Аннотация: Глава из книги "Византийский путь России"
Петр Первый
Достижения Петра I (1682 - 1725 гг.), которые вывели Россию на совершенно новый уровень..., ― о них написано много. А если копнуть глубже, то его успехи не более чем миф. Стране нужны герои, и сыну Алексея Михайловича выпала честь занять один из пустующих мраморных постаментов. Не вполне заслуженно... Он много суетился, он искренне желал сделать страну великой и цветущей, но лишь увел с дороги, протоптанной отцом и дедом, и бросил на распутье в полном недоумении.
Идолом царь стал, как ни странно, для коммунистических лидеров. Почему? Да потому что методы Иосифа Виссарионовича и Петра Алексеевича были одинаковы: все то же презрение к человеческой жизни, безжалостный слом предыдущего фундамента и бешеная гонка за Западом, и, конечно, жажда добиться результата любой ценой. Похвально упорство в достижении цели ― как таковое, но средства не оправдывали результата. Да и она сама цель, в конечном итоге, оставалась недостигнутой.
Приходу Петра предшествовало правление его сестры ― Софьи (1682 - 1689 гг.). Ее регентство при малолетних братьях потерялось за "великими деяниями" Петра Великого, умная образованная царица представлялась обывателю интриганкой и узурпаторшей, опиравшейся на садистски настроенных стрельцов. Но оказывается, в ее правление полным ходом шли реформы, которые вели Россию к могуществу и всеобщему благоденствию. Успехи Софьи не могли не отметить даже враги; свояк Петра I ― князь Б.И. Куракин ― сообщает в своих записках:
"Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякою прилежностью и правосудием всем и ко удовольству народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было; и все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, также умножилась коммерция и всякие ремесла, и науки почали восставлять латинского и греческого языку... И торжествовала тогда довольность народная".
Фаворит Софьи и государственный деятель князь В.В. Голицын был горячим поклонником Запада. Он заводил в России новшества, которые затем припишут Петру: ввел немецкий строй в войско и отменил местничество, он посылал дворян в Европу для обучения. Голицын хотел сделать армию профессиональной: вместо не отличавшихся воинственностью рекрутов предполагалось набирать дворян, специально обучавшихся военному делу.
В бытность Голицына развернулось грандиозное строительство: в деревянной Москве возвели более трех тысяч каменных домов.
Казалось бы, именно такой помощник и был нужен Петру. Но...
Задумал князь еще одно величайшее дело: освобождение крестьян от крепостной зависимости. План его был отнюдь не плох: крестьянам государство предоставляла земельные участки, а они, в свою очередь, платили бы царю ежегодный налог. Доход казны, по расчетам князя должен был удвоиться. Соответственно увеличивалось жалование дворянам, ― им выгоднее находиться на государевой службе, чем заниматься сельским хозяйством. Таким образом, все оставались в выигрыше.
Петр решил, что строить новую Россию дешевле руками рабов. При нем крепостные приписывались даже к заводам, а князя Голицына Петр лишил боярства, вотчин, поместий и сослал в Архангельский край.
Реформы шли и до Петра, но их размеренная неторопливость почему-то не понравилась историку В.О.Ключевскому:
"Русские люди XVII в. делали шаг вперед и потом останавливались, чтобы подумать, что они сделали, не слишком ли далеко шагнули. Судорожное движение вперед и раздумье с пугливой оглядкой назад ― так можно обозначить культурную походку русского общества в XVII в." Что ж, Россия была верна идейному предку; древние римляне руководствовались замечательным крылатым выражением "Торопись медленно", и столь же неторопливо прибрали к рукам почти весь известный им мир.
Петр ворвался как ураган в дом с отменным порядком, где все стояло на своих местах, лежало на своих полках. Лихорадочно он принялся размещать вещи в доме под названием Россия по своему усмотрению. Естественно, что-то при этом сломалось, что-то новый властитель выбросил; что-то совершенно не к месту было в этом доме, но Петр упрямо тащил спальный гарнитур на кухню, ― потому что ему так хотелось.
Молодой царь пристрастился к посещениям немецкой слободы и с удивлением заметил, что там совсем другая жизнь. Он научился курить трубку, весело пьянствовать, ― с танцами и смазливой Анной Монс, заботливо подложенной немцами к нему в постель. Здесь он позабыл о своей жене ― Евдокии Лопухиной, ― о древних царских палатах, да и сама Россия стала ему ненавистной. Не в 1917 г. немцы впервые помогли устроить в России революцию, а гораздо раньше... Когда-нибудь деяния Петра "Великого" получат должную оценку.
