Аннотация: -Просыпаюсь с бодуна,денег нету ни хрена! Отвалилась печень,похмелиться нечем!
'Чем шире ты открываешь объятия, тем легче тебя распять'. (Фридрих Ницше)
А приходилось ли вам бывать на охоте... Ах, не приходилось. Ну так, коль по чесноку, то немного вы, думается, и потеряли... Нечего там и делать. Одни беды на охоте, горе, да несчастья. Уж... кто-кто, а я, выезжая по службе на место происшествия, вдоволь насмотрелся на все те ужасы, которые случаются с охотниками. Охотясь и сам на перелётную дичь и прижившегося в наших степных краях зверя, да безобидных, казалось бы, диких животных, я вдосталь нагляделся на оную жуть. Снаружи то. Да избави меня и Мать Святая Богородица!
А уж... нежели вас затащили на охоту или вы по глупости своей решились глотнуть воздуха свободы, скажем, от семьи и детей, так прежде, чем поддаться такому искушению, выключайте-ка разум несовершеннолетнего юнца - прыгать, да бесноваться, а со всей, вишь ли, своей серьёзностью отнеситесь к оному ответственнейшему мероприятию, иначе хлебать вам дерьмо ложкой, как пришлось единожды делать то одному из моих знакомых оболтусов-кашеваров. Хлебать, ишь, не перехлебать! Черти бы того недалёкого фрукта, и побрали.
Наш человек всегда края видит. Надо просто найти себе иную отраду, и жизнь ваша заиграет другими, яркими красками.
Когда к концу ночи выпили всё и, даже больше, чем нужно, кок, помнится, находясь с нами на охоте, ни с того... ни с сего взял, да и свалил со стоянки, вроде бы... дичь собрать за стрелками, да так и пропал чуть ли - не навсегда. Как, скажи, ветром сдуло с озера того шалопая. Поначалу никто и не заметил его исчезновения, так что спектакль прошёл без какого-либо столпотворения и аншлага.
Засмотрелся, видите ль, любопытный наш стажёр на парящее поутру чудо-озеро, алый восход солнца, на мокрую хохулю или, по вашему, выхухоль, да полёт злыдня-шершня. А как увидел скунса, таки ужом... ужом, змеем... змеем стал ползком красться за ним до последнего, чтобы определить, значица, его тайное жильё: ярангу, юрту, чум, али, скажем, какое другое логовище для проживания зверя.
Потеряв же... вонючего зверька из вида, кок и забрёл в крайнюю от хутора баню, что находится в устье озера Кувыркун, дабы самому там хоть как-то отогреться от утренней весенней прохлады. Ведь мы, как обычно, охотничать в субботу выезжали, а на селе в те дни - бани топят, а потому и была та банька хорошо протоплена. Ну, таки, подфартило просто. Посчастливилось, казалось бы, ему, кексу.
Это надо же...
Решился повар избавиться от неприятного запаха из подмышек. Грязью, вишь ли, зарос, а ведь - только вечером из дома. Когда, где и как чудак успел загрязниться... не понятно. Уж... и ополоснуться, было болван решился, почерпнув ковшиком из большущей фляги.
Да как резанёт его по обонянию из той ёмкости смертоносное оружие, в виде некой: зловонной жидкости, что даже его мозжечок оченно удивился крепости хмельного напитка. Ведь в той огромной фляге было... не что иное, а вскорости - созревшая уже медовуха. Жена то, видимо, припрятала, от муженька хмельной напиток, заботясь о здоровье хозяина. Много ль их ноне до пенсиона доживает. А сколько раз мы перед открытием охоты предупреждали начинающих стажёров, чтобы те не лупили глаз в селении, глядя в сторону крестьянок.
Ну раз забрёл в ту баньку, таки: помылся, побрился, ополоснулся, распрощавшись с запахом козлятины, так поклонись же, чёрт тебя бери, на четыре угла, аки в старину, да скажи отсутствующим там хозяевам: 'Респект'... И беги с Богом. И не просто беги, а делай ноги оттудова. Шуруй оттоле нахрен... куда бельма глядят. Ведь это же село и ты там не охотник с города. И совсем не турист, а инопланетянин, которого, пардон, и кастрировать под самый корень могут. Да... мало ль - к какой вдовушке попадёшь. Иной раз такая сексуальная и любвеобильная стерва попадётся, что хошь плачь... слезою, будто ты долбанулся, рухнув на лёд после тройного тулупа с двойным пируэтом.
Так нет же...
Кашевар ковшиком-ковшиком черпает ту медовуху, к носопырке подносит, нюхает... и в гортань её - крепкую, и в нутро её - горькую, подносит к носу, чихает... и во чрево её - народную. А накушавшись божественного того хмельного напитка, дарованного самой природой-матушкой, да на полки полез отдохнуть, аки у себя на даче, не мозгуя при том, что у бани, наконец, и хозяева могут быть.
С младых ногтей, видимо, неразумен был повар или простудил башку уже по прибытии на последнюю для себя... вечёрку.
