдено, а все в этом аквариуме с царской водкой, занервничал.
  
  – И тогда вы снова позвонили отцу, – предположил Ван-Ин.
  
  – Как вы догадались, комиссар? Да, я позвонил папе… Вы должны знать, папа решает любые проблемы.
  
  – Тогда ваш отец позвонил главному комиссару, – снова догадался Ван-Ин.
  
  – Точно. С сеньором Де-Ки в качестве свидетеля и официальным заключением следствия я получил освобождение от всех налогов на сто процентов. – Дегроф-младший засиял. – Как вы знаете, господин Ванмаэль эксперт по этому делу. Все отправлено в Гент прямо сразу.
  
  – Отлично, господин Дегроф, прекрасная новость, – сухо констатировал Ван-Ин. Если у Дегрофа нет потерь, то дело может решиться еще раньше, чем он ожидал.
  
  – Еще бокал шампанского, комиссар?
  
  Ван-Ин взглянул на часы. Было 10.15.
  
  – Почему бы и нет, – ответил он с благодарностью в голосе. – «Крю» не каждый день бывает в моем меню.
  
  Он оставался у Дегрофа, пока бутылка не опустела, и, когда встал, чтобы попрощаться, его лоб приятно пощипывало, и он направился к Анне-Мари с возрастающей уверенностью.
  
  – Исключительно приятно было познакомиться с вами, мэм, – сказал он, с трудом скрывая, какое воздействие оказал на «Крю» его голос.
  
  Но на этот раз она повернулась к нему и оперлась на локоть. Ван-Ин решил навсегда запечатлеть ее образ в своей памяти.
  
  Она протянула руку, и он был близок к галантному поцелую. Их глаза встретились. На долю секунды ее скука уступила место холодной оценке.
  
  – Удачи, комиссар, и кто знает, может быть, мы еще встретимся, – сказала она слегка заговорщическим тоном.
  
  Дегроф также пожелал как-нибудь пересечься с ним в будущем.
  
  Был бы Ван-Ин был трезв, он, конечно, почувствовал бы, что Дегрофы рады наконец избавиться от него. Но ничто не говорило об этом, и поведение слуги оставалось безупречным. Проводив комиссара до парадной двери, он лишь спокойно произнес:
  
  – Хорошего дня, сэр, – и с грустной улыбкой осторожно прикрыл дверь.
  
  Идрис наблюдал за ним через окно, пока «гольф» не скрылся из вида.
  Глава 6
  
  Ван-Ин поспешно достал сигарету, прикурил и попытался привести свои мысли в порядок во время короткого пути назад в Брюгге.
  
  Он решил начать с психологического портрета четы Дегроф, хотя разум был немного помутнен пятью бокалами шампанского.
  
  Гислай Дегроф был легкомысленным слабаком. Было ясно, что отец командовал всем, а сын лишь управлял делами. Старший Дегроф и настоял на том, чтобы утрясти дело без шума. Такая гласность ему не нужна! A грабеж обычно воспринимают как бесплатную рекламу.
  
  Гислай Дегроф был явно озадачен вопросом о старых врагах. Кто же из них – старший или младший? Вероятнее всего, отец, который мог нажить много недругов, строя карьеру. Шампанское как будто больше помогало мысли, нежели тормозило рассуждения.
  
  Что же с Анной-Мари, этой чувственной женой? Вероятнее всего, она замужем по расчету. Нет ли еще какого-нибудь любовника за спиной Дегрофа.
  
  И зачем знать код слуге?
  
  Если следовать фактам, то подозреваемых четверо: Гислай Дегроф, Людовик Дегроф, Жорж Хорнаэрт и Идрис. Только ни у одного нет ясного мотива, а у Хорнаэрта непрошибаемое алиби.
  
  С чего начинать, когда нет подозреваемых и мотива? Оставались две вероятные цепочки. Кто-нибудь еще овладел кодом без ведома Дегрофа, или преступники вскрыли систему, что кажется весьма сомнительным. И что за латынь, превращающая все в некий студенческий фарс. Он нервно достал еще одну сигарету. Вероятно, у Версавела есть новости.
  
  Огромная пробка образовалась в Смеденпорте в направлении к заповедным средневековым воротам в город.
  
  Было 11.45, и он знал, что Версавел пошел бы домой в полдень. Но они договорились встретиться, Ван-Ин хотел срочно поговорить с ним. Однако, к его большой досаде, движение замерло.
  
  Он отлично понимал, почему многие ненавидят трафик в Брюгге.
  
  Еще не прошло время летних месяцев, когда чуть не каждый день центр города томился в автомобильных пробках из-за одного или другого события. Лишь накануне город закрыли на значительную часть дня для традиционного марафона 11 июня. Финиш был на площади Бёрг, но движение в центре до этого места было почти невозможным.
  
  Какова причина сегодняшней задержки в движении? Сорок шестая годовщина духового оркестра Sound of the Polders или историческая реконструкция посещения ателье Яна Ван-Эйка его двоюродным внучатым племянником?
  
  Бесконечный поток сделал невозможным всякий маневр. Ван-Ин решил связаться с Версавелом по радио. Это был не лучший вариант. Его раздражало, что всякий может прослушать разговор.
  
  – ОНА 3446 вызывает ОНА 3421.
  
  В трубке потрескивало, связь пропадала, но через тридцать секунд наконец ответили:
  
  – ОНА 3421 здесь, сержант Сэеленс.
  
  – День добрый, Роберт. Это Ван-Ин. Сделайте мне одолжение, Роберт, дойдите до двести четвертого, посмотрите, за столом ли еще Версавел?
  
  – Нет проблем, помощник главного комиссара, – ответил Сэеленс любезно.
  
  Сержант Сэеленс был одним из немногих, кто называл Ван-Ина помощником комиссара. Большинство просто называли его комиссаром. Это было короче, и такой вариант предпочитали специальные уполномоченные помощника, как и в каждом полицейском подразделении.
  
  – Попроси его подождать меня. Я застрял в Смеденпорте в чертовой пробке.
  
  – К вашим услугам, господин помощник комиссара. Что-нибудь еще?
  
  – Разве попробовать найти какого-нибудь ответственного за движение, чтобы покончить с этим бесконечным кошмаром.
  
  – Считайте, что уже все сделано.
  
  – Спасибо, Роберт.
  
  – Рад стараться. – В трубке затрещало.
  
  Две минуты спустя возобновилось движение. Сэеленс заслуживал покровительства. Ван-Ин нервно вдавил педаль газа и скрылся за углом.
  
  Версавел ждал его во дворе полицейского участка. Он был уже в возрасте, но выглядел не старше чем на сорок. В отличие от Ван-Ина, который ел нездоровую пищу и чрезмерно увлекался «Дювелем» начиная с самого развода, Версавел заботился о своем здоровье и посещал спортзал. Ходили даже слухи, что он заказывал униформу и рубашки у портного, чтобы подчеркнуть достоинства фигуры.
  
  – Где горит? – поинтересовался Версавел, как только Ван-Ин вышел из машины.
  
  Сержант сиял улыбкой от уха до уха, демонстрируя два ряда великолепных зубов, которые вызывали у Ван-Ина почти отвращение. Он мечтал обладать такими же, но на это он мог рассчитывать только в следующем году. И с нетерпением ждал возможности улыбаться публично.
  
  – Знаки вопроса, парень, огромные знаки вопроса, – ворчал Ван-Ин. – Что у вас? Есть что-нибудь по делу?
  
  – Три свидетеля и несколько соседей, которые слышали взрыв, – доложил гордый, как павлин, Версавел. – И Де-Ки ничего не знает об этом. Он даже не появлялся этим утром.
  
  – Типично для Де-Ки, – ухмыльнулся Ван-Ин. – Он будет играть фламандского льва со своей Верой. Тем лучше, тогда он не будет слушать радио.
  
  – Был звонок от Лео.
  
  – И?…
  
  – Он хочет перекинуться парой слов этим вечером. В 6.30 в «Эстамине»[18]. Он был настойчив. Все повторяли мне: «Не забудь передать».
  
  – Он говорил, о чем?
  
  – Нет. Так или иначе, я был слишком занят, общаясь с потенциальными свидетелями.
  
  Ван-Ин посмотрел на часы. Внутренний двор участка был полон полицейских, большинство отправлялись по домам на обед.
  
  – Возьмем сочные стейки, Гвидо, моя прелесть. А ты сообщишь мне детали.
  
  – Нет проблем, – кивнул сержант, – назовите место.
  
  – Как насчет цыгана на шерстяном рынке? – предложил Ван-Ин.
  
  Версавел вопросительно посмотрел на него:
  
  – «Старый лебедь» или «Три лебедя». Что они предлагают в эти дни?
  
  – А, вы имеете в виду заведение Хюгет, – кивнул сержант.
  
  – Только одно. Ни микроволновка, ни картофель фри. Я болею от гамбургеров и пиццы.
  
  Ван-Ин отправился было к «гольфу», но Версавел его остановил.
  
  – Не в такую погоду, – сказал он неодобрительно, – пойдем пешком.
  
  Ван-Ин заказал «Дювель» в качестве аперитива, а Версавелу «Перрье», пока пара стейков в двенадцать унций румянилась на кухне в сливочном масле.
  
  – Голландская парочка – это то, что надо, – заметил Версавел. – Они наблюдали за работой неизвестных несколько минут. Я договорился встретиться с ними в их гостинице. В «Лебеде».
  
  – От одного лебедя к другому, – пошутил Ван-Ин. – Когда они нас ждут?
  
  – В 2.30.
  
  – Отлично. Мы можем не торопиться, – порадовался Ван-Ин, на его лице была написана полная удовлетворенность.
  
  В традиции Хюгет на приготовление стейка с соусом «Бернес» тратилось больше времени, чем в других ресторанах. Готовые стейки здесь выдерживались в теплой духовке до нужной кондиции. Ван-Ин как раз пригубил свой «Дювель», когда подали стейки. Оба на время притихли.
  
  Ван-Ина раздражали те, кто мог изуродовать приличную пищу бессмысленными манипуляциями. Американцы были в этом непревзойденными мастерами. Они могли часами издеваться над куриным стейком.
  
  Ван-Ин с серьезным видом погружал кусок в соус и наслаждался каждым укусом. Стейк был прекрасен: темная корка на внешней стороне, красное и сочное мясо на внутренней. Сильный жар газовой печи сохранял мясо теплым до последнего кусочка.
  
  Он закончил раньше Версавела и достал сигарету. Версавел был убежденным некурильщиком, но его это не беспокоило, в этом смысле он был уникальным среди никотинофобов.
  
  – Вам не кажется, что они сильно рисковали? – отстраненно спросил Ван-Ин. – Особенно если учесть проделанную работу для подготовки такого трюка.
  
  – Возможно, они не профессионалы, – ответил Версавел, поместив последний кусок мяса между сильными челюстями.
  
  – Или у них не было выбора. И это нужно было сделать как можно раньше.
  
  Версавел аккуратно положил вилку и нож на пустую тарелку.
  
  – Что вы имеете в виду? – спросил он, полный внимания.
  
  – Ну, у преступников был код и ключ, и они знали о внеурочных встречах Дегрофа.
  
  – Но никогда – после полуночи, – заметил Версавел.
  
  – Вот. Они должны были все сделать раньше, чтобы и охранники не почуяли неладное.
  
  – А работая в открытую, они рисковали меньше. Я тоже об этом подумал, – добавил Версавел. – Даже то, что многие горожане могли их видеть, не было опасно, мы ведь знаем, как жители города Брюгге любят сотрудничать с полицией.
  
  – И не только в Брюгге, – заметил Ван-Ин.
  
  – Кому ты рассказываешь! Если камеры видеонаблюдения не фиксируют, можно забить на все. Никто не хочет высовывать нос.
  
  – Людей ничто не заботит. Ты можешь убедиться, глядя на наших коллег, на их безразличие. – Он показал пустой стакан официанту. – Еще «Дювель».
  
  – Что-нибудь может проявиться, если мы полистаем прошлое старшего Дегрофа.
  
  – Что насчет Де-Ки? Я думал, что мы должны были создать видимость действий?
  
  – Де-Ки может поцеловать меня в… Так или иначе, что он может сделать? Помешать мне делать мою работу? Он уходит через пару лет, в октябре будут выборы местных властей. Ты думаешь, потенциальному мэру будет полезно распекать меня за мою зарплату? Конечно нет. До выборов.
  
  Смесь шампанского с пивом создали удивительный эффект, даже Версавел редко видел Ван-Ина в такой хорошей форме.
  
  – Тут попахивает политикой, – предположил Версавел.
  
  – Очень может быть. Почему мы не подумали? Господа политики часто решают проблемы нестандартным образом.
  
  Даниел Феарехье стоял в очереди за билетом на вокзале Брюгге. Он нервничал.
  
  Несколько французских девочек, с полными рюкзаками и наборами для кемпинга, оживленно обсуждали что-то с парнем-кассиром в окне. Он слушал их со стоическим спокойствием, а затем вяло указал в руководство на информационном столе. К счастью, поезд Даниела отправлялся через полчаса. Когда французские девочки удалились, не получив билета, очередь двинулась снова.
  
  – Льеж, первый класс, – сказал Даниел, прилагая все усилия, чтобы казаться таким, как все.
  
  – И обратно?
  
  – Нет. В один конец.
  
  Он заплатил купюрой в две тысячи франков и стал прогуливаться в главном зале, проверив для верности расписание.
  
  Даниелу было очень неудобно в его одеянии, а римский воротник сутаны действовал на нервы, он то и дело просовывал за него большой палец и потирал шею. Молодой человек вдруг резко остановился и вынул из кармана брюк небольшой пузырек. Он отвинтил крышечку и, приподняв очки, закапал по три капли в каждый глаз, потом снова спрятал пузырек в карман и продолжал свою прогулку, позволяя до зубов нагруженным путешественникам увлекать себя в стремительный поток навстречу долгожданному поезду.
  
  Несмотря на не менее чем десятиминутную задержку в кассе, ему необходимо было ждать еще четверть часа международного экспресса из Остенде до Кёльна. Даниелу предстояла маленькая прогулка. Бельгийские железные дороги были всегда внимательны к пассажирам и останавливали вагоны первого класса по центру платформы.
  
  Лаурент возвратился в Намюр в ту пятницу вечером. Но Даниел настоял на том, чтобы задержаться до настоящего момента в Брюгге. Он хотел пережить все это от начала и до конца. Лаурент, ко всему прочему, сам все это организовал.
  
  После двух толчков поезд тронулся. Прождав долгих пять минут, не появится ли кто-нибудь в купе, он извлек из кармана флягу с монограммой J amp;B и сделал пару глубоких глотков. Виски был не слишком теплым и вскоре мягко осел в нем. Лаурент заставил Даниела поклясться, что тот не будет курить в общественных местах, но он не мог сопротивляться острому желанию немедленно затянуться и сейчас радовался покалыванию в легких, на этот раз он был счастлив, что учителя нет рядом.
  
  – Берегись, парень. Знаешь ведь, что питье и курево могут сделать с тобой, – сказал он сам себе озабоченно и сердито.
  
  Но это не очень-то действовало на Даниела Феарехье. Ведь выпивка и курево не могли убить его, зато гоняли по венам необходимый для самообладания адреналин.
  
  Даниел старался не смотреть в окно. Пролетит пейзаж и больно отпечатается солнцем в глазах. Его снова уколол воротник, но он не посмел ослабить его. Он должен был привыкнуть. Он должен был играть роль. Даниел пытался усидеть на месте и сосредоточиться на рекламном плакате, рядом с дверью вагона.
  
  Они приступили к выполнению задуманного в пятницу вечером. Первая фаза сработала по плану, размышлял он. Но потом все пошло не так, когда двое пожилых людей долго наблюдали за ними сквозь витрину.
  
  – Просто продолжай, – прошипел Лаурент, – попробуй расслабиться. Если начнешь тормозить, они заподозрят нас. Думай о деле, мальчик, о нашей священной миссии, и о том, что никто не сможет нас остановить.
  
  И Лаурент был прав. Он почти всегда прав. Самый лучший момент был, когда Лаурент позволил ему нажать кнопку детонатора. Взрыв был не громче, чем хлопок от вылетающей пробки из бутылки шампанского.
  
  Мягкий сосуд для воды напротив сейфа приглушил взрыв, как и предположил Лаурент. Сердце Даниела часто забилось, когда он представил себя опускающим драгоценности в бак с царской водкой. И это было только началом, он ухмылялся. Они собирались уничтожить ублюдка, а с ним и дорогие его сердцу побрякушки.
  
  Даниел был горд, горд и счастлив, что у его короткой жизни появилась цель.
  
  «Я хочу все это испытать, – повторял он сам себе. – Я хочу видеть физиономию Гислая в понедельник, когда он обнаружит это». Он заказал комнату в «Холидей Инн» на площади Бург-сквер. Гостиница была идеей Лаурента.
  
  – Полиция никогда не проверяет роскошных отелей, – веселился он.
  
  Но он настаивал, чтобы Даниел нарядился священником. Для верности. Даниел патрулировал Стин-стрит в тот день с 8.30.
  
  Дегроф так и не появился. В 9.45 Даниел начал беспокоиться. Он уже собирался идти в отель и звонить Лауренту, когда возле магазина Дегрофа остановился светло-голубой вэн. Двое мужчин в форме и низкорослый упитанный парень вошли в магазин. Он наблюдал, как они вносили баки внутрь, и понял, что их работу засекли раньше, чем они ожидали.
  
  Он поспешил обратно в отель, вбежал в номер, налил двойной виски и позвонил Лауренту.
  
  – Расслабься, малыш, – успокаивал его Лаурент мягким голосом. – Все идет по плану. Полиция обнаружила проникновение случайно в воскресенье утром. Она связалась со мной. Наш план сработал. Мы облапошили их.
  
  Даниел зарыдал. Слезы счастья полились по его щекам, и долго еще он не мог успокоиться. Лаурент не мешал – мальчик должен был выплеснуть эмоции. Он терпеливо ждал, пока рыдание не прекратилось.
  
  – Действуем дальше. Освежись, установи оборудование, которое мы принесли, и отправляйся на поезд в 14.07. Я буду ждать на станции Льеж.
  
  И Лаурент ждал, как договорились. Даниел заметил его голову с сияющей лысиной в толпе, движущейся к раздвижным дверям станции.
  
  Слезы полились по щекам Лаурента, когда он обнял мальчика.
  
  – Из тебя получился отличный священник, – сказал он, быстро вытерев глаза.
  
  – Вы думаете? – спросил Даниел. Он был ужасно рад снова оказаться в компании Лаурента и шел, как модель по подиуму.
  
  Лаурент нервозно озирался. А им лучше бы не привлекать внимания.
  
  – Пойдем, малыш. Машина на таксопарке дальше по улице. Сейчас все, что нам надо, это билет.
  
  Они прошли мимо мусорного контейнера на пути к «мерседесу». Даниел толкнул крышку и бросил пластиковый мешок подальше на вершину кучи измельченных пивных банок и смрадных остатков пищи. Содержимое мешка – одежда из точного описания господина и госпожи Корнёйт. В дополнение к костюму, в который Даниел был одет до того утра, в пакете были белый парик и ложная борода Ван Дейка.
  
  Лаурент открыл дверцу ученику. Когда он заметил, что Даниел моргает, сказал:
  
  – Не забывай свои глазные капли, мальчик. – Он казался иногда строгим.
  
  Даниел сделал то, что ему посоветовали, а затем закурил. Лаурент не остановил его. Он собирался стиснуть зубы в ближайшие дни.
  
  Они почти не говорили, пока ехали через центр Льежа. Даниел прикрыл глаза. Блики и слепящее солнце раздражали его.
  
  Когда они оказались за пределами города, Лаурент достал одеяло, коричневый конверт и пару солнцезащитных очков из бардачка.
  
  – Письма здесь, – сказал он, – наслаждайся.
  
  – Ага. – На лице Даниела появилась довольная улыбка. – Я не могу ждать до завтра.
  Глава 7
  
  Ван-Ин оплатил счет в 14.15. К его удивлению, они покидали ресторан последними.
  
  Хюгет подняла стакан с пивом и почти опустошила его одним глотком. Ван-Ин всегда угощал ее бокалом, перед тем как уйти. Это был его способ сказать «спасибо» за отлично приготовленную еду.
  
  – Ура, господа! – воскликнула она. – До следующего раза.
  
  Двое полицейских побрели к Розенхоёд-Варф, где туристы выстроились для катания на речных моторных лодках с куртками на плечах. Было жарко, душно, только туристы и решились на подобное мероприятие в такую погоду. Аборигены были либо на пляже в Бланкенберге или Зеебрюгге или отдыхали в тени задних дворов своих домов.
  
  Брюгге вырос и возмужал. Версавел наслаждался уютной архитектурой города, пока Ван-Ин покупал пачку сигарет. Они были недалеко от места назначения, но Ван-Ин горячился. Версавел давно отказался реагировать на такие вещи.
  
  Отель «Лебедь» щеголял сочетанием льна и ностальгическими цветочными обоями, приглушенным освещением и всевозможными маленькими любезностями. Здесь всегда были свежие фрукты в номерах, веселые букеты цветов в вазах арт-деко, ароматное мыло, тисненая туалетная бумага и пухлые одеяла.
  
  Жена управляющего, женщина около сорока лет, элегантно одетая, принимала гостей. Увидев вошедших, она спрятала стакан с хересом за каталог с карточками.
  
  Ван-Ин представил себя и коллегу:
  
  – Помощник главного комиссара Ван-Ин и сержант Версавел. У нас назначена встреча с господином и госпожой Корнёйт. Я думаю, вас предупредили, – добавил он сухо.
  
  – Да, конечно, – ответила она. – Я сообщу, что вы здесь.
  
  К счастью, в коридоре никого больше не было. Она подняла трубку внутреннего телефона и набрала номер.
  
  – Господин Корнёйт, – произнесла он с голландским акцентом, – здесь джентльмены из полиции. Могу я проводить их в ваш номер?
  
  Ван-Ин слышал голландца, ревущего в трубку, слышны были какие-то восторженные по меньшей мере вопли. Жена управляющего нервно огляделась и дала понять, что они могут следовать за ней. Она надеялась, что это разовый визит. Три вещи не любимы всяким отелем: труп, проблемы из-за плохой еды и визит полиции.
  
  Корнёйты арендовали одну из самых просторных комнат на первом этаже. Стэн Корнёйт открыл дверь сразу же, как только в нее постучали. Он был одет в темно-зеленый спортивный костюм и являл собой хрестоматийный образец типичного голландца: высокий, хорошо сложенный и ухоженный. Ему было пятьдесят пять лет, но выглядел он по крайней мере на десять лет моложе.
  
  Версавел был впечатлен его усами, столь же пышными, что и у него самого.
  
  – Питер Ван-Ин и Гвидо Версавел. Полиция Брюгге. – Он постарался произнести это наилучшим образом.
  
  Корнёйт отступил назад и преувеличенным жестом предложил им пройти.
  
  – Входите, господа, – услышали они теплый и ясный голос. – Вам не кажется странным то, что нам посчастливилось оказаться около места происшествия? Я тогда сказал Джудит: «Милая, что там делают эти ребята?» Дома мы сообщили бы об этом сразу же, но в Бельгии ничему не удивляемся.
  
  Его громовой смех раскатился эхом по коридору. Жена управляющего улыбнулась по привычке и исчезла. Она свою работу выполнила.
  
  Ван-Ин и Версавел присели по приглашению Корнёйта возле окна, в каждой комнате был уголок для таких ситуаций.
  
  – Что-нибудь выпьете, джентльмены?
  
  Не дожидаясь ответа, он подошел к холодильнику и достал бутылку женевер джина «Бокма».
  
  – Дешевле оставаться здесь, чем возвращаться домой, – провозгласил он.
  
  Первый раз Ван-Ин пил женевер из бумажного стаканчика. Все трое пригубили. Версавел заметил, что Корнёйт налил себе заметно больше, почти в два раза.
  
  Как только Ван-Ин собрался заговорить, из ванной в комнату ворвалась Джудит.
  
  – Привет, привет. – Ее голос был громким и пронзительным.
  
  Джудит была одета в серебристое с разводами кимоно. Она была на восемь лет моложе Стэна, а выглядела как тетка из отряда правильно худеющих бизнес-леди.
  
  – Так любопытно, – сказала она с интонацией школьницы, – пару дней в Бельгии, и такое. Дети сойдут с ума, когда мы им расскажем. Я как раз говорила Стэну в постели прошлой ночью…
  
  – Джудит, милая. Джентльмены не хотят слушать постельные байки.
  
  – Конечно, – сказала она, очевидно в гневе, и села, обуреваемая ревностью, рядом с Версавелем. Когда она села, кимоно немного задралось, обнажив колени, но это ее совсем не смутило.
  
  Ну вот, подумал про себя Ван-Ин, и здесь не дают сосредоточиться. Он отвлекся, сфокусировав внимание на двух гравюрах, висящих на стене за спиной Джудит.
  
  И Стэн наконец начал. Версавел взялся за блокнот.
  
  К 16.45 Корнёйт закончил. Версавел исписал пять страниц.
  
  Тот, что молодой, был выше шести футов – во всех описаниях совпадавшая деталь. Они добавили – он был лет двадцати, блондин, волосы до плеч и борода Ван Дейка. В очках с тонкими линзами.
  
  – Стеклышки в стиле «кока-ботл-батомс», – повторила Джудит несколько раз.
  
  Оба в темно-серых костюмах, белых рубашках с галстуками небесно-голубого цвета и черных ботинках.
  
  – Мефистофели, – добавила Джудит. – И один из них остановился, чтобы закапать в глаза какие-то капли. – «Что-то у него там было не так», – подумала она теперь.
  
  Его пожилой компаньон был вылитым Эйнштейном, что также совпадало с другими описаниями. Ему, должно быть, шел по меньшей мере седьмой десяток, и он сутулился. Он не мог быть более пяти футов шести дюймов ростом, грузный, с водянистыми мешками под глазами.
  
  – Он, видимо, провел много времени на открытом воздухе, – сказала она. – Боже мой, просто идеальный загар!
  
  Бутылка женевера почти опустела, когда они расстались. Корнёйты были на седьмом небе от радости, когда Ван-Ин предложил им продлить отдых на пару дней. Мэрия его обеспечит. Это даст время на составление фоторобота и еще день на компенсацию неудобств.
  
  – Мэрия все покроет, а? – поглумился Версавел. – Я прямо сейчас вижу лицо Де-Ки.
  
  Ван-Ин равнодушно пожал плечами:
  
  – Папочка должна быть полной, а то подумают, что нам совсем не пришлось напрягаться.
  
  – Мисс Мартенс не упустит возможности помять нашему Ван-Ину суставы?
  
  Версавел вовремя отскочил, чтобы избежать тычка в ребра.
  
  – Надо узнать, что хотел сказать Дюпон и два соседа, которые слышали взрыв. Мне нужны их показания на столе завтра утром, Версавел, – прошипел Ван-Ин. – Время продолжать расследование в «л’Эстамине».
  
  – Как прикажете, комиссар.
  
  – Иди освежи голову.
  
  – Что ж, увидимся, – засмеялся Версавел. – Удачи в расследовании, – кинул он напоследок и поспешил своей дорогой, повернув направо мимо рыбного рынка, и скрылся в толпе туристов, двигавшейся по узкой Блинд-Эйзель-стрит.
  
  На закуску «Дювеля» и «Бокмы» Ван-Ин заказал спагетти «Болоньез», устроился на воздухе возле ресторана на краю парка Астрид. Среди завсегдатаев заведений Брюгге нет того, кто еще не лакомился спагетти в «Эстамине».
  
  В тот момент, когда Ван-Ин опустошал свою тарелку, на Миндэрбройдер в Астрид-парке появился лимонно-желтый «ауди». Лео Ванмаэль прибыл на пять минут раньше, что было совсем для него необычно.
  
  – Ух.
  
  Ванмаэль – мячик на коротких крепких ногах – оглядел пространство:
  
  – «Дювель»? – спросил Ван-Ин. Он показал бармену два пальца в виде буквы V.
  
  – Наконец-то, – рявкнул Ванмаэль. – Не чувствую ног.
  
  – Но усилия-то были не напрасны? – спросил Ван-Ин в надежде на добрую весть.
  
  Ванмаэль гордо поднял нос.
  
  – Клоуны не потрудились оставить и следа, – заговорил он извиняющимся тоном. – Ни отпечатков, ни волос, ни хоть бы осколка ногтя. Двое из моей команды прочесали все. Самой интересной находкой стал горшок с вазелином в соседней комнате.
  
  – Какой еще соседней?
  
  – Вы не вскрывали ее.
  
  Ван-Ин помотал головой.
  
  – Импровизированная гостиная напротив мастерской, – усмехнулся Лео.
  
  – О, это все объясняет, – прошептал Ван-Ин. – Теперь ясно, что дело во внеурочных клиентах. Мы должны были сконцентрироваться на них.
  
  – Ревнивец бывший любовник семидесяти лет в сопровождении внука? – ухмыльнулся Ванмаэль.
  
  – Вы правы, Лео. Позвольте полюбопытствовать, есть ли еще что-нибудь?
  
  – Эксперты из NIC изучили детонатор, то есть то, что от него осталось. Путь семтекса не проследить. Его получают из Северной Ирландии через Зебрюгге в контейнерах, если есть какие-то связи в криминале, то не составляет труда получить его в любых количествах, так что никаких идей. Выследить стандартный трейлер «мерседес» примерно так же просто, как поймать в объектив его величество короля.
  
  Ван-Ина усмехнулся:
  
  – Не говорите мне, что вас сюда позвала кружка «Дювеля».
  
  Ванмаэль яростно покачал головой:
  
  – Я бы поговорил о той записке с латынью. Один друг подозревает, что тут попахивает каким-нибудь эзотерическим обществом: розенкрейцеры или масоны, например, что-то в этом духе.
  
  – А нет каких-нибудь идей у вашего друга насчет того, что это значит?
  
  – Нет, – сказал Ванмаэль. – Но он знает того, кто может знать.
  
  – Кто? – нетерпеливо спросил Ван-Ин.
  
  – Консьерж в базилике Холи-Блад.
  
  Ван-Ин уставился на него с недоверием.
  
  – Консьерж в Холи-блад, – повторил он рассеянно.
  
  – Определенно, он, – кивнул Лео. – По словам моего приятеля, познания этого человека в волшебстве, алхимии и всяких тайнах подобного рода близки к энциклопедическим.
  
  – Алхимия, значит, – пробормотал Ван-Ин. – Это не превращение свинца в золото?
  
  – Что-то вроде того, – сказал Лео, держа два пальца в воздухе. – Я договорился встретиться с ним. Он ждет нас в семь. Его зовут Бильен. По телефону мне показалось, что он заинтригован.
  
  Они оплатили по счету без десяти семь. Терраса к тому времени уже заполнилась людьми. Бармен сделал блюз погромче.
  
  Ван-Ин и Лео повернули направо и побрели в сторону Бург-сквер через Джозеф-Сувее-стрит мимо рыбного рынка.
  
  На юго-западном углу Бург-сквер среди обычных для Брюгге домов стоит необычное сооружение с двумя часовнями, где с тринадцатого века хранилась реликвия с кровью Христа.
  
  Базилика Холи-Блад принимает не менее двух миллионов туристов в год. Мало кто знает, что в задней части базилики за ее высокими стенами скрывается особняк девятнадцатого века. К двери особняка поднимается монументальная лестница, известная как Steeghere, ведущая к верхней части часовни.
  
  Потребовалось время, прежде чем кто-либо ответил на старомодный дверной звонок. Ван-Ин уже собирался еще раз дернуть колокольчик, когда послышались шаркающие шаги. Плотно примыкающая к полу дверь тяжело открылась, на пороге возник молодой человек, одетый в шорты и яркую разноцветную футболку.
  
  – Добрый вечер, мы из полиции. Ваш отец дома? – спросил Ван-Ин, а Лео заметил промелькнувшую улыбку на лице молодого человека.
  
  – Франс Бильен, – сказал он явно с иронией. – Пожалуйста, входите.
  
  «Консьержи изменились», – подумал Лео.
  
  Они вошли внутрь и проследовали вдоль голого сводчатого коридора, повернули налево и направились вверх по лестнице, ведущей в другой коридор.
  
  – Что-то вроде лабиринта, – легкомысленно заметил Ван-Ин.
  
  – Ага, все так говорят в первый раз, – сказал Бильен, причем так, словно второго раза никогда и не было.
  
  Он открыл одну из многих дверей и включил свет. Комната оказалась просторной и со вкусом обставленной. Отличных пропорций светло-серый кожаный гарнитур класса люкс, должно быть, стоил шесть месячных зарплат Ван-Ина. Стены покрыты рельефными обоями песчано-желтого цвета, отлично гармонирующими с массивной антикварной мебелью кабинета, в котором господствовал огромный книжный шкаф. Над камином висел старый плакат «Процессия Святой Крови», разнообразные комнатные растения довершали убранство.
  
  – Располагайтесь, джентльмены, я пока открою бутылку вина, – учтиво произнес Бильен и исчез в коридоре. Послышалось уже знакомое шарканье.
  
  – Ну не чудно ли? – сказал Ван-Ин, когда они остались одни. – Среди такой роскоши и такой необычный консьерж?
  
  – Ничуть. – Лео ласкал рукой гладкий кожаный диван. – Консьержи востребованы. Официально им почти ничего не платят, но если они находят подходящее место и шевелят мозгами, они могут заработать целое состояние на одних советах. Если вы спросите меня, Бильен знал, что он делает, когда пошел на эту работу.
  
  – Может быть, вы правы, – вздохнул Ван-Ин.
  
  – Только дураки работают в полиции… по-видимому.
  
  Лео завистливо изучал содержимое книжного шкафа.
  
  – Говорят, можно узнать человека по книгам, которые он читает, но не в этом случае. Трудно понять, с чего начать. Он, кажется, интересуется всем.
  
  Послышалось легкое позвякивание стекла из коридора. Ван-Ин и Лео обосновались на диване. Воробьи и дрозды щебетали в саду. Косые лучи солнца проникли в комнату золотым сиянием и создавали уникальную атмосферу.
  
  – Что ж, вот и я, – сказал Бильен.
  
  Он поставил три изящных бокала на мраморный кофейный столик и ловко откупорил пыльную бутылку бордо. Лео был в состоянии идентифицировать вино по форме бутылки. Ван-Ин, который сидел немного ближе, увидел – урожай 1986 года.
  
  Бильен наполнил емкости ало-бордовой жидкостью, наливая ее порциями, как бы давая вину «подышать».
  
  – Я полагаю, что могу настаивать на бокале вина? – спросил он, словно вдруг осознал, что где-то в этом мире могут быть люди, которых не заинтересует отличное вино Шамболь-Мюзиньи из личных погребов хозяина дома.
  
  – Вам не стоит беспокоиться, – сказал Лео, – мы с коллегой знаем цену хорошему бордо.
  
  Бильен одобрительно кивнул. Посетители, которым нравится вино хозяина, всегда приветствуются в этом доме.
  
  – Хендрик сказал, что вы хотели спросить о латинской головоломке, – произнес он спокойно, как только вручил каждому бокал. Он говорил медленно, раздражающе гнусавым голосом, однако нельзя было утверждать, что он из Западной Фландрии.
  
  Ван-Ин выудил из кармана копию текста. Бильен взял клочок бумаги, быстро взглянул на него и присел.
  
  – Могу ли я спросить, откуда это взялось?
  
  Лео посмотрел на Ван-Ина. У них не было привычки обсуждать детали текущего дела с посторонними, но Ван-Ин решил не ходить вокруг да около и рассказал о случившемся в двух-трех коротких предложениях.
  
  – Интригует, – сказал Бильен. Две глубокие вертикальные борозды появились на его лбу. – Я думаю, вы обратились по адресу.
  
  Это прозвучало не без гордости, но, похоже, было справедливо. Франс Бильен на самом деле был очень скромным человеком.
  
  – Любая идея – что это может означать? – спросил Ван-Ин оптимистично.
  
  – Более или менее. Перевод – вопрос интерпретации, но я знаю, что это такое, – сказал он убежденно. – Это, дорогие господа, квадрат тамплиеров, их вероучение в двух словах. Оригинальный текст застыл в камне на столпе в Эфиопии, в Аксуме, если быть точным. Христос, говорят, прислонился к нему.
  
  Глаза Лео вылезали из орбит, Ван-Ин недоверчиво потер подбородок. «Тамплиеры», – подумал он. Таким образом, они имеют дело с кучкой сумасшедших, не считая всего остального.
  
  Бильен заметил их недоумение.
  
  – Много разной ерунды и слухов ходит о тамплиерах. Было бы полезно подвергнуть их серьезному анализу, а пока предлагаю вам свою интерпретацию.
  
  Ван-Ин и Лео дружно кивнули. Они знали о тамплиерах не больше, чем отставной падре о современной математике.
  
  – Позвольте мне попытаться обрисовать историю как основу для объяснения этого текста. Но почему бы нам не начать с вина.
  
  Бильен подал пример и поднес бокал к губам. Лео, который более привык к пиву, затрепетал. Это был нектар богов, несомненно.
  
  Бильен дал им насладиться напитком и начал рассказ:
  
  – Мы знаем из истории, что Филипп IV, известный также как Филипп Красивый, подверг гонениям тамплиеров и что папа Климент V неохотно поддержал его. Судебные разбирательства, последовавшие за массовыми арестами, послужили источником мифов и сплетен о тамплиерах на века. Филипп завидовал их власти и богатству, и это заставило его состряпать ряд абсурдных обвинений. Инквизиция добыла необходимые признания. Было заявлено, например, что тамплиеры топтали крест, мочились и плевали на него, целовали друг другу анус, предавались содомии и поклонялись дьяволу. Из документов, составленных в ходе судебных разбирательств, известно, что лишь горстка тамплиеров фактически призналась в этих преступлениях. Пожалуй, мы слишком удалились от темы. Достаточно сказать, что даже самая страшная пытка была не в состоянии поставить их на колени. Большинство тех, кто сдался, позже отказались от своих признаний. К сожалению, версия Филиппа Красивого – лишь то, что до нас дошло, но это неправда.
  
  Ван-Ин и Лео внимательно слушали. Бильен был азартным рассказчиком.
  
  – И правда в том, что это совершенно другая история. Когда Гуго де Пейн и восемь других дворян основали орден в начале двенадцатого столетия, они преследовали одну цель: охрану дорог, которые ведут к священным местам, от грабителей и язычников, то была помощь паломникам. Они были прежде всего монахами. Гуго был позже поддержан святым Бернардом Клервоским, и в 1128 году орден получил официальный статус.
  
  Имея прямую ответственность только перед папой, тамплиеры быстро накопили гигантское состояние. Они пользовались огромным уважением, стали исключительно влиятельны и сильны. Условия вступления в орден были строгими, жизнь – трудной, дисциплина – безжалостной. Почти два века тамплиеры жили на Святой земле и выполняли свои обязанности с отличием. Их постоянное присутствие было замечательно само по себе, учитывая, что орден насчитывал в лучшем случае пару тысяч членов.
  
  Мавританское превосходство росло, однако вскоре они встали перед выбором: переговоры или поражение. Мирные переговоры, естественно, прошли в строжайшей секретности. Церковь запретила компромисс с неверными. На внутреннем фронте также вряд ли кто-нибудь понимал, что они делают, и, вероятно, осуждал их в недвусмысленных выражениях. Именно здесь мы видим основное противоречие между верой тамплиеров и верой официальной церкви. Тамплиеры отличались практичностью и широким кругозором для их времени. Они давно уже отошли от церкви в поисках истинной веры, ее ядра, как они его называли. Они должны были избавиться от абсурдных правил, которыми обросли целые поколения служителей официальной церкви.
  
  Они горячо верили в слова Христа о любви, о братстве, терпимости и прощении, слова, которые привлекали воинствующих монахов больше, чем мешанина, проповедуемая преемниками Петра. Они приняли евангельский подход к жизни и старались, как могли, жить в мире с мусульманами, по крайней мере с теми, что тоже находили соответствующее толкование в Коране. Величайшим вкладом должна была стать идея, что мы все поклоняемся одному Богу, что люди отвечают за разделение, а единство говорит само за себя. Pax Dei, или Мир Божий, казалось, хорошо функционировал некоторое время. Полезный обмен идеями и знаниями развивался между Востоком и Западом. Тамплиеры ввели ветряные мельницы и алгебру, экзотические растения и фрукты и передовые медицинские технологии с Востока. Все шло хорошо, пока порядок не был разорван изнутри бездарным руководством. Тамплиеры потеряли Святую землю и вернулись в Европу без цели. Они пытались вернуться к своим истокам и продлить возможность возвращения Иерусалима. В те дни они были ответственны перед французской казной.
  
  Храм в Париже функционирует как своего рода национальный банк. Их исключительный статус вызвал ревность французского короля. Филипп Красивый не хотел идти на поклон к тамплиерам за деньгами. Ему также трудно было проглотить то, что Великий магистр ордена удостоен большего уважения в определенных кругах, чем он, король. Поэтому он решил дискредитировать рыцарей.
  
  Бильен прервал свой монолог для глотка Мюзиньи.
  
  – Историки как минимум сожгли бы меня на костре. – Он усмехнулся. – И может быть, были бы правы. Есть много вещей, которые я до сих пор не могу доказать.
  
  Он заметил, что стакан Лео пуст, встал и быстро наполнил всем бокалы.
  
  – Исключительно интересная история, господин Бильен, – одобрил Ван-Ин, но прежде чем он добавил «но» к своему комплименту, Бильен продолжил:
  
  – Спасибо, но вы все еще не очень много знаете о тексте, а я так понял, вы здесь из-за него. Вы должны знать, что тамплиеры почти никаких документов не оставили. Но у нас есть свод их жизненных правил, как выяснилось, копия хранится здесь, в Брюгге. Среди прочего детали разбирательства, подавления, описи и это. – Бильен помахал клочком бумаги. – Как я уже говорил, мы уже знаем эту надпись из Эфиопии. Она была найдена в мечети, преобразованной в церковь. Что тамплиеры были в Эфиопии, точно неизвестно. Предположения были сделаны в последние годы во время поисков Ковчега, но это совсем другая история. Лучше, если мы сосредоточимся на тексте.
  
  Он встал, достал блокнот и фломастер из ящика в книжном шкафу. Затем вырвал лист бумаги из тетради и написал большими буквами:
  
   R O T A S
  
   O P E R A
  
   T E N E T
  
   A R E P O
  
   S A T O R
  
  Затем передал Ван-Ину лист бумаги.
  
  – Это что-нибудь особенное? – Лео приблизился.
  
  – Крест, – сказал Ван-Ин нерешительно, как будто боялся показаться совсем дураком перед консьержем.
  
  Бильен начертил жирный крест.
  
  – Обозначьте крест. Если вы проведете линию по вертикали, а затем по горизонтали на слове TENET, вы получите крест.
  
  Лео приблизился.
  
  – Это значит что-нибудь? – спросил Лео.
  
  – Мы еще не закончили, – усмехнулся Бильен. – Дальше – больше. Если немного поломать голову, мы получаем Pater Noster – «Отче наш», причем дважды, и остаются буквы А и О.
  
  – Интересно, – сказал Лео.
  
  Ван-Ин поднял брови не потому, что был впечатлен, но потому, что почувствовал себя невежественным.
  
  Бильен заметил его реакцию.
  
  – Потерпите немного, – сказал он, – сейчас все станет понятнее.
  
  Он нацарапал несколько слов на клочке бумаги и протянул его Ван-Ину.
  
  Ван-Ин прочел вслух:
  
  – A PATER NOSTER O.
  
  – Бог есть начало и конец. Альфа и Омега. Довольно изобретательны эти тамплиеры, вам не кажется?
  
  Ни Лео, ни Ван-Ин не отреагировали, и Бильен продолжил, его энтузиазм не иссякал.
  
  – Как я уже говорил минуту назад, главное у тамплиеров – молитва, этому Иисус учил своих апостолов. «Отче наш», Pater Noster, это понятно?
  
  Лео кивнул, а Ван-Ин сделал глоток превосходного вина.
  
  – «Отче наш» – это всеобъемлющая молитва, в ее словах есть все. И тамплиерам не нужно ничего другого. Но, несмотря на простоту молитвы, по слабости своей, человеческие существа не могут применить ее к своей жизни.
  
  А с основной идеей Евангелия «Возлюби ближнего своего, как самого себя» будет еще больше проблем.
  
  SATOR ROTAS OPERA TENET – скромный ответ на Pater Noster. Это значит: Сеятель (Творец) знает тяготы жизни, потому что Он есть начало и конец. Все, что исходит от Него, и поступает обратно к Нему.
  
  Что Он сеет, приносит плоды стократ, плевелы же будут сожжены в огне. Рыцари Храма таким образом отдали дань уважения, почтения, любви к Богу. Их рассуждение было таковым: Бог послал своего Сына Иисуса Христа в мир, чтобы проповедовать любовь. Люди услышали послание и поняли его, но нашли для себя в этом трудность в бытии. И Бог понимает это, принимает во внимание трудности и превратности жизни, которые так часто вводят нас в заблуждение. Даже с нашими многими грехами Он продолжает любить нас.
  
