Аннотация: Абитуриентам посвящается. Помните, граждане абитуриенты, что молчание - лучший ответ. (Мантра Далай Ламы)
Вот... взяли, и в сети интернета обозвали, чёрт побери, меня - писакой. Нашли, гляди, борзописца. Обижен я очень. Грущу. Да никакой я, граждане, вам не литератор, да и не претендую на известность, а потому неча... к слогу моему цепляться, нечего предъявлять и высоких требований классиков прозы.
Не заканчивал я, видите ль, даже литературных каких курсов. Не брал и уроков у акул пера. Ведь я, премногоуважаемые, даже знаки препинания не знаю, где правильно воткнуть или засадить, а ставлю лишь потому, что они для меня очень красивы-с... Вот, взять, например, восклицание.
- Щаз! - заорёшь иной раз ночью, впотьмах, молча... на страничке своей в Facebook, где тебя обвиняют чёрт-те в чём и, оный знак радости в начале строки - ба-бах. Фейерверк просто.
Салют.
- Накось, мол, оговорщик, выкуси. Ну, не спал я с твоей дивчиной, - только и скажешь, - и не сочиняй-де... мерзавец! Басен.
Вроде ничего оный символ и не означает, а как сразу много объясняет, ибо сразу тот читабельный обличитель видит пред своей, курносой носопыркой, целую гамму льющихся водопадом на него матерных звуков и фантастическую композицию, аж... из трёх пальцев.
Ага, дулю или кукиш! Это уж... кому как оно лучше звучит. Дак, к тому же, за этот окрик и знак платят.
И хорошо.
Ну, а теперь, граждане абитуриенты, может удастся мне поучить вас чему-то. Всё ваше внимание на эпиграф оного эссе: "Помните, что молчание - это и золото, и даже, жемчужина!"...
Но не радуйтесь преждевременно, что покинули дом родной... и не обольщайтесь новизной впечатлений. Всё это обманчиво.
Вот скажем, для одних, студенческие годы - счастливые годы.
Не знаю, как тем... другим, но мне, например, в Саратовском юридическом, где кроме лёгкости и завлекательности самого процесса обучения, ничего хорошего и не вспомнить.
Любой для всех театр начинается с вешалки... Для нас же институт начинался с входной двери, где уже, аки жандармы на привязи, стояли прихвостни и подхалимы из... студенческой среды и нашей же, с повязками на рукаве, братии во главе с замдекана - Семенеко, проверявшие студенческие билеты.
Стоило на занятия задержаться с сигарой, при входе, таки - пиши объяснение.
К окончанию института скапливались тонны макулатуры с одними только объяснениями об опоздании и о непочтении к преподавателям, пред которыми ты шапку не ломал и не расшаркивался. Шарф свой шёлковый холодный обменял, к примеру, с приятелем на его, мохеровый тёплый, так ты уже без следствия и суда - фарцовщик. А сколь девчат повыгоняли... и только за то, что те, бедняжки, приобретали исподнее для себя кружевное бельё.
Правда, из-за границы... на лекциях и, из-под полы, да кому и какая хрен разница, так как... постоянная эта слежка всех напрягала. Только ходи, да оглядывайся, чтоб тебя не застали где-то... с кем-то.
Единожды, ночерью, уединился в кабинете с одной хохотушкой обсудить, вишь ли, завтрашний семинар, таки... охрана вынесла, к чёртовой матери, и дверь ту, с косяками, и стул поломали, коим мы закрылись от лиц, мешающих нашей тайной личной беседе.
Тет-а-тет. Агрессоры, право, игиловцы.
Потому, и завидовал я всегда студентам-медикам, механикам, спортсменам, которые, действительно, свободно обучались в своих ВУЗ, да и жили, в отличии от нас, более праздно и комфортно. Раскрепощённо. Пардон, но ностальгия по танцам, да ночлежкам в их общагах такова, что и ноне старые раны ноют.
Таки... возвращаясь к пушкинскому русскому языку, поясняю, что я его слышал и на нём общался лишь в яслях, школе и чуть-чуть... в институте, а на Флоте, коридорах ВУЗА... только и грохотал наш русский родной, матерный, вкупе - с фольклорным.
