Левин Леонид : другие произведения.

Победители и побежденные. Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это - неотредактированная версия. Новые и отредактированные книги Леонида Левина на http://www.lulu.com/shop/search.ep?keyWords=%D0%9B%D0%B5%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%B4+%D0%9B%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D0%BD&type= Если по ссылке не получится - сайт Lulu.com наберите в поисковике Леонид Левин
  Леонид Левин.
  
  
  
  Победители и побежденные.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   All rights reserved to Leonid Levin. No part of this book may be reproduced, stored in a retrieval system or transmitted in any form or by any means electronic, mechanical, including photocopying, recording, or otherwise, without the prior permission of the author. Copyrights USA, 2005.
  
  
  
  
  
  
  
  Чикаго 2005.
  
  
  
  
  
  Посвящается светлой памяти
  
  Артиллериста ст. лейтенанта
  командира батареи 76-мм пушек
  Ладика Неймана, отступавшего с боями
  от Украины до Волги, вчистую комиссованного
  в Сталинграде, но вернувшегося в родной полк и
  в 1945 расписавшемся на рейхстаге.
  
  Пограничника, а затем фронтового
   разведчика сержанта Федора Моденова,
   геройски сражавшегося и погибшего в 1944-м,
   но смертью своей проложившего живым дорогу к Берлину.
  
  
  Всем павшим и живым
  Победителям, одолевшим матерого гитлеровского зверя.
  
  
   Основные описываемые в романе события реальны, но это вовсе не означает, что принимавшие в них участие исторические лица действовали и говорили именно так, как считает автор. Впрочем, сие не исключено, а, следовательно, с большой долей вероятности возможно. Все остальные совпадения и недоразумения случайны и не являются предметом исторического исследования.
  
  
  
  
  
  Книга 2.
  
  
  
  Глава 1.
  
  Генеральный Секретарь ВКП (б) тов. И. Сталин.
  "Ближняя" дача.
  
   Фюрер немецкого народа господин Адольф Шилькгрубер, более известный в миру под фамилией Гитлер, глубоко заблуждался, наивно считая план "Барбаросса" главной, скрытой за семью печатями тайной Рейха, известной лишь узкому кругу полководцев и наиболее доверенным соратникам по национал-социалистской партии. Тайна сия тщательно оберегалась лучшими агентами Гестапо и охранных структур армии от настырных агентов русских большевиков, безмерно богатых американо-английских плутократов, замаскированного мирового еврейства и прочих многочисленных врагов внешних и внутренних. Но не менее основательно стерегли секретную директиву и от собственного рядового бюргера, от мещанина, опрятно упакованного в полевую солдатскую форму невзрачного мышиного цвета.
  
   Лично господин Гитлер стоически хранил заветный секрет от домашних. Искушение проболтаться оказалось слишком велико, и он медленно сгорал от неуемной потребности выболтать, неожиданно выложить всё и вся ошалевшим от неожиданности обитателям замка Бергхоф, приютившегося в Альпийском районе Берхтсгадене. Фюрер страдал. Страшная, но радостная тайна предстоящей битвы богов отчаянно распирала мозги, рвалась наружу диким боевым воплем древнего воителя из нордических эпопей обожаемого Вагнера.
  
   Адольф терпел. Сдерживался изо всех сил, продолжая пребывать в обличии все того же милого домашнего тирана, вегетарианца с запросами рядового немецкого обывателя. Фюрер по-прежнему играл роль несостоявшегося домоседа, деловитого дамского угодника, ранимого художника с нежной и чуткой артистической душой меломана, тяжким бременем гения вынесенного во главу народа и партии. От постоянного напряжения, от сдерживаемых эмоций у фюрера обострились проблемы с желудком и иные болезни, с трудом поддававшиеся лечению лучших медицинских светил Рейха.
  
   Во все дни, нескончаемой чередой тянувшиеся перед 22-м июня Фюрер, снедаемый радостным предчувствием Великого Деяния, первым делом приказывал себе молчать. Особенно тяжко приходилось во время обеда. Расслабляющего, умиротворяющего ... Адольф старался, плотно закрывал на замок рот, усаживался на жесткий деревянный стул с неудобной прямой спинкой, поерзав тяжелым задом, устраивался во главе длинного обеденного стола, украшенного по центру красивым букетом цветов, самолично подобранных верной, но глупой девицей Евой Браун. Затем, оглядев стол, нервическим движением засовывал за ворот салфетку, с вышитой шелковой гладью назидательной сентенцией, и деловито приступал к поглощению специально для него приготовленной еды, выложенной на тарелочках от Розенталя. По ободу фарфоровых тарелок шли цветочки, колоски и листики, вручную вылепленные мастерицами и раскрашенные в наивные яркие цвета. На самом донышке малой дымящейся горкой или жиденькой лужицей расползалась диетическая еда вождя. ... Диета и самоограничение!
  
   Во время процесса приема пищи нервное напряжение спадало. Что поделаешь, Фюреру приходилось прилагать некоторые волевые усилия, дабы контролировать эмоции и выражение лица. Нежелательные сокращения мышц происходили самопроизвольно, что и не удивительно при поглощении, несомненно, полезной и здоровой, но абсолютно безвкусной и неаппетитной пищи. Меню Адольфа состояло, как правило, из овсяного обезжиренного супа, крема из льняного семени, выдавленного из капусты или моркови сока. Такова пища небожителей. ... Единственно, что позволял фюрер, это изредка, коротко, со сдержанным мужественным достоинством пожаловаться окружающим на трудности вегетарианского образа жизни, вызванного бесконечными проблемами с желудком. Проблемы существовали, большей частью мнимые, рожденные повышенной мнительностью и гиперболизированным воображением господина Гитлера.
  
   Госпожа Браун, скептически поглядывала на борьбу Фюрера со швейцарской диетой и совершенно не скрывала, да, впрочем, и не особенно старалась скрыть, собственного пренебрежительного отношения к подобным кулинарным новациям. Что поделаешь, бедному Адольфу так и не удалось заставить верную боевую подругу хотя бы один разочек разделить с ним трапезу. Сама Ева ела мало, мнительно следила за изяществом фигуры и страшилась набрать лишние граммы веса. Жила словно под дамокловым мечом утонченного и весьма своеобразного вкуса повелителя, артистическая натура которого органически не переносила толстых женщин. Фюрер прекрасно понимал потуги госпожи Браун, но вслух, в отместку за презрение к собственной диете, высказывался в том духе, что только товарищи одного с ним пола являются единственной публикой, мнением которой стоит считаться. Женщины же ... О, великий Фюрер считал себя знатоком коварной и глупой женской природы...
  
   Обед шел заведенным раз и навсегда чередом. Еду подавали два офицера СС, в специально разработанных одеяниях, напоминающих одновременно и наряд официанта, и военный мундир. Первым обслуживали хозяина замка, затем всех остальных, занимающих места в строгом соответствии с партийной иерархией и реальной значимостью. Каждый гость получал одинаковую для присутствующих, словно казарменная пайка, порцию салата, супа и жаркого с картофельным пюре. Пища простая, крестьянская, без извращенных плутократических изысков, а потому полезная и приятная на вкус.
  
   Общество, тихо переговариваясь, дружно поглощало еду, способствующую устойчивому национальному пищеварению, выказывая тем самым хозяину замка полную личную преданность и партийную солидарность. Покончив с обязательной программой, все дружно поднимались из-за стола и, изобразив в течение некоторого времени своеобразное подобие хаотического броуновского движения, привычно разбивалось на устоявшиеся группы.
  
   С приятной, искренней улыбкой, слегка подпорченной льдинками глаз за поблескивающими стекляшками пенсне, передвигался по залу бестелесной тенью, затянутый в неизменный черный мундир рейхсфюрер СС господин Гиммлер. Прислушивался к разговорам, куртуазно целовал женщинам ручки, тихо, с баварским акцентом произносил дежурный комплимент. Пообщавшись, собирал в лучики улыбки уголки глаз, рассказывал абсолютно безобидный анекдот и удалялся непонятый.
  
   Стоял одиноко с немного растерянным и отстраненным видом, сторонясь всех и, прежде всего господина Гиммлера, странный человек - несостоятельный аристократ и успешный виноторговец господин Риббентроп. Сей господин приятной внешности, являлся министром иностранных дел Рейха, отличившимся на дипломатическом поприще тем, что, поприветствовав английского короля партийным взмахом руки и воплем "Хайль Гитлер!". В обществе Фюрера Риббентроп предпочитал помалкивать с тех пор, как невпопад задал вегетарианцу и пуританину Гитлеру вопрос, почему тот не пьет шампанского, столь освежающего и удивительно здорового напитка. Фюрер встопорщил кисточку усов, словно кот перед дракой, и отчетливо выделяя слова, прошипел, что предпочитает газированной кислятине из виноградников господина министра, натуральные минеральные немецкие воды. Они полезнее и наверняка чище.
  
   Обаятельный душка Геббельс сводил с ума прекрасный пол обольстительной улыбкой, обволакивал бесподобным взглядом прекрасных глаз, поражал живостью ума и мимикой некрасивого, но подвижного лица. Компенсируя хромоту и убожество абсолютно неарийской внешности, министр информации рассыпал вокруг своей персоны защитные брызги острых, словно бритвы, шуток и острот, заставляющих жертвы замолкать и бледнеть.
  
   Гитлер, словно опытный дирижер, располагался в центре общества, удовлетворенно наблюдая за перемещением в процессе общения основных соратников по партии, по управлению государством. Его удовлетворяло состояние, когда Геббельс и Геринг демонстративно игнорируют присутствие друг друга, а, случайно столкнувшись, старательно, но неумело изображают внешне корректные и вполне вежливые взаимоотношения. Фюрер посмеивался над братьями Борман, общающимися друг с другом исключительно через адъютантов. Такое положение дел вполне устраивало фюрера, наоборот, дружеское общение министров или генералов предоставило бы реальный повод для неких печальных размышлений и недвусмысленных последующих действий. На этот случай тоже, впрочем, имелся план действий, однажды вполне успешно опробованный на бедняжке Реме.
  
   Водоворот мундиров и дамских туалетов вращался вокруг естественного центра, которым являлся обожаемый Фюрер. Из монотонного разноголосья слегка приглушенного флером приличий Адольф Гитлер старался вычленить возможные обсуждения нескольких предопределенно запрещенных им тем. Одна касалась концентрационных лагерей, другая окончательного решения еврейского вопроса, третья - плана "Барбаросса".
  
   Тема концлагерей, за всё время оказалась затронута лишь однажды - не удержался, проболтался несгибаемый борец с крамолой "железный" Генрих и сдуру начал вслух описывать собственные педагогические и психологические успехи на ниве перековки заключенных. Фюрер слушал молча, не перебивал, не задавал вопросов, но по окончании рассказа настолько выразительно взглянул на болтуна, что желания возобновить тему ни у кого и никогда более не возникало.
  
   Когда некая наивная дама решилась поговорить с вождем нации о бедственном положении евреев, тот просто молча повернулся и вышел из помещения, а дуру эсэсовская охрана немедленно выставила за пределы замка. Впрочем, и в Берлине ее никто более не встречал. Все оказалось правильно понято и тема навсегда закрыта. Фюрер не желал публичного обсуждения весьма щекотливых вопросов, способных вынести даже малую кроху достоверной информации за пределы круга людей в неё посвященных.
  
   Тему "Барбароссы" фюрер зарезервировал для себя и только для себя одного. Он заранее приготовился в нужный момент неожиданно обрушить на непосвященных слушателей ледяной водопад гневной пламенной риторики, посвященной Великому Деянию. Делу жизни - искоренению всемирной большевистской заразы и последнему решающему походу на Восток. Походу, предопределенному "Майн Кампф" и предназначенного не только для уничтожения заразы коммунизма, но завоевания жизненного пространства, несметных богатств России арийским народом Германии.
  
   Так продолжалось до 22-го июня. Для откровения тогда еще не наступило подходящее время, и Фюрер молчал, сдерживал себя и страдал...
  
   В семь часов утра 22-го июня прорвало, но сил на бурю чувств, на водопад столь долго сдерживаемых эмоций не хватило. ... Перегорело. ... Опало. ... Текст обращения Гитлера к немецкой нации прочитал верный, неутомимый Геббельс. - "Обремененный тяжкими заботами, обреченный на месяцы молчания, я, наконец, могу говорить свободно. Германский народ! В этот момент идет наступление, по своему масштабу сравнимое с величайшими иными, когда-либо виденные миром. Сегодня я вновь решил вручить судьбу и будущее Рейха и моего народа нашим солдатам. Да поможет нам Бог в этой борьбе".
  
  * * *
  
   Впрочем, фюрер страдал зря. Сэр Уинстон Черчилль, признанный лидер разноплеменной, но монолитно гордой Британской Империи уже год в одиночестве сражающейся с немецким нашествием, своевременно получил копию секретного документа и изучил его практически одновременно с Адольфом Гитлером самым тщательным образом. Особенно внимательно следил сэр Уинстон все последующие месяцы за выполнением прописанных генералами немецкого Генерального штаба сроков Директивы. Сэр Уинстон нервничал и волновался не менее Адольфа, когда обстоятельства, связанные с мягким балканским брюшком Европы, отодвинули начало операции "Барбаросса" на более поздний срок. Отсрочка "Барбароссы" играла на руку врагам Империи, и оттягивала спасение Британии, логически связываемое "бывшим моряком" со вступлением в дело огромной кровососной банки под названием "Советская Россия". Кровосос предназначался с одной стороны для немецкого Вермахта, с другой - для русской Красной Армии. И в частных беседах наедине с близкими людьми сэр Уинстон не скрывал ни собственного отношения к происходящему, ни оценок недалекого будущего.
  
   В первую очередь гигантская пиявка, умело поставленная на темечко Гитлера, обязана если не полностью, то в значительной степени уменьшить давление на милую добрую Англию, да хранит Бог Королеву. С другой, - в перспективе, привести к ослаблению диктатуры кремлевского идола и послевоенному величию демократического содружества. Свободные нации, естественно во главе с Британской Империей, накачав за годы противостояния диктатур изрядные мускулы мира, окажутся в нужный момент готовы и способны морально и материально добить и ослабевшего коммунистического божка, и его обессиленного нацистского антипода.
  
   Обладанием важнейшим секретом Гитлера доставляло Черчиллю несказанное удовольствие, превосходящее по остроте ощущений все ранее известные блага жизни. Даже те, что, увы, с возрастом стали органически недоступны. Более всего радовало и волновало то обстоятельство, что только ему одному оказались открыты карты главных участников предстоящей игры, причем сами они ни о чем подобном не подозревали.
  
   Особенно умиляла сэра Уинстона слепота и тупость большевистского деспота Сталина, до сих пор не прозревшего, ничего толком, не понимающего и послушно, словно баран втягиваемого в мировую бойню. Конечно, в идеальном варианте, планировалось просветить советского лидера на определенном этапе и ненавязчиво, исподволь, подтолкнуть его к сольному началу боевых действий против господина Гитлера. Но, к сожалению, ни косвенные намеки, засылаемые через нейтралов, ни некоторые реальные данные британской разведки, полученные через агентов и с помощью расшифрованного кода "Энигмы", ни личные послания господина Премьера, не достигли результата. Все оказалось впустую и не привело к логически весьма ясно прогнозируемому превентивному удару Красной Армии по не полностью изготовившемуся к удару немецкому Вермахту. Такой ход событий изменял статус Сталина с жертвы агрессии - на агрессора, неожиданно нанесшего первым удар и, следовательно, давал лагерю демократии и свободы больший простор для последующего маневра. Вплоть до объявления нейтралитета в войне Германии и России. С последующим созерцательным наблюдением со стороны за смертельной схваткой двух хищников. Чертовски изумительная позиция!
  
   Но задуманное не удалось осуществить. Не вышло. У товарища Сталина не оказалось ни достаточного полководческого таланта, ни политического предвиденья, ни многих иных качеств, присущих политическим деятелям. Черчилль с раздражением отметил подобный нонсенс в Военном дневнике, но внешне отнесся к происходящему вполне спокойно. Бесстрастно. Именно так, как-то и положено настоящему британскому джентльмену. Ограничился в выражении эмоций лишь практически загубленной, не докуренной сигарой, рассыпанным по лацканам пиджака столбиком серого пепла, да прожженными искрой брюками.
  
   Теперь карты оказались розданы и задача состояла в том, чтобы ценой минимальных человеческих потерь и материальных затрат добиться, в конечном счете, тех же планируемых изначально результатов, избежав при этом трагических человеческих жертв, подобных принесенных Британией на алтарь первой Мировой войны.
  
  * * *
  
   Вождь советского народа, Генеральный секретарь партии большевиков, верный ленинец товарищ Иосиф Сталин, носивший ранее партийную кличку Коба, а еще раньше родовую фамилию Джугашвили готовился к короткому ночному отдыху.
  
   Заканчивая последний мирный день, Сталин наскоро вымылся в бане и сменил белье. Долго париться не оставалось ни времени, ни настроения, но и помывка, и чистое бельё входили в непременный ритуал подготовки воина к схватке с врагом, а, потому, оказывались совершенно необходимы.
  
   Иосиф снял и аккуратно сложил на стуле брюки, повесил на спинку полувоенный китель. Покряхтывая от усилий, Вождь стянул сапоги и с усилием распрямил согнутую спину. ... Расслабился, сел на расстеленную на диване постель. Несколько секунд, забывшись, нежился в чистом бязевом солдатском белье, одновременно внимательно рассматривая аккуратно заштопанную горничной дыру, протертую на рукаве.
  
   Смыв грехи прошедшего дня, вождь размышлял о том, стоит или не стоит завершать прожитую неделю устоявшимся ритуалом вызова из города женщины. Женщины, которую он даже в мыслях не называл не только любимой, но даже и любовницей. Женщины вызывающе красивой, желанной и, несомненно, обладающей артистическим певческим талантом. Впрочем, главное, способной быстро и без особых физических усилий с его стороны провести квалифицированно и весьма приятно сеанс избавления от плотского напряжения. Бунт плоти всю жизнь уверенно сопутствовал у товарища Сталина нервному возбуждению, возникающему регулярно перед предстоящем политическим свершением.
  
   Оценивая и взвешивая аргументы "за" и "против" вождь в раздумье шевелил сросшимися пальцами босых ног, рассматривал коротко подстриженные желтые толстые ногти и грустно изучал появляющиеся во все большем количестве темные пигментные старческие пятна на коже.
  
   - Вызвать? Потратить не меньше сорока минут на ожидание, пять - десять минут на дело. Можно и меньше, если не раздевать... Хотя, нет, раздеть придется, иначе теряется известная часть зрительных, положительных эмоций ... Что останется товарищу Сталину на сон? Имеет ли товарищ Сталин в данный ответственный момент право таким образом тратить дорогое время? Нет. Товарищ Сталин не имеет на это права... Конечно, можно позвать к товарищу Сталину женщину из обслуги, но она не умеет, просто не знает всех удивительных французских тонкостей. Откуда? Даже товарищ Сталин большую часть жизни не знал, стеснялся даже на первых порах, обдумывал совместимость производимых женщиной манипуляций с коммунистической, большевистской моралью ... Подумал и решил - совместимо ... Мы, большевики не ханжи в вопросах отношений полов. Это правильно. Но простому народу, а женщина из обслуги и есть представитель такого народа, совершенно не нужно знать приемы и детали французской любви. Во-первых, мы оградим простой советский народ от излишеств. Во-вторых, не допустим распространения подобного способа отношений полов в широкие массы советских трудящихся. Этот способ не ведет к зачатию, а, следовательно, полностью бесполезен, даже вреден. Советская женщина обязана получать удовольствие только в процессе активного зачатия, сопровождающегося последующим деторождением, воспроизводством и увеличением населения, в том числе трудящихся масс и бойцов Красной Армии. Вот почему все мешающее решению подобной задачи мы запрещали, запрещаем, и будем запрещать в дальнейшем. В том числе, кстати, и аборты. ... Потому, сегодня товарищ Сталин сможет обойтись без женщины.
  
   Размышления укротили зов плоти, успокоили, ввели мысли в привычное прокрустово ложе логического мышления. Вождь улегся на узкое ложе и натянул под подбородок серое казенное солдатское одеяло с тремя синими поперечными полосами.
  
   Через несколько часов, воскресным утром, точнее в три тридцать, товарища Сталина ждет серьезное испытание. Весьма серьезное испытание на прочность и его самого, и его идей и замыслов, и созданного им государства. Впрочем, в конечном результате, в самом благоприятном исходе задуманного и осуществляемого им мероприятия, товарищ Сталин ни одного мгновения не сомневался.
  
   - Неувязки и сбои, связанные, естественно, с неудачным подбором кадров и слабостью исполнителей, в предстоящей войне с Гитлером, вполне возможны и будут выглядеть натурально ... - Думал Сталин. - Особенно на первом этапе. Неожиданность нападения, отсутствие связи с высшим командованием, традиционная русская неразбериха... Потеря кадровых войск в приграничных районах ... Что мы можем еще заложить в крысоловку, настроенную на господина Гитлера? Можем, например, дать дополнительную фору и до двух часов дня запрещать артиллеристам открывать огонь из тяжелых батарей по переправам, по вражескому берегу реки, по сосредоточениям войск... Пусть переправляются без помех. ... Запретим современным танкам и самолетам на первых порах участвовать в боевых действиях ...
  
   В мыслях, в ночных бдениях, в обдумывании предстоящей войны, господин Гитлер представлялся товарищу Сталину огромной злобной крысой со спутанной челкой сальных волосиков на скошенном лобике, плавно стекающем к толстому угреватому носу на манер свиного рыльца. Крыса Гитлер страшненько отсвечивала красными глазенками, щерила желтые клыки из-под кудельки усов и готовилась к прыжку, метя в горло ему, товарищу Сталину, а, следовательно, и всему советскому народу, всему первому в мире социалистическому государству рабочих и крестьян.
  
   - Конечно, можно удар отбить. - Размышлял Сталин. - Проще всего предотвратить прыжок, ударить первым, вбить в пасть грызуну кованный красноармейский сапог в начальный момент прыжка. Именно это и предлагали ему, товарищу Сталину, глупенькие толстомясые военные спецы с гладко выбритыми черепами - маршал Тимошенко, генерал Жуков... С военной точки зрения их предложения выглядели целесообразными. Но военная наука - это лишь арифметика политических отношений, а алгебру и более высокие материи высокой политики познать военным мудрецам, слава Богу, не дано. Да оно и к лучшему. Советскому народу, товарищу Сталину не нужны новые Бонапарты. Совершенно достаточно, что подобную науку познал один товарищ Сталин. Отлично и то, что знания эти позволяют лишь Вождю успешно управлять и военными, и гражданскими делами страны Советов.
  
   - Высшая наука политики дает совершенно иное решение подобной задачи. Что мы получаем, поддавшись на приманку, изготовленную в ведомстве господина Черчилля? Мы получаем то, что первыми развязываем войну с Германией Гитлера, и теперь любой сможет навесить на нас клеймо агрессора. Кто захочет выслушивать жалкий лепет о том, что против нас замышлялась война? Что гитлеровские дивизии готовились к удару? Что мы не агрессоры, а нападение имело лишь превентивную цель? Никто не станет вдаваться в детали, если эти детали не выгодны. А в случае сложившегося на сегодня в окружающем нас мире политического расклада, скорее всего, именно так и произойдет. Это в политическом плане. А в чисто военном? В лучшем случае мы остаемся, как двумя годами раньше Польша, один на один с господином Гитлером при пассивных созерцателях драки, спокойно сидящих в безопасности на Британских островах и за океаном. В худшем - карты могут оказаться быстро пересданы и, вместо пассивных свидетелей, мы получаем активных игроков, готовых поддержать жертву агрессии - господина Гитлера в борьбе против кровожадных русских большевиков.
  
   - Мы не оставим господам англичанам и американцам ни малейшего шанса увернуться от союзничества с нами. Но будут ли союзники до конца честны и достаточно пассивны, если увидят реальную силу Красной Армии уже на первом этапе войны? Не всполошатся ли раньше времени, если Красная Армия очень быстро подломает Гитлеру рога и повернет на Запад, освобождая страны и народы Европы, стонущие в оккупации от гнета немецких империалистов и собственных капиталистов? ... Всполошатся непременно. ... И значительно раньше времени!
  
   Товарищ Сталин представил господ Черчилля и Рузвельта в виде зубастых акул, разевающих огромные пасти, способные оторвать, вырвать у него, товарища Сталина, из рук плоды и трофеи предстоящей победы. Все в мире оказывалось не так просто ... Играть предстояло тонко и нетривиально сразу против двух, трех или даже четверых сильных игроков.
  
   - Для подобной игры только логического мышления и понимания правил мало. Здесь недостаточно также ловкости рук, умения блефовать и передергивать. Нужно уметь блефовать и одновременно честно смотреть в глаза партнерам. Но и этого мало ... Для большой игры требуется очень хорошая информация и знание не только собственных карт, но и тщательно скрываемых карт противников и партнеров.
  
   - Товарищ Сталин имеет необходимую информацию. Секреты партнеров для товарища Сталина усердно добывают все и отовсюду, и немецкие актрисульки, и умные английские мальчики из Кембриджа. А кроме них есть еще разведывательные группы во всех мировых столицах: "Альта", "Старшина", "Рамзай", "Дора", "АБС", "Мольер" и многие другие. Все несут товарищу Сталину информацию, по зернышку, по капельке. Подписал господин Гитлер восемь экземпляров "Барбароссы", четыре в сейфе запер. ... Секретничает! ... Но, один у товарища Сталина оказался. ... Товарища Сталина не обмануть, не провести на мякине.
  
   - Товарищ Сталин, в отличие от господ Гитлера и Черчилля не подвержен эмоциям, он осторожен, предусмотрителен, его решения логически обоснованы. Это позволяет нам не совершать необдуманных, глупых, эмоциональных поступков. Товарищ Сталин и теперь станет действовать привычными методами - разобьет сложные политические задачи на более простые, мелкие, разложит их по полочкам и никогда уже не забудет, где и что положено. ...
  
   Давно, еще в 1934 году, сразу после прихода господина Гитлера к власти, в Германию предусмотрительно внедрена глубоко законспирированная разведывательная группа Разведывательного Управления РККА под руководством Яна Черняка.
  
   - Господин Гитлер обожает кино и любит выступить этаким добрым меценатом перед актерами, а особенно перед красивыми актрисами, из тех, которыми горячо восторгается простой немецкий народ. Страстно любит красивых актрис и очень информированный представитель немецкого народа - хромоногий коротышка Геббельс, являющийся одновременно одним из заправил нацистского режима. Хитроумному Яну удалось запустить завербованную в 1937 году звезду немецкого кино, бесподобную "девушку мечты" Марику в постель хромоногого бычка - министра информации. Теперь информация из перин Геббельса непрерывным, полноводным ручейком плавно перетекает сначала в Разведывательное Управление Генштаба, а затем на стол товарища Сталина. Впрочем, имеются у товарища Сталина и еще более близкие к Адольфу Гитлеру агенты... Да, товарищ Ленин не зря высоко оценивал роль кино. "Старик", в конечном счете, всегда, оказывается, прав ... Даже после смерти ...
  
   Товарищ Сталин хорошо помнил личное дело Янкеля Пинхусовича Черняка. Припоминал и собственные сомнения по поводу предложенной начальником РУ кандидатуры. Но, слава Богу, тогда не ошибся, не позволил немарксистским соображениям личной неприязни к происхождению разведчика взять верх над объективными данными. Не позволил и оказался сто раз прав. Разведывательная группа работает отлично, имеет агентов в Генеральном штабе Вермахта, в штабе сухопутных войск, в Люфтваффе. Даже в главном управлении Гестапо имеет. Пока провалов нет, работа идет четко. Настолько успешно, что товарищ Сталин в конце второй недели июня получил на стол собственный экземпляр сверхсекретного немецкого плана "Барбаросса". Плана, который Гитлер до сих пор наивно считает страшной тайной третьего Рейха. Именно из данного документа товарищ Сталин точно знает то, что еще долго не дано знать ни одному из советских генералов - дату и время нападения Гитлера, состав войск, количество техники и направления главных ударов ...
  
   В сохранности от пронзительного взора товарища Сталина самых сокровенных секретов Британской Империи зря, очень зря уверен и господин Черчилль. От этого господина через идейных, стойких молодых борцов за светлое счастливое будущее трудящихся людей планеты, стекается на стол товарища Сталина самая секретная информация. Господин Черчилль уверен в сохранности секретов, он просто не может представить отпрысков лучших фамилий Империи, самых талантливых и перспективных, составляющих цвет и надежду нации юношей, в роли агентов красной разведки. Активных и бескорыстных. Немного гомосексуальных, но в данной ситуации этот факт товарища Генерального Секретаря волнует меньше всего
  
   - Знание тайного и есть глубина видения картины мира. Ни крысам, ни акулам такого видения не дано. Такое зрение, такая острота вручена Богом лишь горным орлам. Гордым, одиноким орлам, парящим в недоступной простым смертным высоте. Орлам, забивающим жертвы внезапным и мощным ударом стального клюва. Орлам, питающимся не крысиной падалью, но живой алой кровью и дымящимся мясом жертв.
  
   - Товарищ Сталин именно такой орел, опытный, бывалый, закаленный в битвах. Поэтому товарищ Сталин не авантюрист, а осторожный, обосновывающий и прогнозирующий собственные шаги политик. Товарищ Сталин не станет первым нападать на господина Гитлера, товарищ Сталин не доставит такого удовольствия господам Черчиллю и Рузвельту. Наоборот, товарищ Сталин будет в полном неведении ждать нападения агрессора и пальцем не пошевелит, чтобы предупредить подобное нападение. Более того, сделает все возможное, чтобы нападение оказалось ничем не спровоцировано, чтобы начало спектакля выглядело как можно более удачным и многообещающим для агрессора. Товарищ Сталин ноги повыдергивает, головы открутит тому из армейских людишек, кто попытается указания товарища Сталина проигнорировать. ... Вот разве флоту даст поблажку ... Флоту товарищ Сталин мешать не станет. Флот дело дорогое и сложное, потопленный корабль за месяц-другой не отремонтируешь, новый вместо загубленного не построишь... Танки и самолеты мы научились строить тысячами, корабли - нет. Поэтому корабли мы обязаны беречь. Вот и позволил товарищ Сталин Наркому Кузнецову проявить здоровую самостоятельность, объявить заранее повышенную боевую готовность флотам и флотилиям. Пусть встретят утром агрессора во всеоружии. Не пропустят самолеты врага к кораблям.
  
   - Но играть придется тонко. Одному. В одиночестве ... Никого в мысли и задумки посвятить невозможно. Никого не проведешь по лабиринту, ведущему к принятому решению. Даже ближайших соратников. ... С ума сойдут. Не поймут товарища Сталина. Взбунтоваться могут? Нет, взбунтоваться не могут. Не дано им... Они винтики, шестеренки... И сами радостно и дружно это признали... Шестеренки партии, а значит шестеренки в машине товарища Сталина. Ибо товарищ Сталин и есть живое олицетворение Партии. Её воли, силы и могущества. Один. ... А остальные - бездушные и легко заменяемые шестеренки... Начетники, партийные слепцы, толкователи прописных истин ... Какой кругозор у болтика? Какой полет мысли у шестеренки? Нет, нету у них дара видеть дальше рассчитанной конструктором резьбы! У хорошего конструктора все болты и шестерни легко взаимозаменяемы. А товарищ Сталин, - усмехнулся в прокуренные усы, - товарищ Сталин - отменный конструктор.
  
   Впрочем, товарищу Сталину абстрактный образ конструктора быстро надоел и в полудреме прикрытых век проступил иной, привычный, любимый ...
  
   - Только горному орлу дано право созерцать и умение четко видеть не только детали, но и все до самого далекого горизонта. Потому орлов мало, а воробьев, ворон, или, к примеру, стрижей и кур - тьма. Но и цена им всем - грош в базарный день.
  
   - Великий пролетарский писатель Горький, написал стихи о буревестнике. Вся читающая публика восхитилась. - "Ах, ах, символ революции!". Нет, товарищ Сталин не восхитился истерическими виршами товарища Горького. Товарища Сталина этот вредительский стишок не обманул. Что есть образ буревестника? Патлатый, неприкаянный псевдо революционер! Кричит, надсаживается, бурю накликает, а жирные пингвины - буржуа, обыватели и мещане в своих щелях и конурах чихать на него хотели, потому как птичка эта мала и кроме крика никакой реальной силой не обладает.
  
   - Троцкий - крикливый буревестник пролетарской революции. Болтал, писал, митинговал, призывал к перманентной революции, а закончил тем, что очень надоел неуемной болтовней товарищу Сталину. Товарищ Сталин не болтун, не оратор, не писака-графоман. Товарищ Сталин - большевик-ленинец, делатель, творец, а не трепач. Трепач и болтун Троцкий гниет в чужой земле с проломленным черепом, а товарищ Сталин спокойно и без крика вершит завещанное ему Владимиром Ильичом дело пролетарской революции. И делает работу прочно, верно, крепко, основательно - на века. Пингвины не боялись буревестника и болтуна козлобородого гражданина Троцкого. Пингвины боятся горного орла, вершителя судеб мира товарища Сталина. Товарищ Сталин, если того требует дело социализма, не посчитается с жизнью пингвинов и прочей крылатой и бескрылой живности ... Отсюда - и тактика, и стратегия предстоящей войны ...
  
   - Простая и незамысловатая игра - завлечь крысу Гитлера в гигантскую крысоловку и прихлопнуть. Раз и навсегда. Чтобы не путался под ногами в Европе, не лез со своими псевдо социальными лозунгами, не мешал, одним словом. Наглец Гитлер многое перенял у товарища Сталина в организационном плане, но толком ни черта не понял, утрировал, довел до педантичного немецкого идиотизма. И теперь пытается использовать все наработанное многолетним трудом товарища Сталина против самого товарища Сталина.
  
   - Не выйдет! Товарищ Сталин обманул господина Гитлера! Через несколько часов, увлекаемая запахом свежей дешевой крови, дармового мяса и несметных богатств полезет крыса Гитлер в капкан. И ничто уже не сможет удержать и остановить крысиный выводок на пути к смерти. Но в первый, даже во второй день у крыс еще останется, пусть малая, но возможность дать задний ход и ускользнуть от неминуемой расправы. Значит, задача товарища Сталина втянуть их в ловушку как можно глубже, как можно надежнее.
  
   - Соратники этого не понимают и никогда не поймут. Военные - не поймут наверняка. Но товарищ Сталин не только отменный политик. Товарищ Сталин - большой любитель и ценитель театральных зрелищ. Этот факт известен советскому народу. Но то, что и сам вождь не чужд театрального искусства, никому в СССР не известно, а если кое-кто об этом догадывался, то теперь они или лежат глубоко, или сидят очень далеко. Ибо лишнее знание - есть лишняя боль... В любом случае, помешать выдающемуся режиссеру и актеру товарищу Сталину мелкие людишки не смогут.
  
   В первом акте товарищу Сталину придется много импровизировать. Скорее всего, первым позвонит Тимошенко, а может - более решительный и жесткий Жуков. Срывающийся голос попросит заспанного Власика позвать товарища Сталина к телефону в неурочное время. ...
  
   Как должен говорить с товарищем Жуковым неожиданно разбуженный товарищ Сталин? Какой голос должен быть у товарища Сталина? Что, какие слова произнесёт Сталин в ответ на сообщение Жукова?
  
   Есть такие слова, продуманы, подобраны. ... Приготовлена заранее и интонация, тональность голоса, в которой нужные слова, в нужный момент окажутся сказаны. И дальнейшее поведение отработано, и мизансцены выстроены, и диалоги с испуганными и ошарашенными соратниками...
  
   Товарищ Сталин лежал на диване, устремив в потолок немигающий взгляд желтых рысьих глаз. Он не спал, но тщательным образом еще раз просматривал мысленно партитуру, продумывал режиссуру и текст сценария предстоящей гениальной пьесы, в которой являлся миру не только постановщиком, режиссером, автором, но и, естественно, премьерным исполнителем заглавной роли с неизбежной сценой триумфа в последнем акте.
  
  
   Страна спала. Единственный из всех, товарищ Сталин знал наверняка, что долго спать не придется. Хотя сон по-прежнему настойчиво клонил к подушке голову, он решительно и стойко пожертвовал частью мизерного времени, отведенного историей на отдых. Жертвовал, чтобы в который уже раз мысленно прогнать события наступающего дня, подработать мизансцены и высокохудожественную режиссуру для вольных или невольных актеров предстоящего лицедейства.
  
  
  
  Глава 2.
  Обер-лейтенант Отто Хорш.
  Инженерный учебный полк особого назначения
  "Бранденбург 800".
  
  
   С наступлением сумерек ожило, зашевелилось, заполнилось сгустками теней недавно безлюдное и скучное расположение особого инженерного полка "Бранденбург". Приглушенные звуки команд сопровождали цепочки бойцов, бегущих к военным грузовикам "Opel Blitz", ожидающих с гостеприимно откинутыми пологами крытых кузовов, ворчащими на холостых оборотах мощными двигателями.
  
   Большая часть спецназовцев заранее переоделась в хорошо подогнанную и предварительно обношенную форму бойцов и командиров Красной Армии, сотрудников милиции и НКВД. Другие диверсанты натянули привычные, камуфлированные под летнюю зелень, комбинезоны. Те, что забрасывались в тыл под видом красных, вооружались соответственно новенькими автоматами ППШ с неуклюжими круглыми дисками, пистолетами ТТ, реже карабинами и совсем уж редко длинными и неуклюжими трехлинейными винтовками с откинутыми вниз трехгранными штыками.
  
   За плечами "красноармейцев" горбатились вещевые мешки, у остальных - обычные армейские ранцы из выделанной телячьей шкуры. Диверсанты, которым предстояло вступить в бой в форме немецких солдат надели поверх пилоток угловатые стальные шлемы, покрытые маскировочными сетками. Их вооружение составляли модифицированные автоматы МП-40 конструкции Шмайссера с изящными прямоугольными рожками - дисками магазинов, пулеметы МГ-34 с ребристыми круглыми патронными коробками, гранаты, похожие своими длинными деревянными ручками на мирные кухонные колотушки. И у тех, и у других в ножнах на поясах или удобно пристегнутые к ноге, дремали отточенные до бритвенной остроты, отливающие голубизной лезвия кинжалов с дерганой ломкой готикой проклятий врагам, выгравированной возле канавки для стока крови, со свастиками, что раскоряченными паучками засели в основании рукояти.
  
   Иногда в группе военных мелькали, словно случайно приблудившиеся актеры из иной пьесы, агенты, ряженные под местных крестьян, старичков грибников и прочих мирных жителей агенты. Типы не арийской крови - завербованные из местных жителей или давно уже сбежавших из родных краев белогвардейцев. Имелись среди них и убежденные националисты, и отмаливающие таким образом тяжкие грехи уголовники, и просто люди, смертельно озлобившиеся на новую власть по тем или иным причинам, которых за малое время набралось однако более чем достаточно. В штопаных торбах, в грибных корзинках, а то и просто заткнутые сзади за ремень ношеных штанов, ждали своего часа ракетницы. Выпущенные из черных широких стволов зеленые или красные шары, шипящие и брызгающие вокруг красивыми искрами, должны в нужный момент повиснуть над позициями укрывшихся в лесах русских танков, над упрятанными под кровами деревьев штабами, госпиталями, позициями артиллерийских батарей.
  
   Каждая из диверсионных групп заранее тщательно изучила полученное задание, отработала до мелочей этапы операции, методы ее проведения, пути возможного отхода, места дневок и ночевок. За время остававшееся перед Восточным походом, бойцы полка прошли помимо парашютной и огневой подготовки курс боевого единоборства, основанный на японской борьбе дзюдо. Даже рядовые солдаты изучали топографическую и тактическую подготовку на уровне командира пехотной роты. Все до одного прошли инженерную подготовку, включающую изучение применяемых в Красной армии мин и, наконец, языковую - давшую диверсантам некоторые основы разговорного русского языка.
  
   Группы, засылаемые в глубокий тыл, ожидали на близком аэродроме планера и самолеты буксировщики. Транспортные Юнкерсы проветривали пузатые чрева перед принятием групп парашютистов. Самолеты заполняли фюзеляжи свежим ночным воздухом перед тем, как запертые в трясущихся в черном небе коробках люди, завоняют ребристый изящный металл резким запахом человеческого пота. Запахом, являющимся непременным свидетелем и спутником не поддающегося усилиям воли страха перед ночным прыжком в неизвестное. Парашютисты могут посмеиваться над ничего не ожидающим туповатым врагом, подшучивать над коллегами, курить или меланхолически перемалывать челюстями пайковый шоколад. Напрасное притворство, пот выдаст их подлинные чувства, шибанув зловонной волной в нос штурману, когда тот выйдет из пилотской кабины сообщить о прибытии в точку выброса. Запах улетучится, унесется в откинутую дверь, гостеприимно ведущую в ревущую темноту. На штурманских картах точки приземления красной сыпью покрывали русскую территорию в районах Августово, Сувалок, Гродно, Голынок и Рудавок - в тылу Западного фронта генерала Павлова. Густая россыпь мест десантирования ясно показывала знающему человеку приоритетное направление главного удара молнии Фюрера.
  
   Диверсантам предстояли опасные, кровавые, но чертовски занимательные, предназначенные исключительно для настоящих мужчин, игры с красными недочеловеками, руководимыми малограмотными догматиками комиссарами. Но, так или иначе, а интуиция подсказывала - назад в "Бранденбург" вернуться не все. Нет, далеко не все.
  
   Перед выходом на задание солдаты спецназа не прощаются друг с другом. Плохая примета. Они сосредоточены на предстоящей работе, деловиты и собраны. Разве, что небрежно кивнут на бегу знакомым.
  
   Из одного, затянутого брезентом, кузова доносилось приглушенное пение на незнакомом Отто языке. Как всегда убивали время в вокальных упражнениях несколько групп из состава нового батальона с поэтическим названием "Нахтигаль", сформированным из украинских националистов. В другом - бормотали молитвы белорусы и поляки.
  
   За время подготовки к операциям в России, проходившим на территории Протектората в городе Ольштыне, Отто познакомился почти со всеми офицерами 1-го батальона, ближе всех сошелся с лейтенантом Вилли фон Канвицем, таким же, как и он, недоучившимся студентом политехнического института. Как и сам Отто, Вилли с гордостью носил на мундире знак "Парашютист ВВС" - неудержимо пикирующего со сложенными крыльями к земле орла в лавровом венке. Подобное обстоятельство предопределяло принадлежность к одному, общему для обладателей знака братству избранных. Фон Канвицу и его людям, под видом красного подразделения предстоял самый дальний маршрут. Его задача состояла в захвате и удержании до подхода танков Гудериана стратегического железнодорожного моста в Бобрах, в двадцати километрах от границы.
  
