Аннотация: Нас никто не может упрекнуть в том, что у нас хорошие помыслы! (В.С. Черномырдин)
Не зря с утра динамик приёмника надрывался, изрыгая из себя чёрт-те... какие жуткие животные страсти.
- Самец ласки, - лопотал ведущий, - перед тем, как овладеть своей любимой лаской, овладевает до того ещё несколькими ласками. Но это, понимаете ль, только - предварительные ласки. А маленькие ласки, как мне помнится, такое цветочное танго вытанцовывают, что об этом даже и думать негоже, ибо то... не совсем прилично.
Наслушаешься поутру таких утробных страстей, что сам уже начинаешь шалеть от девичьих ласк. С экономикой ничего ещё непонятно, но дна морали и нравственности мы уже давно достигли и нынче уже понятно... откуда в нашей жизни берутся: убийцы, психи, насильники и прочее порождение дичайшего капитализма.
Как специально динамик накаркал на мою голову, ибо тогда я и был направлен в длительную командировку, где, помнится, мне предстояло участвовать в качестве: государственного обвинителя в процессе по уголовному делу - в отношении подсудимого, совершившего изнасилование иноземки.
Посёлок Дергачи.
Одна тысяча девятьсот восемьдесят... не помню какого и года.
Бывали в карьере такие судебные процессы, о которых вовек... не забыть. А началось всё с того, что потерпевшая по делу, Ципа, приехавшая с далёкой нам Украины... не столько захотела повидаться со своими родственниками, сколько порадоваться составленному в её пользу, богатого завещания деда Менделя. А заодно... подготовить уже пещерного своего сородича, выполнившего перед наследницей свой долг - предстать пред Святым ликом Бога Яхве.
Всё, наверное, было бы хорошо, нежели бы бессупружний Мендель Храпливый, не проживал насупротив давнишней своей полюбовницы-соседки, у которой всеми летами гостевал внук Иоанн. (По пачпорту.) Черти же его, бесноватого Ванюшку, тогда принесли... на голову медленно угасающей, телом, бабки, Дыни Мордуховны Подошвы.
И нате-с... пожалуйста: встреча молодых и свободных: от обязательств людей, жизнь которых вовсю фонтанировала счастьем. Мне, как и сторонним лицам, все эти обстоятельства, так скажем, были совсем - по фен Шую... и глубоко пополам. Однако, именно в том процессе я лишний раз убедился, как можно кровникам и, практически родственным душам, проживающим по соседству, так легко рассобачиться, став тут же лютыми врагами.
Я бы, к примеру, оное обстоятельство пропустил мимо чувственного уха, дабы не тревожить нежную перепонку, ежели бы не три тома материалов уголовного дела... где из каждого протокола показаний свидетелей явствовало, как на их глазах развивался бурный роман.
Я либо шкурой чувствовал, либо оперативное чутьё подсказывало, что Иоанн невиновен, хотя прекрасно знал, что не всегда игры меж молодыми особями бывают, видите ль, весёлыми. Да пусть чупакабра окропит светлые мои глазоньки, если передачей информации... я искажу саму суть и содержание судебного процесса по уголовному делу, пылящегося, поди, и ноне в архиве суда. Подтвердить сей факт может, поди, и адвокат, защищавший подсудимого Иоанна Храпливого, так как опосля самого процесса, стал тот хам проживать в подаренном ему клиентом особняке.
На самом краю посёлка. Спросите, таки... вам и подскажут, и покажут. Жаба, помнится, по сему поводу душила тогда всех участников процесса.
С очевидностью следовало, что всему виной была Любовь, но мне сразу показалось несколько странным обстоятельство, что уж... слишком быстро героиня уголовного дела, Ципа, ужасно понравилась Иоанну. Я, таки... сразу заподозрил сговор между соседями, старыми, чёрт бы их побрал, полюбовниками, который и привёл бедового молодца на скамью подсудимых.
А как, скажите, Дыне Мордуховне было не познакомить своего баламута и смутьяна Ванюшку с яркой, молодой и, практически богатой, Ципой. Прямо... Три, как говорится - в одном флаконе! Кажная бабка, поди, только и мечтает, чтоб и внук имел Три жены - в одной! А это уже: походило на гарем султана! Судя же по их кровушке, то, надо сказать, недурно.