Вместо умудренных государственным опытом бояр, царя теперь окружали сомнительные личности. Даже историк Ключевский, не имевший намерений опорочить правление Петра и добросовестно искавший положительные его моменты, нелестно отзывается о его новых друзьях:
"К комнатным стольникам и спальникам, к потешным конюхам и пушкарям присоединились бродяги с Кокуя. Рядом с бомбардиром "Алексашкой" Меншиковым, человеком темного происхождения, невежественным; едва умевшим подписать свое имя и фамилию, но шустрым и сметливым, а потом всемогущим "фаворитом", стал Франц Яковлевич Лефорт, авантюрист из Женевы, пустившийся за тридевять земель искать счастья и попавший в Москву, невежественный немного менее Меншикова, но человек бывалый, веселый говорун, вечно жизнерадостный, преданный друг, неутомимый кавалер в танцевальной зале, неизменный товарищ за бутылкой, мастер веселить и веселиться, устроить пир на славу с музыкой, с дамами и танцами..."
Православная церковь не могла одобрить забавы царя, и он... создал свою церковь: "Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор". Проще говоря, на Русь пришел очередной антихрист и упорно требовал своей доли русской крови. Петр не упускал ни единой возможности для того, чтобы оскорбить и унизить православную церковь. Вот описание царского "Собора", составленное В.О. Ключевским:
"Он состоял под председательством небольшого шута, носившего титул князя-папы, или всешумнейшего и всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы. При нем был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати. Петр носил в этом соборе сан протодьякона и сам сочинил для него устав... В этом уставе определены были до мельчайших подробностей чины избрания и постановления папы и рукоположения на разные степени пьяной иерархии. Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвым... Одним словом, это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему ― путь к венцу мученическому".
В двадцатипятилетнем возрасте царь, по свидетельству английского епископа Бернета, уже не мог обходиться без вина. Со временем Петру стал необходим напиток покрепче; и чтобы не выглядеть на чьем-то фоне неприлично, самодержец решил споить всю страну. Он любил потчевать, как радушный хозяин, всех мало-мальски значимых людей. "Но его хлебосольство порой становилось хуже демьяновой ухи. Привыкнув к простой водке, он требовал, чтобы ее пили и гости, не исключая дам, ― продолжает рассказывать Ключевский о привычках "великого" реформатора. ― Бывало, ужас пронимал участников и участниц торжества, когда в саду появлялись гвардейцы с ушатами сивухи, запах которой широко разносился по аллеям, причем часовым приказывалось никого не выпускать из сада. Особо назначенные для того майоры гвардии обязаны были потчевать всех за здоровье царя, и счастливым считал себя тот, кому удавалось какими-либо путями ускользнуть из сада. Только духовные власти не отвращали лиц своих от горькой чаши и весело сидели за своими столиками; от иных далеко отдавало редькой и луком. На одном из празднеств проходившие мимо иностранцы заметили, что самые пьяные из гостей были духовные, к великому удивлению протестантского проповедника, никак не воображавшего, что это делается так грубо и открыто".
Видимо царь отбирал наиболее склонных к пороку священнослужителей, чтобы они своим примером побуждали к тому же мирян. Уничтожить православную церковь стало мечтой царя, ― она мешала ему творить беззакония и вакханалию. Еще перед своей смертью в 1690 г. Патриарх Иоаким заклинал царя не общаться с "богомерзкими" иноверцами: "латины, лютеры, кальвины"; решительно выступает иерарх против "непотребных" иноземных порядков. Столь же непримирим к западным новшествам и следующий патриарх ― Адриан (1690 - 1700 гг.). Нравоучения настолько надоели Петру, что после смерти Адриана он упразднил сан патриарха. Затем начался откровенный грабеж монастырей. Отныне лучшими церковными землями распоряжался учрежденный Петром Монастырский приказ. Доходы с них шли не на нужды церкви, а в царскую казну. За 11 лет своего существования приказ заработал свыше 1 млн. рублей; при этом монастырские вотчины стали напоминать выжатый лимон, и Петр в 1721 г. вернул разоренные земли монастырям.