   Обошлись без пожелания успехов друг другу и прочих сентиментальных нежностей, лишь Канвиц, прищурив глаз, подмигнул на прощание Отто. Тот в ответ также небрежно дернул в направлении друга подбородком, под надвинутым низко на лоб лакированным козырьком фуражки старшего офицера НКВД с синим верхом.
  
   Несколько групп готовились пересечь пограничную реку Буг на надувных резиновых десантных лодках.
  
   Группе обер-лейтенанта Отто Хорша предстояло переправиться в тыл русских самым комфортабельным и надежно отработанным способом - в специально для подобных дел оборудованном железнодорожном вагоне с двойным дном. Задача группы состояла в решительной и безжалостной ликвидации охраны пограничного моста и предотвращения любыми доступными средствами его подрыва. Причем сделать дело необходимо тихо, бесшумно, не привлекая раньше времени внимания пограничников и возможно изготовившейся к подрыву команды минеров НКВД.
  
   Солдаты закончили устраиваться в кузове, сам Отто стоял у открытой двери кабины, собираясь сесть на командирское место рядом с водителем. Но тут подбежал рассыльный из штаба и срывающимся от волнения голосом передал приказ командира полка, неожиданно прибывшего в расположение полевого штаба первого батальона из Берлина. - Командиру группы немедленно прибыть в штаб. Солдатам отдыхать в кузове. Мотор - заглушить.
  
   Вместе с посыльным Отто бегом, придерживая болтающийся на груди неуклюжий русский автомат, кинулся к штабному домику еле различимому в темноте благодаря надежной светомаскировке. Войдя из темноты в освещенное помещение, обер-лейтенант на мгновение ослеп. Когда Хорш вновь обрел способность видеть, то обнаружил напротив себя в обычно кишащей штабным народцем, а ныне пустой комнате, только шефа полка оберста Лахузена и командира первого батальона майора фон Гарта. Отто приветствовал командиров по-армейски, вскинув правую ладонь к фуражке. Партийное приветствие, сопровождаемое выкриком "Хайль Гитлер!" и вскидыванием правой руки вверх и сторону не пользовалось в подразделениях Абвера особой популярностью, учитывая то, что крестный отец, основатель и бессменный руководитель "Седой старец", он же "Седой лис", он же "Маленький грек" адмирал Канарис до сих пор не состоял в НСДАП. Еще реже его стали употреблять после тяжелого ранения генерала Штудента пьяными эсэсовцами, в момент, когда тот наблюдал за боевыми действиями парашютистов в Голландии. Парашютисты не входили в состав подразделений Абвера, но довольно часто и успешно взаимодействовали с бойцами "Бранденбурга". Кроме того, многие из десантников рано или поздно, но и сами оседали в специальных частях разведки. Отто, боготворя Фюрера, не одобрял подобных вольностей, но считал обязательным для себя придерживаться общей, установившейся до него, офицерской традиции части. Как в студенческие годы поддерживал корпоративные традиции буршей.
  
   - Проходите, обер-лейтенант к столу. - Вяло отмахнул в ответ кистью шеф. - Времени в обрез. Неожиданно возникли непредвиденные обстоятельства, в силу которых приходиться менять задание вашей группы.
  
   Полковник прошелся по комнате и остановился перед столом, в центре которого возвышался небольшой прямоугольный предмет, прикрытый позаимствованным у повара чистым кухонным полотенцем.
  
   - В целях лучшего понимания вами, обер-лейтенант, исключительной значимости предстоящего задания не только для операций нашего полка, но более того, - для всей предстоящей Восточной компании Вермахта, мы ознакомим вас с наиболее секретным изобретением немецкого гения. Надеюсь, мне не стоит напоминать вам о беспримерной ответственности за сохранения в строжайшей тайне услышанного в этой комнате?
  
   - Благодарю за оказанное доверие, господин полковник! - Ответил Отто.
  
   Полковник, жестом провинциального мага на очередных гастролях, сдернул покрывало. Ничего грозного или необычного Отто на столе не усмотрел. В его центре громоздился деревянный полированный коробок с металлическим шильдиком сбоку. Размерами и внешним видом предмет напомнил Отто электрические измерительные приборы, с которыми приходилось работать в университетских лабораториях, в группе ракетостроителей под руководством Вернера фон Брауна. Именно в таких невзрачных коробочках немецкие фирмы предпочитали размещать вольтметры, амперметры и прочую необходимую ученым исследователям лабораторную мелочевку.
  
   - Перед вами, единственная в мире автоматическая шифровальная машина "Энигма", изобретенная мощью германского гения. "Энигма" - в переводе с греческого означает "загадка". И это действительно так, никто в мире не сможет декодировать зашифрованное этой машиной сообщение. Работать на ней предельно просто.
  
   Полковник откинул крышку и "Энигма" раскрыла перед Отто таинственные потроха, до удивления, напомнившие возможно несколько усовершенствованную обычную пишущую машинку, правда без каретки для бумаги, зато с добавочными переключателями на верхней панели и с черными жгутами проводов. На откинувшейся горизонтально передней стенке, гордо красовалось выжженное на дереве в рамке тавро - "Энигма".
  
   - Оператор набирает на клавиатуре текст, а дальше все происходит внутри прибора, совершенно автоматически. Остается только считать и переписать набор букв и знаков, появившийся в окошечках на верхней панели и передать их в эфир. В пункте приема радист настраивает свою "Энигму" на тот же режим, что и его корреспондент, вводит, словно на пишущей машинке полученное сообщение и мгновенно получает расшифрованный текст. Не требуется ни шифровальных блокнотов, ни тайных чернил, ни прочей шпионской атрибутики.
  
   Полковник сделал паузу, погладил теплый деревянный бок машинки.
  
   - Оперативная информация передается в реальном режиме с полностью исключенной возможностью перехвата и дешифровки информации противником. Слишком много использовано вариантов подбора знаков, слишком часто, фактически при каждом новом сеансе связи, меняется случайным образом настройка. До сих пор мы воздерживались от оснащения наших диверсионно-разведывательных групп подобной техникой. Резон здесь единственный - противник может попытаться и сам создать нечто подобное. То есть о расшифровке наших секретов речь не идет, но, попав в руки врага, прибор может инициировать большую степень секретности противника, что отрицательно скажется на успехах наших войск. Тем более, у русских очень сильные математики и ученые ...
  
   - На днях одну из групп разведки СС все же решили экипировать "Энигмой"... слишком ответственное задание они получили. ... Задание заключалось в отслеживании и уничтожении штаба Западного фронта красных. В физическом устранении его руководства во главе с генералом Павловым. - Полковник ухмыльнулся. - Русский называют штаб "Мозгом армии". Ну, судя по Павлову и его штабным советникам, по тому, как они готовы к войне, мозгов там немного. Но это к делу не относится. Решение принято на очень высоком уровне, и группу снабдили радистом с "Энигмой" для оперативной наведения штурмовой авиации на расположение русских "мозгов".
  
   - При переходе границы группа оказалась обнаружена русскими пограничниками и в результате ожесточенного боя разгромлена. Уничтожена полностью. Все погибли. Все - кроме радиста. Ему даже не удалось в последний момент взорвать прибор заранее приготовленной гранатой. И радист, и машинка попали в руки к красным! Впрочем, по донесению нашей агентуры, в последний момент перед допросом у эсэсовца хватило мужества покончить с собой, приняв зашитый в угол гимнастерки яд. Но "Энигма" досталась русским в целости и сохранности. Всю значимость её им не понять. Только этим можно объяснить, почему прибор до сих пор не отправлен в Москву, а находится, по одним сведениям в кабинете начальника городского управления НКВД, по другим - в сейфе дежурного по штабу 17-го Краснознаменного пограничного Брестского отряда.
  
   - Ваша задача, обер-лейтенант Хорш, скрытно проникнуть в город под видом спецгруппы НКВД, прибывшей за прибором из Москвы и либо выкрасть прибор, либо - уничтожить. Это гораздо более важно, чем поставленная изначально задача захвата моста. По вполне достоверным сведениям, русские еще не заложили взрывчатку в опоры пограничных мостов. Они боятся сделать лишнее телодвижение, опасаясь, что германская сторона может расценить данный акт как недружественный, как подозрение в честном выполнении договорных обязательств. Они называют подобные действия: "Не поддаваться на провокацию!". Следовательно, волноваться о взрыве и разрушении моста не приходиться и задачу его захвата вполне можно перепоручить передовым частям вермахта.
  
   Экипировка и первоначальная легенда группы вполне подойдет новому заданию. Выдвижение к первому объекту - Управлению НКВД, пройдет, как и запланировано ранее - по тому же железнодорожному варианту. Только после того как вы покинете вагон, двинетесь к зданию НКВД. Надеюсь, вы не зря проторчали столько времени на наблюдательном пункте и вполне сносно ориентируетесь и в городе, и в крепости? Сможете самостоятельно разработать маршрут?
  
   - Так точно, господин полковник. Здание Управления и штаб пограничников, как основные объекты диверсии и источники важной документации, подлежащей захвату, нами давно уже определены и подходы к ним мне лично известны. Детали - уточню по карте города и по фотографиям аэрофотосъемки.
  
   - Менять расписание движения маневренного поезда, возвращающего вагоны русским, опасно. Это может их насторожить и подтолкнуть провести более тщательную проверку. Поэтому операцию придется начать, как и запланировано, по предыдущему варианту не раньше и не позже. То есть всего за полчаса до общей атаки. Проинструктируйте подчиненных обер-лейтенант, но в подробности особенно не вдавайтесь. Опишите внешний вид прибора и значимость его для Рейха без расшифровки конкретного назначения. Желаю успеха!
  
   Быстрым шагом Отто вернулся к одиноко стоящему на опустевшем плацу старого польского военного городка грузовику. Хотя, собственно говоря, теперь торопиться особо оказалось некуда, поезд все равно раньше намеченного не уйдет, а на инструктаж много времени не понадобиться. У закрытого полога заднего борта обер-лейтенант остановился и прислушался к приглушенным взрывам смеха, доносящимся из темного чрева машины. Десантники подсмеивались над обер-ефрейтором Гюнше, обвиняя беднягу в том, что как закоренелый неудачник он срывает все боевые задания, в которые командование имеет несчастье его назначать. Некоторые основания для подобного вывода, безусловно, имелись.
  
   Во время польской компании группа диверсантов под руководством доктора наук и одновременно лейтенанта Абвера Уго Хайнцля перешла границу Протектората Чехии и Моравии с Польшей в районе поселка Силлен. Диверсанты Абвера имели боевую задачу - "Захват и удержание до подхода немецких войск из состава 7-й пехотной дивизии стратегического туннеля и железнодорожной станции на перегоне Силлен - Краков". Операция планировалась одновременно с общим немецким наступлением на 26-го августа, но из-за дипломатических выкрутасов русских в последний момент срок отодвинули на 1-го сентября, забыв в бюрократической круговерти предупредить и перехватить вышедших на тропу войны диверсантов из "Бранденбурга 800".
  
   Ничего не подозревающие абверовцы блестяще сделали дело. Как и планировалось, на рассвете 26-го они молниеносным ударом захватили врасплох человек сто мирно спящих поляков из охраны объектов и заперли под замками, забив под завязку все близлежащие сараи и погреба. Потери не понесли ни нападавшие, ни обороняющиеся, что привело диверсантов в самое благодушное расположение духа. Немцы плотно позавтракали и принялись ждать подхода главных сил. Когда прошли все возможные сроки, а передовые колоны Вермахта так и не появились, командир группы решил выйти на связь и выяснить, черт возьми, что означает подобная "пунктуальность", отнюдь не входящая в истинные немецкие добродетели.
  
   В армейском штабе сонные офицеры долго не могли сообразить какого черта их беспокоят, лишая вполне заслуженного отдыха, положенного после ночной нервотрепки с отменой приказа о выступлении в поход. А когда сообразили, приказали немедленно выметаться из Польши и самому ученому господину доктору, и его менее образованным подчиненным.
  
   Удача сопутствовала группе и на обратном пути. Поляки, обрадованные тем, что война не состоялась, тоже не очень напрягались в несении караульной службы, отдыхая от нервного напряжения предыдущих дней, поэтому группа вновь пересекла границу уже в обратном направлении и в изнеможении повалилась на матрацы в расположении полка.
  
   Руководство "Бранденбургом" посчитала, что операция проведена безукоризненно, солдаты и офицеры действовали отменно и представило всех скопом к "Железному кресту". Писаря штаба не посчитали нужным держать рты на замке и незамедлительно донесли радостное известие до ушей виновников торжества. В числе которых пребывал и счастливый ефрейтор Гюнше, незамедлительно поделившийся в письме радостным известием с невестой, родными и близкими.
  
   Всю радость испортил неумолимый формалист фельдмаршал Кейтель, резонно заметивший, что война до 1-го сентября объявлена не была и, следовательно, никакие военные действия в этот период вестись не могли.
  
   Во время Польской компании ефрейтору пришлось изрядно повоевать, но до "Железного креста" он не дотянул. А без ордена появиться в родном квартале уже не мог из боязни оказаться осмеянным извещенными о награждении друзьями и родственниками. С тех пор отпуск, как назло, выпадал ему с завидной регулярностью, и так же регулярно он от него отказывался.
  
   Казалось фортуна улыбнется бедолаге в Бельгии, когда его назначили в один экипаж планера с командиром группы, штурмовавшей с воздуха знаменитый форт Эбен Емаел. В воздухе буксировочный трос самопроизвольно отцепился над германской территорией и планер благополучно сел на картофельное поле немецкого фермера. Ранение при жесткой посадке получил лишь один человек. Стоит ли говорить, что им оказался бедолага Гюнше. Остальные чуть позже высадились с резиновых лодок. Выбили бельгийский гарнизон и привели орудия форта в негодность. Выжившие в том горячем деле получили награды из рук самого Фюрера. Все - кроме Гюнше, хотя никто в полку так страстно не желал обладать орденом как несчастный несостоявшийся герой.
  
   Пока он добирался из госпиталя - закончилась война во Франции. Нечто подобное произошло и во время скоротечной Балканской компании.
  
   И вот теперь солдаты убеждали неудачника, что именно из-за его участия лично Гитлер решил отменить Восточный поход и продолжить дружбу с большевиком Сталиным. А так как десантная операция против Англии "Морской лев" давно уже отошла в область солдатских преданий, то и новых военных подвигов с последующим награждением не предвиделось.
  
   Одним рывком, слегка подтянувшись на руках, Отто запрыгнул в кузов и своим появлением прервал солдатский треп. Все в его группе прилично изучили по картам и визуально город, лежащий за Бугом и старую Брестскую крепость. Знали и примерное расположение основных объектов, представляющих интерес для фронтовой разведки. То есть те места, где можно разжиться секретами противника, картами, списками агентов, телефонами руководителей, новыми образцами оружия, снаряжения и документов. В число таких объектов входили установленные засланной агентурой штабы НКВД и, в том числе, штаб пограничного отряда. Коротко поставив новую задачу и подчеркнув ее важность, Отто стукнул кулаком по крыше кабины, давая успевшему придремнуть водителю, сигнал к началу движения.
  
   Грузовик взревел мотором, дернулся и, плавно переваливаясь на пыльной дороге, покатился к железнодорожной станции, где формировался последний, отправляемый обратно в Россию, состав товарных вагонов. Люди в кузове устали от ожидания начала движения, но само первое мгновение, отделившее от относительного мира и покоя, как это очень часто в жизни случается, застало врасплох. Солдаты неловко качнулись, боднулись козырьками фуражек, словно чокнулись на прощание. Разговоры смолкли. До войны оставались считанные минуты.
  
  
  
  Глава 3.
  Г. Брест. 03:30 утра, 22 июня 1941 года.
  Старшина Илья Свидлер. Секретный отдел особых инженерных операций Разведывательного Управления Генерального Штаба РККА.
  
  
   Окно долю секунды сопротивлялось огромному давлению взрывной волны. Стекло даже успело немного выгнуться в переплете рамы, прежде чем и само оно, и деревянный крест рамы, и горшки с хозяйскими геранями влетели в комнату, засыпав кровати с лежащими людьми блестящим водопадом режущих брызг вперемешку со щепками, комьями земли и лепестками цветов.
  
   За секунду перед этим событием старшине Свидлеру снился необычный сон. Совсем детский. Легкий. Наивный. Словно парит мальчик Илья над заветными местами детства, над ручьем в котором наблюдал за игрой мальков в прозрачной воде, за жучками водомерками, взлетает легко над кустами дикого малинника с мелкими сладкими ягодами, над старым домом с покосившимся, осевшим наземь забором. Такие сновидения уже много-много лет не посещали поседевшую голову, забитую всевозможными отнюдь не розовыми и пушистыми делами.
  
   Вдруг полет оборвало, словно лишило магической, доброй силы, швырнуло на землю в шипастый, колючий малинник. ...
  
   ... Вернувшись с ночной прогулки, старшина пошел ночевать не в гарнизонную гостиницу, а к знакомцу, технику по специальной связи из штаба погранично отряда, который жил один, бобылем, снимая чистенькую комнату у средних лет вдовы, недалеко от расположения части. Они еще покурили, помолчали. Хозяин достал начатую бутылку. Разлили понемногу. Нарезали сала, хлеба, зеленых в пупырышках молодых огурцов. Пригласили и хозяйку. Веселье все не получалось. Женщина попробовала уговорить попеть, но по лицам мужчин поняла - не то у них настроение, нет на душе нужной для песни радости ... Тихо поднялась и ушла на хозяйскую половину. Даже дверь в комнату плотно притворила.
  
   - Вот и все... - Вздохнул пограничник. - Еще по одной?
  
   - Поздно уже. Когда начнут? Наверно рано ... До рассвета ... Тут голова трезвая нужна. - Отказался Илья.
  
   - Ну, как знаешь. А я, пожалуй, выпью. Можно сказать - опять фронтовые, как в Финляндии.
  
   Так или иначе, но спать легли не раздеваясь, в форме, при оружие, только ремни отпустили. Перед сном Илья почистил штатный пистолет "ТТ", проверил обойму, поставил на предохранитель, еще раз придирчиво проинспектировал содержимое вещевого мешка. Попенял себе за то, что не взял побольше необходимых для выживания вещей. Техник тоже полез было к "тревожному" чемоданчику, даже крышку откинул. Посмотрел грустно в фанерное нутро и вновь защелкнул на защелки. - Ни к чему это все!
  
   Старшина хотел бывшему ученику мозги немного вправить за подобное малодушие, но увидал в глазах такую печаль, что только вздохнул и повернулся на другой бок. Понял, с человеком говорить не о чем. Таких глаз на войнах он уже насмотрелся достаточно, но вот с людьми этими встречаться больше уже не доводилось. ...
  
   Очнувшись на полу, Свидлер хватанул полным ртом воздух и закашлялся от проклятого, знакомого до чертиков вонючего запаха горелой немецкой взрывчатки.
  Понял сразу. - Началось. Вот натура человеческая, ведь так до конца и не верил, надеялся. ... Отряхнул обсевшие цветочные лепестки, глянул на кровать у противоположной стены. Знакомый спал. Крепко, слишком крепко спал, празднично расцвеченный стеклянной крошкой и розовой цветочной бижутерией. И проснуться, судя по стекающей с виска струйке темной крови, суждено уже не было.
  
   Звуки разрывов переместились дальше от дома, в сторону казарм пограничников. Старшина вскочил с пола, затянул ремень, обмахнул привычно сапоги бархоткой хозяина. Подумал, что личное оружие теперь тому не понадобиться. Отстегнул клапан кобуры, вытащил наган, проверил барабан и заткнул сзади за пояс. Из тревожного чемодана достал две пачки патронов и кинул в свой мешок, подумал и отправил туда же недопитую водку, недоеденное сало, папиросы и половину буханки хлеба. Из стеклянного графина перелил во фляги воду и тоже отправил в мешок.
  
   - Лучше конечно залить свежую, да где ее найдешь.
  
   А вот клинок в замшевых легких ножнах, наоборот, из мешка вынул и кожаным ремешком на ноге закрепил. Так, что сам нож, до поры до времени, уютно и привычно устроился в голенище.
  
   Войны, на которых провел изрядно времени, диверсионно-разведывательная работа как образ жизни, приучили Илью следовать не эмоциям, не сентиментальным, пусть и абсолютно верным канонам порядочности, но суровым, жестким законам выживания, кажущимся иным, далеким от войны людям не этичными, грубыми. Законы мирной жизни вмиг утратили все свое былое величие и значимость. Всё. ... Баста. ... Мирная жизнь умерла. Началась война. А у войны все иное, и законы, и понятия, и отношения ...
  
   На сборы и размышления ушли считанные минуты. С мешком за плечами старшина пронесся по коридору, мимо причитающей хозяйки, к черному ходу, выходящему, по словам погибшего техника, во внутренний двор. Из двора, через калитку в заборе можно выскочить на дорогу, ведущую к границе, к мосту.
  
   Пограничный мост, с пустыми, идеально чистыми и сухими подрывными камерами, не давал покоя Свидлеру. Задание Старика Вольфа по обеспечению взрыва никто не отменял, и он просто обязан сделать все возможное и попробовать кое-что невозможное для его выполнения. Можно, конечно, сперва рвануть в расположение пограничников, но там, видимо, после первых взрывов осталась лишь небольшое охранение, а все остальные с оружием начали действовать по "красному" плану прикрытия границы. То есть, скорее всего, к тому самому злосчастному пограничному мосту и выдвинулись. Может, попытаются отбить атаку врага и любой ценой вывести стратегический объект из строя. Но это - мечты, четко понимал старшина. О том, чтобы отбить объект у регулярных частей вермахта силами пограничной комендатуры и штаба отряда с их легким пехотным вооружением и речи идти не могло. Игры закончились. А силу немцев старшина знал не по слухам и не по газетным статьям. Немцы враг серьезный, сильный, достойный если не уважения, то уж во всяком случае, самого серьезного отношения.
  
   Прижимаясь к покосившимся серым доскам захолустных заборов, перебегая, пригнувшись, открытые пространства на задах улиц, старшина двигался, словно ведомый стрелкой компаса на звук усиливающейся перестрелки. Привычно читая книгу боя, он удовлетворенно похмыкивал, выделял новые русские стволы, вливающие незамысловатые гаммы и октавы в шумовой концерт. Русские трехлинейки все чаще, злее и гуще отвечали немецким манлихерам. Размеренные отчетливые очереди станковых "Максимов" и ручных "ДП" вклинивались в трескучую скороговорку более скорострельных немецких автоматов МР-40 и пулеметов МГ-34. В перепалку пехоты врывались сериями охающие взрывы мин и утробные разрывы артиллерийских снарядов, летящих с вражеского берега.
  
   Выскочив на переплетение ведущих к мосту рельс, матово отливающих ртутью в предрассветной дымке, старшина побежал дальше по шпалам, неуютно чувствуя себя на открытом пространстве насыпи. Теперь смотрел больше по сторонам в поисках врага, а нужно, как оказалось, и под ноги глянуть. На бегу зацепился за что-то мягкое, податливое, с разгону не удержался и грохнулся рядом, чуть не выронив из руки пистолет. Правда, сработал рефлекс, годами выработанный, устойчивый словно слюноотделение у собаки Павлова. Приземляясь, старшина сгруппировался, мышцы словно окаменели и покрыли тело защитной броней. Падать так конечно больнее. Только вот вставать несравненно здоровее, каркас напряженных мышц сохраняет от повреждений внутренние органы и предохраняет кости от переломов. Лежа между рельсами, Свидлер мгновенно изготовился к стрельбе, но ... Но по нему никто огня не вел, выстрелы по-прежнему доносились со стороны предмостных сооружений и подъездных путей.
  
   Споткнутся же угораздило старшину о командирский начищенный сапог и заправленное в него галифе с синим кантом. Мертвая нога, зацепившись оторванной подковкой каблука, закинулась на рельс, а само тело сползло в кювет, видимо небрежно скинутое теми, кто убил человека. Прыжком Илья спрыгнул с насыпи и прилёг рядом с убитым. Осмотрелся ...
  
   Пулевое ранение говорило о неожиданном выстреле в упор. На чистой гимнастерке, вокруг черной обгорелой дырки с вяло вытекающей темной кровью, рябью выделялись не полностью сгоревшие частицы пороха. Молодое, не успевшее потерять живые краски, лицо сохранило смесь последнего удивления, обиды и предсмертного страдания. Видимо умер лейтенант быстро. Карманы галифе и гимнастерки выворочены, нелепо топорщатся серыми холщовыми тряпочками. Тут же на земле валяются не востребованные убившими жестяной портсигар, коробок спичек. Клапан кобуры отстегнут, пистолета нет... Судя по положению трупа двигался лейтенант к мосту, его остановили, опасности он не предвидел, принял за своих, подпустил вплотную и за доверчивость поплатился жизнью. Вряд ли разгуливал по путям один. Где же его подчиненные?
  
   Нашел и их. С другой стороны насыпи, под откосом в мазутной жиже валялась задрав вверх блестящие натруженными дисками колеса, скинутая с рельс путевая тележка. Рядом, один на другом, словно нелепые снопы, набросаны тела четырех рядовых войск НКВД. Парнишки, убитых в упор, закинули друг на друга вялые руки и ноги, выпятили подбритые затылки над аккуратно подшитыми чистыми, никому уже не нужными подворотничками. У них, как и у незадачливого командира, выпотрошены карманы, мокнут в грязи белые листки писем, платки с грубо обметанными краями и прочая немудреная, никому кроме хозяев непотребная солдатская мелочевка.
  
   - Ох, черт! - Вырвалось у Ильи. Все же давно, с финской, не видел он трупов красноармейцев, валяющихся на земле так нелепо, кучкой тряпичных манекенов. Своих, советских бойцов, глупо погибших, не сделав ни единого выстрела, не убивших ни одного врага, не отомстивших и не постоявших за себя.
  
   В стороне, аккуратно снятый с тележки, покоился на грязной земле зеленый тяжелый на вид ящик с небрежно торчащими, выдернутыми, разлохмаченными концами разноцветных проводов. И ящик, и провода старшине знакомые. Именно они должны, по идее, находиться в уютной сухой камере железнодорожного моста и при первых взрывах бомб и снарядов разнести опору к чертовой матери. Видимо совсем недавно команда из НКВД попыталась вернуть подрывной заряд на законное место. Её вместе с тележкой перехватили немецкие диверсанты, нечто подобное видимо прогнозировавшие. Зная наши порядки, потрясли перед носом старшего подрывников липовым документом, наорали дурным голосом. Может, обвинили в паникерстве ... Потом приказали бойцам аккуратно снести взрывчатку и подрывной механизм с транспортного средства, отвели командира в сторону якобы для разговора и всех пристрелили в упор без душевных мук и угрызений совести. Судя по состоянию тел, произошло все около часа назад... Трупы едва успели остыть, а сами диверсанты наверняка уже оперируют в глубине обороны, режут провода связи, перехватывают посыльных, отдельных бойцов и командиров, мечущихся в поисках частей.
  
   - Профессионалы, мать вашу ... Наверное, те же, что работали в Польше, Бельгии. Из особого батальона "Бранденбург"....
  
   В одиночку втащить на насыпь тележку и тяжеленный ящик Илья даже пытаться не стал. Судя по звуковой картине боя надеяться на благоприятный исход и помощь со стороны пограничников тоже не приходилось. Печально, конечно, но в разноголосицу стрельбы влились звонкие, резкие выстрелы танковых пушек довольно приличного калибра. Это означало, что по мосту уже прошли либо средние танки, либо прополз бронепоезд.
  
   - Ладно, мы тоже не пальцем ковыряны. Найдем на немецкую задницу болт с резьбой... - Илья скинул мешок, вытащил перетянутый резиновым кольцом, вырезанным из старой автомобильной камеры, эбонитовый ящичек. Подошел к подрывному заряду, откинул сорванную крышку. Как и ожидал немцы ограничились тем, что вырвали с мясом провода и электрический детонатор.
  
   - Эх, мать, бедному жениться - так ночь коротка. Ну, да ладушки, мы тебя милая подорвем и без лишних прибомбасов. Ты, хорошая, у нас рванешь как миленькая при первом же поезде фрицев, который они мимо тебя решатся пропустить. А на тот случай, если попытаются раньше времени снять, мы примастерим, голубушка, механизм защиты от дураков, поставим дорогуша на "неизвлекаемость". - Приговаривал трудясь, тихонько бормотал под нос Свидлер.
  
   Работая поочередно то маленькими пассатижами, то ножом, сапер присобачил совсем тоненькую, но чертовски прочную металлическую, матовую, практически невидимую струнку к мощному взрывателю натяжного действия, закрепленному внизу, подо дном ящика в вырытой ножом сбоку, а потом аккуратно засыпанной, ямке. Второй, извлеченный из ящичка миниатюрный электрический взрыватель вместе с мощной плоской батарейкой, он установил внутри разминированного немцами устройства. Подумал, вздохнул сострадая, но пропустил тоненькие провода в шелковой нежной оплетке под телами погибших бойцов.
  
   - Вот и вы, парнишки, повоюете, отомстите за жизни молодые гадам. Пусть уж так, пусть чуть позже, после смерти, но отмстите непременно ... это вам, ребята, старый старшина гарантирует.
  
   Последним делом закрепил на рельсе разделенные слоем хрупкой изоляции чувствительные лепестки контактного взрывателя, выглядевшего, если особо не присматриваться, словно шлепок грязи. Первое же паровозное или вагонное колесо шлицем раздавит диэлектрик и замкнет цепь.
  
   - Да, Вольф, это, конечно же, не мост, но лучше чем ничего. В любом случае движение на некоторое время по ветке окажется прерванным. Хоть заряд и не под самой насыпью, но достаточно мощный. Шороху наделает. Локомотив и первый вагон с рельс опрокинет наверняка.
  
   Возясь с адским сюрпризом, старшина не забывал внимательно следить за шумовой картиной боя. Видимо в первом приграничном сражении наметился перелом, которого и следовало ожидать. Сила, силу ломит. Истина известная. Выстрелы русского оружия слышались теперь реже, экономнее, очереди пулеметов стали короче, а немецкие, наоборот, частили, захлебываясь злобой и избытком боеприпасов. Да и сами звуки перестрелки переместились от государственной границы на северо-восточной окраине, в глубь территории города.
  
   Закончив со снаряжение импровизированной мины, старшина еще раз осмотрел место, уничтожил следы пребывания, аккуратно собрал в коробку неиспользованное добро и инструменты, перетянул резиной и запрятал на дно сидора. Закинул мешок за спину и вновь, перебегая от укрытия к укрытию, побежал на звук боя, теперь уже в сторону от потерявшей для него на время профессиональный интерес железной дороги.
  
   Долго бегать не пришлось. Очень скоро наткнулся на первую группу отходящих от линии границы бойцов пограничного отряда. Укрывшись за стеной углового дома санинструктор в зеленой фуражке с брезентовой сумкой на плече наскоро, торопливо перевязывал раненных бойцов, поминутно оглядываясь через плечо в глубь улицы, тянущейся к границе. Двое раненных, видимо самые тяжелые, лежали на зеленых брезентовых носилках, один просто кончался в агонии на земле, выгибаясь, запрокидывал лицо к небу. Двое легкораненых ждали очереди на перевязку, сидели, устало прислонившись спиной к беленому известкой кирпичу стены.
  
   - Стой! - Закричал, увидав незнакомого старшину, медик. - Руки! Руки вверх!
  
   На Свидлера уставились три дула наганов сидевших у стены раненных и медика.
  
   - Свой! - Ответил спокойно. Но руки на всякий случай к небу задрал. - Старшина Свидлер, прибыл для инспекции минно-взрывных мероприятий! Вчера в штабе был с Игорем Никольским, техником вашим по спец. связи. Ночевал у него ... Майор Кузнецов меня лично знает.
  
   - Верно, приходил саперный старшина вчера, ругался, что взрывчатка не заложена, его еще арестовать за паникерство политрук хотел... Он это ... - Приподнявшись с носилок на локте тихо сказал, словно прошелестел на одном дыхании раненный и вновь безвольно откинулся на брезентовое ложе.
  
   - Паникерство, ядрена мать! Войну проворонили! Мост - так и не взорван! - Вновь занявшись бинтами, зло проворчал санинструктор.
  
   - Так за него же, за мост не мы, НКВД в ответе...
  
   - Тебе от этого легче? ... Закурить не найдется, товарищ старшина?
  
   Илья вытянул из галифе, помятую в бегах и падениях, пачку забытых папирос, тех, что последний раз курил под музыку танго субботним вечером на лавочке возле Дома Красной Армии. Дал по одной штуке бойцам, прикурил сам. Присел рядом на корточки.
  
   - Где теперь наши?
  
   - Скоро видать подойти должны, отходим. Самим нам с места не двинуться. Ребята помогут. ... Патронов маловато, да и превосходство у немца большое. Тем более, бронепоезд по мосту подошел, совсем мочи не стало. Танки у него на блиндированных платформах. Пулеметчика станкового вместе "Максимом" и вторым номером снарядом накрыло, а ручного - дважды осколками посекло. Вон, лежит герой, ефрейтор Чепахин. Мы - раненые. Ну и убитые ... а кого и вынести не удалось. ... Потери большие ... Но и немцев человек шестьдесят покрошили, точно! Пьяные на нас перли, во весь рост! Психи! Потом поумнели, маленько ...
  
   - Все в часа четыре началось. - Включился в разговор медик, закончивший перевязку. - Я в штабе находился. Сначала связь с Управлением прервалась, с авторотой и саперным взводом, что в Брестской крепости расположены. С начальником гарнизона тоже связаться не удалось. Тут бомбежка и артобстрел начались. Товарищ майор поднял штабные подразделения, связистов, комендантский взвод и повел по тревоге на прикрытие границы. По дороге к нам милиционеры и кое-кто из городского отдела НКВД присоединился. Но вооружение у них слабое - пистолеты да наганы. Все почти без патронов ...
  
   Звуки боя еще более приблизились. Над улицей засвистели, заныли пули. В дом попал снаряд и на улицу посыпалась с крыши черепица, все заволокло известковой пылью. Из серой гущи один за другим молча, словно призраки, появились пограничники, подхватили носилки, помогли подняться раненным и бегом двинулись вглубь города.
  
   - Пулеметчику, занять позицию и прикрывать отход отряда десять минут. Затем, двигаться за нами, отходим в направлении на Жабинку! - Раздалась команда и рядом с собой Свидлер обнаружил осунувшегося, перепачканного, потерявшего фуражку, но живого майора Кузнецова - начальника 17-го Краснознаменного Брестского погранотряда.
  
   - Товарищ майор! - Вскинул руку к козырьку Свидлер.
  
   - Старшина? - Вроде и не удивился майор.
  
   - Я, товарищ майор.
  
   - Вот, такие дела, "паникер" ... Прав ты оказался ...
  
   С левой стороны, совсем близко ударили сдвоено пушки и над головами с урчанием пронеслись снаряды, разорвались за забором соседнего дома. Все как подкошенные бросились на землю спасаясь от осколков.
  
   - Бронепоезд немецкий, будь он неладен! Вроде бы железнодорожники в последнюю минуту завалили пути шпалами. Взрывать некогда было, да и нечем ... Думал, он подольше задержится ...
  
   - На нем специальная десантно-ремонтная бригада с запасом рельсов. - Объяснил Илья. - Шпалы, кран, лебедка ... По какому пути идет, не знаете, товарищ майор? Там ведь, - махнул старшина в сторону невидимого бронепоезда, - широкая колея, российская.
  
   - По ней гад и прет! Тележки видно наши поставили. Приготовились хорошо.
  
   - А переводные стрелки?
  
   - Захватили диверсанты стрелки еще до начала обстрела! Порезали охрану. Наши сунулись переводить, в тупик гада направить, а по ним из автоматов. В упор ...
  
   - Да, и энкавэдэшники в последний момент видно решили заряды вернуть... Лежат возле рельсов ... все пятеро ...
  
   - Черт, как нескладно начало войны получается. ... - Совсем близко раздался паровозный гудок. - Эх, мать, сейчас он ближе подойдет и накроет улицу!
  
   - Может и не подойдет. - Загадочно предположил старшина.
  
   Подтверждая слова, прорычал грозно тяжелый взрыв. Ножом обрезал, враз прекратил выстрелы со стороны железной дороги. Словно в недоумении затих обстрел и с захваченного немцами конца улицы, упиравшегося в границу, откуда отходили отстреливаясь последние пограничники из группы прикрытия.
  
   - Так! Лучшего момента и не придумаешь! Связных от подразделений, ко мне! Подождите в сторонке, старшина. Чуть позже решим ваш вопрос.
  
   К майору подбежали несколько рядовых с карабинами и винтовками.
  
   - Связной от комендантского взвода!
  
   - Есть связной!
  
   Майор склонился над планшетом, ткнул карандашом в прикрытый целлулоидом план города. До старшины долетали обрывки фраз. - Передашь командиру ... Дословно! Запоминай! ... Приказываю, силами личного состава комендантского взвода организовать подвижную оборону уступом влево от улиц Чапаева до Пинской. ... Действовать в качестве арьергарда боевого охранения. ... Отходить, прикрывая отход огнем ручного пулемета до рубежа улица Минская - улица Гомельская. ... Свернуться в походную колону ... продолжать движение в составе отряда по улице Пограничной в направлении района Жабинки. Запомнили, товарищ боец? Выполняйте!
  
   - Связной роты связи?
  
   - Есть, связной, товарищ майор!
  
   - Роте связи, свернуть боевые порядки в походную колону, выслать боевое охранение в виде усиленного ручным пулеметом отделения уступом вправо - отходить к Жабинке по улице Железнодорожной и далее в направление Жабинка до рубежа улица Минская - улица Гомельская. Развернуться на рубеже и занять оборону. Пропустить через боевые порядки комендантский взвод и повзводно, занимая боевые позиции на тактически выгодных пересечении улиц, отходить на Жабинку по маршруту - Скользил карандаш по карте. - ... В случае невозможности использования указанного маршрута, двигаться по параллельным улицам, ... при движении прикрывать друг друга огнем, выставить тыловое охранение, выслать боковые дозоры. Экономить боеприпасы.
  
   - Подразделения штаба начинают движение немедленно! Штаб отряда идет со мной в центре боевого порядка. Приготовиться к началу движения. - И сразу, без перерыва. - Выступаем, начать движение! Отходить с боевого рубежа по отделениям, короткими перебежками ...
  
   - Вы, старшина, идете с моей группой! - Крикнул Свидлеру.
  
   - Постойте, товарищ майор! У меня есть еще одно задание ... Исключительно важное. Правительственное. Но, сначала, ответьте на один вопрос. - Вы отправили в Москву ... немецкую аппаратуру, захваченную у радиста?
  
   - Вы ... знаете? Откуда?
  
   - Вы же видели документ, товарищ майор!
  
   - Да, документ не старшине, генералу подстать ... - Майор, привстал, выглянул из-за стены. Слева и справа, пользуясь неожиданной паузой в обстреле, тенями скользили в оседающем слоями известковом тумане фигуры, отходили короткими перебежками оставшиеся в строю пограничники.
  
   - Немцы, - подумал майор, - еще не пришли в себя после подрыва блиндированного состава и, видимо, перегруппировываются, накапливаются, ожидают подхода полевой артиллерии и оставшихся за рекой минометов. Грех не воспользоваться дареной передышкой, не постараться оторваться от преследования.
  
   - Не успели. - Ответил уже вслух старшине. - Машинка осталась в сейфе дежурного. За старшего там сейчас дежурный по отряду, интендант третьего ранга Журавлев. Я как раз собираюсь послать к нему связного, надежного парня, с приказом на отвод оставшихся в охранении людей в направлении Жабинки. Можете отправляться с ним. Захватите с собой или уничтожьте на месте прибор. По обстановке... Неужели он так важен для Москвы?
  
   - Приказ! - Пожал плечами старшина, не вдаваясь в подробности.
  
   На листке из полевого блокнота майор карандашом набросал несколько строк, передал старшине. - Сержанта Моденова, ко мне!
  
   - Моденова, к командиру!
  
   Через несколько секунд рядом с майором появился, показавшийся знакомым Свидлеру, сержант в фуражке с зеленым верхом и со снайперской винтовкой в руке. Даже после нескольких часов боя пограничнику удалось сохранить некую щеголеватость, аккуратную подтянутость, военную пригожесть присущую старослужащим.
  
   - Почему у вас винтовка?
  
   - Штатного снайпера убило...
  
   - Еще оружие есть?
  
   - Наган.
  
   - Плохо. ... Малышев! - кинул майор. - Поменяйтесь с сержантом.
  
   Малышев нехотя стянул с плеча новенький вороненый ППШ с круглым диском, отстегнул с пояса два запасных в брезентовых чехлах, протянул все хозяйство Моденову. - Пользуйся, Федор! Но помни - временно! Зря не пали! Береги патроны!
  
   В обмен получил снайперскую винтовку и два подсумка. И совет. - А ты оптику не попорть. Вещь тонкая, однако.
  
   - Ладно, поговорили! - Оборвал майор. - Аллюр три креста, Моденов. Двигаетесь в штаб отряда. Передаете приказ Журавлеву - отходить самостоятельно в район Жабинки. По каким улицам - сориентируетесь на месте. Отсюда не понять, где враг, где свои. Там встреча. Ждем час, ориентировочное время - полдень... Не подойдете - оставим маяк с указанием маршрута дальнейшего следования. Отходим на соединение с частями Красной Армии. Границу, а тем более город, нам не удержать. Боеприпасов мало, потери - большие. Вы сопровождаете товарища старшину и отвечаете головой за его безопасность. Он выполняет особое задание Правительства! По пути расскажешь, Федор, все, что знаешь, про пленного, которого задержал и хитрую машинку. На маршруте, и до соединения с отрядом, выполняешь приказания старшины, подчиняешься ему лично. Ясно? Выполняйте!
  
  
  
  
  Глава 4.
  Обер-лейтенант Отто Хорш.
  Г. Брест. 09:30 утра, 22 июня 1941 года.
  Управление НКВД по городу Брест.
  
  
   До пересечения границы группе везло и все происходило с безукоризненной немецкой пунктуальностью. Диверсанты, одетые в форму сотрудников НКВД и снабженные поддельными документами, практически неотличимыми от подлинных, вовремя и бесшумно загрузились в товарный вагон. Внешне, вагон ничем не выделялся из ряда остальных, подогнанный немецкой поездной бригадой к ожидавшему вблизи моста русскому маневровому паровозику. Лязгнула сцепка и паровоз, дав три коротких гудка, перетянул порожняк через пограничный мост на советскую территорию.
  
