Аннотация: Подводников рождает глубина, их имена отмечены на Небе, У всех у них особые сердца... Сердец храбрее не найти на свете! (Не моё, но право - красиво.)
Вот и очередной наш, подводники-североморцы, с вами Праздник. Да святится имя Святого покровителя: Апостола Андрея Первозванного, сопровождавшего нас в морях и мировом океане! Да будет воля, сила и слава Николаю Чудотворцу, оберегавшего моряков-подводников в их автономных - дальних походах.
Не знаю, братцы, как наш мозг устроен, и у всех ли он так, вообще, работает или только у отдельных индивидов, как моя, чересчур мнительная личность. Ведь, скажи, что потерял вчера печатку в чужой колыбели у милой, желанной, но чересчур уж... стервозной бабёшки, и не помню, как вообще золотой перстень с пальца мог соскользнуть.
Нет-нет... что ни говори: и хороша, и любвеобильна, и никаких к той милашке претензий нет. Да за такую волшебницу ночь и золота никакого не надо. Однако, либо она так меня сразила своим темпераментом и сексуальностью, либо сглазила, что до сих пор витаю где-то - в Небесах... среди звёзд. Не спущусь никак на грешную нашу землю.
Чёрт бы побрал такую память - вместе с моим эго...
И совестью.
Вроде и со всеми я, граждане, с вами, с народом, с людьми, с дамами и мадамами, и соль земли я своей, русской, а будто, скажи, порчу на мою личность навели. Вчерась. Ведь как узрел своим оком сексапильную похотливую ту блудницу: в халатике, в шелку, в ночи, у дома, при мошках, таки... растаял, да и стала память, вдруг, у меня, аки - у аквариумного вуалехвоста. Дырявой.
Да и ту напрочь отшибло.
А вот совсем другое дело, когда окунаюсь в воспоминания прошлого века, и мне так всё ясно видится и так явно помнится, вплоть до мельчайших подробностей - до пупырышек на наливном теле молодой жёнушки. Ага... чужой. Офицерши. Пока, скажем, её супружник с экипажем бороздит Атлантический океан, распугивая касаток у побережья Американского континента, в походе, таки... его суженая молодайка, будто в подарок тебе, аки на блюдечке.
Ага... подло это, знамо, но зато чистая правда, ей-ей... но офицерьё же, не юнцы безусые и они прекрасно осознавали, кого ведут - под венец.
В семью.
Однако, братва, я ноне не о преданных жёнах, с любовью и трепетом ожидающих своих героев-супругов на берегу... с детьми, ни о разврате, которого в посёлке Островном насмотрелся на Три века вперёд, а я о той правде, которую мало кто из наших гражданских лиц и знает.
Вообще.
Потому-то и верят: развесистой клюкве, побасенкам и иной небывальщине, кою чёрт-те кто и для кого сочиняет. Сегодня же... почитывая в сети интернета воспоминания подводников, думаешь: либо они сказочники, мать их ети, либо за дураков всех нас держат. А ещё и позорят, а потому я серчать начинаю, сердиться... и щетиниться.
Сатанеть.
- Негоже ж... братцы, сивым мерином, так люд мирской обманывать. Ведь врут, вишь ли, как дышат. Ну, ужели, скажите, такова потребность человечья - лгать. Ты это, братец, своей амазонке: неглиже, на Чёрном море, лапшу на уши вешай, которая привыкла верить во все твои: легенды, чудеса и выдумки, а не подводникам заливай!
Ну, к чему, мужики, фальшивить и умничать, что кто-то из нас с подводного положения... глубиной в 400 метров, выходил на поверхность: в открытом море или Атлантическом океане - методом свободного всплытия, а то, скажут, бывало, и - по буйрепу. Ну, негоже ж... своими сказочками дурить наших внуков, что мы, мол, в иллюминатор смотрели на живой подводный мир, наблюдая за скрещивающимися в морской пропасти китами. Почто, скажите, деток то глупых дурачить, что, дескать, пред вашими окулярами даже морские звёзды от счастья водились, любились и хороводились.
