Левицкий Геннадий Михайлович : другие произведения.

Хитон погибшего на кресте

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   От автора
  
   Роман о Понтии Пилате мне предложил написать знакомый священник. Свое пожелание он мотивировал тем, что слишком мало простой и понятной литературы о библейских событиях. Я поблагодарил за совет, но не воспринял его серьезно. На то время мысли находились в других эпохах, другими были жизненные планы. Спустя некоторое время я вспомнил разговор со священником: идея уже не казалась такой безрассудной, но обстоятельства препятствовали ее материализации. Роман долгие годы оставался отложенной мечтой.
   Иногда я вспоминал о Понтии Пилате; впрочем, больше волновала мысль: почему люди отправили на крест Сына Человеческого? Не враги, не наемные убийцы, а те, среди которых он жил, творил добро... Я читал Новый Завет, Иосифа Флавия, древние апокрифы. Начать произведения все равно не получалось. Хотя обычно, когда изучаю вопрос, то делаю пометки, записываю возникшие мысли. Таким образом, у меня накопилось набросков для доброго десятка книг. Лишь о прокураторе Иудеи не появилось ни строчки.
   Впрочем, следует признаться, главная причина была не в недостатке времени или желания. Останавливал банальный страх, который является грехом, и которого стараешься избегать. Но неимоверно масштабная тема встала на пути автора, слишком судьбоносные для человечества события предстояло описать в художественном произведении.
  
   Личность Пилата - пятого римского прокуратора Иудеи, правившего ею с 26 по 36 г. н.э., - одна из самых непонятных в истории. Он упоминается в канонической молитве: "И во единого Господа Иисуса Христа, ... распятого за нас при Понтии Пилате..." По логике нормального человека, не вникавшего в подробности евангельских событий, именно он является виновником гибели Сына Божьего, но Эфиопская церковь причислила Пилата к лику святых. По долгу службы он был обязан судить Спасителя, но не смог принять решения. Его поступок можно было бы назвать мудрым: он передал свое право народу, к которому и принадлежал обвиняемый - сейчас бы сказали: вынес вопрос на референдум. Но глас народа - не есть глас Божий. И остаток жизни ему пришлось страдать из-за своего малодушия. (Собственно, привычное упоминание Пилата в молитве, это вовсе не обвинение, а констатация факта, что в правление именно этого прокуратора был казнен Иисус из Назарета.)
   Евангелисты утверждают, что Пилат искренне пытался спасти Сына Божьего от казни на кресте, его жена также пыталась вступиться за Праведника. Но иудейский философ Филон Александрийский оставил нам совсем не лестный портрет прокуратора Иудеи: он "свирепый и упрямый", "жестокий и гневливый"; Пилат боится, что иудеи раскроют "в Риме все его преступления, продажность его приговоров, его хищничество, разорение им целых семейств, и всех совершенных им постыдных дел, многочисленных казней лиц, не осужденных никаким судом, и прочих жестокостей всякого рода". Апокрифы также не однозначны в определении виновных за казнь Спасителя: чаша весов колеблется между иудеями и Понтием Пилатом.
  
   Со временем все чаще появлялось желание написать роман о людях, стоявших у самых истоков мировой религии. Однако множество проектов продолжало отодвигать Пилата в дальний угол, находился любой предлог не заниматься этой темой. Пилат был гигантским дымящимся вулканом, который манит, но в то же время и пугает. Была закончена долгая кропотливая работа по теме Великого княжества Литовского. На следующий день планировалось приступить к другой давно отложенной рукописи, которая более чем наполовину была готова. С вечера забросил на съемное устройство множество материалов. (Утром уезжал на некоторое время из дома - и была возможность поработать над книгой, не отвлекаясь ни на что.)
   Прибыв на место, запустил ноутбук, вставил съемное устройство и... практически полная пустота. Накануне антивирусная программа, показала, что на съемном устройстве обосновались вредоносные объекты. Они были нейтрализованы, и я успокоился, - как оказалось, напрасно.
