Аннотация: "Женщины любят только тех, которых не знают!"... (М. Лермонтов)
Проникая в спальную комнату сквозь плотные шторы, лунный свет ровно ложился на ублажённое, утешённое тело гарной дивчины. Луна просто отсвечивалась в этой масленой, распутной и любвеобильной ягодке, которой, видимо, и во сне было радостно от близости с новой для неё Страстью, нежностью и, охмелевших горячих, пылких поцелуев следака Парамона Редькина, через тире-чёрточку, Федькина.
Она светилась и ликовала, что к ней приковано внимание вьюноши-важняка, Парамоши Редькина, через тире-минус, Федькина, который был так любовен и вежлив в ухаживаниях. Ночерь уже плавно переходила в ночь, когда в дверь раз: тихо постучали, два: протарабанили, три: негромко вдарили. Не дожидаясь, когда откроется евродверь, пришелец матерясь, пытается вставить ключ в замок. Тут-то... и подбросила нечистая сила друга к потолку. До него дошло, что завис то он в чуждом для него городе, в чужом ложе и совсем не у своей супружницы.
А почему, собственно, и не порхнуть к ненаглядной певунье в чужое родовое гнёздышко, коль ты в длительной: от расейской прокуратуры, командировке, когда устаёшь от привычной, скучной жизни, а жить хочется так, как того просит душа, но что тому спросонья слышится. Чужой для него голос мужичины, который, нарушая покой, ломится в жилище, где наш ушлый мордвин совсем случайно и оказался то.
- Твою мать! Открывай, - слышит Парамон, - хозяину запор, а то вынесу, k ebene fene, сейчас калитку... вместе с её железными косяками!
И давай... тогда наяривать каблуком и бузовать кулаком в запертую входную дверь, что даже следователю по особо важным делам стало не только жутко, но таки... довольно опасно. Что ни говори, а чужая крепость и стороннее для Парамона Редькина, через тире, Федькина... место гнездования. А Тамариси, как тот окрестил свою новую заводную пассию, показывая округлое бедро, так обвила следака длинной ногой, что не дохнуть тому, да и из-под неё не выбраться. Красива, горяча, нежна, что совсем не хотелось ему мадаму Тамару и тревожить.
Но тут его тело, будто молнией наскрозь прошило, и понял Парамоша, что бывает с теми, кто знакомится с павой... в распавшейся семье.
Являясь следователем от Бога, тот явственно и вразумительно, вдруг, вспомнил о двух, проходивших по уголоному делу Гешках, которые отбыли десятилетние срока уголовного наказания за убийство своих, захваченных врасплох, благоверных - с полюбовниками, отправив тех вольнолюбивых барышень к праотцам и праматерям. На веки вечные! Упокой, Господи, душу рабынь Твоих, Божьих. Аминь! Отож...
А что, прикажете, тому оставалось делать. Нет-нет... следователь, имея за плечами богатый жизненный опыт и оперативную практику, не нервничал и не волновался, а был просто в бешенстве. "Аж... голова, сказывал, так твою так, у меня вертелась! Флюгером. Пока, чтоб его, не вдарила кровь в голову. Поскучал я, похандрил, да делать неча... надо было деву будить. Не ждать же... пока болгарку пустят в ход".
- А вдруг, - думал друг, - не выживет в смертельной схватке с преступником... и это в самом расцвете сексуальной привлекательности. Уголовник же, а значица... гражданин с размытыми границами нравственности. А это вам, братцы, не хухры-мухры! От оной, знаете ль, мысли даже желудок, - говорит, - подпрыгнул - к гландам, что чуть было не выплеснул на занозу, улежавшийся в моём чреве коньячок!
- Что это, - думает, - за совпадение такое! И разглядывая в свете лунных бликов спящую раскрепощённую нагую красоту и, испытывая совсем нечистые желания, - только и произнёс, - что много-де... за тобой, мэм, ухлёстывает вьюношей, коль даже брошенный супружник твой никак не угомонится, проверяя тебя среди ночи. А не раздерёт ли меня твой ревнивец, яко баклан селёдку! Вот она, - заявляет, - и смертушка, верно, моя за порогом. Один огнестрел и в луже слёз, крови и разного дерьма - два трупа. Открывай дверь и, вот-де... оно - Царствие Небесное! Аминь! А как покидать сей мир земной, коль не отпущены попом грехи. Ох... как не хочется предстать пред Вратами Ада жертвой: похоти, страсти и любви! А посему, опрыскивая деву вином и приводя в сознание, - мыслил так, - напеваю ей колыбельную.
