( даже и не называл это любовью... М.М.Жванецкий )
Обычно называл это жизнью, по привычке. Проживал в общаге, хотя комната числилась не жилой. Но место было доходное. Выходило на балкон. Тот был общий с соседним корпусом. Так ночью попадали унутрь. Соседний-то корпус на ночь не запирался. За проход через свои владения взимал оплату. Но не мздоимствовал - деньгу не драл. Был в этих вопросах щепетилен и деликатен. Брал натурой : с мужчин - портвейну, с дам - известно что, что с них и возмешь. От уклонявшихся на непорочность требовал справку от гинеколога. Дотошно удостоверившись, неохотно пропускал.
Комендант тоже была женщина в каком-то возрасте. Это облегчало задачу. О сём ходили легенды и мифы. Заносил их в тетрадочку, классифицировал. Кстати, и пил то - мало. Зато много и часто выпивал. Во хмелю был злобен, но безвреден. Тараканы его избегали. Может быть уважали ?
Остальные обожествляли, но опасались панически. Хотя едой делились, какая оставалась. В еде этой был неприхотлив и всеяден. Смотрелся своеобразно.
Частенько влюблялся без памяти. Ни черта опосля не мог вспомнить. Любил, чтобы быть безответно любимым. По отношению к предмету страсти всегда вёл себя рыцарски благородно, никогда не приводил очередную возлюбленную, предворительно не выкинув предыдущую. При том сочинял нечто безудержно сентиментальное. Распевал под окнами серенады на неаполитанском языке.При сём обыкновенно распивал. В ответ на робкие просьбы жильцов, не мешать спать - рыдал горько, долго и безутешно; грязно матерился, бил оконные стекла кирпичем. Удивительное рядом, но в милицию практически не попадал, ежели, конечно, не мочился на неположенном месте. При виде мента трезвел непостижимым образом. Непостижимо и ненадолго. Себя очень оберегал. Из того, что рассказывал о себе - возрасту выходило около трехсот. Ибо знал и видел всех. Всех их видел в гробу.
В далёкой-далёкой южной стране его очень ждала и любила Восточная горячая девушка к грустными карими глазами. Каждый божий вечер сходила она на лазурный берег теплого солёного моря. Вглядываясь напряжённо в необозримый простор верила и опять ждала. А опосля, скинув одежонку, бросала свое полу-обнажённое шоколадно-молочное тело в набегавшую волну. Полу-обнажённое тело было, потому, что на ней ещё оставались бусы. Наплескавшись вволю, ступала на берег, но уже влажная и прохладная. Знойные озабоченные мачо в роскошных лимузинах и драных шортах впивались в неё плотоядными взглядами. Но они ни хрена не видели, потому, что быстро темнело. Ей было это обидно до слёз.
Собирался ей позвонить, написать, потом. Уехать туда навсегда. Никогда не вспоминал. Всегда помнил. В такие мгновения задумчиво икал, улыбался ласково. Был совсем один - никто ничего не видел. Опосля люто напивался, дрался и прелюбодействовал. Однако размножаться напрочь отказывался. Решил остаться неповторимым. Одному было хорошо...
Увы, в далёкой-далёкой стране горячая девушка уже растила пятерых его детей всевозможных цветов кожи и возрастов.