   Исчезли сотни и сотни документов, все материалы по только что законченной книге, все по той, что собирался писать (включая рукопись), наброски последующих проектов. Не было ни малейшей возможности вернуться домой и все копировать с компьютера. Доступа к Интернету не имелось. В раздумье перебрал те жалкие единицы документов, что уцелели после виртуального торнадо.
   Остались мемуары барона Гилленкрока, генерал-квартирмейстера Карла XII, взятого в плен под Полтавой. Они любопытны, но в тот момент меня не интересовали. Сохранилась моя переписка. Я почти с радостью открыл ее, надеясь подготовить ответы своим корреспондентам, и таким образом с пользой истратить случайно появившееся свободное время. Разочарование снова постигло меня. Оказались только письма, на которые уже отправлены ответы, хотя я помню, что вчера забирал с почты и те, которые планировал отписать.
   И наконец, остался фильм "Мастер и Маргарита", который брат на днях скопировал. Включил. Вначале все было хорошо, проехал злополучный трамвай, потом при хорошем звуке начало тормозить изображение. Вскоре на экране лишь изредка менялись картинки. (Чуда здесь не было никакого, так как старенький ноутбук фильмы уже не тянул; сей аппарат использовался мною исключительно для чтения и письма, - в местах, где рисковать новым супер совершенным компьютером не хотелось.) Смотреть заторможенное действо не имело смысла, но фильм напомнил мне о Понтии Пилате. Вот таким сложным способом обстоятельства привели меня к римскому прокуратору, и ничего иного не оставалось.
   С внутренним трепетом я начал размышлять о далеких событиях, и случилось чудо. Целые эпизоды возникали с поразительной скоростью, картинки менялись, словно в калейдоскопе из далекого детства. Огорчало лишь одно, что не успеваю записывать события, происходившие прямо перед моими внутренними глазами. Я даже старался поменьше думать о сюжете из боязни увидеть что-то из тех далеких времен и, не успев запечатлеть в тексте, забыть.
   Пришло время Понтия...
  
  
   Неожиданные спасители
  
   Пилат вновь оказался в мрачном подземелье с той же гнилой соломой вместо постели. Он действительно принялся рассуждать так, как и хотелось Клавдию.
   В отличие от легата, он стал безразличным к прокураторской власти, и с удовольствием бы сложил с себя обязанности, с ней связанные. Опять же, Пилат страстно желал получить Его хитон и увидеть семью.
   Однако, когда прокуратор, казалось, был готов исполнить желание властолюбивого легата, его разум начинал просчитывать отрицательные последствия такого шага. Во-первых, император подобную самовольную смену власти не одобрит. Учитывая жестокий нрав Тиберия, Пилату не придется доживать последние дни на живописной вилле с окнами, искусно затененными виноградной лозой. Во-вторых, едва ли Клавдий выпустит его живым из подземелья, как только получит нужный приказ - живой обиженный конкурент ему не нужен, достаточно и его подписи. В-третьих, не хотелось бы оставлять Иудею во власти недостойного человека.
   Дважды в день приходил легионер. Он ставил кувшин с водой и миску с чечевичной похлебкой, которая всегда была холодная даже в самый жаркий полдень (словно специально остужали). Стражник всегда задавал один и тот же вопрос:
   - Что ты решил?
   - Я думаю, - столь же однообразно отвечал Пилат. К своему несчастью легионер приходил как раз в то время, когда прокуратор обдумывал отрицательные последствия своего согласия.
   После недельного заточения мысли Пилата начали меняться в сторону прежде отвергнутого варианта. Узника не сломили жестокие условия существования, плохая еда, боязнь за собственную жизнь. Он понял, у Клавдия не имелось выбора: либо он получит требуемое, либо, он, Пилат никогда не выйдет на свободу. "Подпишу, и пусть со мной случится то, что должно", - все чаще думал Пилат, но в последний момент что-то его сдерживало. По прежнему он отвечал легионеру, доставлявшему скудную еду: "Я думаю".
  
   Однажды ночью прокуратор услышал тихий настойчивый шорох за своим маленьким окном. Вдруг один из кирпичей вылез со своего места и ушел в темноту. Инстинктивно Пилат подошел к окну.
   - Не тревожься, прокуратор, - услышал он приглушенный голос. - Мы твои друзья, и скоро ты обретешь свободу.
