Аннотация: -За здоровье не пьют, за него- молятся!-"сел на свой конёк" Карпыч, заполняя выставляемые на стол Челпаковым рюмки.- За счастье не пьют, за него борются! За любовь не пьют, ею занимаются! А пьют за мечты, что у нас с Шахиней сбываются!
Женщина - это Создание, которое нужно любить. Не умеешь любить - сиди и дружи! (М. Жванецкий)
- Прошу всех встать! - взвизгнула секретарь суда Ипулаткина.
- Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора! - молвил председательствующий.
Раздался стук и скрип старой мебели, двигаемой присутствующими открытого судебного заседания и участниками процесса.
- Осподи! - разнеслось по залу суда, и троица, выслушав в прениях мнение прокурора и адвоката, минуя зарешечённое для преступников место, поспешила удалиться.
- Чай судьям! - раздалось по мрачному коридору. - Печенье в клеточку и два, нет-нет, три леденца!
- Вафлю в кабинет судьи! К чаю! - тут же другое, лужёное горло, орало по всему зданию суда.
Войдя в просторный кабинет, председательствующий Карпыч произнёс грустным голосом, словно к зубному агрессору Россик угодил в кресло.
- А ведь подсудимую придётся оправдывать, доказательств то кот наплакал! Горшок с колючим кактусом, вроде как, нечаянно выскользнул из дамских рук подсудимой! - сказал он. - Хотя... Смотрю на её ладони, так они, будто у заправской лыжницы. Такие мозолистые, да и грубы, аки у кухарки, работающей скалкой, но никак не у девицы с нашего Интернационального проспекта!
Присутствующие расселись в кабинете судьи с выражением лица: 'Иль всем смеяться, иль слёзы горькие лить!'...
Все были чем-то обеспокоены, будто более и не наступит в заволжском нашем городишке никогда весна - в сиреневом платье!
- Я вот всё думаю, как же тот мужик с поезда дошёл до дома босиком! - произнёс судебный заседатель Черпаков, посматривая на коллегу-заседателя по уголовному процессу Шахиню.
- Так, так... Что ещё, сказывайте, за мужик, хотя процесс у нас! - удивился Карпыч, выкатив окуляры из-под копны своих космических седых бровных дуг, словно в здании суда открыли секс-шоп: 'Афродита'... Ага... с секс-игрушками.
Для любви.
Хотя оному безобразию никто бы из сторонних и не удивился.
- Япона мать! А стоит ли о том сказывать! Я всего-то и поведала Черпакову о своей поездке в Казахстан. Захотела, вишь, закатиться в деревню и провести там обалденную зиму! Закатилась. Двадцать лет не бывала у сородичей, и столько ещё не буду! - пояснила Шахиня.
А Шахиня, граждане - это вообще-то, женщина, и при чём, многими уважаемая. На рынке. Эта любвеобильная дама любила выходить замуж и менять свою фамилию, как и паспорта, коллекцию которых рассматривали лишь непрошенные ею гости. Такие, к примеру, как воры-форточники, которых так и тянуло в жилище директрисы рынка, аки мух... Ну-с... естественно - на мёд. Не могла она одного никак понять, чего это ради, сукины дети, повадились к ней, а её соседа, например, не донимают.
- Один, правда, раз вломились и в убогую его квартирку, и то, - сказывают, - ничем, мол, там не поживились. Мало того... ещё и бутылку хорошего коньяка из запасов Шахини на столе работяге, дескать, оставили. Из жалости, видимо. Невдомёк, было базарной бабе, вишь ли, понять, что соседушка, всего-навсего, слесарем пенсион себе долгие лета нарабатывал, да ещё и на третьей, левой, работе.
Эта дородная мадам, которая, по мнению обывателя, участвовала во всех судебных заседаниях на протяжении долгих лет, фактически прописалась на Прудовой, вместо того, чтобы посещать церквушку, да замаливать грехи бурной своей молодости. И сколь бы её жизнь ни наказывала, сколь бы ни карала, к Богу за помощью та никогда не обращалась. Нет-нет, непривычна она была говеть. На капусте и воде.
Базар мешал.
Запущенный, надо признать, для дам пожилого возраста случай.
Нежели и посещала она иной раз службу, то только ради того, дабы в компании своих, уже увядающих подруг, скрасить своё горькое одиночество, показав и себя, любимую, да покрасоваться новой, на телесах, модной тряпочкой. Ну, не любила она попа. Недолюбливала. Хотя какое то наше, собачье дело, её в том обвинять - многие не любят. И сосед мой не любил, да разве прикажешь.
- Господи! Царствие ему Небесное!
А в суде все так, по-свойски, и звали её запросто - Шахиня. А её аморальное изречение было на языке каждой из сексапильных и сексуальных молодиц суда.