  Бильен говорил уже почти полчаса. Ван-Ин воспользовался паузой, чтобы прикурить сигарету, не спрашивая разрешения. Бильен поведал своим гостям кое-что из истории, но Ван-Ин боялся, что это не очень поможет им в их загадке с Дегрофом.
  
  Преступники могли просто играть в игру, и ничего более.
  
  – Вы не возражаете, если я задам вам вопрос, господин Бильен? – спросил Ван-Ин.
  
  – Франс, называйте меня Франс, господин…
  
  – Ван-Ин, – представился комиссар, он не любил фамильярности.
  
  – Конечно, господин Ван-Ин, – сказал Бильен, – спрашивайте.
  
  – История, которую вы только что нам сообщили, весьма интересна, но могли бы вы разъяснить эту картину. Трудно предположить, что это может быть важным предметом интереса для большого числа людей. Я имею в виду, как информация в целом, для общественности?
  
  Бильен наклонился вперед и отправил вскользь по столу пепельницу в сторону Ван-Ина.
  
  – Вы, вероятно, будете удивлены, но число людей, которые интересуются тамплиерами и многим другим, велико. Магия, масонство, египетские мистерии, гностицизм… как вы называете это. Эзотерические общества появляются везде, и их последователи полностью убеждены, что их учения отвечают на многие вопросы и что это довольно нормально на рубеже тысячелетия. И как правило, первыми клиентами становятся доверчивые и наивные.
  
  Однако если говорить о квадрате тамплиеров, то я думаю, что в Бельгии не более десяти человек, близких к тому, о чем я вам сказал. Если вы спросите меня, то я скажу: кто бы ни были те, кто оставил эту запись в магазине Дегрофа, это не малолетние хулиганы.
  
  Ван-Ин хотел было спросить, каким образом простой консьерж может быть так хорошо осведомлен? Но Лео сразу понял это, покачал головой, и Ван-Ин прикусил язык. Лео был хорошим дипломатом, он отлично понимал, что никакой пользы они не извлекут, если будут оказывать на Бильена давление. В конце концов, бедный парень не имел ничего общего с этим делом.
  
  – В таком случае если о значении квадрата знает только горстка людей, то и круг подозреваемых должен быть небольшим, – прервал Лео неприятно затянувшееся молчание.
  
  – Если только мы не предполагаем, что текст оставлен с задней мыслью, в качестве злой шутки, чтобы сбить нас со следа, – возразил Ван-Ин, не в силах удержаться от скептицизма.
  
  – О чем вы говорите, господин Ван-Ин, – удивился Бильен, уверенный в своей правоте, – с какой там задней мыслью, нет, я убежден, характер преступления как раз является доказательством того, что злоумышленники знали о значении квадрата.
  
  – Месть с эзотерическим оттенком? Да будет воля Твоя, но если Он нам не нравится, мы будем заботиться о наших собственных делах. Бог понимает, что движет нами, и Он учтет это в последний день? – произнес в ответ Ван-Ин почти насмешливым тоном.
  
  – Кто знает, – просто сказал Бильен, – я никогда не смотрел на это под таким углом. Но поверьте мне, господин Ван-Ин, я не думаю, что все закончилось. Если предположить, что эти люди основывают свои действия на определенного рода символике, и учесть то, как они поступили с золотом, кажется, все указывает в этом направлении. Надо очень хорошо подумать, прежде чем сделать следующий ход. Боюсь, что их планы не ограничиваются одним инцидентом.
  
  Лео одобрительно кивнул, и Ван-Ин вынужден был согласиться с ними. Он и сам в большей или меньшей степени пришел к такому же выводу и тоже не видел другого объяснения происшедшему.
  
  – Я тоже думаю, что символика была для преступников, по крайней мере, так же важна, как и само дело. Дегроф, наверное, знает, что все это значит.
  
  Ван-Ин взял на заметку слова Бильена. Этот человек был из другой «лиги», уж слишком он проницателен для простого консьержа.
  
  – Еще бокал вина, господин Ван-Ин?
  
  Ван-Ин выудил свои сигареты из кармана и положил на кофейный столик.
  
  – Почему бы и нет, господин Бильен, – сказал он добродушно. – Может, вы окажете нам любезность и расскажете о Ковчеге Завета, поскольку у нас есть немного времени?
  Глава 8
  
  Лаурент Де-Бок и Даниел Феарехье провели ночь в швейцарском коттедже в стиле шале неподалеку от Намюра. Несмотря на стресс и напряжение, которыми были отмечены предыдущие несколько дней, Даниел крепко и спокойно спал.
  
  Лаурент разбудил своего ученика в 7.30.
  
  – Пора вставать, мой мальчик, – сказал он нежным, но решительным тоном. – У нас много дел впереди.
  
  Он погладил лоб Даниела тыльной стороной ладони и побрел обратно на кухню. Кофе был готов, и Лаурент положил два ломтика хлеба в тостер. Даниел появился через пять минут. Потолок в кухне был низким, ему приходилось наклонять голову. Он выглядел усталым и изможденным.
  
  – Твои глазные капли возле тарелки, – сказал Лаурент и налил кружку кофе с большим количеством молока.
  
  Даниел поглощал еду, как голодный волк, а Лаурент осторожно грыз тост с маслом. Когда Даниел закончил, Лаурент убрал со стола.
  
  Даниел одевался в спальне, пока Лаурент превращал прямоугольный стол в алтарь с распятием и свечами. Юноша не особенно обрадовался, когда увидел манипуляции Лаурента.
  
  – Должны ли мы? – вздохнул он.
  
  – Еще раз, мой мальчик. Мы не можем допустить ошибки. Сделай это еще раз для меня. Тогда я буду доволен.
  
  На секунду Даниел закрыл глаза и глубоко вздохнул. Лаурент подал ему облачение – одну деталь за другой.
  
  – Сперва стихарь, потом целуй крест на епитрахили.
  
  Даниел не спорил. Он просунул голову в отверстие в ризе и расправил ее на руках и плечах, как опытный священник. Затем они провели ритуал. Он практиковался каждый день в течение последних трех месяцев.
  
  Лаурент внимательно наблюдал и поздравил его, когда все было кончено.
  
  – Отлично, мой мальчик. Никто ни о чем не догадается. Я в этом абсолютно уверен.
  
  Пока Даниел курил, Лаурент взял среднего размера чемодан «Самсонайт» из гардероба и положил в него чистую одежду, нижнее белье, бритвенный набор, серебряную чашу, молитвенник, пару романов и полотенца. Он также упаковал джинсы, свитер и спортивные туфли – мальчик должен уйти в спешке, а клерикальной наряд будет привлекать слишком много внимания.
  
  Они сели в «мерседес» в 10.30 и поехали в направлении Марш-ле-Дам. Поездка заняла не более десяти минут. Лаурент остановил машину чуть менее чем в полумиле от монастыря.
  
  – Если все пойдет по плану, я заберу тебя отсюда в пятницу вечером, – сказал Лаурент. – И не забудь, что ты покинешь монастырь, если что-то пойдет не так. Но вряд ли такое случится. Я продумал все до мельчайших деталей.
  
  Есть еще кое-что. В настоящее время в монастыре находятся четыре других гостя. Таким образом, каждый является потенциальным подозреваемым. Но я не думаю, что Бенедикт забьет тревогу.
  
  – Будьте уверены. Я не подведу вас.
  
  Лаурент приблизился и поцеловал Даниела в лоб.
  
  – Я знаю это, мой мальчик.
  
  Даниел вышел из машины и взял свой багаж с заднего сиденья, поднял руку, прощаясь, и быстро направился в сторону монастыря.
  
  – Удачи, мальчик, – прошептал Лаурент.
  
  Он следил за Даниелом взглядом, пока тот не скрылся за деревьями. Затем он вернулся к машине и, придерживаясь скорости тридцать миль, поехал в Намюр.
  
  Даниел стоял у монастырских ворот немного сконфуженно, его обуревали разные чувства. «Монастырь де Вифлеем», – прочитал он надпись и повторил четыре раза. Монастырь восемнадцатого века окружала неестественная тишина. Не щебетали птицы, не нарушал тишину шелест листьев. Это была наименее надежная часть плана, но Лаурент отказался сделать исключение. А Даниел обещал, что не будет разочаровывать его.
  
  Он позвонил и слушал, как улетает эхо. Он терпеливо ждал шагов, как признака жизни. Никто не открыл дверь. Даниел поставил чемодан и отправился на поиски другого входа.
  
  Он мысленно повторял то, что сказал ему Лаурент: «Lеs Petites Soeurs de Bethleem»[19]. Орден был не таким давним. В 1950 году, во время торжественного провозглашения догмата о взятии в Небеса Пресвятой Богородицы с телом и душой в рай, шесть паломников были поражены необыкновенным даром благодати и приняли решение о создании нового монашеского ордена.
  
  Первая община была основана во Франции. Единственной целью членов общины было приобщиться благодати Пресвятой Девы Марии в день почитания Пресвятой Троицы и ночью, в полной тишине и изоляции. Они черпали вдохновение от первых монахов, собравшихся в египетской пустыне в четвертом веке, разделяя повседневный уклад жизни в скитах.
  
  Правила были установлены святым Бруно, который основал Картезианский орден в 1084 году в Картезиане близ Гренобля.
  
  Правила отличались строгостью, и жизнь монахов была тяжела.
  
  После десятиминутного ожидания, не найдя другого выхода, Даниел позвонил во второй раз. Ему страшно хотелось курить.
  
  Еще через пятнадцать минут он позвонил не менее четырех раз, потом осторожно толкнул левую панель двери, и, к его удивлению, она оказалась незапертой. Скорее разочарование, нежели облегчение почувствовал он теперь, пробираясь внутрь с робостью коммивояжера. Дверь за ним закрылась с глухим щелчком.
  
  Даниел стоял в абсолютно чистом коридоре монастыря. Пол сиял безупречным блеском, как поверхность шотландского озера. Стены были побелены, и янтарные лучи света проникали сквозь огромные прямоугольные окна, расставленные с равным интервалом. Уже второй раз за день сомнения дрожью пробежали по спине и воткнулись в мозг. Неужели они действительно имеют право на месть? Была Бенедикта невиновна, как другие?
  
  Он осторожно поставил чемодан на землю. В одно мгновение пол наколдовал идеальное отражение. Безмолвие словно давило на него.
  
  Даниел, сознательно желая прекратить это давление, стал шагать, громко топая, стараясь нарушить тишину, как сухую ветку под ногами крадущегося охотника, преследующего свою добычу. Но он не решился пойти далеко, а вышел и снова позвонил в колокольчик уже в пятый раз, ожидая на пороге полуоткрытой двери.
  
  Минуты ожидания тянулись бесконечно долго, он стоял слишком растерянный, чтобы сдвинуться с места.
  
  Два деревянных почтовых ящика украшали стену слева от него. На одном была надпись – «Для сообщений», на другом – «Для взносов». Он перестал понимать, сколько прошло времени, и решил сосчитать до ста. Если никто не появится, он просто вернется в Намюр пешком.
  
  На девяносто восьми он вдруг услышал скрип петель. Белая фигура выплыла к нему из полутьмы коридора. Лицо сестры было частично скрыто большим платком. Она остановилась в десяти футах.
  
  – Отец Феарехье, – представился Даниел мягким голосом, который, однако, удивил его самого громкостью. – Я здесь для четырехдневного уединения, – прошептал он. – Я получил уведомление две недели назад, что мог бы прийти сегодня.
  
  Крошечная привратница кивнула, но ничего не сказала в ответ на слова Даниела.
  
  Даниел почувствовал себя беспомощным инвалидом, который не в состоянии помочь тонущему в мелком рву ребенку. Лаурент тщательно изучал монастырские обычаи, но он не смог выяснить, как они приветствуют незнакомцев и как надо при этом вести себя. «Будьте терпеливы во все времена», – настаивал Лаурент. И Даниел ждал и кротко смотрел в пространство.
  
  – Добро пожаловать, отец, – сказала наконец сестра.
  
  По голосу было ясно, что она француженка и редко говорит по-голландски. Но она явно изо всех сил старалась произносить каждое слово правильно.
  
  – Позвольте мне указать вам дорогу.
  
  – Хвала Господу, – ответил Даниел, думая, что она процитировала стих из Библии. Меньше чем через пять минут она показала ему келью, в которой он должен был провести ближайшие дни, кухню, часовню и сад. Затем она отлучилась и вскоре вернулась, вручив две копии внутренних правил и распорядок дня.
  
  – Если у вас есть еще вопросы, вы можете оставить их в ящике при входе, а ответ будет завтра под вашей дверью.
  
  – Спасибо, сестра, – сказал Даниел. – Но есть несколько вещей, которые я бы хотел обсудить с вами, если можно.
  
  – К сожалению, отец, наш разговор окончен. – Она развернулась и через десять секунд скрылась за углом.
  
  Даниел был совершенно озадачен.
  
  Келья была обставлена скромно: маленький альков с соломенным матрацем, столом и стулом. К счастью, окно выходило в сад, и вид был, безусловно, приятным. Монахини Вифлеема легко решили судьбу невзрачного участка земли, превратив его в одухотворенный рай.
  
  Даниел внес свой чемодан, поставил на стул, открыл, выложил содержимое на стол и, стоя у окна, прочитал ежедневный график.
  
  Месса в 17.30, таким образом, было еще немного времени, чтобы немного отдохнуть.
  
  Лаурент упаковал несколько романов. «Чтобы не скучать, – сказал он и добавил: – Если ты не захочешь посвятить себя молитве».
  
  Даниел выбрал более толстый из двух, объемом в девятьсот страниц, и стал тихо читать, пропуская строчки, затем снял обувь и поставил ее прямо на кровать.
  
  Ван-Ин появился в участке в это утро в 9.30. Эффект от Мюзиньи, выпитого накануне, был как от крепкой дозы валиума. Он был словно после общего наркоза.
  
  – Утро доброе, комиссар, – приветствовал его офицер в приемной с нарочитым акцентом жителя Брюгге и каким-то злорадством.
  
  – Привет, Патрик, – отозвался задумавшийся Ван-Ин.
  
  Ван-Ин почувствовал усмешку Гертса, его глумливый взгляд прожигал спину. Он инстинктивно повернулся, глядя удивленному полицейскому в глаза.
  
  – Тебя кто-то укусил?
  
  Патрик Гертс, по прозвищу Пароход, потел, как свинья, но хитро, притом застенчиво хихикал.
  
  – Ну, что еще, – гаркнул Ван-Ин. Он очень не любил Гертса. Трусливого ублюдка, готового лизать Де-Ки, чтобы выслужиться.
  
  – Де-Ки искал вас больше часа, – сказал он, усмехаясь. – Он звонил десять минут назад. И он совсем не в духе, чтоб мне провалиться. Вы же знаете, как он относится к выходным, – ухмыльнулся Пароход.
  
  – У себя? – напрягся Ван-Ин.
  
  Гертс кивнул:
  
  – Уверен, если у вас со слухом все в порядке, вы слышите, как он нарезает круги в кабинете.
  
  Ван-Ин поспешил наверх.
  
  «Ублюдок, должно быть, узнал о радиообращении», – подумал он.
  
  Ван-Ина коллеги считали уверенным в себе, не боявшимся идти против течения. Но свою репутацию ему было тяжело поддерживать. Ван-Ин не боялся огрызаться, но с Де-Ки было по-другому, совсем не так, как он бы хотел.
  
  – Входите, – услышал он, постучав. Де-Ки стоял спиной к двери и смотрел в окно на Эксчендж-сквер.
  
  – Я знал, что вы меня разыскиваете, – сказал Ван-Ин, стараясь говорить как можно спокойнее.
  
  – Сядьте, Ван-Ин, – бросил Де-Ки резко, не поворачиваясь.
  
  Ван-Ин сел и нервно вытащил сигарету из мятой пачки.
  
  – Я думаю, вы не видели сегодняшние газеты, – сказал Де-Ки, все так же стоя у окна, – вот они на моем столе.
  
  Ван-Ин взглянул на них. Дегроф пестрил на всех.
  
  – «Неизвестный алхимик отомстил ювелиру Брюгге», – прочел он.
  
  – Читай, читай, – рявкнул его начальник.
  
  – «Полицейские отчеты описывают инцидент как хорошо организованный акт мести одной из самых видных семей в Брюгге. Людовик Дегроф не самая темная лошадка в политических кругах. Для многих он воплощает христианскую народную партию, а кроме того, некий источник энергии, полезный проектам строительства в центре города».
  
  Ван-Ин сложил газету и откинулся на спинку стула.
  
  – Непонятно, где они взяли эту историю, – произнес он спокойно.
  
  – Но вы знаете, что хорошо, просто отлично? То, что это не единственная проблема, – съязвил Де-Ки. – Разозлить Дегрофа вам удалось.
  
  Голос Де-Ки звучал как-то необычно. Ван-Ину не хотелось ходить вокруг да около.
  
  – Мы говорим о вчерашнем сообщении?
  
  – То есть вы признаетесь? – поинтересовался Де-Ки сухо, левую руку он запустил в волосы.
  
  – Я выполнял приказ прокуратуры, – заявил Ван-Ин.
  
  – Помощник комиссара Ван-Ин. – Его обращение было необычным, он колебался. – Я надеюсь, что вы достаточно взрослый, чтобы понимать: вы должны были обсудить это со мной.
  
  – Это были приказы прокуратуры, – защитился он. Это был его единственный аргумент.
  
  – Таким образом, вы допускаете это, – сказал сухо Де-Ки, левой рукой продолжая возиться со своими волосами.
  
  Де-Ки повернулся и впился взглядом в Ван-Ина, затем сел за стол напротив Ван-Ина и покачал головой.
  
  – Я подумал, что ясно объяснил – это не для публики и что Людовик Дегроф не заинтересован в этом, любая информация об этом деле не для рекламы. Вам достаточно было поплясать под трубы прокуратуры. Они проглотят все, что мы им предложим.
  
  – Но, комиссар, – не сдавался Ван-Ин, – заместитель прокурора сама собиралась сообщить СМИ о произошедшем, если умолчу я. И бог знает, что бы получилось тогда. Мы ограничили доступ информации по радио между семью и девятью утра. У меня не было выбора. Я думал, что короткое радиосообщение не имеет большого значения.
  
  – И вы не правы, мой друг. Вчера вечером звонил прокурор. Если бы вы проконсультировались со мной, не было бы никакого радиообращения. А происшествие было бы замято. Забейте себе это в голову раз и навсегда, по непосредственной просьбе Людовика Дегрофа. Прокурор уверил меня, что госпожа Мартенс больше не будет поднимать шум, несмотря на ее так называемые полномочия.
  
  – Боже мой, – пробормотал Ван Ин. Теперь он больше понимал.
  
  – Я думал, вы умнее, – сказал Де-Ки, а его пальцы снова стали терзать голову.
  
  Ван-Ин понял, что он не единственный, кто берет за горло Де-Ки.
  
  – Даже мэр недоволен вашими действиями.
  
  – Мэр! – воскликнул Ван-Ин.
  
  Де-Ки склонил голову, оперся подбородком о руки.
  
  – Мэр – социалист… если вы об этом подумали, забудьте! Людовик Дегроф своими щупальцами ворочает и в мэрии. Иногда мэр не имеет другого выхода, кроме как прогнуться под Брюссельский клуб, даже если он принадлежит к другой партии.
  
  Де-Ки мог заметить, что Ван-Ин понимает серьезность ситуации, а также что, возможно, для него открывается больше чем надо. Помощник комиссара не был его лучшим другом, но иногда они должны были тянуть одну лямку.
  
  – Вы имеете в виду, что время расследования необходимо сократить? – спросил Ван-Ин, все еще не точно понимая, что Де-Ки хочет сказать.
  
  – Должен признать, что вы умеете понимать, Ван-Ин. – Де-Ки сложил тонкие губы в подобие улыбки. – Мне доходчиво объяснили, что у вас триста часов сверх того, что вам уже обещано, – сказал он безразлично. – На вашем месте я бы уже начал их обналичивать.
  
  – Все триста?
  
  – Можно сказать, что вы просто собираетесь передохнуть.
  
  – Но это больше двух месяцев, – изумился Ван-Ин, быстро подсчитав.
  
  – Два месяца, вероятно, слишком, – признал Де-Ки.
  
  – Поговорим об этом в августе. Это несерьезно, комиссар. Что подумают другие? Я всегда беру отпуск в сентябре. – Ван-Ин почти просил.
  
  – Конечно, я не могу на вас давить, – беспечно произнес Де-Ки.
  
  Ван-Ин вздохнул. Все это спектакль. Де-Ки хотел напугать его всей этой дрянью, и ему это удалось.
  
  – Но вы должны будете объясняться на совещании у мэра. Ну а мэр может тоже что-то и придержать. И если я не ошибаюсь, можно остаться без зарплаты, а я думаю, это не то, что бы вы хотели услышать сейчас, – добавил он, снова тонко улыбаясь.
  
  Ван-Ин отказывался верить услышанному. Почти все проходит через полицию Брюгге, подумал он. Странное происходит каждый день… но это? Его живот свело, как будто он долго не ел.
  
  – Выше нос, Ван-Ин. Это не конец света, – объяснил Де-Ки, глядя на залившееся краской лицо помощника. – Посмотрите на «светлую сторону». Два месяца отпуска. Я бы хотел оказаться на вашем месте.
  
  – Я до сих пор не понимаю, какая собака здесь зарыта, – сказал Ван-Ин, не справляясь с эмоциями. Его отношение к шефу стало каким-то неопределенным. Де-Ки, однако, его смятение не волновало, он знал, что у Ван-Ина нет выбора.
  
  Почувствовав бессилие, Ван-Ин сжал кулаки и ударил по столу. И отпрянул, когда шеф встал в стороне, сказав как-то по-отечески:
  
  – Если б я занимался этим расследованием, мой добрый друг, меня бы также отправили в отпуск.
  
  Ван-Ин спокойно покачал головой и подумал об идеалах, которые он принял в молодости и от которых отказался. «Долой классы, капитализм, – декламировали мы тогда. – А „сильные мира“ глядели и ждали, что мы перебесимся и получим от них работу». Дешевая тактика, но он никогда не думал об этом прежде. «И что бы получилось, – подумал он с горечью, – подними я тот же лозунг во второй раз? После всех этих лет пойти на риск и не добиться результата, лишь потерпеть неизбежное поражение».
  
  – Давайте уже, – услышал он голос Де-Ки, – выпейте виски и возьмите путевку на Тенерифе.
  
  Ван-Ин поднялся и покинул кабинет без слов.
  
  Как только Де-Ки остался один, он набрал номер Дегрофа.
  
  Даниел Феарехье провел свою первую тяжелую ночь на узкой и жесткой кровати монастыря, гадая, чем таким сестры набили матрац, чтобы сделать ночлег спящего на нем невыносимым. Иголки да битое стекло, предположил он.
  
  Ничего не было в этом месте такого, что могло бы ему понравиться.
  
  Ужин стал для него серьезным испытанием. Он прошел в кухню в 18.30, следуя полученному у монахини-привратницы графику. По пути никого не встретил, и, когда пришел, там было пусто.
  
  Атмосфера в маленькой кухне что-то шептала ему, пахло дешевым мылом и черствым хлебом. Убранство кухни составляли шкаф, простая газовая горелка, в углу блестела безупречно чистая раковина, монотонность белой стены украшал одинокий кран, а кухонный стол заполнял оставшееся пространство.
  
  Тридцать пронумерованных контейнеров стояли рядом на прилавке, пять деревянных – отдельно с левого края. На одном из них – листок бумаги с его именем и другие четыре с именами других гостей, сестры не прикасались к своим, по-видимому ожидая, что прежде их заберут столующиеся. По воскресеньям все ели в своих кельях.
  
  В каждом прямоугольном контейнере было примерно четыре дюйма в глубину, и в каждый было положено несколько кусков грубого серого хлеба, миска, простой белый сыр и бутылка минеральной воды.
  
  Даниел подождал несколько минут, но никого не увидел, неохотно вернулся со скромной едой в свой предназначенный угол. Он бросил контейнер на кровать, но через час голод его прихватил, и он съел все до крошки. Потом он спросил себя, что за Бог послал ему эту пищу. Повалившись на спину, он выкурил пять сигарет подряд и допил из фляги виски. Потом он набросал короткое письмо и бросил его в ящик для сообщений.
  
  Ему было интересно, ответят ли сестры сразу же.
  
  Он шел к передней двери, ступая босыми ногами. Ответа не было, как он и подозревал. Одевшись, он нервно слушал, как маленькое окошко мучит дождь. А серые облака невдалеке покоились на вершинах сосен.
  
  – Может ли быть хуже? – ворчал он.
  
  Навеянный дождем холод и муки голода заставили его дрожать. Он потянул тонкое одеяло, а потом набросил его на плечи, как плащ.
  
  Он проспал, это было ясно. Служительницы Вифлеема уже начали свой день.
  
  Проверив их график, он обнаружил, что пропустил заутреню в 4.45, на которую все уже поднялись. Они также, получив свой завтрак, употребили его в своих кельях. В колокола звонили в 12.00. День прошел без размышлений, вечерня была в пять пополудни, проходила в часовне. День завершился после обеда вечерним богослужением.
  
  Сестры посвятили остающиеся часы ручному труду. Они украшали фарфоровые чашки и блюдца. Доходы от своей работы они использовали, чтобы обеспечить себя.
  
  Это было жизнью и службой монахинь Вифлеема, день за днем, в уединении и молитве.
  
  Единственное, что прерывало эту рутину, – еда по воскресеньям, когда они ели в полдень за одним столом и гуляли в саду в течение нескольких часов. Это случалось только раз в неделю, когда они были все вместе.
  
  Такой были жизнь сестер и их дела.
  
  И тот, кто подумает, что все здесь должно быть пропитано ханжеством и лицемерием, будет не прав. Большинству сестер было не больше тридцати пяти лет.
  
  Чуть ли не каждая имела университетский диплом, а то и не один. Это рассказал ему Лаурент. И почти все они были из обеспеченных семей.
  
  Так ли безобразен мир, размышлял Даниел. Резкий звонок в коридоре заставил его подскочить. «Дерьмо, десять минут девятого, проклятье!» Даниел отчаянно надеялся, что они не убрали контейнер с завтраком. Он убил бы за чашку кофе и тост.
  
  Коридор был столь же тихим и пустынным, как это был днем ранее.
  
  Он крался к кухне вдоль стен, как тень, чувствуя себя виноватым. Ему очень не хотелось с кем-нибудь столкнуться.
  
  Он осторожно открыл кухонную дверь и проскользнул внутрь. Единственный контейнер оставался на кухонном столе осуждающим свидетелем его небрежности. Такое «благодарение Бога» от монахинь, подумал он.
  
  Завтрак состоял из ржаного хлеба, кружки молока и керамического горшка с грушевым желе. Во время его пребывания в кухне кто-то подсунул записку под дверь его кельи. «Значит, они следят за мной», – подумал он. Простым почерком на грубой бумаге были начертаны слова: «Отец, пожалуйста, будьте так любезны председательствовать в евхаристии сегодня в 17.25». Время было подчеркнуто.
  
  «Будьте вы прокляты, Лаурент», – подумал он, когда сунул кусок мягкого ржаного хлеба в рот. Лаурент спланировал все до последней детали перед их ночным посещением Дегрофа. До настоящего момента его план был безупречным.
  
  К своему удивлению, Даниел обнаружил более чем вкусное желе из груши, он даже облизал пальцы.
  
  В 9.30, когда, как он думал, все находятся в своих кельях, он надел припрятанные джинсы и свитер и быстро покинул здание. К счастью, дождь прекратился. Спрятавшись в кустах, в ста ярдах от монастыря, который был хорошо виден отсюда, надел верхнюю одежду. До Марш-ле-Дам от монастыря было каких-нибудь двадцать минут ходу.
  
  Лаурент запретил ему покидать монастырь, но Даниел собирался использовать любую возможность, чтобы отлучиться в какой-то из дней своего заточения. Его отсутствие не должны заметить, это почти невозможно, а если сестры и узнали бы, то вопросов быть не должно. Они же точно полагали, что он был священником, иначе никогда не просили бы его председательствовать на мессе тем вечером.
  
  Начало моросить, когда он проник обратно. Он подумал, что это весьма странно так легко покидать и возвращаться в один из самых строгих женских монастырей.
  
  Вместо одного пакета у него было три. В одном лишь джинсы и свитер. Другой содержал выпивку и всякую провизию. Он жадно поглощал виски, на ланч у него был антрекот и жаркое, к кухонному контейнеру он не притрагивался – «пусть думают, что я пощусь».
  
  Скрываясь в своей келье, он поднес флягу с монограммой J amp;B к губам и хорошо глотнул. Конечно, нужно быть осторожным. Необходимо подавить грызущий страх перед аудиторией. Отслужить мессу перед обществом, опытным обществом. Репетируя ритуал бесконечно, он все еще был не уверен в себе, а эта мысль его страшно раздражала.
  
  В десять минут шестого он набрал полный рот виски и, дождавшись послевкусия, закинул парочку «друзей Фишермена»[20] в рот и убрал все в пакет. Поспешив в часовню, он воспользовался боковой дверью. Сестра ризничья с большой заботой одела его.
  
  Он натянул безупречно-белый стихарь и почувствовал слабость в коленях. Никого не было в ризнице, чтобы засвидетельствовать это, но он украдкой поцеловал крест. Он просунул голову, расправив ризу с драпировкой на рукавах и плечах, так, как его учил Лаурент.
  
  Когда все было готово, он посмотрелся в зеркало. Настоящие священники всегда так делали. Вероятно, это единственное зеркало в женском монастыре, предположил Даниел. Мысль, что оно лишь для особого случая, для редких специальных посетителей монастыря мужского пола, вызвала у него улыбку.
  
  Он осмотрел себя, когда пение в смежной часовне затихло. Даниел не был уверен, что это был конец вечерни, так и стоял не шевелясь, глядя на дверь, ведущую из ризницы в часовню. Он уже хотел открыть дверь, как зазвонили колокола. Он решил подождать еще немного. Ему отчаянно захотелось выпить виски и закурить.
  
  Через пять минут дверь осторожно и бесшумно открылась. Сестра привратница провела его в ризницу.
  
  – Добрый вечер, святой отец.
  
  Даниел вежливо кивнул и даже попытался мягко улыбнуться, внимательно рассматривая крошечную невзрачную сестру. Монашеский головной убор скрывал большую часть ее лица.
  
  Он изучал фотографию Бенедикты Дегроф в течение нескольких часов подряд, но непросто будет узнать ее в таком наряде. Не говоря уже о том, что эта фотография была сделана более шестнадцати лет назад.
  
  – Пожалуйста, следуйте за мной, – сказала сестра привратница и тут же умолкла.
  
  Даниел широко раскрыл глаза, глубоко вздохнул и последовал за ней.
  
  В часовне было темно. У сестер не было средств на электрификацию всего монастыря, только незначительной его части. Свет проникал сюда сквозь пять готических окон, был похож на потупленный взгляд солнца, упавший на шероховатый камень.
  
  Место походило на средневековую часовню в какой-нибудь крепости и казалось скорее сооружением пятнадцатого столетия, нежели восемнадцатого. Ребристые своды, темные неровные плиты в полу и маленький алтарь в виде куба довершали впечатление. Сестры выстроились в два ряда вдоль стены. Две монахини держались за веревку, которая была привязана к колоколу, подвешенному под сводчатым потолком.
  
  – Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
  
  Даниел заучил тексты наизусть на всякий случай, но он все же должен был показать, что читает по молитвеннику. Лаурент удивил его, когда сказал, что немногие, если вообще такие священники есть, могли обойтись без текста.
  
  Время от времени Даниел пытался обнаружить Бенедикту, осматривая часовню, но тщетно. Все сестры, участвовавшие в богослужении, стояли с опущенной головой и были окутаны темнотой. Ему оставалось ожидать причастия.
  
  Лаурент был прав, как обычно. Это был единственный способ хорошо их разглядеть. К его большому удивлению, празднование прошло без помех. Но он был встревожен приглушенными покаяниями, понимая, что обманывает эти наивные существа. Они получили хлеб, за который готовы отдать свою жизнь, который был просто хлебом, но не телом Бога.
  
  – И ночью Он был предан, Он взял благословенный хлеб святыми руками, разломил и дал его апостолам, говоря: «Возьмите и поешьте, это тело Мое».
  
  Пока Даниел произносил эти слова, он возвращался в ночь, когда он и его мать были преданы. Он был благодарен Лауренту за то, что тот предупредил его о возможности возникновении подобной слабости…
  
  Причастие заняло больше пяти минут, потому что сестры склонились на полу одна за другой, прежде чем получили отпущение. Бенедикта Дегроф была предпоследней. Он ее сразу узнал. Она стояла позади придела с алтарем. Даниел запомнил это место. Лаурент говорил, что некоторые сестры предпочитают постоять вот так после мессы для медитации. Он быстро сменил одеяние. Все сестры все еще присутствовали, когда он встал на колени позади часовни. Потребовалось время, чтобы первая сестра вышла. Бенедикта была третьей. Она не подала виду, что заметила, как священник следует за ней. По забавному стечению обстоятельств его келья оказалась неподалеку.
  
  Два часа спустя Даниел подсунул первое письмо под ее дверь.
  Глава 9
  
  В среду утром Лаурент Де-Бок ездил от Намюра до Бланкенберга на бельгийском побережье.
  
  Движение на автостраде было неплохим в течение года. Призрак рецессии заставил многих остаться дома в каникулы и выходные, а погода все ухудшалась. Прилив курортников также был маловероятным.
  
  Лаурент без проблем припарковал машину на одной из улиц рядом с причалом и легко снял комнату в отеле. «Риант-Сежур» оказался современным трехзвездочным отелем с просторными комфортабельными номерами. Он заплатил за две ночи наличными. Улыбка застыла на лице управляющей, она сама отнесла его чемодан к лифту.
  
  Пять минут спустя Лаурент открыл окно в номере и стал смотреть на слегка колеблющиеся зелено-серые воды Северного моря.
  
  Прибоя не было. Пляж походил на обширную бесплодную равнину, напрасно стремящуюся объединиться с бесконечным морем. Сильный шторм охватил это чистое пространство в несколько минут. Лаурент достал из холодильника пиво и захватил на балкон стул.
  
  Внизу прогуливались те немногие, кого не пугала погода, они шагали под яркими цветными зонтиками. Собаки фыркали под дождем, радостно бегали и справляли нужду. Никто не обращал на это внимания. Воздух на балконе был душным и ароматным. Запах крема для загара, выпечки и влажных плащей медленно, но верно уступал дикому духу соленого моря.
  
  Лаурент приложил все усилия, чтобы вдохнуть аромат одного только моря.
  
  – Sator, rotas, opera, tenet, – бормотал он.
  
  Людовик Дегроф и клан, который поддерживал его, наконец должны были заплатить за свои дела. Это было его последним шансом сыграть роль ангела мщения. Его жизнь подходила к концу, а люди, которых он любил, испытывали один жестокий удар за другим.
  
  Накатывающие на берег волны словно свидетельствовали его молитве Богу «Отче наш». Он просил прощения за преступления, которые сейчас совершает. Бог отвернулся от него, но Лаурент останется верным своему делу до конца.
  
  Лаурент Де-Бок вздыхал, потягивал пиво и пристально смотрел на волны. Ему было трудно сдерживать эмоции. Человек, который считал, что знаком со взлетами и падениями жизни, жаждал, как маленький ребенок, мести и правосудия. Лаурент сжал в руке пивную бутылку и подумал о Дегрофе. Они оба были примерно одного возраста.
  
  Было ли это так важно, или просто ему хотелось спокойно умереть?
  
  Ван-Ин провел первый вечер вынужденных каникул в своем саду. Дождь прекратился, солнце выпаривало влагу, мерцало в глазах. К шести вечера жара стала раздражать. Ван-Ин был вынужден искать шорты и сандалии. По пути он прихватил ледяной «Дювель» и пакет кубиков сыра из холодильника.
  
  Он не ел с полудня прошедшего дня, и теперь не только пиво могло утолить яростный голод. Он снова расположился в саду в тени пляжного зонта и съел сыр, прежде чем открыть «Дювель», и наполнил пузатый стакан доверху.
  
  Когда заверещал дверной звонок, он резко вскочил со стула. «Лео, видимо, сумел найти свободное время, хорошо, что я успел отбуксировать из подвала ящик свежего „Дювеля“», – подумал Ван-Ин.
  
  – Я иду, – крикнул он.
  
  Ван-Ин мчался босиком к парадной двери. Уныние, которое изводило его последние двадцать четыре часа, упало с плеч, как влажное банное полотенце.
  
  – Привет, господин Ван-Ин, – сказала Ханнелоре немного робко, когда он открыл дверь.
  
  Ван-Ин был явно потрясен, увидев ее. Из всех, кого он мог увидеть сейчас, подумал он, только Ханнелоре Мартенс, вернее, ее проявление могло сдавить его трахею. Слова не могли слететь с губ.
  
  – Я надеюсь, не помешаю.
  
  Она выглядела сияющей в своем длинном обтягивающем одеянии.
  
  – Лео дал мне ваш адрес. Он уверил меня, что вы не возражали бы, если бы я заехала.
  
  – Конечно нет.
  
  Потребовалось большое усилие, чтобы он мог сказать эти два слова. Он пригласил ее жестом.
  
  – У вас тут красивое место, – сказала она, подчеркивая каждое слово.
  
  Ван-Ин мог думать лишь о беспорядке в кухне. Кроме Лео, он редко принимал гостей.
  
  – Я сидел в саду. – Он запинался. – Но пожалуйста, присоединяйтесь ко мне.
  
  Ван-Ин нервно шагал впереди. Ханнелоре проследовала за ним через открытую раздвижную дверь.
  
  Она пахла весенним мылом из цветов и груш.
  
  – Присаживайтесь, будьте как дома.
  
  Он казался неуклюжим и смущенным. Тысячи мыслей путались бесцельно в голове. Что, ради бога, она здесь делала?
  
  – Что-нибудь выпить? – спросил он в отчаянии, ведь выбор был невелик, и это раздражало его. – Может ледяной «Дювель»?
  
  Она села за овальный столик в саду. Ван-Ин был слишком смущен, чтобы заметить искорки в ее глазах.
  
  – Только если это действительно лед, – сказала она с нажимом.
  
  Ван-Ин попятился в кухню, как испуганный новобранец, со стаканом выдохшегося «Дювеля». Засунув несколько бутылок в глубину морозилки, с фейерверками в голове, спотыкаясь, он двинулся назад к саду.
  
  – Я завидую вам, Питер Ван-Ин, – сказала она восхищенно, смакуя пиво. – Это – рай, все безупречно. Какой дом! И окруженный стеной сад… Невероятно!
  
  «Был рай», – хотел сказать Ван-Ин, но это было бы не к месту.
  
  – Итак, – вздохнул Ван-Ин и сознательно сел с противоположной стороны стола, потому что не мог оторвать глаз от нее, но вместо этого он сосредоточился на своем стакане.
  
  – Лео все рассказал мне о вас.
  
  Ханнелоре не ходила вокруг да около. Ван-Ин впервые обнаружил, что она называет Лео просто по имени.
  
  – Лео? – спросил он наивно.
  
  – Да, Лео Ванмаэль, полицейский эксперт этих неспокойных дней. Вы едва знали друг друга, так мне тогда показалось. У нас был долгий телефонный разговор в тот день. Он сообщил мне, что вы были лучшими друзьями в течение многих лет. Вы с ним учились криминологии в Брюсселе. И если истории, которые он придумал, близки к действительности, то жизнь колледжа была совсем не скучной, – произнесла она ядовито.
  
  – Господи, – простонал Ван-Ин.
  
  Она скрестила ноги, и его бросило в пот.
  
  – Жаль, но шоу с Лео была только шутка. Я думал, вы…
  
  – Вы думали, «ты все знала, сука».
  
  Ван-Ин сделал большой глоток «Дювеля» и нервно вытер верхнюю губу.
  
  – Главный комиссар уже в курсе нашей ситуации. И когда Версавел сказал мне, что заместитель прокурора устроила… Ну что я могу сказать? Вы уже уловили ход моих мыслей? – спросил он примирительным тоном.
  
  – Дело Дегрофа положили на полку, – сказала она вдруг очень серьезно. – Прокурор ясно дал мне это понять, и с убедительными аргументами. Но я слышала, что вы тоже не так легко отделались, и подумала: бедный помощник главного комиссара, быть может, он нуждается в утешении…
  
  – Это то, что я называю щедрость.
  
  Ее имя застревало у него в горле.
  
  – Такое случалось и прежде? – спросила она с нескрываемым любопытством.
  
  Ван-Ин глубоко вздохнул. Его сердце все еще колотилось, но уже не так тяжело. «Я успокоюсь через минуту», – пообещал он себе.
  
  – Да, но никогда так тривиально, как теперь.
  
  – Я подумала то же самое, Питер.
  
  То, как тепло она произнесла его имя, произвело на него необыкновенное действие, он ощутил легкое покалывание в затылке. Ничего, минута или две, и он снова придет в норму, по крайней мере, он на это надеялся.
  
  – Я не планирую бросать расследование, – сказал Ван-Ин спонтанно.
  
  И сразу же пожалел о своих словах. Но она не была озадачена, напротив.
  
  – Это то, на что я надеялась, – сказала она. – Настоящая причина в моем приезде состояла в том, чтобы просить вас продолжать ваши поиски и предложить мою поддержку, неофициально, конечно.
  
  – Что вы имеете в виду? – спросил он несколько удивленно.
  
  – Есть много того, что на первый взгляд только кажется. Любой может увидеть это, в определенных кругах Дегроф имеет намного меньше влияния, чем склонны думать некоторые чиновники.
  
  Она допила свой «Дювель». Ван-Ин автоматически последовал ее примеру.
  
  – Не говорите мне, что это политика, – застонал он.
  
  – Вы должны учитывать такую возможность, – заметила она.
  
  – Я пытался подавить это в себе тридцать шесть часов с помощью этого… – Он кивнул на стакан на столе.
  
  Она подвинула свой стул, приблизившись, и перешла на шепот:
  
  – Я хочу взять с вас обещание, что то, о чем я говорю, не выйдет из этих стен.
  
  – Правильный подход. В такую погоду можно только пить.
  
  Ван-Ин нырнул в кухню и вернулся через минуту с двумя «Дювелями», а также тарелкой с колбасой, несколькими кубиками сыра и соусницей с горчицей. Все быстро, аккуратно, на подносе. Ханнелоре даже не успела сделать заказ.
  
  – Местные выборы не за горами, и все знают, что это будет настоящая гонка, – начала она, положив кружок колбасы в рот. – Христианские демократы готовы продать душу за место в мэрии. Социалисты, с другой стороны, захотели бы укрепить свои позиции. Но если вы спросите меня, Дирк Ван-дер-Эйк, лидер новой Либеральной партии, станет препятствием, – сказала она, предполагая, что он что-то знал о местной политике.
  
  Ван-Ин понял, что она имела в виду, но он не был уверен, что жители Брюгге разделяют такой взгляд на ситуацию.
  
  – Как вы думаете, Ван-дер-Эйк имеет шанс?
  
  – Не стоит его недооценивать, Питер. У него большой опыт, и возможно, что еще более важно: он имеет поддержку ложи и здесь, и в Брюсселе.
  
  – Но либералам точно не светит на европейских выборах, правда? – дразнил Ван-Ин.
  
  Ханнелоре презрительно фыркнула и одновременно засунула в рот два кружка колбасы.
  
  – Вкусно, не правда ли?
  
  – Конечно. Во мне всегда просыпается голод, когда люди кладут меня на лопатки.
  
  Ван-Ин наконец почувствовал себя непринужденно. «Человек – что кусок задницы», – подумал он.
  
  – Вы мне не верите, не так ли? – угрожающе спросила она.
  
  Ван-Ин решительно пожал плечами:
  
  – Я думал, избиратель решает, кто будет править балом, по крайней мере, в демократии.
  
  – Питер, как вы можете быть таким наивным? – Она, видимо, не поняла, что он морочит ей голову.
  
  – Всем известно, что три основные партии собираются поделить управление, а двум из них придется формировать коалицию.
  
  – И каждая партия хочет назначить своего кандидата на пост мэра.
  
  – Конечно, – сказала она. – Все зависит от умения лавировать, не делая ошибок, а Ван-дер-Эйк эксперт. Не стоит недооценивать этого человека, Питер.
  
  – Вот уже второй раз за пять минут.
  
  – И не без оснований. Позвольте мне объяснить, почему я так убеждена. Ван-дер-Эйк вчера достиг принципиальной договоренности с Социалистической партией. Он и его люди в очереди на пост мэра, для того чтобы взять на себя ответственность за туризм и благоустройство. Социалисты получат возможность разделить между собой обязанности. Кроме того, Ван-дер-Эйк согласился подписаться под каждым назначением до 2000 года и без каких-либо условий.
  
  – Вы шутите, – простонал Ван-Ин.
  