   Прокуратора происходящее снаружи действо более заинтересовало, чем встревожило. Единственное, что ему оставалось - ждать и следить за дальнейшим развитием событий.
   - Эй! Кто здесь? - разрезал темноту возглас римского легионера.
   Почти одновременно Пилат услышал стон человека, оборвавшийся столь же скоро. Видимо умиравшему бедняге зажали рот рукой, лишив не только права на последний стон, но и вдох.
   - Гней! Что с тобой? Почему молчишь!? - раздался тревожный голос другого стражника.
   И он не произнес более ни единого слова. Неизвестные друзья принялись дробить кирпич смелее и увереннее. Спустя недолгое время на месте щелки-окна образовался проем, достаточный для того, чтобы пролез человек.
   - Понтий Пилат, - раздался приглушенный голос, - выходи. Ты свободен.
   Прокуратор не торопился обретать невесть откуда свалившуюся свободу. Он лишь спросил в развороченное окно:
   - Кто вы? Почему мне помогаете?
   - Выходи же, дорого каждое мгновение, - нетерпеливо промолвил голос из темноты. - Не опасайся за свою жизнь, мы ничего дурного не сделаем тебе.
   Пилата останавливал не страх, он беспокоился вовсе не о том, что может попасть в очередную западню. "Он сказал, что хитон ничего не стоит, но... это был всего лишь сон. Нет! Я не могу его оставить".
   - Ну что же ты!? - повысил голос потерявший терпение освободитель.
   В проломе показались ноги, а вслед за ними и весь человек пролез в конуру, ставшую местом пребывания прокуратора.
   - Где-то я тебя видел..., - произнес Пилат, силясь рассмотреть лицо в свете коптящего факела.
   - В пустыне, - признался гость, чтобы уберечь драгоценное время, которое прокуратор вознамерился потратить на поиски вошедшего в глубине собственной памяти.
   - Да! - воскликнул пораженный Пилат. - Ты был в пустынном селении.
   - Я и сейчас там живу. Спасу тебя из плена и вернусь к братьям в пустыню. Теперь ты убедился, что я не причиню тебе зла. Ведь там, среди песков, нам было гораздо легче с тобой расправиться, прокуратор?
   - Теперь я и вовсе отказываюсь понимать, почему ты мне помогаешь. Я ведь чужой для вашей общины, вы не признаете римской власти, как и власти иерусалимского первосвященника. За мое спасение можно потребовать деньги. Но...
   - Ты прав, они нас совершенно не интересуют.
   - Тогда что заставляет тебя и твоих братьев рисковать жизнью? - Недоумевал Понтий Пилат. - Вы желаете каких-то благ для своей общины? Но даже если я верну прокураторскую власть, то не смогу сделать ничего, что противоречило бы римскому закону.
   - Мы знаем, что ты достойный правитель. И глупо от тебя требовать что-то совершишь во вред Риму.
   - ???
   - Нам ничего не нужно от тебя. Более того, мы просим забыть о нашей маленькой услуге, и вообще, о существовании нашего поселения. Ведь ты о нас не знал до тех пор, пока умирающий случайно не забрел туда, где жизни не должно быть. Но она есть. Мы живем в другом мире, и пусть наши миры больше не пересекаются.
   - Но я не собирался никоим образом вас беспокоить.
   - Мы знаем. Потому и хотим, чтобы прокуратором Иудеи оставался ты, а не Марк Клавдий.
   - Благодарю, тебя за помощь, добрый человек. (Не знаю твоего имени, и в подобных обстоятельствах не буду его спрашивать.) Удивлен и рад, что на земле есть люди, которые проявляют заботу о Понтии Пилате, - расчувствовался едва не до слез прокуратор. - Если позволит судьба, немилосердная ко мне в последнее время, то я отблагодарю тебя и твою общину, чем смогу - не как прокуратор Иудеи, но как частный человек.
   - Нам лучше продолжить разговор на свободе, - нетерпеливо промолвил ессей.
   - Я в большом долгу перед тобой, благородный незнакомец, - замялся Пилат. - И мой долг еще больше потому, что я не могу покинуть эти стены.