   Несколько русских пограничников, рывком откатили дверь вагона, заскочили вовнутрь, громыхая сапогами лениво потыкали штыками в подозрительные места, но не обратив внимания на фальшивую переборку, за которой скрывались немцы дали отмашку машинисту, разрешая движение. Все закончилось настолько быстро, что Отто не поверил собственным глазам, изначально приготовившись к непременной кровавой схватке в тесноте вагона. Лязгнули буфера, заскрипели отжимаемые сжатым воздухом от колес, тормозные колодки и состав лениво загромыхал по рельсам. Немцы рассчитывали, что, как и положено, пустые вагоны направят на формировочный участок, расположенный вблизи товарной станции, недалеко от городских улиц. Но, что-то не сложилось и русский диспетчер после громогласной перебранки со стрелочником, погоняв немного маневровый паровозик, загнал вагон с диверсантами в самый дальний тупиковый угол. О, эта проклятая русская, безалаберность!
  
   Драгоценные минуты таяли, а десантники, сидя взаперти, совершенствовались в русском разговорном языке, матерно ругая идиотов железнодорожников. Затем группа пробиралась, спотыкаясь в темноте, через завалы старых шпал, рельсов, колесных тележек, тормозных накладок и прочего годного лишь на переплавку хлама, непонятно из каких соображений хранимого на территории железнодорожного узла. Люди Отто пролазили под старыми изломанными вагонами, уклонялись от движущихся абсолютно хаотически маневренных паровозиков. Наконец им удалось выбраться за территорию станции и по насыпи двинуться быстрым шагом в направлении переезда, выводящего к улице на которой располагалось Управление НКВД - первый объект поиска.
  
   Вдруг, шедший в голове колонны ефрейтор, облаченный теперь в форму сержанта НКВД, остановился и дважды поднял вверх руку с зажатым в ней автоматом - подал знак тревоги. И сразу же в предрассветной дымке перед Отто и его людьми на рельсах словно из фотоэмульсии проявилась группа русских военных, сосредоточенно толкающих прямо навстречу немцам железнодорожную тележку с грузом. Вступать в открытый огневой бой приказ запрещал до момента общего наступления и начала артиллерийской подготовки. Спрыгивать с насыпи и искать укрытия - поздно.
  
   Отто вспомнил инструктаж специалиста по России, бывшего белого русского офицера, эмигранта, обучавшего основам языка и поведения в тылу врага. Особенно нравились солдатам и на удивление быстро осваивались крепкие русские выражения, даже близких аналогов которых в немецком языке никогда за всю историю не существовало. Говоря о взаимоотношении советских людей, инструктор несколько раз предлагал настоятельно запомнить, что в СССР очень многое, если не все, определяет форма и звание человека.
  
   "Вы, - убеждал слушателей бывший офицер, - наденете форму НКВД. НКВД - это ЧК. А ВЧК - особый, привилегированный, боевой отряд большевистской партии, его меченосцы. Со встречными гражданскими и военными людьми обладатели такой формы, находясь даже в малых званиях, говорят решительно и жестко, исключительно в приказном тоне, не позволяющем даже помыслить о неповиновении или отказе". Он демонстрировал собственные слова на примере - гордо выпрямлял спину, выпячивал грудь колесом, зло гонял желваки, кривил губы, исподлобья, хмуро, метал презрительные, уничижительные взгляды на солдата, исполнявшего роль русского пехотного офицерика. От всего этого представления даже немецкий спецназовец чувствовал себя весьма и весьма неуютно. "Можете хвататься за пистолет, грозить арестом, расстрелом, обвинять в паникерских настроениях. Вам - все позволено. Можете даже на глазах у подчиненных расстрелять командира. "Шлепнуть" на их наречии. Но - только командира. Комиссара вам трогать нельзя! Запомните это крепко! Иначе - вызовете страшное подозрение и, даже, возможное разоблачение".
  
   "Если вам навстречу попались сотрудники НКВД - присмотритесь к их званиям. Если они ниже ваших или равны - ведите себя свободно, естественно и непринужденно. Примерно так, как вели бы себя с товарищами по партии. Но если дело дойдет до принуждения их выполнить ваш приказ, станьте вновь суровыми и непреклонными рыцарями. Налегайте на особые полномочия от "Центра", от самого Берии, или даже от вождя Сталина! Суньте под нос документ, мандат, но внимательно изучать не допускайте. Если их нужно уничтожить - действуйте решительно, но сначала, в любом случае, постарайтесь полностью подчинить себе, своей воле!".
  
   Все это крепко отпечаталось в памяти Отто, потому и реакция мгновенной. - Не волноваться! - шепотом приказал своим бойцам. - Выхожу на переговоры. Прикройте.
  
   Он решительно и нарочито твердо ставя подошвы сапог на шпалы, поспешил навстречу к русским военным. Те остановились, замялись.
  
   - Кто такие! Что нужно? - Использовал не очень большой запас русских слов Отто. Присмотрелся повнимательней и обнаружил, что встреченные русские тоже одеты в форму сотрудников НКВД.
  
   - Свои, товарищ капитан! Из Отдела по железнодорожному транспорту, лейтенант Овечкин. - Вытянувшись в струнку, облегченно улыбнувшись, доложил молоденький с пухлыми губами и толстыми щеками лейтенант в новом, не обмятом обмундировании. - Приказано вновь установить заряд в подрывную камору моста. ... На всякий случай!
  
   - Провокация! Паникерство! - Сразу вспомнил первоначальную задачу Отто. - Кто приказал? Расстреляю, негодяя! Мы из Москвы, от Берии!
  
   Не давая мальчишке опомниться, он сунул под нос пистолет, да так, чтобы мушка ткнула в ноздрю и разорвала пару-тройку нежных, наполненных кровью сосудов.
  
   - Не позволю! Сдать оружие, мерзавец!
  
   Под аккомпанемент воплей Отто, немцы молча окружили сбившихся в кучку ошарашенных молодых русских солдатиков, даже не попытавшихся вытащить наганы из болтавшихся на животах, сбившихся словно бабьи кошели косых кобур. Судя по всему у тех и мысли не появилась прийти на выручку лейтенанту. Наоборот, теперь их глаза смотрели на бывшего командира осуждающе, словно заранее обвиняя во всех смертных грехах, в которых и их, вовсе невиновных, попытался втравить. ...
  
   Отто выдернул новенький "ТТ" лейтенанта и сунул в карман собственных синих галифе.
  
   - Товарищ капитан, а, товарищ капитан! Как же так? А приказ? Я же не виноват, честное комсомольское - не виноват! - Шептали побелевшие губы лейтенанта, враз опавшие, как-то по стариковские втянувшиеся, пересохшие, нелепо облепившие зубы.
  
   - Идем! - Диверсант ткнул жертву пистолетом в бок и повел на противоположную, прикрытую от взглядов остальных людей, сторону насыпи. Далеко вести лейтенанта времени и желания Отто не имел. Он вдавил как можно глубже в тело врага дуло пистолета, стараясь попасть между жадно хватающими воздух, испуганно ходящими ходуном, словно меха аккордеона, ребрами и нажал спусковую скобу. Подтолкнул небрежно вниз неустойчивое тело и вернулся обратно.
  
   - Снести груз вниз! - Приказал, оставшимся без начальника энкавэдэшникам. Те послушно выполнили сказанное и овцами сгрудившись под насыпью, словно согреваясь жались напоследок друг к другу. Поняли, наверное, дурни, что жить им осталось всего ничего.
  
   Русские снизу вверх, с тоской смотрели на Отто и его людей, по телячьи моргали юношескими, пушистыми еще, ресницами, едва сдерживали набегающие слезы в предчувствии чего-то очень-очень нехорошего, совсем не того, что ожидали от жизни в недалеком прошлом.
  
   Уже не маскируясь, устав ломать язык русскими словами, Отто по-немецки отдал команду фельдфебелю. Тот один на группу, имел приспособление бесшумной стрельбы. В ответ послышалось "Яволь!" и палач, не торопясь, на глазах у жертв, навернул на ствол пистолета черный, словно сгусток ночи, резиновый цилиндр с отверстиями, спустился с насыпи и выстрелами в затылок деловито пристрелил одного за другим всех четверых. Те падали, словно снопы, один на другого, нелепо, как и все в этой стране, топорща на спинах горбы полушерстяных гимнастерок.
  
   Один из диверсантов подошел к зеленому ящику с адской машиной, открыл крышку, вырвал пук разноцветных проводов, закинул подальше обнаруженную тут же допотопную подрывную машинку.
  
   Закончив с неудачниками подрывниками группа диверсантов из "Бранденбурга-800" снова двинулась в направлении штаба. Отто бодро шел впереди своих людей, но впервые за военную карьеру, почему-то не ощутил пьянящей радости от легкой победы, наоборот, всю дальнейшую дорогу до здания Управления НКВД, его точила какая-то непонятная, сосущая тоска.
  
   Из-за возни с несостоявшимися минерами, группа Отто окончательно выбилась из графика движения и едва не попала под первый же удар собственной артиллерии и штурмовой авиации, обрушившийся на мирно спящий город и приткнувшуюся к окраине старую крепость.
  
   Среди завывания падающих в пике Юнкерсов, среди свиста осколков, немцам удалось без потерь найти убежище. Отсиделись, переждали огневой налет в погребе на задах одного частного дома, расположенного недалеко от кирпичного здания Управления. Сразу за ними в лаз попытались сунуться и законные владельцы, но Отто страшно вытаращил глаза и употребил одно из наиболее запомнившихся русских ругательств, после чего жильцов словно волной смыло и попыток проникнуть в погреб никто более не предпринимал.
  
   Едва первые залпы смолкли, обер-лейтенант приказал проверить оружие, приготовиться к бою и повел людей на штурм. У него не было не малейшего сомнения, что вот теперь, сейчас, придется схлестнуться в смертельной схватке с наводящими ужас элитными подразделениями тайной полиции Сталина.
  
   Но и здесь ожидало разочарование. Здание могущественного и таинственного НКВД-ВЧК встретило диверсантов распахнутой настежь дверью и пустыми коридорами, по которым порхали весело порхали бумаги, вынесенные из кабинетов близкими взрывами. По договоренности Абвера с Вермахтом и Люфтваффе здание НКВД не обрабатывалось тяжелыми бомбами и снарядами. Группе фронтовой разведки Бранденбурга-800 предоставили возможность первыми добраться и захватить врасплох секретную службу русских, заполучить все тайны красных в целости и сохранности. Особенно интересовали Абвер списки агентов на немецкой территории, коды, шифры, карты, планы развертывания войск и прикрытия границ, закрытые телефонные справочники, адреса руководства страны и партии. Имелся шанс проделать все в самые первые минуты войны, поскольку НКВД выдвинул щупальца вплотную к новой германской границе, прошедшей по Бугу.
  
   Схватка опять не состоялась. Немецкие спецназовцы сначала перебегали, а затем просто шли по пустым коридорам, заглядывали в настежь открытые двери кабинетов. Все выглядело так, словно красные второпях покинули помещение, оставив все на своих местах, включая сейфы, забитые делами, столы с письменными приборами, телефоны, подключенные к коммутатору, расположенному в подвале. Особенно поразил Отто тот удивительный факт, что убегая русские чекисты даже не отключили междугороднюю телефонную линию. Телефонистки оставили в гнездах соединительные штекеры и сигнальные коммутационные лампочки печально помаргивали, удостоверяя, что связь с Москвой установлена и абонент на дальнем конце правительственной связи пытается докричаться до сбежавших в панике коллег. На столе возле коммутатора сиротливо лежала маленькая красная книжечка, распахнутая на странице с телефонами Кремля...
  
   Полномочий разбираться с бумагами у Отто не имелось. Он и его люди являлись боевиками, диверсантами. Бумажной волокитой предстояло заняться другим - представителям главного управления Абвера "Восток 3" и "Штаба Валли". Разведывательное "Коммандо" этих двух организаций возглавляли, соответственно, майор Трутберг и капитан Дунце, шедшие, как было известно Отто, непосредственно в передовых частях наступающей немецкой пехоты...
  
   Перед группой Отто стояла конкретная задача спасения "Энигмы".
  
   - Если прибор еще в здании Управления, - рассуждал Отто, - то теперь он останется здесь, пусть даже в одном из запертых сейфов, и благополучно пролежит до подхода передовых частей пехоты. Если же его нет - то он наверняка в штабе пограничников. Русские убежали отсюда в панике и вряд ли рискнут вернуться. На всякий случай стоит оставить здесь двоих парней. Пусть присмотрят за приобретенной недвижимостью и забьют наш приоритет.
  
   - Ефрейтор Гюнце и рядовой Шмидт остаются охранять здание. При подходе наших частей немедленно скиньте русские мундиры и наденьте комбинезоны, а то вас еще в неразберихе погони подстрелят свои.
  
   Немецкие комбинезоны разведчиков лежали, дожидаясь своего часа, среди прочего добра в вещевых мешках русского образца.
  
   - Приготовить оружие! - Отдал команду Отто оставшимся солдатам группы. - Выходим на маршрут 2. Цель - штаб русского пограничного отряда. Бегом, марш!
  
   - Командир, куда спешить? Судя по НКВД русские пограничники для нас прежде чем убежать, наверняка, приготовили ранний завтрак с колбасой и водкой! - Успел сострить заместитель Отто, штабс-фельфебель Генрих Шульце.
  
   - Отставить неуместные разговоры, фельдфебель! Соблюдайте дисциплину сами и требуйте того же от подчиненных. Не расслабляйтесь. Вперед! - Резко оборвал заместителя Отто.
  
   Здание пограничного отряда оказалось, в отличие от Управления НКВД, испещрено отметинами от пуль и осколков. На беленой кирпичной стене щербины войны казались каплями крови, выплеснутыми прочь из гигантского тела города. Разбитая крыша топорщилась стропилами и курилась длинными ленивыми завитками серого дыма. Огня не видно. Видимо пожар успел потушить внутренний наряд. Внешне здание штаба выглядело таким же покинутым и пустынным, как и предыдущий объект.
  
   Отто позволил себе немного расслабиться, привыкнув к легкой, необременительной войне на Востоке, ведущейся против верно определённого Фюрером гиганта на глиняных ногах. Дальше он вел отряд из десяти человек компактной группой. Спецназовцы по-прежнему двигаясь в прикрытии стен, но успокоились, переговаривались, махнув рукой на все положенные предосторожности и непременные требования к разведывательной группе, осуществляющей поиск в тылу врага. Так же нестройной толпой поднялись они по уцелевшим ступеням на крыльцо. Забыв правила конспирации переговаривались на родном немецком языке. Подсмеиваясь над русскими свиньями скопом ввалились в помещение дежурного.
  
   Немцы зазнались, без вина опьянели от чувства легко доставшейся победы и оказались жестоко наказаны. Их встретили точные выстрелы оставшихся в живых пограничников из выставленной майором Кузнецовым охраны.
  
   За ошибки командиров первыми платят подчиненные. Это прописная истина войны. Через минуту половина солдат из группы Отто валялась на полу дежурного помещения. Остался лежать, неестественно подвернув ногу, и весельчак фельдфебель, так и не дождавшийся горячего завтрака с водкой. Немцам еще крупно повезло, что бомбежка и артиллерийский обстрел вывели из строя большую часть защитников здания и единственный имевшийся у них пулемет.
  
   Штабные писаря во главе с дежурным по штабу интендантом третьего ранга Журавлевым вели огонь по врагу из револьверов и пистолетов, засев за импровизированной баррикадой из столов, шкафов и сейфа, образовавшейся после взрывов и тушения пожара. Большая часть канцелярского добра свалилась на первый этаж вместе с обрушившимися перекрытиями второго. На втором этаже под бомбами погибли и пулеметчики, прикрывавшие подходы к штабу, и личный состав с винтовками. Интендант правильно решил, что оборонять здание и вести стрельбу на предельной дальности проще с крыши и из окон второго этажа. Обзор из окон первого ограничен забором и кустарником. Теоретически все верно, но командир осажденных не учел одного - неожиданного огневого налета немцев
  
   Диверсанты, прикрываясь шквальным огнем автоматов и взрывами нескольких, брошенных наугад, гранат, выскочили из дежурного помещения на крыльцо и откатились, замерли вдоль стен.
  
   Отто от злости кусал губы. Не мог простить идиотской, непозволительной для профессионала расхлябанности. Одно утешало, видимо и русские не имели достаточно сил для контратаки. Во всяком случае, преследовать людей Отто они не спешили. Впрочем, это выглядело вполне разумно - очутившись на крыльце, лишившись защиты стен и баррикады, красные пограничники немедленно будут уничтожены огнем немецких автоматов. Сложилась странная ситуация, при которой немцы не могли безнаказанно проникнуть в здание, а русские - здание покинуть. Оставалось терпеливо сидеть, держать под прицелом все входы и выходы и ждать подхода пехоты вермахта. Отто подозвал двух из оставшихся у него четырех бойцов и приказал зайти в тыл здания и препятствовать отходу защитников.
  
   Отто зря волновался. Покидать здание пограничники вовсе не собирались. Во всяком случае, без приказа. А тот приказ, что имелся - звучал вполне определенно и однозначно: "Защита штаба отряда". Впрочем, человек предусмотрительный, интендант Журавлев на всякий случай приготовил банки с бензином, нацеженным из разбитых штабных автомобилей, бутыли залитые керосином от ламп, поставил стеклянную тару возле уцелевших шкафов с документами отряда и сейфа.
  
   Первая атака отбита, но ряды защитников здания тоже поредели. Во время шальной перестрелки с так незадачливо обозначившимися диверсантами, от взрывов гранат, под прикрытием которых те прорывались обратно к выходу, погибли трое защитников штаба. Только чудом осколки и пули не воспламенили импровизированные зажигательные средства и не превратили здание в огненную ловушку для защитников.
  
   Из тех нескольких пограничников, что еще оставались у него в строю, Журавлев назначил бойца наблюдать за подходами к задам здания. Оружия не хватало, потому выдал емкости с бензином и ракетницу, приказав в случае опасности бить ракетой в горючее. Иного выхода уже не оставалось. Как практически не оставалось боеприпасов ...
  
  
  Глава 5.
  Старшина Свидлер и сержант Моденов.
  Г. Брест. 09:30 утра, 22 июня 1941 года.
  Охота на охотников.
  
   Старшина Свидлер и сержант Моденов когда перебежками, где быстрым шагом поспешно двигались к штабу отряда. Вначале путь их пролегал задами частных домиков. Помогая друг другу перелезали через заборы, ломились сквозь заросли кустарника. Затем, уже ближе к центру города - бежали прямо по улице, держась вблизи стен домов, онемевших от обстрела и бомбежки.
  
   Бомбы и снаряды падали теперь реже. Залпы немецких батарей сменились одиночными выстрелами. Самолеты набрали высоту и, казалось, просто кружили, словно стая мелких серебристых коршунов, обнаруживших вдруг, что вся добыча уже разодрана в клочья и склевана. Из окон подожженных снарядами домов словно выдуваемые ветром красные шторы, вырывались на улицу языки пламени, завивались вверх, старались нежно лизнуть крышу, ветви соседних деревьев. И если удавалось, то переносились, перескакивали, свивались в дикой радостной гонке, пожирали жадно еще уцелевшее, нетронутое, изничтожали, втягивали в бесовский танец.
  
   Неожиданно старшина с пограничником выскочили к новому, недавно построенному, современной архитектуры многоэтажному зданию, украшенному несколькими колоннами. Бомба или тяжелый снаряд выдрали бок дома и тот оплыл, съехал вниз, на тротуар, неопрятным водопадом кирпичей, перемешанных с каким-то тряпьем и кусками оконных рам. Под утренними лучами летнего солнышка гора хлама переливалась, отсвечивала фальшивыми театральными драгоценностями размолотого стекла. От нескольких соседних многоэтажных домов остались лишь нелепые, стоящие прямо, словно театральные декорации, внешние стены, а все пролеты, квартиры, лестницы сложились, рухнули и лежали между кирпичными остовами невысокой пыльной грудой. На заднем плане ясно просматривался скрытый ранее старый католический костел, печальный и величавый. Практически целый, не затронутый войной. Только один из ангелов на фронтоне поник отбитым осколком крыла.
  
   - Где же наши истребители, почему не прикроют город? Почему не открывают огонь по самолетам врага зенитчики? Где тяжелая артиллерия, почему не ведет контрбатарейную стрельбу? Почему бомбардировщики до сих пор не нанесли удар и не разбили переправы? Что происходит, товарищ старшина? Вы же из Москвы, разъясните... - Глянув в очередной раз на захваченное противником, беззащитное небо, задал давно ожидаемый старшиной Моденов. - Чего ждем?
  
   - Гитлер подло нарушил Пакт о ненападении. Агрессия внезапная и ничем не спровоцированная. Вот и причина ... - На выдохе будто загустевший, негодный клей из тюбика, вязко и неубедительно, выдавил Свидлер.
  
   Не мог, никак не мог, не имел права поделиться истинным знанием и пониманием происходящего старшина отдела особых операций ГРУ с простым сержантом пограничником. Как, впрочем, не мог объяснить и себе самому, почему зенитную артиллерию со всего округа, несмотря на грозные приметы приближающейся войны, генералы Павлов и Климовских отправили оттачивать боевое мастерство на полигон. Почему окружной полигон практически не прикрыт сухопутными войсками, которые проводят учения в другом конце округа, ставшего Западным фронтом. Почему запасы зенитных и прочих снарядов остались сгорать в приграничных окружных складах, а на полигоны взяты снаряды практические, учебные и очень ограниченное количество боевого запаса.
  
   Проще обстояло дело с авиацией. Судя по всему она осталась на земле в виде обгоревших кусков фанеры и металла. Там, где стояла по мирному времени скученная, незащищенная, не рассредоточенная, не замаскированная, не перегнанная на запасные, удаленные от границы аэродромы и малые, запрятанные в лесах, аэродромы "подскока ".
  
   Правду сказать не смог, потому дал такой ответ, какой подсознательно ожидал услышать от старшего, московского товарища комсомолец Моденов. Вопрос оказался закрыт и они поспешили дальше, прислушиваясь к грохоту взрывов, доносившихся теперь только со стороны крепости.
  
   Неожиданно улицы ожили, вывалили сквозь парадные и черные хода толпы жителей с узлами, баулами, чемоданами, рюкзаками, орущими детьми и молчаливыми, со скорбными глазами пророков и мучеников стариками. Люди шли табором, поминутно оглядывались на запад, туда, откуда ворвалась в их жизнь, ожидаемая последнее время каждую минуту, но, всё равно, как всегда неожиданно свалившаяся беда.
  
   Людская река, обезумевшая от ужаса происшедшего, несла свои волны на восток, разветвляясь затем на два основных потока. Один рвался к железнодорожному вокзалу, другой, менее людный - к восточной окраине города, к дорогам на Кобрин и Пинск. Постепенно среди гражданского населения выявился еще один малый ручеек, состоящий из людей в военной форме, тех, кто так или иначе, но задержался в Бресте. Кто помогал семьям укрыться от вражеского огня. Кто-то - собирал детей и жен в дорогу, рискуя отстать от своих. Другие успели похоронить близких. Все они, с оружием или без, закончили печальные житейские дела, которые посчитали в первые минуты войны более важными, чем командирские и комиссарские обязанности.
  
   Житейское оставлено позади. Вновь став людьми воинского долга, бежали, неслись изо всех сил на места сбора, хотя и прекрасно понимали, что безнадежно опоздали к оставленным частям и подразделениям, что никого кроме врагов на опустевших плацах и в казармах уже не встретят. На смерть торопились...
  
   Навстречу людскому потоку продирались только двое - Свидлер и Моденов. По дороге, когда переходили с бега на шаг, Федор поведал старшине все, что знал о немецком радисте и его таинственной шкатулке с рычажками, проводками и кнопочками. Сказал, что лежит машинка в сейфе дежурного на первом этаже здания штаба. Ну, да это Илье от покойного уже, земля ему пухом, знакомого известно.
  
   Вблизи здания штаба улица опустела. Илья прикинул, что возможно бегущих из города жителей испугала перестрелка или иное, подозрительное происшествие в районе штаба. И связано, спугнувшее людей действие, именно с целью их марш-броска. Потому прихватил на бегу рукав гимнастерки сержанта, придержал, потянул за собой к забору.
  
   - Через тот вход, что с улицы, не пойдем. Не нравится мне эта тишина. Как еще можно попасть в здание?
  
   - Через хозяйственный двор, там еще дальше ветлечебница служебных собак, гараж, разъездная дежурная коновязь. Только целых машин и живых коней нет. В начале обстрела побило, а те что остались - майор использовал для переброски отряда к границе, для подвоза патронов и, позже, для эвакуации первых раненных. Ну а собак разобрали вожатые, так с ними и побежали к границе, не могли бросить, где теперь - не знаю.
  
   - Так, так. ... Значит, пойдем задами ... Но все же... Все же стоит для начала приглядеться получше к обстановке, понять, что твориться на улице. Пойду, посмотрю. Подожди здесь.
  
   - Велено майором вас оберегать, товарищ старшина. Сам пойду.
  
   - А сможешь?
  
   - Пограничник я.
  
   - Не высовывайся. Понаблюдай, если получится из соседнего здания. На рожон не лезь. Шум нам не нужен. В случае чего - отходи сюда. Прикрою...
  
   - Из пистолета? - Усомнился Моденов.
  
   - Из пистолета. - Подтвердил Илья. - Не волнуйся... бой у него хороший, оружие пристреляно. Патроны - улучшенной баллистики и повышенной мощности... Давай, если вызвался. Вперед! Я за улицей присмотрю.
  
   Моденов бесшумно исчез в проломе забора, а Свидлер улыбнулся и пропустив пограничника вперед шагов на двадцать, двинул так же тихо следом. Молодого напарника стоило проверить делом. Посмотреть на что паренек годится.
  
   Сержант подошел к делу серьезно. Федор сразу согласился с доводами, приведенными странным пожилым старшиной и решил понаблюдать за входом в штаб. Выбрал для того дом, стоящий на противоположной стороне улицы, но не прямо напротив штаба, а чуть в сторонке, наискосок. На одном дыхании пролетел под бельем, вывешенным хозяйками с вечера для просушки, забытым и теперь заляпанным грязью и порванным в клочья осколками. Черный вход оказался не заперт. По длинному коридору коммунальной квартиры сержант выскочил мимо кухни и туалета к дверям жилых комнат, дернул дверь одной, явно выходящей окнами на улицу. Заперта на замок. Дернул другую - поддалась, открылась, впустила. Федор сдернул фуражку с головы, закинул с груди на спину автомат и на корточках, хоронясь за обеденным столом и стульями пробрался к окну. Чуть приподнялся над подоконником, отодвинул осторожно льняные в цветочек занавески. Выглянул меж глиняных горшочков с "доктором" и иными, привычными для городских квартир растениями. Оглядел внимательно противоположную сторону улицы.
  
   Картина, что открылась перед ним, удивила и насторожила. Федор оказался так поглощен осмысливанием увиденного, что прозевал момент появления в комнате старшины с его безразмерным вещевым мешком за спиной и готовым к стрельбе пистолетом в руке. Очнулся, только когда услышал над ухом знакомый тихий голос: "Повнимательней, сержант, надо в разведке. Спину, спину беречь нужно..."
  
   - Зачем же вы пришли, товарищ старшина? Не доверяете?
  
   - Не обижайся. ... Пустое. ... Молодой ты еще, парень. Не понимаешь, что пограничник и разведчик - две большие разницы. Ничего... Подучишься - толк будет. Что скажешь?
  
   - Ничего понять не могу. Вроде свои, наши парни из НКВД, а хоронятся под стенами, в придорожном кювете, за столбами и деревьями. Стволы направлены на штаб отряда, дверь входная в дежурное помещение - вышиблена и вся в пулевых отметинах. Вышибить ее и бомба могла. Но вот часть дыр от пуль белеют щепой наружу. Изнутри стреляли. Сейчас стрельбы не слышно ни из штаба, ни с улицы. Вроде как наблюдают ...
  
   - Это, наверняка, те же гады, что порешили взрывную команду энкавэдэшников на железнодорожных путях. Теперь ясно, почему те дали себя перебить, словно бараны. Форма, звания. Еще, наверняка, перед носом у их лейтенанта липовым документом с грозными печатями помахали... Диверсанты это, Федор. Немцы из батальона "Бранденбург-800". Профессионалы. Те еще фрукты ... потом побольше расскажу. А в здании видно наши засели и первый их натиск отбили. Вот немчура и притаилась. Штурмовать боятся. Значит - скорой подмоги ждут. Видно, по "Энигму" пришли... И, рубль против копейки, с тыла тоже засаду выставили. Успели... Так. Тут нам больше делать нечего. Вдвоем мы эту дверцу не распечатаем. Их числом больше и не пальцами они деланы. Пошли глядеть, что и кто у них с тылов сторожит. Кажется мне, старику, что там народу должно болтаться поменьше.
  
   Так же тихо, как и пришли Илья с Федором выбрались из здания и вернулись к пролому в заборе. Для того, чтобы при пересечении улицы не привлечь внимания немцев, им пришлось отойти по немного назад, до перекрестка, и затем, выбрав момент, одним рывком оказаться на противоположной стороне.
  
   Дальше вел Федор, который не раз после посещения ветеринара, к которому водил приболевших и раненных служебных собак, предпочитал возвращаться тылами. Там начальства поменьше, можно поболтать и перекурить с годками, проходящими службу в шоферах. Или погладить шелковистую кожу запасных дежурных коней привязанных к коновязи, мирно, по-домашнему, хрумкающих сеном из торб, меланхолически перетирающих желтые стебельки теплыми мягкими губами. Кони Моденова любили, смотрели добро большими карими глазами, хлопали по крупам хвостами, отпугивали надоедливых оводов и муж, взмахивали чуть загибающимися на концах ресницами.
  
   Словно две тени бесшумно двигались старшина и сержант, прикрывали по очереди друг друга, внимательно оглядывали местность. Раньше здесь кипела специфическая жизнь тылов военного хозяйства, с её своеобразными шумами, голосами, командами, деловой суетой. Теперь дворы пусты, хозяйственные и жилые строения в большинстве разрушены взрывами. Возле гаража дымились ошметками резиновых скатов, досками кузовов, осевшие на металлические диски, покореженные "эмки" и полуторки. У полированного ремнями уздечек и изгрызенного конскими зубами бревна коновязи, гудели зеленые мухи над начинающимися раздуваться животами убитых лошадей.
  
   Отсюда начиналась территория, непосредственно примыкающая к штабу. Если диверсанты решили посадить засаду, то другого, более подходящего места для этого дела не имелось. Примерно в двадцати - тридцати шагах от задней стены здания, у выхода с плотно прикрытой дверью, до начала войны стояла, крашенная веселой голубой краской беседка, служившая штабным курилкой. С боков незамысловатое сооружение имело только перильца, но от дождя сверху прикрывала курильщиков крыша, сбитая наподобие шатра из досок и фанеры. Теперь хилое творение местных плотников оказалось разрушено близким разрывом и сложилось щелястой пирамидкой, наподобие балаганчика, из тех, что возводят на бахчах сторожа.
  
   Первым обнаружил немца, притаившегося в обломках беседки, Илья. Опыт у него имелся, да и волновался меньше. Это для Федора первая война, первый открытый бой, а для Ильи и война далеко не первая и, тем более, не первый бой. Диверсант хорошо замаскировался, профессионально можно сказать. Выдал его легонько шевелящийся черный ствол автомата, которым тот непроизвольно водил по лишенным стекол окнам. Под прицелом держал краешек пограничной фуражки с зеленым верхом, что-то появлялся на мгновение, то так же быстро исчезал в проеме. Видать один из защитников штаба тоже наблюдал за обстановкой в тылах здания и о присутствии чужаков если и не знал наверняка, то догадывался.
  
   - Один - в беседке. - Прошептал на ухо Федору старшина. - Но по одному на такие дела не посылают. Значит, есть как минимум еще один. Ты здешнюю обстановку лучше знаешь. Подумай где может сидеть... Его вычислить нужно, прежде чем мы дальше пойдем. Стрелять по ним нельзя, всполошим остальных. Придется работать тихо. Нож есть? Убрать одного сможешь?
  
   - Нет ... Да я его руками. ... Голову гаду сверну.
  
   - Ладно, посмотрим ... Так где он может быть?
  
   Второй десантник обнаружился сам, еще раз доказав, что врага никогда нельзя недооценивать. Если первый наблюдал за домом, то второй - за подходами к нему. Как уж ему удалось углядеть Федора с Ильей, вроде бы двигавшихся тихо, незаметно, маскируясь? Но, удалось. И не только высмотреть, но и тихой сапой зайти им в тыл. Почему не решился стрелять? На этот вопрос потом, анализируя свои ошибки, Илья ответ дать не смог. Может, переоценил собственные силы, может - побоялся как и сам Илья в неопределенной обстановке шум поднимать. В последний момент старшина что-то почувствовал, интуитивно рванул из-за голенища клинок, оттолкнул Федора, сгруппировался и выкинул руку с оружием навстречу клинку врага.
  
   Внешне старшина ростом невелик, худощав, маломерен рядом с здоровяком диверсантом, да и по сравнению с Моденовым габариты Свидлера значительно меньше. Опять же, фуражка на нем не зеленая - пограничная, а с черным околышем. Значит - не боевой состав. Это диверсанты выучили крепко. Вот и решил немец первым более опасного для него пограничника завалить, а потом и замухрышку техника без проблем прирезать.
  
   Очень невежливо, можно сказать грубо, Моденова старшина отпихнул в сторону. Но тот даже обидится не успел. Прямо на то место за деревянным кузовом, слетевшим с грузовика, откуда по просьбе старшины двор осматривал на предмет вычисления гада, свалился словно из-под земли выскочивший здоровенный сержант в новенькой форме НКВД. Упал вроде несильно, но забился, захрипел, пытаясь вытащить по самую рукоять засаженный в горло нож. Словно онемевший, замороженный смотрел Федор на начищенные хромовые сапоги немца, елозящие в пыли, выдавливающие в ней бороздки и ямки. На сначала капли, а потом целый фонтанчик крови, вылившийся не из раны, а изо рта, открытого в безмолвном крике, в безуспешной попытке глотнуть воздух.
  
   Старшина, словно гигантская кошка, отпрыгнул после удара, откатился, потом также безмолвно подскочил, припал на колено, взмахнул стремительно рукой. Вроде бы и несильно ударил раскрытой ладонью по шее, но немец булькнул и враз затих, перестал сучить ногами. Все в тишине ...
  
   - Эх, прозевали мы с тобой Федор врага, напортачили! Чуть-чуть - и быть нам ... - Старшина вытащил матово розовый нож, обтер о гимнастерку убитого и сунул куда-то вниз по ноге. Федор точно и не заметил.
  
   Десантник, засевший в обломках, толи услышал шум, толи почувствовал неладное, но завертел головой, пытаясь сквозь щели между досками высмотреть, что происходит и куда подевался напарник.
  
   - Так, номер не вышел. Факир был пьян и фокус не удался. Ножом его теперь не возьмешь. Насторожили мы его. Ладно, делать нечего, придется потратить спецсредство.
  
   Старшина распустил завязку мешка, одним движением достал, словно на пальцах глаза имелись, черный резиновый цилиндр, вытянул пистолет из кобуры и навинтил цилиндр на ствол.
  
   - Глушитель выстрелов для бесшумной стрельбы. К сожалению - одноразовый. У англичан, говорят, получше есть, но - за неимением гербовой обойдемся простой... Так, Федя?
  
   Расстояние для прицельной стрельбы из пистолета "ТТ", по мнению Моденова, выходило несуразно большое, но он промолчал, решил посмотреть, что выйдет из задумки странного старшины, обладающего набором необычных вещей и говорящего иногда весьма непривычные для уха комсомольца-пограничника вещи.
  
   Старшина перекатился к краю укрывавшего их кузова, изготовился для стрельбы, обхватив рукоять пистолета непривычно для Моденова кистями обоих рук, прицелился неспешно и плавно спустил курок. Выстрел напомнил Федору легкий "пых", вроде как гриб-дождевик в лесу ногой кто раздавил. Только результат превзошел все ожидания. Немец подскочил, разваливая доски укрытия, выгнулся дугой и рухнул обратно, широко раскинув в сторону руки, словно купаться в дровяной щепе собрался ...
  
   Старшина и сержант маленько выждали, повеселились даже, наблюдая радостное удивление на лице пограничника, чуть не свесившегося наружу из окна второго этажа, откуда отлично видно все происшедшее во дворе.
  
   - Он в лицо знает тебя, Федор? - Кивнул в сторону окон Илья.
  
   - Знает. Не раз в этой же курилке вместе перекуривали. Одесские анекдоты любит рассказывать. Писарь из строевой части, Виталиком звать.
  
   - Это отлично, что знает. А то еще пульнет с перепугу... - Пояснил Свидлер. - Иди, объясни пареньку ситуацию, пусть меня не пугается. А я тут приберусь немного... Ты, Федя, дежурного по штабу разыщи пока, интенданта Журавлева... или кто его замещает. Война, брат, сплошное убийство.
  
   Пограничник в окне отчаянно вертел головой, вытягивал шею, пытаясь рассмотреть подходящую им на выручку подмогу. Федор поднялся над кузовом, помахал рукой. Боец радостно махнул в ответ и скрылся из виду. Тогда Моденов встал уже не таясь, во весь рост и побежал, перескакивая через захламившие двор обломки, к двери. При его приближении дверь гостеприимно распахнулась и во двор выскочил Виталик с огромным черным неуклюжим оружием в руке. Не выпуская судорожно зажатую в кулаке рукоять ракетницы парень кинулся обнимать Федора, не забывая, впрочем, за объятиями заглядывать через плечо сержанта в глубь двора.
  
   - Где остальные, Федор? Где отряд? Где товарищ майор?
  
   - Двое нас... пока, Виталик. Во дворе старшина саперный из самой Москвы. Задание и записка у него от майора. Это он немцев прихлопнул. Да, Журавлев как, на месте?
  
   - Жив, жив товарищ интендант. Руководит обороной. Идем. Все ему самому доложишь.
  
   По тому как угас пыл объятий одессита, ясно стало, что ожидал он гораздо большего чем приход на помощь неизвестного саперного старшины и знакомого бойца Федора Моденова. Наверное, надеялся увидать возвращение с победой всего пограничного отряда или переход в наступление полнокровной пехотной дивизии.
  
   - Проходи, Федя, осторожнее. Тут у нас "секретное" оружие настроено. Проще говоря, бензин с керосином в банках да бутылках и вот ракетница. Последняя линия обороны. Изобретение интенданта третьего ранга товарища Журавлева. - Без удержу болтал Виталий. Фамилии его Моденов так и не вспомнил. - Боеприпасы то наши на исходе, а немец обложил, зараза. Почти все наши погибли. Сначала от бомб и снарядов, а потом от пуль и гранат диверсантов, в советскую нашу форму органов НКВД переодетых...
  
   - Знаю, видели мы их. - Оборвал поток слов Федор.
  
   На зов Виталия, поспешившего вернуться на покинутый пост у дверей, к Федору вышел командовавший обороной штаба интендант Журавлев. Моденов слово в слово передал тому приказ майора Кузнецова на отход. Особо пересказал, что поручено передать хранимый в сейфе прибор старшине из Москвы. Человеку с особыми полномочиями. - У старшины письменный приказ Вам, от майора. Мне товарищ майор велел передать устно. Так как я вам, товарищ интендант третьего ранга лично известен, и тот старшина человек новый.
  
   - Ну, где же твой старшина? Если отходить, то нечего терять времени. - Он подозвал одного из оставшихся бойцов и приказал передать остальным, по одному, не прерывая наблюдения, покидать посты и собираться у задних дверей. С собой брать все оставшиеся боеприпасы, продукты питания, воду, и шинели в скатках.
  
   Отдав приказ, Журавлев еще раз с раздражением закатил обшлаг гимнастерки, глянул на часы. - Где старшина?
  
   - Старшина Свидлер, товарищ интендант. - Вполголоса представился, появившись бесшумно, словно призрак, старшина. - Вот мои документы и приказ от майора Кузнецова. Давайте поспешим с передачей прибора.
  
   - Куда же вы, старшина, черт побери, подевались? Заставляете ждать ... - Сдерживая раздражение проговорил Журавлев.
  
   - Обыскивал убитых диверсантов.
  
   - Кто дал вам право шарить по карманам мертвецов?
  
   - Право у меня такое есть, товарищ Журавлев. - Спокойно сказал Илья. - Оно, кстати говоря, вполне четко изложено в служебном удостоверении. Как и остальные мои права. И обязанности тех, кто по долгу службы, обязан оказывать полное содействие. Кстати, я понял, что у ваших бойцов мало оружия и боеприпасов. Вот два автомата с дисками, патроны, гранаты, пистолеты и ножи. Точнее - нож. Один. Второй я передам сержанту Моденову. Он, согласно приказу майора Кузнецова, остается в моем подчинении. А теперь к делу, у вас в руках письменный приказ. Устно суть его вам изложил сержант. Потрудитесь как можно быстрее передать мне прибор, захваченный у диверсанта.
  
   Журавлев еще раз прочитал записку майора, молча достал из галифе связку ключей и открыл дверку сейфа. Деревянный коробок перекочевал в кажущийся безразмерным вещевой мешок старшины и также безмолвно дежурный по штабу вновь закрыл и опечатал уже совсем пустой сейф. А ключ с печаткой на кольце, опустил обратно в карман.
  
   - Все, старшина, прибор передан, готовьтесь к маршу на соединение с отрядом.
  
   - Немцы! - Неожиданно раздался крик последнего оставшегося у окна наблюдателя. В тот же момент относительную тишину разорвали близкие очереди пулеметов и автоматов. Свидлер вместе с остальными метнулся к окнам и осторожно выглянул наружу. Вдоль улицы, пригибаясь под редкими выстрелами защитников штаба, двигались короткими перебежками солдаты вермахта в мышиных мундирах и глубоких стальных касках. За их спинами, прикрывая огнем пулеметов, ползли, покачиваясь переползали через лежащие на проезжей части улицы обломки и ветки деревьев, два колесно-гусеничных бронетранспортера противной жабьей раскраски, похожие на приделанные к колесам гробы, со скошенными косо бортами. ... Весьма некстати.
  
   Отрадным представлялось лишь зрелище грустно стоящих с поднятыми руками безоружных и видимо немного помятых диверсантов из "Бранденбург-800". Ясно, что у немцев произошел сбой и временная несуразица. Этакая неувязка. Свои своих не опознали. Фактом сим стоило воспользоваться.
  
   - Товарищ Журавлев! Где ваши запасы бензина-керосина?
  
   - У задней двери. А в чем дело?
  
   - Отводите своих людей. Мы вас прикроем.
  
   - Нет, старшина. Уходите первыми вы с Моденовым. Это важнее. Мы вас прикроем и попытаемся оторваться от преследования. Считайте, что получили приказ от старшего по званию. И не спорьте. Мы попробуем прорваться к своим, согласно приказу. Вам советую - прорываться в крепость. Обратили внимание откуда пришли немцы?
  
   Илья кивнул. Рассуждал интендант вполне здраво. Бронетранспортеры ползли не от границы, а из тыла. Оттуда, куда ушли бойцы Кузнецова, где будут прорываться защитники штаба.
  