А тут, как на грех, бабка с утра... от бессонницы, пошла простоквашей с кринки голову промыть, как это делают, небось, в цирюльнях, дабы как-то извести перхоть пред смертью, а там, вишь ли, не по её банька закрыта. Замок там напрочь отсутствует. Ну нетути его.
Бабушка открывает входную дверь, и рассматривая 176 сантиметров нагого бесстыдства мужика-проходимца... сразу как-то неровно таки задышала и в крик, переходящий в вой. Мыслимое ль, вообще, такое на селе дело, чтобы какой-то чужак оказался в ихней бане.
Старушка, не растерявшись, за ухват, да давай из нежного корпуса залётного антихриста делать отбивную.
Душу отвела, отмассажировав молодое, ещё не выжатое бабами... мускулистое тело. Осмотрела интересного вьюношу с ног до головы, задержав свой взор на его причиндалах со свойственными осведомленной даме: слюноотделением, любопытством и завистью, тут же смекнув, чтоб вдали от губернии, можно горемыку и к рукам 'прибрать'... так как кто такое чмо в глуши станет разыскивать.
Взяла, да и изолировала она его от любопытствующих и завидущих соседских очей, уложив блудливого повара к доченьке своей под бочок - на печи, пока мозг охотника находился с медовухи в состоянии амнезии. Не зря шустрая баба в партизанах по лесам хаживала.
Ох и хитра же была бестия. Уж... ей ли было не знать срабатывания элемента: спонтанности. Ведь её дочурка годами ждала, выглядывая в оконце сватов, что аж... вся высохла, коленки мхом уж... поросли, что приходилось под юбками с оборками их прятать. Время то, поди, никого из нас не щадит! А ещё и дитятко на руках дочери от такого же, верно, подлеца... прикольного охотника.
Какой же дурак, скажите на милость, в их колхоз попадёт, нежели не любители рыбалки или охоты. Герой наш глотнёт-глотнёт бабкиной мутной медовухи и в хламину, отхлебнёт ещё сивухи, и - давай трёп разводить, что магнат, мол, сахарный, бизнес свой, доход с него.
Один был у премудрой бабушки-разведчицы с обездоленной дочкой выход - вторым ребёнком обзавестись, да не от кого было, а здесь на тебе... сам Господь Бог послал блудного барана и вот он, так близок, почти в их руках - материнский капитал, за который бабло, как с куста, можно срубить. На халяву. Бабла то ни для кого и никогда... много не бывает.
Достали пылившиеся на чердаке счёты, а подсчитав, взвесили, как в аптеке, прийдя к обоюдному конклюдентному меж собой соглашению: 'Срубить бабки!'... Немедля. Решили: 'Быть материнскому капиталу! С магната'. Уксус... поди, был сладок в их ситуации.
- Муженёк, да муженёк! - молвит сразу одна, приплясывая перед полоумным при деньгах горе-охотником, будто на подиуме.
- Зятёк, да зятёк! - кажет старая карга, фланируя подле чужака павой. Ничего! То, что мёртво, умереть, вишь ли, не может - вторила старушенция, всё подливая и подливая коку смертоносного снадобья, сверху сдобренного зельем, типа: 'похочун-трава'.
А тот безголовый - всё за ворот: хлещет... да хлещет, и распаляется пуще-прежнего! Уснёт, проснётся, а уж... вторая серия, бухнёт, очнётся - третья. Вот, к двадцатой серии вытянула девица свою голову из-под одеяла, встала у ложа, вроде как, их... супружеского, и уперев руки в широченные бока свои, кажет недвусмысленно: 'Будьте любезны быть моим мужем! Твоя навеки, я - беременна!'...
А, глазоньки, скажи, выразительные такие - само целомудрие, кротость и покорность перед новоиспечённым 'женишком'. Охотник пока пьёт - любовъ! А проснётся - беда с ним, что не успокоить и вдвоём. Вроде и не скакун уже тот, вороной, а мерин-полукровка, но каково, видите ль, бабёнкам то с ним, усладой для очей их и ума, было справиться.
- Не мой то плод! - орёт губернский шалопай, коли с похмелья, что с утра у обеих хозяек дома разыгрывалась оченно сильная мигрень.
А уж... коль подплеснёт на старые дрожжи, то начинал болезненно запевать обо всём том, что пред собой в зеркалах видел.
- Просыпаюсь с бодуна,
Денег нету ни хрена!
Отвалилась печень,
Опохмелиться нечем!
- Ух ты... Зараза какая, ненасытная то! Опохмелиться, глядите-ка, ему нечем! - поёт недовольная фронтовичка и тихохонько... тихохонько с ухватом опять крадётся к постояльцу, чтобы успокоить расшалившийся у того нерв. - Флягу, ишь, пёс выпил!
- Как не твой! - молвит бойкая старуха. - Не виновата дочурка, ты сам, морда, к ней незаметно от меня таки подкрался!
- Гулял, скажи, с нею, гу-лял! Живал с нею, жи-вал! Нешто зря я тия - кормила, нешто зря я тия - поила! Спал с нею! Как - не спал! - удивлялась она, закатывая хитрый глаз в небо и примеривая ручной кухаркин инструмент к больной его головушке.