   Теперь настало очередь удивляться неожиданному спасителю:
   - Почему!? Путь свободен. Внешняя стража перебита, лошади стоят наготове.
   - В претории остался Его хитон. Без него не могу уйти.
   - Где же он? В каком месте здания?
   - Когда меня заводили, мешок с прочими вещами бросили в коридоре, прямо за этой дверью.
   Могучий иудей толкнул дверь плечом. Она не подала даже малейших признаков движения.
   - Не трудись, - предупредил Пилат. - У меня было достаточно времени, чтобы испытать прочность двери.
   - Мы не можем взять силой кесарийский преторий, - в задумчивости произнес ессей. - Придется уйти без него.
   - Нет. Без него я не выйду, - решительно произнес узник.
   - Когда вернешь свободу и власть, найдешь способ вернуть и одежду. Твои тюремщики все равно не понимают смысла хитона и едва ли возьмут для себя иудейскую одежду.
   - Его могут продать, разорвать на части...
   - Сидя здесь, ты, тем более, не сможешь заполучить драгоценную одежду.
   - Все же я попытаюсь, - по всему видно, Пилату пришла в голову идея. - Скорее всего, свобода, подаренная вами, ничего мне не даст. Печать прокуратора находится у Клавдия. Неизвестно, как отнесутся легионеры к моему появлению. Клавдий всегда их баловал, я же держал в границах обычной римской строгости. Один из моих же подчиненных пленил меня и отдал в руки Марка Клавдия.
   - Что ж, выбор всегда за тобой, - разочарованно произнес иудей. - Хотелось бы надеяться..., но, боюсь, тебе придется худо после нашего визита. Да поможет тебе Он!
   - Пусть и тебя Он никогда не покидает!
  
   Оставшись вновь в одиночестве, Понтий Пилат прилег на старую солому. В огромную дыру в стене залетал теплый ветерок; возвращаясь обратно, он уносил из темницы дурные запахи. Прокуратор долго обдумывал неожиданное происшествие. Лишь под утро глаза закрылись, и до узника донесся Его голос:
   "Люди хотели оказать тебе помощь. Почему ты ее не принял? Не жди от Меня спасения, а ищи его вокруг себя. Ты должен найти сам".
   Пилат открыл глаза и сразу отметил, что в темнице слишком много дневного света. Огромная дыра звала и манила. Но было слишком поздно. Фальшиво запел ржавый засов, и дверь отворилась.
  
  
   Жестокость и доброта узурпатора
  
   - Кто тебя хотел освободить? - рычал багровый от злости Клавдий.
   - Я не знаю этих людей.
   - Почему же ты не покинул темницу??? - удивлению легата не было предела. - Ведь ты был свободен. В стене достаточный пролом для того, чтобы пролезть человеку, стража перебита - один шаг, и ты на воле. Разбойники прибыли на лошадях, видимо одна из них предназначалась для тебя. Лишь несколько мгновений, и ты недосягаем.
   - Я прокуратор Иудеи, и не подобает мне, как ночному вору бегать по земле, которая находится в моей власти.
   - Похоже, ты действительно повредился в уме, и я правильно отрешил тебя от власти, - произнес Клавдий и сделал вид, что смотрит в окно. На самом деле он не мог дальше переносить тяжелый бесстрашный взор Пилата.
   - Опомнись, Клавдий. Еще не поздно. Я не держу на тебя зла, и забуду обо всем, что ты творил. Чем дольше ты будешь пользоваться тем, что тебе не принадлежит, тем хуже будут для тебя последствия.
   - Ты мне угрожаешь!? - смог только удивиться легат.
   - Нет. Хочу тебя спасти.
   - Несчастный глупец...., - прошептал легат и позвал: - Легионеры! Бросьте его в соседнюю темницу и утройте стражу.
   Спустя два дня легат в сопровождении воинов сам вошел в темницу Пилата.
   - Ты подпишешь приказ!? - ярость и нетерпение слышались в дрожащем голосе Клавдия.
   - Позволь мне еще подумать? О своем решении уведомлю тебя через легионера, который приносит еду и питье.