   - Вот именно. Город окружен. И там, за спиной, относительно тихо. Видимо и штабы дивизий, и тылы и все остальные воинские учреждения из города вышли. Спорадические перестрелки из легкого оружия не в счет. Это могут вести бой отдельные группы милиции, партийцев. ... Бой, ожесточенный бой, идет только в районе крепости. И туда ближе добираться. Там больше шансов встретить своих. В конце концов, в крепости сейчас от восьми до десяти тысяч бойцов и командиров, броневики разведывательного батальона, зенитный дивизион, артиллеристы ... да и укрепления сами по себе обеспечат надежную защиту обороняющимся. Думаю, именно к крепости выйдут первым делом и корабли Пинской флотилии... А они обязаны прийти на помощь... Не будем терять времени на разговоры. Уходите, а за вами через полчаса уходим и мы. При отходе поджигаем здание. Образуем между нами и немцами огненный барьер. И ... спасибо за автоматы. ... Да, вот, старшина, возьмите ключ. ... Если поймете, что не сможете пробиться к нашим ... выбросите его подальше.
  
   Ни слова не говоря, Свидлер переложил ключ к себе в карман, вскинул руку к козырьку, четко повернулся и, махнув Моденову, побежал пригибаясь к дверям. Там вновь встал на пост у банок с бензином писарь Виталик, судорожно сжимающий в руке ракетницу. Стоял паренек бледный, совсем не такой щеголеватый и подтянутый каким привык его видеть Моденов. Но все же одессит попытался держать марку и на прощание улыбнулся уходящим людям. Правда улыбка та вышла немного скомканной и жалкой.
  
   Оказавшись во дворе, старшина вынул карту, изъятую у диверсанта. Сориентировался по очень точному и подробному плану города, наметил маршрут движения к ближайшему мосту, ведущему за крепостные бастионы. Снова двинулись дворами, таясь. Через минут десять за их спинами залились, захлебнулись злостью наши ППШ и немецкие МП-40, рванули взрывы гранат, потом раздался более слабый, почти не слышный на общем фоне какофонии войны хлопок и в небо взметнулся столб огня.
  
   - Виталик выстрелил. - Тихо промолвил Федор. - А вот фамилию его я так и не вспомнил.
  
   - Ничего, - пообещал старшина, - вспомним. Вот победим и обязательно вспомним всех поименно.
  
  
  Глава 6.
  Инструктор автодела, младший лейтенант запаса
  Андрей Филатов.
  Г. Брест. 22 июня 1941 года.
  Утро самого длинного дня.
  
  
   Андрей возвращался от Аннушки в расположение автомобильных курсов поздно ночью. Пароль для передвижения по крепости сообщили товарищи по курсам, понимая ситуацию и сопереживая встрече столь долгое время разлученных влюбленных. Помощь их в делах сердечных не ограничилась только вещами сугубо материальными, как-то - сапогами и рубашкой-тенниской. Моральная поддержка многого стоила и Андрей был пограничникам искренне благодарен.
  
   Все получилось неожиданно и волшебно. Словно в сказке. На танцах он действительно встретил Аннушку. ... Потом все произошло между ними в ту ночь. И то, что случилось, оказалось настолько прекрасно, чарующе и сладко, нежно и возвышенно, что душу переполняли теперь лишь два чувства - любовь и радость.
  
   Потом, после взрыва столь долго ожидаемой любви, Андрей неожиданно сладко заснул в комнате Аннушки. Так крепко, как никогда ранее в прожитой жизни не спал. Заснул на ее узкой, застеленной солдатским одеялом кровати. Но она разбудила, выпроводила в расположение курсов и ушла на ночное дежурство.
  
   Вот и шел теперь к себе зачарованный Андрей через крепость на Тереспольское укрепление и всё, встречающееся на пути, изумляло и восхищало. Умиляли таинственные тени старых тополей на островах и свесившиеся до воды ветви сирени и жасмина на земляных валах по берегам рек и обводного канала. Изумляла и приводила в восхищение луна в небе и неясные летние звезды. Радовали тихие оклики часовых и сонный вскрик спугнутой птицы, какие-то ночные неясные сказочные шорохи, плеск маленьких, совсем игрушечных волн о старые валуны облицовки рвов.
  
   Только к трем часам ночи вышел Андрей к расположению окружных автомобильных курсов пограничных войск, туда где как вольнонаемный механик, прикомандированный из Управления тыла, преподавал автодело молодым бойцам-автомобилистам. Ноги гудели от ночного перехода, глаза слипались, дико хотелось побыстрее завалиться на койку и спать, спать, спать ... Как прекрасно, что завтра, то есть уже сегодня, воскресенье, свободный от занятий день и можно отсыпаться до обеда, а потом снова начистить сапоги и бежать на Госпитальный остров, встречать после дежурства Аннушку. Потом снова и снова целовать ее полные, мягкие, ждущие, такие родные губы, вновь и вновь переживать то прекрасное, ни с чем не сравнимое чувство череды взлетов и падений, что открылось ему этой волшебной ночью в её нежных объятиях. Завтра, нет, уже сегодня он вновь почувствует каждой клеточкой разгоряченного, неутомимого тела ее такое же молодое, жадное, атласно-нежное, удивительно гибкое тело. Опять с радостью и страсть отдаст себя без остатка любви и получит взамен еще больше...
  
   Андрей последний раз обменялся паролем и отзывом с часовым пограничником. Со вздохом облегчения присел, вытянув усталые ноги, под грибком курилки у входа в жилое помещение, расположенное, как и все остальные, в полукруглом каземате земляного вала, под аркой выложенной обросшими мхом старыми кирпичами.
  
   - Перекурю, сниму нервное напряжение, и в койку.
  
   Хлопнула дверь штабного каземата, осветив угол двора притушенным ночным светом, и к курилке подошел дежурный по курсам старшина сверхсрочной службы - один из инструкторов по вождению.
  
   - Не спиться, товарищ преподаватель? Поздненько вы задержались ... Говорят знакомую давнюю встретили?
  
   - Невесту. - Неожиданно для себя, как нечто совершенно решенное и естественное просто ответил Андрей. - Невесту! ... Скоро поженимся.
  
   - На свадьбу пригласите?
  
   - Обязательно приглашу. Всех! - С радостью согласился Андрей, хотя плохо, не близко, знал старшину. Но сейчас такой пустяк как степень знакомства, вовсе не имел никакого значения. Сегодня все люди, без исключения, казались прекрасны и добры. И все они, так или иначе, способствовали его, Андрея, счастью. Радовались и переживали за него.
  
   Со стороны границы из темноты неба донесся неясный, воющий, нехороший, выпадающий из чар ночи, гул. Звезды в небе неожиданно увеличились числом и более яркие, многоцветные из них пришли в монотонное, удивительно целенаправленное, неумолимое механическое движение. Странный звездопад пересек границу прямо над головами застывших в изумление Андрея и дежурного, продвинулся дальше, распадаясь уже на отдельные крестообразные силуэты большегрузных, уныло подвывающих шмелей бомбардировщиков и быстрых, худых, непоседливых словно осы, истребителей.
  
   Старшина выплюнул недокуренную папиросу, вырвал окурок изо рта онемевшего Андрея и с криком "Тревога! Курсы, в ружьё!", кинулся к вбитой возле дежурного помещения стойке с рельсом. Сигнал тревоги колокольным рыданием взмыл над островом, но тут же оказался смят, раздавлен громом и грохотом выстрелов и взрывов, завыванием авиационных моторов, свистом бомб.
  
   Сметенный тугой воздушной волной, чудом не задетый летящими во все стороны с противным журчанием и звоном осколками, Андрей очутился на земле. Рядом, всего в метре от лица, каждый раз, когда усилием воли открывал закрывающиеся при очередном взрыве сами собой глаза, нагло светился багровым огоньком недокуренный окурок папиросы. Логике вопреки, Андрею казалось, что именно мутный красный глазок служит немцам сигналом, тем маяком, что привлекает к занимаемому телом куску земли все новые и новые смертоносные снаряды. Пытался, но не мог пересилить природу, дотянуться пальцами до папиросы, затушить, вколотить проклятый огонек в землю...
  
   Неожиданно стена взрывов сдвинулась и переползла метров на сто восточнее, в глубь территории. Туда, где с неутомимым ожесточением продолжила страшную молотьбу. Андрей незамедлительно воспользовался передышкой и в несколько прыжков оказался сначала под прикрытием мощного земляного вала, поросшего кустарником и травой, а затем и внутри расположения курсов.
  
   В караульном помещение и оружейной комнате горело дежурное освещение из керосиновых фонарей "летучая мышь". Серьезные, собранные курсанты, как это ни удивительно, но полностью одетые и заправленные, под командованием старшин разбирались по отделениям, получали оружие и боеприпасы. Старший лейтенант Мельников и непонятно как оказавшийся здесь же командир транспортной роты 17-го погранотряда Черный, склонившись к телефону, пытались связаться с командованием. Телефон мертво молчал и старший лейтенант, чертыхнувшись, бросил на рычаги бесполезную трубку.
  
   - Ты со своими бойцами берешь район гаражей, я - вал канала и расположение курсов, лейтенант Жданов отвечает за вал по берегу Буга. Все. Вперед!
  
   - Винтовка найдется? - Спросил Мельникова Андрей.
  
   - А, герой-любовник, в моих обновках. - На бегу бросил старший лейтенант. - Нашел, значит?
  
   - Нашел! На Госпитальном!
  
   - Это все потом. Война! ... Да, не светись рубашкой! Накинь поверх чью-нибудь гимнастерку, из запаски вытащи. - И тут же крикнул старшине в оружейную комнату. - Выдай бойцу Филатову винтовку и патроны!
  
   Старшина выхватил из деревянной стойки последнюю оставшуюся там, словно ожидавшую Андрея, винтовку с откинутым назад трехгранным штыком, два брезентовых подсумка с патронами. - Стрелять умеешь?
  
   - Да!
  
   Старшина нагнулся еще раз, из-за пустых уже патронных ящиков и груды вспоротых цинков вытянул за рукав мятую, в пятнах масла гимнастерку с зелеными петлицами и следами от снятых автомобильных эмблем, кинул Андрею. - Ремень у тебя есть и так. Заправьтесь, товарищ боец!
  
   Выждав немного, окинул Андрея оценивающим взглядом и приказал следовать за собой на вал. На бегу оканчивая заправку, тот побежал следом. Так и выскочил бы в полный рост на вал, да хорошо старшина пригнул к земле, показал знаком - "Побереги, мол, голову!". Залегли рядом.
  
   Буг кишел отрывающимися от противоположного берега многоместными резиновыми моторными понтонами, меньшими по размеру надувными лодками. Пиратский флот толкали вперед десантники, быстро-быстро гребя короткими металлическими веслами. И понтоны, и лодки грузно, почти по самые борта сидели в речной воде, под завязку набитые солдатами в незнакомой серо-зеленой форме. С переправочных средств по пограничникам, закрепившимся на гребне вала, велся плотный огонь из винтовок, автоматов и пулеметов.
  
   Пограничники, растянулись цепочкой по верху вала, укрылись за камнями, кустами, стволами поваленных огневым налетом деревьев, вели беглый огонь по лодкам и людям в них. Из затворов выскакивали и прыгали по траве гильзы, валялись опустевшие металлические обоймы. Пулеметные расчеты устанавливали на раскоряченных ножках незнакомый Андрею ручной пулемет с широким круглым диском и привычный, многократно разобранный и собранный во время занятий на военной кафедре станковый "Максим".
  
   Несколько лодок и понтонов, продырявленные пулями, беспомощно тонули, опустив в воду сникшие, потерявшие упругость борта. В заполняющих их темной воде колыхались, переваливались с боку на бок, шевелили руками трупы погибших немцев. В речной воде орали, пытаясь удержаться на плаву, раненные, некоторые явно тонули, захлебывались, но помощь им никто оказывать не спешил. Все, что держалось на воде, стремилось в одну сторону, к русскому берегу.
  
   Пулеметы пограничников разом, деловито вступили в дело когда первые вражеские лодки ткнулись в траву откоса. Очереди дружно и очень кучно взметнули серебряные фонтаны, перечеркнули раз и другой лоснящиеся черные бока лодок, сморщили, разодрали. Пули, словно невидимыми пальцами ткнули в сгруппировавшиеся к прыжку фигуры десантников, опрокинули назад, выбили из резиновых насестов. Но тут же рядом в берег уткнулись новые суденышки и у пулеметов не хватило пуль и времени на всех серо-зеленых птенцов.
   Многие пришельцы остались лежать в черных, превратившихся в плоские гигантские кляксы резиновых гнездах. Но числом во много раз большим, оставшиеся в живых, разевая в отчаянном вопле рот, начали карабкаться вверх, щедро заливая пространство перед собой потоками пуль из коротких угловатых автоматов с длинными и плоскими, торчащими словно паркетные дощечки магазинами. Штурмовые группы лезли вверх по склону, упирались носками коротких сапог в траву, пробивали дерн до земли, вырывали клочьями. Немцы скользили, падали. Убитые оставались лежать молча, спокойно, раненные - корчились и несуразно дергали руками и ногами. Вносили разнобой и излишнюю неразбериху в захватывающую дух Андрея картину боя.
  
   Из-за поясов с металлическими бляхами, из-за широких голенищ коротких сапог жадно шарящие руки десантников первой волны торопливо доставали гранаты на длинных деревянных рукоятках, широко замахивались, отводя чуть не за спину и метали в Андрея, в остальных людей в защитной форме и фуражках с зеленым верхом.
  
   - Стреляй! Чего ждешь! - Раздался над ухом, перекрывая грохот и вопли голос старшины. Тут только Андрей понял, что завороженный страшной и прекрасной картиной, лишь выступал безмолвным и безучастным свидетелем, не сделав еще ни одного выстрела. Словно опомнившись от наваждения, он вскинул винтовку и почти не целясь, навскидку, в упор выстрелил в набегающего на него, огромного в предрассветном мареве человека в тяжелом, сползшем на глаза металлическом шлеме. В центре груди, на мышином фоне, между металлическими пуговицами и ремнями снаряжения вдруг выскочил темный фонтанчик. Человек-мишень, все еще бежал, наваливался, но уже не мог добежать к Андрею. Наоборот, тяжело, с размаху, опустился сначала на колени, а затем тупо ткнулся лицом в землю. Пальцы убитого несколько раз жадно попытались захватить проскальзывающую траву, сжались, разжались и успокоились....
  
   На валу пограничники не удержались. Слишком велик оказался численный перевес атакующих. Потеряв человек десять убитыми, защитники острова отступили сначала к догорающим остовам автомобилей, к руинам гаражей, а затем оторвались от преследователей и растворились в зарослях необжитой части острова. В первом бою погиб и опекавший Андрея старшина. Заметив, что тот безвольно ткнулся лицом в землю и перестал стрелять, Андрей подполз, перевернул на спину, заглянул в глаза, попытался нащупать пульс. Убедившись, что напарник убит, накрыл фуражкой лицо. В брезентовых подсумках на поясе Филатова осталось всего несколько обойм с патронами, выданных в самом начале войны. Превозмогая неожиданную робость, но считая, что ничего иного делать не остается, живой отнял у мертвого остаток боеприпасов и стащил с широкого ремня косую кобуру с наганом.
  
   Вот так и получилось, что к концу дня Андрей командовал отделением из трех курсантов. Тех, которым днем раньше рассказывал совершенно мирные вещи о автомобильных узлах и агрегатах. Он умолчал о том, что является младшим лейтенантом запаса, что военный билет лежит в кармане командирских бриджей, выделенных на свидание с девушкой, и так не возвращенных настоящему хозяину. В самом начале старший лейтенант назвал его бойцом, значит до звания командира следует расти, доказать на деле способность и умение вести в бой людей.
  
   К полудню стрельба вдоль Буга затихла окончательно. Высланные в секрет пограничники сообщили, что немцы наладили наплавной понтонный мост, по которому валом валит на нашу сторону пехота и перетаскиваются легкие орудия. Рядом саперы возятся с установкой солидного моста из железных конструкций, способного, судя по всему, выдержать автомашины и даже легкие танки.
  
   Затем пришло известие, что в практически не пострадавших при утреннем обстреле помещениях автомобильных курсов расположились немецкие штабы, судя по всему пехотного батальона и артиллерийской части.
  
   Известие заинтересовало старшего лейтенанта Мельникова, и он решил лично провести рекогносценировку.
  
   - Не в традициях пограничников отсиживаться в потаенной берлоге, когда враг нарушил границу и вторгся в пределы территории родной страны. Осмотреть оружие и боеприпасы. Ждать приказа. - Велел передать по цепочке оставшимся в живых курсантам и бойцам транспортной роты.
  
   Однако разведчики пришли назад только через два часа, когда день уже хорошо перевалил за полдень Мельников немедленно приказал собраться командирам, а остальным бойцам приготовится. Теперь уже и Андрей считался командиром, потому пошел с остальными старшинами и сержантами.
  
   - Основные силы немцев проходят остров без остановки, не задерживаясь. В нашем расположении действительно обосновались немецкие штабники. Ориентировочно штабы пехотного батальона и артиллерийского дивизиона. Ведут себя весьма беспечно. Собираются то ли на поздний обед, то ли на ранний ужин. Народу немного. Охрана самая что ни наесть символическая - вышагивают словно два гуся солдатики с винтовками на плече, смотрятся словно аршин проглотили, уставились лишь вперед перед собой, по сторонам и не смотрят, мол - фунт призрения вам, красные пограничники. Самое главное - транспортные машины подвезли боеприпасы для боевых подразделений, разгрузили на землю.
  
   Решение на бой лейтенант объявлял в самой гуще зарослей, где пограничники отлеживались после боя. Его слушали лежа траве под зеленой завесой листвы кустарника, в тени великанов тополей.
  
   - Идея моя такая. Снять часовых. И сделать это тихо - Объявил решение старший лейтенант. - Наиболее подготовленные товарищи, а это старослужащие сержанты ...
  
  
   Командир немного помолчал, а затем решительно указал на двух сверхсрочников. Те в ответ приподнялись.
  
   - Справитесь? Работать придется штыками или кинжалами. Без шума ... - выжидающе посмотрел на названных.
  
   - Должны. - За обоих ответил коренастый, не первой молодости сверхсрочник. - Это последнее время мы при моторах, но пограничную службу знаем. Но штыком такое делать несподручно - рука соскользнет. Нож, кинжал нужен. ... Один у нас есть.
  
   По цепочке опросили остальных бойцов, и нашли второй кинжал, самодельный, с набранной из плексигласа ручкой и лезвием, выточенным из напильника.
  
   - Пойдет.
  
   - Так, вы идете первыми. Ждете пока немцы усядутся за стол и приступят к пожиранию незаслуженных даров божьих. Одновременно, броском снимаете часовых. Как только путь свободен, мы - атакуем с трех сторон, не выпускам врага за пределы арок и не даем применить оружие.
  
   Работаем тихо. Без выстрелов. У кого есть - штыками, у кого нет - прикладами и саперными лопатками. Нам лишний шум не нужен. Захватываем оружие. Брать в первую очередь автоматы, пулеметы, гранаты, пистолеты, боеприпасы. Затем - продукты, хлеб, консервы, воду. Залить фляги у кого есть. У кого нет - снять с немцев. Надо бы и документы штабные прихватить, могут позже, как соединимся с нашими, пригодиться. Но таскать всю их штабную бухгалтерию нам ни к чему. Лишняя обуза. Займется этим делом ... младший лейтенант Филатов. - Указал командир на Андрея и впервые назвал по званию, опустив слова "запаса". Выходит первый экзамен на воинское звание сдавал Филатов все же не в Университете на военной кафедре, а здесь, в бою.
  
   - Есть, заняться бумагами и документами.
  
   - Со своими бойцами соберешь и закопаешь в надежном и приметном месте. Вернемся с основными силами - представишь по команде.
  
   - Есть, вернуться и представить по команде. - Ответил Андрей.
  
   Через полтора часа группа пограничников старшего лейтенанта Мельникова окружила и в скоротечном бою полностью уничтожила штабы третьего батальона 135-го пехотного немецкого полка и приданного ему 1-го дивизиона 98-го артиллерийского полка. Все солдаты и офицеры во главе с командирами были бесшумно и безжалостно уничтожены.
  
   - Мерзкое это дело, война. - Думал Андрей, закладывая захваченные немецкие документы в яму, выдолбленную на месте вынутых из арки старинных кирпичей. Затем все водворили на место, присыпаны пылью, и оставили до лучших времен.
  
   Только теперь, после того, как все закончилось Филатов с животным, естественным отвращением посмотрел на свои руки, вспомнил как тихо подвизгивая, неумело тыкал штыком в бок не успевшего выскочить из-за стола тучного штабного офицера. Колол его короткими ударами, а штык вяз в мясе, не лез, не желал входить в тело, оказавшееся совсем отличным от соломенного манекена, что так покорно насаживался на штыки студенческих винтовок во время военных сборов в лагерях возле Белой Церкви. Немец, растерявшись шарил по пузу, но не мог нащупать дрожащими пальцами кобуру, съехавшую куда-то на жирную задницу, отчаянно потел и громко портил воздух, каждый раз, когда штык вонзался в плоть. Хорошо, хотя и немного стыдно, что на помощь пришел рядовой боец. Тот с хэканьем, словно рубил дрова, ударил немца штыком а живот. Туда, где из-под расстегнутой по обеденному делу пуговицы, выбивалась белоснежная рубашка. Штык послушно залез по самый корень, а немец выпучил глаза и схватил обеими руками ствол, потянул почему-то на себя, попытался затолкать еще глубже, словно возжелал побыстрее покончить с этим делом и спокойно умереть ...
  
   Тыканьем штыка участие Андрея в бою и ограничилось, вокруг еще хрипели, ругались на нескольких языках, гибли сопротивляясь или умирали безропотно разные люди, а его неудержимо рвало на обеденный полевой раскладной немецкий стол почти сухой, брызгающей яркой желчью рвотой ...
  
   - Ладно. ... Ученый. ... Первый раз простительно ... Интеллигент ... - Запалено дыша сказал, подойдя сзади Мельников. - Привыкай младший лейтенант, дело живое, военное. ...
  
   - И счастье наше, что не мы его начали. - Закончил уже нормально, отдышавшись.
  
   - Пропали все наглядные пособия, зря выходит, старались. ... Ну, поганцы! - Вздыхал уже через минуту начальник курсов, рассматривая испачканные, разорванные плакаты, скинутые, разломанные стенды и все прочее, сваленное кучей в угол имущество курсов. Переживал искренне...
  
   Долго горевать времени не имелось. Бойцы сносили пригоршнями, захваченные немецкие бумаги, сваливали на очищенный от тарелок и кастрюль стол. Проку пока от этих бумаг не много, по-немецки читать никто из них не умел.
  
   Из всего вороха захваченных бумаг старший лейтенант отобрал несколько карт.
  
   - Брест, ... Кобрин! ... Ого, Минск! ... До Смоленска тропу волчью пометили, отбили, гады. А, черт Вам! - Он аккуратно сложил склеенные листы карт в офицерскую полевую сумку, поправил на груди новенький немецкий артиллерийский бинокль.
  
   Теперь пограничники вооружились трофейным автоматическим оружием к которому имелось вдоволь огнеприпасов, гранатами. Взяли сколько могли унести, про запас. Но, и свое, записанное в красноармейские книжки, пусть на ствол и оставалось по паре обойм, не бросили, закинули на ремень, да за плечо. Оставшееся, лишнее, неподъемное - заминировали как могли, залили бензином из чудом уцелевшей канистры. Последние уходящие, не удержались, подожгли. Рвануло изрядно.
  
   Противник уничтожение штабов пограничникам не простил и повел на группу планомерную и жестокую охоту, в которой пленных не брали ни загонщики, ни травимые. Вскоре находиться на острове оказалось совсем невыносимо, вновь начала ощущаться нехватка боеприпасов. Из двух групп, первоначально насчитывавших около ста человек, теперь в строю осталось лишь сорок. Мельников принял решение пробиваться на соединение к своим, в крепость, откуда все время подбадривая пограничников, доносились звуки боя.
  
   На берег Кобринского укрепления вышли тринадцать. Дошел и Андрей, сам удивляясь каким образом удалось выжить среди потоков пуль и вееров осколков, не получив пока ни единой царапины. Выйдя к своим, обессиленный, свалился Филатов под стену в углу каземата и мгновенно заснул.
  
   Спал и во сне возвращалось самое страшное и необычное, что увидал на второй день войны, когда лежал в секрете на берегу обводного канала, напротив Тираспольских ворот. Немцы в очередной раз отогнали защитников Центрального острова от красной кирпичной арки, загнали их бомбами и снарядами под землю, в подвалы, норы, расщелины земли. Победители, сначала осторожно, а затем уже безбоязненно, толпою, некоторые даже на велосипедах и мотоциклах, устремились к воротам. Вдруг немчура загалдела, закрутилась и откуда-то снизу, словно из-под земли, из разлома стены или трещины в фундаменте появилась сначала рука с белой портянкой, а затем вытащен был на свет и довольно бодро промаршировал в плен и сам красноармеец.
  
   Перебежчик шагал широко, размашисто, явно торопясь убраться подальше от возможно наблюдающих глаз бывших сотоварищей. Шел, передергивал плечами под мятой, короткой гимнастеркой и часто, нервно оглядываясь через плечо. В кулаке правой руки, словно намертво зажата белая с рыжими подпалинами портянка, которой и теперь не переставая махал под хохот, отстраняющихся, зажимающих носы немцев. В левой, тоже задранной вверх руке, тащил тяжелую шинельную скатку. На коротких ногах болтали размотанными шнурками грязные разбитые ботинки. Пилотка, лишенная звездочки, криво сидела поперек стриженной круглой головы. На поясном ремне болтался в такт шагам, бил по животу пустой патронный подсумок. То ли успел все расстрелять, то ли выкинул от греха подальше. Лицо с облупленным носом картошкой, с кустиками испуганно задранных вверх бровей, с мечущимися по фигурам окружающих немцев глазенками. ... Самого обычного разбора пехотный красноармеец. Крестьянский сын, может из рязанской, а может - смоленской глубинки ...
  
   - В плен сдается, гаденыш. - Прошипел сквозь зубы лежащий рядом пограничник. - Сейчас я его гада.
  
   Боец отложил в сторону трофейный автомат, потянул со спины родную, законную, штатную российскую мосинскую трехлинейку, передернул затвор и начал плавно подводить, сажать на мушку шагающего в плен, выбравшего жизнь человечка, вроде бы обдурившего смерть.
  
   - Отставить. - Прошептал над ухом голос старшего лейтенанта. - Пусть идет гаденыш. Не волнуйся, в немецком плену он хлебнет такого, что ему твоя пуля за счастье покажется. Немцы мозги на место быстро всунут. Это они мастера. ... Такой потом злее воевать будет. ... Если конечно не помрет в плену, в лагере. ... А ты ... не бери греха на душу, потраться лучше на немчуру. Этому же если суждено помереть, то пусть у врага пулю слопает...
  
   Вот и снился Андрею, неизвестно почему, этот пакостный перебежчик. Только можно сказать первый раз заснул не вполглаза среди своих, в крепости, а не в поле, не под кустом, и на тебе. Так хотелось чтобы Аннушка приснилась, или, по крайней мере, что-нибудь из прошлой, из мирной и счастливой жизни, ан нет ...
  
   Через час младшего лейтенанта Филатова довольно невежливо растолкали незнакомые, все в копоти и запекшейся крови бойцы из воевавших на Кобринском укреплении с самого первого дня. А когда полностью очнулся и пришел в себя, передали приказ немедленно явиться к начальнику обороны майору Гаврилову.
  
  
  
  
  
  
  Глава 7.
  Старшина Свидлер, сержант Моденов, князь Сергей Голицын.
  Г. Брест. 22 июня 1941 года.
  Мост.
  
  
   Весь долгий воскресный день старшина Свидлер и сержант Моденов пробирались разной степени разрушенными, а, случалось, и вовсе нетронутыми войной районами. Двигались, в основном тылами, задними дворами города, перемещаясь постепенно из центра, где располагался штаб пограничного отряда ближе и ближе к окраине, к крепости.
  
   За время утренних боев, последующих перебежек, ползания на брюхе, вынужденного сидения то в зарослях кустарника, то среди обломков зданий, в ходе прочих разных элементов дьявольской игры в прятки со смертью, обносились. Вчера еще чистое и щеголеватое обмундирование изодралось, покрылось камуфляжной пленкой из грязи, копоти, красной кирпичной и белой известковой пыли. Нет худа без добра - новые колера как нельзя лучше маскировали на фоне униженного и несчастного городского пейзажа скрывающихся от враждебных глаз людей.
  
   В своих попытках пробиться к ведущей бой крепости старшина с сержантом, случалось, завязали в толпах мечущихся в поисках выхода обезумевших беженцев. Вырвавшись из водоворотов людской реки, попадали в насквозь вымершие, обезлюдевшие кварталы с выпотрошенными, разграбленными магазинами, лавками, квартирами. Работа словно из небытия объявившихся уголовников. Бандиты и прочая нечисть, учуяв возможность безнаказанно грабить и убивать, шустро вынырнула из мрака ночи в мутный рассвет. Но крысиный нюх, интуиция подсказывали - делать дело быстро и вновь ложиться на дно. Связываться с новыми хозяевами боялись и, сделав паскудное дело, вновь забились с награбленным добром в щели. Исчезнувшей милицией и грозного еще вчера НКВД уголовные, как и другие прочие типы, уже не страшились. Опасались попасть в передряги военного времени, под горячую руку пресловутого немецкого порядка, жестокого ко всем без исключения нарушителям.
  
   Несколько раз Федор и Илья натыкались на немцев, цепочками, неспешно, но дисциплинированно, неудержимо и грозно двигавшихся по улицам. Враг шел под прикрытием перешедшей без помех через мосты бронетехники, пялившей рыла пушек и пулеметов в немые и глухие окна домов. В бой с немчурой не вступали. При таком раскладе бой - дело бессмысленное и смертельно опасное. Потому тихонько исчезали, прятались, уходили, замирали... И страшновато, а главное - не имели права погибнуть. Обязаны донести до своих ценный груз добытых кровью знаний и таинственную машинку. Если удавалось - скрытно вели наблюдение - выжидали, разведывали врага, его технику, вооружение, эмблемы, знаки на броне и мундирах.
  
   Пограничник плохо разбирался в типах боевых машин и делил их на броневики и танки. Спецназовец, наоборот, анализировал оснащенность врага, отмечал большое количество легких танков - устаревших Т-2, знакомые еще по Испании. Стареньких, легкобронированные машины. Впрочем, своими 22-х миллиметровыми, скорострельными автоматическими пушками на средних и малых дистанциях вполне успешно способные бороться с такими же устаревшими, но вооруженными 37-мм или 45-мм пушками советскими Т-26 и БТ всех модификаций. Дело в танковом бою решали качество и скорость прицеливания. На немецких машинах стояла высококачественная цейсовская "просветленная" оптика и механические приводы орудий, обеспечивающие плавность и точность наводки. На наших танках имелись в лучшем случае паршивые, слабенькие, сбивающиеся с оси прицеливания, теряющие резкость после первых же выстрелов, постоянно требующие юстировки отечественные стекляшки. В большинстве же своем старые советские танки имели самые примитивные, позволяющие поражать цели только на прямой видимости механические прицелы, а сама наводка в цель 37-мм орудия осуществлялась сначала маховиком башни, а затем обычным плечевым упором.
  
   Из остальных танков Свидлер выделил, ранее известные лишь по кинохронике и фотографиям более совершенные Т-3 и Т-4, внешне схожие по силуэтам и размерам. Близкие по габаритам легкий и средний танки с одинаковыми экипажами в четыре человека, различались между собой лишь калибром орудий. Среди немецких танков в колонах наступающих войск двигались многочисленные чешские Т-38, напоминающие БТ и внешне неуклюжие французские машины "Somua ", по весу почти "вползающие" в категорию тяжелых. Очень даже неплохие машины с бронированием до 56-мм и 47-мм пушкой. Да, на фашистов исправно, добросовестно и пока безропотно работала покоренная Европа.
  
   Не до смеха, но старшина невольно улыбнулся, вспомнив одного развеселого идиота в чине капитана, занесенная непонятно каким образом в Разведупр. Тот, по убогости ума, принял латинскую буковку (t) в конце нового, немецкого обозначения танка, ни мало, ни меньше чем за обозначение веса в тоннах. И превратил легкий танк в тридцати восьми тонное пугало... Сумел не только себя перепугать, но и многих легковерных читателей псевдонаучного опуса ...
  
   Старшина с горечью отметил большое число полугусеничных и колесных бронетранспортеров различных марок. Все вооруженные тяжелыми и легкими пулеметами, хищно скошенной противопульной броней десантных отделений, над которой виднелись лишь каски экипажей. И, самое главное и неприятное, над всеми без исключения бронированными машинами качались в воздухе тонкие стебли радиостанций.
  
   - Черт, все немецкие танки и бронетранспортеры радиофицированы! А у нас с рациями хреново - только на командирских машинах имеются, и то - поручневые, на башнях, устаревшие. Остается средство связи - дедовские флажки с одним единственным сигналом "Делай как я!". - Зло прошептал на ухо Федора Илья, когда лежали они, еле отдышавшись от бега, в зарослях бурьянов возле чей-то бани, усталые, потные. Загнанные словно волки, травимые флажками немецких колон, аж на Граевку.
  
   - Почему, с одним сигналом? - Удивился Федор.
  
   - Потому, что в бою второй сигнал командир подать уже не сумеет. Если высунется из башенного люка, тут же снимут пулеметом. Или от осколков и шальных пуль погибнет. Вот они и не вылазят, руководят, так сказать, личным примером. А если их убью, или танк подожгут, то и все остальные остаются воевать сами по себе, без общего командования, как господь Бог на душу положит... ну и результат понятен и предсказуем. Наблюдал я его в финскую компанию. Называется по-русски "бардак". Командирские танки сразу выделяются, вот по ним в первую очередь противотанковые орудия и бьют. А как подобьют - тут остальные начинают или во все стороны расползаться как стадо без пастуха, или, наоборот, - в одну кучу слазить, словно слепые щенята. Борта, корму подставляют, бей - не хочу.
  
   - Так, Вы, товарищ старшина и в финскую повоевать успели ... - Протянул с уважением Федор.
  
   - Я, парень, много чего успел. Потому и седой, и старый. Если поживу еще малость, и тебя кое-чему выучу.
  
   Отступая и вновь возвращаясь, петляя по закоулкам, тупикам городских окраин, они несколько раз пересекли железнодорожные колеи. Спасибо немецкой карте - точной оказалась. В конце дня, уже в сумерках, вымотанные до предела, наконец, вышли к долгожданному мосту, ведущему в Кобринское укрепление.
  
   Счастье еще, что не выскочили прямо на мост. Тишина насторожила. Сначала решили оглядеться, понять что к чему. Заняли позицию в покинутом жителями, разбитом бомбой доме. По уцелевшему лестничному пролету, прикрытому с двух сторон обгоревшими заплатами стен, между вывороченными балками перекрытий, поднялись наверх.
  
   Особо долго присматриваться и оценивать ситуацию не пришлось. Печальная картина, развернувшаяся перед ними поведала просто и жестоко о происходившем тут с утра побоище. Все подходы к мосту и дощатый, от берега до берега прогон, словно кочками покрывали тела в защитной форме. Если и не все, то большинство людей, погибших на мосту, упали головой в сторону форта, краснеющего среди земли и травы вала, вывороченными взрывами из земли кирпичами. Свои, родные, к которым так стремились, так рвались, но не дотянулись - находились в крепости, на противоположном крае моста, оказавшемся недосягаемом для убитых там военных людей.
  
   Видимо немцы основательно подготовились к вторжению, перед началом боевых действий заранее выбросили десант автоматчиков с парой - другой пулеметов. Те, засев под опорами моста и в близлежащих кустах, в упор расстреливали бегущих к местам сбора командиров и бойцов. Всех, оказавшихся в ту страшную ночь вне крепостных стен, вдали от подразделений. Никуда немцы не ушли и теперь, когда мост и дорога из города уже обезлюдели. Изредка трескуче звенела пулеметная очередь. Пули летели низко над пролетом моста в сторону форта, попадали в мертвецов. От ударов тела вдруг нелепо дергали безвольными руками, подрыгивали ногами. Казалось, металл, внедряясь в мертвую плоть, на мгновение оживлял её, передавая накопленную в стволе злую, бездушную, ни на что созидательное не способную энергию.
  
   Над старыми фортами и равелинами плыли, взвивались в небо клубы черного маслянистого дыма, кое-где вымахивали вверх языки высокого пламени пожаров, которые никто не тушил. Но из бойниц, из рваных снарядных дыр, из окон фортов, домов и укреплений на противоположной стороне звучали в ответ на полновесные, истерические немецкие очереди, скупые, рваные выстрелы трехлинеек, иногда стучала размеренная короткая очередь станкового пулемета. Летящие со всех сторон пули обрывали последнюю сохранившуюся в перестрелке зелень прибрежного кустарника, кололи, драли в щепу опоры моста, визжали, гудели шмелями, рикошетя от камней.
  
   О том, что защитники крепости стреляли не зря свидетельствовали трупы в немецком камуфляже, выделявшиеся на фоне хлопчатобумажных защитных гимнастерок. Жаль только, но что поделаешь, гимнастерок легло на мосту гораздо больше.
  
   Ближе к воротам, и в глубине самих ворот, дорогу загромождало скопище сгоревшей, покореженной военной техники. Видимо, некоторые подразделения сумели организованно подняться и начали выдвигаться по тревожному маршруту в места сбора для сосредоточения, но были застигнуты огневым налетом и уничтожены на марше. Присмотревшись внимательно, Илья с радостью обнаружил среди месива из несчастных "газонов", "эмок", легких артиллерийских тягачей "Комсомолец", полковых орудий и ротных кухонь завязший с распущенной гусеницей огромный танк вражеского окраса с белым крестом на броне конической башни. Вражеская машина с печально поникшим стволом орудия напоминала тушу мамонта, среди трупов уничтоженных им охотничьих собак. От вида поверженного врага, сердце старшины обдало невыразимой нежностью, некой теплой гордостью, за тех, кто даже в неравном, смертельном бою, возможно умирая, на последнем вздохе, но пришиб незваного заморского зверя. Отомстил и за себя, и за тех, что погибли на мосту так никого и не убив. Танк, впрочем, оказался не немецким, а французским, тоже одним из "SOMUA".
  
   - Французский танк. - Прошептал Федору. - Опять "SOMUA" - .
  
   - Что с того? - Печально вздохнул пограничник, пораженный картиной разгромленной техники и погибших командиров и бойцов.
  
   - Хорошее предзнаменование. - Легонько шлепнул его по плечу старшина. - В школе учил, небось, на уроках истории про Наполеона? Про его вторжение? Тоже армада многоязычная шла и тем же путем. Так - что, будем считать, что погибший французский танк на белорусской земле есть весьма многозначительный и отрадный символ. Он будущее Гитлера лучше любой гадалки показывает.
  
   Выстрелы со стен твердили то же самое, подбадривали, - "Крепость жива! Крепость наша! Крепость не пустила врага в свои пределы! Крепость ждет вас, ребята".
  
   Постепенно вечерело. Но темнело медленно и перебираться через канал, не говоря уже о том, чтобы воспользоваться мостом, казалось пока абсолютно не реальным. Илья и Федор решили пересидеть в развалинах до темноты, а там действовать по обстоятельствам. Если бы удалось отвлечь немцев, или каким-то образом пройти по берегу, можно было попробовать пробраться в крепость под мостом, используя настил как прикрытие и маскировку.
  
   Пока суд да дело, решили первый раз за день перекусить. Из заветного мешка Илья достал оставшуюся от последней вечери еду, одну флягу с водой. У Федора ничего с собой не имелось, налегке в бой пошел, а в суматохе дня и есть не хотелось, да и не до еды было. На бегу, если во дворах оказывались работающие водонапорные колонки, они несколько раз с Ильей утоляли жажду, обливали разгоряченные, потные лица, головы. Теперь молодой организм потребовал пищу. Сержант за минуту проглотил, почти не жуя, только стремясь поскорее задушить зверский голод, ту небольшую часть пайка, что выделил старшина. Себе тот взял еще меньше. Привык в боях и дальних походах обходиться малым. Жевал неторопливо, размеренно. Запил водою, сделав несколько экономных глотков. Передал флягу Федору. - В канале вода плохая, с трупами. Не пей.
  
   Сложил аккуратно оставшееся, все до крошки, обратно в мешок. Пояснил Федору. - Что там дальше ждет, неясно. Как в крепости с продуктами? Непонятно. Склады горят. Судя по карте немцы их расположения лучше нас знают. ... Давай растянем съестное и воду по возможности дольше.
  
   Федор вздохнул и перекатился по доскам перекрытия на спину, глянул в небо, освободившееся, наконец, от вражеской авиации, темно-синего богатого колера, словно форма родных пилотов.
  
   - Отдыхай пока, Федя. Постарайся вздремнуть. Ночью дела предстоят. А я пока посижу, посторожу. По-стариковски.
  
   Моденов немного повозился и затих, пристроив голову за неимением подушки на фуражку. А Свидлер стал размышлять о многих, происшедших с ним за столь долгий день, вещах. Он возвращался к событиям недавнего прошлого, анализировал собственные и вражеские действия, поступки, ошибки. Но все время память возвращала к столбу пламени на зданием штаба пограничного отряда, вплетала в него бледное лицо одессита Виталика на фоне темных бутылей и банок с горючим. Вспоминал его руку с зажатым намертво единственным грозным оружием - одноствольной ракетницей. Обидой отдавались в сердце слова, а особенно презрительное выражение лица умного и храброго интенданта Журавлева. Неправильные слова, что произнес, когда узнал об обыске старшиной трупов убитых немецких диверсантов. Обидные слова, тяжелый, презрительный взгляд потемневших глаз воскрешали незаслуженную и тем более горькую обиду. Нет, не на вероятнее всего погибшего в неравном бою, хорошего честного человека и стойкого воина. На себя злился, что не донес до Журавлева смысла, не объяснил вынужденных действий.
  
   - Да, - который раз убеждал себя старшина, - паршивое дело - шарить по карманам дохлых мерзавцев, натянувших чужую военную форму. Тяжелое и грязное. И стягивать с них штаны, заворачивать но простреленные головы гимнастерки - тоже не мед и амброзия. Не дело это для минера, для диверсанта взрывника моего класса. И внешне на мародерство смахивает. Карманы вывернул, вещи нужные для боя забрал. Но, увы, нет поблизости контрразведчиков с полномочиями и допусками на проведение розыскных и прочих следственных действий. А обыскать немцев из Абвера не только нужно, но просто жизненно необходимо. Особенно диверсантов из весьма крепко засветившегося на Западе в тайных делах особого батальона "Бранденбург-800". Части специального назначения, весьма и весьма интересующей наше командование, военную разведку и ту же контрразведку. И я, старшина Свидлер, это сделал, замарал руки. Но греха на душу не взял. Душа осталась чиста. И ни руки при этом деле не дрожали, и на рвоту не тянуло, и прочих сентиментальных явлений не испытывал. Даже когда, уж извините за приземленность, портки с них стаскивал, носки вонючие рассматривал.
  