Между пьянками и поездками в Немецкую слободу Петр увлекся военным делом. Пока не было сил для настоящего противника, он довольствовался маневрами. Впрочем, кровь лилась как на войне: во время учений под Кожуховым в 1694 г., по словам князя Куракина "убито с 24 персоны пыжами и иными способами и ранено с 50".
Принято считать с подачи всеми уважаемого В.О. Ключевского, что "потешные войны" Петра помогли подготовить войско для взятия Азова. Нас интересует: какова цена вопроса?
Первый поход Петра в 1695 г. закончился неудачей. Но упорства и энергии молодому царю не занимать. Он пришел к выводу, что для взятия этой крепости необходим флот. Зимой 1695 - 1696 гг. ценой неимоверных усилий построили 36-пушечный корабль "Апостол Петр" и 23 галеры. Азов был взят, но этот порт не открыл для России желанные морские просторы. Дорога вела в тупик, так как керченский пролив оставался в руках турок, не говоря уже о Босфоре и Дарданеллах.
С непонятным упорством Петр продолжал наращивать Азовский флот. К 1700 г. он состоял из 56 кораблей, но, несмотря на свою количественную внушительность, детище Петра могло испугать разве что детей. По крайней мере, голландский резидент писал, что в составе флота есть один очень хороший корабль "Предестинация", выстроенный самим Петром, затем 4 - 5 удовлетворительных; остальные же он считал годными лишь на дрова и для потешных огней в торжественных случаях.
Петр и сам понимал, что с Крымом и Турцией одной России тягаться не по силам, и потому в Европу отправилось так называемое, "Великое посольство" (март 1697 - июль 1698 гг.). Инкогнито под именем урядника Преображенского полка Петра Михайлова в посольстве участвовал царь. Больше года, словно Ричард Львиное Сердце, русский царь бродил по Европе; он учится стрелять из пушки в Кенигсберге, танцует с курфюрстинами бранденбургской и ганноверской, снимает коморку у кузнеца в Саардаме и в качестве плотника работает на частной верфи; затем Петр идет на "повышение" и плотничает на верфи Ост-индской компании.
На Западе Петр окончательно перестал быть русским; он перенял чужую одежду, привычки, речь, и даже письма к матери подписывал именем "Petrus". Однако не стал он своим и в Европе. Впечатления английского епископа Бернета, который встретился с Петром в конце его путешествия, передает Ключевский:
"Петр одинаково поразил его своими способностями и недостатками, даже пороками, особенно грубостью, и ученый английский иерарх не совсем набожно отказывался понять неисповедимые пути провидения, вручившего такому необузданному человеку безграничную власть над столь значительною частью света".
Ключевский творил во времена Романовых, и не мог открыто назвать антихристом наиболее яркого представителя их династии, великий историк мог только намекнуть.
Россия виделась Петру отсталым дремучим краем, и царю захотелось превратить ее в Европу. Копирование ― это русская болезнь и трагедия. "Под византийским влиянием мы были холопы чужой веры, под западноевропейским стали холопами чужой мысли. (Мысль без морали ― недомыслие; мораль без мысли ― фанатизм)...", ― размышляет В.О. Ключевский.
Петр резал по живому. Он хватал с остервенелым фанатизмом без лишних рассуждений обеими руками все, что попадалось ему на глаза в Европе или Немецкой слободе. Его предшественники брали у Запада только самое лучшее, он принялся уничтожать в России все русское и тащить к себе без разбора: с полезным ― чужое, ненужное и непонятное. Ему почему-то не понравились привычные к русскому морозу боярские шубы, и он приказал заменить их иноземными кафтанами. Шок был порядочный: ибо представить даже невозможно, чтобы римляне времен Цезаря вдруг переодели собственный сенат и консулов из тог с пурпурной каймой в галльские штаны. Одежда русских была (ни много, ни мало) частью их идеологии; западные путешественники отмечают, что она "почти сходна с греческою".
А ведь до Петра иностранцам приходилось приспосабливаться к русской одежде, традициям, обычаям. "Раньше немцы, голландцы, французы и другие иностранцы, желавшие ради службы у великого князя и торговли пребывать и жить у них, заказывали себе одежды и костюмы наподобие русских", ― рассказывает Адам Олеарий.