- Томушка, чёрт бы тебя побрал! Ты, - говорит, - либо на ухо слаба, что не слышишь, как металлическую дверь сбивают с петель! Я уже весь, мол, извёлся, а ты так заливалась соловушкою, тревожа мои мембраны, что разведена и проживаешь одна! Тут-то он и вспомнил, что и Тамариси бывшего своего супруга, называла не иначе, как Геннадием. Это ли, - думает тот, - не совокупность для беды... обстоятельств.
- Да, давно, - отвечает она, - не навещал... давненько не проведовал своего попугая! А мы, действительно, по суду разведены! Да он и все свои вещи вывез! И что, - причитает она, находясь неглиже, - явился, не вовремя так! И что бузует! Что колотит! Что молотит, ломая ногу!
И красиво прогнувшись гибким станом львицы, ластится, жмётся, льнёт твёрдыми сосками и упругим своим манящим станом к телесам следака, издавая таки... похотливые стоны, сладострастные и блудливые воздыханья. В другой раз оно, конечно, был он только рад, добро бы, сказал, пожаловать. Когда это он отказывался, но это же, так его... так, особливый случай, но это же, мать его ети... обстоятельства, с последствиями то. Находился бы по адресу проживания, таки строчи в его грудь хоть из пулемётов. Ага... из "Максимок". Так он же вне дома... он же у зазнобы. А как огнестрел, несовместимый с жизнью, что и карету "Скорой" не позвать и соседей не пригласить. Никак.
Конфуз. Ужас! Вот был, к примеру, в его практике подобный случай... и близко никак не связанный с каким-либо тяжким убийством.
Заехал после работы его приятель Костя со своей секретаршей к себе в гараж, дабы обсудить план мероприятий: на месяц, квартал, год. Однако, будь Костя трижды прекрасным начальничком предприятия... с семью пядями во лбу, но одна голова, как говорится, хорошо, а полторы то лучше. Пообсуждали, посовещались, но засиделись. Дополздна... Да уж, не до первых ли певчих петухов. А уже приняв верное решение, сдобрили его правильность тремя бутылями вина. Трындец... бутылки звенят, аки малые детки плачут с горькой, в глазу, слезой.
Раньше то все трудящиеся прежде всего думали о социалистическом производстве и своей Родине, а потом уже и о себе, родимых то.
Но как, скажите, можно было зимой додуматься до того, чтобы греться в машинке... при запертых гаражных дверях. И вспомнил следак о приятеле, ушедшем в загробный мир. Кажется, и никакого криминала. Так это только на первый взгляд. А далее... по протоколу: всё, как и у иных грешных жильцов, известный всем маршрут: карета, морг, панихида, погост и: "Светлая память!"... "От суселей!"... "От братков!"...
Но до последнего дня заинтересованные в том лица не могли разобраться - кому таки всё же хоронить усопшего: то ли законной супруге, а то ли той ночью выжившей, почему-то, секретарше. Не потому ль, дружище Парамон и бросился тормошить спящую плотоядную красотку.
Ведь и Томушка: сексуальная и сексапильная красавишна, могла стать последней, что тот, вообще, видел в этой прекрасной мирской жизни.
- Алле, - шепчет он, - Тамариси! - наливая себе для храбрости в бокал коньяка. - Ты никак, - вопрошает, - ещё от вина любви не отошла! Какие, Томушка, могут быть ласки! Ну что за блудливые помыслы и интимные прикосновения! Какая, Тамариси, может быть любовь, когда тебе сейчас молиться надо! Взойди умом в сердечный храм - оттуда ж... воссылай молитву! Где, - спрашивает, - в этой квартире Образа! Вставай же... И я, - говорит, - тебя, девонька, полюбливаю! Но... видишь ли, дорогуша, какие сурьёзные обстоятельства, какова вокруг нас напряжённость, чуть ли: не аварийная в пучине Атлантического океана обстановка; чуть ли: не военное в нашем городке... положеньице то!
И стал тот клацать резцами, решаясь перегрызть горло юбочнику, что самого пробило: на "ха-ха". Но если та сволочь... из бывших супругов: пройдоха и прохиндей, тогда он то, думает, что за временный в её жизни вьюн-ходок! Но выбор то, естественно... за чувственной мадамой.