Канителились... в экстазе.
Я либо шуток ваших не понимаю, либо язык вам, болтунам, за враньё оное, к чёртовой матери, оторвать... и голодным псам бродячим выбросить, чтоб не приходилось мне сотни раз объясняться перед дошлым и любознательным моим внуком, что не видел я в походах: ни сказочного того подводного мира, ни развратных животных обитателей тех морских глубин.
Океанов.
Вестимо, тренировались мы, выходя с торпедного аппарата и с боевой рубки - методом свободного всплытия, но выходили то: в бассейне... и только в бассейне. Вот, кто вас научил измышлять и фантазировать... или я что-то не то говорю. Можем памятью стал я слаб, али уже стойкая амнезия головного мозга - ведь служил то ещё при Петре-курносом, аж... в 70-х годах, аж... прошлого, аж... XX столетия!
Да, все же, конечно, понимают, что быть подводником - это опасное дело.
Множество для нас исключений, правил и ограничений. Причина тому - искусственный воздух с повышенной концентрацией двуокиси углерода. Ну-с... все мы в школах учлись: чему-нибудь и как-нибудь, а значит... и об углекислом газе СО2 вы много наслышаны. Но, как говорится, не так страшен чёрт, как его малюют. Не мы первые... не мы и последние.
Вот я в сети интернета одного, так сказать, лжеподводничка и вопрошаю.
- Когда же это ты, - спрашиваю, - кобелиная морда, при открытой передней крышке торпедного аппарата, выбрасывал на поверхность, в северных широтах, буй-вьюшку: и по мусингам... по мусингам выходил, раскачиваясь, покачиваясь, качаясь на бешеной волне - в десять баллов, испытывая, при том, ещё и кайф! Будя уж... языкастый прыщ, заливать. Не люблю я, народ, когда врут и непросвещённый в том люд вводят - в заблуждение.
В бассейне ты проходил ЛВД, а не в море! Ты ещё, бычья башка, скажи, что оную легководолазную отработку проходил среди льдов - в Северном Ледовитом океане, где белая медведица хотела хватить тебя за причинное место! А зря она у тебя, звонаря, ничего не отхватила.
Не оттяпала.
Вестимо, всякое бывало, что у кого-то и сердце останавливалось, и его вновь заводили, но не врать же в детское ухо... на голубом глазу, что мы герои-первооткрыватели. Это мы в конце службы уже поднаторели. Насобачились. И здесь, братцы, уместно вспомнить первые наши, на УТС, легководолазные тренировки.
И как не помнить, коль перед моими глазами, в памяти, вырастает образ курсанта Попова.
- Господи! В чём только и душа того москвича держалась! Но именно он, в паре, помогал одевать сослуживца нашего, Борщаго - в ИСП-60 и Ида-59... Одев костюм, Попову было нужно того друга подключить к дыхательному аппарату. Чего, казалось бы, проще: кран открыть и обо всём забыть. Ну, курсант Попов, ни дна ему ни покрышки, и подключил, повернув кран подачи кислорода из баллонов... но только не параллельно трубопровода, как полагается, а поперёк, перекрыв, к чёртовой матери, тому кислород. Воздух.
Отож... совсем.
Недолго стоял бедолага Борщаго на ногах. Смотрим, а он что-то: загрустил, поник, шатается. Не прошло, вишь ли, и несколько секунд, как тот, хохол, хрясть... с размаху. Бултых... наотмашь.
И всё... рухнул и отдыхает на бетоне.
- Царица Небесная! Прости недоумков... что на помощь опять призвали Тебя!
Вот когда так страшна паника на УТС. Ведь думали, что пред Богом тот Борщаго преставился. Пригрезилось нам, что кончился он. Угас. Совсем.
Пока разобрались с аппаратом, додумавшись, наконец, отключить его. Пока тащили тело за совсем уже, окоченевшие холодные его ноженьки из костюма, пока откачивали... а он уже и остыл, бедненький. Почти. Но обошлось. Правда, рёбра немного погнули и даже сломали, но откачали-с...
Жив.