У России всегда были тесные контакты с Европой, и Петр не открыл для страны новые земли по примеру Колумба. Прежние цари лишь пользовались услугами западных профессионалов, но зорко следили, чтобы опасные привычки гостей не передались русским людям. О поселении иноземцев, возникшем в Москве за 200 лет до Петра, повествует все тот же немецкий ученый:
"Четвертая часть города ― Стрелецкая слобода ― лежит к югу от реки Москвы в сторону татар и окружена оградою из бревен и деревянными укреплениями. Говорят, что эта часть выстроена Василием, отцом тирана для иноземных солдат; поляков, литовцев и немцев ― и названа, по попойкам, "Налейками", от слова "Налей!". Это название появилось потому, что иноземцы более московитов занимались выпивками, и так как нельзя было надеяться, чтобы этот привычный и даже прирожденный порок можно было искоренить, то им дали полную свободу пить. Чтобы они, однако, дурным примером своим не заразили русских, то пьяной братии пришлось жить в одиночестве за рекою".
Царь заметил, что в Голландии и Англии народ больше ходит без бород, и приказал всей России побриться. Так ведь борода не мешала Леонардо да Винчи совершать грандиозные открытия и создавать бессмертные картины! Из той же Европы он позаимствовал парики, которые причиняли служивым людям лишь неудобства. Но Петр копировал слепо, не понимая ни пользы, ни вреда; он приказал русским курить и нюхать табак, ― и по сей день россияне умирают из-за привычки, привезенной Петром из Европы.
Чудачества, да и только! Однако с каждым нововведением Петр ломал собственный народ, начиная с боярской верхушки, он делал подданных чрезвычайно податливыми, а попросту, русские окончательно превращались в рабов. Народ, видя, как летят бороды, а иногда и вместе с головою, первейших людей государства, покорно гнул спину. В стране было много мест, где приходилось работать на износ. Царь любил строить, и подле каждой грандиозной стройки обосновывались столь же грандиозные кладбища. Жизнь людская перестала что либо стоить.
Петр расколол страну надвое: на одну сторону встали приверженцы старины, на другую ― поклонники Запада. Держать в повиновении раздвоенную страну можно было только с помощью террора. И Петр не ленился сносить головы подданных, часто ― просто так, ― для профилактики. "Великое посольство" закончилось тем, что в Москве вспыхнул заговор стрельцов. Подавлен он был легко; воевода Шеин произвел розыск, всех заговорщиков казнил, а прочих, случайно попавших в заварушку стрельцов, разослал по монастырям и тюрьмам. Прибывшему в Москву 25 августа 1698 г. Петру показалось мало пролитой крови. Опять же, русской кровью он желал повязать своих приближенных:
"С 30 сентября начались массовые казни, ― повествует русский историк Н.Д. Чечулин. ― В этот день повезли на телегах из Преображенского 201 стрельца. На каждой сидели по двое и держали в руках зажженные свечи. Казни продолжались весь октябрь, 17-го в Преображенском в присутствии царя приближенные занимались тем, что рубили головы осужденным. Всех превзошел "Алексашка", будущий светлейший князь Меншиков, хвалившийся тем, что отрубил 20 голов. Всего за октябрь месяц погибло до 1000 стрельцов. 195 из них были повешены под Девичьим монастырем перед кельей Софьи, где и висели пять месяцев".
Воевал Петр много: то ему захочется к Черному морю пробиться ― поближе ко второму Риму, то окно в Европу понадобится прорубить. Воевать приходилось и Византия, ― тут энергичный царь традиции не нарушил. Однако Византия сражалась только, когда не было иного выхода, либо приобретения обещали стоить немного крови и денег. При этом она неизменно распространяла на завоеванные земли свою культуру, религию, а Петр, наоборот, всякий контакт с чужеземцами использовал, чтобы обзавестись чужими обычаями и привычками ― ненужными и вредными. Парадокс: русский царь не только не любил свою страну, ее историю, но ненавидел все русское. Если бы он мог научить крестьян говорить по-немецки, то поменял бы и язык. Но сколько смог царь, столько и привлек в свою речь иностранных слов.
Собственно, окно в Европу давным-давно существовало (даже не окно, а добротные двери). Имя ему ― Архангельск. Путь от этого русского города до любой европейской страны судоходен практически круглый год, так как подогревался теплым течением Гольфстрим. Порт прекрасно использовался задолго до Петра и приносил России солидный доход.