Наконец, с видом: неудовлетворённой и сконфуженной скромницы, девица резко отталкивает его и начинает медленно одевать на стройное своё голое тело нижнее, в кружевах и рюшечках, исподнее бельё, приводя и своё праздничное и лёгонькое лаптастое платьице - в порядок.
- Вот так, - рассуждает Парамоша, - хладнокровие, вот так... выдержка! И это в то время, когда её бывший, на кураже, рвётся в квартирку, нарушая всполохи их страсти, и желая вновь обрести благоверную... дражайшую свою половину в личную собственность. Навсегда-с...
Набрасывая китель на тельняшку, он процитировал весь флотский непечатный лексикон, кляня любвеобильную свою мадаму и в "хвост... и гриву". Нет-нет... не потому, знаете ль, что так смел и храбр, а потому, что угодил в чужой капкан. Очутился в ловушке и знал, что никто и ничто не спасёт его, а потому не на кого было рассчитывать, как только на самого себя. Спасение, как говорится, утопающих... дело ручек самих утопающих. Было его мозжечку над чем тогда подумать. Хотя любить противоположный женский пол... это же не что иное, как - искусство! "А за искусство и за это чмо, - говорит, - я, знаешь, сидеть в тёмных застенках и сырых казематах не хочу, да и не могу".
- Что, - вопрошает мадам, - будем ли открывать металлические двери в нашу обитель, пустим нахала в святая святых или... как?
- Два раза, мэм, - заявляет Парамон, - вам ха-ха... И она ещё меня о том спрашивает! Как же не открывать, коль прыщ, будто слоном: в посудную лавку ломится! Где же, - спрашивает, - твои суседи! Когда я крался сюда, прячась ото всех, так меня буравили сотни чужих глаз, сжигая своим огнём и пламенем! А сейчас, собаки, словно с берушами в ушах мертвецки спят! И что, скажи, за люди! Ведь будут убивать - никого из полисменов с околотка не вызовут! Опять, - скрипит, - ноне у меня - не всё, слава Богу! Хочешь не хочешь, а открывать, ишь, придётся! Вона... как тарабанит, зараза! Давай, уж... открывать! Чему, - говорит, - драгоценная моя, быть, того нам с тобою не миновать!
- Даже если это и ужас смертный!
А уже запрыгивая на полном ходу в казённые портки, с самого ложа начинает стращать чуть ли не всю израильскую военщину. Матюгами...
- Каюк, - орёт, - ходоку! Сотру, - вопит, - в порошок! Крышка... супружнику! Смерть Одиссею! Хана, мать его... кобелю! Где, Томушка, - мой пистоль!? - ревёт лужёным горлом, дабы весь спящий городок его слыхивал и на высоких скоростях поспешал к нему - на помощь.
Застёгивая гульфик, следует: за хозяйкой квартиры к выходу, навстречу совершенно незнакомому бродяге, заводя от эмоций горящие огнём свои глазницы к потолку. Распахивается входная дверь, а вот и он, ворог... надрали же черти его, злоумышленника, на ночь глядя заявиться!
Высок, фартовый и на любую, видит, подлость готовый. Но для вьюноши-важняка, Парамоши Редькина, через чёрточку, Федькина, тот тип был очень хорошей мишенью, ибо бить снизу ему всегда было удобней - в челюсть, а потому уже радостно солировал, чёрт-те... откуда взявшуюся, советскую песнь, так схожую с есенинским мотивом: "Не ходи ты ко мне под окно и зелёной травы не топчи". И вспомнил же.
- Зачем так быстро оставлять мне баррикаду?
Зачем так быстро мне сдавать все рубежи?!
- Сначала, - сказывает, - растерялся, что и трусы показались свинцовыми. А самец, видите, прёт на него кишками наружу, но что Парамон видит: вместо стервятника - сплошь татуированного падальщика, с пальцами... веером. Но на Руси без комедиантов не бывает. Ну петух... гамбургский! Не иначе... Бесило то, что потеряв свою супружницу, его анфас высвечивал образ некого: страдальца-мученика, готового на всё, только бы возвратить своё, личное. Оно и понятно, когда дело касается собственности. Здесь, - думает, - полюбовница покинет и то соплями изойдёшь, а тут, супруга, хоть и из бывших. Радовало то, что мышцы, вроде... у ходока и были, но он забыл их на корпус одеть.