- Слава те Господи! Дураков то не сеют, не жнут - сами родятся.
А в следующий раз уже самого, москвича Попова, облачили в ИСП-60... накинув ему на шею Ида-59. Сам инструктор и подключил его на дыхание, персонально, и проводил в отсек, из которого нужно было всего лишь: выйти со всеми на поверхность воды - через боевую рубку.
Всего-то...
Подали в отсек воду.
Мы, поддавшись искушению, бросились наверх. К бассейну. К выходу... из той самой, учебной боевой рубки, дабы встретить сослуживца радостными визгами. И что же мы видим. Все вышли удачно, без каких-либо: бед, приключений и происшествий... но только, чтоб ему пусто было, не москвич Попов.
- Что это, - недоумеваем, - чёрт бери - нет Попова! Где, - думаем, - этот... дьявол морской!
Страх. Ужас.
И вот... на поверхности показалась: одна нога, вторая, а потом выбросило водой уже и скудоумное тело самого курсанта, но, пардон, вверх задницей. Да, он был худ, аки червь. Да, он был тощ, яко глист. Но что поделаешь, ибо конституция его уж... такая, московская. Но непонятно было, где и как стоеросовую его фигуру так вывернуло, где, будь он неладен, так судорожно его перекоробило и карточку всю спереди перекорёжило.
Шок и потрясение для москвича Попова, чтоб его черти морские задрали.
Ступор и удар для нас, его сослуживцев.
Ведь мы подумали, что тот, захлебнувшись, утоп, ибо не было от него: и никаких телодвижений, и никаких поползновений. А степень неожиданности появления на поверхности воды кормовой части фигуры Попова, изогнутой в букву "Z"... была для нас ровно такой же, как в случаях: с первой советской атомной бомбой, первым искусственным спутником Земли или первым космонавтом Планеты - Гагариным Юрием Алексеевичем.
Ну никак, по нашим понятиям и расчётам, нельзя было перевернуться в рубке, ибо там можно было занять лишь вертикальное положение... и никакое другое.
- Боже упаси - такое ещё раз испытать, как ЛВД-подготовка! Ничего хуже этих тренировок, как на тех учениях, я в жизни, кажется, не испытывал, но было бы намного всем лучше и легче, если бы ещё москвичи с нами не служили.
- А что же сам Попов. Он что думал, что всё ему сойдёт с рук. Ага... как же. Щаз... В тартарары его. Вот потому, по окончании: школы курсантов, школы муштры, я всё же оторвался на его глупой стоеросовой фигуре, дав несколько раз по его физиомордии. Ага... леща, ибо грёбостно, вообще, было москвича бить... противно и неприятно, так как всегда они вызывали у нас чувство брезгливости.
А всё почему...
Так вам об этом любой служивый скажет. Объяснит.
Я бы, к примеру, и ломаного гроша не дал обещаниям москвичей, чёрт бы их побрал. Достаточно нам было тех жлобов Попова с Лобочкиным вспомнить. Сколь мы из-за их неряшливого вида, натерпелись, сколь мы из-за их служебных фокусов и конфузов, гори они ясным пламенем, настрадались.
Но это, верно, помнит лишь военный плац города Северодвинска, о который мы, из-за этих слащавых столичных кексов, подошвы казённой обувки постирали; ноги свои в кровь посбивали.
А тогда я научил москвича уважать не только нас, флотских парней, но и полюбить весь остальной, огромный мир планеты Земля, окромя Московии. Мы тогда, видите ль, не только школой были воспитаны и родичами.
Улица нас многому научила.
Да в гробу мы тех позёров видели. Клюв, видите ль, курносый свой задерут, протыкая облака, что дождь каждый раз на нашу маковку вызывали. А это могло означать лишь одно, что они, видите ль - перешли рубикон. И вот, та самая "ответка" в полный рост настигла Попова с Лобочкиным в ночь. Это уже было похоже на восстановление величия русского матроса.
И о... чудо, поутру - отправка в экипаж, а знать, что я остался безнаказанным.
А вот для вас и новый стоп-кадр.