Совсем недурственно.
Почитай, лежала старушка на смертном одре, но будучи... урождённой хохлушкой, она так и следила, так и присматривала за соседской гостьей, озаботившись, вдруг, непорочностью юной девы. А как, скажите, её воинственному скворцу, было не очароваться такой милашкой, коль у хохлушки румянец через всю щёку, сладкая в очах мечтательность и иноземная помада по всея её личности.
От уха до уха.
А ещё и нежная, гладкая кожа той красы, что - не ущипнуть. А коса... Коса её была до того густа, что вам грива на дикой и прогонистой кобылице ахалтекинской породы. Как не влюбиться, если та девчоночка была красива до потери сознания, что и башку его могла покинуть сама реальность.
Да-да, до сего дня помнится то интересное, со всех сторон, дело. Сам бы, поди, отдался той закордонной красотке, коль не Государева служба, да коль та ушлая девица: с красивой, везде, причёской, ещё и допустила бы меня. Близко к телу. Да хотя бы... в качестве чистокровного высокопородистого осеменатора.
Так по каким же основаниям было возбуждено уголовное дело. Думается... лишь по тем, как говорят: "Глухой слышал, что немой сказал, как безногий бегал!"...
А всё почему...
А всё из-за чего. Да всему виной наш словесный, пардон, пронос. Звон-трезвон-перезвон. Трёп, да брехня. Ведь сарафанное радио облыжно обвинило Иоанна в изнасиловании гарной дивчины - милой гражданочки чужого, сопредельного нам государства. Да, бывает в правоохранительных органах так, что ни в сказке наврать... ни гусиным пером описать.
Как-то в надзорный орган пришёл один из следаков уездного околотка и за пятой рюмкой чая, вдруг, лопочет коллеге - следователю прокуратуры.
- Тут, - говорит, - одна из киевлянок, крещёная Ципой, стала заявлять жёлтой прессе, что в степной, мол, расейской глубинке, наш самец загонял её во широком поле, аки зайчиху, сорвав в степи не только бутон девичьего цвета, но и опозорив всеми нами уважаемого Менделя Храпливого Я, - говорит, - изначально не поверил словесам той юной сексуальной особы, но и сам Иван, вишь ли, языком мелет, будто метлой машет, кичась пред корешами, что он, дескать, облагодетельствовал залётную красу, что он, мол... осчастливил нежное иноземное Создание.
- Неуж, - заявляет следователь прокуратуры, - сей похотливый прохвост уподобился какой чубатой роже: совершить плотское насильственное действо в нашем волжском краю с родственной и близкой нам, по крови и духу, кралей. А ведь знаю, что за ним нет уголовного прошлого. Ужель, - рассуждал тот, - розовощёких сексапильных русских барышень, в сарафанах, тут, в гнёздах, всех поразобрали, али тому ухарю пришлась по нраву чужачка, что он решил поджениться на забугорной цаце - в вышиванке.
Всё бы так, наверное, и ограничилось болтовнёй, но тут, как на грех: ни одного расследованного за месяц тяжкого преступного деяния, а то значица... что у полисмена в деятельности с показателями - полный бардак и непорядок. Ехать, видите ль, ехать: отчётность сдавать, а оно вона как... В графе огромной бумажной простыни отчёта красуется округлая синяя цифра, в виде: нуля.
Никак это не обошлось: без гласа народа и общественного резонанса с хулением преступного посягательства - на девчачью половую священность иностранной подданной.
Уморившись за световой день, только было решился следователь бросить свои кости на рабочую тахту, как подскочил, будто роем шершней ужаленный. Вспомнив рассказ сослуживца Фимы, с совпадающими, по слухам, фактами, тот так и вознёсся к потолку.
- А ведь, - подумал следователь, - тот прыщ, поди, и взаправду виновен, коль бабка Дыня слегла и уже, сказывают, смердит. Остывает. При смерти. А отчего, - думал, - тогда меж соседями скандал, как не из-за физического насилия. Всё тайное, рано или поздно, становится пьяной исповедью, а каждый баран должен носить свои рога! - забубнил следователь, и потирая потные свои ручонки, возбудил на пустом, де-факто, месте - уголовное дело.