  Ханнелоре допила свой второй «Дювель» и опустила пару кубиков сыра в горчицу.
  
  – Это все верно, Питер.
  
  – Но откуда взялась эта информация и что это…
  
  – Тсс! – Она прижала палец к губам. Озорные звездочки мерцали в ее непослушных мальчишеских глазах.
  
  – Ну, Ханнелоре. Не идите на попятный.
  
  Настала очередь Ван-Ину глотать с жадностью его второй «Дювель». Она возилась с застежкой своего ожерелья, тянула время. Конечно, она должна была рассказать ему многое, но никто не сказал, что ей нельзя его немного подразнить.
  
  – Даже если случай с Дегрофом имеет некоторое отношение к политике, я до сих пор не понимаю связи с местными выборами, которую вы пытаетесь установить. Ни Дегроф-старший, ни его сын не являются кандидатами, насколько я знаю.
  
  Ханнелоре задохнулась от его невежества.
  
  – Хорошо, – сказала она. – Политика – это грязное дело. Цель оправдывает средства, что там говорить, они пойдут на все, чтобы заручиться согласием. Ван-дер-Эйк хочет нажиться на «подвешенных» голосах. Он полон решимости убедить недовольные массы голосовать за его партию. Теперь, когда он нейтрализовал социалистов, плохой поворот для христианских демократов будет музыкой для его ушей. И вы должны знать, кто называет себя христианским демократом здесь, в Брюгге. Кто фактически глава партии?
  
  – Дегроф, конечно, – сказал Ван-Ин небрежно.
  
  – Акции еще упали?
  
  Ван-Ин не смел сказать «нет» и кивнул.
  
  – Представьте себе какую-нибудь утечку информации о прошлом Дегрофа-старшего, – продолжила она с энтузиазмом. – И если приложится скандал, то, конечно, опытный детектив, как вы, будет в состоянии добраться до сути. Таинственный акт мести в ювелирном магазине Гислая Дегрофа обязательно привлечет внимание прессы. А дальше остается дать журналистам пару указателей, и они превратятся в стаю ищеек.
  
  – Но дело закрыто, – возразил Ван-Ин. – А я неактивен следующие два месяца.
  
  Ханнелоре посмотрела на него с отчаянием:
  
  – Все кристально ясно из доклада, что вы послали мне вчера. Прежде всего ваш анализ преступников.
  
  – Боже, – фыркнул Ван-Ин. – У меня было чувство, что они могут ударить еще раз, но это была всего лишь гипотеза, не более того, а не основа для дальнейшей работы.
  
  – Ну что ж, кто не рискует, тот не пьет шампанского, – сказала она, пожимая плечами. – Но если что-то произойдет с Дегрофами в ближайшие недели, мы готовы к этому, бог знает, что может всплыть на поверхность. Если мы сможем наскрести достаточно гадостей, будет нетрудно убедить прессу, что нападения на эту семью являются частью чего-то большего. Я не права?
  
  – Так наш Ван-дер-Эйк ходил в школу с Макиавелли?
  
  – Не только он. – Она засмеялась.
  
  – И она называет себя госслужащим, – укоризненно сказал он. – Я всегда хотел верить, что судебная система должна быть аполитичной, если вы можете назвать этот вид интриги политикой.
  
  Она, казалось, не нашла ничего обидного в его замечании.
  
  – Позвольте мне сказать вам кое-что, Питер Ван-Ин. Я женщина. Я много работала для того, чтобы получить мою степень. Мои родители вкалывали, чтобы заплатить за мое образование. У них не было ни денег, ни связей. Если бы я, выбрав работу судьи, старалась для клиентов, была бы по горло в долгах. Прокуратура нуждается в свежей крови, срочно. Не слишком высокая оплата, но это стабильная работа. Если вы хотите построить карьеру в этом мире, нужна политическая поддержка, это единственный способ. Без него я бы варила кофе до пятидесяти лет для прокурора.
  
  Ярость и горечь кипели в ее голосе. Ван-Ин опешил от ее откровенности. Неустанное желание молодого поколения выжить его, как всегда, удивило.
  
  – Я полагаю, вы правы, – сказал Ван-Ин. – Летать с орлами или пастись с курами.
  
  – Спасибо за понимание, – кивнула она.
  
  – И я искренне ценю вашу честность, но вы забываете одну маленькую деталь.
  
  – Какую? – сухо спросила она.
  
  – Де-Ки, если я правильно понимаю, у Дегрофа на привязи. Если что-то должно случиться, что может указать на Дегрофов, я не думаю, что он поручит дело мне.
  
  – Незначительная деталь, действительно, – согласилась она. – Но Де-Ки уходит через три года, и это не секрет, что его зять… Как его зовут, еще раз?
  
  – Делё, – сказал Ван-Ин быстро.
  
  – Делё – это один, – сказала она. – Ну, комиссар Де-Ки хочет, чтобы его зять добился успеха. Не сразу, конечно. Это было бы слишком очевидно. Ван-дер-Эйк выдвинул сценарий вчера. Де-Ки уходит в 1997 году, и на его место заступает Картон.
  
  – Но Картону пятьдесят девять, – удивился Ван-Ин. Если она права, это взрывоопасная новость.
  
  – Совершенно верно. Он не дотянет до 2001 года, а затем Делё получит это место, не так ли? Картон является кандидатом от Социалистической партии, а с 2000 года Ван-дер-Эйк больше не связан с его обещанием утверждать социалистов.
  
  – И Де-Ки знает обо всем этом? – спросил Ван-Ин рассеянно.
  
  – Конечно. Он был там вчера, когда у Ван-дер-Эйка была заключена сделка.
  
  – Боже всемогущий. – Ван-Ин стиснул зубы.
  
  – Что? Не Иисус Христос? – пошутила она.
  
  – Я сказал «Боже всемогущий», потому что я предпочел бы продать свой дом, чем работать один день под Делё.
  
  – Не ваш человек, как я понимаю. Облил вас пару раз грязью.
  
  Ван-Ин не ответил. У Ханнелоре Мартенс и так слишком много информации.
  
  – Не волнуйтесь Питер. Если вы с нами, двери будут широко открыты для вас в судебной полиции, и это обещание, – тихо сказала она. – Утверждено Ван-дер-Эйком лично.
  
  Бенедикта Дегроф стояла на коленях у кровати, пытаясь молиться. Обычно это не было сложно, но сегодня каждый шорох заставлял ее дергаться. Она услышала скрип обуви Даниела, когда он прильнул к ее двери.
  
  Шелест бумаги заставил ее съежиться. Она знала, кто он такой. Прошлой ночью у нее был кошмар, в котором словно проявилась ее судьба. Она сосредоточилась на молитве. Бог не оставит ее, как и прежде. Неподалеку от ее кельи закрылась дверь.
  
  Бенедикта боролась с любопытством, которое мучило ее больше часа. Затем она поднялась, взяла письмо и вскрыла его.
  
   «Сестра, разве Иисус не сказал: „Сначала будьте в мире с братом или сестрой, а затем придите ко мне с молитвой“. Разве не сказал Он в Нагорной проповеди посещать больных? Разве Он не обвинял фарисеев в лицемерии и украшении гробниц?
  
   Разве Он не сказал, что грешащие против Святого Духа не будут прощены?
  
   Ну, дорогая сестра, какой жизнью Вы живете здесь?
  
   Гордость сделала Вас слепой. И гордость спасла Вас. И гордость Ваш удел, удел Вашей проклятой семьи. Вы думаете о ней время от времени? Та, которую Вы помогли осудить?
  
   Разве она не защитила Вас, когда зверь захотел завладеть Вами?
  
   Она принесла себя в жертву, заняв Ваше место?
  
   Эти вопросы, сестра, будут преследовать Вас с сего момента и всегда, вопросы, на которые Вы знаете ответ.
  
   Спите крепко, сестра.
  
   Даниел».
  
  Руки Бенедикты дрожали. Если бы это была неправда, она бы оставила письмо и молилась за клеветника.
  
  Но то, что он написал, было правдой. Шестнадцать лет в стенах Вифлеема были облегчением, но теперь нахлынувшая волна боли охватила ее сердце.
  
  Она рыдала, упав на колени у кровати, и провела большую часть ночи в молитве.
  Глава 10
  
  В четверг утром Лаурент Де-Бок купил мощный бинокль в «Прайм Х» – магазине по продаже охотничьего снаряжения на Симон-Стивин-сквер.
  
  Ван-Ин брел по рыночной площади, и они почти столкнулись, проходя мимо друг друга. Но даже если у Ван-Ина была бы в распоряжении фотография Де-Бока, в толпе он, вероятно, не обратил бы внимания на любезного джентльмена. Несмотря на рецессию, центр города Брюгге кишел туристами.
  
  Как вежливый ледокол, с терпением святого, Ван-Ин протискивался через плотную толпу. Беседа с Ханнелоре накануне занимала все его мысли.
  
  Он был готов к работе под прикрытием, и у него было странное ощущение: этот случай нельзя упустить. Он также решил проверить шкаф Дегрофа на предмет скелетов.
  
  Он был полон решимости добраться до сути и сообщил об этом Лео рано утром, и Лео обещал инициировать отдельное расследование в судебной полиции.
  
  Архивариус в прокуратуре был старым другом Лео и согласился поставить его в известность в тот же день. Если там окажется информация на Дегрофа или кого-либо из его детей, он сразу сообщит. Это был вопрос времени.
  
  В ожидании дальнейших новостей Ван-Ин первый навел некоторые справки в архиве. Он планировал связаться с Версавелом и попросил его принести ему поскорее новые данные.
  
  Офис был перемещен из залов Белфорта в бывшее здание суда на Бург-сквер пару лет назад, а на первом этаже находился туристический офис. Ван-Ин смирился с толкотней. В конце концов, у него не было причин спешить и нервничать.
  
  Когда он показал полицейское удостоверение клерку канцелярии, ему дали зеленый свет. Девушка лет двадцати, бродившая вокруг с подносом, предложила ему чашку водянистого кофе.
  
  Лаурент Де-Бок притормозил «фольксваген-гольф», взятый в прокате на Епископ-авеню в Бланкенберге, и остановился на газоне. Он открыл газету, достал бинокль и стал осматривать местность, уделяя особое внимание побеленным бунгало на пару сотен ярдов вниз по улице. Он ждал целых сорок пять минут и уже собирался отъехать, опасаясь, что люди могут заподозрить неладное, как появился мальчик на велосипеде, ехавший навстречу.
  
  Лаурент аккуратно сложил газету и стал внимательно следить за ним. Должно быть, лет тринадцать или около того. Велосипедист замедлил ход возле одного из бунгало и стал кружить позади. Менее чем через пять минут появились два мальчика, проехавшие той же дорогой также через гравий. Лаурент завел машину и поехал за ними.
  
  Рядом с ним на пассажирском сиденье лежала фотография Бертрана, единственного сына Патрика Делайе и Шарлотты Дегроф.
  
  Он узнал мальчика, когда тот проехал мимо. Бертран ехал на коричневом горном велосипеде. У него был льняной рюкзак с кожаными ремнями на спине, а у его друга на ремне болтались ролики. Лаурент вздохнул с облегчением. Его информация была правильной. Бертран ходил кататься на роликах каждый четверг и субботу. Он поехал к концу улицы, развернул машину и последовал за мальчиками в сторону Будевейн-парка. После того как они скрылись внутри, он подождал пять минут, а затем устроился с чашкой кофе в кафетерии рядом с ролик-катком.
  
  Ван-Ин вернулся домой и, устроившись в саду, углубился в информацию, которую он поднял из архива.
  
  Людовик Дегроф женился на Элизе, баронессе Хейтенс Пейнбрук, в 1942 году. У них было пятеро детей: Орели, Гислай, Шарлотта, Бенедикта и Натали. Их адрес за все эти годы не изменился: Спинола-стрит, 58 в Брюгге.
  
  Людовик имел степень доктора права и магистра в области экономики. Баронесса изучала историю. Ничего необычного на первый взгляд, думал Ван-Ин, почесывая спину.
  
  Он прочитал информацию во второй раз. Он на самом деле не ожидал многого. Даже если семье Дегроф было что скрывать, документы не могли сильно помочь.
  
  Первый ребенок, Орели, родилась менее чем через год после того, как они поженились. Другие дети родились после войны: Гислай в 1948 году, Шарлотта в 1950 году, Бенедикта в 1951 году и Натали в 1960 году.
  
  Натали была, вероятно, случайной. Элизе де Пейнбрук было сорок лет в 1960 году, пожалуй, она была уже старовата, чтобы рожать детей. Гислай и Шарлотта до сих пор жили в Брюгге. Орели проживала в Лоппэме, Бенедикта в Марш-ле-Дам и Натали в Де-Пэн.
  
  Ван-Ин решил сконцентрироваться на Орели. Лоппэм недалеко, но все же это дорого и автобусом, и поездом, нужна была машина. Он позвонил Ханнелоре. Как раз можно проверить, как далеко она способна пойти, оказывая содействие в расследовании.
  
  – Здравствуйте, Ханнелоре, Питер Ван-Ин.
  
  – Хой, Питер, – поздоровалась она по-фламандски. – Чем могу?
  
  Он коротко объяснил ей свой план и, к своему удивлению, встретил полную готовность к действию.
  
  – Я буду у вас в десять.
  
  Она говорила с энтузиазмом, а Ван-Ин, едва положив трубку, стал взвешивать, насколько рискованны их действия. Если Дегроф пронюхал об этом, он будет действовать также до конца года. То же самое было ясно для Ханнелоре. Конечно, если прокурор в курсе ее неповиновения, она может похоронить свою карьеру на шесть футов в песок. Настолько ли она наивна, чтобы поверить обещанию политика? Кто-то, должно быть, обещал ей что-то, и он полагал, что в противном случае она не станет вешаться ему на шею.
  
  И почему он погружался во все это? Он пытался произвести на нее впечатление или был сыт по горло беспределом? Видно, правы те, кто говорит, что мужики делают очень странные вещи, достигнув сорока лет. Он крутил все это в голове, когда закрыл за собой дверь и шагал по Ветте-Виспорт на Моэр-стрит. Он должен был подождать пару минут.
  
  – Вы не теряете времени, – сказала она, когда он сел в машину.
  
  – А вы не боитесь рисковать, – ответил он непринужденно.
  
  Ван-Ин рассмотрел ее одобрительным взором. Он никогда прежде не видел заместителей прокуроров в мини-юбках, это должно было бы сильно затягивать процессы в суде.
  
  Он хотел сделать ей комплимент, но в ту же секунду передумал. Они встретились пару дней назад, и одному богу известно, как дело будет развиваться.
  
  – В Лоппэм, комиссар? – улыбнулась она.
  
  – В Лоппэм, мэм.
  
  Атмосфера была превосходной с самого начала. Она вела «твинго», как капитан парома, спокойно, без рисовки и лихачества.
  
  – Так мы, значит, журналисты, – засмеялась она. – Я надеюсь, у вас есть камера. Вы знаете, что женщины это любят. – Она заметила, Ван-Ин посмотрел на нее с удивлением, и пожала плечами. – О’кей. Нет камеры. Вы будете говорить, а я делать заметки.
  
  Машина пронеслась, минуя несколько пробок, не теряя ни минуты. Они остановились у церкви в Лоппэме и уточнили направление у местного старика на деревенской площади. Это было недалеко. Мужчина покачал головой, сетуя на ее бестолковость. Двумя колесами «твинго» был уже в нужном месте. «Я никогда не пойму городских», – пробормотал старик себе под нос.
  
  Дом номер одиннадцать являл собой типичный образец представителя девятнадцатого века. Это была смесь сельских и городских стилей. Дом окружал густой и немного заброшенный сад.
  
  Ханнелоре припарковала свой автомобиль у въезда с ржавыми коваными воротами.
  
  – Великолепный дом, вам не кажется?
  
  – Неплохо, – признал Ван-Ин. – Но почему богачи так плохо заботятся о своем имуществе?
  
  Ворота заскрипели. Ван-Ину пришлось нажать плечом, чтобы открыть их. Они пошли по дорожке. Огромный загородный дом была окутан тишиной.
  
  – Никого вокруг.
  
  Она шла впереди, уверенная в том, что будет отвлекать внимание Питера Ван-Ина. Не было человека в целом мире, который смог бы проигнорировать ее ноги.
  
  – Судя по всему, – пробормотал Ван-Ин в смущении.
  
  Они подошли к входной двери. В окнах за кружевными занавесками были видны серые от пыли, с отслаивающейся краской жалюзи и подоконники. Ван-Ин дернул колокольчик, который звякнул, как консервная банка, полная гальки.
  
  – Вы уверены, что здесь кто-то все еще живет?
  
  Ханнелоре поправила юбку. Ван-Ин кивнул. Он был уверен. Он дернул еще раз позеленевший медный колокольчик с несколько преувеличенным энтузиазмом и почувствовал – что-то не так. Ужасный звон внезапно захлебнулся.
  
  – Умышленное повреждение частной собственности является уголовно наказуемым преступлением, – сказала она с шутливой суровостью, когда Ван-Ин уставился в недоумении на разбитый колокольчик.
  
  – Журналисты скрылись с места преступления, – пробормотал он.
  
  Ханнелоре прижалась носом к стеклу одного из окон.
  
  – Видите что-нибудь? – спросил Ван-Ин. Он стоял рядом с ней и пытался заглянуть под кружевные занавески. Там внутри было темно.
  
  – Выглядит довольно пусто, – заключила Ханнелоре со вздохом. – А то, что можно разглядеть через стекло, похоже, не трогали много лет.
  
  Ван-Ин попытался заглянуть еще в одно окно. Но кроме пары ветхих кресел и покосившейся витрины, ничего не увидел.
  
  – Давайте посмотрим за домом, – предложила Ханнелоре.
  
  За домом сад был настоящими джунглями, высокая трава до плеч, разросшиеся фруктовые деревья. Все окна были закрыты ставнями, покрытыми плесенью и проеденными короедом. Неудивительно, что так темно внутри, подумал он, озираясь, двор почти сплошь зарос сорняками.
  
  – Если одна из дочерей Дегрофа живет здесь, я попрошу прокурора жениться на мне в следующий раз, когда мы встретимся, – пошутила Ханнелоре.
  
  «А почему не меня?» – хотел сказать Ван-Ин.
  
  – Тайн и загадок в изобилии, – сказал он вместо этого. – Я предлагаю поспрашивать у соседей.
  
  – Как журналист или комиссар полиции? – спросила она?
  
  Ван-Ин колебался.
  
  – Сельский люд скорее поговорит с полицейским, чем с журналистом, – заключил он. – То, как все выглядит, заставляет нас больше рисковать. И если мы будем действовать в том же духе, либо Де-Ки, либо Дегроф услышат об этом.
  
  – Вы босс, Питер, – сказала она, притворяясь подчиненной.
  
  Каждый раз, когда она говорила «Питер», у него по спине бежали мурашки.
  
  – Вы так думаете? – спросил он сухо.
  
  – Конечно, – засмеялась она.
  * * *
  
  Местный торговец скобяными изделиями жил через пару домов, рядом со своей лавкой.
  
  Печи, садовые инструменты и коллекция абсурдных антикварных безделушек заполняли окно.
  
  Ван-Ин толкнул тяжелую дверь из кованого железа, и они вошли внутрь. Прошло минуты две, прежде чем за кассой появилась грузная женщина. Ханнелоре рассматривала маленькую фарфоровую фигурку пастушки, прислонившейся к стволу дерева.
  
  – День добрый, могу я помочь? – спросила женщина, широко улыбаясь.
  
  Ван-Ин показал ей свое удостоверение, сделав невинное выражение, он заметно нервничал.
  
  – Пару вопросов, – сказал Ван-Ин успокоительно.
  
  Ханнелоре взяла другую фигурку, на этот раз пастуха, игравшего на двух дудочках. Она притворилась, что разговор ее не интересует вообще.
  
  К счастью, Ван-Ин не обращал на нее внимания.
  
  – Это насчет одиннадцатого номера.
  
  – Наконец-то, – обрадовалась жена торговца. – Давно уже пора что-нибудь сделать с этим местом. Соседи начали жаловаться уже очень давно. Но мэр отказывается что-нибудь предпринять.
  
  Вы не поверите, что происходит там ночью, офицер, – выпалила она на одном дыхании, с некоторым облегчением, что этим местом заинтересовалась полиция. – Невозможно пройти там по выходным из-за байкеров, молодежь, знаете этих типов. Бог знает, какую они поднимают грязь, но пришло время положить этому конец.
  
  – Так там никто не живет? – произнесла вдруг Ханнелоре жестко, профессионально. Она поставила пастуха с дудочками на место. Это была Ханнелоре, которую он встретил в первый раз так недавно, в воскресенье.
  
  – О, – вскрикнула жена владельца скобяной лавки. – Мы живем здесь двадцать лет. Молодая леди, она приезжала время от времени вначале, но мы не видели ее последние десять лет.
  
  – Она была одна? – спросила Ханнелоре. Такой вопрос был не в ее стиле.
  
  – Иногда могли приехать дочь и ее муж, с… как же его имя… маленьким Бертраном. Господин Делайе много работал в саду. Если бы вы видели тогда эту молодую особу, прямо бриллиант.
  
  – Делайе? Не тот ли…
  
  – Господина Дегрофа зять, – нетерпеливо пояснила женщина Ханнелоре.
  
  – Госпожа Шарлотта хирург-офтальмолог. Она лечила моему отцу катаракту. Она очень хорошая – лучшая из них. Уж я-то знаю.
  
  – Так, кроме господина и госпожи Делайе, никто никогда не жил в этом доме? – прервала ее Ханнелоре.
  
  – Нет ничего такого, чего бы я не знала, – ответила женщина. – Если бы они были, мы были бы в курсе, не так ли? – подмигнула она.
  
  – Конечно, вы бы знали. – Ван-Ин кивнул. – Трудно в таком месте сохранить тайну.
  
  – Хотите, я позову мужа? – спросила женщина любезно. – Ему, правда, больше нечего добавить.
  
  – Спасибо, но нет необходимости. Вы помогли лучше всех. Есть с чем работать.
  
  – Я рада, хорошего дня, – отозвалась она приветливо.
  
  – Кстати, – сказал Ван-Ин, держась за ручку двери, – местный архив находится здесь, в Лоппэме, или мы должны ехать в Зедельгем?
  
  – К счастью, нет, это прямо за углом. Посетить ратушу всегда было легко и просто, но большинство служб находится в Зедельгеме.
  * * *
  
  С тех пор как администрация расположилась в Зедельгеме, только три человека все еще занимаются некоторыми делами в очаровательной ратуше Лоппэма.
  
  Молодой человек лет тридцати отвлекся от своей деятельности, когда вошли Ван-Ин и Ханнелоре. Он открыл ящик в металлическом столе и спрятал книгу кроссвордов.
  
  – Могу я помочь? – спросил он с искренней улыбкой. Пара веселых глаз сверкала сквозь кругленькие очки в черепаховой оправе.
  
  Ван-Ин представился, но, в отличие от жены владельца скобяной лавки, молодой клерк не дрогнул.
  
  – Дом Дегрофов, – протянул молодой человек, – что там, убийство?
  
  – Нет, ничего такого, – сказал Ван-Ин. – Могу ли я рассчитывать на ваше благоразумие?
  
  – Конечно, комиссар. – Молодой клерк навострил уши.
  
  – Некая Орели Дегроф недавно поселилась в центре Брюгге, и она оставила Риджсель, 11 как свой последний адрес. Оказывается, место пустовало в течение многих лет. Не могли бы вы помочь кое-что выяснить?
  
  Здоровый румянец на щеках молодого человека быстро исчез. Теперь он явно занервничал и с тревогой посмотрел по сторонам. Ханнелоре попробовала успокоить его улыбкой.
  
  – Вы ведь из полиции? – спросил он. – Из настоящей полиции?
  
  – У вас есть причина сомневаться? – спросила Ханнелоре со слащавым фламандским акцентом.
  
  Ван-Ин протянул удостоверение мертвенно-бледному клерку, казалось убедив его.
  
  – Мне кажется, вас кто-то ввел в заблуждение, – протянул он. – Орели Дегроф была помещена в психиатрическую клинику больше двадцати лет назад. В Сен-Мишель.
  
  – Вы уверены? – спросила Ханнелоре.
  
  – Если мы говорим о старшей дочери Людовика Дегрофа, тогда это так. Время от времени мне рассказывал о ней отец. Она приезжала раньше сюда летом. Мой отец в эти дни выполнял кое-какую работу по дому и в саду, а мать готовила, когда были гости.
  
  – Вы говорите, это произошло более двадцати лет назад.
  
  Молодой человек закусил губу. Было очевидно, что для него это тяжелая тема.
  
  – Они держали ее взаперти против воли, – неохотно признался он. – Отец говорит, что это было все сфальсифицировано. Он предупредил меня несколько раз, чтобы быть осторожным с Дегрофами. Могущественная семья. Дегроф-старший использует людей, ломает их и губит карьеру. По словам моего отца, он должен был забрать ребенка Орели, и она попыталась убить его, однако я не могу утверждать.
  
  Он, казалось, вдруг пошел на попятный.
  
  – Было очень много историй в те годы. Не могу сказать, кто знает больше.
  
  Ханнелоре поправила бретельку бюстгальтера. Это была музыка для ее ушей. Отец, который запер дочь в психиатрической больнице, а затем пытался сохранить все дело в тайне, именно такая информация нужна Ван-дер-Эйку. Это соответствовало его стратегии. Молча ликуя, Ван-Ин успокоил юношу, заверив, что информация будет рассматриваться в строжайшей конфиденциальности и он может спать спокойно.
  
  – Так что же вы думаете? – Ханнелоре сияла, когда села в машину.
  
  – Слухи, слухи, вот и все, – сказал Ван-Ин в нос. – И не забывайте, все это было так давно.
  
  Но он признавал, что трагедия, подобная этой, часто приводила к семейным распрям. Он видел золото Дегрофа в растворе кислоты – результат этой вражды.
  
  Абсурдность преступления шла рука об руку с причудливыми и нелогичными поступками людей, причина которых – месть.
  
  – Это Ван-дер-Эйк, не так ли? – спросил Ван-Ин.
  
  Она наморщила лоб, посмотрев на него в изумлении.
  
  – Он бы не оставил странное послание на латыни, – фыркнула она. – И не забывайте: сначала я рассказала ему о случае Дегрофа, и только тогда он подал идею. Не совпадает по срокам!
  
  – То, что вы сказали… Так вы сами подсунули эту идею.
  
  – Да, – отрезала она. – Я опиралась на заключение, что это месть. Тут логична месть.
  
  – Таким образом, вы сразу же предположили, что должен быть какой-то непростой секрет, что за Дегрофом что-то есть, вероятно, скандал, который ваш промоутер может использовать в своих целях.
  
  Ханнелоре не реагировала. Она продолжала хмуриться, глядя сквозь лобовое стекло. Ван-Ин забеспокоился, подумав, что зашел слишком далеко.
  
  – Но вы, вероятно, правы, – сказал он, сделав добродушное лицо. – Немного неправдоподобно, что Ван-дер-Эйк пошел на обман такого рода. Но вы должны понять… Я не могу оставить камня на камне. Так или иначе, все знают, что полицейские, ведя расследование, могут стать немного параноиками.
  
  Ханнелоре села за руль, спокойная, как манекен. Тишина действовала на нервы Ван-Ину.
  
  – Что ж, теперь, пожалуй, стоит навестить Орели Дегроф?
  
  Ван-Ин почувствовал себя беспомощным. Почему женщины всегда заставляют его нервничать? Может быть, она на самом деле очень уязвима и поэтому изображает этакую железную леди всякий раз?
  
  С Соней ему всегда требовалось много времени, чтобы сделать первый шаг после конфликта. А когда наступал момент для примирения, сказанные слова не всегда были правильно поняты.
  
  – Извините, – сказал он нерешительно. – В том, что я только что сказал об амбициях, не было ничего личного, Ханнелоре.
  
  Ван-Ин сделал открытие, что сказать «извините» невероятно сложно. Насколько он мог вспомнить, ему удалось это в первый раз.
  
  Она помогла ему, повернулась, и в левом уголке рта появилась легкая, едва заметная улыбка.
  
  – Ладно, ладно, – прервала она паузу. – Хорошо, проехали, – сказала она потеплевшим голосом. Кожа на ее скулах была словно полированная слоновая кость. – Но при условии, что в клинике вы лишь мой помощник.
  
  Ван-Ин с готовностью кивнул. Ему было все равно, кто возьмет инициативу.
  
  Потребовалось время, прежде чем кто-то подошел к двери психиатрической больницы в Сен-Мишель.
  
  Ханнелоре представилась медсестре в безупречно-белой униформе, словно из тридцатых годов: стройной, несгибаемой и как будто наивной.
  
  Люди, которые работают в психиатрических больницах, часто склонны оценивать психическое здоровье людей с первого взгляда. Им сложно этого не делать.
  
  Ханнелоре объяснила причину их визита. Сестра внимательно слушала, не отреагировав на имя Орели Дегроф.
  
  – Следуйте за мной, – бесстрастно произнесла она.
  
  Они покорно шли за ней, пока бесконечный ряд коридоров не привел их в небольшую комнату.
  
  – Я скоро вернусь, – сказала она, закрыв за собой дверь.
  
  Ван-Ин знал, что такое «скоро» в больнице – полчаса или больше. Он сел и порылся в куче смятых журналов в поисках чтива.
  
  Ханнелоре отказалась сидеть.
  
  – Что ее задерживает? – спросила она после десяти минут ожидания.
  
  – Представьте, что вы в суде, – усмехнулся он.
  
  Время от времени они слышали торопливые шаги в коридоре, но никто не остановился у их двери.
  
  – Я не могу представить себе пребывание здесь в течение суток, – вздохнула она. – Место лишь для того, чтобы свихнуться.
  
  – Ну, может быть, работнику магистрата было бы полезно в качестве стажера провести здесь пару недель. – Он ничего не мог сделать, это словно сорвалось с языка.
  
  – И в этом тоже нет ничего личного? – вспылила она.
  
  – Я бы себе не позволил, мэм.
  
  Их перебил высокого роста худой доктор, открывший дверь и внимательно посмотревший на них.
  
  – Кажется, вам у нас нравится? – спросил он, щелкнув языком.
  
  Ван-Ин оценил шутку. Он бы мог подумать то же самое, если бы нашел заместителя прокурора в своем кабинете в истерике, к счастью, Ханнелоре удалось взять себя в руки.
  
  – Ханнелоре Мартенс, доктор. Я здесь по поводу одного из ваших пациентов, – сказала она с мгновенной и образцовой серьезностью, как будто все было нормально.
  
  – Я доктор Де-Бёвер, главный психиатр. Могу ли я спросить, почему вы хотите говорить с миссис Дегроф?
  
  Медсестра, конечно, рассказала ему о причине визита. Ван-Ин думал – ему повезло, что он не будет давать объяснения. Он стал изучать стенды, которыми были оформлены стены.
  
  Ханнелоре ожидала такого вопроса. Она должна была подумать о хорошем предлоге для такого визита. Официально у нее не было никакой опоры.
  
  – Есть сомнения, что Орели Дегроф была помещена сюда без объективной причины, – выпалила она.
  
  Ван-Ин затаил дыхание. Она вышла на тонкий лед.
  
  – Мне поручено выяснить, имеются ли основания для пересмотра данного решения.
  
  Доктор Де-Бёвер почесал за ухом. «Если это его работа, – подумал Ван-Ин, – я покрашу свой дом в ярко-голубой цвет».
  
  Но Де-Бёвер, видно, был тертым калачом, он всякого наслушался на своем веку, бывало, говорили и правду.
  
  – Нет ли какой-либо официальной аргументации по такому делу? – заметил он.
  
  – Конечно, доктор. Однако, я полагаю, вы знаете семью Дегроф. И если я сообщу вам имя того, кто интересуется проверкой, вы, вероятно, поймете, почему я не хочу пока давать официального хода делу. Если заключение врача будет отрицательным, тогда я проинформирую заявителя, и дело будет прекращено, кроме того, он просить решить дело устно. – Все это время она ни разу не моргнула, сохраняя выдержку и поведение, каким она уже отличилась недавно в воскресенье.
  
  – Очень мудро, госпожа Мартенс, – одобрил Де-Бёвер.
  
  Ван-Ин закончил осмотр абстрактных акварелей и занял место рядом с Ханнелоре. Она сделала необходимую грязную работу со значительной, но необходимой хитростью.
  
  – Я думаю, что не смогу вам помочь, – сказал Де-Бёвер категорически. – Медицинская информация строго конфиденциальна. Я могу говорить только тогда, когда буду вызван как эксперт в суд.
  
  – Это совершенно справедливо, доктор, – согласилась Ханнелоре. – Но я не о медицине. Мы просто хотели поговорить с Орели, под присмотром, конечно.
  
  – Я думаю, что мне придется вас разочаровать. Орели Дегроф чрезвычайно слаба, и в ее положении эмоции опасны. Она провела здесь больше двадцати шести лет. Ложная надежда на то, что ее могут выписать, принесет ей бесконечное страдание. Я даже не уверен, что она поймет, что происходит.
  
  – Но возможно увидеть ее хотя бы на десять минут? – попросила она. – Нам будет достаточно просто посмотреть.
  
  Де-Бёвер знал, что так легко не сможет отделаться.
  
  – Если вы настаиваете, – сказал он явно недовольно. Он не мог знать, к чему это. Но если позволить им, может, тогда они оставят его в покое. – Орели в комнате отдыха в настоящий момент. Если вы обещаете не контактировать с ней, я могу позволить вам видеть ее, но только недолго.
  
  Они следовали за Де-Бёвер через другие корпуса с крытыми черепицей черно-белыми коридорами. Мимо прошел случайный пациент с унылым и пустым взглядом. На лестничном пролете Ханнелоре ткнула Ван-Ина в ребра. Он немного отстал, по выражению ее лица она как будто требовала, чтобы он понял ее. Он провел пальцем по горлу, а она усмехнулась и высунула язык в сторону Де-Бёвер.
  
  На первом этаже, в просторной комнате на мягких креслах, расположилось общество пожилых больных женщин. По большей части они смотрели в пространство, другие занимались различной бесполезной трудотерапией. Высокая белокурая женщина лет сорока собирала башню из деревянных блоков до тех пор, пока та не разваливалась с ужасным шумом. Тогда она начинала сооружать ее снова. Другая мокрой губкой вытирала листья на подвешенных у двери цветах.
  
  Де-Бёвер кивнул в сторону окна, где спокойно сидела и вязала женщина. Солнце накрыло ее желтоватой фатой. Сухой звон вязальных спиц, казалось, пожирал время, как часы. Она мельком взглянула на новичков и улыбнулась.
  
  Орели была единственным пациентом, заметившим их присутствие. Ей было почти пятьдесят один год, но ее кожа была гладкой, как шелк. Модная прическа, и, в отличие от остальных пациентов, она не носила ночную рубашку или халат.
  
  Она была элегантно одета и держалась с достоинством. Черты ее лица говорили об интеллекте, в глазах Ханнелоре увидела глубокую печаль. Через пару минут Де-Бёвер дал им понять, что их время закончилось, а пять минут спустя они уже стояли на улице.
  
  – Я не удивлюсь, если наш юный друг в ратуше был прав, – сказала Ханнелоре тревожно. – Вы видели, что она вязала?
  
  Ван-Ин не обращал внимания. Мужчины никогда не обращают на такие мелочи внимания.
  
  – Детская одежда, – сказала она.
  
  – Неужели, – усмехнулся Ван-Ин. – Раньше такое было достаточно распространено в высоких кругах. Проблемные дети сдавались в специальные учреждения без лишней суеты. Ради безопасности и покоя респектабельной фамилии.
  
  – Таким образом, вы разделяете мое мнение? – риторически спросила она.
  
  – Думаю, да.
  
  В каждой респектабельной семье частенько прячется огромная куча грязного белья.
  
  – Вас подвезти до дома? – спросила Ханнелоре, когда они въехали под виадук на окраине Брюгге.
  
  Он кивнул, и она остановилась у церкви Сен-Джеймс, недалеко от Ветте-Виспорта.
  
  – Зайдете? – спросил Ван-Ин, надеясь, что она скажет «да».
  
  – Сожалею, Питер, но у меня назначена встреча в здании суда в 17.30.
  
  – Стало быть, вы опаздываете, – заметил он. – Пять минут шестого.
  
  – Знаю, знаю. Но заместителям прокурора разрешается опаздывать, – улыбнулась она.
  
  – Я позвоню, если будут новости.
  
  – Сделайте одолжение, – бросила она в открытое окно. – Ну, теперь я уже точно должна лететь.
  
  В задумчивости он побрел через Ветте-Виспорт. После долгих лет послушания нарушение правил приятно освежило. Ему вдруг захотелось свистнуть, и он бы свистнул, если бы умел.
  Глава 11
  
  Ван-Ин подскочил, когда Ханнелоре позвонила в пятницу утром в 7.45. Однако он рано встал.
  
  – Привет, Питер. Это я. Надеюсь, что я вас не разбудила. – Ее голос звучал взволнованно. – Я не могу сказать много по телефону. Кто-то передал мне кое-что важное вчера. Я займусь этим, и мы поговорим. Увидимся сегодня вечером.
  
  – Что вы имеете в виду? – спросил Ван-Ин с тревогой.
  
  – К сожалению, Питер, это я должна сделать самостоятельно. Поверьте мне. Пока!
  
  – Прекрасно, – буркнул он и повесил трубку. – Я должен был это предвидеть. – Он застонал. Это было не первый раз, когда его так кинули.
  
  Он достал «Дювель» из холодильника и устроился в своем саду на стуле.
  
  Трава была мокрой и холодной, но он отказался от тапочек, голова пухла от мыслей. Были ли заговоры реальные или воображаемые? И если это было реально, не слишком ли все надуманно? Почему Дегроф-старший так боится расследования? Что пытается скрыть? Если бы расследование пошло своим путем, никто бы не обратил внимания на то, что произошло с его сыном. Не сделал ли что-то очень плохое один другому? Ожидает ли Дегроф дальнейших действий?
  
  Три «Дювеля» и сотни вопросов утомили Ван-Ина, и он задремал на своем садовом стуле. Солнце ласкало его, как довольного ребенка. Ему приснился сон про Робин Гуда. Он был монахом Туком и ожидал на берегу быстрой реки своих братьев, в компании с бочкой прохладного рейнского вина.
  
  Ханнелоре потягивала кампари с содовой. Напротив сидела молодая женщина и механически помешивала в чашке кофе. У нее были классические удлиненные черты лица и загорелая кожа, покрашенные хной волосы она уложила в пучок. Одета она была в короткое пляжное платье без бюстгальтера. Она не отличалась особенной привлекательностью, но на ней было так мало надето, что большинство проходящих мужчин не могли удержаться от того, чтобы не бросить на нее хотя бы мимолетный взгляд.
  
  – Никто не уживается с моим отцом, – сказала она глухо. – Он всех давит. Вот почему я убежала. У моей матери нет жизни. Я ненавижу своего отца. – Она положила ложку на салфетку и сделала несколько поспешных глотков кофе.
  
  Ханнелоре улыбнулась, но не прерывала ее.
  
  – Неудивительно, что моя сестра ушла в монастырь. Она не вынесла. Шарлотта… она была счастливой. Она хорошо училась, тогда моя мать отправила ее в школу-интернат. Когда она училась в Левёне, приезжала домой три-четыре раза в год, не чаще. В противном случае он, вероятно, взялся бы и за нее.
  
  – Вы хотите сказать, что ваш отец плохо обращался с Бенедиктой?
  
  Натали подняла голову, и искры ненависти мелькнули в ее глазах.
  
  – Он пытался ее изнасиловать, – всхлипнула она.
  
  – И ему удалось? – спросила Ханнелоре.
  
  – Она утверждает, что он этого не сделал. Орели защищала ее.
  
  – Он спал с Орели?
  
  Натали подняла чашку, но сразу же поставила ее на блюдце. Ее рука дрожала, как будто она только что работала с отбойным молотком.
  
  – Он приходил три раза в неделю. Это была цена, она должна была платить за Шарлотту.
  
  – Она забеременела?
  
  – Боже, нет. Он был слишком умен для этого. И есть много способов, чтобы избежать беременности…
  
  Ханнелоре пожалела молодую женщину, сидящую перед ней. Она взяла ее за руку.
  
  – Моя золовка была следующей в очереди, – всхлипнула она. – Но, по крайней мере, она заставила его платить.
  
  – Вы имеете в виду Анну-Мари? – удивленно спросила Ханнелоре.
  
  Натали кивнула:
  
  – Он спал со всеми. И если было недостаточно жертв, он нанимал шлюх.
  
  – Разве не ваш отец организовал брак между Гислаем и Анной-Мари?
  
  – О чем вы? – фыркнула Натали. – Гислай гей. Мой отец никогда не примирится с этим. – Она говорила быстро, словно желая сбросить все это со своих плеч на одном дыхании. – Но он не получил меня, – сказала она с внезапной серьезностью. – Я вовремя ушла. Мужчины хотят только одного, я знаю это уже очень давно. Я ненавижу мужчин. Разве вы не видели, как они пялятся? – сказала она, указывая на улицу. – Да уж, невинные семьянины. Я ношу вызывающую одежду. По крайней мере, я знаю, что заставляет их чувствовать себя неловко рядом со своими женушками, когда те ловят взгляд своих муженьков, направленный на мои сиськи.
  
  Ханнелоре подумала о Ван-Ине. Горькое свидетельство Натали ее немного смутило. У нее не было большого опыта в отношениях с мужчинами.
  
  Она закурила сигарету и предложила Натали.
  
  – Нет, спасибо, – сказала она. – Я не курю табак.
  
  – Вы все еще контактируете с матерью?
  
  – Она посылала мне деньги тогда и сейчас посылает.
  
  – Много денег?
  
  Натали не ответила. Ханнелоре подумала, что, возможно, она некорректна.
  
  – Тысячу франков, десять тысяч франков?
  
  Информация, которую она получила от Ван-дер-Эйка, была верной до настоящего времени. Вот почему она должна была продолжать настаивать на вопросе о деньгах.
  
  – Моя мать меня понимает, – прохрипела Натали.
  
  – Сколько граммов героина вам нужно теперь?
  
  Натали покачала головой и схватила сумку.
  
  – Если вы уйдете сейчас, вы можете забыть о двадцати тысячах, которые лежат в моем кармане для вас. Ваша мать перестала посылать вам деньги?
  
  Глаза Натали наполнились ненавистью. Ханнелоре поняла, что риск, на который она пошла, оправдал себя. Натали положила сумку.
  
  – Вы планировали шантажировать семью, потому что ваша мать присылала вам недостаточно денег?
  
  Пара прохожих странно посмотрели в их сторону, когда Натали взорвалась истерическим смехом.
  
  – Я? Шантажировать мою семью? Мой отец не станет платить ни сантима. Кто бы поверил наркоманке? Вы поверили бы?
  
  – Даже если бы вы угрожали обратиться к прессе? – прошептала Ханнелоре. – Ваш отец один из уважаемых рыцарей Мальтийского ордена, известный благотворитель. От его репутации ничего бы не осталось, если бы общественности стало известно, что он спал с одной из своих дочерей.
  
  – Вы думаете, я не размышляла над этим? – спросила Натали мрачно. – И кстати, думаете, я не знаю, что вы работаете в прокуратуре?
  
  Ханнелоре опешила.
  
  – В следующий раз, если будете представляться журналисткой, по крайней мере, придумайте себе другое имя. В телефонной книге только одна Ханнелоре Мартенс, заместитель прокурора. Ваше имя напечатано жирным шрифтом.
  
  – Хорошо, – вздохнула Ханнелоре. – Я заместитель прокурора. Я просто хотела помочь вам.
  
  – Есть только один способ мне помочь, – отрезала Натали. – Дайте мне денег, которые обещали, и оставьте меня в покое.
  
  Ханнелоре кивнула:
  
  – Обещание есть обещание. Но скажите еще одну вещь. Как Орели в конечном счете вернулась домой после своей свадьбы и почему ваш отец запер ее в больнице?
  
  – Вы должны спросить моих сестер. Мне было семь, когда это случилось.
  
  – Они когда-нибудь об этом говорили?
  
  Натали покачала головой:
  
  – Нет, ни слова.
  
  У Ханнелоре сложилось впечатление, что мисс Дегроф говорит правду. Было достаточно ясно, что она не имела ничего общего со странным инцидентом в магазине своего брата, но это уже не важно. Ее откровения о ее отце были гораздо более важными, именно то, чего ожидал Ван-дер-Эйк.
  
  – Я ни одной минуты не думаю, что когда-нибудь повторю все это в суде, – заявила Натали, резко прервав ход мыслей Ханнелоре. – Моя мать не переживет суда. Во всяком случае, все это бесполезно. Нет ни одного судьи в стране, кто бы мог даже подумать об осуждении моего отца, и сомневаюсь, что сестры будут давать показания против него.
  
  Ханнелоре еще не выжила из ума, чтобы объяснять несчастной женщине, что грамотное распространение слухов может навредить ее отцу больше, чем судебное разбирательство.
  