Смотришь, иногда, фильму... и диву даёшься. А там, талантливые и, вроде как, великие артисты: в роли подводников, а будто белены объелись или травки дикой перед фильмом искурили, ибо сердце кровью обливается, видя, как те, горе-подводнички, чёрт бы их побрал, словно нарочито-намеренно, подошвы ботинок о комингсы люков подлодки стирают.
Но это же, братцы, вздор, дикое враньё.
Брехня.
Неуж... на консультанта-профессионала денежку пожалели. Ужель трудно было прочесть в сценарии, что морякам дышать то на те комингсы запрещалось, а не токмо на них наступать.
- Да упаси Богородица!
Попробовал бы кто, к примеру, из прибывших в экипаж "карасьих душ"... только прикоснуться ботинком своим к любому из комингсов на нашем подводном крейсере стратегического назначения, так мне дико и думать: какая бы обрушилась на нашу бестолковку кара от сатанистов-"годков"...
Тут же, любая говорящая пилотка, враз бы нас образумила. Научила уму-разуму.
Трудно ноне и поверить, сколь бы тому отморозку, например, улыбнулось: надраивать пайол в трюме; сколь бы тому выродку рода человеческого, вообще, светило: сушить трюма в отсеках... по всему атомоходу. В общем, кого из вас заинтересовало, смотрите древнеиндийский трактат "Камасутры"... Только тогда вы поймёте, в какую позу нас ставили старослужащие, и как мы чистили и драили материальную часть атомохода до тех пор, пока всё не заблестит, яко у кота яйца, пока всё не загорит, аки бока у начищенного для продажи самовара.
На базаре.
А могли от безделья, заставив стать на баночку, исполнить задушевную песнь собственного сочинения, в тиши, которая, помнится, так и начиналась со слов: "Удавитесь караси!"...
Бывало, поначалу, что и пальцами своими боялись дотронуться до той, на свету горящей и отдраенной поверхности комингсов, так как с первого дня поучали, что задраенный люк, удерживая забортное давление воды, спасает: как подводный крейсер, так и весь экипаж.
Ну... да.
Серчай не серчай, пищи не пищи, рычи не рычи, пузырись не пузырись, а ты клиент того самого истеблишмента, ни дна им ни покрышки, с тремя годами службы в ВМФ - за плечами. Нет-нет... не повергнут они тело твоё, балованное маменькой, дичайшей агрессии и петлю на шее не станут примерять, но тихой сапой враз можно было от них схлопотать - в бубен.
По сопатке.
Но не потому, что такие жалостливые были они, моряки-подводники... и не потому, что русская берёзка внутри прочного корпуса не росла, а потому, что из-за одного отморозка, али маменькиного сынка, можно было всему экипажу найти гибель в пучине морской.
- Не допусти Владычица! Не дай, Девоматерь, сгинуть подводникам в море, океане!
А ведь и никакой ни к кому обиды, а на кой, скажите, ляд тогда баловать, нарушать устоявшиеся в экипаже законы.
Традиции.
Да пусть лучше лишний раз погоняют ссаной тряпкой оного недоноска, чем всем упокоиться на дне Баренцева моря или Атлантики.
Удивительная история, но никогда я в походах не слышал в среде подводников нашего атомохода ругани. И немудрено, ибо один обиженный придурок всякое может с целым экипажем сотворить. Для того и большого ума не надоть. Не нужно быть семи пядей во лбу, дабы всего лишь одним действом всех погубить.
Потому-то, после курсантской школы, для меня было шоком обращение и общение среди экипажа в походе. Нет-нет, конечно же, не на: "Будьте любезны!"... Однако, без каких-либо над нами, салабонами, издёвок, оскорблений и крутой матерщины.
Ну... а далее нас, курсантов, уже ждали - походы с экипажем атомохода и все, кто выдюжил в них, тому и ноне сам чёрт не страшен. Незабываемые, надо сказать, были на службе ощущения. Полёт в космос и прыжок с парашютом не катит - с первым погружением в морскую безвестность. После того, что испытали и пережили мы, кажется, все остальные отдыхают.
Я так думаю.