   Илья считал, что абсолютно не зря возился с мертвяками во дворе штаба. И находки, сделанные им, это вполне подтвердили. Кроме оружия и боеприпасов обнаружил он и некие вещи, о значимости которых, большинство людей даже не подозревают. Бесполезны они пока и для самого Ильи, и для Разведывательного Управления Генштаба РККА. Ждут своего часа вещи самые на первый взгляд прозаические, невидные - бирки от белья, серийные номера и год выпуска оружия, маркировка боеприпасов, новенькие удостоверения личности, партийные билеты, продовольственные и вещевые аттестаты, командировочные "московские" предписания, военные литеры на перевозку по железной дороге. Лежат, перетянутые резиной, ждут, молчат...
  
   А стоит вовремя доставить эти бумажки в отдел фронтовой контрразведки, или в штаб войск по охране тыла и ценность их возрастет многократно. Разговорятся бессловесные вещи и много полезного сообщат понимающим людям. Знания эти помогут, в свою очередь, патрулям и заставам отлавливать, не пропускать в тыл, уничтожать живых пока диверсантов, лазутчиков, спецназовцев, помогут сохранить сотни, если не тысячи жизней красноармейцев и командиров.
  
   Обратит внимание, предупрежденный заранее патруль, на добротно прошитый немецким мастером стальной, блестящей, нержавеющей проволочкой военный или партийный документ. Присмотрится к четкому, прописанному с иным наклоном штампу с двойной, а не одиночной каемочкой, к серийному номеру автомата, пистолета, вписанным в удостоверение личности и ... конец придет "засланному казачку".
  
   А бирки на одежде, и номера оружия рассказали Илье, что достались они немцам от финнов, пришли трофеями с той зимней, тяжелой, незнаменитой войны. А вот знаки различия сотрудников НКВД, новенькие, то ли уворованные со склада, то ли купленные у продажного кладовщика, то ли мастерски подделанные. Так мастерски, что разобрать трудно. А нужно. Очень нужно для будущего.
  
   И о синих, хлопчатобумажных носках, надетых в сапоги вместо привычных портянок, тоже нужно сообщить. Вдруг кто-то присмотрится, заметит и вычислит врага. Мало ли где столкнуться придется. Да хоть в бане. Или на обочине дороги. Или в медсанбате. Или на ночевке в деревенской избе.
  
   Вот и выходит, что если помогут собранные им сведения задержать хоть на минуту, хоть на час немецкую орду, то тем самым оправданы стократно и все морально-этические неувязки и издержки. И, придет время, сможет Илья спокойно в глаза Журавлева посмотреть, да и не только ему одному. Там ... уже много, слишком много хороших людей оказалось ...
  
   Старшина лежал словно возле амбразуры перед дырой, выбитой снарядом в кирпичной стене. Из всего дома более менее уцелел этот маленький закуток, огражденный от посторонних взоров наклоненными перекрытиями, упершимися друг в друга наподобие шалаша, с горой щебня, прикрывающей скрывающихся внутри людей от немцев. Через пролом отлично видно укрепление на противоположном берегу, крутой скат к воде, старый искусственный холм. Стоят мощные стены. Огрызки кирпичных печных труб тянутся из-под земли. Но это только кажется, на самом деле печи обогревают запрятанные в холм казармы крепостного гарнизона. Все кажется близко. Достижимо. Рукой подать. Считанные метры до своих, до крепости. Но эти метры простреливаются десятками, если не сотнями немецких стволов. Противоположный берег крут, специально спланирован инженерами как естественное препятствие для атакующих врагов. По нему подниматься - спину под выстрелы подставлять. ... Значит, выход остается один - мост. Только не по мосту придется добираться, а по воде обводного канала, под ним. Но как добраться незамеченными до воды?
  
   Наконец стемнело. Окончательно стих гул моторов на земле и в воздухе. Артиллерия немцев, словно растеряв за день боевой азарт, лениво постреливала, беспокоящими, редкими выстрелами дежурных орудий. Взлетали то гроздями, то - поодиночке осветительные ракеты, толкая вдоль земли колеблющиеся, рваные, словно из жести высеченные тени. Посмотрев для порядка на зелено мерцающий циферблат часов, старшина разбудил Федора. - Пора.
  
   Тот потянулся до хруста, зевнул, мотнул головой на последок сну, словно отгоняя чудные видения. Бесшумно подполз и залег рядом, касаясь захолодевшего тела Ильи теплым со сна плечом. Изготовились ....
  
   Уже собрались выбираться наружу через пролом в стене, когда неожиданно от предмостных развалин метнулись в сторону крепости несколько теней. Немецкая сторона мгновенно, словно только того и ждала, ожила, забилась колючими пульсирующими вспышками у дульных срезов пулеметов. Через минуту вспыхнули затаенные прожектора, залили белым, неживым светом и мост, и противоположный берег. Фигурки бегущих к крепостным воротам людей ломались под пересекающими их трассами, корчились, валились среди погибших ранее.
  
   После того как сломалась в поясе и свалилась рядом с другими последняя фигурка, свет еще немного времени заливал трагическую в безмолвии сцену на чуть взгорбленном полотнище моста где уже никто не бежал, не шевелился, не двигался.
  
   ... Погас последний прожектор и ночь упала на землю траурным финальным занавесом театра абсурда. Объявила антракт в спектакле, где волей сумасшедших режиссеров, воплощающих идеи еще более ненормальных авторов, вовсе не понарошку убивали совсем не бутафорскими орудиями молодых и полных сил людей.
  
   Выстрелы прекратился с обеих сторон моста. И даже ракеты взлетали теперь только в отдалении. От немецких позиций оторвался один из сгустков тьмы и медленно двинулся туда, где лежали убитые люди. Невидимы стволы по-прежнему молчали, остывали после выполненной работы, легонько потрескивали в тихом, прохладном воздухе, покрывались капельками росы.
  
   На середине пролета, именно там где упали побитые пулями люди, словно кто-то спичку чиркнул, хлопнул негромкий выстрел... потом другой.
  
   - Получай, краснопузая сволочь! - Донеслось от реки. Зло, звучали слова, звенели не выкипевшей, не переболевшей за долгие годы, накопленной и бережно взлелеянной ненавистью.
  
   - Вот вам, большевистские гады от русского офицера. - И снова, словно спичка в ночи. ... И снова хлопок выстрела. И матерок радостный ... отнюдь не благородный.
  
   Ожила, засверкала выстрелами крепость, но пули словно не желали дырявить нежить. А может просто не брали её обычные свинцовые в медных рубашках? ... Не могли. А серебряную пока не отлили ... Тень так же медленно как появилась, сошла с моста и исчезла, растаяла в ночи. Во всяком случае, обороняющиеся ее из виду потеряли. Но со своего потаенного убежища Илья и Федор, наоборот, могли получше рассмотреть вылупившуюся из кокона ночи фигуру в немецком мундире и каске, с длинноствольным пистолетом в опущенной, уроненной безвольно руке.
  
   Клинок ножа, словно сам собой выпрыгнул из мягкого ложа и рукоять оказалась намертво зажатой в кулаке старшины. Сам он, подобравшись, словно барс перед нападением, выкинул одним махом тело наружу, из такого тихого, ставшего надежно обжитым и уютным, такого безопасного каменного закутка. И Федор не отстал, с трофейным кинжалом молча выскочил вслед за товарищем. Пригнувшись, стелясь к земле изо всех сил торопились они на праведный суд. Ибо то, что могли бы списать на войну немцам, тому, другому, говорившему в темноте на чистом русском, но носившему чужой мундир, оставить без возмездия не могли. Не имели права. Ибо смерть его перевешивала на весах Возмездия и паршивую немецкую машинку, и ворох перетянутых резинкой бумажек.
  
   Они почти достигли рубежа последнего броска, уже мысленно чуяли чужую плоть, вспарываемую сталью, но к той, к их тени, вдруг непонятно откуда вынырнула из глубин ночи вторая, в гражданской одежде. Появление чужака сбило, остановило азарт погони, заставило броском залечь, впечатать с размаху в землю враз отяжелевшее тело. Присмотреться. ... Прислушаться. На секунду вспыхнул и тут же погас луч электрического, немецкого армейского фонаря. Высветил пожилого уже человека в гражданских, заправленных в легкие брезентовые сапоги серых брюках, в темной, подранной на плече рубашке, с седыми волосами, выбивающимися из-под неумело наложенной повязки. И тот же голос, но не злой, а уже удивленный, даже какой-то радостный, произнес ...
  
   - Голицын? Ты? ... Ты с нами, князь! ... Но почему в этих гражданских лохмотьях? О, ты наверно, как и я идешь с "Бранденбургом"! ... - Оборвало слова. Только услыхали удар негромкий, хлюпающий, а за ним словно затравлено икнул кто-то. И все. Опять одна тень осталась. Постояла и тихо побрела в сторону притаившихся Федора и Ильи.
  
   Бродить в полный рост, по мнению Ильи, даже теням время самое неподходящее. Потому, когда человек в гражданке поравнялся с ним, он не придумав ничего лучшего, тихонечко насвистел первую пришедшую на ум мелодию. Черт его знает, почему. Может, вспомнился последний предвоенный вечер, парк у Дома Красной Армии, танцующие пары, певица, исполняющая под видом народных латиноамериканских песен опальные танго ...
  
   Гражданский человек, словно очнулся ото сна и моментом оказался лежащим на земле рядом со старшиной.
  
   - Кто?
  
   - Свои. Тихо, гражданин! Давай, ползком двигай за нами ... пока немцы не раскумекали, что произошло. ... Потом поговорим.
  
  
  Глава 8.
  Князь Сергей Голицын.
  Г. Брест. 22 июня 1941 года.
  
  
   ... В то проклятое утро я, бывший князь Сергей Голицын, потерял все дорогое, что долгие годы удерживало на поверхности в водоворотах жизненных коллизий.
  
   ... Впрочем, зачем кривить душою? Бывшими князья Голицыны не бывают. Мы можем умирать, но и умирая остаемся в княжеском достоинстве. Умирать мы имеем право. Ронять честь - никогда. Но, оказывается, потерять близких, самых дорогих и родных тебе людей гораздо страшнее, чем умирать самому. Я это, в общем-то, знал. Но знать - мало, а понять - уже поздно.
  
   Беда пришла с первыми взрывами снарядов и бомб, обрушивших уютную тишину пригородного района. В комнату, что долгие годы снимали мы с женой, ворвался красный, взъерошенный Иннокентий, таща за руку злого, не выспавшегося, отчаянно упирающегося бледного словно полотно Соломона.
  
   - Пока есть маленький шанс, Сереженька, давай отправим Настеньку с Соломончиком в тыл! Умоляю! Ты же видишь, как эти негодяи начинают войну? Не по-божески, не по-человечески, в воскресную ночь, без объявления. Я уже видел такое ... Такое страшное, ужасное... Насмотрелся, пока тащил к вам этого старого идиота, этого упрямого ишака! Сердце замирает, Серж! На моих глазах убивали живых людей. На земле лежали мертвые дети! Женщины! Не говоря уже о военных... Пилоты специально штурмуют с малых высот жилые кварталы! Они же все видят! Но - убивают! Это начало ужасной, отнюдь не благородной войны! Тевтонской войны без законов и правил.
  
   Сердце подсказывало, что Кеша сто раз прав, что ничего не домыслил, не выдумал. Всё, увы, именно так и есть ... Что же делать нам, не первой молодости интеллигентам, чуждым обеим воюющим сторонам? До сих пор мы все вопросы решали мирно, коллегиально. Никогда никто не кричал, не приказывал, не настаивал. Упаси Боже. Сегодня, видимо, пришло время впервые реализовать собственное родовое право на княжескую, сословную власть военного человека и дворянина. Но жена опередила...
  
   Настя посмотрела на старенького, хорохорящегося Соломона, положила ему нежно руку на худое плечо, попросила мягко, - Соломон, дорогой, пожалуйста, сделайте это для нас. Прошу Вас сопровождать меня в трудном и опасном путешествии.
  
   Плечи пианиста, обтянутые все тем же концертным сюртуком, опустились, он махнул безвольно тонкой рукой с белой кистью, артистичными, словно точеными нервными пальцами. - Уговорили. Согласен. ... Пошли.
  
   - А вещи?
  
   - Какие вещи? Нет и не нужно мне вещей ...
  
   Мы собрались очень споро и влились в толпу уходящих на Кобрин людей. В первую мировую войну их называли, кажется, беженцами. Теперь я корю себя за то, что вовлек всех их в сей крестный путь закончившийся столь страшной Голгофой. Может, стоило попробовать отсидеться, спрятать Соломона от чужих глаз в подвале? Возможно, имело смысл двигаться в сторону вокзала? Но ведь там гремела канонада и казалось очевидным, что немцы постараются в первую очередь захватить железнодорожный узел. Или вообще не стоило уходить, оставить все как есть, предоставить Соломону возможность принести себя в добровольную, искупительную жертву? Чем лично нам, русским людям, двум музыкантам и одному бухгалтеру могли угрожать немцы? Ничем. ... Скорее даже наоборот. Вот вам, господа германцы, бывший белогвардеец, князь, аристократ ... Извольте на службу к фюреру, к освободителю от большевистского гнета ... Но сердце или же душа моя... скорее именно душа. Да, наверняка, скорее всего душа. ... Вот Душа и восстала. Душа воспротивилась. Душа русского князя, русского человека, русского аристократа, русского офицера, наконец, не приняла органически самого, казалось бы, логичного и легкого выбора. Мы ударились в бега. Стали беженцами.
  
   Несколько часов брела наша четверка в общем, потоке. Шли измученные и несчастные люди. Вместе с народом мы пробивались сквозь огневые налеты и бомбежки, сквозь запрудившие дороги отходящие, отступающие, просто убегающие в неразберихе воинские части. Приходилось то кидаться в кюветы, то убегать в поле, то перелазить через чадящие остовы разбомбленной техники. Временами казалось, что спасение уже близко, но тут нас настигли моторизованные колоны немцев.
  
   Сначала в толпу врезались, не снижая скорости, давя людей, легкие разведывательные танки и мотоциклисты. За ними пошли средние танки, бронетранспортеры, тяжелые грузовики с пехотой и пушками. Проплывали многоосные тягачи с невозмутимыми, не смотрящими по сторонам солдатами в кузовах, с тяжелыми орудиями на прицепах, покачивающими неодобрительно длинными стволами в брезентовых намордниках. Немецкому оружию не подходило качество русской дороги, не устраивало оно колеса, обитые вместо шин, сплошной тяжелой неуклюжей резиной.
  
   В перерыве между спешащими механизированными частями мерным, неторопливым, механическим шагом, словно заранее рассчитанным на сотни верст переходов, шла пехота с винтовками за плечами, с круглыми коробками противогазов. За ротами тянулись конные упряжки добротных фур, дымящих аппетитным варевом походных кухонь. Когда приближалась новая колонна техники, пехотинцы организованно освобождали дорогу и продолжали безостановочное движение уже по обочине, столкнув предварительно беженцев с их скарбом в кюветы, вытеснив в поле. Пехотинцы приветливо махали проносящимся мимо танкистам. Те сусликами торчали из башен, между двумя стальными полукружиями створок, или высовывались из боковых прямоугольных люков, демонстрирующих толщину брони. Экипажи радостно хватали жадно открытыми ртами несущийся навстречу плотный воздух, прохладный после раскаленного солнцем стального нутра машин. Немцы казались веселыми, здоровыми, полными сил профессиональными военными, солдатами хорошо обученными и отлично вооруженными для предстоящей операции.
  
   Над Кобринской дорогой встала завеса из сизого выхлопного дыма и взбитой тысячами колес и ног пыли, а впереди, над горизонтам, где поодиночке, где - кучно, поднимались многочисленные столбы черного тяжелого дыма, ввинчивались в облака, пачкали синеву неба. Оттуда доносились частые выстрелы орудий. Видимо впереди шли отчаянные танковые бои и горели уничтоженные машины. Русские ли, немецкие ... Бог весть.
  
   Ударная сила нашествия торопилась вперед, в прорыв. Не трудно оказалось мне, бывшему разведчику, понять, что в нынешней войне немцы впервые пошли не южным, украинским, апробированным маршрутом, а двинули броневой, всесокрушающий кулак прямиком на Минск, Смоленск и далее на Москву. Тевтонское воинство шло, не снижая скорости по расплющенным, раскатанным в тонкие, безобразные лепешки телам моих соотечественников. Попирало их, втаптывало в прах. Чужеземное воинство шло дорогой наполеоновского нашествия. Броня техники, помеченная белыми крестами воинственных крестоносцев, отдавала дань историческому прошлому. Оповещая всех о уготованном будущем на алых полотнищах кривлялся, истерично бился в белых магических кругах, черный паук свастики.
  
   Я, русский князь, стоял, глотая невольные слезы, ощущал на губах давно позабытый солоноватый привкус и повторял себе: "Забудь, забудь все, Сергей! Ты - бухгалтер, ты гражданский человек, ты смертельно обижен большевистской властью, равно как и народом, призвавшим ее на правление. Что тебе и до тех и до других?". Разум твердил одно, сердце - совсем иное. Оно скорбело от вида чужеземного, победного нашествия, но не более. Тогда еще сердце не горело ни жаждой мести, ни ненавистью. Это пришло позже ...
  
   Сохраняя некое благоразумие и способность здраво мыслить, мы решили отделиться от общей мечущейся обезумевшей толпы и пробираться параллельно основной дороге. Сначала нам удалось на удивление спокойно пройти несколько километров. Шум войны сменился относительной тишиной. Погромыхивало только в районе крепости за спиной и впереди, на востоке, где видимо приняли бой основные части красных.
  
   Возможно, удалось бы проскользнуть между наступающими колонами немецких войск, но вмешался роковой случай. На пересечение тропы, по которой брела наша группа, с проселочной дорогой нас неожиданно остановил грубый окрик. Возле верстового столба стоял немецкий военный мотоцикл с коляской, из которой в безоружных гражданских людей целился некий мерзавец, игриво поводя из стороны в сторону стволом легкого пулемета. Один их солдат, в каске и мундире с закатанными рукавами, с пистолетом у ремня, сидел, широко расставив руки за рулем и казалось даже не смотрел в нашу сторону. Третий, неторопливо пошаркивая по пыли сапогами с короткими голенищами, шел к мотоциклу от легкового штабного автомобиля, приткнувшегося неподалеку к придорожным кустам. Там же стояла группа немецких офицеров с витыми погонами и аксельбантами, в фуражках с высокими тульями, в кургузых мундирах. Вояки, видимо, заблудились и пыталась теперь привязать незнакомую местность к карте. У солдат на груди весели, словно металлические слюнявчики, бляхи полевой жандармерии на цепочках.
  
   - Оперативно работают, - мелькнула незваная мысль, - не успели еще страну захватить, а фельдполицаи, тут как тут. Не рано ли?
  
   Немцы вели себя абсолютно беспечно, нас вообще поначалу игнорировали, удостоив после крика "Цурюк!" лишь мимолетным взглядом. Мы замерли, а я чувствовал, как напряглась в моих пальцах рука жены.
  
   - Не смотрите в их сторону. Обойдется. - Постарался подбодрить друзей. Погладил легонько по напряженному плечу Настю.
  
   Внезапно для всех участников мизансцены, с небольшого пригорка в метрах пятидесяти от дороги застучал пулемет, и пылевые фонтанчики запрыгали вокруг машины и офицеров. Пулемет бил не переставая, садил на одной надрывной ноте длинную, нескончаемую очередь, словно боялся опоздать, не успеть выполнить положенное дело. Первым номером лежал явно неопытный, не разбирающийся в тонкостях стрельбы человек, но расстояние небольшое и пули дырявили дверцы и кузов автомобиля, вышибли ветровое стекло. С шипением вырвался на волю воздух из вспоротых баллонов шин, и машина осела наземь. Словно марионетки завалились наземь двое офицеров. Словно раскоряченные крабы, на четвереньках кинулись врассыпную остальные штабные вояки, побросав на месте карты и бинокли.
  
   Хотя пока огонь велся явно не по нам, мы тоже мгновенно кинулись на землю.
  
   Пулеметчик из мотоцикла немедленно перекинул ствол на другую сторону и открыл ответный огонь. Словно негодуя на наглость внепланово объявившегося врага, со стороны Кобринской дороги дико взревел двигатель невидимого ранее за лесопосадкой бронетранспортера. Броневая машина с белым крестом выползла на дорогу, ломая тупым длинным носом ветки, давя кусты, сгибая молодые деревца, обдирая их кору скошенными стальными листами кузова. Пулеметы транспортера и мотоцикла хором заглушили звучание русского оружия. Из десантного отделения через заднюю дверь выскочили еще несколько рослых полевых жандармов с автоматами и винтовками. Немцы очень профессионально и четко рассыпались в цепь и немедленно открыли стрельбу. Затем, не прекращая огонь, броневик ушел вперед и двинулся, прикрывая пехоту, к огневой точке красных Русские пули беспомощно пощелкивали о бронированную тушу, а потом вдруг стрельба со стороны бугорка прекратилась. Теперь стреляли только немцы. Потом перестали стрелять и они.
  
   Полевые жандармы, уже не торопясь и не пригибаясь, подошли к пулеметному гнезду, а навстречу из маскировавшей точку травы пошатываясь, медленно поднялся красноармеец с поднятыми руками. Странно, что кому-то вообще удалось уцелеть в море немецкого огня. Двое немцев подскочили, подтолкнули сдавшегося в плен стволами винтовок в спину и погнали к мотоциклу. Русский, видимо раненный, не мог идти быстро, но его поторапливали резкими, словно удар кнута, окриками: " Шнелль, швайне! Шнелль!". Пулеметчик шел, волоча по траве худые ноги в великоватых, не по размеру солдатских бриджах со вздувшимися на коленях пузырями. Штаны небрежно, впопыхах заправлены в не зашнурованные ботинки без обмоток, из которых выглядывали концы некогда белых портянок. Среднего роста, с усталым, длинным, покрытым неопрятной, пробившейся за день щетиной, запыленным лицом, с серыми, коротко и неровно остриженными волосами. Этакое пугало рядом с аккуратными, подтянутыми, отлично экипированными рослыми белокурыми германцами. Побежденный славянский "ундермэнш" рядом с победителями арийцами. Глядел перед собой пленник тусклыми серыми глазами. Одним длинным взглядом, безразличным уже к происходящему вокруг, окидывал на прощание привычный мир, не замечая в нем ничего чуждого, видя только свое, родное. Хромал, припадал на левую, залитую от бедра красным, ногу. Шел с непокрытой, без пилотки головой, в застиранной, явно второго срока, гимнастерке без знаков различия. Из распахнутого ворота, с грязной каемкой подворотничка, дергала кадыком дочерна загоревшая, начавшая уже идти морщинами к старости, но сильная еще шея сельского мужика.
  
   У мотоцикла ему для начала досталось по спине прикладом от конвоира, потом подскочил и бил, неумело тыча в лицо кулаком в черной кожаной перчатке, один из уцелевших офицеров, вертлявый, нервный тип с серебряным аксельбантом через плечо. Сначала немцы возбужденно орали, каждый о своем, потом, когда подошли остававшиеся у пулеметной точки, притихли. Те искали следы остальных пулеметчиков - не нашли. Занялись обыском раненного. Выдернули из нагрудного кармана гимнастерки документы. Заставили вывернуть карманы, высыпать на землю, к ногам, нехитрое солдатское добро. Тыкнули презрительно пару раз носами сапог. Посовещались. Начали уже спокойно, без эмоций, задавать вопросы. Только толку было чуть - языков противоположной стороны ни они, ни пленный не знали. Тут внимание обратили на нас. Офицер, уставился на меня рыбьим глазом, жестом приказал подойти. Я встал с земли и поплелся к замолкшим при моем приближении немцам.
  
   Офицер стоял передо мной прочно, уверенно попирая землю добротными высокими сапогами в длинных лаковых голенищах, в слегка запыленной серо-зеленой полевой форме с налипшими травинками, с биноклем на груди, с угловатой черной кобурой автоматического пистолета на животе. Лицо и кисти рук загорели, обветрены. Возле глаз лучики более светлой кожи. По поведению, по тому, как шел, по пригнанной, обношенной униформе видно, что в армии не первый и не второй день, успел и послужить и повоевать, познать вкус побед.
  
   - Понимаете немецкий язык? Можете перевести?
  
   - Могу.
  
   - Имя, фамилия, звание.
  
   Перевел.
  
   - Что спрашивать, красноармейская книжка ведь у них. Там все лучшим образом и прописано. ... - Помолчал минуту. ... Назвался. - Рядовой красноармеец, звать Ларионов, Сидор.
  
   Подумал и добавил. - ... Петрович.
  
   - Какого полка? Дивизии? - Каждый вопрос один из конвоиров сопровождал ударом приклада между лопаток пленного. Толчком не сильным, скорее для проформы, для унижения.
  
   - 125 пехотного полка... Дивизия мне неизвестна. ... Только прибыли на сборы мы. Из запаса. Приписной состав ...
  
   - Где полк стоял?
  
   - В Кобринских укреплениях.
  
   Немцы удивленно переглянулись. - Разве полк успел выйти из крепости?
  
   - Лично командир полка собрал и вывел. - С нескрываемой гордостью ответил красный.
  
   - Спросите, почему он один оказался за пулеметом? Почему не продолжил стрельбу, когда закончился диск?
  
   Я перевел.
  
   - Нас троих к пулемету приставили. ... Меня-то третьим номером, диски таскать. Объяснили где позиция подготовлена, как идти... Да тех двоих, что стрелять умели, очередью с самолета побило. Один дошел... Вот и не смог диск сменить... Не обучен.
  
   - Зачем же огонь открыл? Почему не сдался в плен?
  
   - Присягу давал ...
  
   Немцы помолчали...
  
   - Комсомолец? Коммунист?
  
   - Беспартийные мы, из крестьян. ... Белгородская область.
  
   - Так чего же ты за Сталина воевал? Русская свинья? Мы же пришли тебя освободить от коммунистов, комиссаров, евреев! - Засучил кулаком перед носом пленного офицер. Остальные немцы смотрели явно удивленно, но молчали.
  
   Красноармеец молча пожал плечами, отчего выдранный с мясом карман и лоскут ткани от гимнастерки смешно зашевелили лохматыми усами ниток, сложились в кривляющийся злой усмешке неунывающего клоуна. Рот клоуна кривлялся, издевался над немцем, а боец ответить не мог. ... Или не желал. Может и сам не понимал почему стрелял. Может не считал нужным объяснять.
  
   Офицер подкинул на раскрытой ладони, словно взвешивая, прикидывая на глаз значимость для Рейха тощего бумажного трофея, изъятого у пленного. Резко швырнул наземь рядом с остальным хламом. - "Шиссен!". И пошел, не оборачиваясь к расстрелянной автомашине.
  
   Тут же стволом винтовки солдаты оттолкнули меня в сторону. Один из жандармов, постарше, вроде бы попытался робко заступиться за пленного, предлагал отконвоировать на сборный пункт. С ним не стали даже спорить. Молодой, здоровый парень, с красивым лицом удачливого школьника - спортсмена и любимца учителей, тот, что сидел вначале за рулем мотоцикла, пихнул пленного пятерней в лицо, одновременно другой рукой, разворачивая его к себе спиной. Из кожаной, тяжелой кобуры достал черный "люгер" с длинным стволом и навскидку выстрелил во взъерошенный, в травинках затылок.
  
   - Всего дел, дед! Нельзя солдату фюрера быть таким сентиментальным с русскими недочеловеками. Это тебе не Франция. Тут нам разрешено все!
  
   Русский упал молча и умер сразу, достойно. Он лежал на земле, головой в полевой траве, неловко закинув одну на другую, словно переплетя во сне, худые ноги, раскинув в стороны руки с вылезшими из обтертых, ношеных обшлагов гимнастерки непропорционально огромными, словно две малые саперные лопатки, натруженными за нелегкую жизнь грубыми кистями рук.
  
   Из брюха транспортера вылезла белобрысая голова радиста в черных эбонитовых наушниках. - Живее, живее! Шевелите задницами. Полковник в бешенстве! Он уже далеко впереди на Кобринской трассе!
  
   - Что нам делать с гражданскими?
  
   - Сейчас узнаем у господина капитана. Он теперь старший в колоне.
  
   Немцы переговаривались, не обращая внимания на меня ни малейшего внимания, хотя прекрасно знали, что понимаю всё, что говорится, всё, что касается нашей судьбы.
  
   - Господин капитан, господин капитан! - Прокричал в сторону удаляющегося офицера мотоциклист. - Что делать с гражданскими? Нам переводчик нужен?
  
   - Нужно будет - найдем. Зачем тащить с собой старика? Разберитесь сами ... Если не представляют опасности - можете отпустить.
  
   Все немцы кроме экипажа мотоцикла залезли в транспортер, туда же положили тела двух убитых. Транспортер выпустил в небо облако вонючего дыма и рванул в сторону основной дороги.
  
   - Позови сюда остальных. - Важно, с сознанием собственной значимости вершителя судеб, приказал мотоциклист.
  
   Мои дорогие, мои бесценные люди, поднялись с земли, отряхнули налипший мусор и медленно пошли в нашу сторону.
  
   - Они, что не могут быстрее? У нас нет времени! Мы торопимся на парад в Москву! - Хохотал собственной остроте немец. Вдруг его лицо вытянулось, он замолчал и, резко вытянул руку в сторону медленно бредущего с опущенной головой Соломона. - Юде! Швайне юде!
  
   - Вы, грязные русские свиньи, водитесь с еще более грязным жидом?
  
   - Ты сам - грязная, паршивая немецкая свинья! - Звонко и отчетливо, словно со сцены, на прекрасном немецком языке произнес с достоинством Иннокентий и вышел вперед, прикрывая друга. - Как смеешь оскорблять ты, выродок ...
  
   Договорить ему не дали. Пули вырвали из груди нашего щедрого, веселого, так любившего жизнь, добряка Кеши красные брызги и успели, прежде чем окончательно потерять силу, пробить заодно легкое, сухое тело превосходного музыканта Соломона. Я оказался безоружен и бессилен перед лицом смерти и ничем не смог помочь им. Последнее, что успел - толкнуть в кусты жену и выкрикнуть что есть силы - "Беги!". ... Потом был мрак ...
  
   Меня не добили. То ли посчитали достаточно мертвым, то ли не успели дострелить, то ли просто торопились и оставили подыхать на дороге. Повезло. Выталкивая, в последний момент, из смертного круга жену я, естественно, наклонился и пуля ударила голову по касательной, содрала кожу, контузила и опрокинула наземь в спасительное забытье.
  
   Придя в сознание, я перевязался как мог, использовал валявшийся у ног расстрелянного красноармейца индивидуальный пакет. Затем оттащил, периодически присаживаясь от боли и кружения в контуженой голове, три мертвые тела к окопу, откуда вел огонь пулеметчик Сидор Ларионов. Похоронил как мог в братской могиле, прикрыл глаза остатками одежды, засыпал землей.
  
   Уходя, немцы то ли со злости, или просто оказался им без надобности, разбили ручной пулемет "ДП", с размаху ударив прикладом о землю. Детали затвора и диски расшвыряли вокруг окопа. На пустом диске, на том одном, что так и не смог заменить красный пулеметчик, я, русский князь Сергей Голицын, пулей от вывалившегося на землю патрона, нацарапал имена и фамилии погибших. И надпись. - "Погибли в бою за Россию. 22 июня 1941 года". Поставил в изголовье.
  
   Настеньке, кажется, удалось убежать. Не знаю уж почему, но вслед ей немцы не стреляли. Во всяком случае, пулевых отметин на стволах деревьев я там не обнаружил. Не нашел следов крови. Не нашел, слава Богу, тела. Вообще ничего не обнаружил, хоть и тщательно осмотрел опушку леса в направлении которого велел бежать. Надеюсь пошла на восток... Спаслась. ...
  
   Сел на траву. Прислонился спиной к березе. Прислушался
  
   Звуки боя ясно доносились теперь только со стороны крепости. ... На востоке немцам видимо снова удалось далеко потеснить советские войска. В каком направлении идти сомнений уже не возникало, развернулся и двинулся назад, к крепости. Туда, где против тевтонов сражались наши, русские. Значит - мое место рядом с ними. Как это Ларионов сказал? - "Присяга!". Вот именно, присяга, поручик князь Голицын... Присяга России. ... Как мог позабыть?
  
   В одном из покинутых домов, где пережидал светлое время и жадно пил колодезную воду, обнаружил на кухне и реквизировал в военных целях, отличной стали самодельный нож. Хоть и кухонный, но весьма смахивающий на кинжал. Клинок пригодился в ту же ночь. Именно им окончательно, с кровью отодрал прошлое. Пустил оружие в дело, когда с ужасом узнал в немецком ефрейторе, достреливающем на мосту раненных, бывшего товарища по юнкерскому училищу, а затем сослуживца по пехотному полку в Мировой войне поручика Голованова.
  
   Там же, возле Кобринского укрепления, перехватили меня стремящиеся переправиться в крепость старшина железнодорожник и сержант пограничник. В развалинах дома, куда или не пожелали, или побоялись сунуться немцы, я коротко рассказал новым знакомым запутанную историю прожитой жизни. Решил про себя, - "Захотят, смогут поверить - хорошо. Не смогут, отвергнут меня, словно организм отторгает инородное тело, буду пробираться сам. Иного пути для меня нет".
  
   Старшина, ох непрост... Задавал такие вопросы по далекому и не очень прошлому, по службе моей в царской и в белой армии, про эмиграцию, что иногда казалось, будто сам он во всех тех местах побывал и во многих событиях участвовал. Потом, вопросы закончились. Старшина вынул из-за поясного ремня, откуда-то со спины наган, порылся в мешке и выдал две коробочки патронов. Потом представился - "Старшина Свидлер, Илья". Пожал руку. Пограничник с комсомольским значком весь допрос промолчал, только сопел иногда очень неодобрительно. Теперь секунду помедлил, но руку протянул. - "Сержант Федор Моденов. ... Пограничник и комсомолец". Сам я в самом начале представился, ничего не скрыл: "Бывший поручик царской армии, князь Сергей Голицын".
  
   В крепость мы тогда все же пробрались. Немцы за полночь из-под моста убрались. Спать видать потянуло. Ночью воевать не привыкли.
   Сначала ползли мы вдоль берега, у самого уреза воды, там вообще немецких постов не имелось. Затем - вплавь под быками моста. И вновь - по-пластунски. Потом - броском через дорогу, к воротам. Немецкие пулеметы запоздало затявкали в спину, когда мы уже оказались среди железного лома разбитой техники. Она сослужила последнюю службу, прикрыла, спасла. ... В полночь всех троих привели к командиру обороны майору Гаврилову. Именно ему предстояло выслушать рассказ каждого и решить судьбу.
  
  
  Глава 9.
  Старшина первой статьи Виктор Воронец.
  г. Брест. 22 июня 1941 года.
  
  
   - Морячок, вставай. Ну, вставай же, морячок, вставай родной, не время спать. Война! - Кричала в ухо, тормошила сероглазая. Уже вокруг взлетали столбы земли от разрывов бомб и снарядов, а тот все спал, улыбался во сне... - Дите, просто дите!
  
   А морячку снилось штормовое море, валы, что зелеными холмами били о борт корабля. Форштевень то выскакивал на склон очередной движущейся горы, то с утробным уханьем проваливался в глубину, выливая обратно в океан потоки пены из шпигатов и вытряхивая в воздух фонтаны ледяных брызг, долетающих до стекол ходовой рубки...
  
   Здание госпиталя дрожало и подпрыгивало на фундаменте, звенели и лопались стекла. В комнатах медсестер летели на пол фотографии в рамочках, сметались белым хламом тарелки, чашки и все прочее с полочек, шифоньеров. В палатах и операционных валились стеклянные медицинские шкафчики, разлетались стерильные, старательно проложенные марлей инструменты...
  
   Сама Валя, несмотря на весь ужас происходящего, одела не только форменное защитное платье с полевыми петлицами, сапоги и пилотку, но и поверх белый халат натянула, пояском, сзади завязала Ей в отделение бежать нужно, а друг сердечный просыпаться не желает. Огневой шквал вдруг скачком переместился на метров сто в глубь острова и сквозь разбитые окна донесся хриплый, тяжелый голос замполита госпиталя батальонного комиссара Богатеева, собирающего персонал, приказывающего всем идти в палаты, эвакуировать больных и раненных, в первую очередь тяжелых. Выводить временно в казематы земляного вала.
  
   Под грохот разрывов морячок спал, от тишины - вскочил, проснулся.
  
   - Что такое? Что случилось? Куда стекла подевались?
  
   - Война, родной! Беда, Витенька! - Очень просто и грустно ответила Валюша. - Беги скорей на корабль, а мне в корпус, к раненным. ... Комиссар зовет. Бог даст - свидимся...
  
   И исчезла ...
  
   Тут до Виктора и дошло, что точно - война! Война, ядрена мочалка! А он черт знает где, вдали от корабля, от матросов своих. ... На одном духе влез в клеши, клапан застегнул, тельник, форменку натянул, мичманку на голову, ботинки завязал. Шнурки из дрожащих пальцев выскальзывали, скользили, так он их узлом затянул, мертво. Наган проверил - шесть патронов. Времени на поиски дверей не терял, выскочил в окно, благо ни рамы, ни стекол там уже не осталось. Понесся напролом, на бегу вспоминая, как шли сюда после танцев, как целовались, все не могли насытиться, оторваться друг от друга, как потом жадно любили... Эх, все прошло...
  
   Летел Воронец словно завороженный, хотя пару раз его обстреливали и свои и чужие. То ли бежал быстро, то ли сбивала стрелков с толку черная морская форма с клешами, с развивающимся за плечами бело-голубым воротом, но пули только посвистывали, не задевали. Решив сократить путь, кинулся Воронец через лесок, в глубь забежал, а там, как учуяло сердце опасность, остановился, пошел дальше сторожко, от дерева к дереву, стараясь не шуметь, к земле пригибаясь... как на старшинских курсах немного по общевойсковой подготовке учили.
  
   Немецких пехотинцев он увидал случайно, выдали их непонятно для чего придуманные белые полоски вдоль воротников мундиров и белая же окантовка погон. Слишком выделялись на фоне травы и листьев. Семь человек. Полное отделение залегло, примостилось на взгорке, за пеньком, за кустарничком. В тяжелых, глубоких стальных шлемах, добротной амуниции с накладными карманами, флягами, с круглыми гофрированными коробками, с ранцами на спинах, гранатами за поясами и в голенищах сапог. Вооружены все винтовками без штыков... Потом плоские широкие штыки в ножнах на поясах разглядел.
  
   Затаился Воронец. Только сердце от бега еще в груди стучало, да дыхание в горле билось. - Вот он, враг! Стрельнуть бы, да их семеро, а патронов - шесть.
  
   Враг держался спокойно, без нервной торопливости, вроде как привычно, не внове солдатам сидеть в чужих перелесках, к атаке готовится. Солдаты по виду не мальчишки, бывалые, а по тому, как оружие держат, как без мандража приказа к движению ждут видно, что обучены хорошо. Смотрят вперед внимательно, один травинку жует, из угла в угол губы перекатывает. Пальцы у всех на спусковых скобах, к открытию огня готовы. ... А патронов в нагане - только шесть. Да и стрелок из нагана Виктор не важный. То ли старенький наган меткость потерял, то ли мало из него владелец тренировался. ... Так ведь моряк, не пехота!
  
   - Что делать? Открыть огонь и погибнуть? Умереть? Перестать жить? ... А корабль? ... А море? А Владивосток родной и бухта Золотой Рог? ... Сероглазая Валя? ... Как же не жить? - Бились в мозгу, сменяя одна другую, мысли...
  
   Раздалась негромкая команда на незнакомом языке и отделение по одному, перебежками рвануло куда-то вниз по склону холмика. Там внизу раздались несколько нестройных выстрелов, затарахтел пулемет. Пули над Виктором закурлыкали, заставили в траву вжаться. Потом забили винтовки и пулеметы немцев, следом лопнули звонко взрывы гранат. Кто-то удивленно ойкнул, заверещал, словно подраненный заяц. Невыносимо тяжелая рука с зажатым наганом тянулась в спины бегущим вниз, с каждым шагом удаляющимся, становящимся все меньше и меньше немцам, а нажать спуск не смогла. Словно одеревенел палец ... А потом и вовсе бесполезно стрелять оказалось.
  
   Только решил Воронец двинуться дальше, как от подножия холмика, из перелеска где рвались гранаты и раздавался крик вновь появились немцы и двинулись в его сторону. Только теперь шло не отделение, только трое. Двое здоровенных рослых солдат поддерживали под руки третьего, с трудом переставляющего ноги, заплетающиеся, нетвердые, путающиеся сапогами в траве. Правой рукой раненный, судорожно зажимал что-то страшное, кровавое в левом, коротком, словно обгрызенном и измочаленном рукаве.
  
   На середине подъема раненный обессилел, не сел, свалился кулем на землю, свалил голову на грудь сопровождающего, сомлел. Молчал, зубами скрипел страшно. Грудь то вздымаясь натягивала ткань мундира, то пустым мешком опадала, морщила. При вдохе видны становились мелкие черные брызги по всему боку, по груди, при выдохе все сливалось, словно стиралось губкой.
  
   Гулко топоча крепкими коваными сапогами, не хранясь уже, прибежал еще один немец, бережно, словно боялся больно сделать положил рядом с подбитым товарищем кусок руки от локтя. Бело-розовая кость в обрывке рукава с галуном и пуговицей. Судорожно сжатые в кулак белые пальцы. На одном пальце тускло тонкий золотой ободок обручального кольца блестит. Раненный глянул, застонал, к себе огрызок притянул. Двое индивидуальные пакеты достали, начали бинтовать, третий все пытался ремнем у плеча покалеченную руку перетянуть. Получалось плохо. Бинты скользили, сваливались, ремень не держался и когда рука выскальзывала из петли, кровь тонкой струйкой била на землю. Трава темнела, мерк веселый, свежий изумрудный цвет.
  
   Вдруг тот, что прибежал последним встрепенулся, винтовку вскинул, но один, тот, что постарше выглядел, ствол перехватил, в землю ткнул, заорал. Воронец глянул и обомлел - из кустов на противоположной стороне полянки поднялась русская военная девушка с санитарной сумкой через плечо, в пилотке на черных словно смоль волосах, с печальными карими глазами. Медсестра медленным, неуверенным движением отряхнула от травы, оббила маленькими ладошками туго обтягивающую крепкие бедра юбку, и быстро пошла к немцам, на ходу отстегивая брезентовый клапан с красным крестом в белом круге.
  