Ага... кабацким.
А на работе, видите ль, язык, вообще, казённый, фискальный, мало чем напоминающий - тургеневский. И учтите... что в прокуратуре и суде с вами, уважаемые, заигрывать, нянчиться, либо миндальничать не будут, так как диалект любого чина - краткость и сухость, но какова, скажите, вразумительность и внятность этого слога; какова понятность и отчетливость конкретных выражений.
- И не внимая на точки с запятыми, вот тебе, - скажут,- мол, уголовная твоя харя, обвинительный акт! А вот, дескать, тебе, собака, и приговор! И хочешь ты, не хочешь, а будь любезен... изменить своё место жительства и регистрацию. Если ты, скажем, до оглашения оного вердикта жил напротив тюрьмы, то теперь будешь жить насупротив родного своего дома.
Только под охраной собак.
- Тьфу! Тьфу! Не дай то Бог, кому, накаркать! Но ведь оно так и есть.
Шёл 1979 год. СССР.
На бумаге, в сердцах и многих душах советского народа... естественная радость - вступление государства в стадию развитого социализма.
Вот-вот... смотри и - Коммунизм.
Я рвался в юридический, но как же, помнится, нас от той учёбы отговаривали. Смех ведь сегодня разбирает от дальновидности тех учёных институтских служек науки. Как тут не вспомнить преподавателя Кабышева, который и ныне таскает по коридорам Академии свой, совсем уже высохший зад - с бренными останками хрущёвского, в пустой и лысой башке, прошлого.
Не знаю, чем он ноне может заниматься, но только не кипучей, верно, научной деятельностью.
-Зря вы, ребятишки, - увещевал он нас, - в наш институт имени Д. И. Курского поступаете! Ведь наше социалистическое государство борется с преступностью, а потому, - сказывал он с высокой кафедры, - её непременно, и в скором времени... победит! И останетесь вы, дескать, товарищи студенты, при Коммунизме, но без работы, и вся ваша-де учёба под хвост коту блохастому!
Прахом!
- Глашатай, чёрт возьми, выискался, начитавшись сновидений Хрущёва! Прорицатель! Просто баба Ванга. Отож - в портках... ремешком подпоясанный. Недоумок, пардон, с мышиным сознанием, так как дальше блямбы на своём носу он ничего не видел или не хотел видеть, но каждый раз затевал против студентов, обладающих более обширным видением мира, чем сам педагог-стратег, скандальные и громкие кампании.
- Не верь глазам своим! - говорил Козьма Прутков.
Пришлось, граждане абитуриенты, поверить, так как беда не преминула обойти и меня в череде происшедших в том учебном заведении скандалов. Наградит же, скажи, Господь помелом человека. Нет бы, да молчать и сопеть мне тогда в тряпочку. Как же... правдолюбец хренов. Свободы слова захотелось. Но мне то простительно, так как я ещё не изучал основного завета мудрого Дэн Сяопина, который очень прост и гласит: "Не высовывайся!"...
- Обличитель... мать твою.
Но вы то теперь знаете, а потому - молчите.
Громче.
В общем-то, ничего скандального я и не произнёс. Всего-то... и заявил в аудитории, на лекции - по Конституционному праву, во всеуслышание, что только конкуренция, дескать, существующая в странах загнивающего капитала, является движущей силой любой экономики. Я не упоминал ни своей страны, ни разлагающихся и тлеющих государств Запада, но какова была сила того слова.
Просто выстрел. Бомба.
Оно, вроде как - не стрела, но пуще стрелы сразило тот лысый котелок преподавателя.
- О, Преподобный Мефодий Пешношкий! Что тогда в институте началось. Разве то моё заявленьице возможно сравнить с каким-то смерчем или торнадо. Разве что соразмерно оно с нынешним американским ураганом - "Харви"...
Канцелярские наёмники тут же вытащили меня с лекции и, как врага народа, отволокли - на ковёр. В деканат. И ну... там макаками предо мною скакать; и давай коршунами надо мною кружить, да бесноваться, всё задавая зубодробительные вопросы.