- Ничего, - думает, - страшного. Кто-то всегда до чего-то не доживал. Некогда было принюхиваться к сей проблеме. Главное... что оное ничтожество - без огнестрельного орудия. И выкинул Парамоша из головы панические думы, ибо назревало тупое убийство - с массой отягчающих, не в его пользу, обстоятельств. Но прапращуры не отступили бы от натиска врагов и ему надо было как-то противостоять. Находясь в роли полюбовника-стахановца... и оказавшись на раскалённой сковородке, тот подготовил пришлому типу сюрприз, в виде: коротенького хука снизу и - в челюсть! Ну да - в скулу! Слева... А там уж... что Господь Бог даст! Да святится имя Его! Ага... Аминь!
Ведь малейшая искра и, наступление трагических для всех последствий! Глядит, а тип бьётся в истерике и в ковёр каблуком лупит, лупит.
Но не потерял следак, видимо, ещё флотскую чуйку. Догадываясь, что по-джентльменски тот женолюб его точно не поймёт, он не пожелал понапрасну толмачить сидельцу о Бытие мирском, да на пальцах изъясняться, коль взывать к языку Пушкина того кобеля было бесполезно. Не зная инструкции, как себя вести со жлобами, тот, что есть мочи, рявкнул: на разрыв аорты, будто кинул своё нежное тело на битое стекло или, скажем, бросился в исподнем на острые армейские штыки. Так бросишься, нежели мнительную личность довести - до исступления.
- Ша... вражина! - заорал он гласом Фантомаса, сбросив китель и рванув на груди тельняшку: в клочья, лохмотья. На кусочки. На куски. Я сам себя, - говорит, - напужался, но сработало, враг дрогнул. Тут-то послышался и шум от соседей, а Одиссей стал сдавать задом, задом, назад, по всей видимости, совершенно не понимая, что ветер дует не только потому, что дерева качаются и, юнцы в табун собираются!
- Да разве, сказывает, - я, внук фронтовика, мог поступить как-то по-другому... Завидев, - говорит, - сноп искр из львиных, зелёных и убийственно-горящих неоном глазниц, стал тот прыщ прыгать из стороны - в сторону, взбрыкивая ногами, влево-вправо, аки кусачая блоха. Видя, что малым сюрпризом там уже никак не обойдётся, муж, бурча и мыча себе под нос что-то для меня неведомое, запаниковал и, включив заднюю, стал кормой: отступать, направляя свой корпус к дверному проёму, чтоб, при случае, бежать и скрыться... впотьмах.
- Йопт! Что за <...>? Тебе кто же, - ревёт наш Редькин-Федькин, срываясь на фальцет, - гадёныш, сюда приглашение подписывал! Ты почто, - орёт важняк, - сучонок, кайф всем ломаешь! Что, - кричит, - змеёныш, шастаешь, нарушая подлунный сон советского народа!
И тут же резко и машинально - руку в карман, "поигрывая шарами". Вот оно... верное действие, когда пальцами одной лишь руки, в кармане, он показал, что хрен-де... нас, флотских, на слабо возьмёшь. А вот мы попробуем. Когда же ловелас заприметил, что Парамон пытается достать из казённых портков кое-что из своего оружейного запаса, то прыщ, пятясь... вынужден был сдать. Назад. Тут-то... на сцену трагикомического спектакля и является дева Тамара во всея своей красе. Настоящая, знаете ль, такая Багира, его - защитница!
Видя, что её бывший схватил с холодильника столовый нож, она не вскрикнула рассерженной девицей, а взревела дикой медведицей... из шатурских чащоб, которую зимней порою потревожили - в берлоге. Дева была прекрасна во гневе, яко античная фурия. А сама бровями: вверх-вниз, вверх-вниз. Казалось, что её жгучие очи готовы были спалить всё вокруг огнём, вместе с заявившимся её потаскуном и своей квартирой. Да куда другу до неё, нераздражительной. Сколько со смертью ему приходилось соприкасаться, сколько он её видел - вживую.
- Пока, - говорит, - мы испепеляли взором друг друга, произошло непредвиденное. Томушка, почувствовав запах кровушки и всё внимая - бросается на бывшего, оказавшись между двух загоревшихся в ночи огней. Во как! Ни больше... ни меньше. Допуская, что молодица может пострадать, негоже было и другу отступать: ни на йоту... ни на шаг. Парамон так и шёл за ней, демонстрируя врагу непристойные жесты.