- Уж климакс наступает, а Германа всё нет!
А спроси, о каком самце речь, вообще, идёт, так поди и никто не скажет, ибо не знают, окромя меня и ещё некоторых лиц, всех её ухажёров. Пусть же оное так и останется с нами.
- Так, какого, - говоришь, - мужика, в Казахстане залюбить соизволила! - повторил вопрос судья.
- Дык, стыдно, право, и признаться! До сих пор по ночам вскакиваю, аки пуганая ворона и ножкой в перегородку соседу отстукиваю - 'Собачий вальс'... Да, было дело... В прошлые выходные в Алма-Ату, дура, рванула, да не суждено, вишь ли, мне было туда добраться и на полпути застряла! - ухмыльнувшись, проворковала заседатель.
- Хороша же твоя ножка! Упаси Богородица... присниться оная во сне! Такими рабочими ногами в сапоге коммуняки церкви без спецтехники и подручных средств рушили! До основанья! - высказался 'пристяжной' Черпаков.
- Зачем... Зачем! Дак,- говорю,- что одной ворожеей свежий кумыс мне был прописан, что за зело-коктейль, мне не известен, но та кофейница сказывала, что чудодейственнее оного напитка для исцеления моей души и тела нет ничего на всём белом Свете. Вот я и рванула... хотя в моём скрипящем положении уже и посещение базара под запретом врачевателей!
Увы... падучей страдаю!
- Ты ещё и в положении можешь быть! О, это взрывает мой мозг! - взвизгнул Черпаков. - Где уж... нам уж! - закатился он. - А как, скажи, разумной женщине, можно было спутать Алма-Ату с Алтатой. Как это, вообще, возможно директрисе рынка глухую станцию в степи, недалече от Саратова, от мегаполиса Алма-Аты не отличить, до которого оттуда ещё, как минимум, аки до горы Арарат - двое суток лёту! На кукурузнике! Ты бы, матушка, уж... более не собиралась, без сопровождения, в дальний путь, коль на голову свою так обижена!
- Ну-с... и порхнула! Надо же... как-то, от старости, лечиться и, от этого факта отмахнуться никак невозможно, стоит ли вам всё переворачивать с ног на голову! Конечно, была бы в девках, так опрометчиво не поступила!
- А когда села я в поезд и откушав курочку-дурочку, таки... дремать завалилась. Что может быть в дороге приятнее - под стук колёс! - рассказывала она, что Карпыч с Черпаковым сглотнули слюну. - Так разморило, так разморило. Только, вроде бы, и задремала! А туточки, впотьмах, как заорёт проводник.
- Алтата! Алтата!
Я то с недосыпа плохо соображала, так ещё и этот, проводник бешеный, сначала, что-то, бормотал, по-казахски, мирно убаюкивая засыпающий люд. А тут, вдруг, горлом заорала та фуражка форменная. Кто бы мог подумать...
Пожалуй, никто.
- Пора, - кричит, - поезд, де, уже отходит, и ты, мол, сможешь на следующей сойти!
- Как на следующей... Ага! Буду я путешествовать с тобою - дундуком! Я так прямо и сиганула вниз с верхней полки, как, скажи, и в девках с сеновала не прыгивала! К молодцам! А вокруг темно, все дрыхнут, яко убиенные моджахеды, что руки даже некому подать! Но не шашкой же мне было там махать и будить те тела, да и у кого бы ещё оное оружие раздобыть!
- А в окно глянула - тьма тьмущая! Что, скажите на милость, я там должна была видеть - пальмы с обезьянками, иль попугаев... меня встречающих! Точно, - думаю, - Алма-Ата! Я ноги то быстренько в валенки, накидывая шубу уже на ходу; шапку в одну руку, авоську с гостинцами - в другую и, ходу - из вагона.
- Силы Небесные! Прыгнула. Смотрю... точно - не Африка! Снег лепит, мороз таков, что мигом сковал и рученьки, и ноженьки! А маменьки! Ужас! - поясняла Шахиня. - А на перроне... скажи, народу ни души, да и не зги не видно! Вот, тут-то, ноги у меня и подкосились! Стою буквой 'зю'... и нет никаких сил двинуться.
Отож... с места.
И хотела бы уже пойти, да чувствую, что ноги мои валенки, почему-то, на ходу теряют! Я смотрю на свою обувку, а валенки то и не мои... вовсе!
Чужие.