Никто из представителей властных структур даже не заморачивался тем, что кто-то из земляков, попавших под каток Любви, будет страдать: в околотке, следственном изоляторе или многие годы томиться в неволе. На зонах.
********************
- Встать, суд идёт! - взвизгнула секретарь суда. И заседание началось. Председательствующий, судья Опухшин, имея дочь, на выданье, всем нутром презирал насильников, как никого иного, а потому сразу взял с места - в карьер. И пошёл... чуть ли не в штыковую атаку - на Иоанна Подошву. (По пачпорту.)
- Так, значица, - зачинает судья, - ты и есмь Иоанн Подошва! Стало быть, фактически обладая пенсионом и тугой мошной угасающей своей бабки, тебе всё неймётся на свободе! Тебе, - кричит, - морда, чего, дескать, не хватает в жизни! Ты почто это, мол, харя, не радуешь и не балуешь похотливых бобылих, зрелых молодок и вдов, а развратничаешь, насильничая безрассудных глупышек и девственниц! Тебе, - орёт, - что, неблагополучный, пахать негде! Тебя, - кричит, - что, зараза, всё на целину тянет, да грудастых туземок!
- На сколь, - заявляет, - тебя-де... ходок, упечь, дабы наше государство сумело переформатировать твоё бракованное и балованное сознание, вкупе... с предерзостными кобелиными выходками и, неугодными Богу и народу нашему, дрянными фортелями.
- Ну, не виноватый я! - орал, в падучей, подсудимый. - Да, - пояснял Вано, - я тем самым днём преследовал Ципу, чтобы с нею просто погуторить. Абы сказать ей, что она мне очень симпатична. Нет-нет, без каких-либо назойливых приставаний и притязаний к ней. Просто хотел побалагурить, да песнь хохлацкую от неё услышать. Ну-с... разве у вас не бывало такого.
Приглашённый в зал суда свидетель Мотя Пробка встал на сторону друга, заявив... припеваючи.
- Зря вы, гражданин-судьи, идя на поводу следствия, взялись судить без вины виноватого Вано, оклеветанного молвой. Всякая Краля, приукрашенная разными выдумками - в очах смотрящего. Вся беда Ивана в том, что знай он, как ухажёр: психологию украинок, наделённых таким великолепием и живописностью, оббегал бы их за версту. Хохлушки, видите ль, они все такие. И сами, будь здоров, влюбчивы, так ещё и других введут в бесовское искушение, что места ни в пространстве... ни жизни себе не сыскать.
- Находясь в кататоническом ступоре, Вано не смог даже дунуть на бретельки лёгкого летнего платьишка, чтоб и немецкими овчарками было не сыскать исподней её красивой тряпочки. А почто ныне парнишка под стражей, если он в хозяйстве нужен! Конечно, ничто человеческое и ему не чуждо. Мне неведомо, что произошло между молодыми людьми, на шухере не стоял, но думаю, что природа, таки... взяла своё. Не Тянь-Шань же пред ним был, дабы покорять пик горы... в снаряжении!
- Бог мой, - продолжал Мотя, - как же они красивы! А как, чёрт бери, они аппетитны! Ух, аж... кровь, вашу честь, бывало, бурлит, так бурлит. А вены то, вены, скажи, так вздуются, что, того и гляди - в клочья! В лохмотья! Уж... мне ли всея ихней подноготной не знать. Обижаете-с... Да такой симпатичной и приятной наружностью, яко у Ципы, торговать только. Ага... на привозе. Не завидовать же было Ванюшке молча, сидя на бабкиной печи!
Показания Матвея вызвали в зале гул одобрения и бурные овации, что молоденькая секретарь аж... осипла, восстанавливая порядок.
- Будя... Будя! Защитничек! Чёрт-те... откудова, и выискался! Видно, сам ещё тот фрукт, что - перекати-поле! Такой же, поди, фраер! Мы сейчас все здесь, гляди, расплачемся! - прервал судья Опухшин показания Матвея, видя, что тот вот-вот... своей же слюной и захлебнётся. - Неча... неча... здесь рассусоливать, вовлекая всех нас в орбиту разврата! Вам с дружком и наврать, поди, как с горы скатиться!
А в зал суда уже приглашался Фёдор Тряпка. Фёдор вошёл, покряхтывая.