   - Лучше бы тебе сразу дать ответ. Отныне легионер будет навещать тебя только раз в день. А если через трое суток я не получу разумного ответа, то и вовсе перестанет посещать твою спальню.
   - Как будет угодно, Марку Клавдию, - смиренно произнес Пилат.
   - Значит, не желаешь на свободу, - прошипел легат и обратился к воинам. - Попотчуйте розгами этого сумасшедшего, может новое угощение заставит его голову разумно мыслить.
   Легионеры-сирийцы, втайне ненавидевшие римлян вообще, выместили на прокураторе всю свою ненависть к народу-завоевателю. Узника били до тех пор, пока он не упал ничком в землю и не перестал подавать признаков жизнь. Спина окрасилась в красный цвет, и понять было невозможно: где туника, а где тело, где лоскуты разодранной ткани, а где разрубленная ударами кожа.
   Азиаты не на шутку перепугались: ведь легат дал приказ побить прокуратора, но не убивать. Они принялись таскать воду и лить на неподвижный предмет истязаний. Наконец, их труд дал желаемый результат: узник застонал и пошевелился. Вздохнули с облегчением и сирийцы. Пилату оставили кувшин воды и заперли одного в темнице.
   Легионер заходил к прокуратору гораздо чаще, чем обещал Клавдий. Хотя, цель его визитов была одна: убедиться, что пленник жив. Скудную еду и воду узнику приносили только утром, а уж он сам решал: съесть и выпить сразу, или растянуть жалкие крохи на весь день.
   После избиения у Пилата началась горячка: аппетит пропал совершенно, и только воды не хватала. Он не стал просить ее у стражника, так как понимал, что это бесполезно. Прокуратор не находил ни искорки сочувствия к себе ни у кого из посещавших темницу легионеров. Стало немного обидно: ведь это его воины, и он заботился о них, пожалуй, даже больше, чем о собственном сыне. Впрочем, чувство досады улетучилось от одной-единственной мысли: Иисусу на кресте должно быть в тысячу раз обиднее принять мучительную смерть от людей, которым Он нес добро и спасение, но Он простил даже своих палачей.
   Немного отошедши от экзекуции, Пилат принялся избавляться от бесполезной иссеченной туники. Сделать это было непросто. Ткань вошла в раны и с помощью засохшей крови накрепко соединилась с телом во многих местах. Узник разорвал тунику спереди и, попеременно дергая то за один край, то за другой, отделял ее от спины. Где-то материя отставала легко, а где-то приходилось применять силу. В последний момент он едва не потерял сознание, когда пришлось отрывать материю вместе с кожей.
   Через три дня в темницу вновь пожаловал Марк Клавдий. Он долго рассматривал обессилевшего Пилата, затем напомнил:
   - Сегодня ты в последний раз получил воду и еду.
   - Я знаю, - произнес Пилат, не поднимаясь с пола.
   - Следует поторопиться с принятием решения, дорогой Понтий. Ты неважно выглядишь. Иудея может остаться без правителя. Ведь даже отец, когда его оставляют силы, пишет завещание в пользу своих близких, а в нашем случае речь идет о большой части римской провинции.
   - Хорошо, Марк, - вдруг согласился Пилат. - Завтра мы решим все вопросы.
   - Долго я ждал от тебя разумного поступка, - обрадовался легат. - Что ж, подожду еще день, если тебе пришлось по вкусу мое гостеприимство.
   - Подожди, Марк, - бросил вслед уходящему Клавдию прокуратор.
   - Уж не передумал ли ты? - встрепенулся легат. - Одобряю, в твоем положении нет смысла откладывать. Лучшую жизнь желательно обрести сегодня и сейчас, а не завтра.
   Назидательная речь легата никак не подействовала на Понтия Пилата.
   - Нет. Сегодня я не смогу подписывать документы: сильно дрожат руки, мою подпись не признает даже собственная жена, - в оправдание узник протянул руки, которые действительно била мелкая дрожь. - Я хотел бы попросить об одном незначительном одолжении...
   - Ты и просьба??? - это что-то новое, - обрадовался Марк Клавдий. - Все же не зря легионеры слегка почесали тебе спину. Оказывается, язык розги понимают не только рабы, но и прокураторы с помутненным разумом. Итак, что я могу для тебя сделать?