- Батюшки-светы! Вот так клюква! Убейте... не пойму! Да уж, не пятидесятого ли те 'лыжи'... были размера! Как же, - думаю, - я попутала обувь! Как же хозяин этих валенок будет мои обувать! Это же... равносильно - глаз себе на пятку натянуть! А тут ещё сонными очами зыркаю на вывеску, а буквы высвечивают, будто надо мною издеваясь: 'Алтата'... Всё это и повергло меня, друзья, в шок. И это воробьиху то вашу стреляную! Стою с потерянным от ужаса лицом и не могу ни на кого даже 'кобеля спустить!'... Что, - думаю, - за Алтата! Откуда эта Алтата, - гадаю, - на мою беду, здесь взялась!
- Такова, друзья мои, сущая реальность! Ни единой, скажи, бурой спецовки, ни единой железнодорожной рожи, ни одной живой фотографии! В двух шагах ничего не видно, а ветер всё свирепел и мороз сковывал, что аж... дух захватывало! Хоть бы одна бешеная собака, скажи, на меня гавкнула... всё бы легче стало! Таки... ни единой оскаленной вшивой морды!
И закатилась со смеху Шахиня, обращаясь к председательствующему.
- Ха-ха-ха! Давай-ка, судья, теперь с тобою махнём - полечимся! Дурёха я, что в этот раз одна засобиралась: к чёрту на кулички, без милого - за кумысом!
- А как же мужик, узнавала ль, жив ли! Здоров ли! - интересовался Карпыч. - А что это ты обо всём, аки пионерка, сказываешь, а о кумысе ни слова. Привезла ль! И почто, вообще, без меня собралась, то-то... скажи, неблагодарность какая! Иль в лес дров не возят! Ха-ха-ха! - вопрошал тот, закатываясь от смеха.
- Действительно, с тем мужиком то что произошло! - не унимался и Черпаков. - Ведь в долг сейчас не токмо обувки, шнурка то к сандалиям не дадут! Не мог же он босым покинуть вагон! И каков же выход ты ему оставила! А всё же чудненько получается, чужие валенки взяла и, уволокла, хи-хи-хи, значит, к голове твоей претензий быть не может! И не дури! Ведь бестолковка твоя, вишь ли, не приказала тебе, скажем, босиком - с вагона на снег прыгать!
Вот, то-то... и оно!
- И вот вопрос к тебе, незаменимая ты наша, заседатель: 'Каков размер обуви твоего гостевого хахаля, с коим ночами вы кадрилью забавляетесь! В ложе! Ну-с... сказывай! Аллилуйя! Да у неё, глядите-ка, щёки рдеют! Прокурора суда! Звать Дудонина! Налицо - преступность деяния!
- Да какой, к чертовой бабушке, кумыс! Спасибо Святым, что сама хоть цела и жива! Да будет уж... изгаляться надо мной! Всё вам хиханьки да хаханьки! Вам ли сомневаться в моей порядочности! - нервно парировала заседатель... в юбке.
Тут и Карпыч не сдержался. Он живо представил себе всю ту зимнюю привокзальную картину, кою своим присутствием украшала барыня Шахиня, утюжившая заснеженный перрон незнакомой ей станции: чужими, гигантскими, по пояс, валенками, по-мужицки... матерно возмущаясь, аки на своём рынке.
- Куда вот, blajcha mucha, я попала! Вот как меня сюда угораздило занести!
- Ха-ха-ха! Вот, кукушкина дочь, отморозила, таки... отморозила! Куда ж... тебя, право, понесло экую пору! - грохотал Карпыч. - Ну, насмешила, матушка! Ну-с... рассмешила, чертовка! Отложить процесс! Звать сюда прокурора Дудонина, ибо суд грозит самому заседателю нашему незаменимому! Вот те... и кумыс!
Вот тебе и весь процесс!
- Выходит, что ты же его, девка - обула, то есть - разула! Хи-хи-хи! - не унимался Черпаков. - Как же он в твоих то валеночках, позвольте поинтересоваться, добирался! Это хорошо, что кто-то его встречал у поезда при выходе из вагона! А как нет! Вот так бесовка! Вот так услужила пассажиру, который обо всём мог думать и мечтать на целине, но только не о том, что останется босым! - высказывал он всё свои предположения.
- Какой и был мужик, да разве выдюжишь после таких выходок, после таких бабьих заморочек! - вытирал слёзы от смеха Карпыч, держась за живот. - И всё же мне интересно, как же тот казах продолжил путешествие по степям без обуви! Судя по валенкам, кои ты у него увела, здоров хряк!
- Вот так устроила ты, подруженька, своему попутчику цугцванг, а ноне, - скажу, - тебе грозит большая беда, так как эта обиженная жертва, после кражи его обуви, сюсюкаться с тобою не станет! Сразу головёнку то - с плеч! Отож... долой! Не посмотрит, что перед ним, пардон, баба! И даже директриса - с базара! Я бы, на твоём месте, галопом летел в милицию с теми валенками, сдав их там на хранение и доходчиво объяснил красным фуражкам - о происшедшем в поезде онаго с тобою конфуза!