"... сам по себе город невелик, но он славится из-за многочисленных купцов и заморской торговли. Ежегодно приезжают сюда голландские, английские и гамбургские суда с различными товарами, ― рассказывает Адам Олеарий. ― В то же самое время собираются в путь купцы по всей стране, особенно немцы из Москвы, а зимою со своим товаром на санях они вновь возвращаются отсюда домой.
Нынешний великий князь перенес сюда большую таможню; пошлины собирает воевода, живущий в местном кремле".
Торговля северным путем велась сверхактивно; шведскому королю пришлось прибегать к демпинговым мерам, чтобы не захирели торговые пути на Балтике из-за Архангельска:
"Так как купцам эти пошлины несколько обременительны, ― продолжает рассказывать Олеарий, ― а с другой стороны, его величество король шведский желает брать лишь пошлину в 2 % при провозе товаров через Лифляндию к Нарве, то полагают, что большая часть торгового движения будет отвлечена от Архангельска и направится через Балтийское море в Лифляндию...".
От реформ и планов Петра плакала вся Россия, все ее сословия, все граждане ― от мала до велика.
"Великое посольство" не выполнило своей главной миссии: союзники для дальнейшей войны с Турцией не были найдены. Но, польский король намекнул: если Петру захочется повоевать со Швецией, то он не прочь подсобить. Дружить против Швеции согласились Дания и Саксония. Петр с жаром воспринял идею пробиться к Балтийскому морю. Он с поразительной скоростью создает армию по немецким лекалам. "Объявленный в ноябре 1699 г. набор дал контингент для 31 полка численностью 32 тысячи человек, ― рассказывает о подготовке к войне историк Н.Д. Чечулин. ― Эти полки были обмундированы по новому образцу в зеленые кафтаны и треугольные шляпы, вооружены фузеями и за зиму настолько обучены воинскому артикулу, что саксонский генерал Ланген доносил Августу II, что он, к удивлению своему, нашел у московского царя 40 тысяч превосходной пехоты, которая не уступит немецкой".
Восторги немца были преждевременными: 19 ноября 1700 г. юный шведский король Карл XII вдребезги разбил 34-тысячную армию Петра. Хваленые иноземные наемники, собираемые царем по всей Европе, при первом же соприкосновении со шведской армией перешли на ее сторону, ― во главе с командующим герцогом де Кроа.
Петр всегда бросает страну в опасность, не оценив шансы на победу. И всегда проигрывает первое сражение. Он суетится и спешит, но где суета и спешка ― там дьявол, там нет успеха. Ему оказалось мало науки под Азовом и Нарвой; весной 1711 г. 45-тысячная армия Петра во время так называемого Прутского похода оказалась окруженной втрое превосходившей османской армией. Путем позорных уступок (в том числе и Азова) Петру удалось избежать гибели.
Справедливости ради, нужно отметить недюжинное упорство Петра. Он завоевал устье Невы и 16 мая 1703 г. заложил Петропавловскую крепость ― основу будущей столицы России. Петр оставил России превосходный флот, который в 1714 г. разбил-таки шведов у мыса Гангут.
Флот, пожалуй, самое лучшее, что удалось Петру. Он был прирожденным кораблестроителем, и лишь ирония судьбы сделала талантливого столяра и плотника царем. "Никакое государственное дело не могло удержать его, когда представлялся случай поработать топором на верфи, ― рассказывает Ключевский о самой большой страсти царя. ― До поздних лет, бывая в Петербурге, он не пропускал дня, чтобы не завернуть часа на два в адмиралтейство. И он достиг большого искусства в этом деле; современники считали его лучшим корабельным мастером в России".
Еще Россия должна быть благодарна Петру за Петербург. О цене его можно умолчать, поскольку истек срок давности за смерть десятков тысяч строителей, и тех, кто добывал у шведов землю для города. Народ бежал от затей Петра куда угодно: в Сибирь, за границу, на Дон. Согласно переписи 1710 г. в Смоленской губернии население уменьшилось на 20 %, в Архангелогородской и Ингерманландской ― почти на 40 % в сравнении с 1678 г.
Вдобавок ко всему, Петербургом купцы не хотели пользоваться как портом. Как уже отмечалось, Балтийское море зимой имело обыкновение покрываться льдом и делаться не судоходным; особенно страдало от сезонной напасти устье Невы. Неудобными для торговли были узкие Датские проливы: в мирное время проходящие через них суда обкладывались пошлиной, в военное ― ничто не мешало Швеции огнем береговых пушек потопить проплывающий мимо корабль. И потому еще в 1719 г. количество ввезенных товаров в Петербург было вдвое меньше количества товаров, поступивших в Архангельский порт.