- Кто-де... из родни у тебя, гражданин студент, за кордоном проживает! Где ты, мол, продажная твоя морда, хранишь и прячешь запрещённую литературу - по разрушению социалистических стран Варшавского Договора. Каким-де ухом, из какого аппарата и, в какой кровати, ты слушаешь: "Голос Америки!"...
Ага... из Вашингтона.
Смотрю я одним оком на них, братцы... и угораю.
Один прыщ, кочетом, всё... кочетом наседает, и метит мне - в маковку головы деканским своим хилым кулачком; другой задохлик, коршуном, всё... коршуном налетает и целит - в тыковку. Всё это выглядело уже, как брейк-данс на минном, вокруг меня, поле. Это ныне смешно.
А тогда... Я, милостивые господа, ни сном ни духом! Ничего не пойму и тут же в моей голове всплыл риторический еврейский вопрос.
- За что!..
Но оный ленинский праведник, Кабышев, со служками деканата, ети иху мать, тут же увидели во мне ворога-оппортуниста, типа Троцкого, и без какого-либо расследования, тут же объявили меня вражиной Родины. И где - в рядах советского студенчества! А это уже беда.
Как же - происки империалистов.
Отож... помните.
Видимо, преподаватель такой предмет, как логика, не изучал, а поэтому была уверенность в правоте предсказаний кукурузного дуралея - в победе Коммунизма по всему миру.
- Господи! Нарожают же, - думаю, - пардон, гулящие бабы, на нашу голову... глупцов и тупиц, которые только и губят жизнь люду православному.
Во все эпохи и времена.
- Да... чтоб столь его лысина чесалась, сколь я его клял тогда, когда меня турнули с оного учебного заведения.
- Адьос! - только и можно было заявить, покинув, к чёртовой матери, храм науки и знаний, как делали многие другие. - Посмешище никчёмное!
Но я настырный...
И так давно в тот юридический рвался и мечтал поступить, что пришлось своим эго пожертвовать и два года, скажи, на своих пальцах и конских яйцах, доказывать этой, нежной коже и глупой преподавательской роже, что разве можно коня, скажем, из борозды, готовить к соревнованиям вместе со здоровым и высоким, в холке, скакуном.
На ипподроме.
Два года, братцы, доказывал этой институтской, ети его душу, плесени, что никакой хозяин не променяет, к примеру, семя породистого жеребца для оплодотворения своей кобылицы на сперматозоид от чёрт-те какого отродья.
Исчадия.
- Два года тупо разъяснял, что это и есть-де, не что иное, как здоровая конкуренция: заводов, фабрик, лабораторий, ипподромов, лошадников, в конце концов! И без неё, мол, нет движения вперёд, нет прогресса, нет и побед! Либо, - говорил, - вы базар не посещаете, где вам розочку под нос со всех сторон, горные наши братья, суют, всё нахваливая её и расхваливая!
- Все и повсюду, - объяснял, - конкурируют меж собой, в том числе и государства. Что же в моих словах странного, что же в моём заявлении дикого.
Но ветеран Куликовской битвы, при поддержке других, хищных вузовских мракобесов, нёс абсолютный бред, что я уже тогда аж... за печёнку схватился. И стали меня проверять на лояльность: и к действующей кремлёвской Власти и, в целом - на благонадёжность.
- Дык, - говорю, - я Родину то люблю! Обожаю, дескать, и немолодого уже Леонида Ильича, ну-с... который Брежнев! И даже полюбливаю, мол, что готов расцеловать все его орденские златые звёзды на грудинке, но только, извиняюсь - не в дёсны-с... не в уста, ибо институтки не смогут мне того забыть... и простить!
До кончины.
Складывающееся неприглядное моё положение требовало защиты - в виде нападения. Не в носу же было ковыряться, выслушивая: гадкие, мерзкие и паскудные обвинения.
Но весь пар, как говорится, ушёл в свисток.
- Как же, - вопрошаю, - вы, кадровики-аппаратчики, можете обзывать меня, мол, предателем Родины, у которого-де один дед давил фашистскую гниду и уничтожал сволочь бандеровскую, а другой, в первые же дни войны... сложил голову свою в боях - под Московией.