   - У меня не осталось одежды. Не мог бы ты прислать хотя бы хитон, подаренный одним иудеем. Он где-то в мешке с прочими моими вещами.
   - Великолепно! Прокуратор облачается в иудейскую одежду. И этот римлянин собирался править Иудеей.
   - Но у меня больше ничего нет.
   - Что ж, одевай хитон - повеселишь хотя бы моих легионеров.
   Доброта легата выросла до величайших пределов, впрочем, сам Клавдий не знал истинной ее величины. Узнику бросили хитон вместе с мешком. Он стал заметно легче - остатки лакомств, купленных на острове, подчистую съели легионеры. Собственно, восточные сласти меньше всего интересовали Пилата. Он с трепетом и радостью обнаружил, что самое важное - ради чего он пожертвовал своей свободой, а возможно и жизнью - осталось на дне мешка.
   Прокуратор получил самую дорогую вещь и теперь застыл в нерешительности. Он хотел прижать хитон к груди, хотел одеть немедленно, но давно не видевшее воды тело не решалось принять Его одежду. Не надеть он тоже не мог, хитон могли бы вновь отобрать жадные до добычи сирийцы.
   Вода была только в кувшине; его принесли пленнику для питья, причем, на целые сутки. Пилат омыл руки, затем занялся спиной. Он старался не повредить немного затянувшиеся раны, чтобы не вызвать кровотечения. Как узник ни экономил воду, но спустя немного времени заметил, что сосуд пуст. Все ушло на омовение тела, Пилат не сделал ни единого глотка.
   Затем прокуратор долго ждал, пока просохнет тело. Только после этого он бережно, словно заполненный до краев сосуд с аравийскими благовониями, достал хитон и надел его. Уставшее тело внезапно наполнилось легкостью и силой одновременно, ушла боль с израненной спины. Исчезло постоянно мучавшее в последнее время чувство голода, о жажде он позабыл, хотя кувшин давным-давно был пуст.
   Он осторожно ходил по тесному подземелью, боясь прикоснуться к грязной стене. Наконец присел в центре помещения. У Пилата не было даже мысли, чтобы лечь - хитон был бы тотчас испачкан. Так сидя он и провел ночь.
  
   Его вывели ранним утром: Марку Клавдию, несмотря на привычку не торопиться покидать постель, не терпелось завершить блестяще задуманный план.
   Пилата удивило, что пришедшие за ним легионеры обращались почтительно. Он ожидал, что иудейский наряд вызовет смех, как обещал Клавдий; он привык за последнее время к пинкам и оскорблениям, он привык к положению узника и к рабской пищи. Удивление прошло, как только узник переступил порог темницы. Теперь, неожиданно даже для себя, Понтий Пилат ощутил себя прокуратором Иудеи; и уважение со стороны легионеров, избитый ими же человек, воспринимал как должное.
   Пилат властно шествовал по своему кесарийскому преторию, а следовавшие за ним легионеры являлись скорее почетным сопровождением, чем стражей.
   Он вошел в свою резиденцию, откуда правил Иудеей, откуда рассылал приказы легатам и местным старейшинам. Стража почтительно осталась за дверью.
   Большой гурман - Марк Клавдий - сидел за столом, накрытым яствами. Кроме традиционного яйца (с поедания которого начинался день римлянина) перед одиноко восседающим легатом стояло столько блюд, что можно было накормить центурию голодных легионеров. Хитрец намеренно приказал доставить Пилата, как только будет накрыт стол. Наивный, он рассчитывал, что вид изысканных яств сломит волю голодающего Пилата скорее, чем угрозы, просьбы и физическое насилие.
   - Ну, что, дорогой Понтий, готов ли ты поставить свою подпись на приказе? Я взял на себя труд составить сей документ, дабы облегчить твою задачу, - произнося эти слова Клавдий даже не изволил обратить свой взор на вошедшего. Он был занят разделыванием тушки нежного молочного поросенка.