  Натали вызывающе скрестила ноги.
  
  – Если у вас нет больше вопросов, заместитель прокурора Мартенс, то заплатите мне за мои услуги, и я пойду отсюда.
  
  – Могу ли я связаться с вами снова, если у меня появится новая информация? – спросила Ханнелоре.
  
  – Если есть деньги, вы можете связываться со мной так часто, как вам захочется, – фыркнула Натали.
  
  Ханнелоре достала конверт из сумочки и протянула его через стол. Натали Дегроф резко схватила конверт, не посчитав содержимого, вскочила как ошпаренная и быстро удалилась.
  
  Ханнелоре позвала официанта и заказала еще кампари с содовой. Она наслаждалась теплом солнечных лучей, согревающих ее тело, и решила продлить пребывание на побережье еще на некоторое время. Ван-Ин не ожидал ее до вечера.
  * * *
  
  Лео Ванмаэль пришел в 13.30 и вывел Ван-Ина из дремоты. Было тяжело добраться до телефона. Он, шатаясь, прошел из внутреннего дворика в гостиную, проклиная все на свете. Во рту было сухо, как в пустыне, в голове царил туман.
  
  – Питер, это Лео. У меня есть кое-что по Дегрофу. У него была дочь, запертая в больнице в 1968 году. Ничего незаконного, конечно, но это может быть интересным.
  
  – Лео, мой друг, любезно с твоей стороны думать обо мне. Но я узнал об этом вчера, по случаю, – сказал Ван-Ин утомленным голосом, давясь зевком.
  
  – Снова смотришь в горлышко? – ухмыльнулся Ванмаэль. – Мы были заняты ночью, доставая информацию. Мог бы сказать.
  
  – Жаль, Лео. Но с этим все.
  
  – Что?!
  
  – Не доверяю ей больше. Она слишком много о себе воображает, – бормотал Ван-Ин.
  
  – Бла-бла-бла.
  
  – Де-Ки прав. В понедельник я буду искать путевку. Я уже на Тенерифе. Тенерифе у меня в саду.
  
  Лео и Ван-Ин были друзьями более двадцати лет. Лео нередко заставал друга в такой непрошибаемой хандре, но он обычно быстро из нее выбирался. Он был неуязвим в этом отношении и после каждой короткой депрессии восставал из пепла, как феникс.
  
  – Могу я зайти позже?
  
  – Сделай милость, – ответил Ван-Ин без особого энтузиазма.
  
  В самом начале шестого Ханнелоре села в свой «твинго» и возвратилась в Брюгге, избегая автострады.
  
  Ее план состоял в том, чтобы сначала сообщить все, что она узнала, Ван-дер-Эйку, а затем быстро ввести в курс Ван-Ина. Ему, конечно, покажется странным то, что она опрашивала Натали в одиночку, но Натали настаивала, она не соглашалась на присутствие еще кого-то. Ван-Ин должен понять, что это была необходимость.
  
  Лео поспешил на Ветте-Виспорт после работы. Он был холостяком, и ему ни перед кем не приходилось отчитываться о своих приездах и отъездах.
  
  Начиная с раскола между Соней и Питером эти два человека, Ван-Ин и Лео, были неразлейвода.
  
  Он припарковал своего желтого монстра на Моэр-стрит, близко к дому приходского священника, и уехал пять минут спустя вместе с Ван-Ином.
  
  Селина, владелица кафе «Влиссинх», приветствовала их по именам – Ван-Ин и Ванмаэль. Поскольку оба дружно двинулись к столику в тихом углу, она взяла с полки над баром пару бокалов и стала поглядывать в их сторону.
  
  – Голос был очень нерадостным в полдень, – усмехнулся Лео. – Неужто любовь?
  
  Ван-Ин поморщился:
  
  – Кто сказал? Хватит уже. Ван-Ин не осел, – сказал он, пытаясь выглядеть грубым.
  
  – Так что тогда?
  
  Селина вальсировала с бокалами, напевая какой-то мотивчик. Она купила новый автомобиль, и это радовало ее вот уже целую неделю.
  
  – Добавьте несколько бутербродов с сыром, Селина, – сказал Лео. – Я не ел с утра.
  
  – И мне, – откликнулся Ван-Ин.
  
  – Так я услышу, что стряслось, или просидим тут, жадно поглощая «Дювель» всю ночь, как пара маргиналов? – продолжал Лео, когда Селина ушла.
  
  – Ладно, ладно, – прорычал Ван-Ин. – Если ты перестанешь приставать.
  
  Он рассказал Лео о том, что они спланировали некую оппозиционную операцию с Ханнелоре.
  
  – А Таллула[21] звонит этим утром и говорит, что у нее есть сообщить нечто важное, но она проверит это самостоятельно.
  
  – И ты не веришь ей?
  
  – Ты бы поверил?
  
  Лео облизывал края своего стакана.
  
  – Таллула, как ты ее называешь, имеет какое-то отношение к Ван-дер-Эйку? – спросил он и заметил, как друг побледнел. – Вы на скользкой тропинке, приятель, – поддразнил Ванмаэль.
  
  – Боже. Оставь это.
  
  Лео кивнул:
  
  – Я только пытался поднять тебе настроение. Так что прими это как шутку, – усмехнулся он.
  
  – Ах, вот и наша замечательная Селина с подкреплением. Давай, друг, поедим сначала. Еда всех делает счастливыми.
  
  Селина приложила все усилия. Она принесла полбуханки хлеба с маслом и фунт сыра, нарезанного толстыми ломтями.
  
  – Ты выиграла в лотерею? – Лео сиял, глядя на щедрые порции голодными глазами.
  
  Селина наклонилась.
  
  – Вчера купила новую машину, – прошептала она.
  
  – Новая машина! – воскликнул Лео.
  
  – Новый автомобиль, – согласилась она с жаром.
  
  – О-ля-ля, ты слышал это, Питер? Наша Селина наконец купила Espace. И мы заплатили, по крайней мере, за половину «ублюдка». Правда, Селина, а?
  
  – Почему вы думаете, что я смотрю на своих лучших клиентов как на бутерброды с сыром? – спросила она с улыбкой.
  
  В то время как они говорили, вошла молодая пара, и Селина поспешила к бару, чтобы обслужить их. И весь вечер напевала.
  
  Лео занимался бутербродами, в то время как Ван-Ин отдавался «Дювелю».
  
  – Ты уже тогда предположил, что Ханнелоре могла иметь некоторое отношение к Ван-дер-Эйку, – сказал Ван-Ин хмуро.
  
  Лео приготовил второй бутерброд с порядочной порцией сыра и собирался положить его в рот.
  
  – Ну, это была шутка! Хотя все возможно, – усмехнулся он. – Мартенс сказала тебе, что она была честолюбива. Веришь ли ты в целостность судебной власти и политику чистых рук?
  
  Ван-Ин закурил и минут десять возился с сигаретой.
  
  – Конечно нет, – сказал он угрюмо. – Но есть несколько вещей, которые я не могу понять.
  
  – С этого момента поподробнее, – попросил Лео напористо.
  
  – Ну, в воскресенье я говорил, что дело с золотом Гислая могло быть частью ряда действий, направленных против старшего Дегрофа. Я упоминал то же самое в моем отчете.
  
  Лео внимательно слушал, поедая второй бутерброд.
  
  – Неопытный заместитель прокурора передает мое интуитивное заключение политическому деятелю, который, вероятно, предлагает ей защиту и поощрение. Два дня спустя тайная встреча организована, во время которой расстановка политических сил изменена, очевидно, на основе тривиального инцидента и нескольких пустых предположений. Слишком много для меня, чтобы проглотить все это, – сказал Ван-Ин решительно. – Если ты меня спросишь, Ван-дер-Эйк знает больше о деле, чем делает вид, и уверен, что против Дегрофа будут совершены еще какие-то действия. Это обычно стоящее вложение в капитал в таких ситуациях. Как раз перед выборами, искупайте конкурентов в грязи, и вы заработаете очки.
  
  Лео замер со своим третьим двойным бутербродом в руке.
  
  – Ты имеешь в виду, что это…
  
  – Я предполагаю, что один из преступников уже обрисовал Ван-дер-Эйку картину перед событием, так как у них была общая цель: устранить Дегрофа, организовав охоту на ведьм в прессе. Не забывай, что Дегроф отреагировал только после того, как я организовал радиоэфир.
  
  – Не проще было передать файл прессе или одному из его политических противников? Почему такая сложная операция, ради бога? Привлечь внимание? Ты должен признать, это уж слишком окольный путь к цели, – возразил Лео.
  
  – И я так думал сначала, – не отступал Ван-Ин. – Но если компромат на Дегрофа такой уж взрывной, что никакая газета не была бы готова выложить его без серьезных доказательств, тогда сложный вариант имеет свои преимущества. И даже если пресса согласилась бы опубликовать такой материал, у Дегрофа всегда есть все шансы заткнуть ей рот. Они говорят, что он может обратиться в местную прессу. Не надо забывать, что широкая публика не глупа. Если скандал вокруг высокопоставленных персон разразится перед выборами, их подозрения в том, что это ложь, возрастут вдвое. Не впервые избиратель встанет на сторону оскорбленного. Вспомним Клинтона. Публичные признания его домохозяйки незадолго до выборов не помешали ему стать президентом. Но если вы сделаете так, что информация пойдет не на прямую, а окольными путями, шансы на то, что вы добьетесь желаемого результата, намного возрастают.
  
  – Но тогда ее надо держать в новостях, – сказал Лео.
  
  Он начал понимать ход рассуждений Ван-Ина.
  
  – Точно, – подмигнул Ван-Ин. – Вам придется наращивать напряженность, довести ее до самой высокой точки, вы должны убедиться, что материала для диверсии в печати более чем достаточно, чтобы привлечь национальное и даже международное сообщество. А если еще что-то просочится между строк, эффект будет необратимым.
  
  – Но если это так, а это можно утверждать, то Дегроф знает, кто загнал его в угол, – заметил Лео. – Возможно, тут есть что-то от квадрата тамплиеров, и он – единственный, кто понял это. Возможно, преступники приперли его к стенке, и он отчаянно пытается сорвать расследование и не допустить общественного резонанса.
  
  – Возможно, – сказал Ван-Ин. – С другой стороны, возможно, мы оба рискуем стать параноиками.
  
  – Ты думаешь, что Мартенс знает больше, чем мы?
  
  Ван-Ин пожал плечами:
  
  – Может быть, я поторопился с выводами, осуждая ее сегодня утром, ведь она просила меня доверять ей.
  
  – Не можешь думать о ней плохо, не так ли? – поддразнил Лео.
  
  – Избавь меня от своих домыслов, – отрезал Ван-Ин, – и съешь еще один бутерброд. А то у тебя от голода галлюцинации начнутся.
  
  Лео дружески похлопал его по плечу и вернулся к еде. О его аппетите ходили легенды.
  
  – Ты всегда можешь потребовать объяснений, – сказал он, поедая бутерброд.
  
  Ван-Ин поерзал, потягивая пиво и глядя по сторонам, ему показалось, что сидящие за соседним столиком посетители напряженно прислушиваются к их разговору. Пока они разговаривали, кафе наполнилось людьми.
  
  – Я думаю, что надо быть осторожными, – тихо произнес комиссар.
  
  – Одно могу сказать точно: дадим себе отдых сегодня и пошлем к черту дело Дегрофа до завтра.
  
  – Секунду назад ты вообще хотел прекратить расследование, – ухмыльнулся Лео.
  
  – Я разве так сказал?
  
  Лео удивился, подняв бровь.
  
  – Я имел в виду паузу на сегодня, – сказал Ван-Ин.
  
  – Рад слышать, – пробормотал Лео.
  
  Еще одна депрессия была подавлена. Он поднял руку.
  
  – Селина, милая, еще «Дювелей», и добавь бутеров для Ван-Ина. Он подыхает от голода!
  Глава 12
  
  «O Fortuna, velut luna, statu variabilis»[22]. Кармен Карла Орффа Бурана сотрясала старый дом до основания. Усилитель «Сансуй» гремел. Ван-Ин, растянувшись на кушетке, отдавался любимой музыке.
  
  Он считал, что музыка Орффы должна звучать только на полную громкость, чтобы проявиться во всей красе. Его глаза были закрыты, голова содрогалась под необычный ритм. Он купался в небесной теплоте музыки, покалывало в груди, плечах. Поэтому он не сразу услышал стук в дверь, который заглушали удары музыкальные. Он скорчил мину и поднялся с кушетки, недовольно повернул ручку громкости и энергично постучал в свою дверь в ответ дверному злоумышленнику.
  
  – Что за черт? Боже… где горит? – взревел он, и стук прекратился.
  
  – Питер! Питер!
  
  Это был задыхающийся голос Ханнелоре.
  
  – Вы забыли свои сигареты? – съязвил он, когда открыл дверь.
  
  Даже в простых джинсах и белой блузке она была способна заставить мисс Бельгия чувствовать себя огородным чучелом.
  
  – Они похитили внука Дегрофа, – пыталась она перекричать музыку. Громкость была убрана лишь наполовину. – Ваша гипотеза была правильной, Питер. Вы были правы.
  
  – Неужели? – язвительно спросил он, чуя неладное.
  
  – И у Дегрофа есть грязная история, как вы и подозревали. Но вы не были дома вчера. Я ждала больше часа. – Она задыхалась. – Я обещала дать вам отчет?
  
  – Дурные вести для Дегрофа, – усмехнулся Ван-Ин безразлично. Он не испытывал никого энтузиазма. – Действительно, сожалею, но я в отпуске. Приезжайте как-нибудь, угощу кофе, и вы узнаете, для чего нужна чашка.
  
  – Ваш отпуск отменен, – парировала она воинственно. – Де-Ки назначен прокурором. Он хочет, чтобы вы приняли дело о похищении от Делё.
  
  Ван-Ину нелегко было держать себя в руках.
  
  – Делё, гм. Это любопытно. Де-Ки волнуется, что его зять сядет с этим в лужу, или он ищет козла отпущения, если дело пойдет не так?
  
  – Ради всего святого, мужчина, возьмите себя в руки. Я расскажу вам остальное в машине.
  
  Ван-Ин продолжал изображать полное равнодушие, но сердце его бешено колотилось, он ликовал. Он оказался прав, и в нем нуждаются. К черту сомнения и глупые мысли. На этот раз он дойдет до победного конца.
  
  – Так Ван-дер-Эйк получил что хотел, в конце концов. – Он усмехнулся, усаживаясь в «твинго».
  
  – У вас есть еще два предположения, – отрезала она.
  
  – Тогда министр внутренних дел.
  
  Он завозился и не сразу закрепил ремень безопасности, случайно коснувшись ее бедра. Ощущение было очень приятным.
  
  – Нет, не министр внутренних дел.
  
  Она пронеслась через жилую часть Моэр-стрит на скорости пятьдесят миль в час.
  
  – Скажите мне.
  
  – У вас есть еще две попытки, Питер.
  
  На углу Вулфаге-стрит и Ноордзанд-стрит она заставила притормозить отъезжающий автобус. Водитель был в ярости, подростки, не отлипавшие друг от друга на заднем сиденье, поцеловались до крови.
  
  – Не король, конечно, – сказал Ван-Ин, изображая негодование.
  
  Ханнелоре было не до смеха. Она не понимала, почему он так инфантилен.
  
  – Дегроф-старший настаивает, чтобы вы взялись за это дело, – сказала она.
  
  – Нет, министр внутренних дел.
  
  – Дегроф хочет, чтобы вы занимались этим, – повторила она.
  
  – Черт бы меня побрал.
  
  – Что же случилось? – Она резко повернулась к нему, широко улыбаясь.
  
  – Осторожно, – вскричал Ван-Ин, когда она едва не протаранила какой-то фургон.
  
  Филип Де-Лю только въехал в туннель под Занд-сквер на своем мотоцикле, когда увидел, как «твинго» подрезал грузовой фургон. Шофер в ярости погрозил кулаком. Легким движением запястья Де-Лю спокойно увеличил скорость с пятидесяти до семидесяти миль. Расстояние между «твинго» и его мотоциклом снижалось. Затем он включил синий маячок и сирену. Ему удалось остановить нарушителя неподалеку от Эзельпорта.
  
  «Твинго» застрял перед светофором, дрожа то ли от обиды, то ли от нетерпения. Де-Лю ударил в ветровое стекло кулаком в полицейской перчатке.
  
  – Расхлебывайте, – улыбнулся Ван-Ин, когда увидел багровое лицо Де-Лю.
  
  Ханнелоре недоверчиво смотрела на офицера полиции.
  
  – Ну, сделайте же что-нибудь, – крикнула она.
  
  Ван-Ин со вздохом наклонился вперед, чтобы Де-Лю узнал его.
  
  Ханнелоре услужливо опустила стекло.
  
  – Отличная погоня, Филип, – приветливо сказал он Де-Лю, – но заместитель прокурора очень спешит по делу о похищении.
  
  Де-Лю, тяжело дыша, проглотил эти слова под хор сигналов, раздававшихся за ними. Зажегся зеленый свет.
  
  – Далеко? – спросил он.
  
  – Бишоп-авеню, – ответил Ван-Ин.
  
  Де-Лю повернулся и властным жестом прокричал:
  
  – Следуйте за мной!
  
  Ханнелоре потерла руки и вдавила педаль газа в пол.
  
  – У вас талант, – сказал Ван-Ин в изумлении. – Я не знал, что вы способны идти в ногу с Де-Лю.
  
  Белое бунгало господина и госпожи Делайе-Дегроф располагалось в середине Бишоп-авеню.
  
  – Когда они обнаружили похищение? – спросил Ван-Ин в тот момент, когда они следовали по широкой аллее вдоль улицы.
  
  Ханнелоре была рада – он наконец пришел в норму и перестал играть на ее нервах.
  
  – Пару часов назад. Мальчик катался на роликовых коньках каждые четверг и субботу в Будевейн-парк.
  
  – Наверно, его там и схватили?
  
  – Возможно. У нас еще нет деталей.
  
  Она припарковала «твинго» в шестидесяти ярдах от бунгало. Десятки разных машин стояли у дома, в том числе полицейских, а белый грузовик со спутниковой антенной возвышался над всеми.
  
  – Не тратят времени даром, – сказала Ханнелоре, увидев тарелку антенны коммерческого телевидения.
  
  – А чего вы хотите? Фландрия размером с покрывало. Они используют местных корреспондентов, чтобы слушать полицейскую частоту.
  
  У зятя Де-Ки был оливковый «сааб-турбо». Ван-Ин нахмурился, когда увидел его припаркованным рядом с домом сразу за «Мерседесом-500 SEL», величественным стариканом с матовым кузовом. Молодой человек в шоферской фуражке украдкой курил сигарету. Замечательная сцена! Когда они подошли ближе, увидели группу полицейских, человек шесть, пытающихся держать растущую толпу любопытных на расстоянии. Похоже, половина населения слушала частоты полиции, а туристы вообще часто прибывают на место происшествия раньше аварийных служб.
  
  Двое местных полицейских стояли у двери. Они узнали Ван-Ина, но все же настаивали на предъявлении удостоверения.
  
  Парадная дверь бунгало была открыта. Когда Ван-Ин пересек порог, он почувствовал неприятный холодок на плечах, как будто сама атмосфера дома говорила входящему, что у обитателей случилась беда.
  
  Бунгало было светлым и просторным, но атмосфера была гнетущей.
  
  Дом, построенный в виде буквы U, окружал сад в японском стиле. В нижней части дома располагались столовая, гостиная и кухня. Несущие стены были прозрачны и открывали вид на сад.
  
  Внимание Ханнелоре привлекли великолепные картины, развешанные на стенах. Она узнала Магритта и Пермеке, хотя она всегда думала, что работы этих художников можно увидеть только в музеях.
  
  Ван-Ин сконцентрировался на людях. Он насчитал десять человек. Версавел стоял рядом с Делё перед огромной стеклянной стеной, которая тянулась по всей длине дома и незаметно отделяла внутреннюю часть от сада.
  
  Заметив Ван-Ина и Ханнелоре, Версавел оставил Делё и присоединился к ним. Ван-Ин пожал его мощную кисть. Делё поглядывал в их сторону, но не подошел. Чтобы произвести впечатление, он пристал к молодому полицейскому капитану, занятому наладкой радиосвязи.
  
  Версавел был облачен в униформу и источал аромат мыла «Солнечный свет».
  
  – Рад встретить вас снова, – сказал он Ханнелоре, когда она протянула ему руку.
  
  – Мое почтение, сержант Ватсон.
  
  Версавел принял комплимент с мужественной усмешкой.
  
  – Я думал, что вы были в отпуске, – сказал он, повернувшись к Ван-Ину.
  
  – Был, – согласился Ван-Ин.
  
  – В отпуске или нет, но я рад вас здесь видеть. Делё обречен. Если я не ошибаюсь, Дегроф сделал ему выговор.
  
  – Старший?
  
  – Ага, – вздохнул Версавел. – Он прибыл полчаса назад с шофером и, кажется, собирается принять на себя командование.
  
  – Кто-то должен будет заставить его думать иначе, да, Питер? – пошутила Ханнелоре.
  
  – Вы говорите это мне? – сказал Ван-Ин, отходя от него. – Ну, сначала нам надо поговорить с самим господином Дегрофом.
  * * *
  
  Людовик Дегроф был в саду у дверей внутреннего дворика.
  
  На расстоянии он казался выразительной бронзовой статуей. Он был по крайней мере шести футов ростом и разговаривал, используя широкие жесты.
  
  Патрик Делайе был невысоким нервным человеком, он слушал своего тестя, как будто не понимая. Дегроф говорил по-французски, но вдруг легко перешел на своего рода цивилизованный западно-фламандский, когда Ван-Ин и Ханнелоре представились.
  
  – Так-так. Вы, значит, комиссар Ван-Ин, – сказал он весело. – Я много слышал о вас.
  
  Ван-Ин оценил этот жесткий взгляд и властный голос человека, которому всегда беспрекословно подчинялись. «И я слышал много о вас также», – хотел сказать он в ответ, но в сложившейся ситуации это было бы странно.
  
  Делайе оставался на заднем плане. Его глаза были пусты, на лице витало подобие улыбки, печальной улыбки. Ван-Ин заметил вспышку в глазах старшего Дегрофа, когда он пожал руку Ханнелоре.
  
  – Похитители связывались с вами, не откладывая дело в долгий ящик, – спросил Ван-Ин, обращаясь к Делайе, но Дегроф вмешался:
  
  – Мой зять получил этот факс в 16.10. – Он повозился в своем внутреннем кармане и вручил копию Ван-Ину. – Мне скопировали это в автомобиле, – добавил он, когда увидел удивление в глазах Ван-Ина. – Патрик подумал, что это просто неуместная шутка. Но к счастью, мне удалось его переубедить. К похищению всегда необходимо относиться серьезно. Не так ли, комиссар?
  
  Ван-Ин рассеянно кивнул. Он прочитал факс вместе с Ханнелоре.
  
   «Час назад ваш сын был похищен. Вам сообщат о выкупе позже сегодня вместе с условиями, которых вы, вероятно, будете придерживаться».
  
  R O T A S
  
  O P E R A
  
  T E N E T
  
  A R E P O
  
  S A T O R
  
  – Это все?
  
  Ван-Ин не сказал Дегрофу ни слова о квадрате тамплиеров.
  
  – Местная полиция делает все возможное, чтобы можно было засечь номер телефона или факса. Как говорит капитан Д’Онт, они организуют это через тридцать минут, – сказал Дегроф. – Все, что мы можем сделать, ждать, пока ублюдки не свяжутся с нами. Они спрашивали, готовы ли мы заплатить. Приоритет у моего внука. Моя дочь и мой зять согласны, не так ли, Патрик? – добавил он по-французски.
  
  Делайе услужливо кивнул. Ван-Ину показалось, что этот человек дошел до точки.
  
  – Я должен быть с Шарлоттой. Пожалуйста, извините меня.
  
  Если чья-то спина могла бы выразить печаль и тревогу, то спина Делайе была бы наиболее красноречива. Его плечи опустились, он направился к западному крылу дома, к спальням.
  
  – Я ожидаю прокурора в любую минуту. И кому-то надо поговорить с прессой.
  
  Ханнелоре удивлялась тому, как безучастно вел себя Дегроф при таких обстоятельствах.
  
  – Возможно, вы должны сделать это сами, господин Дегроф, – предложил Ван-Ин. – Обращение членов семьи может иногда производить впечатление на похитителей. Я поговорю со специальным уполномоченным Делё, затем мы можем составить предварительный план действий.
  
  – Отлично, – одобрил Дегроф.
  
  – Я думаю, капитан Д’Онт тот человек, который подойдет, если вы хотите организовать пресс-конференцию.
  
  Дегроф не спорил. Напротив, он даже показался благодарным. Он покачнулся, прошел через комнату к капитану местной полиции, который наблюдал, как работает технический персонал.
  
  – Он не в своей тарелке, – прошептал Ван-Ин с удовлетворением.
  
  – Этот человек обжег меня взглядом. Вы видели, как он смотрел на меня? – спросила Ханнелоре.
  
  Ван-Ин пробурчал что-то, возможно означавшее и да и нет. Если похотливые глаза Дегрофа и были откровенны, прежде всего он надеялся, что она понятия не имела, что происходит в его, Ван-Ина, голове.
  
  – Где Делё, когда он нужен?
  
  – Он вышел за сигаретами, – послышался знакомый голос.
  
  – Боже, Версавел, я почти забыл, что вы здесь. Вы исчезли минуту назад, и я подумал…
  
  – Вы знаете расклад, – засмеялся он. – Большие мальчики приходят, Версавел удаляется.
  
  – Вы прибыли с Делё?
  
  – Нет. Я был здесь первым с Полом Ферсеюром. Он все еще снаружи.
  
  – Вмешательство судьбы, сержант. Вы при исполнении служебных обязанностей день и ночь? – сказала Ханнелоре.
  
  – Отдохну, когда получу инспектора, мисс, – едко пробурчал Версавел.
  
  – Оставьте их в покое, – сказал Ван-Ин. – Это похищение. Перейдем к делу.
  
  Версавел вынул блокнот из нагрудного кармана своей отлично выстиранной и отглаженной рубашки и передал его, как отчет.
  
  – Звонок от госпожи Делайе в 16.51.
  
  – Так поздно, – заметила Ханнелоре. – В 16.10 пришел факс.
  
  – Мы можем спросить ее позже, – продолжал Гвидо.
  
  – Сержант Версавел и полицейский Ферсеюр по вызову на месте в 17.01, запросили помощь после предварительного опроса. Помощь прибывает в 17.34 во главе со специальным уполномоченным Делё. Делё незамедлительно сообщает необходимые сведения местной полиции. Капитан Д’Онт прибывает в 17.48, Людовик Дегроф почти в то же время. В 18.13 прибыли помощник комиссара Ван-Ин и представитель прокуратуры Мартенс.
  
  – Это все? – гаркнул Ван-Ин.
  
  Версавел захлопнул блокнот.
  
  – В таких историях никто не станет интересоваться мнением простого сержанта, – фыркнул он.
  
  – Хорошо, тогда скоординируем действия. Гвидо, старайтесь держать общественность снаружи. Попросите, чтобы техники окружили место, сделали барьер от толпы. Если кто-то усомнится в ваших полномочиях, отправляйте его ко мне. Кстати, кого-нибудь отправили в Будевейн-парк?
  
  – Капитан Д’Онт послал половину своих людей, – сказал Версавел с завистью. – Глядите, ему достанется вся слава.
  
  – Теперь я понимаю, почему Де-Ки так хотел, чтобы мы приехали сюда, – сказала Ханнелоре. – Надо было уравновесить силы.
  
  – А я думал, что нужен Дегрофу по делу.
  
  – Это то, что сказал Де-Ки, а мы должны верить ему? – сказала она с плутоватой улыбкой.
  
  – Дразните?
  
  Она подняла брови.
  
  – Почему он не пришел сам? Камеры очень скоро засверкают здесь, а все знают, как он сильно их любит.
  
  – Пойдем, – обратился Ван-Ин к Ханнелоре, – навестим мамочку.
  
  Они направились в спальное крыло, а Версавел сунул Ван-Ину аккуратно составленный план дома, когда тот услышал, что его зовут по имени. Капитан Д’Онт спешил к нему.
  
  – Господин Дегроф сказал мне, что вы занимаетесь этим делом, – сказал он с подозрением в голосе.
  
  Ван-Ин скромно кивнул.
  
  Сотрудничество между местной полицией и специальной следственной группой было делом тонким. Прокурор решал, кому вести расследование, но то, что Д’Онт говорил с ним, означает, что капитан знает о связях между прокурором Лотенсом и Людовиком Дегрофом.
  
  – На данный момент, – сказал Ван-Ин дипломатично. – Мне сообщили, что ваши люди прочесывают Будевейн-парк и окрестности. Очень хорошо. Это мне очень поможет сберечь трудовые ресурсы.
  
  Д’Онта, казалось, это удовлетворило. Он был офицером новой школы и стремился к эффективности. Делё был краснобаем и предпочитал держаться от него подальше. Ван-Ин был из другой сказки. Если слухи, которые окружали его имя, были справедливы, то он чего-то стоил.
  
  – Сотрудники телефонной компании зацепят сигнал телефона или факса. Если похитители свяжутся с нами снова, то у нас будет их местоположение в течение тридцати секунд. И между прочим, они нашли велосипед мальчика пять минут назад.
  
  – Поблизости? – спросил Ван-Ин.
  
  Д’Онт облизал губы.
  
  – Не совсем. Коллеги из подразделения Осткампа обнаружили случайно на Куипен-стрит, на проселочной дороге между Осткампом и Лоппэмом. Я уже поднял полицейскую тревогу, поэтому они сразу позвонили, обнаружив велосипед.
  
  Один-ноль, подумала Ханнелоре, которая следила за беседой. Версавел недооценил молодого капитана.
  
  – Мы думаем, что похитители сбросили велосипед. Господин Дегроф уверен, он принадлежит его внуку. Модель соответствует, и на крыле этикетка Гринписа. Но подтверждение будет через пятнадцать минут.
  
  – Спасибо за информацию, мы позже ознакомимся.
  
  Д’Онт повернулся и отправился обратно к Дегрофу, который ожидал факс. Репутация капитана была спасена. Он мог теперь продолжить свою безмятежную работу.
  
  – Дружелюбный парень наш капитан, – заметила Ханнелоре.
  
  Ван-Ину это не понравилось.
  
  – Вы быстро учитесь, Питер Ван-Ин, – сказала она со смехом, когда он не отреагировал. – Я все еще должна вам отчет. Между прочим, ваше поведение говорит о том, что мой небольшой пикник вчера все еще беспокоит вас.
  
  – Не волнуйтесь. С этого момента я верю всему, что вы говорите.
  
  – Ага, – пропела она, – вы думали, что я использовала вас, зарабатывала дополнительные очки для себя.
  
  Ван-Ин склонил голову:
  
  – Это никогда не повторится, Ханнелоре.
  
  – Прекрасно, тогда я буду у вас, если в вашем холодильнике достаточно «Дювеля».
  
  – Так, у нас появилась цель выбраться пораньше, но сначала Шарлотта Дегроф.
  
  Дом был построен таким образом, что все комнаты в обоих крыльях выходили в сад, как римские виллы в старину. Архитектор явно вдохновился Помпеей. Все комнаты имели вход с внутренней стороны.
  
  Когда Ван-Ин постучал в первую дверь, он услышал голос Делайе из соседней комнаты:
  
  – Войдите.
  
  Он подошел к другой двери и очутился в супружеской спальне. Шарлотта Дегроф лежала на кровати, а ее муж стоял у окна. Свободное время он проводил в саду, но сейчас это было невозможно.
  
  – Простите нас, – сказал Ван-Ин. – Но нам необходима ваша помощь.
  
  Шарлотта собралась встать, но Ван-Ин остановил ее:
  
  – Не стоит, мэм.
  
  Шарлотта Дегроф была очень красива. Короткая стрижка ее исключительно молодила. Ван-Ин не мог поверить, что ей уже сорок шесть лет.
  
  – Вы позвонили в полицию… – начал он.
  
  – Сначала мы предположили, что эта шутка, – сказал Делайе.
  
  – Бертран пару раз напугал нас.
  
  – Таким образом, вы подвергли сомнению подлинность факса.
  
  Ван-Ин понял, почему они ждали так долго, прежде чем вызвать полицию.
  
  – В прошлом году он дал свою карточку друзьям с сообщением, что путешествует по миру. Они отправили ее из Рима, – сказала Шарлотта тихо, – в то время как мы думали, что он в лагере бойскаутов. – Она улыбнулась, вспомнив шалость сына. – Отец запаниковал и поехал в Ланакен.
  
  – Понятно. И что вы предприняли, когда поняли, что это не шутка?
  
  – Позвонил отцу и прочитал ему текст. Он заставил нас поклясться, что мы сообщим в полицию. Он также настоял, чтобы вы занимались расследованием. Вы, вероятно, знаете отца?
  
  – Да, мы знаем друг друга, – солгал Ван-Ин.
  
  – Когда вы увидели этот латинский текст, у вас возникли какие-нибудь соображения? – спросил Делайе.
  
  – Мы нашли такое же сообщение в магазине вашего деверя, господин Делайе, – сказал Ван-Ин отстраненно.
  
  – Вы хотите сказать, что есть связь между похищением и этим инцидентом?
  
  Ван-Ин кивнул:
  
  – Мы не могли понять смысл этих пазлов, к сожалению, но ясно: это не одна из шуток вашего сына.
  
  Ван-Ин не сомневался в этом, а Делайе как-то странным образом успокоился, почувствовал уверенность. Он сел на кровать с Шарлоттой и взял ее за руку.
  
  В этот момент кто-то постучал в дверь, это был Делё, выглядел он невесело.
  
  – Прокурор хочет с вами говорить, Ван-Ин, срочно, – властным голосом сказал он.
  
  – Неужели? – изобразил Ван-Ин недоверие.
  
  Делё тяжело задышал.
  
  – Почему вы никак не примете от господина и госпожи заявление? Я вернусь, как только освобожусь.
  
  Ханнелоре и Ван-Ин направились обратно в гостиную, оставив закипающего от гнева Делё.
  
  «Ну погоди!» – думал он, сдерживая ярость.
  
  Прокурор Лотенс был примерно того же роста, что и Людовик Дегроф. Они стояли с капитаном Д’Онтом в крытом патио.
  
  – Прокурор хочет поговорить с Ван-Ином, какая честь, – издевательски произнесла Ханнелоре.
  
  Ван-Ин пожал плечами, но за его внешним равнодушием скрывалось беспокойство.
  
  После обязательного обмена любезностями все повернулись к прокурору. Ханнелоре сказала, что Лотенс – это часть клана Дегроф: богатый, правое крыло и Римско-католическая церковь – в таком порядке.
  
  – Капитан Д’Онт только что сообщил мне о принятых мерах, – сказал Лотенс гнусавым голосом. – Я решил поднять полицейскую тревогу на национальном уровне.
  
  Было около семи, похищение совершено более четырех часов назад. И у похитителей было достаточно времени, чтобы безопасно скрыться. На данном этапе полицейское оповещение в таких масштабах было так же полезно, как ведро воды в период ядерного коллапса.
  
  – Показания свидетелей будут доступны позже, без сомнения, – сказал Лотенс с самоуверенностью старшего госслужащего. – В сотрудничестве со специальной следственной группой местная полиция будет выявлять всякого, кто мог быть свидетелем или сообщить полезную информацию.
  
  Форма изложения была такой, что даже у Цицерона волосы встали бы дыбом.
  
  – Однако мы мало что можем сделать, пока похитители не установили с нами контакт. – Это прозвучало серьезно и одновременно неубедительно.
  
  Дегроф тупо смотрел в пространство. На лбу его пульсировали вены, челюсти были плотно сжаты. Никто не мог знать, как много страданий причиняло ему это похищение.
  
  – Лучшее, что мы можем сделать сейчас, – это продолжать стандартную в такой практике работу, – продолжал Лотенс свою бессмысленную речь. – И очень важно, чтобы мы координировали наши усилия. – Он посмотрел на часы с преувеличенной важностью. – Примерно через час я ожидаю профессора Бехейта с факультета прикладной психологии Гентского университета.
  
  Ван-Ин знал его, он сделал хороший вклад в расследование пару лет назад, когда похитили сына западно-фламандского текстильного барона.
  
  У бельгийских властей было мало опыта в такого рода случаях, и Бехейт отлично себя показал.
  
  – Вы будете работать в тесном контакте с профессором, – сказал Лотенс, указывая на Ван-Ина и Ханнелоре. – Капитан Д’Онт здесь будет поддерживать контакты с министерством внутренних дел и отвечать за содействие на государственном уровне, которое может оказаться необходимым. Само собой разумеется, что я буду контролировать эту целевую группу. Никто из вас не имеет права общаться с прессой, если нет моего разрешения, и никто не принимает решения самостоятельно. Это понятно?
  
  – Да, сэр, – сказала Ханнелоре подчеркнуто вызывающе.
  
  Лотенс как будто не обратил внимания на ее тон. Прокурор не принимал эмансипацию. Он принадлежал к поколению мировых судей, которые надеялись, что они больше не увидят в своих рядах женского пола. Однако Ван-Ин попытался отвлечь внимание Лотенса.
  
  – Если позволите, сэр, – сказал он с легкой нервозностью, – согласно имеющейся информации, заместитель прокурора Мартенс и я полагаем, что, вероятнее всего, похитители – это те же двое мужчин, которые ограбили ювелирный магазин Гислая Дегрофа в прошлое воскресенье. И у нас есть подробное описание этих людей.
  
  Ван-Ину действительно удалось отвлечь на мгновение Лотенса.
  
  Судя по выражению лица Людовика Дегрофа, он был возмущен.
  
  – Именно поэтому, комиссар Ван-Ин, мы доверили расследование вам. Инцидент в прошлое воскресенье в магазине моего сына – всего лишь хулиганская выходка. А вот похищение – это уже что-то. Я уверен, вы согласитесь.
  
  Ван-Ин задумался. Дегроф должен был иметь серьезные основания, чтобы разделять эти случаи.
  
  Д’Онт, который, казалось, не был осведомлен о взломе, держал свои эмоции в узде, как и следовало ожидать от капитана полиции.
  
  – Конечно, – согласился Ван-Ин, возобновляя свою почтительную позицию. Он пытался изучать выражение лица Дегрофа, но это было все равно что пытаться проникнуть в маску сфинкса.
  
  – Ну что же, похоже, все мы знаем, чего от нас ждут?
  
  Никто не ответил. Лотенс повернулся спиной и начал разговор с Дегрофом на беглом французском.
  
  – Я попрошу Версавела организовать сэндвичи и ящик пива, – сказал Ван-Ин. – Могу ли я вам тоже что-нибудь предложить, капитан Д’Онт?
  
  Д’Онт остолбенел, вспыхнув от такого очевидного дружелюбия.
  
  – Колы будет достаточно, – невесело отозвался он.
  
  – Хорошо, кола для капитана Д’Онта. Давайте посмотрим, что там у Делё, – предложил Ван-Ин и подмигнул Ханнелоре.
  
  Через окно было видно, что толпа вот-вот ворвется, но барьеры, казалось, делали свое дело.
  
  Версавел заметил, что Ван-Ин подал ему знак, и послушно отправился работать. Ван-Ин насчитал три или четыре съемочные группы, пристально наблюдающие за домом. Двадцать или около того полицейских следили, чтобы никто из них не достиг входной двери. В то же время собравшимся было объявлено, что прокурор будет давать пресс-конференцию в 19.45, а не в 19.15, как было объявлено ранее Людовиком Дегрофом.
  
  Тележурналист коммерческой телекомпании курил одну сигарету за другой. Он был в постоянном контакте с пресс-студией по автомобильному каналу. Несмотря на его просьбы, полиция не сдавала позиции. Никого не пускали за барьер до 19.30. В такие моменты именно Версавел был нужным человеком в нужном месте.
  
  Журналист государственного канала экстренных новостей тайком сделал глоток из фляги. Он пребывал в довольном спокойствии, несмотря ни на что. У государственного канала был приоритет транслировать эксклюзивные репортажи о похищениях людей в каждом доме страны в середине вечерних новостей.
  Глава 13
  
  Как только Даниел Феарехье отправил первый факс в 16.10, Лаурент припарковал свой белый «форд» перед шале на окраине Намюра.
  
  Бертран Делайе лежал на полу фургона, укрытый клетчатым походным одеялом. Хлороформ переставал действовать, и мальчик застонал. Лаурент потащил его к грузовой платформе. Это было непросто. Лаурент чувствовал, как кровь пульсирует в венах. Он боялся, что может упасть, и решил немного отдохнуть.
  
  Вокруг не было никого посторонних, так как шале располагалось в конце частной дороги и было закрыто от глаз сосновым лесом. Лаурент сидел на краю платформы и ждал, пока не пройдет головокружение. Затем пробрался в кабину и взял льняной мешок с коробкой шприцев и пузырек галоперидола, потом наполнил шприц двойной дозой этой транквилизирующей смеси и ввел в плечо Бертрана. Руки дрожали при каждом движении. Мальчик был в полубессознательном состоянии и не предпринял никаких усилий, чтобы противостоять ему. Лаурент затащил его внутрь, на это ушли долгих десять минут. Он положил мальчика на кровать, сковав наручниками, и тщательно запер дверь комнаты. Задыхаясь и обливаясь потом, он рухнул в старое, покрытое плесенью кресло.
  
  Он решил, что носа не высунет наружу до тех пор, пока их требования не будут выполнены. Они запаслись провизией на неделю, кроме того, он всегда мог позвонить Даниелу, если произойдет что-то непредвиденное. Он считал, что они почти не рискуют быть обнаруженными. Шале было его собственностью, и, если все пойдет по плану, дело кончится к понедельнику.
  
  Лаурент пробормотал молитву и попытался представить, что чувствует Дегроф в этот момент.
  
  Час назад ему позвонила дочь и сообщила о похищении. Дегроф сидел на кухне в своем скучном доме на Спинола-стрит и наблюдал за игрой коньяка в бокале, который только что наполнил. Он получил письмо на две недели раньше, в нем говорилось, что он должен пострадать за преступления, которые совершил.
  
  Письмо было анонимным, но он знал, кто его послал. Он и его друг Аквилин Верхай ночи напролет проводили в разговорах о квадрате тамплиеров.
  
  Пятьдесят лет спустя Дегроф почти не сомневался, что квадрат в нижней части письма – это знак Аквилина.
  
  Он также знал, почему хочет, чтобы он страдал. Единственное, чего он не смог понять, почему это должно было случиться сейчас. Они уже старики, а пятидесяти лет достаточно, чтобы исцелить любую рану.
  
  Он старался не беспокоиться из-за письма, но не мог не думать о его содержании.
  
  Надо было обойтись без полиции, в противном случае все могло открыться. И Дегроф решил сам управлять этой «лодкой», он нанял частного детектива, чтобы тот следил за Аквилином. Нехлопотное задание детектив воспринял с удовольствием.
  
  Дегроф не знал, как именно Аквилин собирается использовать имеющуюся у него информацию против него. Если детектив найдет его, Дегроф собирается встретиться с ним и попытается купить его молчание.
  
  Если это не удастся, то он должен будет устранить его, у него есть все необходимые связи и более чем достаточно денег.
  
  «Зачем старый дурак оставил в письме знак квадрата тамплиеров? – спрашивал он себя. – Он что, такой идиот?»
  
  Смешной инцидент в магазине Гислая сделал Дегрофа нервным, и заставил его предположить, что Аквилин нарочно искал внимания прессы. Затем он использовал Де-Ки, чтобы расследование закрыли. Тогда оставалось лишь ждать, когда детектив схватит Аквилина. И Дегроф был полон решимости оставить это в прошлом, как закрытую книгу.
  
  Он пил вот уже большую часть суток. Доклад частного детектива оставил его в полной растерянности. Если человек, который угрожал ему, не Аквилин Верхай, то дела совсем плохи.
  
  Даниел Феарехье ждал до девяти часов, прежде чем отправиться к общественному факсу по соседству с венской кондитерской на Флеминг-стрит.
  
  Кондитерская была заполнена людьми, десятки покупателей с нетерпением заглядывали в окна уютного нового торгового пассажа. Даниел напечатал номер Делайе и сунул лист бумаги в аппарат.
  
  Сержант Лобель дежурил на коммутаторе с сотрудником из телефонной компании и внимательно следил за линией Делайе. Он отреагировал немедленно.
  
  – Сколько времени нам нужно? – прорычал он.
  
  – Поглядим, – сказал техник нервно, пока его пальцы танцевали по компьютерной клавиатуре.
  
  Лобель радировал коллегам на Епископ-авеню.
  
  – Мы зацепили его! – вскричал техник через двадцать секунд. – Флеминг-стрит. Общественный факс в новом торговом центре.
  
  Даниел Феарехье расслабленно брел через Рыночную площадь, где скопилось множество полицейских машин.
  