- Слушаем вас, гражданин, Тряпка! Только не надо нам здесь лазаря петь, жалиться на судьбу, выжимая из глаза уважаемых пред тобой людей скупую слезу! Будьте-с... любезны - по существу! Пожалуйста, по самому факту изнасилованию! Что вам по делу известно?
- Я не певец, знаете ль, чтоб соловьём заливаться! Я труженик полей и ферм! Я есмь - косарь! Тем днём, о котором вы меня вопрошаете, я действительно видел влюблённую парочку, ибо траву недалече выкашивал. Да, с Вано мы дружны. Абсурд, но как только сюда приехала Ципка, то с тех самых пор мой дружище утратил покой. И некогда степной орёл, при появлении этой расфуфыренной девоньки, стал, чёрт побери, походить - на ощипанного кочета. Глядел... смотрел Иван на Ципку и будто ему, ироду, шлея - под хвост. Втюхался! Влюбился! По уши! Наслаждался, наслаждался своей влюблённостью, упивался, упивался неземной её красотой и, как в омут - башкой.
Ага... безрассудно.
- Боже ж... мой! Да, Ванька не агнец! Но какое могло быть насилие, коль он всё шарахался от этой девицы в предынфарктном состоянии и неврозом на грани суицида, боясь не то, что коснуться гибкого её стана, а даже поглядеть в бездонные её глазища. Аха-ха... насилие! Да он держался от девчушки десятой дороги! Никакого изнасилования в отношении нашей гостьи не было и не могло быть.
- Ни разу.
- Я бы, к примеру, этой Ципой кавалерийским налётом овладел, но не Вано! Да, он её чмокал! Да, слюнявил, целуя красаву и, не только душой! Да, обмусолил её... от ока до самого пупа! И даже ниже... ниже! До пят! Но не более того! Нет-нет, только не насильничал. И такие факты, как ноне говорят, ложкой кушать надо.
В зале зааплодировали, затопав... обувкой. Судье-мордовороту наяривать бы где-то, в кузне, молотом по наковальне, но тот, выползая из кресла, требовал тишины, и энергично бузовал колотушкой по столу так, что оный предмет готов был получить пробоину в полированной своей поверхности или, к чёртовой матери, совсем развалиться.
- А если, - продолжал Фёдор, - засудить его хотите и сгноить в тюремных застенках, так тогда, будьте любезны, заодно... и меня заковать в кандалы, ибо именно я их познакомил, являясь посредником во встрече. Я протоптал Ваньке к Ципке тропку, организовав им прогулку, дабы мой дружок, ставший, вдруг, закомплексованным и трусливым, наконец заявил: о неземных чувствах - к сразившей его в самую сердцевину, приезжей подружке.
- Так, увидев гуляющую во поле Ципу, наш влюбчивый хлопчик оставил меня, а поскакал жеребцом к однолетке. С доброй, ишь, вестью. А эта, глупышка, черти её сюда занесли, ничего не понимая, прочь от него. Вано - на галоп, девонька в степь. Тот за нею. Она от него. И ведь загонял проворный наш хахаль, девицу, аки кобылку на воле, горячась и распаляясь всё больше и больше к ней страстью до тех, скажи, пор, пока та не сдалась. Не выдохлась.
И казалось бы, загнал.
Пад! Шах... с матом.
- Да-да, она сама же дала... Показания. Опосля. Коль же вам нужны неопровержимые факты, то посмотрите, ради Христа, её сердечные излияния и смелое интервью в YouTube, так увидите сами в блестящих очах сей потерпевшей блудницы: и огонь, и пламя, и желание, и похоть, и страсть. Уж... мне ли того было не заприметить!
- Лишь Всевышнему известно, что тогда в головке той сексапильной хохлушечки творилось, бо... не смею её осуждать, но полагаю, что девонька думала, что за ней очередной воздыхатель соколом летел и, вестимо - с добрыми намерениями. Не более того. Вот тут у гарной дивчины, поди, и создалось двойственное положение, разыгрались навязчивые фантазии, которые гражданочке надо понять. А Ванюшку простить. Вы же не хотите, чтоб его кондратий обнял или, скажем, хватил.
Вусмерть.