- И верблюд в суде покажет, а мы с дочей докажем, что дитятко оное твоё и ни кого другого! А коль будешь с нами супротивничать и козу из пальцев руки демонстрировать - кровушку пустим и для анализу сдадим! На шее у тия алименты!
- На ше-е! - молвила она и притаранив новый пузырь, вновь напевала. - Давай-ка, зятёк, лучше выпьем за большую любовь... и к охоте тоже! Да упокой ты, наконец-то, свою душу грешную, наш ты мил человек... наш! И другого нам не надоть! По нраву ты доче пришёлся, по нраву и мне! Так любитесь голуби мои до гроба! - говорила она и перекрестившись, шла к своей недалёкой дочурке, ухмыляясь пролетающим навстречу мухам и перебегающим по саманным стенам тараканам.
- Сама хошь знашь то, от кого понесла первого, приблудного то, от кого забрюхатила! - допрашивала бабка единственную свою любимую дочурку. - Молись, чтобы я дольше прожила! А куда ты, скажи, без меня! Да никуда... просто-напросто сгинешь! А правда должна быть простой, как грош: влюблённость - это тебе не пупок наружу! Этим, знаешь ли, не шутят! Надобно уметь открыть те силки, в которые угодило бы сердце онаго бесхребетного вьюноши. Ну да, увальня! Таких чрево наше не рожает, а выплёвывает... на помойку!
А дева ни сном... ни духом. Молчит и глазоньки свои бесстыжие в исподнем своём прячет, прячет, будто цунами накрыли её.
- Тю... Та не красней ты, не важно! Ласковое теля двух маток сосет, а бодливое ни одной не увидит!'... Так выпьем же за распущенных женщин! - молвила мамушка - поживёшь и со мной, а на охотника и внука повесим! Только надо оформить правильно брачный союз в ЗАГС у древней моей подруги, Мурзагалиевой, и хай у нас далее проживает. На печи места много - всем, ишь, хватит!
- Хошь он и с булызиной, да лучше, чем отсутствие его в нашей хате! С фляги же заставим слезть, теперь бражничать моё время пришло, ибо я не скандалила никогда с алкоголем - мне можно! И ты не будешь с голоду пухнуть. Пошлём-ка мы его железную колею на Таймыре укладывать в таёжных северных болотах, а сами будем с него хорошие алименты получать!
- Нехай живёт, приютим, а ты ублажать не забывай хоть ныне, хоть опосля, чтоб с блесны паршивец и пакостник не соскакивал, так как деньги нам по нужде! Будет рад и он наследнику... впоследствии то! Ха-ха-ха! Аха-хах! Ха-ха-ха! Аха-хах!
- А там и мне к тридцатому году Государь пенсион солидный обещает! Не пропадём! Понесёшь, гляди, от него, а потом и разродишься - капитал таки получим, хибарку в центре города купим. Вона какая ты жеребуха! Вскормишь и на алиментах, коль я отойду на Небеса! - рассуждала лихая фронтовичка.
- Мамо, либо вы запамятовали - сколько вам лет то? - вопрошала в ответ дочь. - Осьмая ведь десятина или помирать вы не собираетесь к тридцатому году! Хибара то наша до того времени рухнет, а вы сказкам и волшебству кремлёвского Монарха всё верите!
- Кукурузный початок вас ничему не научил, забыла, как коммунизму строили к девяностому году прошлого века, и где он ваш - коммунизм тот! Или ты горбачёвщину забыла - кажному по квартире, и к тому же, видите ль, сроку! Ухо она развесила! Меня вот заставляешь нищету плодить, скинут вот 'Россов'... таки - на паперть моя дорога! Не скинут - так капитала того хватит нечто на холм ваш могильный - на чужбине далёкой.
А парень - наш кок... загрустил, озирается конфузливо и не поймёт, как же он в ту 'дуру'... попал? Ситуация дичайшая! Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем ему было выбраться из-под 'опеки' незнакомых ему деревенских женщин. Думал - всё шуткуют с ним. Как не шуткуют! Маменька то с дочуркой напрочь лишены были чувства юмора, либо тот юморок находился у них где-то... в зачаточном состоянии. Вот и устроили они ему такую садомазу. Желая достичь поставленной цели, были те, пардон, бабы с ним: простыми, упрямыми и прямыми, аки железнодорожные рельсы.
И вывод нужно нам, мужикам, делать такой, что даром в этой жизни ничего, никогда не даётся, и - даже дуракам! А держать надоть ухо востро и в любой ситуации, наперёд смотреть - на три хода. А коль не можешь ты предвидеть, таки плати алименты аж... до осьмнадцати годков, нежели не больше. Да больше, пожалуй, больше. Нежели, скажем, тому приблудному ещё и захочется, вдруг, получить какое-никакое образование.
Насилу и вызволили мы своего приятеля, так и то, благодаря участковому местного нашего околотка, припугнувшему 'похитителей'... тяжкой земной карой, в соответствии с серьёзной статьёй Уголовного кодека Расейской Федерации.