- Абсурд!
- Как вы, - говорю, - институтские кадры, смеете винить мою, дескать, персону в предательстве, если я вашу, институтскую плешь, три года защищал от ястребов и американских агрессоров, бороздя с экипажем субмарины - глубины Атлантического океана, пугая не только пентагоновских стервятников, но и мирно плавающих китов у побережья Америки.
Так, если бы я был врагом страны Советов... затопил бы, к чёртовой матери, и подводный атомный крейсер стратегического назначения со всеми его баллистическими ракетами и экипажем в отсеках.
- Упаси Богородица! И умысла то такого никогда не возникало.
А тут, ещё и замы декана, эти ищейки, Панов с Семенеко, отыскали, вишь ли, заявление от апреля 1978 года: о моём желании - оказать дружескую интернациональную помощь братскому, чёрт бери, народу Афганистана.
- Вот, - заявляют, - почему ты, гражданин студент, решил махнуть на чужбину, на край географии, ибо тебе не по нраву политика нашей родной Коммунистической партии и планы советского правительства! Вот почему, мол, тебе, выродку, не нравится: плановое народное хозяйство, вот почему тебе, дескать, сукин сын, не до достижений наших пятилеток.
Отож - в два года!
Как же, братцы, мне хотелось начистить мурло тому, гражданину Семенеко, да как желалось дать по сусалам квириту Панову, но тогда все дальновидные планы мои рушились. При том... выходило, что зря я вступал в полукриминальную ленинскую партийную гвардию, получая в море партбилет, который несколько помог мне приоткрыть двери оного учебного заведения.
Да и с такими, учёными мужами, надо сказать, шутки в сторону, ибо с их связями в прокуратуре, они могли арестовать даже муху, мешавшую им спать в перерывах меж лекциями.
Нонсенс...
Но таков прогремел на потоке скандал, что от меня отвернулись даже красотки-однокурсницы. А ведь, стервочки, клялись в любви, обещая нарожать мне футбольную команду. Естественно, с запасными игроками. Так, из-за одного этого, хрущёвского слепца, чёрт бы его побрал - ни классной команды, ни сборной России, в чемпионах мира, нынче не значится!
Однако, и вступиться они за меня не могли.
Благо ещё, что командир с замполитом атомохода, где проходил службу, вовремя доставили в ВУЗ документы на мою персону, где первостатейный старшина, совершивший с экипажем два автономных похода в Атлантику, характеризовался только с положительной стороны.
Кое-как, братцы, я тот ВУЗ и закончил, и будто заново родился, что готов был творить и вытворять, на зло всей институтской той партийной ячейке, поддержавшей учёных-маразматиков, а не своего сотоварища.
И я думал, что этого никогда не переживу.
Ан... нет, хренушки, не дождались.
Так вот, и сказываю, что никакой, граждане, я вам не писатель, а так себе, слагатель или бумагомаратель, но примерно знаю, в каком "жареном"... нуждается читабельный наш расейский люд в вечерний час, сидя на своём уютном балкончике в кресле-качалке... какой байкой, эссе или рассказом можно его увлечь.
Так, попробую.
Надо сказать, что мало хорошего я увидел во время учёбы, разве что находили нас развлечения в строительных студенческих отрядах.
Да, конечно, есть... что вспомнить.
Но вот, однажды, верно, для куража, повели нашу группу для ознакомления в Саратовское СИЗО. И это был хитрый, но умный ход преподавателя по уголовному праву, Бытко, коему я до сих пор благодарен.
Как попал я, друзья, в тот следственный изолятор, так весь мир для меня сразу же перевернулся. Как вспомнил я об улице и своём на ней поведении, когда мы вышибали челюсти своим соперникам, и не только кулаками, а штакетинами и чем-то ещё другим, схожим с оглоблей, так и понял, где я мог оказаться. А как прошёлся по мрачным и тусклым, с екатерининских времён, казематам, посидел на холодных нарах, покалякал с ожидавшим расстрела, смертником, таки... понял, что свобода для человека дороже всего.
Особенно же... меня сразил звук падающей с крана капли воды.