- Ага, щаз... только отобедаем! - сказал судья. - А для дачи показаний за трибуну приглашается свидетель Цилиндра Срулевна Гробокопатель! - важно объявил судья с удивлённо-думающей мрачной вывеской.
- Уважаемый суд! - резво начала Цилиндра. - Я не могу оставить в небрежении всю следственную ложь: этой потерпевшей изнасилования! Иван, парнишка то, скажу, не плохой, да вот только девицами порченный! Да разве под лежачий камень вода потечёт! Не мог он пройти мимо того, что блестит!
Ну, коль парнишка любит красоту!
А кто из нас, скажите, её не любит. Вы смотрите... какая девица то яркая! Вы смотрите... какая она классная. А как, поглядите, она сочна. А как живительна её сила! И хохлушка не могла не оказать колоссального давления на поведение нашего земляка и друга. А поглядите-ка, как она свежа! Таки... картинка! Просто Королевична. А возжелала она рыжего нашего дружка, так как цвет волосяного покрова его головы, соответствует цвету её спальной комнаты... из красного древа. Да-да, сама мне о том сказывала.
- Вот вам крест!
- С такой, пожалуй, всё потеряешь: разум, покой, душу, деньги! Особенно деньги! А это есмь - песнь души наших иудеев!
А вы спросите каждую из присутствующих ноне здесь: дам, мадам, тёток, молодок: возможно ль кого из нас снасильничать.
- Тю... - заявит вам любая, - Что это за обрусевшая такая фря здесь выискалась, что это за фифа тут такая важная сыскалась, чтоб от какого-то пацана по полю бегать. Скакать. Никто не верит сей мамзель! И не поверит!
- Да я, например, повела бы только бровью влево... вправо. Да поводила бы из стороны в сторону крестьянским кулачком пред его сопаткой! Только и всего. Да схватила бы по пути первый попавшийся суковатый дрын, типа оглобли, да отходила любого недоумка по горбине! Могла бы на ходу приглядеть и камень поувесистей, да - по мусалу негоднику... По кумполу. Да куда попало и куда угодит, дабы никому неповадно было: следить-выслеживать, а потом гоняться. А тем паче, преследовать или, скажем, бегать за каждой юбкой. Да, сняла бы, наконец, лабутен с ноги и, каблуком его... каблуком. Да чтоб ни дна тому... ни покрышки!
Видя, что дело рассыпается на глазах, судейское лицо свирепело. Бесновался тот. А тут ещё один из косарей, находящийся тем часом во поле, ломая картуз и под одобрительные возгласы любопытствующего люда, стал-таки... то мурло, в мантии, добивать, предъявляя всё новые и новые факты, уличающие лживость показаний сексуальной зазнобы.
- Будя уж, - сказывает Алёша Бздюк, - над хлопцем то измываться! Почто рекламировать вам женихов и решать свои какие-то матримониальные дела, коль клиентура в нашей степной зоне и без них обширна. А что, глядите, копы ныне с Вано сделали, что жандармы с ним сотворили. Ведь его фамилия стала в народе уже нарицательной!
- Обвинение, вы здесь говорите. Тю... всё, знаете ль, с точностью до наоборот. Извиняюсь я перед другом, но я продался бабке Дыне - за тридцать сребреников! За холуйство и угодничество. Прости, брат, но хорошие деньги, да ещё и таким лёгким способом! Ведь я наблюдал за вами и всё видел, чем могу поделиться сейчас и, даже свидетельствовать. Ванюшка, видите ль, располагает к себе и очаровать может любую, но его самого оконфузили, будто в шпагате силком разорвали. На части.
Ведь нашего брата на слабо берут!
А коль посмотрели бы вы тем днём: на наряд, одёжку, облачение Ципы, да это же, что сумбур - в музыке!
Ведь Ципа тогда выщелкнулась так, что любой альфонс глаза мог, к чёртовой матери, поломать. А как, скажу, все прелести её радовались свободе и солнечным бликам! Вы поверите, что пуганная страхом дева, готовая огнём вспыхнуть и полыхнуть, будет так сексуально и вульгарно в траву падать, обнажая всё, что её лёгким кричащим платьишком было прикрыто, смешно закинув руки за голову. А пала хитрая бестия, знаете ль, не ничком, закапываясь в стогу, а навзничь, аккуратно подобравши свою лёгкую тряпочку, чтоб, не приведи Господи - помять её.