Недовольный таким отношением купцов к своему детищу, Петр с 1713 г. проводил протекционистскую политику: пошлины на товары, разгружаемые в Петербурге стали намного меньше архангельских. И наконец, в 1718 г. царь издал указ, запретивший экспорт хлеба и импорт основных товаров через Архангельск.
Перепись 1710 г. показала насколько ужасно положение России. Петр осознал, что его западная ориентация ведет к тому, что России может не хватить даже на его жизнь. Как ни удивительно, после долгих лет безжалостного истребления всего, что связано с бытом, традициями отцов и дедов, ― но именно в его правление копируются основные византийские институты власти.
В 1711 г. Петр учреждает сенат ― орган, без которого мы не представляем Древнего Рима, и который затем перешел в Византию. Российский сенат первоначально обладал самыми широкими полномочиями; всем людям и учреждениям под страхом смерти приказано исполнять его указы. Но, хотя сенат стал постоянным органом, необъятною властью он обладал лишь в одном случае: когда замещал отсутствующего царя.
В 1719 г. на Руси появится еще одно римское понятие, подчеркивающее преемственность от двух великих империй ― провинция; она станет основной единицей административного управления вместо губерний.
Наконец, в 1721 г. Петр I принимает титул императора и приложение к имени ― "Великий", ― также соответствующее римской традиции,
На склоне лет Петр понял, что быть наследником Рима почетнее, чем копировать привычки кокуйских пьяниц. Следующий шаг Петра можно было бы предсказать: он подорвал авторитет православной церкви, всю ее могущественную организацию втиснул в рамки обычного приказа ― синода; он привил у своих подданных рабские привычки, а с несогласными расправился, ― и теперь мог бы попытаться по примеру Александра Македонского объявить себя богом. Не успел...
Россия, как всегда удивляла мир: восточная деспотия щеголяла в западного покроя кафтане; и, превратив основную часть граждан только что родившейся империи в самых настоящих рабов, она желала стать полноправной наследницей свободолюбивых римлян.
И еще одно замечательное изобретение Петр внедрил на русской земле в 1722 г. Это "Табель о рангах". Вышеназванным документом Россия руководствовалась вплоть до 1917 г. Суть его в том, что вся служебная лестница состояла из 14 ступеней, и каждый чиновник должен начинать свое продвижение по службе с самой низкой ступени: коллежского регистратора ― на гражданской службе, и прапорщика ― на военной. На самом верхнем этаже счастливцев ждала должность канцлера, либо на военной службе ― фельдмаршала, на флоте ― генерал-адмирала.
Представители знатных родов не получали никаких привилегий при прохождении служебной лестницы. Талантливые люди из худородного дворянства могли достигнуть высших должностей в государстве.
Еще одно существенное достоинство "Табеля", что дворянское сословие получило возможность обновляться за счет притока наиболее одаренных представителей других сословий. Каждый чиновник, дослужившийся до 8 ступени по гражданской лестнице, либо получивший первый офицерский чин становился потомственным дворянином. Это тем более важно, что после репрессий и непрерывных войн многие знатные русские фамилии пресеклись.
Источники утверждают, что Петр заимствовал положения "Табеля о рангах" из французского, прусского, шведского и датского "росписаний чинов". Однако подобным изобретением тысячу лет успешно пользовалась Византия. Еще в IV в. император Константин реформировал чиновничью систему, введенную за столетие до него Диоклетианом. В отличие от военизированной римской должностной лестницы, византийская была разделена на гражданскую и военную. Некоторые должности отмирали, еще больше появлялась новых; но в источниках строгая чиновничья иерархия присутствует на протяжении всей византийской истории. Например, сохранился список четырех классов византийских чиновников, составленный Филофеем ― придворным императоров ЛьваVI и Константина Багрянородного. Византийская бюрократия была весьма образованной, так как претендент на государственную должность обязывался к сдаче сложного экзамена. С другой стороны, ничто не мешало получать высокое место подле императора незнатным уроженцам из провинции, ― точно так же как торговавший пирожками Александр Меншиков дорос до генералиссимуса.