Это, друзья, на всю жизнь... Этот звук, граждане, превращался в тиши камеры в удар, в раскат грома. В атомный взрыв. Это просто метроном жизни каждого преступника. Услышав этот звук единожды, никогда ты уже не пойдёшь на совершение какого-либо правонарушения.
Теперь же... о главном.
Спустя Тридцать лет, на встрече выпускников, подошёл я к заслуженному ноне профессору Кабышеву, волки б... его тамбовские задрали, и напомнил: о чертовской его близорукости - в подаче материала студентам.
- Вы, - сказал я, - гражданин Кабышев - пещерный человек. И сколь бы у вас не имелось публикаций и научных работ по праву, я вас считаю удручающе безмозглой личностью, о чём имею намерение сообщить в научное сообщество настоящих учёных... ученых-профессионалов! Может вы такой же просвещенный, как прохвост, экс-замдекана Панов, давно обвинённый в плагиате.
Мычал, знаете ль, старый хрыч... Сопел старикан. И вроде как, меня не признал. Зато я его, старичишку, хорошо запомнил. И был очень зол. Все связи и знакомства мои, чёрт старый, порушил.
Разрушил.
Когда же я заявил о нынешней конкуренции во всех областях и меж всеми странами.
Тут же, ишь, герой переобулся - в воздухе...
- Тьфу! Прости Господи! Какая же мерзость может исходить от тех лиц, от кого и не ожидаешь, что не хочется, право, и вспоминать. Два года вычеркнул из жизни - вон! Нормального общения он уже, из-за старческого склероза, конечно, не понимал. Ему можно было только матом более-менее что-то объективно сформулировать.
- Да, Бог оному, старому пупсу, Судия!
А однажды, заглядевшись: на фигуристок, бегуний, прыгуний, которые ныне, вроде как, управляют государством, то почему бы, думаю, и мне не поучаствовать и не отправить лидерам партий и фракций в Думу свои соображения по поводу того, чтобы, перед началом трудовой деятельности, каждому руководителю в обязательном порядке организовывать - экскурсии. Нет-нет, не по подотчётному им объекту или городу.
А в тюрьму.
Что только... посетив это закрытое государственное исправительное заведение, заставит того патрона и любую садовую голову думать, перед тем, как взять взятку, посягнуть на бюджет государства, либо совершить любое другое противоправное деяние.
И что бы вы думали.
Единожды... Смотрю, шустрой походкой черепахи ползёт к нашему дому почтальонша с сумкой на плече, неся конверты в руках. А главное, перед собою. Идёт, ишь, бледная... бледная и, не кудахчет. Не дышит. Называет, вдруг, мою квартиру. Отвечаю. Так, она вытирая тряпочкой со лба пот, заявляет.
- Ну, наконец-то... Добралась - не грохнулась! Чёрт бы побрал, - молвит, - вашу переписку с Верхами и Власть предержащими! Кое-как донесла. Получите, дескать, письма, деньги и распишитесь! Отдаёт конверты, и доставая деньги, трясущимися руками отсчитывает. Гляжу я на один из конвертов, а на нём фотокарточка самого Владимира Вольфовича. Ну-с... да, который лидер ЛДПР, ну... который Жириновский.
Отсчитала женщина деньги и, оставляя меня одного, она опять вытерла пот со лба и тогда уже резво бежала прочь от меня... дальше.
Горной козой.
- Вот, откуда, - думаю, - у нашего простого люда такое преклонение, холопство - перед начальством, перед руководством! Что это за лакейство, что за боязнь такая. Неуж... это в крови русского человека. Ужель всё так давят на гражданина России прошлые сталинские репрессии, неужели... всё не перестаёт страшить полон татаро-монгол, куда гнали русских красавиц три столетия.
Подряд.
Это же, граждане, какое-то родоплеменное, а не современное сознание, унижающее нас самих.
А за своим словом, граждане абитуриенты, пожалуйста, следите и прежде чем, что-либо ляпнуть, лучше покряхтите... покашляйте, как это делают ваши Правители, обдумывая в это время саму суть предложения. И всё у вас в жизни сложится.