   - Медик? Помогать? Давай, давай. - На ломанном русского заговорил старший.
  
   Девушка вытащила ножницы, ловко срезала неумело навороченную кучу окровавленных бинтов, резиновый жгут вытащила, руку перетянула, карандашом на бумажке что-то черкнула, немцу передала, порошком рану припорошила и начала ловко, выверенными движениями бинтовать культю. Бинт теперь оставался белым, чистым и видать раненному полегче стало, зубами не скрежетал, глаза не закатывал, вполне осмысленно, удивленно смотрел как русская руку обрабатывает.
  
   Девушка закончила. Сумку закрыла. Встала медленно, словно не зная, что делать дальше.
  
   - Юде? - Вопросительно, мягко, даже сочувствующе, спросил один из молчаливо наблюдавших солдат. И не дав слова сказать, сам же и ответил утвердительно. - Юде.
  
   Произнес спокойно, без эмоций, просто констатируя непреложный, даже весьма опечаливший его факт. ... Факт, требующий вполне определенной реакции.
  
   Виктор из сказанного ничего не понял. Лежал затаившись, дыша в полвздоха.
  
   - Иди, иди, девушка. - Заторопил обеспокоено солдат, что постарше, что по-русски немного понимал. Задергал нервно щекой с неровной пегой щетиной на обмякшей, посеревшей коже.
  
   - Иди, иди. Битте, фрау. Шнелль! - Заулыбался и тот, что спрашивал. Рукой потыкал в сторону кустов. Но глаза не улыбались, смотрели мертво.
  
   Девушка встала, вновь на коленях юбку задравшуюся вниз потянула, оправила, пошла медленно. На третьем шаге пилотку с головы стащила - косы по спине рассыпались. Лицо к небу подняла. Шла от немцев в глухой тишине. Шла напряженной спиной к Воронцу и лица ее тот так и не увидел.
  
   Заглядевшись на девушку Виктор немцев из виду упустил, даже расслабился. Подумал, вот, и среди них, выходит, люди имеются. Отпустили, не тронули.
  
   Раздался одиночный винтовочный выстрел, ткнул медсестру в спину, вырвал прямо против сердца маленький алый цветочек. Как шла, так и упала лицом в травку. Сомкнулись, выпрямились и больше не шелохнулись зеленые стебельки.
  
   Затем затвор звякнул, гильзу выплюнул. Солдат винтовку за спину закинул. Сплюнул.
  
   Немцы молча подхватили раненного. Тот глаза закатил, зубы сжал. Застонал, вроде как опустить попросил. Слушать не стали, без разговоров потащили дальше.
  
   По совсем враз постаревшему, небритому лицу одного то ли пот, то ли слезинка прокатилась, дорожку в пыли продавила. Лица других преисполнены сосредоточенности на выполняемой важной работе, полны жалости и сострадания к покалеченному комраду.
  
   Поднял руку с наганом Воронец, а немцев не видит, залило слезами глаза. Рукавом глаза протер, в спины серые, качающиеся дуло ткнул, а палец онемел, не слушается палец, не жмет, падла, курок.
  
   - Неужто струсил? Я, комсомолец, советский моряк, командир катера, Виктор Воронец - струсил? Сука я, выходит, позорная? Своих предал? Девушку предал? Родину?
  
   Ответить не мог. Не понимал и не знал ответа.
  
   Так с зажатым в опущенной руке револьвером и пошел, куда глаза глядят.
  
   Брел, отлеживался в кустах. Снова двигался, инстинктивно придерживаясь направления на то место, где, возможно, ждал его, а, может, уже и ушел не дождавшись, полуглиссер. Война ревела и громыхала вокруг, а его вроде бы никто и не замечал, никто не интересовался, никому не был он нужен. Словно страх и никчемность уменьшили моряка до размеров махонькой мушки, бесполезной, незаметной. Которую прихлопнуть лень. ... Пока сама не надоест, пока под горячую руку не попадется.
  
   Под утро второго дня Воронец оказался у дороги, ведущей на соседний остров. Для того чтобы пробраться к реке, дорогу нужно перейти, но сделать это, перебежать всего несколько пыльных метров оказалось невозможно. В сторону Цитадели, откуда разгораясь днем и затихая ночью, непрерывно доносился шум боя, шли колонны немецких войск, ползли танки, транспортеры, машины с пехотой и артиллерией. В обратную сторону проскакивали, отчаянно сигналя, санитарные машины с красными крестами на будках, полные немецких раненных и убитых и тогда за ними в пыли застывала, сворачивалась в черные шарики чужая кровь. На запад брели вдоль обочин то жиденькой струйкой, то компактной группой, ободранные, окровавленные, в изодранном обмундировании, а то вовсе в нижнем белье, советские бойцы и командиры под охраной немецких солдат, озлобленных, непрерывно подгоняющих пленников ударами прикладов, орущих непонятно что.
  
   Воронец решил, двигаясь параллельно дороге выйти к мосту, к реке, а там уж сориентироваться окончательно. И будь, что будет. В итоге удалось выйти к берегу возле моста. Туда, где красную крепостную стену прорезают сводчатые ворота.
  
   Не успел отдышаться, осмотреться, как по дороге с немецкой стороны подогнали толпу безоружных больных и раненных, захваченных видно там, откуда и сам Воронец пришел, на Госпитальном острове. Некоторые шкандыбали в серых госпитальных халатах и пижамах, другие и вовсе полуголыми, в кальсонах или одних бязевых солдатских рубашках, из-под которых беззащитно торчали голые худые ноги. Следом за страдальцами шли медсестры и врачи в окровавленных белых халатах, в самом хвосте - полуодетые женщины и дети из домов командного состава. К своему ужасу в печальной, скорбно молчащей толпе, подгоняемой криками и пинками захватчиков, Виктор обнаружил идущих рядом двух знакомых девушек. Одна из них Валя, другая - та красавица, что первой покорила сердце моряка. Та, из-за которой, он, собственно говоря, с сероглазой Валей и познакомился. Шли они, изнуренные, жалкие, с опущенными долу головами, с лицами в копоти, ссадинах, с растрепанными, свалявшимися в колтуны волосами.
  
   Грыз траву, землю ногтями рыл Воронец, но патронов оставалось лишь все те же шесть, что и в первые мгновения войны. И как не страдал, как не проклинал и войну, и немцев, и себя труса постыдного, но пока еще ни одного выстрела по врагу не сделал, ни одного гада не убил. И выскочить из схрона, напасть на конвой, умереть героем не решился.
  
   Из ворот крепости вывели несколько пленных командиров, провели по мосту мимо женщин. Навстречу им по дороге уверенно полз открытый, тяжелый, трехосный легковой автомобиль полный офицерских фуражек и витых серебром погон. Остановился, чуть не раздавив тупым рылом радиатора. Замерли и пленные. Из машины вышли пассажиры. Разминали ноги, потаптывали подошвами, подтягивали голенища прямых, нерусских сапог. Потом двинулись к пленным командирам. Главный, со стекляшкой в глазу, пальцем поманил, видать подозвал толмача. Прибежал, быстренько семеня ножками, низенький человечек, в круглых очках, в солдатском неуклюжем мундирчике, в пилотке, но тоже с кобурой на животе. Штабной наверняка. В сторону офицеров руку выкинул, "Хайль Гитлер!" пролаял... Затем к пленным повернулся. На русском, падла, заговорил.
  
   - Коммунисты, комиссары, евреи! ... Три шага вперед!
  
   Те стояли, словно не слыша, на детей, женщин жадно смотрели, выискивали глазами. Нашли видать. Прощались. ... В женской колоне закипело, руки взметнулись, закричали, заплакали...
  
   Подскочил к пленным толмач, вытянул одного, другого, третьего ... У двоих на рукавах красные комиссарские звезды, третий чернявый, волнистые волосы, карие глаза... Офицеры вынули пистолеты с длинными стволами, со скошенными назад прямыми рукоятками. Стреляли в упор. Потом, добили. Уже на земле.
  
   С одной стороны стояли, усмехались, немецкие пехотинцы, подошедшие к мосту. Глазели с интересом, не более. С другой - в молчании, пленные, раненные, медсестры, гражданские женщины и дети... Рванул оттуда отчаянный женский вопль, но смолк, видно рукой рот соседи зажали, оттащили... Оставшихся пленных повели дальше, в неволю. Женщин и раненных пока оставили стоять где стояли. Перешел к ним толмач. Упер в бока короткие руки.
  
   - Приказ великого фюрера немецкого народа Адольфа Гитлера - комиссары, коммунисты, евреи и прочие недочеловеки, замыслившие нападение на Великую Германию расстреливаются на месте и в плен не берутся. Ваши мужья и прочие, безответственные люди, засевшие в крепости, пытаются сопротивляться великой и непобедимой немецкой армии. Сейчас вас пошлют туда, где идет бой. Вы должны объяснить нарушителям порядка всю нелепость и преступность сопротивления и убийства солдат Рейха. Все, как один, обязаны немедленно сложить оружие и сдаться в плен. Отказавшиеся немедленно будут уничтожены. Немецкие солдаты пойдут следом за вами и если русские не откажутся от бессмысленного сопротивления, то первыми убьют вас и ваших детей! Вперед! Шнелль! Шнелль!
  
   Колона обреченных медленно, тяжко переступая по земле, втянулась в ворота под аккомпанемент стонов раненных, плач детей, причитания женщин.
  
   - Они же за спинами женщин и детей спрятаться решили, вояки драные, герои недоделанные! - Понял Воронец.
  
   Хвост колоны, а за ним и цепь автоматчиков скрылись в воротах укрепления. Следом проехал и крытый военный грузовик с установленным на крыше жестяным радиорупором. Из-за стены донеслось: "Русские солдаты! Мы приказываем осажденным сложить оружие. Обещаем всем сдавшимся в плен хорошее обращение, регулярное питание и заботливый уход за раненными! Даем полчаса на размышление. А пока послушайте музыку и вспомните о девушках, которые ждут вас дома живыми". Вкрадчивый голос диктора сменила запись "Катюши" в каком-то непривычном, совсем не нашем, не советском исполнении, разухабистом, приторном. Песня смолкла, и голос диктора произнес; "Осталось двадцать минут!". И снова зазвучала песня... "Осталось десять минут!"... И снова знакомые до боли слова ... Когда время истекло, из-за стен послышался отрывистый лай легких немецких гаубиц, покашливание минометов, треск пулеметов, залпы и одиночные выстрелы, взрывы гранат ... крики, вопли женщин...
  
   Через полчаса повторилась виденная раньше картина. Через ворота, отчаянно сигналя, промчались на запад несколько санитарных машин, из раскрытых дверей которых торчали ручки носилок, тряпки серых окровавленных мундиров. Потом прошла, устало волоча ноги, группа легко раненных немцев, пыльных, изодранных, в белых, свежих еще повязках. Затем защелкали одиночные выстрелы, никак не похожие на перестрелку и злые словно черти конвоиры, размахивая оружием и ругаясь, прогнали немногих уцелевших медиков, женщин и детей. Раненных и больных красноармейцев среди них не осталось ни одного. Виктору показалось, что среди бредущих по дороге мелькнули и его знакомые девушки.
  
   Остаток дня прошел для Воронца, одним нескончаемым, лихорадочным, бредовым сном. Он не мог потом вспомнить ни что делал, ни где был... Помнил только, как вминали серые, облепленные грязью флотские ботинки в землю траву, веточки, пепел, грязь... Опомнился лишь ночью... Вдруг прояснилась голова, вернулось от свежего воздуха сознание. Очнулся, мотнул головой, стряхивая наваждение, связал в узел одежду, привязал ремнем к найденному разбитому деревянному ящику. Спрятал наган в кобуру и засунул внутрь тючка. В одних трусах, между двумя вспышками ракет, скользнул, словно тень с откоса в воду обводного канала.
  
   Виктор долго плыл, погружался без брызг и шума в черную воду при свете ракет. Осторожно, едва высовывая над водой лицо, глотал воздух в промежутках между вспышками. Плавал он отменно, и, в конце концов, хоронясь в темени прибрежных кустов, доплыл к укреплению, на котором явно держали оборону защитники крепости. Понял он это по тому, как старательно освещали немецкие ракеты остатки крепостной стены и земляной вал над водой, мост, усеянный трупами, как взрывались с назойливой пунктуальностью мины в глубине острова, выпускаемые дежурными вражескими минометчиками.
  
   Голый, босой, словно джин из бутылки после векового заточения, вырвался старшина первой статьи Воронец из воды, и пока немцы приходили в себя от подобного нахальства, рванул, что есть мочи, вверх по склону прижимая к груди узел. Уже теряя дыхание, чувствуя за спиной смерть, вдруг неожиданно свалился куда-то вниз, получив аккуратно выполненную подсечку и весьма недвусмысленное приказание на родном русском языке: "Не двигаться, падла голая! Застрелю!".
  
   Нагого, с мокрым, грязным тючком под мышкой, из которого уже не стекала, только капала вода, привели красноармейцы бравого моряка к майору Гаврилову. И отобранный наган принесли. С шестью неиспользованными патронами ...
  
  
  
  
  Глава 10.
  Майор Гаврилов, командир 44-го стрелкового полка.
  Кобринское укрепление.
  
  
   В полдень неожиданно ожила черная картонная тарелка громкоговорителя батарейного приемника, собранного из разрозненных деталей разбитой аппаратуры последним, чудом уцелевшим в первые часы боев, радистом 98-го противотанкового дивизиона. Среди шорохов, треска и свиста эфира, под аккомпанемент воя сирен пикировщиков Ю-87, грохота взрывов бомб и снарядов, отдающихся долгим эхом в гулкой полутьме каземата, неожиданно чисто и звонко прозвучали позывные Москвы. Несколько лейтенантов из различных подразделений, случайно заночевавших в казармах с личным составом, выживших, а теперь составивших некое подобие штаба обороны крепости, бросили дела, сгрудились вокруг аппарата. Передавали правительственное сообщение. Люди ожидали услышать знакомый, неторопливый, с легким кавказским акцентом, уверенный и как обычно лишенный эмоций голос вождя. Но вместо Сталина раздался непривычно хриплый, какой-то неестественно напряженный, словно жестяной голос Вячеслава Молотова.
  
   Молотов говорил по поручению и от имени Советского правительства и его главы товарища Сталина. Говорил недолго и из всего сказанного люди в осажденной, избиваемой врагом старой крепости, поняли только то, что уже и сами знали с половины четвертого утра. - Большая война началась. Причем началась совершенно неожиданно, подло. Фашистская Германия является агрессором и будет наказана. Война - Отечественная.
  
   Главное, что запомнились, что врубилось, запечатлелось в памяти, нашло отклик в душах, вдохнуло надежду, так это заключительные слова: "Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!". Впрочем, в этом никто из находившихся в подвале командиров и не сомневался.
  
   Удивляло иное. Почему все правильные и нужные слова произнес Молотов?
  
   - Где же товарищ Сталин? Почему молчит? Как же это так? ... - Послышались недоуменные голоса.
  
   - Значит так надо. - Оборвал майор. - Надо! ... А теперь, товарищи командиры, прошу разойтись по подразделениям и ознакомить личный состав с обращением Советского правительства.
  
   Лейтенанты ушли, а майор Гаврилов впервые за долгий день остался один, если не считать радиста, пытающегося оживить одну из поврежденных радиостанций.
  
   Этой ночью, впервые с начала войны командирам и комиссарам, запертым в крепости, удалось, наконец, собраться и принять самые необходимые, неотложные меры по организации обороны крепости. Они постарались распределить людей по взводам и ротам, сколотить некий, способный относительно слаженно функционировать, военный организм из остатков разрозненных подразделений. Принятое решение на оборону записали в виде "Приказа Љ 1" по гарнизону крепости. Командование принял на себя майор Гаврилов, комиссаром стал заместитель командира 84-го стрелкового полка полковой комиссар Ефим Фомин.
  
   Воспользовавшись кратковременным затишьем, майор, неожиданно для себя оказавшийся комендантом окруженного гарнизона попытался еще раз проанализировать ситуацию, возможно, найти некое новое, до сих пор ускользавшее от него решение проблемы связи с командованием.
  
   - Связь, связь необходима. - Проигрывал ситуацию Гаврилов. - Без связи не удастся скоординировать действия войск по деблокированию крепости. По выводу из неё личного состава. А вывести людей необходимо. Это приказ. Последний, никем не отмененный.
  
   По приказу из вскрытого "красного" конверта, по "тревожному", отработанному на учениях, плану развертывания войск и прикрытия границы, основная масса войск из крепости выводилась в районы сосредоточения. Оборону крепости должны обеспечивать два стрелковых батальона и приданный артиллерийский дивизион, усиленные пограничниками, стрелками НКВД, мелкими гарнизонными командами. Но жизнь опрокинула штабные разработки. Судя по всему, немцы навалились силами не менее одной полнокровной пехотной дивизии, да плюс пикирующих бомбардировщиков не менее полка, а еще истребители, артиллерия. ... Тоже считай не меньше двух полков крупного калибра, ... и еще - танки.
  
   Да, согласно приказу людей необходимо выводить, а по логике вещей, крепость сейчас словно кость в горле у немецкого командования и связывает как минимум одну пехотную дивизию и массу иных частей различных родов войск. Следовательно, крепость не оставлять нужно, а, наоборот, необходимо всеми силами удерживать. Сковывать здесь силы врага, оттягивать от фронта. Да, в первый момент крепость понесла очень серьезные потери, много красноармейцев погибли в казармах, так и не успев проснуться, много командиров расстреляно на мостах, при попытке прорваться к личному составу. ... Воскресенье... Все настроились на отдых в кругу семьи. ... Отдохнули...
  
   Что мы имеем? ... Разбиты или повреждены все орудия и тягачи отдельного противотанкового дивизиона, отдельного зенитного дивизиона, еле-еле удалось восстановить три броневика БА-10 из тех семи машин разведывательного батальона, что оставались в крепости на ремонте. Экипажи работали под огнем врага, из горящего склада снаряды выхватывали... Потери очень большие, но крепость выдержала, ожила, отбила первый штурм, контратаковала, и теперь серые трупы немецких автоматчиков устилают берег Муховца, мост, площадь Цитадели. В гарнизонном клубе засели немцы. Но их немного, они окружены и все попытки прорыва успешно отбиты.
  
   Майор вспомнил, как словно из небытия возникали из дыма и огня, выкристаллизовывались из дымящихся развалин, из груд кирпича, полуодетые, обгоревшие, часто безоружные люди. Разрозненные одиночки, сливались в группы, и уже грозные цепи поднимались, вставали, шли в атаку на прорвавшихся немцев. Многие бежали без оружия, с намертво зажатым в руке кирпичом, обломком деревянного бруса, штыком ...
  
   - Оружие захватили у врага. Вырвали из мертвых рук, отбили у живых ... Но надолго ли хватит для активной обороны трофеев? И того немногого, что удалось раскопать из заваленных, разбитых складов? А продовольствие? А медикаменты для многочисленных раненных? Снаряжение? Обмундирование? И что делать с гражданскими, с семьями, оказавшимися внутри немецкого кольца?
  
   Вопросы... Вопросы, на которые у него, майора, командира стрелкового полка, ответа не имелось... Ни опыт гражданской войны, ни курсов, ни финской здесь не помогал... Без связи с дивизией, армией, фронтом, без помощи извне ничего не получается. Нужна связь! Связь.
  
   Группе комиссара Фомина удалось наладить рацию, он пытался послать шифрованную радиограмму в штаб дивизии... Зря посадил батареи. Никто не ответил. ... Почему? ... Может, дивизия не развернула штабную радиостанцию? Возможно, рация разбита? ... А, может, наши отступают и отошли на такое расстояние, что маломощная полковая станция работающая из развалин просто не в силах связаться со своими? Весь эфир забит немцами... Только иногда комиссар и радист слышали отдаляющиеся, все затухающие, родные русские голоса летчиков-истребителей, да командиров танкистов... В конце концов, Фомин плюнул на секретность и радист Борис Михайловский послал открытым тестом в эфир незамысловатый текст, приврав немного для поднятия собственного духа и обмана немцев: "Я - крепость! Я - крепость! Ведем бой. Боеприпасов достаточно. Потери - незначительны! Ждем указаний. Перехожу на прием". ... Перешел, ... но так ничего и не услышал.
  
   На верху вновь застрочили пулеметы, раздались взрывы гранат.
  
   - Немцы атакуют, товарищ майор! - Прибежал посыльный.
  
   Так и не приняв решения, майор поспешил наверх, туда, где залегли в развалинах казарм и на скатах земляных валов, редкие цепям его бойцов. Вопросы отодвигались "на потом", а пока нужно руководить боем, отбивать атаку, подбадривать людей личным примером, то есть делать то, что майор умел, что знал, чему был обучен...
  
   Глубокой ночью установилось относительное затишье - только дежурные немецкие минометчики и пулеметчики вели беспокоящий огонь по позициям защитников. Засыпающий на ходу, валящийся с ног от бесконечной усталости майор вернулся в штабной отсек, отделенный от остального помещения брезентом. В штабе раздавались приглушенные голоса, работали люди. За день бойцам удалось раскопать несколько телефонных аппаратов, пару катушек провода и сейчас телефонисты протягивали связь с остальными подразделениями.
  
   Еще один день войны закончился. Немцам не удалось с ходу овладеть крепостью. Защитники не смогли ни выполнить план прикрытия, ни установить связь со штабами соединений. Но появились и первые успехи, пробившиеся с Тереспольского укрепления пограничники принесли добытые в разгромленных немецких штабах карты с нанесенной оперативной обстановкой и синими стрелами, жадно упирающимися остриями в Минск, уходящими затем дальше к Смоленску и дальше за обрезы карт, к Москве. Карты показывали направление главного удара врага.
  
   Богатый улов достался не только на долю пограничников. Педант подполковник из штаба 45-й немецкой пехотной дивизии, попытался прямиком проехать на открытом легковом вездеходе через крепость на Кобрин. В успехе данного мероприятия не сомневался, поскольку по первой победной оперативной сводке и в соответствии с выверенным до минуты планом наступления, данная территория просто обязана быть очищена от всех боеспособных войск противника. Результат оказался весьма печален. Маленький камуфлированный Фольксваген, запрокинув скошенный нос с прикрепленным запасным колесом, беспомощным тараканом застрял в куче битого кирпича. Завели машину в столь неудачное место руки мертвого водителя, что так и остался сидеть на своем месте, устало склонив простреленную голову на руль. Второй солдат, как выяснилось денщик подполковника, свесился из сильно накренившегося кузова. Он почти касался своими длинными светлыми волосами и вытянутыми руками того месива кирпича и железа, что могло именоваться землей. Пытался дотянуться, но не мог. Оружие немцев, канистры с водой и бензином, заботливо упакованные папки с документами и прочее имущество теперь сменило хозяев, перекочевало в руки красноармейцев.
  
   Брать чужое - не хорошо, но еще хуже вторгаться с оружием в чужой мирный дом, убивать хозяев и разрушать их жилища. И если ты на это пошел, то не стоит впадать в истерику и обижаться на суровое ответное обращение, на не гостеприимное поведение, на грубость и даже жестокость возмущенных законных хозяев земли.
   Вот и оставшимся без вооружения, без пищи и припасов защитникам крепости не до политесов и претензий немецкого подполковника. Возмущающийся немец, зло сверкая подбитым глазом, сидел теперь перед майором и на ломанном, но довольно правильном русском языке давал ответы на вопросы. На те же самые, которые чуть раньше обсуждать с русским майором вовсе не имел никакого желания и потому презрительно отказался. Увы, в некоторых ситуациях простой и грубый российский кулак более доходчив и понятен чужеземцам, чем великий и прекраснодушный русский язык.
  
   Немец разговорился. Очень быстро Фомин и Гаврилов выяснили, что залетный гусь оказался птицей весьма высокого полета - начальником разведки пехотной дивизии. Двигался гусь лапчатый отнюдь не налегке, а имел при себе полевую сумку, забитую под завязку картами и оперативными документами, совершенно уже бесполезными для владельца, но имеющими огромную ценность для командования Западным фронтом. Сначала полковой комиссар попытался переслать пленного и документы с бронемашинами, отрядив для этого своего заместителя по комсомолу Матевосяна.
  
   Отряд из трех наскоро восстановленных броневиков, ведя по противнику огонь из пушек и пулеметов, успешно прорвался через мост у трехарочных ворот, но наткнулся на завал из советской и вражеской техники у внешних, северных ворот крепости. Бронемашины, надрывая старенькие моторы, попытались столкнуть с дороги чадящий вражеский танк, но это им не удалось. Тогда колона двинулась в объезд. Попытав счастья по очереди у всех выездов, бронемашины оказались, в конце концов, у последних по счету Кобринских ворот, но и там, как и всюду их встретили завалы из горящих машин, танкеток, повозок. Разгоняя выстрелами выскакивающих при звуках моторов на дорогу ошалелых, отбившихся в горячке боя от своих подразделений немецких солдат, броневики колесили по городу, пока не вернулись к импровизированному штабу.
  
   Вот таким образом и немец, и его сумка оказались в подвале у майора Гаврилова. Подполковник рассказывал, что русский язык выучил в Казанском танковом училище. Советско-немецкая танковая школа, засекреченная под кодовым наименованием "Кама", функционировала с конца двадцатых годов до прихода Гитлера к власти. Там испытывал танки и обучал немецких и русских танкистов вместе с более удачливым Гейнцом Гудерианом и другими офицерами. Считалось, что все инструкторы не состоят на действительной службе в Рейхсвере, но это была сущая формальность. Далее военная судьба сложилась так, что в танкисты фюрера подполковник не попал и больших чинов в вермахте не выслужил, тянул лямку в пехотном батальоне. Только во время подготовки к войне с русскими, уже здесь, в Польше, получил, наконец, звание подполковника и назначение на штабную должность. Вот теперь его военная карьера, судя по всему окончательно закончена.
  
   - Скорее всего, так оно и есть. - Согласился с немцем Гаврилов и предложил подполковнику папиросу. Курева, вообще то оставалось мало, но марку держать необходимо.
  
   - Насколько я знаю, русские дают папиросу приговоренным, перед расстрелом? - Покрутил в пальцах бумажный цилиндр пленный.
  
   - Мне это не известно, никогда ни палачом, ни приговоренным не довелось побывать ... Но, честно говоря, гарантировать ничего не могу. ... Посидите пока в уголке. Дождемся прихода советских войск и решим вашу дальнейшую судьбу.
  
   - Оптимист, вы, господин майор. - Покачал головой пленный. - Скорее уж мы, то есть вы, без меня, дождетесь прихода немецких войск. А меня, на всякий случай, "шлепните". Так, кажется, эта процедура называется в ЧК?
  
   - Курите пока спокойно. - Майор устал и не собирался продолжать дискуссию. А вот папиросу оказалось все же немного жаль.
  
   Под конвоем одного из прибившегося к полку бойцов из роты НКВД подполковника отвели в дальний угол подвала, за импровизированный госпиталь, в котором несколько санитаров во главе с женщиной фельдшером оказывали посильную помощь лежащим прямо на каменном полу раненным.
  
   Усталость брала свое. Несмотря на нервное возбуждение, тянуло в сон. Но отдохнуть майору опять не удалось. Возле моста, ведущего в Кобринское укрепление из города, раздалась перестрелка и майор решил лично проверить, что происходит. Очень надеялся, что в крепость прорывается одна из нескольких групп разведчиков, высланных им самим или Фоминым для установления связи с основными силами. До сих пор не возвратился ни один их посланных. То ли погибали при переходе линии установившегося немецкого кольца, то ли не смогли пробиться обратно. На этот раз люди пытались прорваться в крепость по мосту и были убиты немцами, хорошо пристрелявшими из пулеметов поверхность мостового пролета. Защитники укрепления старались прикрыть ребят огнем, но подавить огневые точки немцев не удалось. Силы оказались не равны.
  
   Только Гаврилов вновь прилег на где-то раздобытую для него красноармейцами шинель с оторванным хлястиком, только смежил усталые веки, как его вновь востребовали. С той стороны пробрались, невероятно удачливо ускользнув от немцев под мостом, трое мокрых с ног до головы людей - старшина железнодорожник, сержант пограничник и гражданский с наганом, назвавшийся местным, брестским бухгалтером.
  
  
  
  
  Глава 11.
  Комендант гарнизона брестской крепости майор Гаврилов
  Приказ Љ 2 (Прорыв из крепости).
  
  
   Да, так и не удалось майору Гаврилову соснуть в ту ночь. Прорвавшиеся в крепость люди хотя и не имели никакого отношения к группам, посланным для установления связи и взаимодействия с армейским командованием, но, тем не менее, рассказали вещи весьма интересные и первостепенно важные. В первый момент майору показалось, что старшина железнодорожник, вооруженный "ТТ", сержант пограничник с автоматом, гражданский бухгалтер с наганом без кобуры всего лишь трое новых, более-менее активных штыка на участке обороны. Не более. После переправы через канал, пришедшие люди выглядели отнюдь не воинственно. С потрепанной, рваной, обгоревшей одежды капала на пол вода, лица смертельно усталые, закопченные, злые.
  
   По-хорошему, пришельцев нужно бы поблагодарить за службу да отпустить отдыхать, дать обсохнуть, даже позволить немного выспаться. По мере возможности накормить. Нужно... Но жизнь грубо, безжалостно, резко перечеркнула благие нужды и добрые пожелания довоенного, мирного бытия. Задала жестокие уроки, которые полагалось либо мгновенно усвоить, или просто умереть.
  
   Уже в течение первого дня боев обнаружилось столько переодетых в советскую военную форму диверсантов, что вот просто так принять незнакомых людей в свой круг, обогреть, довериться, поставить под угрозу вопрос обороны крепости, майор не мог. Не имел права. Никого из военных контрразведчиков среди людей, оказавшихся волей судьбы в крепости на участке его обороны, Гаврилов не обнаружил. Приходилось, хуже или лучше, но разбираться самому.
  
  
   Выявление шпионов, паникеров и диверсантов - дело тонкое, индивидуальное, непривычное строевому командиру. Обидеть человека недоверием - просто. Но и врага пропустить в оборону невозможно. Ничего тут не поделаешь и на чужие плечи не взвалишь, пришлось стать майору контрразведчиком. Для начала приказал новичкам сдать оружие. Те подчинились беспрекословно. Чтобы лишний раз случаем не обидеть хороших людей - сложил железо рядом с собой. Если все пройдет нормально, то после проверки все немедленно вернется хозяевам. Потом попросил выйти и дальше уже вызывал вновь прибывших для разговора поодиночке, приказав остальным ждать в соседнем помещении каземата под присмотром проверенных бойцов. И не обижаться понапрасну. За одно решил переговорить более подробно с человеком, назвавшимся младшим лейтенантом запаса Андреем Филатовым, что пробился с группой пограничников старшего лейтенанта Мельникова. Кадровых командиров не хватало, вот и нужно определить можно или нельзя парня ставить командовать людьми.
  
   Первым вызвал пограничника Федора Моденова. Документы оказались в полном порядке, комсомольские взносы уплачены. Федору повезло. Личность его подтвердил один из тех тринадцати бойцов пограничников, что раньше с боем пробились на Кобринское укрепление. Вместе занимались на курсах младшего командного состава погранвойск, потом служили в одном отряде. Только один на заставе, а другой - инструктором по вождению в автороте.
  
   Майор пожал сержанту руку, вернул автомат, диски, трофейный нож, но далеко не отпустил. Велел посидеть, подождать. Требовалось обстоятельно поговорить с двумя спутниками сержанта и пограничник мог понадобиться для уточнения деталей.
  
   После Моденова майор вызвал для разговора пожилого старшину сверхсрочника с черными петлицами и эмблемами не то железнодорожных, не то саперных войск на некогда щегольской, индивидуального пошива гимнастерки и в синих не менее щегольских бриджах.
  
   - Старшина, Свидлер. - Представился вошедший. Откуда-то из недр заплечного мешка извлек мятую фуражку с бархатным околышем, за недолгое время немного успел привести себя в порядок, почиститься. Выглядел теперь этаким штабным франтом. Вошел, представился и, не дожидаясь приглашения, подошел к майору так близко, насколько позволила теснота штабного закутка. Тихо спросил. - С кем имею честь говорить?
  
   - Забываетесь старшина перед старшим по званию. - Жестко оборвал майор, всю жизнь оттрубивший в строю и не особо жаловавший мелкую штабную братию. Но, вспомнив, что не молодой уже человек с боем пришел в окруженную крепость, уже помягче, добавил. - Судя по всему, товарищ Свидлер, вы у меня в гостях. Пришли без приглашения. Ночью. Ото сна оторвали. Потому, вопросы задаю первым я. Потом, если потребуется, отвечу на ваши. Но на один, так и быть, отвечу. Звание, как видите - майор, фамилия - Гаврилов, должность - комендант обороны крепости. Теперь, предъявите документы и расскажите поподробнее о себе. Где служите, должность, цель пребывания в Бресте.
  
   Некоторое время двое военных, не первой молодости, людей молча изучали друг друга, словно решая стоит ли до конца открываться собеседнику, доверять то, что, не имели права доверить без приказа. Но людей, могущих отменить или разрешить приказанное ранее, поблизости давно уже не имелось, и окончательное решение принимал каждый самостоятельно. Сам за себя, разумом и сердцем.
  
   Смотрел майор на старшину, отмечал кадровую, многими годами службы наживаемую выправку, и то, что обмундирование, хоть мокрое, грязное, рваное, но щегольское, комсоставовское. И не просто комсоставовское, но очень хорошего, совсем не пехотного армейского качества. И покрой индивидуальный, не иначе как из столичного ателье военторговского, а не с дивизионного склада вещевого довольствия.
  
   Повозившись, достал Свидлер из потайного, изнутри пришитого кармана гимнастерки удостоверение, командирского образца, гербом тесненным украшенное. Тихо, очень тихо представился еще раз. - Старшина Свидлер. Отдел специальных операций Разведупра Генштаба РККА.
  
   Помолчал и добавил, словно извиняясь. - Сожалею, но больше ничего сказать не могу. Увольте. В Бресте - выполнял специальное задание. Вот командировочное предписание. При мне - совершенно секретный прибор, захваченный у немецких лазутчиков перед войной. Ценой жизни бойцов и командиров охраны штаба 17-го пограничного отряда, объект спасен от захвата диверсантами из немецкого батальона специального назначения "Бранденбург-800". Кроме того - документы, карта и некоторые иные образчики амуниции и экипировки, снятые с уничтоженных нами диверсантов. Разведывательные данные и секретный прибор крайне срочно необходимо доставить в распоряжение Разведупра или, по крайней мере, в расположение штаба Западного фронта для передачи в Москву. Сержант Моденов прикомандирован ко мне в качестве бойца охраны личным приказом майора Кузнецова, командира 17-го погранотряда. Все сообщенные Вам, товарищ майор, сведения представляют государственную тайну и не подлежат разглашению. Вы, надеюсь, понимаете? Вам сообщаю - как старшему воинскому начальнику крепости. Считаю, что имею на это право в данной обстановке. Прорвались сюда, надеясь, что имеете радиосвязь с командованием РККА. Потому, прошу незамедлительно доложить о моем прибытии в радиограмме на имя Разведупра. Приписка - "Для Старика - Вольфа".
  
   Два человека примерно одного возраста сидели друг против друга в полутемном, освещаемом скупым светом керосиновой "летучей мыши" каземате крепости. На полевых петлицах одного - две рубиновые шпалы майора, у другого на черном влажном, не просохшем бархате петлиц по четыре маленьких красных старшинских треугольника. Гаврилов молчал, рассматривал неожиданного и странного собеседника. Короткая стрижка черных с проседью волос. Крепко и надолго обветренное явно не московскими ветрами спокойное лицо, сухая, жилистая фигура воина, несуетные, крепкие рабочие руки, коротко остриженные ногти сильных пальцев. ... Вещевое довольствие по высшему командному разряду ... Но видать право такое у человека имеется. И право это заработано не на ковровых штабных дорожках, не подносом чаю и бумаг на подпись. И галифе не на канцелярском стуле гвоздиком продраны.
  
   - В гражданскую повоевали, старшина?
  
   - Начал, пораньше, с империалистической, товарищ майор. - Усмехнулся в ответ Свидлер. - Да и Вы, видать, из того же котла похлебать успели?
  
   - Успел.
  
   Все верно. Майор Гаврилов успел нахлебаться за долгую жизнь всякого разного, и горячего, и ледяного, горького, и соленого по самые ноздри, под завязку. В Империалистическую - солдат окопник, гражданскую начал простым бойцом. Смелостью и усердием выбился в командиры, но знаний не хватало, вот и шел по командной лестнице не в пример медленнее многих других, более резвых, более удачливых, более образованных. Скачущим все выше и выше, не завидовал, считал справедливым такое положение дел. А необразованность - только себе в вину и ставил. Служил по дальним гарнизонам, медленно переходя с одной служебной ступени на другую, подолгу пересиживая сроки присвоения званий. Но не обижался. Много читал, занимался самообразованием. При каждой малой возможности старался попасть на те или иные учебные курсы, пополнить запас знаний, подучится. Вот и выучился. А когда понял, что запас знаний наработан, что сможет успешно осилить курс - пошел сдавать экзамены в кузницу красных командиров, Военную академию имени товарища Фрунзе. В 1939 вышел из академических стен майором и сразу получил 44-й стрелковый полк с которым в Финскую воевал на Карельском перешейке. Боевую задачу выполнил и при том не заморозил, не угробил, не положил доверенных бойцов под стенами дотов линии барона Маннергейма. ... Значит не зря служил, не зря осваивал военную премудрость каждой воинской ступени и в строю, и за партой Академии.
  
   Потом привел полк в Брест, в крепость. И вот теперь крепость осаждена многочисленным и отлично вооруженным врагом. И нужно принять правильное решение, единственно возможное, ибо судьба вряд ли предоставит второй шанс. Кажется дело простое - любой ценой передать в штаб Западного фронта ценного пленного с его багажом знаний. А теперь еще старшину с его чертовой немецкой машинкой и кипой трофейных документов. А, кроме того, карты, захваченные пограничниками при разгроме штабов. Все это бесценное богатство, но он, "академик" майор Гаврилов, увы, применить сокровище для обороны вверенной ему судьбой крепости не может. Пропасть втуне ценнейшие разведанные не имеют права. Это просто преступно. Вот и решай, майор. Доказывай, что не зря науку грыз за народный кошт, не даром носишь командирские шпалы в петлицах.
  
   - Финскую? - Перебросил вопрос старшине.
  
   - И финскую тоже ...
  
   Майор вспомнил трескучие морозы, белый мертвый мир карельских лесов, забитую техникой лесную дорогу. Припомнил полковника-взрывника в белом полушубке, разминировавшего хитроумную ловушку, разблокировавшего дорожную пробку, пропустившего к фронту транспорт с боеприпасами и пополнением.
  
   - Полковник Старинов, вам знаком?
  
   - Знаком.
  
   - Испания?
  
   - Испания, тоже. - Старшина смотрел на майора и думал, понимает или не понимает немолодой, потраченный жизнью военный человек всю сложность и необычность ситуации. Достаточно ли у майора, командира стрелкового полка, знаний и эрудиции, чтобы понять и оценить степень важности для командования информации, заточенной в его заплечном мешке? Вдруг решит простоватого вида человек с майорскими шпалами, старый строевик не избалованный военной карьерой, что столичный старшина прикрывается важностью задания и степенью секретности лишь для того, чтобы выскочить из-под огня, уйти из обреченной крепости? А то, что крепость раньше или позже, но падет под ударами немцев, что сама старая крепость и ее героический гарнизон, увы, обречены, старшина уже понял. Чуть позже, чем нужно, но понял. Как и то, что совершил ошибку, потерял время, пробиваясь к обреченным, а не ища путь выхода за внешнее кольцо окружения.
  
   - Ваш пистолет, товарищ старшина. - Выложил майор ТТ старшины на служащий столом снарядный ящик. И продолжил. - Будем думать как переправить Вас через линию фронта к нашим. Но, сразу скажу, дело исключительно сложное. Связи ни с дивизией, ни с армией, ни с другими штабами не имею. Даже с собственным полком связи нет ... Посылал связных, людей опытных, надежных, проверенных в финскую - ни один не вернулся. Слали радиограммы, зашифрованные кодом полка - дивизия не отвечает. Радировали открытым текстом - опять пусто. Связь не установили. ... Крепость плотно окружена немцами и на скорую помощь рассчитывать не приходится. ... Понимаю, что мы здесь сидим на ценнейших разведанных словно скупые рыцари. Даже пленный подполковник имеется - начальник разведывательного отдела немецкой пехотной дивизии с полным набором документов и карт. Теперь появились Вы с секретным немецким приборчиком ... Ладно. - Гаврилов устало покачал головой, замолк. Но на эмоции ни сил, ни времени не имелось.
  
   - Что можете сказать о третьем человеке, том гражданском, что прорывался вместе с вами?
  
   - Видел в деле. Заколол немецкого ефрейтора, что добивал наших раненных на мосту. Бывший офицер царской армии. Воевал с немцами в пешей разведке. Сидел у них в плену. Потом служил бухгалтером плодового кооператива в Бресте. Сегодня немцы на его глазах убили близких друзей. Потерял жену. Чудом уцелел. В общем, я с ним говорил и ему доверяю. Прошу вернуть оружие и оставить при мне. Равно как и Моденова. Сергей Голицын - местный житель, увлекался рыбалкой, охотой, прекрасно знает район Бреста, канал, местность вплоть до Кобрина исходил пешком. Пригодится как проводник в случае выхода из крепости. А выходить мне, так или иначе, а придется. Выбора, похоже, нет.
  
   Старшина поведал майору правду. Но не всю. Кое-что, теперь вовсе несущественное, из жизни князя в рассказе опустил, вымарал. И князю успел вовремя наказать до поры забыть и не пытаться вспомнить прошлое. Дело чести и присяги теперь иного требовало.
  
   Майор молча положил рядом с пистолетом старшины наган князя. Хотя о том, что именно потомственному русскому князю теперь принадлежит оружие он не подозревал. Считал, что перетопили всех "благородий" и "сиятельств" во времена оны в Черном море. Пусть и так. Так всем проще и легче жить. А придется - спокойнее умирать. Не время и не место ныне для лишних сложностей и недоговорок.
  
   Разговор состоялся. Старшина встал, собрал оружие, козырнул майору. - Разрешите идти?
  
   - Собирайте команду и отдыхайте, старшина. В бою участвовать запрещаю. Остаетесь при штабе. В любой момент будьте готовы к прорыву. ... И позовите младшего лейтенанта Филатова.
  
   - Есть, товарищ майор.
  
   Старшина вышел, отодвинув брезентовый полог, а навстречу ему шагнул худой парень в командирских галифе, в не по росту короткой, измазанной мазутом гимнастерке, подпоясанной командирским ремнем со звездой, с зелеными пограничными петлицами и нарисованными на них химическим карандашом квадратиками, по одному на каждой. С трофейным автоматом за плечом и запасными магазинами, заткнутыми за ремень.
  