- Да я, - криком кричит, - откушу и сожру свой язык, коль обнаружите в моих словесах враньё! Ложь!
- Редкий, - говорил он, - надо заметить, случай на наших степных просторах, чтоб от насильника так спасались, а падая, открыто демонстрировали обнажённые перед парнем наливные груди. Будто, скажи, ненароком. Вроде как... без умысла. Но на то она и киевлянка. На то она и хохлушка. Другое, верно, окружение, иное воспитание. Менталитет. Я, таки... сам дивлюсь! Задержание Ивана было для всех нас... что звонок усопшего Президента Соединённых Государств Америки, Кеннеди - об объявлении войны! Всем бы так рысачить от насильников, прилипая и присасываясь к их телам медузой. А с её сладостных уст, зацелованных Вано, только и можно было слышать: "Возьми меня! Возьми!"... А, видя, что тот замер от волнения, эта бесовка и молвит.
- Что, - говорит, - разлёгся то! Ну-ка, быстренько взял... и спрыгнул! Возьму, - сказывает, - и вообще, обижусь! Мамой клянусь! Сообщу в органы!
- Вот всё, что я видел и слышал. А это для вас справка с медучреждения, что я не глухонемой... с зоркостью глаза беркута. А быть кому-то из нас, ребятишек, сверху, ещё не значит - насильничать.
А вот, наконец, и допрос потерпевшей, которую суд определил допросить в конце заседания.
- Да, - краснея, молвила Ципа, - Ванюшка летел за мной, что на всяк случай... я будто оченно даже испугалась. Рефлекторно.
Инстинктивно.
- А подбежав, сверлил... сверлил оком, буравил... буравил мою личность взором, да только и произнёс: "А не исполнишь ли, милая краля, мне песнь украинскую, которую мне мамушка с детства в колыбели спевала. Не знаю, - говорил увалень, - как та, мол, называется, но про какую-то Галю, но Галю младую, которую, дескать, в стогу пидманули.
- Боже ж... мой! Святая простота! Ах, извольте, ну не олух ли царя Небесного, чтоб так "щёлкать клювом". Ну, нам ли было нянькаться! В нашем ли возрасте сюсюкаться! Ну-с... сделал бы в моё девичье сердечко контрольный выстрел. Дуплетом.
Всего-то и дел.
- Если, скажем, ты хочешь, чтобы с девонькой тебе было светло и уютно, таки... её надо зажечь. Да, я хранила тайные, дерзкие надежды и мечты, что выносливый спринтер - это и есмь... тот могучий потомок русичей, один из бравых молодцев, который осчастливит, наконец, меня. Заласкает, зацелует, залюбит. Всё оказалось, что называется: мечты...мечты... мечты!
А в чём ещё предназначение наше, как не в любви!
- Вот он, - думала, - тот, кто ниспослан мне Небом, что аж... икры ног от желания и волнения замандражировали, да заиграли. А чрево то, а нутро как полыхнуло. Счастье то, - рассуждала, - какое! Так, нет же, раскис, аки квашня, оконфузив только перед всеми.
- Фи! - только и смогла произнеси я тогда в гневе. - Мне, находясь на волне феноменального успеха среди вьюношей, негоже, да и не к лицу - терпеть фиаско. С Иваном! Нечего было меня и насильничать, бо... я сама только того и ждала! Пора бы уже и Ванюше повзрослеть. Ну, хотя бы оказал мне какие-то знаки внимания. Да, какое там. Он смотрел... будто страху в глаза. Хотя, это, кажется, уже тяжёлая психбольница с известным диагнозом - баранья болезнь. Силы Небесные! Рохля, "ни рыба... ни мясо".
- Не дай, Девоматерь, мне такого супружника! Простите уж... люди добрые! Прости меня, дружок Ваня, за всё, но виноват ты сам. А за оговор и твою изоляцию от общества, я готова нести любую ответственность, вплоть до уголовной.