- Не стреляй! - натурально плача, кричит молодайка. - Не пуляй, ради Христа! Не убивай эту гниду, эту вошь! Каким бы, ишь, он ни был пошлецом, мне дитятко не простит! - заслоняя тело друга, та ограничивает его в действах и не даёт своему бывшему нанести коронный - хук слева. А так, - говорит следак, Парамон Редькин, через тире, Федькин, - хотелось свернуть ему челюсть и выбить коренной зуб!
- Вот же, - думает, - стерва! Вот же ж... эта бабская, пардон, натура. Вот он, театр - одной актрисы! Вот так артистка - погорелого, в прах разорившегося театра! Ни обморока... ни рыданий и в глазу ни единой слезинки! Надо же... попрыгунье так убедительно и спокойно подыграть мне, что ситуация круто изменилась в мою сторону. И понял я, что в такую паву надо впиться клыками и резцами, не отпуская её далече, так как та и мебель моего горящего дома спасёт... и не один асфальтный каток передо мной тормознёт, не дав переехать тому глупое тело! А мы, - говорит, - глядим друг на друга и видим, что живые, хотя анфасы у обоих, вишь ли, такие, что краше, поди, в гроб кладут.
- Дальше, - молвит, - всё шло нормально, конец войне. Зря слюнтяй крутил перед своей рожей кистями, петушась, аки путёвый. Но умотал, зараза, со своими дерзновенными аргументами. Вот что значит: сконцентрироваться и смело идти на грозу. Лишь убеждённым в победе, можно любого ворога взять на понт и одурачить агрессора. И правда... что лучшей защитой в патовой ситуации является только нападение. А имея такую отважную рядом дивчину, сила духа никак не позволит пред ней оконфузиться... простыдиться. Если бы, - говорит следак, - Томушка не ввязалась, не став меж нами стеной, смог бы я, скажем, противостоять тому кексу... с острым и стальным, тесаком то.
- Когда же, - сказывает, - тот прыщ долбанулся в темноте на трапе, то, наконец, вместе с суседями услышал биографию: как его самого, так и тёщи, вкупе с всей её роднёй - до седьмого колена. Где бы, - говорит, - я, как не у Томушки, к примеру, узнал о лечебных свойствах хрена и самых тесных отношений и родственных его связей: с Родиной, Богом, всеми Святыми и домовыми. Отож... с некими барабашками.
А выговорившись и очистив душу от скверны, когда след того паразита просто-напросто простыл, как ветром оного хунвейбина сдуло, будто и не было его вовсе, в квартире то. А потому, уже прохаживаясь гоголем, буржуином или аристократом, друг бормотал уже без неких политесов.
- Будет ещё, - распалялся друг, - несуразный и мелкий уголовник поучать меня ценностям, в корне противоречащим нашим нормам морали и нравственности. Мне, - говорит, - на ту морду раз плюнуть и растереть! А тебе, - сказывает Тамариси, - особая, мол, благодарность за то, что нам не дали пострадать и всё обошлось без резни, кровопролития и душегубства! Я представляю, что, вообще, могло здесь произойти! А ведь как, скажи, всё романтично начиналось. Взглянул на паву Парамон два раза, моргнул три раза, чем и оказал ей: двадцать знаков внимания.
- Ехали, - говорит, - в автобусе под нумером - два, когда, - говорит, - меня сразила своей красотой одна из сексуальных горожанок. А как, - говорит, - знакомиться, коль совестно пред всем советским народом, забившим полностью то средство передвижения. А чтобы, - говорит, - не стыдиться, я взял, и незаметно сунул в её гаманец из крокодиловой кожи свою визитку. Запихнул, да и забыл об оной. А к концу работы - говорит, - звонок, который мог быть последним во всея моей земной жизни. А всему, дескать, виной - обезоруживающей красоты, дама.
Вот такую, братцы, исповедь я и выслушал от своего дружка-важняка, Парамоши Редькина, через чёрточку, Федькина, который чуть было не отошёл в мир иной из-за своей похоти. Конечно, гражданочки, риторически, ишь, спросят - зачем так надо было рисковать своим молодым телом! Таки... либо меня слушайте, либо обратитесь к верным своим супругам. Да поставьте на стол бутыль с вином, так и развяжете их язык.