   - Товарищ майор, младший лейтенант запаса Филатов, прибыл по Вашему приказанию.
  
   - Садитесь, товарищ младший лейтенант запаса. ... Расскажите о себе. Где получили образование. Кем работали. ... Вы теперь находитесь у меня в подчинении, один из немногих оставшихся в крепости командиров. Не скрою, хочу понять где и в каком качестве сможете принести больше пользы.
  
   Безмерно уставший, абсолютно не выспавшийся, злой словно черт на прервавших его сон людей, Андрей, присел на солдатскую табуретку перед импровизированным столом. Глянул на майора с красными от бессонницы глазами и решил обойтись самым, что ни наесть кратким жизнеописанием. Но, майор умел слушать собеседника и делал это внимательно, без натуги, без напускной, искусственной, этакой фальшивой заинтересованности, свойственной большинству ответственных советских чиновников. В чем-то заштатный пехотный майор напоминал Андрею одновременно двух людей. Научного руководителя, дорогого Александра Яковлевича, и поверившего, принявшего на работу, фактически спасшего Андрея в тяжелое время жизни, Гаврила Степановича из окружного автомобильного управления Штаба погранвойск в Минске.
  
   Сам не заметил Филатов, как втянулся в рассказ о жизни, о прошлом. Может просто пришло время излить душу, высказаться ... Рассказал о том как наукой занимался в аспирантуре, приборы радиолокационные разрабатывал. Посетовал, что видимо, так и не успел Александр Яковлевич с оставшимися сотрудниками дело до ума довести, вот и летают немцы безнаказанно. Эх, как теперь радиолокатор нужен. Умный прибор, на расстоянии в десятки, а то и сотни километров до цели способен точно определить все параметры летящих воздушных пиратов. Те думают, что невидимы и неслышимы, в высоте крадутся, ан нет, их уже и истребители дожидаются, и зенитчики стволы в нужную точку пространства навели.
  
   Разошелся Филатов, куда дремота подевалась, вошел в раж, карандашом на блокнотном листке перед враз посерьезневшим майором схемы и диаграммы набрасывает. Собеседник не перебивал, слушал очень внимательно, переспрашивал иногда, уточнял непонятное. Выдохся, наконец, рассказчик. Замолк. Тогда майор неожиданно строго спросил. - Документ о занятиях в аспирантуре имеется?
  
   - Что? А. документ? - Встрепенулся, словно ушатом холодной воды окатили, так неожиданно прозаические слова прозвучали. Мирные, не к месту и не вовремя сказанные. - Имеется. На всякий случай диплом и справку об аспирантуре всегда, вместе с военным билетом и паспортом ношу.
  
   Вытащил кучу подмокших, пропотевших, жалких, прежний лоск потерявших бумаг. Глянул и сам понял неуместность, абсолютную ненужность хлама вчерашнего дня. Особенно - здесь, сейчас, перед служивым майором. Ему командиры нужны. Он решает вопрос доверять или нет младшему лейтенанту Филатову людей, боевой участок, а тот ему про радиоволны, про локаторы, про личные проблемы...
  
   Майор, очень осторожно, с неким благоговением, разнимал слипшиеся страницы красного университетского диплома с выдавленным, рельефным гербом СССР, внимательно разбирал, пододвинув к лампе, печатные слова справки о сдаче аспирантских экзаменов, отметку в паспорте о судимости.
  
   - От сумы и тюрьмы, не уйдешь. ... Выходит, отсидели?
  
   - Отсидел, товарищ майор. Потом пересуд был. ... Самооборона. ... Выпустили.
  
   - Но ни в аспирантуру, ни в лабораторию Вас, Филатов, не вернули? ... Почему?
  
   - Не знаю. ... Не доверяли, наверное. ... А может, перестраховались. - Честно ответил Филатов.
  
   - А, может, просто знания растеряли за это время? По нарам. Да по лесным просекам?
  
   - Вот уж чего нет, того нет, товарищ майор! Мне все схемы и приборы ночами снились, я их во сне усовершенствовал, проверял, отлаживал. - Взвился, задохнулся от обиды Андрей.
  
   - Значит, считаете, полезны можете в этом деле оказаться? ... Только отвечать честно, как на духу, товарищ младший лейтенант!
  
   - Не знаю. ... Теперь - не знаю. - Вдруг сник, под внезапно вновь навалившейся усталостью, Андрей. Враз пропали задор и азарт рассказа, поблекла прелесть воспоминаний. Собрал документы, тычась неловко сунул в карман бриджей.
  
   - Ладно, идите отдыхать. ... - Неожиданно майор поднялся, подошел, положил руку на плечо собеседника, сжал легонько. Заговорил, неожиданно перейдя на "ты". - Пойдешь, аспирант, в группу старшины Свидлера. ... Пусть связной проводит к нему. Скажи, по моему приказанию. ... Свидлер по званию старшина, но он опытен, повоевал, потому - командир группы он. Ты - в его распоряжении. Выполняешь все приказы - беспрекословно и без обсуждения. ... Не задевает, что целого младшего лейтенанта, да к простому старшине, а?
  
   - Не задевает, товарищ майор. Войну рядовым, с винтовкой в руке начал. ... Тоже под командой старшины курсов. ... Потом, только после первых боев, старший лейтенант Мельников, прилюдно личному составу младшим лейтенантом представил.
  
   - Идите, товарищ младший лейтенант. Свободны.
  
   - Есть.
  
   Филатов изо всех сил попытался изобразить подзабытый за время, прошедшее после учебы на военной кафедре, поворот и строевой шаг. Даже польстил себе, подумал, что выполнил все не хуже опытного строевика. Так и остался в полном неведении, не увидал грустной усмешки, что проскользнула, невольно скривила обветренные, полопавшиеся, сухие губы майора.
  
   - Ишь, ты, ученый. ... Аспирант. - Закрыв глаза, думал тяжелую думу майор. - По нашему, по военному, адъюнкт. Диплом красный. Отметки отличные. ... А, главное, глаза загорелись, когда рассказывал, значит не переболел, не перегорел, переживает. ... Во сне налаживал. ... И жизни хлебнул по ноздри. Отсидел, но не согнулся. ... И рассказал понятно, толково. ... Верит в это дело. ... А дело нужное для войны, нужное для победы. ... Вот строевик из него хренов, хотя и очень старался показать мне, что действительно - строевой командир. ... Здесь, в крепости, как его использовать? Ну, пусть, - командиром взвода. Пусть просто еще один активный штык. ... И только. ... А там, если прорвется со старшиной к нашим, может хоть немного, но помочь в новом деле, где потянет по мозгам своим не на взводного, а на генерала. Ну, пусть не на генерала, на полковника. ... Пусть хоть на пять, на десять немецких самолетов больше в землю воткнется от его работы, а толку уже больше. В крепости мы и без него обойдемся. ... Дам ему шанс. ... Там он нужнее.
  
   Показалось Гаврилову, что ночь сегодняшняя бесконечно длинна и никогда не закончится, что так и будут чередой приводить к нему для разговора одного за другим различных, весьма интересных, совершенно неожиданных людей, решившихся по тем или иным причинам соединиться с окруженным гарнизоном. После Филатова вошел мокрый человек, в облепившем тело морском обмундировании, в морской фуражке с якорем и звездочкой, потерявшей форму, блином сидящей на голове. На стол, прямо на то место, где чуть раньше лежали пистолет Свидлера и наган бухгалтера Голицына, положили изъятый у "пловца" наган в морской, черной кожи, кобуре.
  
   - Старшина первой статьи Воронец. - Представился вошедший.
  
   - Садитесь, старшина. Поговорим.
  
   Машинально, сам не понимая зачем делает, взял майор наган, откинул барабан. Все гнезда заняты патронами. Нагара нет. ... Поднял голову, глянул на моряка, встретились глазами.
  
   - Не стрелял?
  
   Не выдержал взгляда старшина. Хоть и замерз после купания в Муховце да обводном канале словно лягушка, а покраснел.
  
   - Нет. ... - И добавил, пересилив навалившуюся немочь. - Вроде, как струсил.
  
   Майор вздохнул. Теперь бы закурить, но, увы, последняя папироса немцу ушла, а просить - отбирать крохи курева у других, не имел права. ... Ладно, хочется - перехочется. Вспомнил, как шли его люди в первую контратаку. Многие вообще без оружия, с кусками кирпичей, со штыками, обломками сабель, найденных в развалинах взвода конной разведки. Десятками погибали от немецкого огня, но шли и шли, у павших, у врагов оружие брали в бою. А этот, "герой", все это время пробегал с боевым оружием, но ни одного врага не убил. Зато сидит теперь живой и здоровый перед ним, командиром полка, потерявшим большую часть людей. Сидит перед комендантом крепости, за живых людей, за выполнение боевой задачи отвечающим. Что с ним делать? ... Военный человек с оружием не вступил в бой с врагом. Не выполнил воинский долг. Спасал жизнь. ... Убегал, прятался как заяц, пока другие умирали, убивали врагов. ... Да, майор, тут ты и контрразведка, и революционный трибунал, и ... Одним словом, все в одном лице и все в твоих руках. В том числе и жизнь этого пацаненка. А ведь точно, пацан, лоск моряцкий растерял. ... Струсил. ... Но, с другой стороны - в плен ведь не пошел. А другие, пусть и не много, а пошли. ... Что же делать? ... Ладно, сначала - выслушаем песнь морячка.
  
   - Если не стрелял, зачем же в крепость пришел? Здесь - стреляют, убивают. Здесь - война. ... А ты, парень, Присягу помнишь? ... Понимаешь ли, что нарушил её? ... Ведь если сам понимаешь, что струсил, то и должен знать то, что за трусость на войне полагается. ... Трибунал, полагается, моряк! ... Ну, ладно, рассказывай.
  
   - Не смог...
  
   - Смог, не смог. ... Это сопли. Давай, подробно, каким ветром занесло, что делал. Где это время пробегал. Что видел. ... Вперед, времени до утра мало.
  
   - Времени мало. Значит, шлепнут скоро. - Подумал Виктор. Ну и правильно. Туда мне трусу и дорога.
  
   - А, стреляйте уж сразу. - Выдавил из сухого горла.
  
   - Стрелять, или не стрелять, это уж мне решать. Давай, начинай.
  
   Вздохнул Воронец, поежился в мокром и начал с момента выхода из Пинской военно-морской базы. А закончил той жуткой сценой с раненными, с женщинами, с расстрелом коммунистов и евреев.
  
   - Потом я каналом и рекой плыл. ... Сколько и не упомню. ... От прожекторов и ракет под воду нырял. ... Вот и все.
  
   - Значит, несколько раз мог в немцев стрелять, но не решился? Струсил?
  
   - Выходит, так. Струсил.
  
   - Умирать страшно?
  
   - Страшно.
  
   Майор замолк, рассматривал собеседника.
  
   - Молодой, но и ведь его красноармейцы заваленные в мелких могилках, тайно, второпях похороненные, тоже не старше. ... Но они шли в атаку вместе, массой, миром. ... А на миру и смерть ... Нет, смерть никогда не "красна", никогда не прекрасна. Не прекрасна ни для замерзавших живьем в финских лесах, ни для разорванных на минах, ни для повешенных, расстрелянных в гражданскую войну, ни для завязших и нашпигованных пулями на проволочных заграждениях в Империалистическую. Смерть всегда страшна и проклята. ... Только одно дело идти в атаку на глазах друзей, плечом к плечу, а другое дело оказаться одному. ... Это, конечно не оправдание и не довод для настоящего трибунала. Но, парень и не изменник Родины. ... И революционный трибунал - не трибунал. ... Наверно все боятся, и он, майор, боялся раньше и боится теперь, но у него чертова боязнь заглушается ответственностью за других, военным опытом прожитых лет, черт его знает чем еще, наверное, злостью, ненавистью к врагу. А у паренька - все в первый раз... Не дать ему второй шанс, не поверить, убить, расстрелять перед строем? ... В назидание? ... Кому? Те, что остались в крепости в назиданиях не нуждаются. ... Пусть живет, сколько Богом отмерено. ... Странно, но вот, Боженьку вспомнил. ... Церковь в родном селе. ... Заповеди... Молитвы - вспомнил. ... А Устав ВКП (б)? ... А устав, честно сказать, сейчас в голову не лезет.
  
   - Ну, давай, не тяни, майор, не тяни. ... Давай, вызывай наряд. Кончай! - Молил, трясясь в холодной, мокрой одежонке Воронец. Майор наряд не звал. Смотрел и смотрел в упор невидящим, словно мертвым, или - наоборот, в душу влезающим взором. Тянул с решением.
  
   - Комсомолец?
  
   - Да.
  
   - Ну, а теперь, сможешь стрелять? Или опять - в бега? Опять немцу спуск дашь? Живым выпустишь?
  
   Как мог объяснить майору Воронец то онемение, ту непреодолимую силу, что омертвила палец, не пустила совершить движение, нажать скобу. ... Плечами пожал. - Постараюсь. ... Тогда я хотел стрелять, да палец словно не мой, не слушался.
  
   - Вот оно, что. - Майор знал, встречался с подобными случаями во время службы. Иногда боец на стрельбах не мог в первый раз курок спустить, или штыком соломенное пузо кольнуть, или, что самое страшное, рука во время учебного метания гранату с выдернутой чекой не отпускала, немела. Случалось всякое за годы службы. Забыл уже как медики такое называли, но лечил, переламывал, переубеждал, переучивал слишком впечатлительных молокососов, заставлял делать вновь и вновь. И, ничего, выпрямлялись, бойцами становились, настоящими красноармейцами и мужчинами. Проходило. ... Бог даст, пройдет и у морячка.
  
   - В строй пойдешь рядовым. На самый опасный участок. С этим же наганом. А настоящее оружие в бою добудешь. В бою у нас все очень просто, или ты немца убьешь и автомат заберешь, или он тебя прямиком на небо отправит. Понятно?
  
   Воронец кивнул. Сглотнул сухим горлом.
  
   - А когда на нас немцы под прикрытием раненных, женщин и детей лезли, то те знаешь, что кричали? ... "Не жалейте нас! Стреляйте! Бейте немцев!". Вот так. ... В роту к лейтенанту Иванову пойдешь.
  
   Повернулся Воронец, вышел не веря, что жить остался, что не расстреляют с позором.
  
   И вдруг Гаврилова прямо шилом кольнула мысль, вспомнил, уловил нечто ранее все время ускользающее. То, что второстепенным промелькнуло в разговоре. ... Катер! ...
  
   - Стой, Воронец! ... Вернись! ... Что он там, про катер говорил? Где он сейчас? А, ну, садись и подробно рассказывай.
  
   И тут же в подвал крикнул. - Связной! Старшину Свидлера, ко мне, быстро! Бегом! Аллюр три креста!
  
   ... На ящике майор со старшиной живо расстелили немецкую карту, что забрал Свидлер у заколотого диверсанта, заставили Воронца точно, со всеми подробностями показать где катер оставил, как шел на танцы, как с Госпитального острова потом выбирался.
  
   - По всему выходит, что стоит катер недалеко от высокой наблюдательной башни, прямо возле разветвления Муховца на два русла, тех, что идут в обход крепости. И если идти в направлении, противоположном тому, где немцы ожидают прорыва, то есть шанс. Малый, но есть! Катер должны застать на месте. ... Дошло, старшина? ... Поясняю свою мысль. Флотские командиры ночевали в гостинице? Так?
  
   - Так. - Подтвердил Воронец.
  
   - Некоторые наши командиры, те, что без семей, без квартир, что еще не обжились, где жили? Отвечаю - в гостинице. И никто из них прорваться не смог. ... Погибли, судя по всему. Ты, моряк, говоришь, что один из оставшихся должен выполнить обязанность рассыльного и побежать за командирами? Так?
  
   - Так.
  
   - Скорее всего, и он погиб, земля ему пухом. Вряд ли добежал. А добежал - обратно не вернулся. Остается один матрос. Сам он поведет боевой корабль? Как ты назвал - полуглиссер? Сможет и за моториста и за рулевого справиться? Возьмет на себя ответственность за выход из Бреста без командиров, без старшины? Или ждать останется? Продукты у него есть? Подумай и ответь, что, твой подчиненный предпринял? Не сбежал? Не сдрейфил?
  
   - Пожалуй, будет несколько дней ждать, как велено. - Решил Воронец, припомнив обстоятельного, надежного белоруса Воронец. - Да и за рулевого не потянет, пожалуй. Управлению катером не обучен.
  
   - Выйдите, старшина Воронец. Подождите за плащ-палаткой. Вас позовут. - Приказал майор.
  
   - Ну, старшина, - обратился к Свидлеру, - решай. Это - единственный из ста шанс. Другого - не будет. И времени - в обрез. Если затевать дело - то под утро. Пока немчура спит. ... Под утро сон крепок и сладок. Они на нас это проверили, самое время воздать тем же. Но за морячком присматривать нужно. ... Трусоват, или по молодости мандража хватает. ... Впрочем, уверен, это пройдет. ... Возьмешь с собой аспиранта, тьфу черт, младшего лейтенанта запаса Андрея Филатова. Он ученый, разрабатывал прибор для радиоволнового метода обнаружения самолетов противника на большом расстоянии. ... Тут от него проку немного, оружия и боеприпасов и так еле-еле на всех хватает, а что с продуктами, еще точно и сам не знаю.
  
   Майор скупо улыбнулся. - Он вроде твоей "Энигмы", может здорово командованию пригодится по своему основному, научному предназначению. Забирай.
  
   - Возьму.
  
   - Кстати, парень обстрелянный, в бою себя хорошо показал, воевал вместе с пограничниками. Говорят, в самом начале немного стушевался, но потом перерос. Надеюсь, тоже и с Воронцом произойдет...
  
   Майор побарабанил пальцами по карте, подумал.
  
   - Не будем терять времени, старшина. Забираешь, кроме всего прочего, пленного подполковника, со всей его канцелярией. В случае чего ... Ты понимаешь, отпускать живым его никак нельзя.
  
   - Понимаю, товарищ майор.
  
   - Есть у меня неприкосновенный резерв. ... Лучшие из лучших. Наиболее дисциплинированные и отлично обученные курсанты, точнее уже сержанты - выпускники полковой школы. Целый курс, рота, сто двадцать человек. Командир - лейтенант Виноградов. Герой - человек. Прорываться нам все равно нужно. Так или иначе. Вы пойдете под прикрытием атаки и прорыва полковой школы. Надеюсь, немцам окажется не до вас.
  
   - Курсанты пойдут на прорыв в направлении ... Майор карандашом провел на карте стрелу. - Увы, иного направления удара для них у меня нет. Не существует. ... Лейтенанту Виноградову я сообщу кое-какие сведения для командования, а главное - просьбу помочь оружием, боеприпасами и медикаментами. Пусть организуют переброску всего необходимого по реке, кораблями Пинской военной флотилии. Такая же просьба и к Вам, старшина. Помощь нужна крепости как воздух. Помощь извне и указания, как действовать дальше. Как координировать борьбу с немцами. Может скинут радиста с рацией на парашюте? Может, пошлют самолеты пробить бомбами брешь в линии блокады? ... В общем, сейчас приготовлю приказ. На рассвете - выступаете немедленно вслед за атакой полковой школы. Точнее, в это время обязаны выйти на рубеж прорыва. - И снова карандаш сделал на карте пометку. Ясно? Идите - готовьтесь.
  
   Старшина ушел, а майор Гаврилов вывел на листке бумаги "Приказ Љ2" по вверенному мне гарнизону крепости.
  
  
  Глава 12.
  Старшина Свидлер. Сержант Моденов. Князь Сергей Голицын
  Старшина первой статьи Виктор Воронец.
  Прорыв.
  
  
   - Приведите, пленного. - Приказал майор.
  
   Через минуту немецкий подполковник с заспанным лицом в рубчиках от скатанной шинели, в не менее чем лицо помятом мундире и потерявшим блеск сапогах шагнул под брезентовый полог штаба коменданта крепости.
  
   - Как спалось, господин подполковник?
  
   - Благодарю, прекрасно спалось, господин майор. Но, ваши люди разбудили меня, не дав досмотреть превосходный цветной сон о том, как гуляю по Москве. Свободный и веселый. Лето, небо синее, птички поют, купола церквей сияют. ... Очень похоже на вид с Воробьевых гор. ... Впрочем, миль пардон, теперь говорят их переименовали, кажется в Сталинские, или, если не ошибаюсь, Ленинские горы?
  
   - Не ошибаетесь. В Ленинские. ... Да и сон, как говориться, в руку. ... Собирайтесь в Москву.
  
   Подполковник побледнел. Лицо покрылось потом. - Шутите, майор?
  
   - Никои образом, подполковник. Не до шуточек. И вас вызвал для того, чтобы предупредить о том же. Приказать - не могу. Прошу, для вашего же спокойствия и долголетия - не шутить, не пробовать убежать, не пытаться привлечь к себе внимание немецких солдат и офицеров, беспрекословно выполнять все без исключения распоряжения начальника группы - старшины Свидлера. В этом и только этом случае, гарантирую Вам, подполковник, достойное, в соответствии с воинским званием и возрастом, содержание в плену и возвращение в Германию. Естественно, после свержения преступного гитлеровского режима и победы Красной Армии.
  
   - Вы - неисправимый оптимист, герр майор. Уважаю. Но, никогда не поверю, герр майор, что вы имеете связь с командованием и можете обеспечить безопасный выход на Большую землю. Если же хотите выводить меня в группе прорыва, среди атакующих солдат, то уж лучше пристрелите сразу. Мучений меньше, а конец один и тот же.
  
   - Выведем по воде. На катере.
  
   - Вы хотите меня убедить, что в крепость прорвались корабли Пинской военной флотилии? Зря, неубедительно. В тишине, скрытно пройти им не удастся, а звуков огневого боя - не слышал. ... Ночью - прожектора высветят корабли. Днем - на дальних подступах их мгновенно уничтожит наша штурмовая авиация или танки, огнем прямой наводкой с обоих берегов канала. Да и воды сейчас в канале мало, по плану в первые часы войны авиация имела задачу, и наверняка выполнила её, разбомбить подпорный шлюз. Вода из канала наверняка ушла настолько, что речные мониторы по нему не пройдут. Мелко.
  
   - Вас вывезут катером. Единственно о чем я прошу, так это о благоразумии.
  
   - Благоразумие я могу гарантировать. В конце концов, ефрейтор Гитлер не уважающий мнение великого Бисмарка, мне не кум и не брат. Скажу откровенно, учитывая мой опыт первой Мировой войны, я более радовался заключению Пакта, чем сигналу "Дортмунд". Первую Мировую войну мы проиграли из-за того, что ввязались в драку супротив Российской империи. Вторую - можем проиграть из-за того, что влезли в войну с СССР. ... Вместо того, чтобы иметь Россию как дружественный, неистощимый запас стратегических материалов. ... Между нами говоря - Гитлер безумец. Но ... но, что поделаешь, присяга есть присяга. ... Сами понимаете. ... Впрочем, и катер вам не поможет.
  
   - Почему? Вы можете объяснить?
  
   - Могу. Теперь, пожалуй, уже все равно. Вам, господин майор, моя информация пользы не принесет. ... Именно на подобный случай, чтобы наверняка исключить сообщение с крепостью по воде, река перегорожена металлическими цепями с сетью. На берегах против сетей выставлены засады пулеметчиков. Учитывая ширину реки - маневрировать на ней невозможно. Предприятие абсолютно бессмысленное. Самоубийственное.
  
   - Покажите на карте расположение цепей.
  
   - У Вас и наша карта есть? Странно. ... Поздравляю. ... Еще более подробная чем моя. Да, вот же! Здесь уже все отмечено! Вы просто не поняли значение условных знаков. В этом месте на одном рукаве, в этом - на втором. - Пленный черкнул карандашом поперек стрел майора, словно пересекая все планы и замыслы русских.
  
   - Старшину Свидлера и моряка ко мне, живо, бегом. - Заорал майор Гаврилов. Устало, опустошенно глянул на пленного, откатил обшлаг гимнастерки, бросил взгляд на циферблат именных "командирских" часов. Приказ курсантам на атаку уже отдан, выдвигаются на исходный рубеж, остановить, вернуть - поздно.
  
   В штабной закуток ворвались Свидлер с Воронцом. Гаврилов резко оборвал представление, не до того. Сказал внешне спокойно, стараясь подавить волнение.
  
   - Немец интересную вещь сообщил. В двух местах на Муховце враг перегородил реку искусственными препятствиями в виде металлических сетей, прикрепленных к металлическим же цепям, перекрывшим реку от берега до берега. Видимо, наш план отменяется.
  
   - На сколько ему можно верить?
  
   - Можно. Во-первых, сам не желает попасть под пули. Во-вторых, мы не обратили внимания на немецкие условные обозначения, нанесенные, кстати говоря, старшина, на взятой вами у врага карте. Посмотрите сами.
  
   - Так, так. А полуглиссер нашего капитана стоит ... вот здесь, то есть примерно в полукилометре от заграждений. ... Какая там глубина, шкипер?
  
   - Немцы разбомбили подпорную плотину, уровень понизился. - Добавил к сказанному майор. - Сколько нужно катеру?
  
   - Метра хватит.
  
   - Останется метр, господин подполковник?
  
   - Думаю в районе сетей даже больше, метра полтора, местами два останется, герр майор. Именно поэтому эти места и выбраны.
  
   - Так, сказал бедняк. - Старшина задумался. - Мне нужны два противогаза, только целых и немного веревок или ремней. Несколько кирпичей и брусков сухого дерева. Если противогазы найдутся - операцию не отменим. "Ну, нет на земле таких крепостей, что не взяли бы большевики!", как говорит товарищ Сталин.
  
   - Объясните, не понял! - Удивился радости старшины майор. - При чем тут противогазы, кирпичи, деревяшки и веревки.
  
   - У меня имеется, хоть и немного, к сожалению, но весьма мощной, а главное водонепроницаемой взрывчатки и такие же, водоустойчивые взрыватели с часовым механизмом. По прибытии на катер я готовлю заряды к действию, устанавливаю взрыватель скажем на пол часа. Затем мы с моряком, а пловец он, судя по ночному заплыву, отменный, надеваем маски, отвинчиваем коробки от гофрированных трубок, прикрепляем к свободным концам деревянные бруски, а к ногам для веса кирпичи и скрытно идем по дну к двум концам цепей. Далее, закрепляем взрывные устройства на противоположных концах препятствия и быстро возвращаемся на катер. Наш капитан, или моторист, ставят движок на максимальную мощность и в момент взрыва мы на редане, на предельной скорости чертом в огне и брызгах проскакиваем опасное место. Да, по его словам на катере имеется крупнокалиберный пулемет с патронами, у нас как минимум два автомата. Если немцы очухаются и откроют огонь - сможем подавить пулеметные точки. Ну, если не подавить, то сбить прицел - наверняка. А проскочить горячее место - дело минутное. Капитан скорость гарантирует. Я прав, товарищ шкипер?
  
   - Так точно, товарищ старшина. Гарантирую.
  
   Работая под светом ракет врага в разбитом складе химического имущества стрелкового полка противника, люди майора Гаврилова потеряли двух красноармейцев от минометного огня, но через двадцать минут принесли в помещение штаба два новеньких, абсолютно целых противогаза в зеленых брезентовых сумках. В считанные минуты острым, словно бритва, ножом старшина вырезал два поплавка с дырками внутри и закрепил в них свободные концы гофрированных трубок. Отобрал четыре прямоугольных кирпича, надбил чуть посредине каждый, чтобы не соскакивали веревки, попробовал как половчее привязать к подошвам сапог. Вместе с Воронцом примерили водолазную амуницию, потоптались, подышали с хрипом.
  
   - Дышать тихо надо, иначе - услышат. ... Ну, мы готовы, товарищ майор.
  
   - С Богом, старина. Желаю удачи!
  
   Ошалелый немец молча наблюдал за самодеятельностью русских. Понять не мог педантичным тевтонским умом, как из ничего, эти славяне за считанные минуты сварганили вполне функциональные водолазные приборы и судя по всему нашли способ преодолеть немецкую, столь тщательно и научно обоснованно созданную преграду. И мыслишка закралась, забилась в немецком мозгу: "Проиграет, ох проиграет войну ефрейтор. Может и вправду проще выполнить все требования этих ненормальных русских и спокойно пересидеть эту дурацкую кутерьму в русском тылу?".
  
   - Герр майор, я восхищен отвагой и военной смекалкой ваших воинов. Обещаю вести себя честно и не нарушать данное вам обещание. При условии, естественно, что и Вы гарантируете мне достойное пребывание в русском плену.
  
   - Гарантируем, конечно, гарантируем. - Подмигнул немцу старшина. - Ну, пошли. Руки вам, господин подполковник, связать, или обойдемся честным словом? - Нож достал, повертел многозначительно.
  
   Немец, только хрюкнул, икнул. Мотнул соглашаясь головой. - Согласен, согласен. Яволь.
  
   - Искренне рад вашему решению. Извольте тогда принять на плечи собственный багаж - рюкзачок с документами. - Добавил уже на хорошем немецком старшина, чем окончательно сразил пленного подполковника.
  
   - Сержант Моденов!
  
   - Я!
  
   - Отвечаете за пленного. У него в рюкзаке важные документы из штаба немецкой дивизии. Понял? В любом случае живым немцам не возвращать!
  
   - Понял! - На душе радостно стало, спокойно, значит не зря из крепости, от боя выходим. Важнейшее дело доверено! Пленный подполковник с рюкзаком секретных документов! Дела!
  
   - Лейтенант Филатов!
  
   - Я!
  
   - Отвечаете за левый фланг. Карты немецкие в вещмешке. Те, что с Мельниковым добыли. Отвечаете за сохранность головой.
  
   - Есть!
  
   - Старшина первой статьи Воронец! Со мной в головном дозоре. ... Проверь наган.
  
   - Есть, товарищ старшина!
  
   - Товарищ Голицын!
  
   - Я!
  
   - На вас правый фланг.
  
   - Моденов присматривает и за тылом.
  
   - Так, старшина, до половины пути вас проведут и прикроют трое разведчиков с автоматами. Один автомат потом передадут вашей группе. Больше, увы, выделить не могу. Вот в этих развалинах - как и договорились, ждете начала прорыва курсантов. Одновременно с ними двигаетесь и вы. Старайтесь не наследить и не шуметь. Удачи товарищи!
  
   - Служим трудовому народу, товарищ майор! Голицын - возьмёте у разведчика автомат. Справитесь?
  
   - Надеюсь.
  
   - Моденов, быстренько объясните Голицыну основное в обращении с оружием.
  
   Моденов показал споро, четко где предохранитель, как диск менять, как прицеливаться, перезаряжать. Дело немудреное. - Готовы!
  
   - Все, выходим.
  
   Словно торжественным маршем, проходя мимо остающегося в крепости майора, группа Свидлера отдавала честь коменданту крепости. Затем тихо покинула помещения штаба, по сводчатому старому каземату, в тусклом свете фонаря выдвинулась следом за разведчиками в низкий темный коридор. Дальше их вели под мощными стенами пустых, выгоревших дотла казарм. Время от времени земля и старинная кладка содрогались от разрывов мин и снарядов. Потом группа пробирались то по древним водоотводным каналам, то по скрытым стародавним тайным крепостным переходам, то выходила на поверхность и ползла между обломками кирпичных стен жилых домов, меж призрачными гнилыми зубами качающихся в ночном небе прожекторов, под мертвенно-белым светом немецких осветительных снарядов и ракет.
  
   В условленном месте разведчики передали Голицыну автомат, один запасной диск, от себя добавили пару гранат "лимонок", сказав, что в городском бою немецкие трофейные "колотушки" сподручнее. Пожелали удачи и исчезли так же бесшумно, как и привели группу.
  
   Дальше группу вели Князь и Воронец, поеживавшийся временами в не полностью обсохшем обмундировании. Старшина время от времени сверялся с картой, высвечивал карманным электрическим фонариком под накинутой на голову немецкой плащ-палаткой, позаимствованной у подполковника.
  
   Виктор старался изо всех сил, вспоминал дорогу, что вела к недостроенным эллингам и причалам несостоявшейся базы речной пограничной охраны водного района. Пока встреч с немцами удавалось избежать, видно и вправду ночами они старались не воевать. Только однажды, из темноты группу окликнул по-немецки чей-то сонный голос. Шедший первым Голицын не растерялся и на отличном немецком же, даже с легким баварским акцентом и тяжеловесным юмором, как заметил потом пленный подполковник, послал спрашивающего ко всем чертям, чтобы не мешал справлять нужду. Вновь все затихло и группа бесшумно исчезла в ночи.
  
   Время уже приближалось к рассвету, когда на горизонте, неожиданно, прямо по курсу на фоне низких предрассветных облаков четко высветился уткнувшийся в небо немного искривленный палец высокой наблюдательной башни. Башня тоже являлась элементом базы, единственным, который более-менее удалось завершить. Теперь наблюдательная будка на ее верхушке оказалась снесена разрывом танкового снаряда, да и сама башня лишилась металлических мостков, зияла дырой в боку, а верхняя половина напоминала картинку из учебника физики про знаменитую наклонную башню из итальянского города Пиза. Может быть, в ходе боев там засел отчаянный русский пулеметчик и немцам пришлось выкуривать его артиллерийским огнем. Может просто пилоты Люфтваффе потренировались на приметном объекте.
  
   Так или иначе, но цель похода оказалась уже в пределе прямой видимости. Теперь оставалось ждать наступления полковой школы, под шум боя, отвлекающего внимание немцев, проникнуть на катер и, если тот еще находится на месте, запустить двигатель. Затем тихонько, на подводном выхлопе подойти в предрассветном мареве и тумане поближе к подводному заграждению, спустить за борт старшину и его напарника и ждать, ждать результатов подводной экспедиции.
  
   Атака курсантов началась точно в назначенное время и даже с короткой артиллерийской подготовки. Точнее - минометной. В развалинах торцевой казармы несколько подростков, воспитанников полковой музыкальной команды во главе с крепостным гаврошем Петром Клыпой, обнаружили практически целый склад оружия с автоматами, пистолетами, а главное - 82-мм батальонными минометами и небольшим запасом мин к ним. Вот этот запас и использовал майор для поддержки прорыва своего резерва. Загрохотала канонада, зачастили немецкие пулеметы, ударили минометы, орудия. Всполошились разбуженные немцы и перед группой старшины. Заверещали стартеры, загудели продрогшие за ночь моторы и к месту прорыва потянулись из укрытий один за другим железные ящики полугусеничных бронетранспортеров, до краев забитые не выспавшимися, злыми солдатами, лишившимися по милости неугомонных русских утреннего кофе и завтрака.
  
   - Ну, шкипер, сориентировался, надеюсь?
  
   В голове у Виктора, словно защелку откинуло. Все враз вспомнил, все на свои места стало. Вот он, эллинг! Совсем близко. Рукой подать!
  
   - Вспомнил, ей Богу, вспомнил!
  
   - Вперед! - Приказал старшина и двинулся вслед за Воронцом. Следом. Ведя наблюдение каждый за своим сектором обороны пошли вооруженные автоматами князь с Андреем, сзади - настороженный, собранный Моденов с послушно выполняющим приказы пленным.
  
   В тот день удача сопутствовала людям старшины, хотя удача группы оказалась оплачена кровью многих иных людей, об истинной задаче неравного боя так до смерти ничего и не узнавших, но выполнивших долг до конца и Присягу ни в чем не нарушивших. За восточную окраину крепости из ста двадцати молодых, парней, из целой команды отлично подготовленных к бою, крепко спаянных и обученных сержантов полковой школы, прорвались лишь полтора десятка человек. Но прорвав одно кольцо, они немедленно попали в другое, а сил уже не осталось. Но даже там, в новом окружении, курсанты, сколько могли, сдерживали врага, а когда кончились патроны, дрались штыками и прикладами. Израненных и безоружных их к середине дня рассеяли и по одному захватили в плен.
  
   В группе старшины слышали лишь дружные минометные залпы, разрывы мин в расположении врага победное, громкое русское "Ура!" в начале боя, видели суматоху противника. И только. ... Более опытные фронтовики старшина князь, да, пожалуй, немецкий подполковник, догадывались о кровавом эпилоге, о цене заплаченной незнакомыми людьми за их прорыв к своим. Для этих троих русское "Ура" означало лишь началу атаки. Молодежи казалось, что "ура!" - означает её непременный победный конец...
  
   Вдохновленный криками и пальбой, Воронец чуть не бежал, позабыв обо всём на свете, так торопился к катеру, к своим родным морячкам. Старшина за ремень его придерживал, шипел, приказывал осторожность соблюдать. Не дал с размаху на площадку выскочить. К земле дурного прижал. Прилегли все, осмотрелись. По дворику, раньше покрытому слоем щебенки разбросаны воронки, то ли от мелких бомб, то ли от мин. Немцев ни видать не слыхать. Тишина. ... Пустое пространство недостроенной базы врагов не заинтересовало. Сопротивления здесь уже давно никто не оказывал, потому и постов не выставили, а может за ненужностью уже сняли. До всего, видимо, у немцев руки не доходили, и на все дыры людей не хватало. Все боеспособное шло теперь либо вперед - на Восток, либо - на блокаду непокорного гарнизона.
  
   Старшина пригрозил Воронцу кулаком за излишнюю прыть, приказал не торопясь осмотреться еще раз, приметить изменения, что-то необычное в окружающем пейзаже.
  
   - Да, вроде только воронки, товарищ старшина. ... Вон пакгауз недостроенный совсем завалился, а мы возле него сухой паек на обед рубали. А вон, причальные кнехты торчат и на одном катерный линь намотан... белеет. Ох, черт! Так если линь намотан, то значит и катер на месте! Вот черт, стенка дощатая над каналом завалилась, словно крышей прикрыла. Только бы не на глиссер мой! Пойду первым, товарищ старшина, а то, не дай бог часовой стрельнет, вас то он не знает.
  
   - Ладно, не забудь в щель между досками и причалом мичманкой махнуть если порядок. Мы тебя на всякий случай огнем прикроем. ... Голицын и Филатов - внимание, быть готовым к открытию огня. - Так, Воронец, давай. Пошел!
  
   Ночь неохотно, медленно уступала законные права рассвету. В сером неопрятном свете, в утреннем дымчатом тумане пригибаясь низко к земле с наганом в руке пробежал Виктор до эллинга. Никто его не остановил, не окликнул. А когда пригнувшись, под обрушенной стенкой, протиснулся к месту швартовки и увидал родной катер, понял почему. На банке в кокпите прикрытый черной морской шинелью умирал последний из его моряков - моторист Дерягин Иван. Шептал в бреду непонятно по-белорусски. Только и разобрал Воронец - "мамуся".
  
   Сам полуглиссер оказался в полной исправности, к бою и походу готовый. Вот только из пяти человек, что пришли на нем в Брест, один умирал, а другой сидел у его изголовья и совсем по-детски в голос плакал. Так и застали их старшина и все остальные, что прибежали так и не дождавшись условного сигнала Воронца.
  
   - Бедные мальчишки. - Прошептал немец. И тут же получил от Федора толчок в загривок, - "Цыц, немчура!".
  
   - Хорош реветь! Готовь катер, моряк. Дай я твоего друга посмотрю. - Приказал Воронцу Свидлер. - Давай, давай людей размещай, груз. Моденов - пулемет знаешь?
  
   - Знаю. - Шагнул к треноге пограничник.
  
   - Проверь, заряди, приготовь к бою. Сработаешь за первый номер. Автомат передашь мне. Филатов и Голицын - в охранении. На причал не вылезать, смотреть в оба.
  
   Первым делом старшина закинул за спину автомат, приладил на поясе диски. Потом, ты уж извини парень, война, подошел к раненому, приподнял шинель. Грудь, перевязанная поверх тельняшки бинтом из индивидуального пакета, еле заметно вздымалась от прерывистого неровного дыхания и в такт ему вздувались и лопались на губах мелкие кровавые пузыри. Три пули в грудь. Вообще непонятно как еще жив, дышит. Вот даже глаза приоткрыл. Узнал суетящегося в моторном отсеке Воронца, слабо улыбнулся. - Свои, пришли ...
  
   - Ранило, поди, в воскресенье? - Спросил старшина.
  
   Тот чуть прикрыл глаза.
  
   - В катере? - Удивился Илья. - Вроде пулевых отметин нет.
  
   - Башня. - Прошептали белые губы.
  
   Пригляделся Свидлер и заметил лежащий рядом с раненным морской, с черным прикладом карабин с открытым, пустым затвором. Видать парень не смог отсиживаться в одиночку без дела, когда немцы налетели. Залез на башню и пытался из карабина по ним стрелять. Вот и получил. Умудрился спуститься и оружие притащил, не бросил... Теперь кончается. Насчет этого у Свидлера сомнений не было. Повидал всякие ранения. ... А пулеметчик видимо погиб, не вернулся, как и те два штабных флотских командира, о которых Воронец рассказал. Да, дела. А сам лихой командир, Воронец, словно заяц по лесам бегал с наганом... Но напоминать об этом не стоит. Переболеет, выправится. Посмотрим как с минной работой справится. Да и потом - ему катер вести...
  
   - Хороший экипаж воспитал, шкипер. ... Спасибо, от лица командования. ... - И, обернулся к раненному. - Сейчас я тебя милый перевяжу. Полегчает.
  
   - Пить... - Прошептал моторист.
  
   - Эх, нельзя тебе пить, дружок. А вот, водки немного, совсем не помешает и для тонуса, и для скорейшего заживления, и для дезинфекции боевых героических ран, товарищ краснофлотец.
  
   - Бинты бы поменять. Пахнет. ... Видимо раны загнили. - Прошептал Голицын на ухо старшине, оторвавшись на мгновение от наблюдения за берегом.
  
   - Знаю, но ... в таких условиях, это его может убить. Смочу повязку водкой, дам немного глотнуть. Так же тихо ответил старшина. - ... Пусть поспит. Выйдем за заграждение, на дневку в тихом месте станем, там и перевяжем и обработаем по возможности раны. При свете дня в спокойной обстановке.
  
   Вслух Илья не сказал, но ясно осознал, что, скорее всего до дневки матрос и не доживет. Достал из заветного мешка поллитровку, сначала смочил бинт на груди, потом намочил тряпицу носового платка, приложил к губам раненного, выдавил пальцами жидкость на белеющую полоску зубов. Тот хлебнул, закашлялся, но видимо алкоголь попал в организм через ткани полости рта и подействовал. Дерягин успокоился, прикрыл глаза, заснул.
  
   - Пулемет к бою готов. - Доложил Моденов.
  
   Застучал, зазвенел истошно стартер, затем зачихал, взвыл, завелся двигатель и Виктор мгновенно, умело перевел его на подводный выхлоп. Звук стих, стал глухой, утробный.
  