   Отрезав кусок с золотистой кожицей, легат отправил в рот. Затем он занялся поиском лучшего куска, вращая поросенка рукой. Так как ответа на вопрос не последовало Клавдий вновь подал голос, слегка повысив тон:
   - Что же ты молчишь? Впрочем, если нет сил выразить согласие, можешь без слов подписать документ. Вот же он! Взгляни на край стола. Надеюсь, ты готов это сделать? И сразу же присоединяйся ко мне. Позавтракаем вместе, как в былые времена...
   - Я готов на многое, - вдруг Клавдий услышал твердый властный голос, который принадлежал не вчерашнему узнику, но властителю Иудеи. - Но легат Марк Клавдий, вижу, не готов к визиту прокуратора.
   От удивления Марк Клавдий даже не смог разозлиться. Брови его ушли куда-то вверх, глаза широко раскрылись, и он, наконец, поднял их на вошедшего. В следующий миг легат побледнел, встал. Он так и стоял молча некоторое время: с выпученными глазами, с поросенком в судорожно сжатых руках.
   - Прости, Понтий...., - залепетал мятежник. - Ты так неожиданно...
   - Свинья...
   - Согласен, согласен... я поступил очень нехорошо...., - поспешил согласиться легат.
   - Свинья испачкала тебе тогу, - закончил мысль Пилат.
   Вчерашний претендент на должность прокуратора прижал к груди поросенка, словно мог им закрыться от немилости начальника. Белоснежная ткань украсилась темно-жирным пятном.
   - Ах-да..., - спохватился Клавдий. - Вот поросенка не желаешь отведать? Изумительный поросенок...
   - Да положи ты его, наконец, - посоветовал прокуратор.
   Легат только смог разжать руки, тушка с грохотом опустилась на пол, обрызгав жиром низ тоги.
   - Позволь, дорогой Понтий, я возьму вещи, чтобы не мешали тебе завтракать, - пролепетал лоснящимися от жира губами Клавдий.
   - Не прикасайся ко мне, - отпрянул Пилат от протянутых рук, жутко грязных после долгой возни с поросенком. - Иди, умойся хотя бы.
   Клавдий послушно подошел к столу и полил на руку из кувшина. По случайности вместо воды там оказалось вино. Но легат словно не видел этого. Он продолжал послушно мыть руки, затем лицо и даже попытался замыть жирное пятно на тоге. Стол с обильными яствами оказался залитым прекрасным фалернским вином, и сам Клавдий стоял в кроваво-красной луже.
   - Мне нужна прокураторская печать, - потребовал Пилат, когда ему надоело смотреть на очередную глупость своего легата.
   - Сейчас она будет у тебя, - покорно произнес Клавдий и выбежал из комнаты.
   За дверьми раздались дикие крики ужаса. Это легионеры приняли за кровь, вино, которым умывался их командир. Непонятные пятна на тоге и дикий вид Клавдия довершили картину. Бесстрашные воины решили, что перед ними возник призрак из подземного царства мертвых, которому вдруг стало скучно в том мире. Теперь он вселился в их легата и желает взять кого-нибудь в услужение.
   Пока весь преторий энергично сходил с ума, Пилат присел на место, где только что находился его подчиненный. Еда перед ним вызвала чувство голода. Прокуратор взглянул на стол: большинство блюд было залито вином или перевернуто ополоумевшим легатом. Он заметил горку ячменных лепешек, не тронутых стихийным бедствием по имени Клавдий. Пилат съел один хлеб, запил водой из кувшина, еще полдюжины лепешек отправил в свой мешок. Тем временем на пороге появился Клавдий:
   - Вот твоя печать. Я ее сохранил.
   - Стой! Положи печать на стол, - скомандовал Пилат бегущему к нему легату. Он испугался, как бы перепачканный с ног до головы Клавдий случайно не коснулся хитона.
   Пилат взял свой символ власти и, оставив растерянного легата, направился к двери.
   - Ты не будешь завтракать? Я так старался для тебя... хотел угостить..., - раздалось у него за спиной жалобное нытье.
   Преторий был пуст, словно заброшенное нежилое помещение. За его стенами он увидел бредущую толпу легионеров. Они тоже заметили прокуратора и поспешили свернуть в боковую улочку. Воины знали, как не терпел Понтий Пилат пьяных, и потому старались не попадаться ему на глаза.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"