  С воем сирен они съехались к Флеминг-стрит со всех сторон. Незадолго до этого собралась впечатляющая армия полиции, блокировав территорию. Даниел смочил платок в фонтане на Занд-сквер. Он так волновался, что, казалось, влажный платок чуть ли не шипел, когда он касался им лба.
  
  Капитан Д’Онт принимал входящий факс построчно, как только тот выкатывался из аппарата. Он видел немало сумасшедших вещей на службе, но это было верхом всего.
  
  Ван-Ин и Ханнелоре были в холле, пытаясь развеселить господина и госпожу Делайе. Они поспешили к факсимильному аппарату с Дегрофом-старшим.
  
  Прокурор Лотенс уехал. Он извинился вскоре после пресс-конференции и передал Ван-Ину номер телефона трехзвездочного ресторана на Лонг-стрит, где у него назначена срочная встреча. По крайней мере, так он сказал.
  
  – Должно быть, какие-то шутники, – сказал Д’Онт в попытке успокоить всех. – Вот, читайте.
  
  Он передал факс Ван-Ину. Но прежде чем тот прочел первую строчку, он увидел небольшой квадрат в нижней части страницы.
  
  – Забудьте о шутниках! – прорычал Ван-Ин.
  
  – О, мой бог, – рыдала Шарлотта Дегроф.
  
  Патрик Делайе стоял рядом с ней и держал ее за руку.
  
  Ханнелоре читала факс через плечо Ван-Ина.
  
   «Ваш сын жив и здоров. Если вы будете внимательно следовать приведенным ниже инструкциям, мальчик останется целым и невредимым. Одно должно быть ясно: не будет никаких переговоров по выкупу. Любая попытка задержать процедуру может иметь фатальные последствия для Бертрана.
  
   Если вы хотите увидеть Бертрана снова и в добром здравии, необходимо выполнить следующее: в понедельник 8 июля в 8 утра вы должны принести картины, перечисленные ниже, на Занд-сквер…
  
   Далее следовал список картин.
  
   …В 9 часов утра Патрик Делайе должен был удалить полосу краски, по крайней мере полтора дюйма шириной каждой из картин с помощью скребка. Это должно происходить перед камерами на площади. Картины затем нужно свалить перед фонтаном и поджечь. Общественность должна быть информирована об этом событии по радио и телевидению.
  
   В день сожжения все желающие должны иметь свободный доступ к площади, и расстояние между первой шеренгой людей и Патриком Делайе должно быть не более шести футов. Во время горения, однако, расстояние может быть увеличено до тридцати футов.
  
   Если это не будет осуществлено и не будет общественного интереса, средств массовой информации, Бертран будет убит. Никакой дальнейшей связи не будет».
  
  Квадрат тамплиеров служил подписью.
  
  – Боже, – пробормотал Ван-Ин.
  
  Никто не обратил внимания на его восклицание. Он передал факс Делайе. Краска отлила от его лица, когда он читал. Он оперся о плечо Шарлотты, которая была на голову выше его.
  
  Ван-Ин заметил картины, конечно, но не понял, что это были за художники: такие как Дельво, Пермеке, Мондриана, Пеире, Магритт, Аппель. Была также работа Гюстава Климта стоимостью в десятки миллионов франков.
  
  – Это не может быть правдой! – кричал Делайе. – Шарлотта, скажи мне, что это такая злая шутка.
  
  Он был не в себе, и Шарлотта ободряюще положила руку ему на плечо.
  
  – Господин Делайе, – сказал Д’Онт, его тон был решительным. – Я не думаю, что мы должны относиться к этому серьезно. Нет, похититель в здравом уме не будет настаивать на сжигании целого состояния.
  
  Он говорил так уверенно, что Делайе поднял голову и посмотрел на офицера, ища проблеск надежды. Дежурная улыбка появилась на лице полицейского.
  
  – Забудьте об этом, – снова сказал Ван-Ин. – Это от похитителей, нет сомнений.
  
  Ван-Ин не счел необходимым обращать внимание на то, что он отодвинул Д’Онта на задний план.
  
  Капитан посмотрел на него.
  
  – Это правда? – усмехнулся он.
  
  – Комиссар Ван-Ин совершенно прав.
  
  Все узнали властный голос Людовика Дегрофа.
  
  – Капитан Д’Онт, вероятно, не в курсе всех обстоятельств дела, в противном случае он не будет никогда защищать такую гипотезу.
  
  Д’Онт все же был с этим не согласен, это было видно по недовольному выражению его лица.
  
  – Почему вы так уверены? – спросил Делайе, цепляясь за последнюю соломинку.
  
  – Просто поверьте мне, мой мальчик, – сказал Дегроф, стараясь казаться опечаленным. – Картины могут быть заменены.
  
  Ван-Ин заметил, как Ханнелоре что-то шепчет на ухо Шарлотты Дегроф.
  
  – Простите.
  
  Все повернулись к входной двери. Ван-Ин сразу узнал человека в запыленной одежде.
  
  – Профессор Бехейт, вы как раз вовремя. Похитители только что вступили в контакт. – Версавел, открывший Бехейту дверь, присоединился ко всем.
  
  Адельбрехт Бехейт выглядел так, словно он только что сошел со страниц комикса. Он был одет в плохо сидевшую на нем старомодную «тройку» и держал одну руку вертикально в кармане жилета в позе, дававшей ему определенную степень достоинства. Он разменял шестой десяток, был невысокого роста и имел пару пытливых мальчишеских глаз, сверкающих под роговыми очками. Многие студенты, наверное, свидетельствовали бы о его огненном характере и преувеличенном чувстве чести, но за пределами аудитории это был приветливый человек.
  
  – Я немного задержался, потому что решил в первую очередь заказать номер в отеле.
  
  «Ему можно опаздывать», – подумала Ханнелоре, не в состоянии следовать его непростой логике.
  
  У Бехейта был приятный голос, и любой мог сказать, что он провел более десяти лет преподавая в голландском университете в Лейдене.
  
  – Все в порядке, профессор. Мы вас очень ждем. Добро пожаловать к нам! – Реакция Людовика Дегрофа была необычной для деда, обеспокоенного похищением внука.
  
  – Это самое большое удовольствие для меня, господин…
  
  – Дегроф, Людовик Дегроф, дед похищенного мальчика.
  
  Потребовалось еще добрых пять минут на этикет. Ван-Ин взял на себя ускорение процесса введения в курс дела Бехейта. Профессор внимательно слушал, а потом последовала единственная просьба: увидеть факс. Шарлотта передала факс Бехейту, и он стал изучать его. Он был достаточно умен, но не спешил делать выводы. В комнате наступила гробовая тишина, пока он читал. Приход эксперта всегда мог зажечь искру надежды.
  
  – Я предлагаю всем сесть, – сказал он, – потребуется время, чтобы подумать о стратегии.
  
  Его подход, казалось, сработал. Даже Патрик Делайе вздохнул немного свободнее.
  
  – Могу я предложить кофе? – спросила Шарлотта.
  
  Кажется, она тоже немного успокоилась, видимо, не представляя другого выхода. Они принесут картины на площадь в понедельник, сожгут их там, и Бертран будет свободен.
  
  – Возможно, с коньяком? – спросила она на полпути от гостиной к кухне.
  
  Ван-Ин сказал, что да, от имени всех.
  
  Холл был таким же, как все обычные комнаты. Было достаточно кресел для всех. Поскольку никто никуда не отправил его, Версавел также сел. Он счел, что давно пора выпить кофе.
  
  – Я думаю, пришло время собрать всю доступную информацию.
  
  Ван-Ин взял слово, и ему было приятно, что Бехейт согласился. На этот раз он представил всеобъемлющий доклад о том, что произошло с воскресенья до настоящего момента. Он намеренно опустил пару деталей, таких как слухи о Дегрофе-старшем, и давление на него, которое было оказано во время расследования. Он не преминул заметить, что Дегроф то и дело одобрительно кивал в его сторону. Он понял, что старый лис сел ему на шею. Настаивая на том, чтобы Де-Ки и прокурор назначили Ван-Ина вести расследование, он надеялся контролировать его и таким образом оградить себя от скандала.
  
  – Экстраординарно, – отреагировал Бехейт на доклад Ван-Ина. – На первый взгляд я склонен согласиться с убеждением комиссара Ван-Ина, что мы имеем дело с личной вендеттой. Похитители предпочитают деньгам месть.
  
  Капитан Д’Онт кипел от ярости, потому что Ван-Ин не упомянул информацию, которую он предоставил. Ханнелоре обратила внимание на то, что Ван-Ин не упомянул о ее находке в пятницу и об их визите в Лоппэм. Она предположила, что у него были на то причины.
  
  В этот момент Шарлотта прошла из кухни с деревянным подносом с кофе, печеньем и бутылкой «Отард». Ее не было более двадцати минут, и Ханнелоре заметила следы слез в ее глазах.
  
  Когда все получили кофе с коньяком, Бехейт продолжил:
  
  – Квадраты тамплиеров, по всей вероятности, говорят о ярости романтика. Стиль и язык факса говорят мне, что это хорошо образованный человек, немолодой, и это, по-видимому, совпадает с тем, что я услышал от комиссара. Любопытно одно: альянс старого человека и молодого сообщника. Когда старик стремится отомстить, так это обычно за то, что случилось давным-давно. Возможно, молодой человек как-то связан с событиями.
  
  Капитан Д’Онт деловито записывал. Гнетущая тишина воцарилась снова.
  
  – Меня поразило, – сказала вдруг Шарлотта, – то, что молодой человек использовал глазные капли, когда он был в магазине моего брата. Разве это не то, что вы сказали сегодня днем, комиссар?
  
  Как глазного врача, вполне логично, что такие детали могли привлечь ее внимание.
  
  – И он был высокого роста, как указывают все свидетельства.
  
  Все с удивлением повернулись в ее сторону.
  
  – У вас хорошая память, мэм, – сказал Ван-Ин, как преподаватель, вручающий награду своему лучшему ученику.
  
  – Действительно, – сказала она улыбнувшись, – возможно, это звучит странно, но, если я не ошибаюсь, есть редкое заболевание глаз с определенными симптомами.
  
  – Это так, Шарлотта? – поинтересовался Людовик Дегроф, сидя на краешке стула.
  
  – И как редко встречается такое? – спросил Ван-Ин.
  
  – Довольно редко, – ответила Шарлотта, копаясь в глубине своей памяти. – Это синдром… синдром… – Она пробежала по буквам алфавита, надеясь, что одна из них встряхнет ее память.
  
  Они ждали.
  
  – Пожалуйста, пока просто не обращайте на меня внимания, – сказала она, осознав выжидательное молчание. – Оно всплывет. И это, наверное, не так важно. Пожалуйста, продолжайте…
  
  – Я предлагаю последовать примеру госпожи Делайе и встряхнуть мозги. Мы должны объединить все доказательства вместе, искать связь, – объяснил Бехейт, все так же тихо.
  
  Ханнелоре посмотрела на Ван-Ина, но губы ее не раскрылись.
  
  – Мы уверены, виновные использовали темный «мерседес-универсал». Разве это не то, что мы упускаем из виду? – спросила Шарлотта.
  
  – Вы хоть понимаете, сколько таких на дорогах в Бельгии? – вздохнул Ван-Ин. Его вопрос был справедлив, однако он сразу же заметил влажный блеск в глазах Шарлотты. – Но вы правы, – продолжал он мягко. – Я считаю, капитан Д’Онт изучает и этот момент.
  
  Д’Онт поставил свою чашку на соседний столик, стараясь, чтобы никто не заметил, как дрожит его рука.
  
  – Это для меня новость, – сказал он, и его голос загремел. – До сих пор местная полиция не имела доступа к отчетности и официальным докладам окружающих Гислая Дегрофа. В данном случае, однако, нет никаких свидетелей. Мы не можем быть уверены, что мальчика посадили в «мерседес». Но нет никаких причин для того, чтобы мы не учли этот элемент в нашем деле, – заключил он.
  
  – Капитан совершенно прав. – Ван-Ин почувствовал удовлетворение. – Давайте не будем забывать, что виновные будут отсиживаться в надежном месте к этому времени. Транспортное средство, используемое для похищения мальчика, вероятно, не оставят у входной двери.
  
  Начался дождь. На улице дежурили команды местной теле-радиовещательной компании и Голландской государственной вещательной компании.
  
  Одно было ясно: если требования похитителей будут доступны общественности, Бишоп-авеню наводнят толпы народу. Одно похищение уже было удачей, но похищение с запиской с требованием выкупа в виде костра из произведений искусства на миллионы – такого достаточно, чтобы привлечь внимание даже Си-эн-эн.
  
  Версавел отослал большинство полицейских домой, а двое дежурных остались, скрываясь в автомобиле. Горстка любопытных послушно опиралась на барьеры, да и не было ничего нового для дальнейшего ажиотажа. Случайный прохожий заглянул и указал на освещенные окна бунгало из любопытства.
  
  Никто не обратил ни малейшего внимания на тощего молодого человека, неторопливо прошедшего мимо бунгало. Ни полиция, ни репортеры не заметили насмешливую улыбку на его лице, когда он на мгновение остановился перед домом. Даниел Феарехье смаковал происходящее. Он чувствовал бьющий адреналин в своей хрупкой аорте. Игра со смертью, с которой он подружился, доводила его до экстаза.
  
  За пять минут до того, как журналист вышел в эфир, он заметил конверт, приклеенный к двери «мерседеса», принадлежащего национальной телекомпании.
  
  В середине новостей зазвонил телефон четы Делайе. Капитан Д’Онт первым добрался до него и включил магнитофон «Накра». Перед тем как поднять трубку, Шарлотта закрыла глаза в нервном ожидании, остальные собрались вокруг Д’Онта.
  
  Ван-Ин видел, как кадык помощника перекатился вверх и вниз, когда он сглотнул. Не было необходимости ждать окончания разговора. Все всё слышали, а голос прокурора был громким и четким.
  
  – Какого… Что, боже мой, происходит, Д’Онт? Какой идиот сообщил прессе и почему не Ван-Ин говорит со мной? Он там?
  
  Д’Онт передал ему трубку с противной улыбочкой. Ван-Ин не мог винить его. Это была его собственная ошибка. Он совершенно забыл позвонить Лотенсу, когда был получен факс с требованиями похитителей.
  
  – Добрый вечер, сэр.
  
  – Видели вечерние новости?! – кричал Лотенс.
  
  Ханнелоре поспешила в зал и включила телевизор как раз вовремя, чтобы услышать диктора: «…в записке с требованием, как говорят, публично сжечь двадцать пять ценных картин из коллекции Патрика Делайе, отца похищенного мальчика». В заголовке было написано: «Сегодняшним вечером».
  
  Лотенс был в ярости. Ван-Ина спас Дегроф, который дал понять, что будет говорить с Лотенсом и успокоит его.
  
  – Я передаю трубку господину Людовику, сэр.
  
  Ван-Ин схватил свой мобильный телефон и забил тревогу. Через пять минут половина Западной Фландрии была в состоянии полного негодования, в то время как Брюгге стал свидетелем крупнейших розыскных мероприятий города.
  
  Десять минут спустя местная полиция закрыла все дороги, ведущие из города.
  * * *
  
  Еще до того, как установили первый патрульный пост, Даниел Феарехье уже благополучно расположился в «Парк-отеле» на Занд-сквер, в шестидесяти ярдах от полицейского участка. Бесконечное мелькание синих огоньков полицейских машин создавало атмосферу дискотеки.
  
  Это последнее место, где они устроят проверку, сказал Лаурент. Никто не заподозрит инвалида, и никто не посмотрит в его сторону. Даниел оттолкнул коляску, в которой он только что въехал в отель, и устроился у окна.
  
  Репортер все еще держал конверт с заявлением, которое только что распространил в прямом эфире, когда Ван-Ин подбежал к нему. Другие журналисты встали вокруг их маленького коллеги в качестве кордона.
  
  – Где, господи, вы взяли эту информацию? – гаркнул Ван-Ин. – И почему вы не сообщили нам?
  
  – Никто не пускал нас через полицейские кордоны, – не моргнув, ответил журналист.
  
  Даже голландским репортерам трудно было подавить смех.
  
  – Конверт был приклеен скотчем к двери фургона.
  
  – Когда вы его нашли? Кто из присутствующих заметил что-то необычное?
  
  Ван-Ин бросал вопрос за вопросом, как реактивная система залпового огня.
  
  – Те двое ничего не видели, – сказал один из голландцев, указывая на двух полицейских, покинувших машину и двигавшихся в полном неведении.
  
  И снова взрыв смеха.
  
  Ван-Ин чувствовал, что его голова сейчас взорвется. Но он понимал, что будет выглядеть полным дураком, если устроит истерику.
  
  Оператор, с горящими глазами, с камерой в руках, собирался зафиксировать сцену, но Версавел остановил его, схватив объектив мощной рукой, и подтолкнул сопротивляющегося оператора к группе коллег-журналистов.
  
  – Я мог бы легко сломать тебе руку и сказать, что это был несчастный случай, – прошипел он. При этом не было даже намека на гнев на его лице. Он улыбался. Версавел был тренированным малым. Он держал хрупкую руку оператора, как деревянную тросточку, обеими руками.
  
  – О’кей, джентльмены, обратите ваше внимание, пожалуйста.
  
  Ван-Ин пытался остановить поток адреналина. Информация была важнее, чем препирательства.
  
  – Кто-нибудь видел пожилого мужчину в течение последнего часа или молодого долговязого?
  
  – Что он сказал? – спросил один из голландцев своего соседа.
  
  – Он хочет знать, не заметил ли кто старика или молодого, высокого и тонкого, – ответил тот, растягивая слова.
  
  – Что можно сказать о парне, который был здесь полчаса назад. Он, должно быть, более шести футов. Он бродил вокруг в течение нескольких минут, уставившись на дом, а затем пошел дальше. Разве вы не видели его, Райен?
  
  Райен наморщил лоб и поиграл с мочкой уха.
  
  – Нет, не видел. Но если ты так говоришь…
  
  Двое голландцев были готовы начать бесконечную дискуссию.
  
  – Таким образом, вы не видели никого рядом с фургоном, – прервал его Ван-Ин нетерпеливо.
  
  – Я только сел за чашку кофе, – сказал голландец так, словно хотел спросить: что вы хотите?
  
  – Мой коллега будет через минуту, чтобы записать ваши показания, – сказал Ван-Ин, когда понял, что голландцу нечего больше сказать. – Спасибо в любом случае.
  
  – Да что там.
  
  Если по срокам голландец точен, то парень не мог уйти далеко. Ван-Ин рысью отправился к дому и поговорил с Д’Онтом.
  
  Он получил подтверждение по радио, что в десяти милях вокруг Брюгге создан кордон. Каждое транспортное средство при въезде или выезде из города обыскивают.
  
  – Если у него нет автомобиля, то он должен быть в городе, – сказал Ван-Ин. – У нас в распоряжении все трудовые ресурсы. Если он бродит где-то, мы должны найти его.
  
  – Если только у него нет хорошего убежища, – предположил Д’Онт.
  
  – У него есть мозги, мы должны отдать ему должное, – сказала Ханнелоре.
  
  – Хуже всего то, что мы сидим здесь и теряем время, – проворчал Ван-Ин. – Если бы мы только имели какое-нибудь понятие о причине происходящего.
  
  Бехейт остался в гостиной, уточняя портреты подозреваемых. То, что один похититель заставил другого болтаться вокруг места преступления, дало ему пищу для размышлений.
  
  – Опрометчиво, мягко говоря, – сказал наконец Бехейт, когда Ван-Ин присоединился к нему и глотнул коньяка. – Если мы принимаем как данность, что есть только два человека, то мы также должны предположить, что Бертраном руководит пожилой мужчина. Они должны быть очень уверены в себе, чтобы идти на такой риск. То, что молодой человек здесь, в Брюгге, кажется мне совершенно бессмысленным.
  
  – Ничто не является случайным или бессмысленным в этом деле, – заметил Ван-Ин. – Это только выглядит бессмысленным, – тихо произнес он. – И, честно говоря, я не особенно беспокоюсь о безопасности мальчика. Похищение не является настоящей целью этих людей.
  
  – У вас есть идея, комиссар?
  
  – Возможно, – ответил Ван-Ин, проклиная себя за неосмотрительность. – Но мы поговорим об этом позже.
  
  – Мы должны работать как одна команда, комиссар, надеюсь, вы это понимаете?
  
  – Разумеется, профессор, но не ждите слишком многого от полицейского ума, к тому же порядком изношенного.
  
  Выражение лица профессора смягчилось, он был удовлетворен и Ван-Ин вздохнул с облегчением.
  
  – Еще чашку кофе, профессор?
  
  Ханнелоре появилась как раз вовремя. Ван-Ину буквально захотелось обнять ее.
  
  – Пожалуй, – сказал Бехейт. – Однако я закончу портрет. Мы можем запустить его утром, когда все немного поспим.
  
  – В сотрудничестве с капитаном Д’Онтом у нас есть пятьсот полицейских, работающих в соответствии с последним сообщением. Брюгге похож теперь на город в осаде.
  
  – Надеюсь, они поймают его, – сказала Ханнелоре оптимистично.
  
  – Я сомневаюсь, – сказал Ван-Ин. Он налил себе еще кофе и достал сигарету.
  
  Он вдруг понял, что Делё стушевался. В шуме никто и не заметил, что он вернулся в полицейский участок.
  
  Ван-Ин ломал голову, пытаясь придумать свой следующий ход. Он как раз собирался закурить, как кое-что пришло ему в голову. Он вскочил и подошел к Д’Онту, стоявшему у телефона.
  
  Ханнелоре была позади него.
  
  – Дайте мне автобусную компанию, – сказал Ван-Ин, – кого-нибудь, отвечающего за планирование.
  
  Д’Онт не задавал вопросов. Он связался по радио со своими людьми и приказал запросить реквизиты директора региональной автобусной компании. Ему нужны были телефонные номера людей как можно скорее. Местные шпики могут быть высокомерными ублюдками, но их профессиональные качества никогда не были под вопросом.
  
  Ван-Ин получил искомую информацию менее чем через три минуты. Д’Онт говорил с региональным директором по телефону так кратко и убедительно, что Ван-Ин даже позавидовал ему. В течение пяти минут он должен был получить номер отдела планирования компании.
  
  Марк Балегер знал наизусть почти всех своих водителей и тут же смог назвать Мишеля Девоса, водителя автобуса Брюгге-коуртрэй.
  
  – Какие-то старые дела, он что-то замышляет? – встревоженно спросил Балегер. – Девос был отличным шофером… это как снег на голову.
  
  – Ничего страшного, – заверил его Д’Онт. – Нам необходима некоторая информация от него, и это срочно.
  
  – Слава богу, если так. – Балегер вздохнул.
  
  Мишель Девос его вспомнил: высокий молодой человек сел в автобус в Осткампе около половины четвертого. Как он мог забыть?
  
  Д’Онт делал заметки о деталях, сообщенных Девосом.
  
  «Парень был примерно шести футов. Ударился головой о двери, говорил с брюггским акцентом, но как будто не жил в Брюгге в течение длительного времени, очень какой-то тонкий, был в очках с толстыми стеклами, одет в выцветшие джинсы и болотного цвета футболку с расстегнутой джинсовой курткой поверх. Девос следил за ним в зеркало заднего вида. В автобусе больше никого не было. Он закапал себе в глаза перед выходом на вокзале».
  
  Д’Онт поблагодарил наблюдательного шофера и спросил, может ли он зайти утром, чтобы сделать официальное заявление.
  
  – Я переговорю с Балегером.
  
  Ван-Ин слышал, как он договорился и повесил трубку.
  
  – Неплохо, комиссар, – признал Д’Онт. – Я должен был подумать об этом сам. Велосипед Бертрана был найден в Осткампе, и вы поняли, что у нашего человека не было автомобиля. Верная мысль.
  
  Д’Онт сообщал по радио точное описание шофера, а Ван-Ин пробрался на кухню. Три пары глаз уставились на него в ожидании.
  
  – Хорошие новости? – спросил Делайе. Это была тень человека, которого Ван-Ин встретил семь часов назад.
  
  Ван-Ин проинформировал их, но настаивал на том, что они не должны лелеять ложные надежды.
  
  – Единственное, в чем мы уверены, – это то, что один из них, молодой, сейчас в Брюгге. С небольшой долей вероятности у нас получится разыскать его до понедельника. Я дам моим людям приказ продолжать поиски, но я думаю, мало что мы можем сделать в настоящее время.
  
  Дегроф-старший собирался запротестовать, но его дочь положила руку на его плечо:
  
  – Господин Ван-Ин прав, отец. Я думаю, всем будет лучше, если мы немного отдохнем.
  
  Шарлотта была сильной женщиной. Она смирилась с известием о похищении сына. Она была такой же практичной, как и ее отец.
  
  – Патруль будет стоять на страже у дверей всю ночь, и один из местных полицейских будет следить за телефоном.
  
  Ван-Ин, Бехейт и Д’Онт договорились встретиться в полицейском участке ровно в семь утра. Ван-Ин также позвонит, если будут новости.
  
  Он был удивлен, что никто не возражал. Но зачем им это? Никто не имел никакого опыта с похищениями. Бехейт был вызван в качестве эксперта, но в реальности этот опыт у него был лишь один раз, и тогда он вел переговоры. А то, как обстояли дела на этот раз, требовало большего, чем опыт в переговорах. Четкий план и странное требование уничтожить картины добавляло неразберихи.
  
  Ван-Ин обратился к литературе. Большинство похищений заканчивались благополучно после передачи выкупа, но это было другое дело. В результате ни один сотрудник следственной бригады не знал, чего ожидать.
  
  – Осмелюсь предложить лифт, мэм, – сказал Ван-Ин Ханнелоре, когда они покидали дом.
  
  – В вашей компании, Шерлок, – язвительно заметила она.
  Глава 14
  
  – Почему вы ничего не сказали об Орели? – спросила Ханнелоре, когда Ван-Ин налил им пару «Дювелей» в своей кухне.
  
  Он посмотрел на нее с удивлением.
  
  – А я думал, что это от вас я услышу что-нибудь. Но нет, заместитель Ханнелоре Мартенс должна была получить важную информацию без свидетелей.
  
  Ханнелоре почувствовала, что ее щеки краснеют.
  
  – У меня не было выбора, Питер. Она настояла, чтобы я приехала одна.
  
  – И я готов был в это поверить.
  
  – Верьте в то, во что хотите.
  
  – С другой стороны, – сказал он, – что, собственно, случилось?
  
  Он приоткрыл выдвижную дверь и выглянул наружу.
  
  – Дождь прекратился. Мы могли бы миленько посидеть снаружи. Тогда вы мне расскажете всю эту вашу историю в свое удовольствие.
  
  Ханнелоре очень устала, чтобы препираться, и она была уверена, что он не собирался ее мучить.
  
  – Почему бы и нет. Я даже не знаю, когда удастся выспаться. – Ван-Ин захватил с кухни полотенце и пару стульев.
  
  – Ван-дер-Эйк позвонил мне в четверг, – сказала она, когда они устроились в саду за столом. – Он дал мне идею.
  
  – Что за идея?
  
  – Связаться с Натали Дегроф. Ван-дер-Эйк знал, что она убежала из дома, когда ей было семнадцать лет.
  
  – Он просто знал. Божественное вдохновение?
  
  – Жаль, Питер. Я должна начать сначала. Не обеднеете сигаретой?
  
  Ван-Ин пустил по столу зажигалку и сигареты.
  
  – Вы тоже?
  
  Ван-Ин покачал головой:
  
  – Я пытаюсь бросить курить. Порой ужасная боль в груди, когда поднимаюсь по лестнице. Вы знаете, как много мужчин моего возраста обожают больницы.
  
  Ханнелоре глубоко затянулась, выдохнула облако дыма и начала:
  
  – Ван-дер-Эйк многие месяцы искал достоверную информацию для скандала, который может устранить одного из христианско-демократических тяжеловесов перед выборами. Итальянцы устроили такое в прошлом году как раз перед их выборами в местные органы власти. Итак, почему бы не провернуть подобное в Бельгии. И насколько мы знаем, действительность догнала его.
  
  Социалисты были обезглавлены в главном скандале со взяточничеством, и, если они нароют что-нибудь глубже, не будет никаких представителей социалистов.
  
  – Все для того, чтобы поднялась судья Вероник Анси, политическая убийца. Или это вы хотите быть судьей, Ханнелоре Мартенс? – Ван-Ин присвистнул.
  
  – Не дразните, Питер Ван-Ин, – фыркнула она. – Назовите мне подразделение полиции, которое не коррумпировано, и я буду спать со всеми ними.
  
  – Вы будете что? – спросил Ван-Ин, его бровь поднялась. – Я бы предпочел без помощников.
  
  – Боже, мужики! Вы когда-либо думаете о чем-либо еще?
  
  – Извините, но вы спровоцировали меня.
  
  – Это вы все так говорите!
  
  – Больше никаких замечаний, я не в настроении для феминистских выступлений.
  
  – На чем я остановилась?
  
  – Ван-дер-Эйк и его потребность в скандале.
  
  – Этот человек переполнен силой, он бы отдал свою левую руку ради поста мэра. Я познакомилась с ним на новогоднем приеме, – продолжала Ханнелоре. – В ту пору я являлась безработным адвокатом, только что окончила колледж и была преисполнена страстного желания сделать что-нибудь для равновесия правосудия. Я выпила пару бокалов шампанского, и все произошло, ну, вы понимаете. Пятнадцать минут спустя он сказал, что сможет кое-что сделать для меня.
  
  – И этот парень ищет скандальную информацию, чтобы потопить оппозицию, – усмехнулся Ван-Ин, но сарказм в его голосе был отмечен горечью. Ему также пришлось выполнить пару трюков, прежде чем он получил помощника комиссара.
  
  – Он позвонил мне три месяца спустя и сказал, что планируется назначение нового помощника прокурора. Именно либералы предложили нового кандидата, а мне надоело решать кроссворды.
  
  – Никто не совершенен, – философски заметил Ван-Ин. Он скинул ботинки и положил ноги на садовый стульчик. – Старость – не радость, – сказал он, потирая больную ступню.
  
  – Вы, вероятно, удивлены, почему я все это вам говорю.
  
  Ван-Ин почувствовал настоящее блаженство, растерев ступни. Он избегал смотреть ей в глаза.
  
  – Когда я встретила вас тогда в воскресенье, то почувствовала… как это объяснить…
  
  – Родство?
  
  – Именно, – сказала она. – вы тоже?
  
  – Вы могли бы назвать это так, – проговорил он сквозь зубы.
  
  – Что я подразумевала…
  
  Она колебалась, взяла сигарету. У Ван-Ина перехватило дыхание. Он не мог поверить своим ушам.
  
  – Вы нравитесь мне, Питер Ван-Ин. И не думайте, что я говорю это каждому мужчине.
  
  – Благодарение Господу, – смутился он.
  
  – Послушайте, позвольте мне помочь этой ступне. Она подвинула стул и положила его ногу себе на колени. – Работа в здании суда – это не то, что вы думаете. Мужчины хотят только одного, и, если они не получают того, что им надо, они выкидывают вас, как старую жвачку.
  
  – О, боже, какие ощущения! – Ван-Ин стонал от удовольствия. – Вы понимаете, что делаете?
  
  – Чтобы «подрасти», там вы должны сделать что-то, чтобы заплатить за свое обучение.
  
  – Вы же не имеете в виду, что…
  
  Он вскочил. Ханнелоре не могла сдержать смех.
  
  – Успокойтесь, Ван-Ин. Все было по высокому классу, рядом со спортзалом. Большинство клиентов были спортсменами, и я всегда носила костюм с длинными брюками, похожий на униформу медсестры.
  
  – И прозрачную блузку? Ай, больно. Боже! – вскричал он, когда она нажала на распухшую часть ноги большими пальцами.
  
  – Это научит вас быть осторожным.
  
  Ван-Ин почувствовал приятную истому, граничащую со счастьем. Он вспомнил о Соне, о тех чувствах и ощущениях, которые канули в Лету.
  
  – Полицейский, который дружит с прокуратурой… Что скажут люди? – сокрушался он почти серьезно.
  
  – Так мы оставим это в секрете.
  
  – Право, тайна украшает! Почему я не думал об этом?
  
  Он сделал глоток пива. «Дювель» никогда не был таким вкусным.
  
  – Но прежде чем мы станем романтиками, у вас ведь есть незаконченный рассказ.
  
  Она резко остановилась. Массаж ноги был прекращен.
  
  – Боже, я почти забыла, – ухмыльнулась она.
  
  – Один момент, мисс, но мне трудно будет правильно воспринимать ваш рассказ с ноющей ногой.
  
  Ханнелоре снова взяла его ногу и старательно возобновила массаж.
  
  – О, эти мужчины!
  
  Ван-Ин внимательно слушал пересказ беседы Ханнелоре с Натали.
  
  – Грязный старый мудак, – фыркнул он, когда она закончила свою историю. – Но мы все еще не знаем наверняка, связаны ли эти два случая. Именно поэтому я думал, что пока не стоит говорить об Орели. У большинства семей есть скелет в шкафу, и этот шкаф всегда хорошо закрыт красивым фасадом. Каков следующий шаг?
  
  Она ласкала его ногу одной рукой и держала стакан в другой. Ван-Ин не собирался вставать, пока его нога лежала на ее коленях.
  
  – Я думаю, что пора ударить по Людовику Дегрофу фактами. И это уже будет лицом к лицу, – закусила она губу.
  
  – Не поймите меня неправильно. Я думаю, что лучше, если Дегроф считает, что только один человек знает его прошлое. В его глазах я лишь офицер полиции. Если он даже позволяет немного, по-своему, унижаться посреди беседы, значит, знает, что он в безопасности, вне зависимости от того, что «сольет» нам, потому что это не пройдет в суде по нормам общего права.
  
  Она спокойно кивнула.
  
  – Если при этом я буду не один, кто-то прикроет лучше, если это будет заместитель прокурора.
  
  – Звучит логично. Но почему вы думаете, что существует связь между кровосмесительными действиями Дегрофа, взломом в магазине и похищением его внука?
  
  – Я до сих пор не понимаю. Что за абсурдное происшествие в магазине Гислая, с которого все началось. Вот почему я предположил, что все это было направлено против Дегрофов, как семьи, а не против Гислая. Если виновные не сумасшедшие, их единственный мотив – месть. Но за что? Сначала я думал, что ключ в латинском тексте, но теперь у меня серьезные сомнения.
  
  – Отвлекающий маневр?
  
  – Да и нет. Сам текст открыт для интерпретации, но я больше склонен видеть в квадрате так называемых тамплиеров своего рода подпись.
  
  – Только Дегроф-старший поймет это. Вы предполагали, что он знает, кто это сделал?
  
  – Я думаю, понимает, – сказал Ван-Ин. – И это еще одна причина ничего не говорить ему. Прокурор не поверил бы мне, а с ними и Д’Онт с Бехейтом. Я могу представить себе, что и вам нелегко это принять.
  
  – В самом деле, – улыбнулась она. – Но никто не помешает вам убедить меня. А если Дегроф знает, кто это делает, почему он не говорит? Они похитили его внука и угрожают убить его.
  
  – Может быть, он думает, что все сработает, если он заплатит выкуп, то есть исполнит волю похитителя. Я действительно не знаю. Если вы спросите меня, то я скажу:
  
  Дегроф-старший – это их цель, и они используют ту же тактику, что Ван-дер-Эйк. Но я думаю, любая связь между ними является случайной. Эти маневры вашего патрона дали мне идею, кстати.
  
  – Если у них есть компромат, почему они не идут в прессу?
  
  – Я думал о том же. Я обсуждал этот вопрос с Лео позавчера. Почему Ван-дер-Эйку просто не отправиться в СМИ? Но есть логика в их поведении. Мир заражен скандалами. Они служат для ежедневного взрыва, и мы забываем их столь же быстро. Вы должны разогреть публику, подготовить. Трюк с золотом имел целью обратить внимание на имя Дегроф. Похищение менее чем через неделю было предназначено для международной прессы. Их выбор времени прекрасен: суп, закуска и основное блюдо – все за неделю. Пресса будет жаждать продолжения.
  
  – Так вот что Ван-дер-Эйк имел в виду. Если кто-то роется в грязи, Дегроф попал, как агнец, на заклание.
  
  – Вот почему я подумал: Ван-дер-Эйк был также в процессе или по крайней мере знал, что должно было случиться.
  
  – Но тогда у него нет особой потребности в нас, как я уже сказала, – пошутила Ханнелоре. – Ван-дер-Эйку просто повезло, что кто-то делает всю грязную работу. Вы не устали, Питер?
  
  – Может быть, и так, – признался Ван-Ин. – Но есть еще кое-что. У преступников есть соучастник в семье. Голову даю на отсечение.
  
  – Может быть, вы правы. Я не могу продвинуться дальше. Может быть, мы на зыбком пути.
  
  – Да, – согласился Ван-Ин. – Пора нам поговорить о другом.
  
  – Вы меня опередили, – сказала она. – Попробуйте провести для меня экскурсию в вашем прекрасном доме.
  * * *
  
  – Попробуй немного поспать, дорогой, растирание не поможет. Ты знаешь.
  
  – Ты можешь спать? – спросил Патрик Делайе злобно.
  
  – Сделать горячее молоко? – Шарлотта оперлась на локоть и поискала рукой вокруг лампы. – Выкуп, картины. Зачем беспокоиться об этом? Через пять лет ты покажешь свой новый сборник.
  
  – Речь идет не о новых коллекциях, Шарлотта, – проворчал он. – Почему они просто не попросят денег? Где прибыль в этом огненном шоу? И не забывай, у нас нет никакой гарантии, что они…
  
  – Останови это прямо сейчас, – перебила его Шарлотта сердито. – Без раздумий, проволочек. Я не буду слушать. Речь идет о твоем сыне, ради бога.
  
  Патрик Делайе моргнул, когда его жена заговорила так напористо. Он недовольно потер щетину. Он не побрился в тот вечер, а ведь всегда делал это перед сном.
  
  – Мне очень жаль, Лот. Ты права, я глуп. Искать альтернативы нет смысла. Но почему заставлять меня делать это самому? Сама идея…
  
  Шарлотта послала ему воздушный поцелуй от края кровати. Она была одета в одну старую футболку – привычка со студенческих лет.
  
  – Принеси мне виски! – крикнул он, когда она вышла из комнаты.
  
  Футболка часто стиралась и, конечно, сильно протерлась. Он смотрел на нее, когда она выходила из спальни, и вдруг почувствовал желание прижаться к ней. Прошли месяцы с тех пор, как он обращал внимание на ее бедра. Может быть, близость поможет успокоить нервы. Раньше это было прекрасное средство.
  
  Шарлотта заполнила кастрюлю молоком. Индукционная плита немедленно нагрелась. Они отказались от СВЧ в доме. Она ненавидела СВЧ. В барном шкафчике нашлась бутылка Тичерз-крем, и она щедро наполнила большую расписную кружку. Она вспомнила, что у нее еще осталось немного марципана, который купила на благотворительной ярмарке неделю назад. Это было как раз то, что надо, она не ела со вчерашнего обеда.
  
  Патрик жадно глотнул из кружки. Там было так много виски, что молоко немного охладилось. Шарлотта дула на свое молоко и грызла кусочек марципана.
  
  – Хочешь кусочек? – спросила она, сидя перед ним на кровати со скрещенными ногами.
  
  – Что ты ешь?
  
  – Марципан. Я голодна. Разве ты нет?
  
  – Я пас, спасибо.
  
  – Минуточку. Марципан! Что заставило меня думать о марципане? – спросила она.
  
  – Марципан. Синдром Марфана. Один из похитителей… они смогут проследить его… есть регистр. – Она запнулась.
  
  – Что ты говоришь? – спросил он в изумлении. Он едва мог помнить вчерашний разговор.
  
  – Долговязый парень, один из похитителей, который сел на автобус от Осткампа в Брюгге и передал требования выкупа прессе.
  
  – Не понимаю.
  
  Виски на пустой желудок может иметь удивительно быстрый эффект.
  
  – Два свидетеля описали его как исключительно высокого, в очках с толстыми линзами и каплями для глаз. Это заболевание совершенно точно нуждается в лечении. Может быть, у него было несколько операций. Насколько я помню, синдром Марфана встречается крайне редко. Он должен проходить проверку. – Она взвизгнула в эйфории.
  
  – А я думал, что ты – ярый противник врачей, которые диагностируют пациентов, не видя их, – заметил Патрик, не особенно убежденный.
  
  – Но это шанс, малый, но шанс. Я звоню Ван-Ину.
  
  – Сейчас? В два тридцать?
  
  – Если они арестуют похитителей, не придется жечь твои драгоценные картины, – отрезала она.
  
  Ван-Ин и Ханнелоре были еще на заднем дворе. Он немного рассказал о своем разводе, а затем провел ее вокруг дома.
  
  Ханнелоре особенно понравилась комната над таинственным подвалом. Она должна была признать, что у Ван-Ина – или у его бывшей жены – был хороший вкус.
  
  – После развода я отдал Соне всю мебель. Это был единственный способ оставить дом себе.
  
  «Таким образом, это его вкус», – подумала она с удовлетворением.
  
  – Я построил себе камин.
  
  Ханнелоре чувствовала себя здесь комфортно. Не так, как в остальной части дома. Комната над подвалом была аккуратна и хорошо декорирована.
  
  – Какая красивая вещь, – сказала она, указывая на отлично отполированный антикварный комод. – Вы его купили?
  
  – Да. У разведенной пары, которая не знала, что с ним делать.
  
  – Понятно, – улыбнулась она.
  
  – Смотрите под ноги, – предупредил Ван-Ин, когда они вошли в гостиную.
  
  Ханнелоре рухнула в одно из кресел и почти утонула в нем.
  
  – Особый поролон, – пояснил он.
  
  – Дорогой?
  
  – Весьма. Ничего не могу с собой поделать. Я пристрастился к таким вещам.
  
  Два миниатюрных динамика свисали с потолка.
  
  – А где остальные?
  
  Ван-Ин указал на шкаф.
  
  – Я отдам вас «Кармине Буране» через минуту.
  
  Она легко выпорхнула из кресла от «Линье Розе» и пошла к стене напротив, в «музыкальный угол», где, как и ожидалось, висела книжная полка из бука. Она провела пальцем по корешкам.
  
  – Любитель искусства и интеллектуал – все в одном флаконе, – сказала она несколько насмешливым тоном. Эко, Данте, Руюсброек, Юнг. Кто отправил вас служить в полицию?
  
  – Не надо так. Я не единственный из местных такой. По крайней мере, я могу читать и писать.
  
  Они оба смеялись над старой шуткой, и Ван-Ин вдруг понял, как хорошо он чувствует себя в ее компании.
  
  – Что ж, закончим наш тур.
  
  Он намеренно избегал спальни, а она не спрашивала. Он проводил ее в столовую.
  
  – Извините за беспорядок. Но вы знаете, как это бывает у холостяков.
  
  – Должно быть, так, – сказала она. – Я живу весьма одиноко, кстати, и вы должны увидеть мою кухню.
  
  Она встала перед огромным зеркалом на каминной полке и повернулась боком, взглянула на себя в профиль точно так, как это делал Ван-Ин.
  
  – Боже, это зеркало Мишель Мартенс?
  
  – Вы знаете его? – спросил Ван-Ин удивленно.
  
  – Я была на выставке на прошлой неделе. Все, что я могла позволить себе.
  
  – Проблема в том… – он запнулся, – вы должны увидеть и мой экспонат.
  
  – А с ним что-то не так.
  
  – Если б только. – Он взял ее за руку. – Опасная лестница, – объяснил он.
  
  Они спустились по винтовой лестнице, построенной у внешней стены дома.
  
  – Я люблю овальные окна. Не правда ли, в них есть что-то оригинальное?
  
  – Согласен. Подождите, пока войдем в подвал.
  
  Одна из дверей на лестничной клетке вела в подвал, другая – на задний двор.
  
  – Мы под комнатой, которую я так полюбила? – спросила Ханнелоре, когда посмотрела на белоснежные своды. – Такое впечатление, что это пятнадцатый век, не так ли?
  
  – Возможно. Ветте-Виспорт, где-то 1434 год. Пять домов направо – старые богадельни, и мой дом находится слева.
  
  – Конечно, это не богадельня, – сказала она удивленно.
  
  – Нет, совсем нет, – поспешил он добавить. – Никто не знает, почему они построили это напротив богадельни. Говорят, что по заказу продавца рыбы.
  
  – Логично, я полагаю… Ветте-Виспорт… Квартал Жирной Рыбы… Вонища!
  
  – Но историкам не нужно это. Слишком очевидно. Им нужны доказательства.
  
  – Как и нам. – Она улыбнулась.
  
  Они покинули подвал и прошли через дверь на задний двор, потом через коридор, узкий проход между старой стеной канала и задней частью дома. Звезды сверкали в небе, на воды канала мягко мурлыкали, создавая фон для молчаливого дворика, превратив все это в оазис тишины. Утро может подождать, подумала Ханнелоре.
  
  – Я не бывала в доме с видом на канал. Он подходит для художников. Здесь повсюду можно увидеть рыбака.
  