- Хи-хи-хи! - вторил Челпаков, схватившись за живот, Карпычу. - А у тебя, Шахиня, обувь какого будет размера!
Однако, в её голосе слышалось: и уныние, и страх, и брюзгливая злость. Выражение тоскливой покорности застыло на её, уже немолодой, личности.
- Ха-ха-ха! Теперича мужчинка тот тебя всем мозгом залюбит! Так, на что ему твои босоножки! - заливался Карпыч. - Ха-ха-ха! - не унимался судья. - вроде и не блондинка, пардон, а дура-дурой! Где же ж... скажи, зенки то твои были! - Дома забыла.
- Вот и жди теперь... ожидай от незнакомца люлей. Ей, ишь, и неведомо, как мужик с вокзала добрался, а переживания лишь в том, что кумыса не отведала! Ей то чей и плевать, что с его плотью стало, хоть и отморозил потроха, зато ей было ой, как тепло! Один лишь дискомфорт - не убежать далеко! А как, казах, вдруг, причиндалы свои подморозил, так разве он простит тебе твоей невнимательности. Разгильдяйства...
- Чай уже подавать весельчакам! - ворвалась, открывая дверь кабинета ногой, секретарь судебного заседания Ипулаткина.
-Ха-ха-ха! - дрожал от смеха Карпыч. - Неси. И это - три леденца! Без вафли!
Судебное заседание через час возобновилось.
- Оглашается определение. - начал было судья. - Исследовав материалы уголовного дела, суд считает, что собранными материалами следствия не установлена виновность гражданки Неубейко в совершении преступления, а посему уголовное дело возвращается прокурору для производства дополнительного расследования.
- В суде невозможно было установить, кому понадобилось с балкона третьего этажа сбросить вниз горшок, хи-хи-хи... с каким-то там колючим цветочком! И куда - на шляпу! На голову очень уважаемого нами человека.
- И каков размер горшка? - выкрикнул адвокат Крол.
- Пятидесятого! - сострил Черпаков.
Первым сорвался на смех судья Карпыч.
Своим звонким баритоном его подхватила Шахиня. Через минуту смех перерос в нечто, схожее уже со ржанием табуна жеребцов конной милиции. И тут понеслось... Ржали все, включая приставов во главе с Лопатиным. Тут же... подхихикивал и адвокат Крол - с подсудимой Неубейко. Да так заразительно, что люстра под потолком стала опасно раскачиваться, создавая угрозу жизни и здоровью присутствующих в зале.
А весь следующий день судьи только думали и гадали, сослагательно ссылаясь на то, как, дескать, лишённый обуви гражданин, мог, вообще, добраться до дома и, это в морозных то казахстанских степях.
- Я бы разрез сделал на валенках спереди, да зашнуровал их. И стала бы обувь схожей с бурками, кои мы раньше носили! По праздникам! - говорил Черпаков.
- Куда же ты большой палец ноги бы, интересно, дел, со всей, как есть, ступнёй, чей не крохотная ножка Шахини! - оборвал его Карпыч. - А вот ежели, скажем, на носу валенок Шахини, спереди, сделать срез до подошвы, чем не шлёпанцы! - рассусоливал председательствующий.
- Да, конечно, чтобы пальцы по дороге растерять, к чёртовой матери! Ага... Чей не Конго иль Мозамбик, а степь Казахстана! - молвила Шахиня. - Чёрт бы с ними, с валенками! Прибьёт, так прибьёт! Я предлагаю тост за мою невинность, ибо я не ведала, что спросонья натворила, и конечно - за моё здоровье, ибо ничего у меня, кроме него, не осталось! Выпью и за вас, чтобы строго не судили! А так хочется ещё шикануть, аки в молодости!
- За здоровье не пьют, за него - молятся! - сел на свой конёк Карпыч, заполняя выставляемые на стол Черпаковым рюмки. - За счастье не пьют, за него борются! За любовь не пьют, ею занимаются! А пьют за мечты, что у нас с Шахиней сбываются! Так попрошу вас выпить за наше с ней посещение Казахстана и, излечение всех хворей - кумысом! В будущем!
- Нежели ныне ты, гражданочка, с базара - вся честность пред нами, то тогда я балерун с Большого театра! - высказался Челпаков. - За здоровье попутчика Шахини! Смех то смехом, но как уж... он, бедолага! Жив ли! Жив, видимо, бродяга, иначе бы уже сообщили! Дым хоть и пошёл, но огня то мы пока не видим!
- Всэ будэ смачно! - заключил он. - И пусть у тебя, дородная ты наша Шахиня, шея по верёвке не чешется!