- Полная, скажу, зрада - без какого-либо привкуса перемоги. Ведь надругательство надо мной... не иначе. Вот, скажи, как бывает с такими скромниками. Никакой инициативы со стороны хлопца. А я перед ним и так, чёрт возьми, и сяк, и эдак! И кошечкой распласталась на сеновале, и лебёдушкою раскрылилась, и змеёй опутала крепкое юное тело, оставив, к чертям собачьим, весь маникюр и педикюр в хребтине дьявола. Шиш... полное бездействие! Как, скажите, было не занервничать и не закапризничать. Не оговорить. Взбрыкнёшь, пожалуй, встретившись с таким увальнем, когда о тебя вытирают ноги. Села тогда я и, давай обижаться на окружающих! Ага...
- Простите, - молвит Ципа, - меня за несовершенный мой русский-матерный, но хрен знает, где таких фруктов зачинают и выращивают; где и чему они учились в жизни. Будто ни на одном мальчишнике не довелось ему побывать. Со страстными блудницами-куртизанками. И что, скажи, за холодок, что за апатия, словно я лежала пред ним заминированной бомбой. Что это, вообще, за пофигизм.
- Не приведи, Господи, никому таких проблем! Рехнуться ведь можно, помешаться или свихнуться!
- Я потому и взорвалась, тщетно прождав от него ласк и дикой страсти! Для чего, - спросите, - мною тогда и был приглашён интервьюер! Таки... объясняю, чтобы хоть как-то оградить младое поколение от подобных конфузов и никчёмной прозы жизни и, следующей за этим, беспробудной нищеты! А оно кому нужно! Иллюзия общения, иллюзия дружбы, иллюзия жизни.
- Пусть и ваши девоньки знают, что время, проведённое в Любви, в счёт жизни не идёт и шестьдесят кг своей гордости пусть спрячут подальше, ибо мужчина не является обителью зла. А их девичьи амбиции должны быть мотивированы и трижды аргументированы. Это же музыка Любви!
- Это же мелодия страсти!
- Я лишь хотела с Ванюшкой обновить свою девственность, купаясь в его объятиях. Да, как Афродита, изменяя своему мужу, вернула себе девственность, искупавшись в море. Это же, в конце концов - не бальный танец, а всепоглощающая и яркая Любовь!
- А если, - продолжала Ципа, - Ванюша, увидев меня неглиже, оскорбился, будто на него с Небес рухнул рояль, то какая тут, скажите, может быть страсть в вялотекущем режиме, когда каждое слово, да что там, каждая буква - прекрасны! Какая может быть Любовь. О чём тогда, вообще, и разговоры разговаривать, если наши представления о красоте и неземном прекрасном совершенно разные. Что у него, видите ль, уродливо, то я вижу привлекательным!
- Я же не драная кошка, с помойки, и не дитё африканской гориллы, чтобы мною брезговать, да и судьбе, ишь, нравится, как я живу! Не беседовать же о моём наследстве... когда компас жизни бешено вертится и ветер дует в паруса!
Если мы сейчас не будем с придыханием реагировать, обращая внимание на взаимное влечение друг к другу, ценя тех, кто рядом, тогда будем реагировать лишь на выбросы, сопровождаемые солнечными бурями! А разве с таким, как ваш Ванюшка, омолодишься. Докучлив уж... больно. Почто я целыми днями должна пребывать в ожидании, почёсывая разбитое своё сердце, а не испытывать острых ощущений, эмоционального и яркого всплеска: чувств, трепета, горения, вожделения. Если хочется, то, значит, так нужно и негоже себе в том отказывать!
- Будя... изнасилованная! Будя... целомудренная вы наша, дева! Довольно, чистая и невинная вы наша потерпевшая, ишь, заливающая здесь так витиевато! Откуда, мать вашу, в деле появились справки: о разрывах, порывах и прочих повреждениях у потерпевшей! - уже орал на следователя прокуратуры Кочергина, судья Опухшин. - Коль эта вульгарная девица со своими стенаниями бутон цвета утратила вместе - с пионерским галстуком!
Только тогда была установлена фальсификация: как протоколов забора материалов для проведения экспертизы, где, в нарушение закона, в качестве понятых участвовали лица мужского рода и фамилий, так и заключение самого эксперта, в отношении которого материалы уголовного дела были выделены в отдельное производство. Надо же было следователю Кочергину так обмишулиться. Но ноне он не следователь, а судья одного из мегаполисов уже капиталистической Расеи.
В отношении же Иоанна Подошвы вынесен был оправдательный приговор.