  – Не совсем. В те дни там не было много рыбы для ловли. Канал используется больше для транспортировки рыбы из других мест. По крайней мере, я читал, что это было так. Это часть проходит вдоль старой городской стены начиная с 1127 года, а это значит…
  
  Они оба замерли, услышав телефонный звонок.
  
  – Слава богу, что мы еще не спим, – пошутила она.
  
  Ван-Ин не обратил внимания на это замечание и помчался наверх. Она последовала за ним, однако мешали каблуки.
  
  – Обзвонить все больницы?
  
  Услышала она слова Ван-Ина, когда вбежала в комнату.
  
  Прежде чем он успел спросить: «Вы знаете, сколько больниц в Нидерландах?» – Шарлотта пояснила:
  
  – Начните с университетских, а если они не помогут, можно проверить все крупные.
  
  – Исходя из того, конечно, что этот молодой человек на самом деле страдает синдромом Маршана, – ответил Ван-Ин убедительно.
  
  – Марфана, – поправила она его.
  
  Ван-Ин понял, что он не мог открыто игнорировать ее просьбу.
  
  – Я буду иметь такую возможность примерно в семь. Если мы сможем получить разрешение от министерства о задействовании местной полиции, чтобы они обзвонили клиники в своем регионе. И тогда камня на камне… Я сделаю все, что в моих силах, – сказал он. – И попытайтесь выделить пару часов для сна. У нас еще есть работа завтра, я имею в виду потом…
  
  Ханнелоре вопросительно посмотрела на него, когда он, положив трубку, повернулся к ней.
  
  – Это лишь все усложняет, когда родители начинают играть в детективов, – посетовал он, своими словами вернув ее в состояние бодрости.
  
  – Как вы думаете, есть тут что-нибудь?
  
  Ван-Ин пожал плечами:
  
  – Страна кишмя кишит высокими парнями в очках.
  * * *
  
  Бертран Делайе проснулся с ужасной пульсирующей болью в голове. От волнения Лаурент дал ему слишком много успокоительного.
  
  Первое, что он увидел через неприглядные окна ветхой мансарды, – усеянное звездами небо. Он лежал на кровати и как будто не чувствовал своего тела, и комната была не его. Бертран хотел вскочить, но его сковал непонятный физический ступор. Мальчик слышал джингл. Ему потребовалось три попытки, прежде чем он смог встать, и то с большим трудом. Он сделал несколько неуверенных шагов, но вдруг его словно остановила невидимая рука. Бертран был прикован, ему сильно сжало запястье. Он чувствовал себя беспомощным и не мог решиться, вернуться ли в кровать или остаться на месте. Что-то мешало думать, разум кипел в панике. Его томила неопределенность, и было смутное сознание того, что нечто плохое произошло с ним, но это словно не заботило его.
  
  Цепь крепко сидела в стене. Бертран потянул ее несколько раз, но это только усилило головную боль. Он сел на краю кровати, ставшей его пристанищем.
  
  Его глаза привыкли к темноте, и он осмотрел комнату. В ней не было ничего, кроме кровати. Стены были деревянными, прямоугольный ковер на полу. Он встал снова и, сделав несколько шагов, наткнулся на биотуалет. Его родители брали с собой что-то похожее, когда отправлялись в поход, именно поэтому он сразу узнал этот предмет.
  
  Закружилась голова: не нужно было вставать. Он понятия не имел, что происходит, и тупо глядел в пространство. Полоска света под дверью привлекла его внимание. Он услышал, как кто-то шел по коридору, затем раздался звук поворачиваемого ключа в замке. Как ни странно, он не испугался.
  
  – Я принес тебе печенье и лимонад, – мягко сказал Лаурент, войдя в комнату. – Ты должен остаться здесь на пару дней, но не волнуйся, твои родители проинформированы.
  
  Лаурент поставил бутылку и положил печенье в пределах досягаемости Бертрана.
  
  – Нет необходимости бояться. Ничего не случится с тобой.
  
  – Вы можете зажечь свет? – спросил Бертран. – Здесь так темно.
  
  Лаурент нащупал выключатель. Замерцала лампочка не более чем в сорок ватт, но все же она заставила его зажмуриться.
  
  Бертран поднялся и побрел к лимонаду с печеньем.
  
  Старый лысый человек не выглядел опасным.
  
  – Если ты хочешь поиграть в шашки или в шахматы, мы могли бы, – предложил Лаурент. – Может, ты хочешь еще немного отдохнуть?
  
  Бертран был удивлен странному предложению, оно смутило его.
  
  – Вы похитили меня. Вы были в полицейском фургоне. Я узнал вас.
  
  Он схватил печенье и лимонад, пока говорил, а затем вернулся обратно на кровать.
  
  Лаурент продолжал спокойно сидеть и наблюдать, как Бертран ест печенье и пьет лимонад.
  
  Пульсирующая боль в его голове уменьшилась, когда он поел. Галоперидол переставал действовать и его охватил гнев, слепой гнев.
  
  – Позвольте мне уйти! – вскричал он. – Вы не имеете никакого права держать меня здесь.
  
  Он схватил бутылку и угрожающе держал ее в воздухе.
  
  – Это единственная бутылка лимонада, которая у меня есть, – сказал Лаурент спокойно. – Если разобьешь ее, весь день будет только вода.
  
  – Почему вы не купили еще? – завопил Бертран. Он опустил бутылку, на ней была французская этикетка, и он был намного вкуснее, чем лимонад, который он пил дома.
  
  – У меня есть шоколад, – сказал Лаурент. – Если ты все еще голоден, я могу принести тебе немного.
  
  Бертран поставил бутылку возле кровати. Дружелюбие старика раздражало его. Действительно ли это было похищение или что-то еще?
  
  – Это «Кот д’Ор?» – спросил он высокомерным тоном.
  
  – Почти, – улыбнулся старик. – Жди, я скоро вернусь.
  
  В то время как Лаурент отправился в кухню, Бертран проверял наручник.
  
  Защитная полоса ленты была намотана вокруг запястья, прежде чем они его заковали. Цепь примерно семь футов длиной была присоединена к железному кольцу, вбитому в наружную стену, которая, в отличие от других, была сложена из камня.
  
  Кольцо и цепь, казалось, достаточно крепки, чтобы удержать быка.
  
  Когда старик вернулся, у него был не только шоколад, под мышкой он держал шахматную доску.
  
  – Я принес шахматную доску на всякий случай, – сказал он почти извиняющимся тоном.
  
  – Откуда вы знаете, что я играю в шахматы? – спросил Бертран подозрительно.
  
  Лаурент пожал плечами.
  
  – Я только принес доску, – ответил он. – Но если ты не хочешь играть, то я оставлю тебя в покое.
  
  Если бы Бертран согласился на игру, то у него, по крайней мере, была бы компания. Но если старик уйдет, это, возможно, даст ему шанс избавиться от ленты под наручником, а тогда можно попытаться освободить руку.
  
  Старик не выглядел сильным. Если бы не цепь, он смог бы, наверное, справиться с ним и вырваться.
  
  Бертран осматривал защитную манжету. Лаурент видел это, но не придал значения. Он знал, что этот мальчик не в состоянии вырваться на свободу.
  
  – Вы уверены, что я буду дома через два дня? – спросил Бертран нерешительно.
  
  – Абсолютно, мой мальчик.
  
  – Тогда я играю белыми.
  
  – Хорошо. Ты не возражаешь, если я сяду рядом? Иначе надо будет принести стол и табурет, а у меня проблемы со спиной.
  
  Лаурент чуть не получил грыжу, пока нес Бертрана от фургона.
  
  Бертран взял шахматную доску и фигуры. Лаурент сел на кровать.
  Глава 15
  
  Ван-Ин взлетел вверх по лестнице к себе в кабинет в воскресенье утром, где его приветствовали Бехейт, Д’Онт и Ханнелоре. Она спала столько же, сколько и он, но выглядела бодрой и активной.
  
  – Доброе утро, – сказал он оптимистично.
  
  Бехейт едва поднял голову. Перед ним на столе лежала большая стопка документов, немного потрепанная от частых просмотров. Д’Онт стоял у окна, в ответ на приветствие Ван-Ина он изобразил неопределенный жест.
  
  – Великолепный день, не так ли? – спросила Ханнелоре с самыми лучшими намерениями.
  
  – Есть что-нибудь новенькое о точном местоположении похищения? – спросил Ван-Ин, видя, что все молчат.
  
  – Мы предполагаем, где-нибудь вблизи Будевейн-сквер. Несколько мальчишек-приятелей видели его катающимся на роликах около 13.30, – сказал Бехейт, не поднимая головы.
  
  – Не было никакой реакции на обращение по радио? Нам обещали, что экстренное сообщение будет передано этим утром в восемь часов.
  
  – Вы ничего не узнаете, – сказал Д’Онт безразлично.
  
  Этажом выше Де-Ки говорил по телефону с комиссаром местной полиции. Он был очень недоволен специальным уполномоченным помощником комиссара Ван-Ином, его неуклюжим ведением расследования.
  
  Де-Ки терпеливо слушал речь взбешенного начальника. Все знали, что у местной полиции было намного больше опыта и ноу-хау и что такое серьезное преступление, как похищение, всегда возлагали на них и судебную полицию.
  
  Разговор занял не меньше двух минут, после чего Де-Ки попытался успокоить говорившего.
  
  – Я думаю, что решение было принято на более высоком уровне, Жак, – сказал он задумчиво. – Прокурор Лотенс назначил группу специалистов лично. Это прокурор поручил Ван-Ину возглавить расследование. И если угодно, он не назначил судебного следователя.
  
  – Это меня не удивляет, – ворчал районный комиссар. – Все знают, что Лотенс и следователь Крейтенс не выносят друг друга.
  
  Де-Ки усмехнулся. Собирание сплетен о работниках суда было любимым времяпрепровождением полиции.
  
  – Я могу лишь посоветовать вам связаться с прокурором Лотенсом. Мне сказали, что он проведет весь день в Кнокке. И ничто не мешает вам присоединиться к нам здесь. У нас назначено совещание в восемь. Вы всегда можете принять участие.
  
  Де-Ки отошел от аппарата с деланной улыбкой. Телефон зазвонил, прежде чем он успел выйти.
  
  – Ваша светлость, всегда рад слышать голос мэрии. Де-Ки откинулся на спинку стула и наслаждался теплом солнечных лучей.
  
  Несколько минут спустя у Ван-Ина возникло устойчивое впечатление, что он говорит со стеной.
  
  – Я только что получил известие от сержанта Версавела, что никто у Будевейн-сквер не заметил ничего необычного. Если моя информация верна, местная полиция опросила не менее четырехсот человек.
  
  Д’Онт нервно теребил свой галстук, пытаясь освободить раздражаемый воротником кадык.
  
  – Они и сейчас продолжают, – сказал он. – Кто-то должен был что-нибудь видеть, непременно!
  
  – Если предположить, что мальчик был похищен недалеко от Будевейн-сквер, – Ханнелоре наблюдала как ни в чем не бывало, – то что можно сказать о велосипеде?
  
  – Господин Ванмаэль разобрал его на части до последнего болта. Ничего, ноль. Все мы знаем, что это точно его велосипед. И мы опросили людей из Осткампа, где он был найден, – добавил Д’Онт уныло. – Я полагаю, усилия в поисках молодого похитителя также не дали результатов, – съязвил он.
  
  – Это то, что я пытался объяснить вчера, капитан.
  
  Ван-Ин был утомлен и готов был вспылить.
  
  – На первый взгляд похитители взяли на себя много невероятных рисков. Если предположить, что у них нет волшебной палочки, тогда выходит, что это очень точно спланированная операция. Мы не должны недооценивать мозг, который стоит за всем этим.
  
  – Я искренне поддерживаю, – внезапно оживился Бехейт. – Согласно моему анализу, основанному на этих двух факсах, похититель старшего возраста должен, конечно, обладать университетским образованием. Если вы спросите меня, он – инженер или математик. Я не удивлюсь, если его специализация – вычисление вероятностей или статистика. Я также думаю, что мы ищем кого-то, кто провел несколько лет в уединении как отшельник, вне города. И меня удивило бы, если бы он был способен к насилию.
  
  Ван-Ин кивал, соглашаясь. Д’Онт не вполне понимал, где Бехейт получал всю эту информацию.
  
  – У меня нет хрустального шара, – сказал Бехейт. – Мы получили кое-что из Штатов. ФБР организует ежегодный курс для иностранных полицейских агентств. Я только что окончил такой курс и уверяю вас, что я в подобных случаях тоже сначала удивлялся.
  
  – Насколько верен этот портрет? – полюбопытствовал Ван-Ин.
  
  – Во многих случаях это техника анализа точна, хотя мы и должны сделать поправку на то, что техника американская. Европейцы склоняются к тому, что погрешность гораздо выше.
  
  – Так что же заставляет вас думать, что пожилой человек – математик или статистик? – спросила Ханнелоре. – Если вы правы и мы предполагаем, что человек этот старше семидесяти, тогда мы должны звонить лишь в несколько университетов. Я не думаю, что было так много математиков и статистиков среди выпускников в сороковых.
  
  – Это хорошая идея, мисс, – одобрил Бехейт. – Но позвольте мне ответить на ваш вопрос. Вся тактика, применявшаяся в нападении на ювелирный магазин, и похищение предполагают, что учтены риски и хорошо просчитаны все шаги в их плане. Если не ошибаюсь, в соответствии с известными законами вероятности они должны были бы допустить хотя бы одну ошибку, возможно, больше. Возьмите атаку на ювелира. Они пошли работать до полуночи в ярко освещенном пространстве. Ясно, что кто-нибудь мог увидеть их. – Бехейт порылся в бумагах и вытащил две страницы.
  
  – Голландская пара и другой свидетель описали пожилого человека очень по-разному, но в одном они сошлись: у него были длинные седые волосы.
  
  Все знают, что большинство мужчин старше семидесяти имеют короткие волосы или лысые. Длинные седые волосы слишком заметны. Я думаю, что это была часть маскировки. Мы можем также сказать то же самое о бороде молодого человека – другая деталь, которую отметили все свидетели. – Бехейт посмотрел на присутствующих с видом победителя. – И еще есть много других моментов. Специальный уполномоченный Ван-Ин должен удовольствоваться моими интуитивными достижениями.
  
  – Спасибо, профессор.
  
  Ван-Ин решил полностью пересмотреть свое отношение к профессору. Ханнелоре светилась, а Д’Онт грыз ногти.
  
  – Я распоряжусь, чтобы немедленно звонили по университетам, – сказал Ван-Ин с энтузиазмом.
  
  – И если он живет в сельской местности, имеет смысл проверить съемные квартиры на короткий срок в последние недели, – заметил Д’Онт.
  
  – Профессор предполагает, что старший злоумышленник жил в сельской местности в течение некоторого времени. Если он держит мальчика в собственном доме, у нас нет шансов обнаружить место, если мы сначала не вычислим человека, – сказал Ван-Ин тоном близким к высокомерному. – И не забывайте, что он один с мальчиком. Он будет, вероятно, оставаться там в течение следующих нескольких дней. Если дом выглядит жилым, не каждый будет подозревать что-либо.
  
  – Но никто не знает, один ли он живет. У него могут быть соучастники. – Д’Онт был возбужден, а возбужденные люди говорят глупые вещи.
  
  – Это не важно, – сказал Бехейт категорически, положив конец обсуждению.
  
  Теперь Ван-Ин решил открыть гипотезу Шарлотты Дегроф.
  
  – Версавел и его ребята ходят по университетским больницам. Пять человек команды несут ответственность за другие главные больницы.
  
  – Как давно вы знаете об этом? – фыркнул Д’Онт.
  
  – С прошлой ночи, капитан.
  
  – И вы ждали до сих пор, чтобы сказать нам. Я думал, что мы договорились об обмене новой информацией.
  
  – У меня есть пара фотокопий, – сказал Бехейт, которого не интересовали перепалки Ван-Ина и Д’Онта.
  
  Ситуация расстроила его чрезвычайно. Как эксперт, все, что он мог сделать, – это гипотетический профиль преступников. Возможно, он был немного поспешным, чтобы делать выводы. Никакие дальнейшие переговоры с похитителями не предполагались. Его работа была сделана более или менее. Остальное было в руках детективов.
  
  Если бы он должен был выбирать между ортодоксальным Ван-Ином и гордым местным жителем, полицейским капитаном, он выбрал бы Ван-Ина без вариантов.
  
  – Вы планируете встретиться с родителями позже? – спросила Ханнелоре. Она чувствовала, что Д’Онт собирался взорваться, и попыталась разрядить обстановку.
  
  Д’Онт понял намек и неохотно ретировался.
  
  – Делё как раз сейчас с ними, – добавила она.
  
  – Тогда им понадобится помощь, – усмехнулся Ван-Ин. – Бедняги, у них сейчас трудные времена.
  
  Бехейт столкнулся с Версавелом в коридоре. Сержант чуть не сбил его с ног.
  
  – Новая информация! – вскричал он, прежде чем дверь до конца открылась.
  
  Версавел указал на телефон:
  
  – У нас есть потенциальный свидетель похищения на линии. Вы можете принять вызов здесь.
  
  Ван-Ин бросился к телефону на своем столе. Свидетель рассказал свою историю во второй раз менее чем за пятнадцать минут. Накануне около двух часов пополудни он ехал по кольцевой дороге вдоль ветряных мельниц Брюгге. За несколько сотен ярдов перед светофором он заметил «форд-транзит», принадлежащий местной полиции, припаркованный на велосипедной дорожке. Он уменьшил скорость, думая, что это ловушка. К его удивлению, он увидел, как полицейский сдирал светоотражающие оранжевые полосы по бокам машины.
  
  И только тогда он понял, что нет никаких маячков на верхней части фургона и нет никаких признаков того, что это машина полиции или какой-нибудь экстренной службы. Он решил, что это странно, и внимательно посмотрел, проезжая мимо. Фургон выехал на дорогу, и он увидел пожилого мужчину в гражданской одежде за рулем. «Форд» догнал его после светофора.
  
  – У этого полицейского были очки? – спросил Ван-Ин.
  
  – Да.
  
  – И он был высоким, – продолжал Ван-Ин, ведь это подходящее описание. Бехейт будет рад, подумал он про себя. Предполагаемый полицейский был без бороды. Свидетель не рассмотрел салон, но когда Ван-Ин спросил, был ли кто-нибудь еще в «транзите», его вопрос был уже формальным.
  
  – Нет, только старик и полицейский, – сказал он убежденно.
  
  Ван-Ин поблагодарил его и повернулся к остальным.
  
  – Теперь мы знаем – где и когда.
  
  – Если все, что видел свидетель, имеет отношение к делу, – сказал Д’Онт.
  
  Ван-Ину захотелось ему врезать.
  
  Почему этот ублюдок вечно нападает?
  
  – Проверка не займет много времени, капитан! – рявкнул Ван-Ин. – Если это не повседневная практика местных полицейских – устраивать на работе розыгрыш с собственным автопарком?
  
  – Слушайте меня, Ван-Ин, – прошипел Д’Онт. – В этом деле, вы вели себя непрофессионально, мягко говоря. Ну хорошо, я могу это проглотить. Но оскорбления, направленные против меня и моих людей…
  
  – Оскорбления! – хмыкнул Ван-Ин. – Все знают, что вам гораздо больше хочется лепить дерьмо из своих людей, чем мне.
  
  Д’Онт сжал зубы, но ничего не ответил. Ханнелоре ждала, что он вот-вот взорвется. Его лицо было ярко-красным.
  
  – Господа, господа. Немного уважения, если вы не возражаете. – Де-Ки стоял в дверях, одетый в дорогой костюм в тонкую полоску. Он выглядел так, будто только что вышел из клуба небожителей. – Неужели нам некого съесть, кроме нас самих?
  
  Ван-Ин посмотрел на Ханнелоре, и, когда она украдкой взглянула на Де-Kи, он не мог не улыбнуться. Д’Онт отступил, резко кивнув головой.
  
  – Ну вот, гораздо лучше, – сказал Де-Ки весело.
  
  Бехейт появился с кучей ксерокопий под мышкой и бодро поинтересовался:
  
  – Совещание состоится здесь?
  
  – Почему нет? – ответил Де-Ки. – Прокурор приносит свои извинения, и полковник Верриест должен быть здесь с минуты на минуту.
  
  Ван-Ин тяжело вздохнул. Он ненавидел совещания. Все уже было сказано, и это его беспокоило.
  
  – Давайте займем места, – предложил он безучастно.
  
  К счастью, все прошло без инцидентов. Д’Онт мудро не задавал никаких вопросов. Ван-Ин повторил свой доклад о событиях за прошлую неделю на стандартный запрос Де-Kи. Затем он предложил описание Лонглегза[23] отдать прессе. Лонглегз – так прозвали молодого похитителя.
  
  – Мы можем с достаточной степенью уверенности предположить, что он будет присутствовать завтра на этом зрелище, – заключил Ван-Ин.
  
  Все, казалось, согласны, и Ван-Ин был счастлив, что наиболее утомительная часть позади.
  
  – Отлично, – согласился Бехейт. – Но позвольте мне добавить последнее замечание. По моему мнению, комиссар Ван-Ин верно окрестил молодого человека Лонглегзом и охарактеризовал как страдающего от депрессии и весьма неуравновешенного. Возможно, тот пожилой использует молодого парня, вовлекая в похищение как в игру в живое кино.
  
  Де-Ки провел пальцами по волосам, а Д’Онт почесал затылок. Только Ван-Ин казался удивленным.
  
  – Кто знает, профессор Бехейт. Однако, даже если нам удастся арестовать Лонглегза до завтра, это вряд ли что-нибудь изменит. Требования похитителя останутся прежними.
  
  – У меня будет «форд-транзит» на всякий случай, – сказал Д’Онт решительно. Несговорчивый полицейский все еще не понимал, что его традиционный подход не дает результатов.
  
  Ван-Ин не был расположен объяснять еще раз. Он пожелал всем прекрасного утра и направился к двери.
  
  В коридоре он догнал Версавела.
  
  – Есть какие-нибудь новости из университетских больниц? – спросил он на ходу.
  
  – Сегодня ведь воскресенье, да и у врачей, которых мы нашли, договор о конфиденциальности. Они согласны сотрудничать, только если мы назовем имя.
  
  – А в других?
  
  Версавел покачал головой:
  
  – Ты действительно думаешь, что это как-то поможет?
  
  – Вероятно, нет, Гвидо, однако продолжай в том же духе, чтобы включить все это в отчет.
  
  Версавел с пониманием кивнул.
  
  Он хорошо знал, что полиция всегда окружает себя горой бумажной работы, если дело не будет раскрыто.
  
  – Каким будет ваш следующий шаг?
  
  – Визит к родителям. Там еще куча работы, которую предстоит сделать, прежде чем разгорится костер, и я хочу еще раз поговорить с Дегрофом-старшим, – сказал Ван-Ин со скрытой улыбкой. – И не забывай, что они по-прежнему обременены Делё.
  
  – Как будто у них нет других проблем, – засмеялся Версавел.
  
  – Одна последняя вещь, Гвидо, – вдруг сказал Ван-Ин. – Присматривать за Д’Онтом будешь ты. Скажи ему, что он отвечает за поддержание порядка завтра на Занд-сквер.
  
  – Твое слово – для меня закон.
  
  Ван-Ин поднял руку и пошел своей дорогой.
  
  – Эй, комиссар. Ты никого не забыл? – услышал он Версавела.
  
  Ханнелоре медленно шла по коридору, обтягивающая юбка заставляла ее делать мелкие шаги.
  
  – Что за новости! Комиссар Ван-Ин хочет действовать в одиночку, – проворчала она. – Не могли подождать минутку? Или моя компания вас не устраивает?
  
  – Тише, – прошептал он, приложив палец к губам. – Разве мы не договорились действовать на публике по протоколу? – усмехнулся он.
  
  – Я следую за вами по делу, – фыркнула она. – Не надейтесь на большее.
  
  – Но позвольте действовать быстрее, пока Д’Онта не озарила та же идея.
  * * *
  
  Когда они прибыли на место, Ван-Ин попросил офицера проехать вниз по Бишоп-авеню. Как он и предполагал, шикарный район был наполнен передвижными радиолокаторами, спутниковыми антеннами, съемочными группами и бесконечными фотографами. Конечно, собралась и большая толпа любопытных.
  
  Соседи Дегрофа в одночасье прославились, их показания – это единственное, что кормило ненасытное вещание в это время. По совету профессора Бехейта Патрик и Шарлотта Делайе решили не общаться с прессой.
  
  Как только Ван-Ин и Ханнелоре наконец достигли бунгало и вышли из машины, их немедленно окружил целый рой корреспондентов с микрофонами.
  
  – Они будут предлагать вам контракт, – дразнил Ван-Ин. – Вы так же хорошо выглядите, как судья Анси.
  
  – Просто хорошо, – поправила она. – Вы не можете быть серьезным. Во всяком случае, поддержание профессионального уровня не имеет ничего общего с внешностью. Вероник Анси – карьеристка, и я тоже! – кивнула она.
  
  Они локтями прокладывали себе дорогу сквозь толпу, лес камер и микрофонов. Как только они оказались за барьерами, Ван-Ин вздохнул с облегчением.
  
  Он не завидовал знаменитостям, которые имели дело с такого рода сумасшествием каждый свой выход.
  
  – Интересно, на что это будет похоже завтра, – сказала Ханнелоре. В отличие от Ван-Ина она, казалось, наслаждалась цирком.
  
  Шарлотта видела, как они прибыли, и открыла им дверь.
  
  – Проходите, комиссар, и вы, госпожа Мартенс, – сказала она так, словно ожидала их на ужин. Она выглядела изможденной. Ее небрежно нанесенный макияж не мог скрыть внутреннего хаоса, царившего в ее душе, она походила на зомби. – Мой муж присоединится к нам в ближайшее время. Он отдыхает, – механически сказала она.
  
  Дом пребывал в пустоте, словно отчаяние охватило его неодушевленные формы. Сегодня весь этот дизайн смотрелся как на страницах какого-нибудь издания «Лучшие дома и сады».
  
  – Нет ничего особенно обнадеживающего по больницам, мэм, – сказал Ван-Ин, как только они вошли.
  
  – Больницы? – спросила она дрожащим голосом.
  
  Она опиралась на свою гипотезу, как ребенок гориллы на суррогатную мать.
  
  – Мы обзваниваем, мэм, но не стоит строить надежды. Негодяи не дали нам достаточно времени для более глубокого расследования.
  
  Не было никакого смысла обманываться. В данном случае плохая тактика: бесконечно размышлять над тем, что ограничено неизвестностью.
  
  – Комиссар Делё еще здесь? – Ван-Ин сознательно сменил тему.
  
  – Он с папой в саду. Я как раз собиралась сделать кофе. Может, вы тоже будете?
  
  Ван-Ин почувствовал жалость к Шарлотте Дегроф, но в то же время восхищался стойкостью, с которой она несла это бремя. Бехейт объяснил ему, что родители похищенных детей часто испытывают неестественное состояние некой эйфории в первые двадцать четыре часа после похищения. Реальная боль приходит намного позже. Он сравнил ситуацию с человеком, который случайно отрезал себе палец. Первый момент – везде кровь, потом он понимает, что он отрезал себе палец, и только потом чувствует боль.
  
  – И осталось немного коньяка со вчерашнего дня, – печально улыбнувшись, добавила Шарлотта.
  
  – Почему бы и нет, мэм.
  
  Она пошла в кухню, и Ван-Ин заметил, что на ней нет бюстгальтера. Он проклинал себя за порочные мысли, которые разгорались внутри его против воли.
  
  – Госпожа Делайе!
  
  – Да, комиссар?
  
  – Ваш отец давно здесь?
  
  – Папа провел ночь в нашем доме.
  
  Она как будто удивилась его вопросу. Ханнелоре задавалась вопросом, почему он хотел знать.
  
  Раздвижные двери, которые вели на террасу и задний двор, были широко открыты. Легкий ветерок шевелил шторы. Назойливый аромат свежескошенной травы смешивался с запахом керосина и наполнял комнату. Делайе встал в то утро в 5.30, чтобы косить газон, и ни один из соседей не жаловался на шум.
  
  Как только они вышли на террасу, Патрик Делайе поспешил открыть окна спальни. Сегодня он был одет в потертые спортивные брюки и футболку с логотипом компании, директором и акционером которой был сам. Он был небрит, глаза, полные тоски, ввалились. Он вышел босиком. Ван-Ин пожал вялую руку человека, казалось пребывающего на грани нервного срыва. Было намного легче, если бы ему не сказали, что Бехейт удалился. Он собирался воспользоваться помощью профессора. Без этого он никогда не смог бы собраться с мыслями, чтобы «заплатить выкуп» за сына.
  
  Дегроф-старший сидел на табурете: прямая спина, безупречно завязанный галстук.
  
  – Комиссар, мэм, – сказал он, кивнув.
  
  Делё что-то строчил и едва сделал усилие, чтобы поздороваться.
  
  Ван-Ин понятия не имел, что он писал так неистово. Он сел рядом с Дегрофом и задумчиво потер нос, пытаясь прочитать что-либо по лицам. Ему еще раз пришлось осознать, что отдел специальных расследований в Брюгге не имеет никакого опыта с такого рода делами.
  
  Общественность, как правило, считает, что существует некая оригинальная система, которая раскачивает общественность, когда совершаются преступления. В сериалах и кино преступники всегда оставляют заметные подсказки, либо так, либо иначе, либо тот, либо иной. Главный свидетель появлялся в последнюю минуту. Реальность, конечно, была совершенно иной.
  
  Многие преступления раскрывались случайно или после нескольких месяцев кропотливой работы детективов. У Ван-Ина было не более сорока восьми часов, половина из них уже истрачена.
  
  Успех в раскрытии похищений часто зависит от полезного «слива» со стороны преступного мира. Процедура проста. Полиция делает неожиданные рейды, пока кто-то не сделает анонимный телефонный звонок. Есть две причины этого: первая – настоящие преступники не любят похитителей; вторая – рейды по их азартным точкам, борделям и так далее плохо отражаются на бизнесе, а деньги в этом мире важнее, чем пустая солидарность.
  
  Но у Ван-Ина не было в распоряжении никаких нитей, которые помогли бы организовать такую тактику, не было связи похитителей-одиночек с преступным миром. Это было единственное, в чем он был уверен.
  
  – Готовы ли заявления от господина и госпожи Делайе? – как-то внезапно официально спросил он.
  
  Даже Дегроф на мгновение поднял брови. Делё посмотрел на него, как гиена на будущую жертву.
  
  – Могу я взглянуть? – настаивал Ван-Ин, когда Делё не ответил на его вопрос. Он наслаждался дураком Делё, но на этот раз это была специальная тактика. Он все еще не был уверен, как подойти к Дегрофу-старшему.
  
  Ханнелоре почувствовала, как Дегроф смотрит на нее. Косые лучи солнца заполнили комнату, и она знала, что они сделали блузку почти прозрачной.
  
  Делё пробормотал неразборчивое проклятие и потянулся к своему дорогому портфелю.
  
  – Ваше молчание заставляет меня предположить, что нет никакого прогресса, – сказал Дегроф.
  
  «Боже, – подумал Ван-Ин, – это в мой огород». Делё вручил ему пачку бумаг.
  
  – Не могу этого отрицать, господин Дегроф. Поэтому я здесь. Я думаю, что имеет смысл решить проблему с выкупом в первую очередь. Если что-то сегодня или завтра изменится, мы сможем подкорректировать наши действия.
  
  – Хорошо, – фыркнул Дегроф. – И что же вы предлагаете?
  
  Ван-Ин взглянул на первые строки официального отчета Делё, как на пустую трату времени и усилий.
  
  – Госпожа Делайе будет здесь через минуту. Я предпочитаю видеть здесь обоих родителей.
  
  Дегроф поморщился так, словно его ударило током. Делайе не мог поверить своим глазам. Его тесть не привык к тому, чтобы его кто-либо ставил на место. Но Ван-Ин не мог отступить. Он принял важное решение в ту ночь. Если он прав, Дегроф-старший скоро запоет другую песню. А если нет, то его ждет жезл регулировщика.
  
  Напряженная тишина образовалась на террасе, пока Ван-Ин перелистывал доклад. Напыщенная проза Делё восхищала, это было необычно для него.
  
  Во время праздников Бертран ходил кататься на коньках по четвергам и субботам на каток Будевейн-парка. В июле он был вынужден надеть роликовые коньки, потому что администрация считает слишком дорогим удовольствием держать ледовый каток в жаркую погоду. В четверг во второй половине дня он, как всегда, шел с другом, но в субботу утром пошел один. Он, как правило, возвращался в два часа дня. Случалось, он оставался и позже, но ни один из его родителей не беспокоился из-за этого.
  
  В остальной части доклада описаны события от приема первого факса до прибытия полиции. Гипотеза его родителей, что Бертран был склонен к розыгрышам время от времени, стала несостоятельной после свидетельства водителя, который заметил замаскированный под патруль фургон и предоставил подробное описание Лонглегза.
  
  Бертран лежал на кровати. Он задохнулся в теплом пледе, откинул его и снял футболку. Старик ушел за лимонадом. Бертран стал думать о том, что же с ним случилось.
  
  Они сыграли три партии, его соперник не показался исключительно сильным. Он смотрел на фигуры на доске. Как этот человек мог играть, позволяя бить его в четыре хода. Может, он давал выиграть нарочно? Он репетировал свою стратегию.
  
  Как бы то ни было, старик мог поставить ему мат в четыре хода, и то, что он проиграл, было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
  
  Шахматная доска завладела его вниманием в лучшем случае на пятнадцать минут. Затем он стал чувствовать себя неловко.
  
  Он безнадежно дернул цепочку. Защитная лента под наручником стала его раздражать. Его запястье распухло от жары. Он кинулся на кровать и в отчаянии со слезами на глазах уставился на облака, что виднелись сквозь мансардные окна.
  
  Последнее, что он мог сделать, – запаниковать. Он решил считать до ста и затем начал кричать, потом стал внимательно прислушиваться к звукам в доме. Может быть, старик уснул? Может быть, кончился лимонад и он пошел в магазин? Но почему он ничего не сказал? Бертран услышал разгоняющийся грузовик, где-то там шелестел ветер в кустах, и на крыше щебетали воробьи. Но в доме стояла жуткая тишина: ни шагов, ни скрипа, ни грохота посуды. Бертран допил теплый лимонад. Он был ужасен на вкус. Мальчик досчитал до семидесяти восьми, стоя посреди комнаты, как можно ближе к двери, потом сложил ладонь в виде рупора, поднес ко рту и начал кричать.
  
  – Эй, господин, проснитесь, господин… Вставайте! – Подождав немного, он стал повторять это каждые тридцать секунд.
  
  Но никакой реакции не последовало и на сотый раз.
  
  Бертран вспотел. Горло болело от крика, теперь он мог говорить лишь хриплым шепотом. Дрожа от ярости, он вскочил на кровать и начал дергать цепь, пока не задохнулся и не упал, ударившись при этом головой об стену. Он рыдал, уткнувшись лицом в подушку.
  
  Откричавшись, он сел на кровати. У него был характер матери. «Независимо от того, в чем состоит проблема, всегда есть решение, – говорила она часто. – Но если вы потеряете рассудок, тогда у вас нет ни единого шанса».
  
  Он пытался думать, сохраняя спокойствие. Он посмотрел на часы и вскочил. Было только без десяти девять.
  
  Дом был, вероятно, вдали от цивилизации. Похитители всегда выбирают уединенные места для того, чтобы прятать своих жертв.
  
  Жертв – какое страшное слово! Дом должен находиться далеко от главной дороги, в противном случае он был бы с кляпом во рту. Бертран держал себя в руках вплоть до середины дня.
  
  Паника, как и страх, застают вас врасплох. Она накрывает вас волной, и вся целеустремленность пропадает в этой пучине. Относительное спокойствие первых часов его похищения обеспечил галоперидол, но Бертран не знал этого. Старик оставил его, и только Бог знал, когда он вернется. Может быть, он хотел наказать его за плохое поведение. Мальчик придумывал самые фантастические объяснения.
  
  После полудня у него началось головокружение, сухой язык стал как наждак, губы потрескались. Жара и духота в комнате стали невыносимыми. Лента вокруг запястья вызвала раздражение и сыпь. В отчаянии он попытался уснуть, но слезы наполнили его глаза, и все, что он мог сделать, горестно вздыхая, несколько раз произнести: «Мама».
  
  Шарлотта подала кофе без слов, поставила бутылку «Отарда» рядом с Ван-Ином и села.
  
  – Что делать? Вот если бы у нас были репродукции картин, – сказал Делё. – Мы могли бы их напечатать на холсте и использовать оригинальные фрагменты. Никто не заметил бы разницы.
  
  – Ни в коем случае, – отрезала Шарлотта. Она посмотрела сначала на Делё, а затем на Ван-Ина, как будто ожидала, чтобы он поставил его на место.
  
  – Похитители идут на шаг впереди нас, – заметил Ван-Ин. – Как вы думаете, почему они настаивали на том, чтобы господин Делайе соскреб полоску краски с каждого холста?
  
  Делё был глуп, но в настоящий момент это совершенно не беспокоило Ван-Ина, он на самом деле тоже держал в голове такую идею.
  
  – Будь у нас больше времени, мы, возможно, сделали бы копии, – сказал Ван-Ин.
  
  Делайе нервно почесал небритый подбородок. Ван-Ин был прав. Похитители не оставили им выбора. Он всю ночь обдумывал варианты.
  
  – Я думаю, мы должны оставить это до завтра, – сказал Ван-Ин. – Но у меня есть вопрос. Что нам делать, если мы сможем арестовать Лонглегза до костра?
  
  – Что вы имеете в виду, комиссар? – спросил Делайе, несмотря на то что отлично понял Ван-Ина.
  
  – Мы продолжаем или мы ждем? – уточнил Ван-Ин.
  
  – Не нужно ждать, – прошептала Шарлотта, ее голос хрипел. На этот раз ее взгляд был предназначен Ван-Ину.
  
  – Расслабься, дорогая, – сказал Делайе. – Комиссар убежден, они не коснутся волоса на голове Бертрана, даже если мы не передадим картины. – Он не смог сказать сожжем.
  
  – Мне очень жаль, господин Делайе, но это не то, что я сказал. Я сказал вам, что убежден, они не будут выполнять свои угрозы. Профессор Бехейт согласен со мной по этому вопросу, но мы никогда не можем быть на сто процентов уверены. Всегда есть возможность, что они запаникуют.
  
  – Хватит! Я отказываюсь допустить, чтобы мой внук подвергался малейшей опасности, – отрезал Дегроф, сверкая глазами.
  
  Ханнелоре показалось, что Дегроф был готов содрать с него заживо шкуру. Сомнительное поведение Делайе сильно огорчило ее. «Боже, – думала она, – мы говорим о твоем сыне!»
  
  – O’кей. – Ван-Ин хлопнул по столу ладонью. – Что бы ни случилось, мы не отменим костер, если молодой Бертран не будет найден прежде. Все согласны?
  
  – Конечно, мы все согласны! – вскричала Шарлотта.
  
  – Хорошо. Тогда так. Завтра в семь утра четыре человека придут, заберут картины и отвезут в бронированном автомобиле. Господин Делайе будет сопровождать их. Ожидается большая толпа на площади, и мы должны быть уверены, что он сможет проехать.
  
  Ван-Ин налил себе коньяка и закурил первую сигарету за день.
  
  – Я полагаю, картины готовы к транспортировке.
  
  – Я положила их в гостевой спальне сегодня утром. Мне не нужно их упаковывать, не так ли?
  
  Ее слова были в этой ситуации комичны.
  
  Только одна вещь имеет значение, только одно беспокоило Шарлотту – безопасное возвращение сына.
  
  Ван-Ин выкурил еще три или четыре сигареты, пока они обсуждали детали.
  
  Ханнелоре пристально следила за ним. И только когда Дегроф поднялся и объявил, что у него кое-какие дела по дому, Ван-Ин сделал свой ход.
  
  – Может быть, есть один способ получить молодого человека бесплатно, – сказал он отрывисто.
  
  Челюсть Делайе отвалилась, и Шарлотта чуть не опрокинула чашку. Делё, которому давно уже хотелось в туалет, остолбенел.
  
  – Я надеюсь, что это не какая-то бездарная шутка, – сказал Дегроф ледяным тоном.
  
  – Ничего такого, господин Дегроф. На самом деле успех моего плана полностью зависит от вашего сотрудничества.
  
  Дегроф побледнел, и Ван-Ин понял, что нет пути назад.
  
  – Не будьте дураком, – фыркнул Дегроф. – Я, конечно, в вашем распоряжении, но понятия не имею, что могу сделать, чтобы помочь вам. Только скажите.
  
  Ван-Ин выпил свой бокал одним глотком.
  
  – В таком случае, господин Дегроф, я хотел бы поговорить с вами наедине.
  
  Шарлотта была готова заплакать, а в глазах Делайе заблестела искорка надежды.
  
  – Как раз вовремя, комиссар, – отрезал Дегроф. – Дайте моему шоферу отвезти нас. Мы можем поговорить у меня.
  Глава 16
  
  Кондиционер в лимузине Дегрофа прекрасно работал, и его шоферу было приятно и легко вести «мерседес», ловко лавируя между припаркованными вдоль улицы автомобилями.
  
  Несмотря на приятную прохладу в салоне, Дегроф приложил ко лбу бумажный носовой платок. Ван-Ин знал, что он был прав. Он закурил, не спрашивая разрешения, и выглянул в окно. Дегроф понял, что Ван-Ин не хотел, чтобы их слушал шофер. Во время короткой поездки он использовал полпачки платков, комкая свежий раз за разом и бросая его на пол.
  
  Дом на Спинола-стрит, выстроенный в стиле безвкусного неоренессанса, выглядел вызывающе.
  
  – Ваша жена дома? – спросил Ван-Ин, когда они достигли входной двери.
  
  Дегроф вставил ключ в замочную скважину и резко повернул.
  
  – Моя жена не должна иметь к этому делу никакого отношения. Она совершенно недееспособна. Я был бы признателен, если бы вы держали ее подальше от этого.
  
  – Ей понятно, что вы пришли домой? – В нормальных условиях он не задал бы такого вопроса.
  
  Дегроф пробормотал что-то неразборчивое, что должно было послужить хоть каким-то ответом, но не отреагировал на нескромное любопытство Ван-Ина.
  
  – Проходите, комиссар, – все, что он сказал.
  
  Черно-белый кафель в холле был еще холоднее, чем воздух в салоне «мерседеса». Здесь стоял запах затхлой одежды, хозяйственного мыла и дешевого супа. Зато стены, обшитые дубовыми панелями, украшали овальные портреты почтенных господ и накрахмаленных дам, колоссальная лестница с коваными арт-декорными перилами вела на второй этаж, два решетчатых окна, выходившие на Спинола-стрит, давали мало света, а между ними возвышались напольные часы «Льеж» эпохи Людовика XV. Ван-Ин, а затем Дегроф прошли через двойную дверь около десяти футов высотой. Коридор за ними был еще мрачнее. По три двери с каждой стороны, симметрично распределенные вдоль коридора, на полу лежал потертый ковер. Вот здесь все и случилось, с содроганием подумал Ван-Ин.
  
  Дегроф открыл вторую дверь справа и сделал шаг назад, чтобы позволить Ван-Ину пройти вперед.
  
  – Садитесь, комиссар. Я сейчас вернусь.
  
  Шаги Дегрофа звучали долгим эхом в коридоре, он шел не по ковру. Ван-Ин растерянно осматривался. Дегроф провел его в гостиную, комнату, которая, вероятно, была такой же, как и все в доме. Старомодная мебель была так же широка, как и высока, отметил Ван-Ин. В нескольких местах обязательная лепнина, которой часто украшали потолки в таких домах, была покрыта плесенью. Запах был хуже, чем в прихожей. Ван-Ин инстинктивно устремился к камину, облицованному отвратительной плиткой, – настоящий китч со стертыми барельефами в виде головы бронзового льва. Но его больше интересовало то, что было на каминной полке. Десятки фотографий в декоративных рамках: Гислай в матроске, Шарлотта на лыжах перед впечатляющей горной вершиной, шале и Бенедикта на коленях в молитве.
  
  Между фотографиями детей он обнаружил свадебную фотографию Дегрофа, пожелтевшую, старую, но все еще ясную. Молодая баронесса де Пейнбрук была одета в простое платье и смешную вуаль-тюрбан. Они стояли бок о бок, очень прямо, как на посту. Дегроф, отлично узнаваемый в цилиндре и фраке. Сейчас его волосы были тоньше, а щеки теперь висели мясистыми полумесяцами чуть ниже уголков рта. Но годы были относительно добры к нему. Его твердый характер подчеркивали жесткие линии челюсти и сверкающие глаза. Голова баронессы была повернута в сторону, как будто она искала дорогу для побега. Ван-Ин попытался представить ее без старомодной шляпы, в облегающем наряде Ханнелоре, когда в первый раз она пришла к нему домой. Не было сомнений: Элиза Пейнбрук была исключительно красивой женщиной.
  