А какой, скажите, породистый жеребец не горит желанием - покрыть породистую красавицу-кобылку. И это не нами с вами выдумано, а происходит со времён сотворения Мира, являясь эстетическим и насущным нашим запросом. Ладно... не мне, девственнику, вам объяснять. Прошлое в прошлом, но я до сих пор всё под чарами той молодайки, осчастливившей не меня, а Парамона, который не раз... обуздал то милое Сокровище, насладившись с ней интимной близостью. Ведь она, что сестричка милосердия. А может стрекоза и жизнь ему спасла.
Мужской пол вообще очень слаб, и он не в силах отказать себе в удовольствии: пойти навстречу сластолюбивым и любострастным тем желаниям милого и нежного, пардон, бабьего сословия. Долго держался, верно, дружок перед соблазном, но разве устоишь под гнётом настойчивых упрашиваний дивчины. Растаял. Нет, не Христовой та, поди, была невестой, а потому не могла побороть свой первобытный инстинкт, которым её одарила природа. Коль дикарь не видел привлекательности в даме, то из-за раздутого эго, он сам сделал им нервы.
А надо ли было, Парамоше, скажем, поступать по-другому, нежели та красотка уже успела вдоволь насладиться - непорочной любовью, а перейдя на следующую ступень интимных отношений, сходила и в брак. А ведь, верно, думала, что тот союз вечен и - на века! Томушке казалось, что счастье вот-вот окутает её тонкую томную фигурку, но что оставалось делать, если супружник оказался не только трутнем, проживавшем на её иждивении, но ещё и стал прикладываться к народному, крепкому то. Что же худого в том, что Парамоша разбудил в красотке спящую царевну, исцелив душу, раненую расторжением брака, вдохнул в неё жизнь и, наконец, своим вниманием согрел её сердце.
Как, скажите, ему не завидовать... Случайно встретить такую невинную мамзель, что почувствовать запах моря. Только подводники знают, что воздуху присущ: свой привкус. Немудрено... ибо после нахождения в замкнутом пространстве атомохода с искусственным кислородом, вырабатываемым установкой "К - 3"... все мы дожидались долгожданного всплытия на поверхность. И вот... открыт люк и эта атмосфера, насыщенная: йодом, водорослями, рыбой, солями и морской свежестью, что пьянит, как, к примеру, свидание - со светлой и первородной девой. Кружится голова. Готовое покинуть тело, сердце зверем рвётся наружу, наизнанку выгибая и выпирая и без того погнутые рёбра.
Только... снизошедшая с Небес прекрасная Богиня, одарит вас горячими ласками, подарит ночи, полные любви. Только дамы со своими сексуальными мадемуазелями способны выполнить в нашей жизни свою историческую - закулисную роль! Так что любите себя и, к чёрту, все те комплексы, которые приближают вас лишь к финишу, где под с койкой "утка"... а рядом стойка, с хрен знает, какой системой. Но не лежать же вам в лечебных... целебных полатях в манишках, от которых у вас не потеет в подмышках. Ладно болезнь, а как какая проказа.
А вообще, граждане, что ни говорите, а я за сменяемость жён! Власти и те иногда, в Расее-матушке, меняют, а жён, видите ль, почему-то нельзя! Да это же - нонсенс! Да это же - абсурд! А не пора ль в конце концов открыть ящик Пандоры... Ведь время, гражданочки, так скоротечно. Влечение приходит и уходит, а статус: "стерва"... говорят, остайтся - навсегда! Таки вперёд же... милейшие прелестницы!
Так что, братцы, даже в самых тяжёлых ситуациях вызывайте дух Пушкина, который был спокойным до той самой своей смертушки, иначе вместо сочной спелой Ягодки, вам достанется засушенная курага. Основываясь на личных консультациях замужних женщин, делаю вывод, к радости или сожалению, что большинство из них доступны-с... Только от страстной любовницы вы узнаете, что такое, вообще, есмь жизнь.
Моей соседке-старушке тоже, например, захотелось, вдруг, стать молодайкой, таки... мазюкалась, шпаклевалась, губы с титьками, пардоньте, накачала, да вот так и не успела процедуры вовремя выполнить - смерть шалунью взяла! Упокой, Господи, душу рабыни Божьей. Аминь!