  – Извините, что заставил вас ждать. Моя жена очень больна, и я хотел ее проведать.
  
  – И она идет на поправку?
  
  Дегроф стоял рядом с ним. В привычной ему обстановке он казался более уязвимым.
  
  – Ее состояние стабильно в течение последних нескольких дней. Она ничего не знает о похищении, конечно.
  
  – Я понимаю, – сказал Ван-Ин.
  
  Дегроф взял фотографию Бенедикты с камина и медленно покачал головой.
  
  – Как вы можете видеть, я не имел ничего, кроме несчастий с моими детьми.
  
  Ван-Ин был ошеломлен его спонтанной откровенностью.
  
  – Несчастий? – отозвался он.
  
  – Да, комиссар, хотя это, может быть, не так очевидно с первого взгляда. Когда мы были в машине, мне вдруг стало ясно, почему вы хотели говорить со мной в частном порядке. Я полагаю, вы слышали кое-что обо мне в последнюю пару недель, вещи, скажем так, которые нельзя выносить на свет.
  
  Дегроф, казалось, не стыдился своей грязной тайны.
  
  – И вы можете сказать какие? – спросил Ван-Ин, сохраняя хладнокровие.
  
  – Но прежде чем я продолжу, я хотел бы поблагодарить вас за вашу осмотрительность, вы не обратились к общественности с этой информацией.
  
  Ван-Ин кивнул, будучи не совсем уверенным, как на это реагировать. Он не собирался говорить, что Ханнелоре Мартенс знала столько же, сколько известно ему.
  
  – Пройдите.
  
  Дегроф указал в направлении дивана «честерфилд». Он принес пару коньячных бокалов и достал из современного шкафчика с подсветкой полбутылки «Реми Мартин».
  
  – Вы цените хорошие напитки, если я не ошибаюсь, – сказал Дегроф с безвольной улыбкой, наливая в бокалы коньяк.
  
  Они сидели друг напротив друга. Дегроф взял в руки свой бокал.
  
  – Что ж, я полагаю, вы говорили с моей младшей дочерью, – произнес он осторожно.
  
  – Да, – солгал Ван-Ин.
  
  – Я так и думал.
  
  Старик крутил в бокале коньяк.
  
  – А вы верите тем слухам, что она распространяет?
  
  – Я также посетил вашу старшую дочь, – сказал Ван-Ин уклончиво.
  
  – Орели, – вздохнул Дегроф. – И вы, наверное, думаете, что я ее запер, потому что она отказалась делать аборт.
  
  – Это то, что говорят люди, – сказал Ван-Ин, немного пригубив.
  
  – Вы знаете, что они даже подходили к Бенедикте в монастыре с их отвратительными претензиями? Она пыталась покончить с собой пару дней назад. Одна из сестер удивилась, когда она не появилась в часовне для ежедневной мессы, и нашла ее в самый последний момент. Она чуть не умерла от потери крови.
  
  Так мало осталось от авторитарного голоса Дегрофа. У него явно стоял комок в горле.
  
  – Она заперта в монастыре Лес-Суэрес-де-Вифлеем в Марш-ле-Дам, самый строгий монашеский орден в мире.
  
  Они не допускают связи с внешним миром. Когда кто-то вступает в монастырь, с семьей связь порвана. Они остаются в монастыре до самой смерти. – Старик был явно в трудном положении. Его голос дрогнул. – Это исключительный поступок для монастырской настоятельницы – связать семью с одной из послушниц. Даже если одна из них неизлечимо больна, у них не принято информировать семью. Но когда она нашла письма в своей келье, тишина была нарушена. Мой шофер собрал их.
  
  Дегроф порылся в кармане пиджака и протянул Ван-Ину письма от Даниела Феарехье.
  
  – У них был священник в монастыре на этой неделе, молодой человек, высокий, в очках с толстыми линзами, – пояснил он. – Бенедикта чрезвычайно чувствительная девушка, меланхоличная, как ее мать. Ублюдки воспользовались этим.
  
  Ван-Ин бросил взгляд на письма и был склонен согласиться с Дегрофом. Это было низко.
  
  – Но почему она пыталась покончить с собой? – спросил Ван-Ин так, словно он согласен, что письма сплошная ложь.
  
  – Орели давно отравила ее ум целым рядом нелепых историй. Они были неразлучны в то время. Орели жила в мире фантазий, и она погрузила в этот мир свою сестру. Она также убежала из дома, как сделала Натали. Орели подверглась сексуальному разочарованию. Она нуждалась в компании молодых людей, а я подумал, что она была слишком молода.
  
  – Вы были строгим отцом?
  
  – Думаю, что да, – сказал Дегроф, расслабившись. – Но в те дни это было естественно. Я так же растил и Шарлотту. Возмущается ли она?
  
  Он ничего не сказал о Гислае. Сознание того, что его сын гей, слишком тяжело для него. Он, видимо, никогда не смирится с этой мыслью.
  
  – Орели неудачно вышла замуж, когда ей исполнилось двадцать один год. И она это сделала, чтобы причинить мне боль, и ничего больше.
  
  – Вы не могли помешать ей выйти замуж, потому что она достигла совершеннолетия.
  
  – Именно так, – произнес Дегроф с облегчением. – Я лишил ее наследства, и собираюсь сделать то же самое теперь.
  
  – Но прошло не так много времени, когда она вернулась к вам с просьбой о помощи?
  
  – Вы хорошо информированы, комиссар. Тем лучше. Элиза, моя жена, просила меня взять ее обратно, и я сделал это, при определенных условиях конечно. Как я и предсказывал, ее брак развалился, когда ее муж обнаружил, что у нее нет ни цента своих денег. Она была вся в синяках, когда мы приняли ее обратно. Все было хорошо в течение шести месяцев, но потом она вернулась к старому образу жизни. Она проводила ночь за ночью в кабаках, ложилась с кем попало и однажды забеременела. Я вышел из себя и настоял, чтобы она сделала аборт. У Орели началась истерика, она побежала в кухню, схватила хлебный нож и напала на меня.
  
  Дегроф расстегнул рубашку и задрал майку. Его морщинистый живот был покрыт белыми шрамами.
  
  – Врач, мой друг, заштопал меня. Я сказал всем, что мне удалили гнойный аппендикс. Последнее, что я хотел сделать, – это сообщить в полицию.
  
  Пока Дегроф-старший продолжал свой рассказ, Ван-Ин чувствовал, как его гипотеза рушится, подобно замку из песка во время прилива.
  
  – Ей заморочили голову сестры, она полагает, что, наконец, отомстит мне, и составила историю обо мне, что я насиловал ее почти каждый день с одиннадцати до семнадцати лет.
  
  Дегроф сделал большой глоток «Реми Мартина».
  
  – Она встала между нами, заверив их, что она не должна была говорить о своем прошлом, чтобы защитить их. Она сказала им, что их постигла бы та же участь, если бы они не выполняли мои желания.
  
  Дегроф посмотрел Ван-Ину прямо в глаза, словно в подтверждение того, что он говорит правду.
  
  – Именно тогда я решил согласиться на ее лечение. Психиатры даже обвинили меня в том, что я слишком медлил. Моя жена была чрезвычайно расстроена из-за этой трагедии. Она изменилась, стала чахнуть и пренебрегать младшей дочерью. Мне было тяжело наблюдать, как запутывается Натали. Я был сильно загружен в те дни и не мог посвятить время ее воспитанию. Она стала наркоманкой в пятнадцать лет. Два года спустя стала называть меня отвратительным ублюдком и уверяла, что у меня не будет возможности воспользоваться ею. Я мог только догадываться, кто заполнил ее ум такой ерундой.
  
  Ван-Ин тяжело вздохнул. История Дегрофа-старшего не решала вопрос. Ван-Ин ожидал чего-то другого и больше не знал, что думать о достоинстве и несгибаемости человека, находившегося перед ним.
  
  – Я полагаю, у вас другая история, – сказал Дегроф, посмотрев Ван-Ину в глаза еще раз.
  
  – Я не собирался обсуждать это с вами, – сказал Ван-Ин уклончиво. – Но все равно думаю, что есть связь между вашим прошлым и сегодняшней ситуацией, но на другом уровне.
  
  Дегроф изобразил удивление, но не очень хорошо.
  
  – Я весь внимание, комиссар.
  
  Ван-Ин откашлялся:
  
  – Когда на прошлой неделе ваш сын стал жертвой таким странным образом, я сразу подумал о мести. Также стало ясно, что виновные должны были получить поддержку кого-то из семьи.
  
  Дегроф слушал, не дрогнув. Если бы даже он знал все, не стал бы это демонстрировать.
  
  – Грабители знали код сигнализации, но понадобилась взрывчатка, чтобы вскрыть сейф.
  
  – Да, – сказал Дегроф.
  
  – По словам вашего сына, комбинация не менялась двадцать лет. И вы, и ваш сын знали ее наизусть. Вы только что разменяли шестой десяток, когда сейф был установлен. Сигнализация, напротив, была оборудована только семь лет назад или около того, когда вам было семьдесят три.
  
  Дегроф кивнул:
  
  – Гислай знает, что у меня есть трудности с запоминанием цифр. Чем старше становишься, тем быстрее забываешь простые вещи. Гислай предложил код, который я никак не смогу забыть.
  
  – Дату рождения?
  
  – Верно, комиссар: девятнадцать ноль пять. Я родился 19 мая 1914 года.
  
  – Ваш сын заявляет, что вы с ним были единственными, кто знал код. Так же и с сигнализацией, господин Дегроф?
  
  Дегроф был явно озадачен.
  
  – Гислай сделал предложение на рождественской вечеринке. Мы все пили…
  
  – Вся семья собралась за столом, – подсказал Ван-Ин.
  
  – Точно, – сказал Дегроф. – Все, наверное, слышали нас, хотя было много шума.
  
  – Натали в контакте с семьей?
  
  – Комиссар, вы не пытаетесь предположить, что кто-то из моих детей несет ответственность за этот маскарад?
  
  – Ваша жена посылает ей деньги.
  
  Дегроф склонил голову:
  
  – Знаю, комиссар. Но также и Шарлотта, и, видимо, моя невестка Анна-Мари тоже.
  
  – Таким образом, у нее было достаточно возможностей?
  
  – Но мне до сих пор трудно поверить. Зачем ей это? Она с этого ничего не получит, а Натали интересуют лишь деньги.
  
  Дегроф скрестил руки на груди и сидел так в течение нескольких секунд, как наказанный школьник.
  
  – Может быть, она продала код грабителям, – предположил Ван-Ин мягко. – И у меня есть пара вопросов о них.
  
  Правда всплыла. Если он напортачил, теперь будет выглядеть полным идиотом.
  
  – Я сильно подозреваю, что вы знаете виновных. Но я не понимаю, почему вы покрываете их.
  
  Дегроф не стал рвать и метать. Он замер.
  
  – Выходит, я не ошибся в вас, в конце концов, комиссар.
  
  Ван-Ин моргнул. Он ожидал совершенно другой реакции.
  
  – Могу ли я спросить, как вы пришли к такому выводу, комиссар?
  
  Он не мог забыть чувство победы, которое разрывалось брызгами в голове. Наконец одному из высокопоставленных придется признать, что он, Питер Ван-Ин, было прав.
  
  – Квадрат тамплиеров, – произнес он сухо. – Я подумал, что этот загадочный знак может пролить свет на мотивы преступления. Но ведь это было не так? Это была подпись, предназначенная только для вас.
  
  Дегроф тяжело поднялся со стула и наполнил бокалы.
  
  – Ваше здоровье, комиссар.
  
  Он протянул свой бокал, и они чокнулись, как старые союзники.
  
  – Я действительно знаю этого человека. Мы вместе учились в Левене, и он был моим самым близким другом.
  
  Мы оба были очарованы всем алхимическим и эзотерическим. Мы проводили ночи в обсуждениях трудов Блаватской, Папюса, Де Гита, Штайнера, Кроули, египетской школы мистерий, неоплатоников и тамплиеров. Латинский квадрат был общим секретом. Мы поклялись, что никогда не будем говорить об этом с кем-либо еще. Когда я получил письмо с угрозой пару недель назад, я сразу понял, что это был Аквилин Верхай.
  
  – Он предупредил вас заранее, – отметил Ван-Ин. – И вы не обратили никакого внимания.
  
  Дегроф разразился хриплым смехом.
  
  – Тогда обратил. Я воспринял письмо очень серьезно. Вы должны знать, что, когда мы были молоды, Аквилин и я влюбились в одну девушку. Она любила его бесконечно больше, чем меня, но де Пейнбруки выбрали не в пользу взаимной любви. У них было имя, а у моего отца много денег. Элиза, которая не имела особого голоса в вопросе выбора, стала миссис Дегроф. Аквилин был сокрушен и поклялся, что будет мстить за несправедливость.
  
  Ван-Ин покачал головой.
  
  – Но это было больше чем пятьдесят лет назад, – сказал он недоверчиво. – Ваш друг Аквилин должен быть примерно вашего возраста.
  
  – Он на два дня старше, – ухмыльнулся Дегроф. – Но даже если бы он был на сто лет старше, я до сих пор не посмел бы его недооценивать. И если бы я не знал его так хорошо, я действительно не придал бы значения смешному письму с угрозами. Аквилин Верхай был фанатиком. Каждый студент знал, что он никогда не нарушит обещания, и он никогда не произносил пустых угроз. Я мог бы рассказать вам несколько историй, комиссар. Ваши волосы встанут дыбом.
  
  Дегроф уже поднялся и ходил взад и вперед со стаканом коньяка.
  
  – Я мог бы сообщить полиции, конечно, и его бы преследовали по закону.
  
  – Но не стали.
  
  – Нет, комиссар. Дегрофы вообще решают проблемы сами. И не забывайте, у меня не было никаких существенных доказательств.
  
  – До этого что-нибудь от него получали?
  
  – Нет. Я потерял его след после свадьбы. Я понятия не имел, что произошло с ним, я нанял частного детектива, чтобы выследить его.
  
  – Так вот почему вы не хотите привлекать полицию, – догадался Ван-Ин. Он теперь понял, почему сначала впал в немилость Дегрофа.
  
  – Правильно. Когда Гислай позвонил и сообщил о случившемся, я заподозрил Аквилина. Растворение золота в царской водке просто для вида. И потому, что все это оказалось каким-то водевилем, я хотел связаться с ним. Может быть, он сошел с ума, подумал я, может быть, была возможность как-то помочь ему.
  
  – И вам удалось, господин Дегроф?
  
  – Да. Удалось, – медленно сказал Дегроф. – Частный детектив сообщил в среду. Аквилин Верхай умер два года назад. Он похоронен в деревне в Арденнах.
  
  Дегроф подошел к комоду у окна и взял картонную папку из ящика.
  
  – Детектив был так любезен, что сделал пару фото надгробия.
  
  Ван-Ин взял папку, в которой лежали три большие фотографии. Детектив сфотографировал могилу на расстоянии между другими могилами и потом сделал пару крупных планов. Текст был хорошо виден: Аквилин Верхай. Даты рождения и смерти были немного меньше в фокусе, но годы были достаточно ясными: 1914 и 1992. Это был простой мемориал из песчаника, вероятно, самый дешевый вариант.
  
  – Теперь понимаете, почему я попросил вашей помощи в субботу?
  
  Ван-Ин не был уверен, должен ли он испытывать чувство особого доверие к себе, что-то тлело в глубине души.
  
  – Когда мой внук был похищен и я знал, что Аквилин ничего не сделает, я хотел найти кого-то, кому можно доверять. Я слышал, что вы пожертвовали своим отпуском, чтобы совать свой нос в прошлое моей семьи, и не без причин, кажется.
  
  – Я не могу понять, почему мое участие поможет избежать скандала, – сказал Ван-Ин несколько настороженно. Он не совсем понимал, к чему вел старший Дегроф.
  
  – Ваша осмотрительность, комиссар. Это редкое качество, комиссар, один я могу высоко оценить его, и один я могу его вознаградить. Вы уже улавливаете ход моих мыслей. Давайте будем откровенны, комиссар, все любят роскошь, достойную жизнь, красивый дом. Но не каждый может себе это позволить.
  
  Ван-Ин отлично понял ход его мыслей. Дегроф, хитрый старый лис, делал ему заманчивое предложение. Правда, его бесчестье будет известно Ханнелоре. Будет ли она держать рот на замке?
  
  – В течение жизни я встречался с разными людьми, комиссар, и многие завидовали моей способности судить о характере человека, – сказал Дегроф, его настроение явно улучшилось.
  
  – Я не сомневаюсь в этом, сэр. Но я боюсь, моя прозорливость не будет так уж полезна для вас. Идентификация автора по письму была моим единственным ключом до настоящего момента. Я не понимаю, как мы можем найти решение до утра. Наша единственная надежда в том, что высокий молодой похититель попадется, но и в этом случае мы не будем в состоянии предотвратить костер. И мы можем даже подвергнуть опасности жизнь Бертрана, если задержим его.
  
  – Это так, комиссар. Но что, если он будет замечен?
  
  – Тогда мы станем его тенью, – пообещал Ван-Ин.
  
  – Будем надеяться, что Бертран вернется к нам целым и невредимым, – сказал Дегроф. – И что бы ни случилось, я настаиваю, чтобы безопасности моего внука уделялось все возможное внимание. Я рассчитываю на вас, комиссар. Если у вас все получится, то я ваш должник.
  
  – Мы сделаем все возможное, – усмехнулся Ван-Ин скромно.
  
  – Еще коньяк, комиссар?
  
  Ван-Ин посмотрел на часы.
  
  – Почему бы и нет, – сказал он.
  
  Кто-то постучал в его гостиничный номер. Даниел Феарехье вскочил с кровати и уселся в свою инвалидную коляску.
  
  – Входите, – крикнул он.
  
  Безупречно одетый официант со столиком на колесиках вошел в номер.
  
  – Сэр предпочел бы поесть у окна? – спросил он услужливо.
  
  – Если это возможно, – сказал Даниел.
  
  – Конечно, сэр.
  
  Официант подтолкнул столик к окну, так чтобы это было удобно для молодого человека в инвалидной коляске.
  
  – Этого достаточно, сэр?
  
  Даниел кивнул. Официант постелил льняную скатерть на стол и положил серебряный прибор рядом с тарелкой. Он удостоверился, что все достаточно близко для Даниела, сидящего в инвалидной коляске.
  
  – Приятного аппетита, сэр, и если что-нибудь нужно, не стесняйтесь, звоните.
  
  – Да, конечно. Спасибо.
  
  Даниел достал сто франков и сунул официанту.
  
  Как только официант исчез, Даниел встал и пересел на обычный стул. Из комнаты на третьем этаже отеля ему открывался великолепный вид на Занд-сквер. Он съел порцию копченого лосося, не обращая внимания на толпу полицейских машин и людей, продолжающих розыск на Хаувер-стрит. Накануне вечером он проделал путь от Бишоп-авеню до улицы Бёвери на своем скутере. Бёвери шла параллельно со стороны «Парк-отеля», где Лаурент забронировал для него номер.
  
  Журналисты обнаружили его сообщение в подходящий момент, как раз вовремя для поздних вечерних новостей. Он припарковал скутер перед францисканским мужским монастырем и направился к темно-синему «форду-транзиту», припаркованному неподалеку. Он выгрузил электрическую инвалидную коляску, прикрываясь фанерным щитом, спрятанным в глубине автомобиля.
  
  Лаурент предупредил администрацию, что гость в номере 306 будет на коляске и что прибудет поздно. Сиденье кресла-коляски было снижено на три дюйма, чтобы Даниел, с его семью футами десятью дюймами, был не таким приметным. Он также снял с него очки, когда ввез его в отель, а затем в номер.
  
  Полицейский патруль позвонил в отель в воскресенье утром, когда Даниел только оказался в холле у ресепшна и слушал затаив дыхание регистратора, сообщившего двум офицерам, что никто в отеле не соответствует их описанию. Даниел вспомнил этот момент с непередаваемым чувством эйфории. Он налил себе стакан муската и сменил пустую тарелку лосося тарелкой устриц. Все прошло как в охваченном огнем доме. Лаурент сдержал обещание. Даниел имел возможность прочувствовать каждый пункт плана на самом себе.
  
  «Полиции никогда не найти нас, – заверял Лаурент. – Если они не читали Эдгара Аллана По „Украденное письмо“». И даже тогда им бы ни за что не найти связь между вымыслом и реальностью.
  
  Лаурент де Бок был кандидатом наук в области прикладной математики. Он защитил диссертацию по теме «Методологическая сложность, как источник неэффективности». Он математически структурировал и научно проанализировал то, что Эдгар Аллан По использовал для литературной интриги, и ему удалось продемонстрировать, что стандартный подход редко помогает в решении необычных или просто уникальных проблем.
  
  Показное безрассудство, с которым Лаурент и Даниел шли к единственной цели, было лишь путаницей. Полиция была в полном неведении, ничто не говорило о мотиве, заставившем их действовать против семьи Дегроф. А то немногое, что есть у полиции, – это расплывчатые описания преступников. Поиск ориентирован исключительно на высокого молодого персонажа в очках. Так спланировал Лаурент, чтобы это было интересно для Даниела.
  
  Когда Даниел закончил свою изысканную еду, он закурил сигарету и набрал номер шале в Намюре.
  
  Бертран услышал телефонный звонок. Было 17.30. Его глаза закатывались, сердце стучало, толкаясь в ребра. Он вдруг вскрикнул и дернул в истерике руку. Подкладка из ленты под наручником протерлась, отчего пострадала кожа, от вида крови его чуть не стошнило.
  
  Он не мог вспомнить, как долго он спал. Его разбудил телефонный звонок. Губы мальчика потрескались, язык покрылся волдырями. «Если меня отсюда не вытащат, я скоро умру от жажды», – думал он в панике.
  
  В комнате было слишком жарко, ему было душно, и он сильно вспотел. Где-то он прочитал, что люди редко выживали больше суток в пустыне без воды. Его положение было почти таким же. Не было питья, а влага стремительно выходила из тела.
  * * *
  
  Даниел слушал в течение долгих пяти минут длинные гудки. Возможно, Лаурент в ванной или отважился выйти на улицу? Он выкурил две сигареты и попробовал набрать еще раз. К восьми часам он начал беспокоиться. У Лаурента было слабое сердце. Может быть, все эти усилия его подкосили. Ехать в шале было слишком рискованно, и сам Лаурент запретил бы ему.
  
  «Я позаботился обо всем, мой мальчик, вплоть до последней детали. Ничто не может пойти не так. В шале есть много еды и питья, – настаивал Лаурент. – Что бы ни случилось, оставайся в отеле, пока я не приду и не заберу тебя».
  
  Вероятно, что-то не так с телефоном, наивно решил Даниел. Если так, вероятно, связь восстановится в понедельник утром.
  
  – Я позвоню еще раз в первой половине дня, – сказал он вслух.
  
  Ханнелоре выехала за полчаса до того, как шофер Дегрофа отвез Ван-Ина к бунгало. На Бишоп-авеню было спокойнее. Большая часть иностранных телеэкипажей переехала в отели города со своей техникой, чтобы приготовиться к зрелищу на Занд-сквер, которое должно состояться следующим утром.
  
  Ван-Ин выглядел усталым, и Шарлотта сразу же предложила ему кофе. Снаружи дежурили еще двое полицейских, и, когда кофе был готов, она предложила и им тоже.
  
  Ван-Ин решил выйти в сад. Шарлотта присоединилась к нему.
  
  – Патрик спит, – прошептала она. – Я дала ему снотворного, иначе он не сделает это послезавтра.
  
  – А как насчет вас?
  
  На этот раз тон Ван-Ина был почти интимным, но она, казалось, не обращала на это внимания.
  
  – Я считаю минуты, – сказала она, выражение ее лица стало решительным. – Единственная вещь, которая меня беспокоит, – это то, что похитители люди сумасшедшие, вдруг они просто играют в игру и не собираются освободить Бертрана.
  
  Она подняла глаза к небу. Ей не нужно было слез, чтобы показать свою печаль. Пару часов назад Ван-Ин заверил ее, что нет причин беспокоиться об освобождении Бертрана, но теперь он уже не был так уверен в этом. Допив кофе, он посмотрел на нее, и их глаза встретились. Ей не нужно было спрашивать. Ван-Ин знал, что он должен ей объяснить.
  
  – К сожалению, мы не добились большого прогресса. Я думал об альтернативном варианте, – сказал он ровным тоном.
  
  Она не спрашивала, что он пытался сделать сразу, но Ван-Ин видел вопрос в ее глазах. Слеза скатилась по ее щеке. Она всхлипнула.
  
  Тогда Ван-Ин сделал то, чего никогда не посмел бы сделать прежде: он взял ее руку и рассказал, что он обсуждал с ее отцом, и Шарлотта слушала, не прерывая его.
  
  – Я надеялся, что смогу убедить его раскрыть личность виновного, но ваш отец уже организовал собственное расследование. Человек, которого он подозревал, мертв уже два года. Он дал мне фотографии надгробия.
  
  Ван-Ин показал ей фотографии.
  
  – Ваш отец никогда не домогался вас? – спросил он вдруг прямо.
  
  Но Шарлотта не была обескуражена вопросом. Она подняла голову и вытерла слезы.
  
  – Нет, – сказала она спокойно.
  
  – А ваших сестер?
  
  На этот раз ее ответ затянулся.
  
  – Я так не думаю. Всем известно, мой отец ловелас, комиссар. Он даже состоит в связи с моей невесткой. Мой отец сам устроил брак Гислая. Таким образом, она всегда рядом. Но, честно говоря, я ничего не знаю об Орели. Она никогда не говорила со мной об этом. Я всегда была далеко от дома, в школе-интернате.
  
  – Вы знали, что Бенедикта пыталась покончить с собой?
  
  На этот раз она вспыхнула:
  
  – Это он вам сказал?
  
  Ван-Ин кивнул:
  
  – Одному из похитителей, молодому, удалось подойти к ней в монастыре. Может, она знала что-то?
  
  Шарлотта молчала. Ван-Ин еще раз испытал гнетущее беспокойство.
  
  – По-видимому, вся трагедия связана с Орели. Ваш отец утверждает, что она сошла с ума, когда он заставил ее сделать аборт.
  
  – Аборт? Орели никогда не делала аборт! Мой отец отправил ее в наш загородный дом в Лоппэме после инцидента. Там она родила ребенка. Местный священник устроил ребенка в приемную семью. Она так и не простила его за это. Мой отец вынужден был так поступить, потому что ее агрессивность выходила из-под контроля.
  
  – Это правда? – спросил Ван-Ин, едва в состоянии контролировать свое волнение.
  
  – Конечно, это правда.
  
  Ее голос звучал как у врача, отказавшегося отступать от поставленного диагноза.
  
  – Но что же делать с похищением Бертрана?
  
  Есть моменты, когда решение проблемы лежит на поверхности, предстает перед глазами на мгновение, а затем погружается вдруг во мрак, когда, казалось, появился шанс ухватить суть. Ван-Ин был достаточно хорошо знаком с таким положением. Он должен был действовать быстро.
  
  – Прошу прощения, мэм, но я думаю, мы можем наконец получить важный ключ.
  
  – Правда, комиссар? – все, что могла сказать Шарлотта.
  
  Она сидела на месте как замороженная, когда Ван-Ин бросился из комнаты.
  
  Он вызвал Ханнелоре, прокурора Лотенса и Де-Ки – в таком порядке. Менее чем через полчаса следственная бригада имела в своем распоряжении телевизор с поворотным экраном.
  Глава 17
  
  К удивлению Версавела, его допустили в епископский особняк. Епископ его уже ждал и лично проводил к архивам, которые в течение нескольких последних лет хранились в отреставрированных конюшнях, расположенных позади главного здания.
  
  – Архивариус поневоле, – нервно посетовал епископ. – Моего помощника нет, а архивы не моя стихия.
  
  – Нет проблем, ваша светлость, я подожду.
  
  Архивариус, тощий, кожа да кости каноник, прибежал спустя несколько минут, пыхтя, как дырявый мех. Он бежал всю дорогу от своего дома на Хай-стрит до самого особняка на Холли-Гоус-стрит.
  
  – 1964 год, – просипел каноник. – Лоппэм. Мне не нужно проверять. Фернан Дебрабандер был приходским священником в Лоппэме с 1963 по 1972 год.
  
  – Он еще жив? – спросил Версавел, надеясь на положительный ответ.
  
  – Дайте подумать…
  
  Каноник нахмурил брови и поднес руку к глазам. Его память, по-видимому, все же не была совершенна. Однако через мгновение он бросился к металлическому шкафу, открыл нижний ящик и забормотал, перебирая папки:
  
  – Дебрабандер Адольф, Дебрабандер Жорж, Дебрабандер Фернан. – Каноник вытащил папку из ящика и открыл ее. – Пастор в отставке с 1982 года, живет в Рюселеде у сестер милосердия, – торжественно провозгласил он.
  
  Епископ изобразил на лице некое подобие улыбки, одной из тех, что он приберегал для верующих в праздничные дни, и повернулся к Версавелу с сияющими глазами. Он выразил надежду, что СМИ оценили бы столь значительную помощь епархии в деле о похищении.
  
  – Возможно, вы, ваша светлость, будете столь любезны, что свяжетесь с сестрами лично? – Версавел вдруг осознал, что произнес эти слова елейным тоном. – Комиссар Ван-Ин сомневается в том, где находится отец Дебрабандер в этот вечер. Комиссар сейчас на пути к Рюселеде в компании заместителя прокурора Мартенс.
  
  – Ну, разумеется, инспектор.
  
  – Сержант, ваша светлость, – поправил его Версавел, – я сержант.
  
  Ханнелоре как тигрица бросилась к телефону, когда в 7.30 раздался звонок. Ван-Ин позвонил как раз вовремя, прервав тягостные часы ее ожидания. Ей было трудно поверить, что разговор с Дегрофом продолжался так долго. Если ему что-то стало известно, то почему, во имя всего святого, он не позвонил?
  
  Ван-Ин сгорал от нетерпения, он рвался в бой, адреналин зашкаливал в его венах. Никогда еще он не совершал такого прорыва в своей карьере, но, как честный человек, он должен был признать, что не было еще случая подобного масштаба за все время его службы в полиции Брюгге.
  
  Ван-Ин чувствовал, как он возрождается после двадцати лет надоевшей рутины. Если ему удастся удачно завершить это дело, то он, пожалуй, сможет спасти и кое-что из остатков самоуважения.
  
  – Привет, Ханнелоре! – с воодушевлением воскликнул он, когда в комнату ворвалась Мартенс – сексапильный заместитель прокурора.
  
  Она выглядела невероятно аппетитно в обтягивающих джинсах и короткой, слишком короткой футболке.
  
  – Вам нужен шофер, или я могу присоединиться к вам как член команды на этот раз? – Она явно злилась.
  
  Шарлотта была потрясена, ведь они действовали заодно, но виду не показала. Ван-Ин пребывал в состоянии абсолютной эйфории, и ее сарказм на него совершенно не подействовал.
  
  – Давайте согласимся на ничью, – проворковал он. – Не забывайте, что вы не появились в пятницу, хотя должны были, в интересах расследования.
  
  Ханнелоре поймала взгляд Шарлотты и закусила губу. Они вели себя как пара препирающихся школьников.
  
  – Но по крайней мере, я дала вам полный отчет, комиссар, – произнесла она так, словно заключала сделку.
  
  – Вы можете ожидать от меня того же, мэм.
  
  Шарлотта проводила их до дверей. Расследование набирало темп с раннего утра. Теперь она видела – что-то происходит на самом деле.
  
  – Не будите своего мужа, – посоветовал Ван-Ин. – Кто знает, возможно, еще этим утром у нас появятся хорошие новости.
  
  Прежде чем они вышли за дверь, Шарлотта притянула Ван-Ина за руку и наградила его горячим поцелуем в щеку.
  
  – Желаю успеха, Питер! Вы не представляете, в каком долгу мы будем перед вами, если вы отыщете нашего сына живым и здоровым.
  
  Ван-Ин просиял, что, однако, не помешало ему заметить быстрый, но неприязненный взгляд Ханнелоре.
  
  – Рюселеде, и не щадите лошадей, – сказал он Ханнелоре, садясь в машину.
  
  Версавел только что вернулся из своей поездки к епископу и ждал их во внутреннем дворе полицейского управления, чтобы забрать Ван-Ина. Он позвонил Шарлотте и знал, что они уже в пути.
  
  Сестра Мари-Тереза по приказу матери настоятельницы не спускала глаз с ворот монастыря.
  
  – Не заставляй их ждать ни минуты, чем бы ни была занята. Епископ сказал: «Возможно, на карту поставлена жизнь невинного ребенка».
  
  Ханнелоре вела свою маленькую «рено-твинго» с бешеной скоростью в направлении Рюселеде, внимательно слушая Ван-Ина, занимающегося редактированием отчета о его встрече с Дегрофом. Он не упомянул о предложении Дегрофа.
  
  Тем временем мать настоятельница стояла у двери отца Дебрабандера. Бедняга уже с час как был в постели, и ей пришлось приложить весь свой талант убеждения, чтобы заставить бедного старика выйти к полицейским, визит которых имел весьма важное значение.
  
  – Сам епископ предупредил нас, – твердо повторяла она в ответ на протесты упрямого священника.
  
  Она усадила его в кресло в одном из помещений и поспешила к сестре Мари-Терезе, стоящей у ворот монастыря. Пять минут спустя автомобиль Ханнелоре примчался на Пенсионат-стрит. Дверь в воротах распахнулась прежде, чем она вышла из машины.
  
  – Идите за мной, – без предисловий объявила настоятельница, и ее слова прозвучали как нечто среднее между приказом и просьбой. – Отец Дебрабандер еще немного не здоров, я буду присутствовать, учитывая обстоятельства… с вашего разрешения, разумеется, – добавила она с уважением.
  
  Отец Дебрабандер был чудаковатым старым священником. Всю жизнь он посвятил церкви и, надо признать, сумел внушить своим прихожанам благоговение. Простые люди верили каждому его слову, а не простые оказывали ему необходимую поддержку.
  
  Теперь ему было уже восемьдесят два года. Ему довелось видеть, как церковь из могущественного института превращалась в слабый, немощный организм, потерявший почти весь свой кредит доверия. Отец Дебрабандер неукоснительно соблюдал данный им обет безбрачия в течение всей своей священнической жизни. Но вихрь обновления, пронесшийся над церковью, в последние годы окончательно сломил его, и он пристрастился к бутылке.
  
  Когда епископ пришел к выводу, что старый пастор больше не контролирует свою пагубную страсть, он сослал его в монастырь.
  
  – Я помню этот инцидент, – сказал священник, и в его глазах мелькнул огонек, когда Ван-Ин осторожно спросил о ребенке Орели Дегроф. – Господин Людовик советовался со мной лично.
  
  – И ребенок, вероятно, был передан на воспитание сразу же после рождения в одну из семей Лоппэма, я полагаю?
  
  Ван-Ин повысил голос, мать настоятельница предупредила его, что священник плохо слышит.
  
  – Совершенно верно, – кивнул Дебрабандер. – Я сам об этом позаботился.
  
  – А свое имя вы помните, отец?
  
  Старый священник закрыл глаза. Глубокие морщины появились на пергаментной коже лба.
  
  – Свое имя, отец, – настаивал Ван-Ин, но старик молчал, уронив мясистый подбородок на грудь.
  
  – Не спите, отец. Эти люди специально приехали сюда из Брюгге. Мальчик был похищен, – громко произнесла мать настоятельница, тряся его за плечо.
  
  Дебрабандер открыл один глаз.
  
  – Прости меня, сестра, – пробормотал он. – Моя память уже не так хороша, как была прежде. Но добрый бокал бургундского поможет мне оживить ее. Я это знаю из опыта.
  
  Ван-Ин и Ханнелоре недоуменно повернулись к настоятельнице. Суровая сестра растерялась.
  
  – Но, отец, – запротестовала она.
  
  Если бы не присутствие Ван-Ина и Ханнелоре, она бы хорошенько отчитала его, напомнила ему о том, что приказ епископа был ясен и недвусмыслен: «Никакого алкоголя, даже в праздничные дни».
  
  – Если бокал вина может помочь, сестра, – нетерпеливо возразила Ханнелоре.
  
  – Мы срочно нуждаемся в этой информации, – с нажимом произнес Ван-Ин.
  
  Сестра была женщиной разумной. Приказ епископа, несомненно, был ясен, но он также попросил ее помогать полиции всеми возможными и доступными ей способами.
  
  – Ну хорошо, – вздохнула она. – Бог простит мне этот поступок.
  
  Когда она ушла, Дебрабандер подал знак, и Ван-Ин и Ханнелоре подошли ближе.
  
  – Имя семьи Феарехье – Ян и Би Феарехье. Они жили в Лоппэме. Ян был учителем в деревенской школе, а Би занималась благотворительностью. Они были бездетны, и ребенок Дегроф принес им огромное счастье. – Пожилой священник усмехнулся.
  
  – Вы уверены? – спросил Ван-Ин.
  
  – Конечно, я уверен. Они оставили Лоппэм в 1966 году. У мальчика были проблемы со здоровьем, и они решили перебраться поближе к берегу в Де-Пэн, если я не ошибаюсь.
  
  – Де-Пэн?
  
  Дебрабандер выпрямился, привстал и поднял костлявый палец.
  
  – Послушайте, молодой человек! С моей памятью все в порядке.
  
  «И с нашим слухом тоже», – подумала Ханнелоре.
  
  – Феарехье живут в Де-Пэне, – проворчал он и рухнул обратно в свое кресло, тяжело выдохнув.
  
  Ван-Ин забеспокоился, они, может быть, слишком сильно надавили на старика, слишком далеко зашли. Откуда ему было знать, что Дебрабандера очень беспокоило, что его грубость по отношению к сотрудникам полиции, возможно, поставила под угрозу вознаграждение, которого он так жаждал.
  
  – Но сделайте мне одолжение, – жалобно заныл священник, смиренно глядя на Ханнелоре и Ван-Ина. – Дополнительно… Сделайте одолжение, подождите, пока мне принесут вино.
  
  Ван-Ин позволил ему осушить два полных бокала вина – обычно здесь такое количество старики священники ухитрялись делить на всех. Каждый его глоток настоятельница провожала суровым взглядом.
  
  Они поблагодарили Дебрабандера, и настоятельница, испуганно шурша юбками, проводила их до ворот.
  
  – Я уверен, что его преосвященство будет доволен, когда узнает, что отец Дебрабандер получил вознаграждение за свою помощь. Как вы думаете, мой уважаемый заместитель прокурора Мартенс? – улыбаясь, поинтересовался Ван-Ин.
  
  – Безусловно, – согласилась Ханнелоре и весело подмигнула комиссару. – Убеждена, что он заработал каждый свой глоток. «Вино стимулирует память» – так говорил мой дед. И добавлял: «На твоем месте я бы пропускал по паре стаканов каждый день».
  
  – Это правда, мэм? – спросила настоятельница с легким оттенком благоговения.
  
  – Конечно правда. Да и потом, кто знает… быть может, бутылка бургундского спасла жизнь невинному ребенку, – поддержав Ханнелоре, ответил Ван-Ин.
  
  Они еще посмеялись в машине.
  
  – Де-Пэн? – задала она риторический вопрос.
  
  – Есть телефонная будка рядом с церковью. Вызовите полицию Брюгге и попросите их связаться с местным отделением, – вместо ответа, распорядился Ван-Ин.
  
  – А мы не можем просто найти адрес в телефонном справочнике?
  
  Вряд ли кто-нибудь смог бы обвинить полицию Де-Пэна в недостаточной оперативности.
  
  – Феарехье в отпуске! – крикнул им Версавел, едва они вышли из машины во внутреннем дворе полиции. – Один из офицеров знает семью. Они отправились на юг Франции на машине на три недели.
  
  – Дерьмо! – выругался Ван-Ин. – Только этого нам и не хватало!
  
  Ханнелоре пришла в замешательство:
  
  – А дети? Им известно, где они живут?
  
  – У них нет своих детей. Иначе зачем им ребенок Орели?
  
  – Вот именно, – язвительно произнес Ван-Ин.
  
  – Мы над этим работаем, – заверил Версавел.
  
  – О’кей, давайте войдем и выпьем кофе. Извините, милая, но я обещаю, вы сможете включить спецсигнал и сирену в следующий раз.
  
  – Обещаете, Питер? – Она состроила недовольную гримаску.
  
  Версавел сделал вид, что не слышал. «Господи, кого она из себя строит? – подумал он. – Ну прямо как школьница…»
  
  – Если станет известно, где живет приемный сын, необходимо немедленно произвести обыск по этому адресу. Я полагаю, вы сможете убедить наших коллег в том, что ордер будет, – обратился Ван-Ин к Ханнелоре.
  
  Ван-Ин схватил телефон кого-то из коллег.
  
  – Здравствуйте. Говорит Ван-Ин.
  
  Инспектор полиции Де-Пэна Симпилэр тепло ответил на приветствие своего коллеги из Брюгге. Он был рад помочь его людям в деле Дегрофа. И в этот момент ему в руку кто-то сунул клочок бумаги с адресом Даниела Феарехье.
  
  – На всякий случай я пошлю туда двоих, – воодушевился Симпилэр.
  
  Ван-Ин пожал плечами:
  
  – Шансы на то, что Даниел Феарехье дома, равны нулю. Ну что же, действуйте и убедитесь, что…
  
  – Натали живет в Де-Пэне, – прошептала Ханнелоре, пока Ван-Ин инструктировал Симпилэра. – Боже, почему я об этом не подумала?!
  
  Ханнелоре поскребла Ван-Ина по плечу и написала на полях газеты: «Натали тоже живет в Де-Пэне».
  
  Ван-Ин так стремительно развернулся к ней, что чуть не сбил телефонный аппарат со стола.
  
  – Господь милосердный, – простонал он.
  
  – Что это было? – поинтересовался Симпилэр.
  
  – Вы должны задержать Натали Дегроф. Найдите ее адрес и отправьте туда своих людей. Арестуйте ее, – прорычал он. – А у нас своя задача.
  
  Симпилэр скривился, недовольный тем, что его план нарушен. В довершение всех бед дверь в его кабинет распахнулась, и вошли комиссар и мэр.
  
  – А вот и они, – проворчал он себе под нос, – пришли погладить по головке.
  
  – Ну что же, вперед, – сказал Ван-Ин Ханнелоре и Версавелу, – в Де-Пэн на высокой скорости!
  
  – Возьмем GTI?
  
  – И как можно быстрее.
  
  Сержант схватил ключи от машины с крючка на боковой стенке шкафа и побежал вперед.
  
  – Извини, Гвидо, я обещал Ханнелоре, что она поведет.
  
  – Ага, со спецсигналом и сиреной, – съязвил Версавел.
  
  Но он смягчился, когда машина рванула с места и помчалась вниз по шоссе. Версавел вынужден был признать, что Мартенс с блеском управляется с GTI, и весь сосредоточился на кошмарной гонке, которая заняла тридцать шесть минут. Рев мотора и вой сирены исключали всякую возможность вести разговор. Версавел не стал указывать на то, что Натали может не оказаться дома.
  
  Но на этот раз им повезло.
  
  Когда они ворвались в полицейский участок Де-Пэна, там уже была Натали. С заплаканными глазами она сидела в комнате для допросов между двумя здоровенными офицерами.
  
  – Ну вот что, подруга. Нам известно, что Даниел Феарехье – соучастник похищения Бертрана Делайе. Мы также знаем, что вы являетесь частью его маленького плана, – сблефовал он.
  
  Глаза Натали были красными, веки опухли. Когда ее арестовали, она заплакала от злости и отчаяния – не состоялось ее свидание с дилером. Она метнула гневный взгляд на Ханнелоре.
  
  – Я не имею с этим ничего общего. Я даже не знаю Даниела Феарехье.
  
  – Мы говорим о похищении, милая, – мягко произнес Ван-Ин. – Наказание за соучастие в таком преступлении очень суровое.
  
  – Если вы собираетесь обвинить меня в чем-то, то я должна позвонить своему адвокату.
  
  Несмотря на то что жизнь Натали летела под откос, она по-прежнему была гордой и высокомерной.
  
  – Все зависит от вас, милая, продолжайте в том же духе и попрощайтесь со всем, что вам так необходимо, на неопределенное время.
  
  Ханнелоре выпрямилась во весь свой высокий рост и встала перед Натали, широко расставив ноги.
  
  – Вы когда-нибудь слышали о законе от 14 мая 1994 года? – спросила она, чеканя каждое слово. – При совершении тяжких преступлений, таких как убийство и похищение, прокурор имеет право задерживать подозреваемых на неопределенный срок. – Она сделала паузу с тем, чтобы смысл ее слов дошел до сознания Натали. – Вы наркоманка, в здешних условиях вам не выжить, в лучшем случае – сойдете с ума. Или вы хотите сделать признание? – добавила она, вертя в руках нож.
  
  – Долбаная сука! – Натали задрожала при мысли, что прошло уже больше двадцати четырех часов.
  
  Ван-Ин нервно поерзал на стуле. Он никогда не слышал о законе от 14 мая 1994 года. И никто о нем не слышал.
  
  – Ну-ну, мадам, у вас есть возможность избежать заключения под стражу. Расскажите, где мы можем найти Даниела Феарехье, и вы будете дома через полчаса.
  
  Удивительно, но старейший хрестоматийный полицейский трюк «плохой полицейский – хороший полицейский» сработал и на этот раз. Но Натали, видимо, прочитала слишком много триллеров и видела немало детективных сериалов.
  
  – Дайте мне денег, – злобно прошипела она. – И кстати, этот допрос противозаконен, прокурор не имеет права присутствовать при полицейском допросе. Вас никто сюда не звал, заместитель прокурора – кретинка!
  
  Ханнелоре сглотнула не потому, что была оскорблена выпадами Натали, а потому, что она была права: присутствие на допросе сотрудника прокуратуры и в самом деле было нарушением правил и даже, возможно, противозаконно.
  
  Они по очереди продолжали допрашивать ее до четырех часов утра. Комната наполнилась сизым табачным дымом. Натали проклинала их, кричала, впадала в ярость и всячески провоцировала, но продолжала отрицать свою причастность к похищению племянника.
  
  – Вы думаете, она лжет? – спросила Ханнелоре Ван-Ина, когда Натали препроводили в камеру.
  
  – Не знаю, но не вижу никакого смысла продолжать допрос, сука слишком хорошо знает, что у нас заканчивается время.
  
  – Что вы предлагаете?
  
  Ван-Ин взял сигарету у сержанта и теперь нервно рылся в карманах в поисках зажигалки.
  
  – Вернемся, – вздохнул он, – прибудем как раз вовремя, чтобы стать свидетелями представления. Между прочим, я мог бы поспать пару часов.
  
  Телевизионщики установили свое оборудование задолго до рассвета. Целые стаи техников трудились всю ночь, чтобы подготовиться к главному моменту. Наставили вышек, проложили мили кабеля. Все было готово для девятичасового прямого эфира, когда мир услышит о странном похищении.
  
  Толпы любопытствующих, не желая пропустить такое зрелище, потянулись в город, чтобы успеть занять самые удобные места для обзора.
  
  Обратный путь из Де-Пэна в Брюгге с Версавелом за рулем был гораздо спокойнее. Атмосфера в салоне сгустилась, все чувствовали себя подавленно.
  
  – Дороги остыли, охотники приуныли, – философически заметил Версавел.
  
  Ван-Ин невесело уставился в пространство.
  
  – Господи! Да кто захочет получить обратно человека восьмидесяти лет?! Это выглядит маловероятно.
  
  Ван-Ин по-прежнему пребывал в глубокой задумчивости и никак не реагировал на то, что говорили Версавел или Ханнелоре. Какая-то мелочь в прошедшем дне настойчиво беспокоила его, как точка на носу, которую, глядя в зеркало, и не заметишь, но она есть и не дает вам покоя.
  
  Память – сложный лабиринт, заполненный воспоминаниями, которые уже освоились в мозгу и легко извлекаются по мере надобности, но есть те, что блуждают в поисках своего пристанища. И когда одно из таких бессмысленных воспоминаний натыкается на другое, случается неожиданное озарение.
  
  – Я не думаю, что Аквилин Верхай мертв, – неожиданно произнес он.
  
  Ханнелоре повернулась и с сомнением посмотрела на него, ей пришло в голову, что Ван-Ин бредит в припадке безумия.
  
  – Я не думаю, я это знаю, – вдруг добавил он уверенно.
  
  Ван-Ин порылся во внутреннем кармане и достал несколько снимков, сделанных на могиле Верхая.
  
  – Притормози-ка, Гвидо, и дай мне фонарик.
  
  Версавел без лишних слов припарковал машину на обочине.
  
  – Вот, – сказал он и протянул одну из фотографий Ханнелоре. – Посмотрите на даты.
  
  – Пятнадцатое октября 1914 года, – произнесла она вслух.
  
  – И ты, Гвидо.
  
  Версавел неохотно надел очки и стал внимательно изучать снимок. Это заняло не менее минуты, но он подтвердил:
  
  – Пятнадцатое октября 1914 года.
  
  – Господи боже, я же видел этот снимок, – выдохнул Ван-Ин. – Я должен был подумать об этом раньше.
  
  – Очки, вам нужны очки, вы не должны быть таким тщеславным, – съязвила Ханнелоре.
  
  – Да нет же! Бога ради, даты не соответствуют. Дегроф сказал мне, что Верхай на два дня старше его.
  
  – То что… – начал было Версавел, не имея понятия о том, что имеет в виду Ван-Ин.
  
  – Но если Верхай не мертв, то кто лежит в гробу? – спросила Ханнелоре.
  
  – Кто-то другой. Для того чтобы это выяснить, понадобится много времени, не так ли?
  
  Пока Ван-Ин телеграфировал в диспетчерскую Брюгге, Ханнелоре сменила Версавела за рулем.
  
  – Становится интересно, теперь я поведу. – Просияв, она повернула ключ зажигания, надавила на педаль газа и включила сирену.
  
  Флерюс – небольшая община к западу от Намюра. В 16.15 – спустя тридцать пять минут после звонка Ван-Ина – живописное кладбище тихой деревни было изолировано от внешнего мира. Тридцать поспешно собранных полицейских ожидали дальнейших инструкций.
  
  Никогда еще в своей жизни прокурор Лотенс не принимал решения так быстро, как на этот раз.
  
  Он позвонил своему коллеге в Намюр, и тот отдал приказ о немедленной эксгумации трупа.
  
  Шесть человек, вооруженных лопатами, без задержек приступили к работе, почти не обращая внимания на ущерб, который наносили расположенным рядом могилам.
  
  Ровно в 18.00 Ван-Ин получил сообщение, что была произведена эксгумация. В гробу обнаружен труп. Полицейский врач, спешно прибывший на место, засвидетельствовал, что в гробу находятся останки пожилого человека. Детали пока неизвестны.
  
  – Дерьмо! – Ван-Ин с остервенением стукнул кулаком по столу.
  
  Он почувствовал, что у него больше нет сил справляться с неудачами. Они были в цейтноте. Каждый понимал, что расследование зашло в тупик. Дело Дегрофа стало чередой ошибок и опрометчивых выводов. Не успел он вновь поверить в свою работу после стольких лет разочарований, как надежды стали таять, словно дым от сигареты, зажатой в его пальцах.
  
  – Ну, разумеется, что-то должно быть в архиве!
  
  Ханнелоре наметила следующий очевидный шаг за секунду до того, как эта же идея пришла в голову Ван-Ина.
  
  – Ты гений! – Ван-Ин схватил ее за руку и порывисто привлек женщину к себе.
  
  Звонкий поцелуй прозвучал в полупустой комнате, и четыре пары глаз, в том числе Де-Ки, наблюдали за проявлением чувств своего босса, раскрыв рот.
  
  – Государственный архив – то, что нам нужно, – сообщил он потерявшему дар речи Де-Ки. – Если труп не Верхая, зачем ему понадобилось присвоить личность убитого? Не удивлюсь, если он живет по соседству. Найдем Верхая – найдем мальчика. Ханнелоре, возьмите свой мобильный, важно поддерживать связь со всей группой.
  
  Они дружно бросились вниз по лестнице. Ван-Ин лицом к лицу столкнулся с Д’Онтом, который прилетел с площади как угорелый, он услышал по радио, что в ходе расследования есть новости.
  
  – Извините, приятель, в машине нет больше места. – Ханнелоре помахала застывшему в недоумении капитану и помчалась вслед за Ван-Ином.
  
  Она закрепила ремень безопасности и, чуть ли не прежде чем Ван-Ин успел устроиться на сиденье, вдавила педаль в пол. Потрясенные Де-Ки, Версавел и Д’Онт наблюдали эту сцену из окна сверху.
  
  – Эти двое вообразили, что они на Диком Западе, – усмехнулся Де-Ки.
  
  – Ищейки взяли след, – язвительно добавил Д’Онт. – Так торопятся, как бы им не споткнуться на дороге.
  
  Версавел чуть было не окрестил его недоумком, но вовремя спохватился. Д’Онт – капитан, а оскорбление офицера вряд ли способствует успеху в карьере.
  
  Ханнелоре вела машину в американском стиле, с визгом тормозов и заносом на поворотах. А в это время Ван-Ин пытался связаться с полицейским участком во Флерюсе. И ему это удалось, когда они проносились мимо церкви Сен-Мишель в окрестностях Брюгге.
  
  Связь была плохая, но офицер полиции, в ведении которого находилось расследование во Флерюсе, был готов оказать любую посильную помощь. Он немедленно послал двух человек к дому мэра с распоряжением вызвать сотрудника архива и приготовить необходимые документы.
  
  – Так вы действительно думаете, что это труп не Верхая? – непринужденным тоном спросила Ханнелоре, ведя машину под вопли сирены по скоростному шоссе.
  
  – Я не думаю, я знаю.
  
  – Но, боже мой, как это сошло ему с рук?
  
  – Вы не читали «День Шакала»?[24] Ханнелоре взглянула на него с недоумением.
  
  – Позор! – возмутился Ван-Ин. – Это хорошее чтиво. Наш друг, должно быть, использовал тот же метод.
  
  Шакал – наемный убийца, который постоянно менял имя, облик, место жительства. Верхай, видимо, избрал для себя тот же бельгийский стиль.
  
  – Ради всего святого, Питер, вы хотите сказать, что кто-то использовал приемы из романа с целью организовать преступление?!
  
  – Я бы не хотел перекладывать ответственность за все преступления, совершенные с использованием сюжетов книг и кинофильмов, но то, что описано в «Дне Шакала», очень похоже на нашу ситуацию.
  
  Зазвонил телефон.
  
  – Говорит Эврард, начальник полицейского участка Валлона. Алло?
  
  Валлонский полицейский, похоже, многословнее рассудительных голландских.
  
  – Доброе утро, начальник полиции Эврард. Мы в дороге, только что проехали Альтер. Расчетное время прибытия 7.30. Архивариус на месте?
  
  – Да, – последовал лаконичный ответ профессионала.
  
  – Вам уже известны адрес и семейное положение Аквилина Верхая?
  
  Эврард ответил, что известны, хотя не мог понять, почему эта информация так важна.
  
  – Он жил один?
  
  Прошло не менее тридцати секунд, прежде чем Ван-Ин получил ответ.
  
  – Он не был женат, переехал во Флерюс в 1990 году.
  
  – Черт, – выругался Ван-Ин себе под нос, – очередной тупик!
  
  Ханнелоре, которая должна была покрыть расстояние от Альтера до Намюра меньше чем за тридцать минут, разогнала GTI до скорости сто двадцати миль в час. Бешено мчащийся полицейский автомобиль, подобно призраку, едва появившись, исчезал вдали, ошеломляя ранних пешеходов, спешащих на работу, – сегодня им будет о чем поговорить в их скучных офисах.
  
  – А где он жил до переезда? – прорычал Ван-Ин после минуты напряженного молчания.
  
  К счастью, начальник полиции Валлона оказался терпеливым человеком.
  
  – Минуту, комиссар.
  
  Ван-Ин готов был отдать все что угодно за стакан холодного «Дювеля».
  
  – В Шаарбеке, – ответил он спустя пару секунд.
  
  У Ван-Ина не было иного выхода, кроме как разыграть последний козырь. Если и на этот раз он ошибся, господин Форсайт получит очень сердитое письмо, подписанное Ван-Ином.
  
  – Вы можете проверить, не подавал ли Аквилин Верхай перед смертью заявку на новое удостоверение личности?
  
  Эврард сглотнул.
  
  – Начните за три месяца до его отъезда во Флерюс, если там пусто, отступите еще.
  
  – Вы понимаете, о чем просите, комиссар?
  
  Ван-Ин точно знал, о чем он просит, поэтому лишь уточнил, что информация ему требуется в течение часа. Услышав такое заявление, даже Эврард начал терять терпение.
  
  – Если потребуется, обратитесь в министерство внутренних дел или в Государственный архив Великобритании.
  
  – О’кей, комиссар, надеюсь, вы знаете, что делаете.
  
  – Должна признаться, господин Холмс, что очень нелегко следовать вашей логике.
  
  Пальцы Ханнелоре побелели от напряжения, челка на лбу взмокла.
  
  Ван-Ин вытянул ноги, насколько это было возможно в ограниченном пространстве автомобиля, и с облегчением вздохнул.
  
  – Я убежден, что он вынашивал свою месть Дегрофу давным-давно, вероятно, еще со студенческой скамьи. Верхай понимал, ему необходимо сменить имя: нужна была уверенность в том, что Дегроф его не выследит. Верхай имел в виду, что Дегрофу с самого начала будет известно, кто несет ответственность за этот акт мести, но он будет бессилен что-либо изменить, ему останется лишь принимать его как неумолимый удар судьбы. Не забывайте, только Сеятелю известны все тяготы и превратности жизни. И если наш «сеятель» – тот, кого мы имеем в виду, – придумал этот план, то все детали мозаики встают на место.
  
  – Вы можете себе представить кого-то, способного на такие хлопоты ради мести?
  
  «Боже милостивый, конечно, я не настолько наивен», – подумал он.
  
  – Для определенных типов людей месть – святое дело. Они подобны религиозным фанатикам. У них есть цель, и для достижения ее они готовы на все.
  
  – Ну если он таков, каким вы его описываете, то наш друг настоящий псих, Питер! – сказала она, все еще с трудом принимая его версию. – Но я вас прервала, продолжайте.
  
  – Но тут встает вопрос: как законным образом возможно стать другим человеком?
  
  – И у Форсайта есть ответ? – прыснула она.
  
  – Я вам уже говорил, что Форсайт соотносил свои идеи с реальностью. Можете мне поверить, что любой имеющий воображение персонаж смог бы найти четкий ответ на этот вопрос, а Верхая вряд ли можно упрекнуть в отсутствии творческого начала.
  
  – Умница, я верю вам.
  
  – Надеюсь, что это так.
  
  Ван-Ин закурил вторую сигарету, сказывалось напряжение нескольких последних часов.
  
  – Продолжайте, я слушаю.
  
  Ван-Ин почувствовал, что она смеется над ним, в конце концов, шансы на то, что он снова промахнулся, все еще велики.
  
  – Пожалуйста, не думайте, что я хочу задеть вас, для меня вы самый умный детектив из всех, кого я знаю.
  
  – Ну если вы так говорите… Представьте себе, что наш Верхай в Шаарбеке подружился с одиноким стариком примерно своего возраста. В крупных городах таких более чем достаточно. Через пару месяцев он становится его опорой и поддержкой. Он ходит в магазин, готовит еду, составляет ему компанию – в общем, становится его близким другом. И вот однажды он сообщает в полицию, что старый человек потерял свое удостоверение. Крупные города наводнены такими людьми. Если все правильно происходит, то человек, который потерял удостоверение, не должен заботиться о формальностях. Все знают, что есть исключения для пожилых людей. Полиция дает справку, и он берет этот документ в соответствующем отделе. Но вместо фотографии этого несчастного он дает свой портрет. Через пару недель Верхай собирает полную корзину удостоверений личности на это имя, но со своей фотографией. Некоторое время спустя он повторяет процедуру, но на этот раз по-другому. С тех пор Верхай занимает место его доброго друга. После этого он убеждает свою жертву приехать и жить с ним в Арденнах. Может быть, он даже пригрозил, что оставит его, поэтому тот соглашается переехать во Флерюс. С этого момента все, что нужно, – это ждать, пока его приятель умрет. Это даже неудивительно, если Верхай перевел все свое имущество на имя старика перед тем, как устроил свой фокус по обмену личностями. Таким образом, он будет наследовать все обратно после того, как мужчина умрет.
  
  – И вы думаете, что такое возможно в Бельгии? – недоверчиво спросила она.
  
  – В Бельгии все возможно, – ответил он.
  
  – Но что-то не так, – нерешительно сказала она.
  
  – Не все укладывается?
  
  Ханнелоре прикусила губу, немного разочаровавшись в его выводах.
  
  – Даже если Верхаю удалось изменить свою личность, как вы говорите, есть еще проблема. Я могу поверить, что он использовал фотографию, но он никогда не сможет изменить другие детали, ведь документы хранятся в архивном управлении.
  
  – К сожалению, я не знаю всего, – сказал Ван-Ин.
  
  Она сделала глубокий вдох и положила руку на его бедро.
  
  – Если у него в распоряжении удостоверение личности другого человека, значит, есть и детальная информация об этом человеке, – сказала она с грустной улыбкой.
  
  – Дата рождения на могиле Аквилина Верхая именно 17 мая 1914 года.
  
  – И все же он ставит дату 15 октября 1914 года, – сказал Ван-Ин.
  
  – Если так…
  
  Ханнелоре схватила руль обеими руками. Она сияла.
  
  – Значит, Аквилин Верхай сделал ошибку, – торжественно сказала она. – Каждый делает ошибку рано или поздно. Это общеизвестно…
  
  – Ханнелоре, вы испытываете мое терпение, – простонал Ван-Ин.
  
  – Хорошо, – сказала она, лукаво подмигнув, – предположим, что ваша теория верна.
  
  Ван-Ин нетерпеливо кивнул.
  
  – Старик умирает. У него нет семьи. Кто позаботится о похоронах?
  
  – Верхай, конечно.
  
  – Правильно. А кто заботится о надгробии?
  
  – Верхай… Боже! Этот идиот поставил дату рождения своей жертвы!
  
  – Ага, – засмеялась она.
  
  – Значит, я был прав в конце концов, – пробормотал Ван-Ин недоверчиво.
  
  – Будем надеяться, – тихо сказала она.
  Глава 18
  
  У Даниела распухла нога, пока он наблюдал за тем, как полтора часа наполнялась площадь. Явка превзошла все ожидания. Воздушные наблюдатели предполагали, что собралось около пятидесяти тысяч человек. Старый Брюгге вдруг стал городом в осаде.
  
  Даниел наблюдал за этим зрелищем с бокалом шампанского в руке, наслаждаясь триумфом. Он взял дистанционное управление и включил телевизор. Почти все европейские каналы скоро будут демонстрировать разгорающиеся страсти миру. Десятки телевизионных камер показывали картины, выставленные на длинном самодельном мольберте.
  
  Эксперты «Сотбис» обсуждали ценность полотна и затем, как обычно, расходились. Оценки колебались от шестидесяти до ста миллионов бельгийских франков.
  
  Четыре сотни местных и федеральных полицейских обеспечивали сохранение порядка. В их присутствии, казалось, не было необходимости, настолько спокойно и достойно вела себя толпа. Однако на Занд-сквер было шумно. На дороге, окружавшей площадь, по такому случаю закрытой для автомобильного движения, продавали хот-доги, картофель фри и шашлыки, причем торговые точки возникли мгновенно, словно одуванчики, взошедшие на свежеполитом газоне. Местные владельцы магазинов на тротуарах развернули торговлю пивом и газированной водой.
  
  Толпу одолевало жадное любопытство, и чем ближе стрелки придвигались к 9 часам, тем больше она шумела.
  
  У каждого было свое мнение по поводу того, что должно было произойти.
  
  Патрик Делайе с отсутствующим выражением лица сидел в местном полицейском автомобиле. Шарлотта осталась дома, она смотрела телевизор и считала минуты. Все ее мысли были только о сыне. Она молилась, неумело, но искренне, прося Бога услышать ее просьбу.
  
  Ван-Ин связался с капитаном Д’Онтом в 8.50, за пять минут до этого Эврард сообщил ему, что офицеры полиции Шаарбека, напрягая все силы, шерстят горы документов, проверяя сообщения о потере или краже удостоверений личности. Они вынуждены были делать это вручную из-за неполадок в компьютерной системе.
  
  Сейчас все зависело от них. Надо было найти, когда Верхай подал заявление о пропаже удостоверения. Кроме того, они проверяли адреса тех, кто получил право на замену документа.
  
  – Здравствуйте, это Ван-Ин, у меня сообщение для капитана Д’Онта, это срочно.
  
  – Боюсь, с капитаном Д’Онтом сейчас невозможно связаться, – ответил дежурный сержант.
  
  Его объяснение было предельно ясным: капитан Д’Онт дает интервью корреспонденту Би-би-си. Д’Онт был англофилом, появиться перед камерой Британского телевидения для него было самой большой честью, о которой он мог мечтать. Некоторые его сослуживцы позеленеют от зависти, увидев его на экране, и наконец убедятся, что он единственный из них, кто говорит по-английски.
  
  Ван-Ин побелел от ярости, понимая, что высокомерный младший по званию офицер посмел просто отмахнуться от него. Рука, в которой он держал телефон, ходила ходуном. Ханнелоре видела, что он вот-вот взорвется.
  
  – Позвольте, я повторю еще раз, – прорычал он. – Со мной рядом министр внутренних дел, если Д’Онт в течение минуты не доберется до телефона, то я предоставлю вам возможность поговорить с министром лично.
  
  На другом конце линии установилась гробовая тишина, на мгновение Ван-Ин даже решил, что сержант положил трубку. На глазах Ханнелоре выступили слезы, она прижала ко рту платок, чтобы не расхохотаться в голос.
  
  – Здравствуйте, Д’Онт!
  
  Сердце капитана стучало так громко, что его было слышно даже по телефону, он задыхался от быстрого бега.
  
  – Мне нужно, чтобы представление было задержано на час! – рявкнул Ван-Ин.
  
  Капитан зафиксировал текст, но смысл слов до него не доходил.
  
  – Что вы сказали? – прохрипел он.
  
  – Я хочу, чтобы вы задержали страсти на час. Придумайте историю для прессы, что угодно… Но дайте мне еще час.
  
  – Вы, должно быть, шутите? Придумать историю… какую историю?
  
  – Сошлитесь на министра, – прошептала Ханнелоре, хихикнув.
  
  – Один момент, Д’Онт.
  
  Ван-Ин лихорадочно искал выход. Похитители, разумеется, все видели по телевизору, и Лонглегз наверняка где-то здесь, на площади. Он понял, что они еще не убили мальчика, но ведь их намерения неизвестны.
  
  – Скажите Делайе, что он должен симулировать обморок сразу же, как только объявят первый лот. Пусть его унесут на носилках, и вы должны убедиться, что камеры все это сняли.
  
  – Я надеюсь, вы знаете, что делаете, – ответил Д’Онт, который уже успел отдышаться и взять себя в руки.
  
  – Не беспокойтесь за меня, друг. Да, и еще одно. Скажите Делайе, что он должен быть абсолютно достоверен в своей игре.
  
  После 9.00 дело продвинулось. Полицейский участок Шаарбека продолжал работать с Главным архивным управлением с уже успешно функционирующей компьютерной системой. Пятнадцать минут спустя он словно выплюнул имена: Лаурент де Бок, Ле Хейдс, Везен.
  
  Ван-Ин курил сигарету за сигаретой, стоя у неоготического монумента, в то время как в голове у него крутились имена. Каждые тридцать секунд он смотрел на часы.
  
  Ханнелоре стояла в нескольких шагах от него и беседовала с начальником отдела полиции Эврардом. Эврард, добропорядочный муж и отец, никак не мог сосредоточиться на задаче. Как и многие другие, он считал, что заместитель прокурора – слишком привлекательная женщина и просто не может принадлежать их миру. Его к тому же совершенно очаровал ее исключительно мелодичный французский. Эврард был убежден: Ханнелоре могла бы сделать в Париже блестящую карьеру.
  
  Бертран Делайе очнулся после тяжелого наркотического сна от звука хлопнувшей дверцы автомобиля и шума быстро вращающихся колес по гравию. Ему снилось, что он стоит на вершине крутого холма. Отправившись в поход, в горы со скаутами, он потерял своих товарищей и поднялся на вершину. Не обнаружив их там, Бертран решил спуститься вниз в долину.
  
  Но холм, на который он только что поднялся, вдруг стал невероятно крутым. И теперь, охваченный ужасом, он стоял на краю почти отвесного ущелья. Он понимал, что никто не найдет его, потому что никто не знает, где он. Он решил не ждать и стал как можно осторожнее спускаться. Камни осыпались под его ногами, и он изо всех сил старался удержать равновесие. Когда Бертран стал падать вниз в пустоту, он вдруг понял, что это не шум колес на гравии и нет никакого падения. Звук доносился снаружи. Вокруг дома собрались люди.
  
  Не менее пятидесяти полицейских окружили шале, принадлежащее Аквилину Верхаю, скрывающемуся под именем Лаурента де Бока. Ван-Ин прочитал название «Де-Моле» на деревянной доске, прибитой к стене.
  
  Все сомнения испарились.
  
  Он вспомнил длинный рассказ консьержа Бильена о Жаке де Моле, последнем Великом магистре тамплиеров. Он проклял Филиппа Красивого, папу Климента V и Гийома де Ногаре, прежде чем его сожгли на костре.
  
  Потом был де Бок.
  
  Эврард подождал, пока его люди не заняли свои позиции, а затем подмигнул Ван-Ину и Ханнелоре. Чудесный летний день, сосновый лес дышал тишиной и покоем. Все затаили дыхание.
  
  – Помогите, на помощь! – услышали они чей-то крик. Голос был слабый, но было ясно, что голос идет изнутри шале.
  
  Ван-Ин и Эврард переглянулись и побежали к входной двери, как парочка стареющих спортсменов. Ван-Ин постучал в дверь и сорвал ее с петель метким ударом. Эврард ворвался внутрь с пистолетом наготове, кувыркнулся вперед и приземлился на брюхо, найдя укрытие за подставкой для зонтиков. Сцена была невероятно комичная.
  
  Мальчик продолжал звать на помощь, но в остальной части шале было тихо и спокойно.
  
  Было 9.50, когда Ван-Ин ворвался в шале. В отличие от Эврарда он остался на ногах, толкнул одну из дверей и проверил коридор впереди. Дверь, ведущая на кухню, была наполовину открыта. Ван-Ин прошел в нее и нашел старика на полу. В его вытянутой руке был зажат ключ. Эврард вскочил на ноги, когда Ван-Ин дал понять, что путь свободен.
  
  Ван-Ин стоял над трупом Аквилина Верхая.
  
  – Все в порядке, ты в безопасности, – сказал Ван-Ин спустя несколько мгновений, прижав мальчика к груди. – Кошмар кончился, дружок. Я отвезу тебя домой.
  
  Даниел Феарехье с удивлением слушал журналиста, который с волнением объявил, что похищение раскрыто. Полиция освободила мальчика, и один из похитителей был найден мертвым на месте происшествия.
  
  Де-Ки стоял рядом с ним, улыбаясь во весь рот. Его волосы были зачесаны назад и тщательно смазаны гелем, для красоты.
  
  – Наши люди решили проблему чуть более чем за сутки, – заявил он с гордостью. – Я координировал всю операцию с самого начала. У нас была вся необходимая информация в распоряжении, что и подвело похитителей.
  
  Версавел отмахнулся от эфира и передал его всецело Ван-Ину. А Д’Онт тщетно искал бибисишников, их вещающую передвижку, в то время как его люди бегали с мегафонами.
  
  Когда Патрик Делайе услышал новость, он упал в обморок, на этот раз по-настоящему.
  
  Вернувшись на Бишоп-авеню, рыдающая Шарлотта налила себе тройной коньяк. Руки, которые всегда были безупречно точны в работе с глазными операциями в течение многих лет, бесконтрольно дрожали, как крылья барахтающегося мотылька.
  
  Портье «Парк-отеля» увидел Даниела Феарехье, вихрем промчавшегося через вестибюль. Портье завис в отеле вечером после своей смены, общаясь с коллегой, который сменял его, и увидел высокого молодого человека, который сам вошел в лифт, втащив за собой инвалидную коляску. Он схватил телефон и позвонил в полицию. Даниел как раз собирался завести синий «форд-транзит», когда его окружили двадцать полицейских.
  
  – Поздравляю, Холмс, – сказала Ханнелоре, когда машина скорой помощи отвезла Бертрана Делайе в ближайшую больницу. – Я все еще не знаю, как вы все это сделали, как вычислили его, но вы убедили меня раз и навсегда, что полиция Брюгге способна на большее, чем выписывание штрафных талонов за неправильную парковку.
  
  Ван-Ин смял пустую пачку сигарет и взял ее за руку. Он чувствовал легкое головокружение.
  
  – Могу я выкурить сигарету? – сказал он тихо. – Последнюю… пора лечиться.
  
  – Это вредно для вашего здоровья.
  
  Она порылась в сумочке, но там было пусто.
  
  – Я куплю немного для вас позже. А пока вам придется мириться с утешительным призом.
  
  Она обняла его и поцеловала в губы.
  
  «Герои всегда должны получать симпатичную девочку», – подумал Ван-Ин. Он протолкнул свой язык меж ее глянцевых зубов и попытался там как можно подольше оставаться.
  
  Начальник полицейского участка Эврард наблюдал издалека. «Проклятый фламандский везунчик», – подумал он.
  
  Во вторник утром раздался телефонный звонок, он пел до тех пор, пока Ван-Ин не проснулся, не в состоянии больше выносить его пронзительные трели.
  
  – Одиннадцать, – сказала Ханнелоре еще в полусне. – Мы не можем лежать тут все время.
  
  – Ответить, что ли? – проворчал Ван-Ин.
  
  – Он уже звонил, Питер. – Она повернулась на бок и снова задремала.
  
  Ван-Ин отправился по лестнице вниз и подошел к телефону, испытывая чувство, близкое к ярости.
  
  – Старый ублюдок выстрелил себе в голову.
  
  Это был Версавел, и он был не в себе. Но Ван-Ину было сейчас все равно.
  
  – Разве ты не видел документы?! – орал Версавел. – Кто-то вышел на публику со всем багажом.
  
  Ван-Ин сел и стал озираться в поисках сигареты, к счастью, не нашел ее. «Так легче завязать», – подумал он, в то же время слушая рассказ Версавела, находящегося в заведенном состоянии.
  
  Два доклада были полным признанием Даниела Феарехье, остальные были чуть скромнее, только по основным моментам всей истории. Все об инцесте и подозрении на лишение свободы Орели. Все было сообщено о прошлом Дегрофа в деталях.
  
  – Вы знали, что Орели была дочерью Аквилина Верхая? – ревел Версавел, когда почувствовал, что Ван-Ин почти не реагирует на его бурный рассказ. – Элиза де Пейнбрук и Аквилин Верхай продолжали состоять в любовной связи после вступления в брак Элизы с Дегрофом. Дегроф узнал об этом и насиловал Орели в течение многих лет подряд, чтобы отомстить.
  
  – Не инцест по большому счету, – сухо рассудил Ван-Ин. – Он знал, что она не была его дочерью.
  
  – Да, это вариант, если так смотреть на это, – неуверенно проговорил Версавел. – Можно повернуть и так. Но Дегроф-старший нашел откровение достаточно серьезным, чтобы пустить себе пулю в голову. Честь и уважение означало для него все, – вздохнул Версавел. – Я думал, новости вас заинтересуют, комиссар, – добавил он, запутавшись.
  
  – Конечно, это так, мой друг. Спасибо, что сообщили эти милые неприятности. Я расскажу Ханнелоре.
  
  – Ах да, – понимающе кашлянул Версавел.
  
  – Не будь ослом, Гвидо. Если ты ревнуешь, иди и найди капитана Д’Онта. Может быть, он утешит тебя.
  
  – Ах ты, ублюдок.
  
  – Выше голову, Гвидо. Увидимся завтра в офисе. Чао! – Ван-Ин повесил трубку и подошел к кухонной стойке в глубокой задумчивости. Он поставил чайник и открыл новую пачку кофе, аромат вызвал у него желание закурить сигарету.
  
  «У тебя не было сигареты вчера, почему бы не обойтись и сегодня», – сказал он себе.
  
  «Это была баронесса, она передала код сигнализации, чтобы Верхай открыл сейф, и она же дала ему список картин».
  
  Он подозревал Анну-Мари.
  
  Пока он наливал кипяток через фильтр, выстроил события предшествующих восьми дней.
  
  Мотив был теперь ясен.
  
  Аквилин Верхай, любовник Элизы де Пейнбрук, хотел отомстить Дегрофу за их ребенка, зачатого в любви. Даниел Феарехье, ребенок, рожденный от якобы инцестных отношений, должен был осуществить возмездие за несправедливость Дегрофа. Желая добраться до Дегрофа, они использовали семью.
  
  Их modus operandi[25] – вся карусель задуманных действий – была не самой прозрачной, но также и не из ряда вон выходящей. Американцы могли рассказать историю или две на таком материале. Но дело было закрыто, так почему он беспокоится? Он ничего не мог поделать.
  
  Но почему они так долго ждали и что вдохновило Даниела Феарехье…
  
  Ван-Ин налил слишком много воды, фильтр переполнился, и фарфоровый кофейник засорился, кофейная жижа потекла по фарфоровым бокам.
  
  Не обращая внимания на беспорядок, он направился обратно в гостиную и набрал номер Делайе. К счастью, к телефону подошла Шарлотта.
  
  Она удивилась, когда услышала, что он хотел знать, но обещала перезвонить, как только получит информацию.
  
  Ван-Ин имел право попросить ее о чем-нибудь.
  
  Ханнелоре просияла, когда он появился в комнате с тостами и кофе на подносе. Он чуть не споткнулся на последней ступеньке.
  
  – Я не привык подавать завтрак в постель, – сказал он извиняющимся тоном.
  
  – Да уж, надеюсь, что это так, Питер Ван-Ин, – угрожающе сказала она.
  
  Вскоре после полудня зазвонил телефон, и Ван-Ин бросился вниз по лестнице.
  
  – Не думал поставить аппарат здесь? – крикнула она ему вслед.
  
  Разговор длился пару минут, после чего Ван-Ин вернулся в спальню, покачивая головой.
  
  – Проблемы? – спросила Ханнелоре.
  
  – Нет, не совсем, – вздохнул он.
  
  – Ну, скажи что-нибудь и перестань быть таким хмурым и скрытным.
  
  – Сначала допей свой кофе. Мы должны нанести визит баронессе. Я думаю, что она расскажет нам всю историю. Но обещай мне одну вещь: все, что она сообщит нам, останется между нами.
  * * *
  
  Потребовалось время, прежде чем кто-либо открыл дверь в доме на Спинола-стрит.
  
  Ханнелоре ныла всю поездку, но Ван-Ин не дрогнул и никак не реагировал на ее жалобы. Она уже хотела уйти, когда он позвонил в третий раз.
  
  Элиза, баронесса де Пейнбрук, потеряла свою молодость, но ее красота и благородная стать никуда не делись. Она выглядела как на фото с каминной полки. Элегантные серые брюки и объемный шерстяной свитер крупной вязки делали ее на двадцать лет моложе. Но была боль в ее глазах, и она слегка сутулилась, казалось неся тяжелое бремя.
  
  Ван-Ин не был удивлен, что нет инвалидной коляски, что она не выглядела больной и слабой.
  
  – Я ждала вас, инспектор, пожалуйста, проходите.
  
  У нее была элегантная голландская северная речь – результат проведенных в колледже дней.
  
  – Мы не помешали?
  
  Она покачала головой.
  
  – У него не хватило смелости сделать это здесь, – сказала она с меланхоличной улыбкой. – Он держал свое охотничье снаряжение в нашем загородном доме во Влиссегеме.
  
  Это объясняло отсутствие шума и суеты вокруг дома.
  
  Ван-Ин уже спрашивал себя, почему не было ни одного автомобиля от общественности, от прокуратуры.
  
  Она пригласила их в ту же гостиную, в которой Дегроф ранее встречался с Ван-Ином. Огромная ваза с букетом из белых лилий украшала кофейный столик. Затхлый запах почти испарился.
  
  – Госпожа Мартенс является заместителем прокурора. Она была на моей стороне на протяжении всего расследования. Но мы здесь не по служебным делам. Это не официальный визит.
  
  Она кивнула и села у окна, недалеко от дивана «честерфилд».
  
  – Он когда-нибудь рассказывал вам об обстоятельствах нашего брака? – спросила она вдруг.
  
  Ван-Ин кивнул, но не перебивал – пусть она продолжит. Он и Ханнелоре сели на диван с цветочным узором на обивке.
  
  – Мы, я и Аквилин, любили друг друга, – нерешительно сказала она, как будто только сейчас поняла, что говорила с совершенно незнакомыми людьми. – Наша любовь никогда не умирала, но моя семья отказалась принять его в то время. Мы были бедны, и мой отец устроил брак с Дегрофом. Дегроф был богат и на вершине социальной лестницы, я хорошо его знала. Он был лучшим другом Аквилина. Теперь они оба мертвы: принц и зверь.
  
  Ханнелоре был озадачена выбором слов пожилой женщины.
  
  – Сначала мы планировали сбежать, чтобы уехать за границу, но это было невозможно из-за семьи. Единственное, что я могла обещать Аквилину, – это мою вечную любовь. Мы договорились видеться друг с другом регулярно, это было достаточно легко, так как мой муж редко бывал дома.
  
  Баронесса замолчала на мгновение, и Ханнелоре показалось, что пожилая дама заново переживает те дни с Аквилином. Она чувствовала жалость к ней.
  
  – Аквилин посещал меня один раз в месяц, и в один прекрасный день мы решили, что хотим ребенка, нашего. Он сначала отказывался, но я убедила его. Я хотела, чтобы это соединило нас навсегда. Мы рассчитали наиболее подходящую дату, и я решила провести следующие несколько недель у моих родителей. Я делала так все время и знала, что никто не будет меня подозревать.
  
  Баронесса была явно в трудном положении. Ее голос дрогнул, и глаза наполнились слезами.
  
  – Мы провели волшебные часы вместе, и я была счастлива.
  
  Она вытащила носовой платок и высморкалась.
  
  – Но в тот вечер, когда я упаковала свои чемоданы, он ворвался в комнату. Я понятия не имею, каким образом ему стало известно, но по глазам поняла, что он знал. Он насиловал меня, как животное, в течение трех дней подряд.
  
  Ван-Ин почувствовал комок в горле.
  
  – Но когда родилась Орели, я знала, что она наш ребенок. У нее были глаза Аквилина, и это было как награда за унижение. Аквилин приходил к ней каждый месяц. Чтобы избежать дальнейших конфликтов, мы договорились встречаться каждый раз в разных местах. Я была так счастлива с Орели, что позволила зверю зачать его детей, детей от него.
  
  – Когда вы узнали, что он злоупотребляет Орели? – спросил Ван-Ин предельно осторожно.
  
  Баронесса не выдержала и расплакалась.
  
  – Ее молодость была кошмаром, – всхлипнула она. – Аквилин был готов на все, чтобы вырвать ее из его когтей. Он хотел убить его, но я уговорила его не делать этого ради нее. Если бы его арестовали, я бы осталась ни с чем. Мы были бессильны в этом мире. Однажды я попыталась выдвинуть обвинение. Когда он вернулся домой в тот вечер, бил меня до черноты. Прокурор, принявший дело, конечно, был уволен. Он оставлял Орели в покое время от времени, но потом выплескивал свой гнев на меня. Он запер меня и сказал всем, что я лишилась рассудка.
  
  – Другие дети знали, что происходит?
  
  Она кивнула:
  
  – Он владеет их сознанием.
  
  – И он мучил Бенедикту?
  
  – Думаю, да. Он был ненасытен.
  
  – И Натали?
  
  – Натали была нашим вторым ребенком, – сказала она с гордостью.
  
  – Что? – воскликнул Ван-Ин.
  
  – Перед этим Орели забеременела от зверя. Аквилин хотел утешить меня. Я была подавлена, и, если бы не Аквилин, я бы давно с собой покончила. Ребенок даст мне надежду, полагал он.
  
  – И Дегроф добрался до нее?
  
  Она покачала головой:
  
  – Он никогда не смог бы ее взять, у Натали был характер отца. Она была сильной и дерзкой. Она сбежала из дома, но потом запуталась, как это бывает, теперь она…
  
  «Теперь она сильно пристрастилась к наркотикам», – закончил за нее Ван-Ин.
  
  – Аквилин не хотел, чтобы я давала ей деньги. – Она посмотрела Ван-Ину в глаза. – Наша первая дочь была в больнице. Ее сын страдал от неизлечимой болезни. Была ли я не права, жалея Натали, помогая ей?
  
  – Даниел страдает от синдрома Марфана, не так ли?
  
  Она была удивлена, что Ван-Ин знал.
  
  – Мы узнали об этом лет пять назад, – сказала она.
  
  – Глаза поддаются лечению, но потом врачи обнаружили, что у Даниела проблемы с аортой и что это… приговор.
  
  – И это стало последней каплей, – догадался Ван-Ин, – и вы придумали план, чтобы хоть как-то вознаградить каждого пострадавшего. Ваш план созрел пять лет назад.
  
  Она кивнула.
  
  – Аквилин проработал все до мельчайших деталей. Он хотел загнать зверя, чтобы наказать его. Он хотел отомстить за то, что он сделал с дочерьми и внуком. Зверь умер, а Гислаю, Шарлотте и Бенедикте пришлось пострадать за свое молчание.
  
  – Вы знали, что власти не будут защищать Дегрофа, если против него наберет силу кампания по распространению грязных сплетен. И тогда Аквилин решил сделать все, чтобы привлечь средства массовой информации, чтобы уже невозможно было обойти факты, по крайней мере когда они станут широко известны в подходящий момент.
  
  – Натали обдумала все детали для прессы в понедельник вечером, – сказала она.
  
  «Я была права, – подумала Ханнелоре. – Она была частью всего плана, в конце концов. Вот почему она так разозлилась, когда я стала угрожать держать ее взаперти».
  
  – Аквилин не боялся ответственности. Даже если бы его план имел неприятные последствия и полиция арестовала бы его, Даниелу нечего было бояться. В его положении, в его состоянии не было никого на свете, кто бы осудил юношу. И мой милый Аквилин знал, что его жизнь подходит к концу. Его единственная цель заключалась в том, чтобы предоставить своему внуку насладиться этим актом мести как привилегированному наблюдателю.
  
  Баронесса говорила с силой и убежденностью.
  
  – Он их всех заморочил, мои дети предпочли зверя своей матери и превратили мою жизнь в ад.
  
  Тишина заполнила комнату. Время шло. Ханнелоре смущенно перебирала кольца на пальцах, Ван-Ин стоял и смотрел сквозь зеленые витражи.
  
  SATOR, ROTAS, OPERA, TENET.
  
  Создание. Колесо. Чтение. Принцип.
  
  Но только Шарлотта знает правду. Когда врачи поставили диагноз – синдром Марфана, – они не сказали, что это наследственное заболевание, которое чаще всего случается в результате инцеста.
  
  Было во всем происшедшем что-то от трагедий Софокла.
  
  У Элизы и Аквилина был только один ребенок – Натали. Орели была дочерью зверя.
  
  Ван-Ин посмотрел на Ханнелоре и на старую баронессу. У него не было никакого желания посвящать их в свое открытие.
  Примечания
  1
  
  Конечно, мой друг (фр.).
  (обратно)
  2
  
  Царская водка (лат.).
  (обратно)
  3
  
  Агорафобия – боязнь открытых пространств (площадей, широких улиц). (Здесь и далее примеч. ред.)
  (обратно)
  4
  
  Привет, мой дорогой (фр.).
  (обратно)
  5
  
  Семтекс – один из видов пластичной взрывчатки.
  (обратно)
  6
  
  Святая кровь (англ.).
  (обратно)
  7
  
  Бенилюкс – организация, представляющая собой политический, экономический и таможенный союз, включающий три монархии: Бельгию, Нидерланды и Люксембург.
  (обратно)
  8
  
  На черно-желто-красном государственном флаге Бельгии изображен лев.
  (обратно)
  9
  
  Опус Деи (Дело Божье – лат.) – организация католической церкви.
  (обратно)
  10
  
  Ну конечно (фр.).
  (обратно)
  11
  
  Но, дорогая (фр.).
  (обратно)
  12
  
  Ваше здоровье, комиссар (фр.).
  (обратно)
  13
  
  Конечно (фр.).
  (обратно)
  14
  
  Но нет (фр.).
  (обратно)
  15
  
  Оговорка (лат.).
  (обратно)
  16
  
  Меры предосторожности? (фр.)
  (обратно)
  17
  
  Не так ли? (фр.)
  (обратно)
  18
  
  «Эстамин» – популярный ресторан в Брюгге.
  (обратно)
  19
  
  Маленькие сестры Вифлеема (фр.).
  (обратно)
  20
  
  Название ментоловых конфет, выпускаемых компанией Lofthouse of Fleetwood.
  (обратно)
  21
  
  Возможно, имеется в виду героиня одноименного рассказа Ч. де Линта – необыкновенной красоты девушка Таллула.
  (обратно)
  22
  
  О Фортуна, ты переменчива, как луна (лат.).
  (обратно)
  23
  
  Лонглегз – длинные ноги (англ.).
  (обратно)
  24
  
  Ф. Форсайт. День Шакала.
  (обратно)
  25
  
  Образ действий (лат.).
  (обратно)
  Оглавление
  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
  Глава 16
  Глава 17
  Глава 18
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"