   - Всем на корабль. Моденов у пулемета. Филатов и Голицын по бортам, как и раньше. Пленный - на дно и чтоб ни звука, ни шороха. Ферштейн? Иначе - "Аллес капут!".
  
   - Понял, понял. Йа, Йа. Яволь! - Залепетал немец, мешая русский с немецким, но немедля, дисциплинированно свалился точно по центру днища, прямо под ноги пограничнику. Тот его немного, совсем легонько сапогом направил движение пленника к задней стенке, к моторному отсеку.
  
   - Корабль к бою и походу готов. Командир полуглиссера "ПГ-БМ", старшина первой статьи Воронец. - Доложил вполголоса Виктор.
  
   Уверенно, доложил. Пришел в себя, собрался, занимаясь привычным делом. - Отметил Илья. - Нормальный парнишка, отойдет, пообвыкнет на войне.
  
   Виктор в одиночку за весь экипаж сработал. Старался не оплошать перед остальными членами группы. Вскочил, отдал носовой швартовый, затем опорным крюком от стенки отвел скулу, корму отпихнул. Бросил шест, в кокпит соскочил, к штурвалу стал.
  
   - Давай, Виктор, самым малым, хоронясь под берегом, в темени, подходи как можно ближе к тому месту, что тебе на карте показывал. Соображаешь? Но так, чтобы стать вне видимости засады, нос не высунуть раньше времени. - И уже всем остальным, твердо. - Теперь мне не мешать. Под руку не соваться. Готовлю подрывные заряды.
  
   Накрывшись с головой черной морской шинелью, старшина выудил из мешка две прямоугольные эбонитовые коробочки, потом порылся и достал откуда-то вовсе со дна две картонные коробки, похожие на те, в которых часы продают. Откинул крышки. В них в мягких гнездышках лежали смешные, с одной стрелкой часы без корпуса. Словно одни циферблаты. Осмотрел внимательно. Открыл эбонитовые ящички снизу, из каждого вынул плоскую батарейку в плотной обертке, с изоляцией, надежно прикрывающей контакты. Отложил в сторону на обивке рундука. Откинул, нажав хитрую защелку верхнюю крышку. Там в серой массе выдавлены гнезда, повторяющие точно по форме и размерам циферблаты. Посмотрел на наручные часы. Прикинул время. Заряд каждого устройства мал. Хотя сама по себе взрывчатка довольно мощная. Но в данном случае особой силы для взрыва и не нужно, наоборот. Пусть под водой негромко булькнет, словно рыбина хвостом ударит. Главное - цепь перебить, тогда сеть сама на дно ляжет, как миленькая. А нам только это и нужно. Пока немчура будет затылки чесать и выяснять, что произошло, глиссер на полной скорости проскочит опасный район. Маленькими плоскогубцами осторожно отогнул жестяные ушки вплавленные в корпус. Продел через них специальный хитрый шнурок из металлических жилок с нанизанными треугольными бусинками на манер четок. Петелька на нем хитрая - в одну сторону шнурок идет свободно, а в другу вовсе не движется. Накинь шнурок на цепь, потяни до упора и коробочка плотно притянется, не распустить, не развязать. Все!
  
   Воронец вывел катер под берег метрах в ста от немецкой засады, там, где в берегу протока ручейка образовала маленькую бухточку, затон под свесившимися до воды ветвями кустарника. Старшина приказал нарезать тихо ветвей, замаскировать катер, вести все время наблюдение, сидеть молча и не высовываться. Еще раз проинструктировал Воронца, что и как тот должен сделать когда доберется до назначенного ему края цепи. Выставил стрелки на циферблатах, убрал изоляцию и поставил на места батарейки, закрыл плотно коробочки, по краю техническим вазелином промазал, изолентой обмотал. Одну себе взял, другую Воронцу передал. Себе выбрал ближний край, в расчете на случай, на то, что если у Воронца не получится подрыв, то хотя бы в одном месте цепь опуститься достаточно глубоко, чтобы пропустить катер.
  
   - Давай, Виктор, собирайся. Вот тут, в коробочке, - успех операции и наши с тобой жизни. Не потеряй. Прикрепил, затянул и назад. Тебе, как лучшему пловцу, человеку более молодому и сильному, доверяю дальний край цепи. На себя беру ближний. В распоряжение нашем - три четверти часа. К этому времени туман начнет подниматься, но рассеяться окончательно не успеет. К моменту подрыва мы с тобой оба должны быть уже на борту. Катер шестом толкаешь к середине фарватера, а двигатель готовь к немедленной работе на полную мощность. ... В воду входим осторожно и аккуратно, без плеска. ...
  
   Закрепили на ногах грузы веревками. Натянули на головы резиновые маски противогазов. ... Пошли.
  
   Виктор первым натянул на лицо холодную, пахнущую аптекой резину противогаза, ребята помогли опустить за планшир катера враз потяжелевшие ноги. Медленно опустился рядом с бортом в темную прохладу ночной реки. Потянуло вниз, мелькнула в круглых стеклах маски полоска раздела воды и воздуха, пузыречки вырвались из одежды. Гофрированная трубка изогнулась перед глазами, ушла вверх. Вдохнул тихонько. Непривычно... Но обошлось, воздух пошел. Вспомнил наказ старшины времени не терять - двинулся по илистому, склизкому дну поперек течения, чтобы добраться до противоположного берега. Уровень воды в реке действительно понизился, так, что в некоторых местах приходилось идти согнувшись в три погибели, чтобы не высунуться из воды. Попадались и ямы, в которые проваливался, судорожно пережимая трубку рукой, боясь, что хлынет по ней река водопадом прямо в легкие. Боялся захлебнуться. Как ни старался - шел явно медленно. Грузы не столько под водой удерживали, сколько мешали идти.
  
   Потом зацепился ногами за корягу и оторвал правый кирпич. Искал согнувшись в три погибели на дне, шарил рукой среди водорослей в полутьме водного царства, в бликах проникающего через толщу жидкости рассеянного света от отблесков далеких ракет. Груза не нашел, но углядел пятящегося крупного рака, растопырившего темные узкие клешни, шевелящего бусинками глаз, воинственно задравшего чешуйчатый хвост. Впервые увидал Воронец так близко, рукой подать, подводную жизнь, замер заворожено, про все позабыл. Но тут подводное течение колыхнуло водоросли на дне и оголило край потерянного кирпича. Цеплять на ногу тяжесть больше не стал, сунул за пазуху, под тельник и форменку.
  
   Двинулся дальше и понял, что идти стало несколько легче, свободнее. Тогда и второй груз отцепил, туда же, к первому сунул и уже толкаясь ногами ото дна пошел, поплыл вперед куда быстрее прежнего. Не заметил даже как неширокий Муховец перемахнул, чуть не выскочил из воды у противоположного берега. Хорошо, вовремя сообразил, опять на глубину ушел и двинулся уже параллельно береговому урезу. Тут течение песчаный пляж возле берега намыло, потому ориентировался по границе между более светлым песком и темными водорослями.
  
   Сеть неожиданно выросла кольчатой стеной прямо перед стеклами противогаза, пошевелила стальными, непреодолимыми звеньями. Показалось Воронцу даже легкий звон раздался в придавленных резиной ушах. Рядом рыбина, вроде леща, удивленно сонной мордой в преграду тыкалась. Ткнется, постоит, пошевелит плавниками и чуть в сторону отплывет, снова ткнется. Интересно смотреть на диво такое, но ведь и часики старшинские в коробочке тикают, торопятся. А ну рванут в руке раньше времени? Кишки напрочь выпустят. Тут и впрямь ладонь сама собой, словно только того ждала, ощутила неутомимый ход часового механизма.
  
   - А вдруг теперь проклятая рука снова выйдет из повиновения, не разожмется? Как раньше не могла нажать на спуск нагана. - Ужасом обдало Воронца. По одному начал разгибать, распускать захолодевшие пальцы, а они и точно - не гнулись, судорожно сжимали гладкий эбонит. - Неужто и впрямь я такой трус поганый? Сука? Предатель?
  
   По потному под маской лицу полезли сами собой из глаз слезы, солью в рот набились. ... Сел на дно рядом с заграждением. ... Неожиданно слова вспомнил давешнего майора о парнях, что без оружия, с одними кирпичами на врага пошли в атаку. О людях в лодке, что ждут его. О том, что только он один и сможет катер вывести. О немчуре вспомнил проклятом. О том, что если спасует Виктор, не выполнит боевое задание, то всех русских моряков немчура считать станет хлюпиками недоделанными. Это разозлило окончательно. Схватил левой рукой пальцы правой, набрал полные легкие воздуха, рванул, чуть из сустава не вывернул. Раскрылась ладонь, легла на ней уютно коробочка с двумя концами странного ребристого шнурка. Успокоился Витек, пошевелил пальцами. Работают! Тихонько придвинулся к самому верхнему краю заграждения и держа голову в маске под водой легонько несущую цепь нащупал.
  
   - Вот она, проклятая цепочка немецкая! - Поддел аккуратно один конец завязки, пальцем в нижнее звено сети протолкнул. Дождался затем когда свет от немецкой ракеты немного ослабнет и продолжил уверенно, одним движением, так словно всю жизнь только этим и занимался, втянул второй конец в хитрую петельку, как старшина показывал. Потянул плавно, но сильно, за свободный конец и увидал как бусинки одна за другой побежали вверх, потянули за собой коробок и тот в конце плотно сел, словно прилип к цепи и верхнему кольцу сети.
  
   Обратный путь у него уже много времени не занял, спокойно прошел назад по течению, реку пересек, немного потыкавшись вдоль берега, бухточку с катером нашел и. тихо опустив на дно ненужные уже грузила, всплыл к борту. Сразу к нему протянулось несколько рук, вытащили, помогли мокрое обмундирование скинуть, в теплую шинель завернули. Тут только зубы Воронца пошли чечетку выбивать. То ли от холода, а может, от всего пережитого в подводном путешествии.
  
   Воронец свою часть дела выполнил на удивление быстро. Он, честно говоря, рассчитывал, что старшина уже в катере ожидает. Но Илья все еще не возвращался. Время поджимало, совсем можно сказать его не оставалось. По напряженным лицам Воронец понял, что дело, столь удачно начатое, может оказаться бесповоротно проиграно если в ближайшие минуты старшина не объявится.
  
   - Что там произошло? - Тихонько спросил Моденов. - Может помощь нужна?
  
   Немцы тревогу не поднимали, ни выстрелов, ни шума борьбы никто не слушал.
  
   - Мог старшина за корягу зацепился. - Предположил Воронец. - Сам еле выпутался.
  
   - Давай противогаз, я пойду выручать. - Предложил Федор, тоже неплохой пловец.
  
   - Нет, сержант, ты пока привыкнешь, пока сориентируешься, так и поздно окажется. Мне идти. А вы ребята, будьте в готовности. Если сможете, то тихонечко, опорным шестом отталкиваясь ведите катер нам навстречу в тени кустов, но не дальше чем до поворота. Ну, все, пошел я.
  
   Лезть снова в воду очень не хотелось. Но и выбора не оставалось. ... Надо.
  
   Воронец проворно натянул мокрое противное обмундирование, чтобы не отсвечивать в темноте голым телом, снова влез в противогаз и опустился за борт. Нащупал один кирпич, искать второй не стал, время поджимало, и двинулся уже отработанным методом, толи плывя, толи отталкиваясь ото дна вдоль правого берега реки. На старшину наткнулся неожиданно. Тот сам шел навстречу, но тяжело, с трудом передвигая заплетающиеся ноги по илистому дну, увитому водорослями. Одной рукой командир группы за грудь держался, лицо в стеклах белело, воздух в трубке хрипел.
  
   - Плохо видать стало. И впрямь человек немолодой уже, хотя конечно и в форме себя поддерживает. - Подумал Виктор.
  
   Подошел к старшине, подхватил аккуратно, идти помог. Чтобы человека обрадовать, поддержать маленько, большой палец показал, мол, все в порядке, живем, командир. Тот слабо кивнул в ответ и тоже кулаком с оттопыренным большим пальцем перед собой поводил. - И на моем берегу порядок!
  
   Оставив Федора у пулемета, князь с Филатовым тянули навстречу водолазам катер, перебирали руками, цеплялись за спускающиеся к воде ветви кустарников и деревьев.
  
   И под водой, и на воде люди действовали так тихо, что друг друга сразу не заметили и чуть-чуть поплавки с трубками под днище не затянули. В самый последний момент, подхватили подрывников из воды, втянули в кокпит. В сомлевшего некстати старшину для профилактики сердечной немочи водки влили, в шинель замотали, на свободный рундук уложили.
  
   Потом уже рассказал, что возраст, накопившаяся усталость взяли таки свое. На обратном пути, когда он уже мину поставил и к катеру возвращался, видимо от переохлаждения и добросовестного волочения по дну кирпичей, сердце прихватило. В отличие от Виктора, старшина не додумался груз не тянуть на ногах по дну, а в карманы затолкать и свободно ото дна отталкиваться. Вот и поплатился.
  
   Воронцу не оставалось времени на переодевание или обсушку. Как был Витек в мокром, так и остался, только хлебнул пару раз водки из горлышка, отдал с сожалением почти пустую бутыль князю и кинулся к штурвалу. Только успел одной рукой руль взять, другую на рукоять управления дросселем положить, как одновременно с двух сторон немецкого заграждения негромко пыхнуло, булькнуло, шлепнуло по воде. Впечатление, словно рыбины играя, сначала дружно выскочили на поверхность, воздуха жадно глотнули, а потом со всплеском в глубину ушли.
  
   Команды от недомогающего старшины Виктор ждать не стал. Что-то в нем за время подводного минирования изменилось, видимо, срослась трещина, вновь ощутил человеком, командиром корабля, старшиной первой статьи. ... Одним длинным движением толкнул до упора сектор газа, перевел движок на надводный выхлоп. - Ну, держись, немчура! Знай Красный Флот!
  
   Зверем взревел мощный двигатель, рванул вперед гладкий, полированный волной корпус. Распустив по воде белые усы пены, полетел полуглиссер под поднимающимся вверх, истончаемым пологом утреннего тумана. Понесся по реке, рассыпая щедро по обеим берегам трассы пулеметных и автоматных пуль, помчался по водной глади навстречу встающему на востоке солнцу.
  
  
  
  
  
  Глава 13.
  Старшина Свидлер. Сержант Моденов. Князь Сергей Голицын
  Старшина первой статьи Виктор Воронец.
  Река.
  
  
   Муховец - река малая, тихая, течет себе неспешно, обходит Брест стороною, место свое знает, на гранит набережных и выспренность парапетов не претендует. Обтекает островки Вульки Подгородской, плесы у Тришина, разливается у Вычулок и только потом течет уже одним руслом, почти без изгибов, прямо к Кобрину. Раньше, в прошлые, мирные еще дни, катер на одном махе, без проблем за сутки такое расстояние покрывал, теперь война изменила понятия о расстоянии и времени.
  
   Рисковал Воронец, ох сильно рисковал, ведя полуглиссер полным ходом по протокам между островов, по тому, что раньше фарватером считалось. Проскочили под древним мостиком на смешных раскоряченных деревянных опорах, там воды мало оставалось, так мало, что казалось вот-вот зачеркают, заскребут лопасти винта по грунту дна. Но обошлось, пронесло, лишь желто-коричневая муть за катером по воде расплывалась, выдавая врагу ход маленького суденышка. Но пока еще, по раннему времени, немецкие летчики почивали и муть успевала осесть на дно. Но долго везение продолжаться не могло. Потому, оставалось искать место для дневки. Тем более, что на борту уже двое человек требовали хоть малого, но покоя и помощи. На одном рундуке беспомощно раскинулся старшина, на другом - умирал, бредил матрос.
  
   Жизнь сама определила за Воронца место дневки и выбора ему никакого не оставила. На пол пути до Кобрина, где-то в районе Жабинки, когда уже совсем рассвело и туман убрал с реки свой защитный полог, кораблик едва не наскочил на немецкую переправу.
  
   Передовые части немцев представляли собой неудержимый грохочущий стальной вал танков и прочей механизированной техники, поражающий воображение и гражданского обывателя, и военного человека. Ударные части вермахта пробивали бреши в обороне русской пехоты и неслись вперед, не задерживаясь, не заботясь о флангах, воплощали на практике теорию "Удара молнии" - "Блицкрига". Вооруженные в основном автоматическим оружием, прикрытые броней транспортеров, укрывающиеся за ползущими впереди танковыми армадами, он сеяли страх и наводили ужас. Впереди них, опережая, двигались лишь диверсанты из полка "Бранденбург-800", в задачу которых входило, кроме всего прочего, сеять панику, размягчать монолит Красной Армии, заранее подрывать её волю к сопротивлению, облегчать работу ударных частей.
  
   Но за броневым валом танковых моторов и гусеничных траков, за воем дизелей тягачей и бензиновой вонью армады грузовиков, тянулась не менее многочисленная рядовая, заурядная пехота с неторопливыми конными обозами и пушками на конской же тяге. На её всегда солдатскую, серую, нелегкую долю в любой армии мира выпадало заканчивать с очагами сопротивления, добивать не желающих сдаваться в плен, конвоировать в тыл выбравших жизнь. То есть, в общем, и целом, без столбов пыли, звона тамбуринов, без шума победных фанфар завершать покорение и оккупацию территории восточных земель. Пехотные батальоны тянулись серыми лентами за повозками с ротной поклажей, запряженными рослыми неторопливыми битюгами, которым глубоко наплевать на рассчитанные Генеральным штабом с точностью до минуты графики движения колон. Но "Драх нах Остен" не мог зависеть от лошадиных прихотей, и потому пехоте приходилось вставать пораньше, торопливо, впопыхах, оправляться, заливать пустые желудки жиденьким теплым кофе и маршировать. Неустанно маршировать вперед, чтобы продолжительностью движения компенсировать малую скорость.
  
   Одна такая колона переправлялась через сонный Муховец прямо перед носом выскочившего на плес катера. Поднялась немцы, видать, ни свет ни заря. Благо еще, что к этому времени Воронец уже и сам начал присматривать потаенную бухточку для дневки, потому сбросив скорость, перешел на подводный выхлоп. Но появление на реке препятствия проморгал. Может, сомкнул на минуту усталые веки шкипер, может, прозевал, но чуть не налетел на переправу. Когда очнулся, то первое, что увидел - прямо перед носом полуглиссера, по проселочной дороге, ведущей из хутора, стоящего на небольшом возвышении, стекала в пойму реки живая серо-зеленая река.
  
   Не выспавшиеся, кутающиеся от утренней свежести в хлипкие шинели, немецкие солдаты шли мимо спящих белорусских беленых хат с соломенными стрехами и журавлиными гнездами на деревянных колесах от старых телег, взгроможденных на высоких шестах, а то и просто на вершинах деревьев. Перемежаемые конными повозками и редкими штабными автомобилями, пехотные подразделения выходили на лысый, лишенный леса и кустарника берег и, топоча по гулкому настилу, переходили понтонный мост. Мост внешне хилый, собранный саперами на скорую руку, наплавной, лежащий на тугих черных резиновых понтонах, но с крепким дощатым деревянным настилом и даже перильцами, сколоченными из тонких белых стволов срубленных где-то неподалеку березок. Но налети на него полуглиссер - и вмиг пропорет тонкую обшивку корпуса, завязнет в месиве обломок досок и понтонов.
  
   Быстрее всех оценил ситуацию и сообразил, что делать Моденов. Он один оставался на ногах, стоял у пулемета и наблюдал за обстановкой, остальные попадали на дно и спали, позабыв про наказ старшины глядеть в оба. Люди ведь не железные, вот и сморил сон после всего выпавшего на долю в первые дни войны. Федор и сам держался из последних сил на слове приказа, на въевшемся в сознание за годы пограничной службы понимании дисциплины и ответственности. Обнаружив немецкую переправу, пнул куда-то пониже спины Виктора, свалился от пулемета на дно, а сонного немецкого подполковника вытолкнул на переднее сидение, дулом автомата в бок ткнул. Сообразил мгновенно, что серая немецкая полусонная пехота вряд ли найдет много различий между советской и немецкой морской формой, а вот собственного подполковника углядит непременно.
  
   Пленный молодцом оказался, видать за фюрера помирать не захотел, приосанился, привстал даже, рявкнул по-своему схватившимся за винтовки часовым при въезде на мост. Потом, и тоже, весьма невежливо, вжавшегося в сидение Воронца кулаком пнул. Глянул зло, мол, разворачивай оглобли водила и протри глаза - впереди дороги нет. Досталось шкиперу, но, тут уж ничего не попишешь, поделом.
  
   Воронец тянуть не стал, развернулся чертом, "на пятке", и увел катер подальше назад, нырнул в одну из примеченных раньше, перекрытых зеленой занавесью ветвей, проток. Мотор заглушил. Уткнул катер носом в песок. Еле отдышались все трое от неожиданного приключения. Моденов для профилактике Виктору еще по шее поддал, легонько, по-дружески. У того голова дернулась и желание спать враз пропало.
  
   - Извини сержант, не выдержал, сморило.
  
   - Ладно, обошлось, в этот раз, хренов "пятнадцатилетний капитан". Но если еще раз нечто подобное выкинешь - голову оторву. ... Спасибо немцу скажи. Всех спас.
  
   Видимо оплеуха Моденова на моряцкие мозги положительно подействовала, вспомнил неожиданно для себя Виктор урок немецкого в школе, учительницу в кружевном белом воротничке. Пробормотал. - Данке, шен герр подполковник.
  
   - Солдат, а тем более унтер-офицер, внимательным к своим обязанностям обязан относиться! - Строго сказал немец по-русски и перед носом Воронца пальцем назидательно покачал. Обидно так...
  
   - Кино и только! - Рассмеялся Федор, не выдержал. - Ну, тебя парень все воспитывают, начиная от советского майора и заканчивая немецким пленным подполковником! Ладно, ладно, ночью ты себя настоящим героем показал. ... За оплеуху извини, но, будь, пожалуйста, внимательней.
  
   - Постараюсь, сержант. - Впервые при свете присмотрелся Виктор к Федору. - Где-то я тебе уже видал? Не подскажешь? И, давай, наконец, познакомимся.
  
   - Федор Моденов, родом из Архангельской области, деревня Вандыш Ленского района. ... А видел ты меня на танцах, в субботу. ... Я тебя сразу опознал, один морячок среди общевойсковых. ... Так, кто же ты будешь?
  
   - Виктор Воронец из Владивостока. Старшина первой статьи Пинской речной военной флотилии. Командир полуглиссера. ... Давай пять на дружбу.
  
   Пожали друг другу руки годки, одного призыва оказались парнишки, разделенные по рождению тысячами километров, одетые в разного колера форму и встретившиеся на белорусской земле летом сорок первого года.
  
   Двигатель полуглиссера остывал после бешеной гонки, легонько потрескивал глушителем. Катер словно отдыхал, неподвижно уткнувшись носом в малюсенькую, просто кукольную, песчаную отмель, притулившуюся к правому берегу среди переплетения ветвей, листьев, коры, омытых потоком кореньев.
  
   Казалось, сморенный бессонницей экипаж мог теперь досыпать спокойно, но покой, пришедший на смену бесшабашному бегу по реке, наоборот, заставил встрепенуться, вскочить всех, кто мог, кто имел силы подобное движение совершить. Голицын и Филатов разом проснулись, сели на днище, где их сон сморил, удивленно завертели головами, глазами на свет божий поморгали, заспанные лица пятернями отерли, сконфузились.
  
   - Бес попутал, на посту заснули. - Зло, сквозь зубы, пробормотал князь. - Вот ведь оконфузился в первый день воинской службы!
  
   - Да и я приспал. Не помню когда и сморило. - Смущенно признался Филатов.
  
   - Эй, капитан, сколько уже мы в этой гавани?
  
   - Только-только зашли. ... Чуть на немецкую переправу не наскочили. ...
  
   - Как там старшина?
  
   - Вроде спит.
  
   - Не спит. Не спит, ребята, ваш хреновый командир. - Голос Свидлера звучал немного глуховато, но смотрел он на мир вполне осознанно. Во впервые предавшем теле старшина ощущал непонятную слабость, в груди - гнездилась непонятная боль и странное, неловкое, давление. Но, в целом, чувствовал себя теперь намного лучше, чем на дне реки, когда Бога молил не дать свалиться, дойти любой ценой до катера. Что с ним произошло не понимал, помнил только как впереди, среди речной мути, проявилась темная фигура с марсианскими очками, как крепкая рука поддержала, помогла дойти до колышущейся над головой тени днища. Потом щемящая боль в груди, вкус водки во рту и беспамятство.
  
   - Прорвались?
  
   - Провались, товарищ старшина.
  
   Свидлер приподнялся на локте, превозмог немочь, сел, огляделся. - Моденов, вы человек сельский, охотник, веток в кустарнике, только подальше от берега, наломайте и протоку хорошо замаскируйте.
  
   Глянул на противоположную банку, из-под черной шинели рука бессильно свесилась, пальцы днище ласкали. - Раненного смотрели? Бинты сменили?
  
   - Помер краснофлотец Дерягин Иван, товарищ старшина. - Просто сказал Воронец. - Под утро и помер. Во сне. Перед самым прорывом.
  
   - Вечная ему память. Смелый человек. Настоящий воин, один с карабином против самолетов пошел. Не струсил. ... Похоронить нужно. ... Шанцевый инструмент есть?
  
   У запасливого Воронца и саперная лопатка оказалась припасена, лежала, дожидалась своего часа в носовом таранном отсеке, куда вел маленький лючок из кокпита. Могилу для моториста на берегу пошли копать Андрей с князем. Андрей, как более молодой, копал землю, рубил корни кустов. Голицын с автоматом прикрывал, вел наблюдение. Порывался последнюю услугу другу оказать и Воронец, но старшина строго приказал сначала с катером разобраться, все осмотреть, двигатель проверить. - Ты, Воронец, теперь у нас самый ценный кадр, а катер - наше спасение и единственный шанс выполнить боевое задание. Но прежде доложи, что происходило, пока я без памяти валялся.
  
   Воронец коротко рассказал о прорыве, честно поведал о том, как сон всех сморил и чуть на немецкую переправу не наскочили. На нахохлившегося немца кивнул. - Не растерялся, немчура. Выходит. Проявил сознательность, всех спас.
  
   Подполковник в ответ только щекой дернул. Видно - переживал предательство.
  
   - Ладно, с этим все ясно. Давай-ка мы с тобой, капитан, проведем подсчет вооружения и запасов. Чем врага бить, чем людей кормить. - Подвел итог старшина.
  
   Сел, потянулся к заветному мешку, поморщился, но перемог и взял уже крепко. Подтянул ближе, залез во внутрь, выложил на банку оставшиеся малые запасы еды и питья. Потом - провел ревизию оставшегося специального саперного добра и остался весьма недоволен собой. Почти все захваченное в дорогу оказалось уже истрачено. Вслух подвел печальный итог. - Не густо. Ума не приложу чем сможем переправу разрушить. ... Лимонки остались?
  
   - Остались. А, кроме того - еще четыре и запалы к ним имеются на катере. Три карабина. Снаряженные обоймы в подсумках. Осталось две полных ленты к пулемету в патронных коробках. Одну расстреляли при прорыве. - Обстоятельно докладывал Воронец. - Ну, о личном оружие, что группа имела вы сами знаете. Из автоматов тоже постреляли на оба борта. Продуктов немного нашел из сухого пайка, что еще в базе получили. ...
  
   Вытащил здорово похудевший мешок с остатками пайковых запасов. - Вот.
  
   - Как с горючим?
  
   - Бак залит по приходе в Брест. ... Немного в канистре осталось.
  
   - До Кобрина или до Пинска, если Кобрин уже захвачен немцами, хватит?
  
   - До Кобрина наверняка. ... Да и до Пинска должно хватить экономным ходом. ... В Пинск немцы вряд ли полезут. ... Военная база, вокруг болота и леса. Дорог нет.
  
   - Я так тоже думаю. ... Так, это все?
  
   - Все, пожалуй. ... Фляг - три. Котелков - тоже три. ... Жаль, горелку бензиновую не найду, видать в Бресте, на пирсе осталась. ... Да, вот еще противогазы экипажа. Три штуки...
  
   - Противогазы? ... Три нормальных противогаза на катере? ... Что ж ты раньше не сказал? ... За те противогазы, что нам майор принес, люди в крепости погибли! ... Люди! Ты понимаешь, дурила? ...
  
   - Запамятовал товарищ старшина. Столько всего навалилось, словно мешком оглоушило.
  
   - Запамятовал? ... Детский сад. ... Ты же командир корабля. ... Младший командир Красного Флота. ... Боец, наконец. ... А ты, лепечешь - запамятовал. ... То - запамятовал, потом с наганом словно заяц по островам от немцев бегал ... как стрелять, тоже запамятовал?
  
   Ни немец, сидевший на корме, ни Илья не ожидали того, что произошло потом. Свидлер пристыдить хотел маленько, заставить собраться, сопли детские подобрать, о войне думать. Не предполагал, что так болезненно Воронец на критику среагирует.
  
   А слова старого старшины, произнесенные вроде совсем спокойно, без надрыва, без патетики словно молотом на беднягу обрушились. Тут и расстрелянных у крепостных ворот вспомнил, и девушку санитарку в перелеске, и Валю с Аннушкой бредущих в колоне пленных.
  
   - Трус я! - А рука сама собой к кобуре метнулась, наган выхватила, в сердце ткнула. И палец свободно пошел курок вдавливать.
  
   Старшина, куда только хворь девалась, с одной стороны тигром бросился, немец - с другой. Словно сговорились. Накинулись, руку отвели, движение закончить не дали. Немец бурча под нос опять к себе на корму перебрался. Старшина наган отобрал. - Не для того оружие доверено, товарищ старшина первой статьи. ... Перед пленным позоришь. ... Не хорошо.
  
   Помолчали.
  
   Вдруг словно прорвало Виктора, рассказывал, остановиться не мог. Про все с ним произошедшее, про всё-всё, что видел подробно поведал. Душу до дна выпотрошил. И про девушек, что убивали, в плен гнали. И про коммунистов, комиссаров и евреев расстрелянных... Про немцев ... Свидлер молча слушал, грудь тихонько под гимнастеркой массировал, морщился. ... И пленный слушал, в тех местах, где про расстрелы Виктор говорил, словно холодом его обдавало, ежился, пальцы сплетал, руки зло мял.
  
   - Что мне тебе парень сказать? ... Не знаю, ей Богу, не знаю. Понимаю, что тяжело правду слушать. Так, ведь ты её и без меня знал? Верно? ... Но это ты уже пережил, перерос... Вот так. А я всегда помнить буду, что Воронец Виктор смог собраться, напрячь силы, боевую задачу выполнить. Что паренек этот катер спас, ну и меня, грешного, само собой. ... Ладно, что прошло - то забудем. Считай, что заново родился и жить теперь нужно совсем иначе. ... И воевать получше, злее, беспощаднее. Не только к врагу, но и к себе. ... Не только за себя бить немца, но и за тех бойцов, что полегли добывая в развалинах противогазы, и за майора Гаврилова, что поверил в тебя, и за девчонок, тех, что убили, что в неволю, в плен угнали. И за тех курсантов, прорыв обеспечивших, силы врага на себя оттянувших. ... Жить надо! ... Вот так, старшина первой статьи Воронец.
  
   - И думать! Думать, черт возьми! ... Да, по всему видно, - на стороне немцев пока сила. Силища! Преимущества первого, внезапного удара? Тоже верно. Техники больше собрали в нужном месте. ... Значительно больше чем здесь у нас. И техника пока лучше качеством. И солдаты их лучше обучены, тренированы, вышколены, обстреляны в победоносных боях. ... Тоже так. ... И вооружены лучше, и экипированы лучше. ... Но вот посмотри на пленного. ... На немецкого господина подполковника. На человека, несомненно, знающего военное дело не понаслышке, умудренного и военным и житейским опытом, на военного профессионала. ... Заметь, Виктор, он ведь к нам прилип! ... Не бросает, не уходит, не пытается привлечь внимания своих. ... Почему? ... А? ... А он - умный! Он силу нашу чует! ... Нутром чует! ... Позвоночником - чует! ... Каждым нервом - чует! ... Вот так-то. А ты, ты - русский моряк Красного Флота, решил слабину показать? ... Стыдно, Витя!
  
   - Ты, кстати говоря, знаешь, что по латыни Виктор обозначает? Победитель! Вот и побеждай. И начинай с себя самого. ...
  
   От такой речи старшина аж вспотел. Не входили речи в его обязанности. То - умирал от хвори, а припекло - разговорился и боль прошла.
  
   - Я, Виктор, может чего лишнего сказал, ну тут уж извини, комиссарских звезд на рукавах не ношу. Объяснил по-простому. Как мог.
  
   - Все понятно. Спасибо Вам, товарищ старшина. - Взял из рук Ильи наган, в кобуру сунул.
  
   - Может быть, господин подполковник, считает, я ошибся в оценке его персоны? - Спросил Илья у немца.
  
   Тот не ответил, сидел на рундуке скукожившись, лицом бледен. ... Плечами пожал. Мол - понимай как знаешь.
  
   Вернулся Моденов с охапкой нарезанных зеленеющих листвой веток, стащил сапоги, полез в воду, начал втыкать в дно протоки косо срезанными острыми концами ветви. Через несколько минут вход в протоку исчез, на его месте колыхалась тихонько плотная стена зеленого кустарника.
  
   Закончил копать могилку Андрей. Вернулся, доложил. - Выкопал не очень глубокую. Чтобы вода не заливала. ...
  
   Вместе с Воронцом завернули Ивана в шинель и все, включая пленного, сошли на берег. Могилка не далеко оказалась, всего в шагах десяти от берега. В изголовье небольшая березка. Опустили тело. Постояли молча. Громких прощальных речей не говорили. Салюта не давали. Враг кругом. Все, включая немца, по горсти земли кинули. Потом, по очереди работая лопаткой, холмик соорудили. Воронец плоским морским штыком, "бебутом", затес сделал, синим химическим карандашом старшины написал сверху вниз по стволу: "Краснофлотец Дерягин Иван. ПВФ". Еще ниже - "21 - 41".
  
   - Вернемся Ваня, по человечески захороним. Памятник мраморный поставим. А пока - извини.
  
   Молча на катер вернулись. Помянули, по последнему малому глоточку водки хлебнули. Немцу - не дали. Закусили остатками старшинского сала и хлеба. Водой из фляги запили. Едой и питьем с пленным поделились честно. Потом сидели молча, жевали устало, через силу, хотя и голодные несказанно. Но к голоду уже как-то, видимо, притерпелись, привыкли.
  
   - Смотри-ка, никак гость заявился на запах съестного! - Оглянулся Андрей. - Собачка!
  
   На песочке сидел, смотрел умными глазами на людей, смешной, среднего размера пес, покрытый коричневой жесткой шерстью, с черным чепраком на спинке, мохнатыми крепкими лапами и смешной бородкой. Пес позевывал, улыбался, чуя запах съестного. Между крепких белых клыков свешивался красный язык. Иногда пес смешно, одним движением кажущегося невероятно длинным языка, потешно облизывал морду, особо - черный, лоснящийся пятачок носа. Треугольные, шалашиком, ушки то поднимались, словно прислушиваясь к окружающему миру, то - вновь разваливались мягкими тряпочками по краям крупной прямоугольной головы.
  
   - Породистая собака. - Произнес немец. - Эрдэль терьер.
  
   Моденов как про собаку услышал, тут же жевать бросил, на рундуке крутанулся к борту, одним глотком все проглотил, ноги через транец перекинул. - Верно, славный пес.
  
   - Иди сюда, псина родная!
  
   Собака не торопясь, с достоинством поднялась, пошла к катеру. Федор с собаками не зря всю службу провозился. Они его зов чутко понимали.
  
   - Стой! Посади, Федя, пса. - Неожиданно севшим голосом попросил старшина.
  
   - Сидеть! - Отреагировал Моденов. И руку, как положено, поднял.
  
   Собака вздохнула обиженно, но послушно уселась на задние лапы, преданно глядя на людей умными коричневыми глазами из-под смешных кустиков бровей.
  
   - В чем дело, старшина?
  
   - Собака, парни, военная. Гляньте, что у нее за поклажа.
  
   Действительно, на спине пса имелась брезентовая лямка, а по бокам - по два защитного цвета тугих, прямоугольных, простроченных суровой нитью брезентовых кармана. Над одним карманом, словно надломленная веточка, покачивался круглый в сечение металлический прутик, точнее - тонкая трубочка. Примерно на середине длины алюминиевый прутик был грубо обломан и свободный конец болтается на тонкой, уходящей внутрь, проволочке.
  
   - К собаке не прикасаться. В лямке - мина. ... И взрыватель, судя по всему, взведен. - Торопливо прошептал старшина. - Противотанковая собака. Истребитель танков. Во вьюках - взрывчатка. Антенный взрыватель. Собака заскакивает под днище танка, тонкостенная алюминиевая трубочка сгибается или ломается. Внутри металлический поводок, прикрепленный к натяжному взрывателю... Видите? ... Антенный взрыватель, называется.
  
   - Вы, русские, варвары! - Шепотом взорвался немец. - Уничтожать бессловесных собак, посылать на верную смерть!
  
   - Заткнись! - Рявкнул старшина.
  
   Немец замолк. Отвернулся обиженно.
  
   - Слушай, Моденов, ты ведь с собаками на заставе работал?
  
   - Точно.
  
   - Сможешь уговорить пса постоять спокойно? ... Подожди, не перебивай. ... На нем такой заряд взрывчатки... Случись что, ни от нас с тобой, ни от катера мокрого места не останется. ... Танки после подрыва восстановлению не подлежат. ... Можно отогнать, но тогда мы лишаемся взрывчатки. А она нам позарез нужна переправу взорвать. ... Подстрелить - упадет и взорвется. ... Да и жалко пса. ... Попробуем, а?
  
   Словно холодной мешковиной обернули Федора, но глянул на умильно разевающего в улыбке рот пса, согласился. - Попробуем.
  
   Медленно сошли со пограничник со старшиной с катера. Моденов подозвал собаку, скомандовал: "Рядом!".
  
   Пес мгновенно послушался, подбежал, встал у левой ноги. Двинулись подальше от катера, старшина по дороге ветки, стебельки от сломанного взрывателя отодвигал. Когда метров на пятьдесят отошли, Свидлер сказал. - Ну, с Божьей помощью, приступим. Успокой пса, придержи. Ни одного движения.
  
   - Стоять! ... Федор, присел перед мордой, в карие собачьи глаза заглянул. Между ушками погладил, почесал. Глядя в глаза, попросил. - Псина, прошу, не дергай. Стой смирно. Иначе - все помрем. ... Понял?
  
   Пес слушал внимательно. В конце моргнул. Мол, понял. Не подведу.
  
   - Понял, понял он нас, старшина.
  
   Старшина разложил рядом с собой нож, плоскогубцы, щипчики, ножницы, проволочки из эбонитовой коробочки. Затем медленно, легкими движениями принялся отстегивать пряжки на брезентовых ремешках, колдовать над их содержимым.
  
   - Все! Порядок! Можешь отпускать собаку на свободу! - Выдохнул Свидлер. - Один шанс из тысячи - бракованный взрыватель.
  
   Взрезал ножом слой дерна у ближайшего ствола и засунул под него матовую металлическую трубочку. - Вот и все.
  
   Снял со спины собаки брезентовую лямку, перекинул через плечо. - Пошли домой, Федя. ... Да, собачка голодная? ... Накормим немного перед расставанием. ... За такой подарок грех пищей не поделиться.
  
   Когда все втроем живые и невредимые вернулись к катеру, у остававшихся на борту вырвался невольный вздох облегчения. Федор с Ильей залезли на палубу, а пес остался ждать обещанного пропитания, сел, застыл статуэткой на песочке. Только короткий, обрезанный при рождении на четыре пальца хвост от нетерпения подрагивал. Виктор, как шкипер корабля от щедрот отвалил и хлеба пайкового и даже кусок сальца со шкуркой. Но Федор руку с салом отвел. - Сильно соленое и перченное. Нельзя ему - нюх потеряет.
  
   Выскреб остатки тушенки из жестянки, перемешал с хлебом, разбавил водой в крышке от котелка. Пес ел аккуратно, не торопясь, с достоинством, хотя и видно было по всему, что очень голоден. Доев все до последней крошки и полакав воды из заливчика, собака улеглась спать, завалив голову на вытянутые перед собой лапы.
  
   - Переживает очень. - Объяснил Моденов.
  
  
  
  
  
  Глава 14.
  Старшина Свидлер. Сержант Моденов. Князь Сергей Голицын
  Старшина первой статьи Виктор Воронец.
  Переправа.
  
  
  
   - Ну, все. Перекур с дремотой закончен. - Объявил старшина, хотя курить то как раз хотелось безумно, да вот только курева уже давно не имелось.
  
   - Мы с товарищем младшим лейтенантом отправляемся в дозор, понаблюдаем за переправой. Покумекаем как рвать.
  
   - Вы, Голицын, немного отдохнули дорогой. Сморило ... Надеюсь. Первый и последний раз. ... Сменяете Моденова и ведете наблюдение за подходами со стороны леса. Воронец - заканчивает осмотр катера, подготовку к походу и прочие флотские дела. Затем, ведет скрытое наблюдение за рекой и присматривает за пленным. Моденов немедленно ложится отдыхать. Через два часа Воронец сменяет Голицына. Голицын следит за рекой, еще через два - снова заступает Моденов. Всем ясно? Выполняйте.
  
   - Герр подполковник, увы, но лишних людей у меня нет. Придется вас связать. Прошу руки.
  
   Связанный тонким шкертом подполковник безропотно завалился на кормовой рундук и собрался досыпать, а сжалившийся старшина накинул на него одну из оставшихся флотских шинелей. Второй накрылся мгновенно уснувший Моденов. Князь с автоматом выдвинулся по протоптанной тропке в глубь береговых зарослей. Воронец открыл створки люка моторного отделения и принялся копаться в моторе.
  
   Старшина с Андреем прихватили трофейный, оставшийся со времени разгрома штабов, бинокль и, хоронясь за листвой, двинулись вдоль берега в сторону переправы.
  
   Немецкая переправа жила той особенной специфической жизнью, коей придерживаются из века в век все армейские переправы любой армии мира. Масса войск скапливалась, нервничала на одном берегу, стремилась быстрее оказаться на другом. Командиры подразделений и частей, давимые неумолимым графиком движения, требовали пропуска вне очереди, не внемля ни доводам здравого смысла о пропускной способности, ни трезвым, четким техническим инструкциям, кажущимся, на первый взгляд, несведущему человеку несуразными придирками. Комендантские команды надсаживали голоса, поднимали разноцветные сигнальные жезлы, регулировали движение войск, поддерживали строгую дисциплину.
  
   Расстояние не позволяло слышать перепалку немцев, но все остальное в бинокль оказалось отлично видно. Вот пехотные подразделения торопливо убирались с дороги, подгоняемые окриками жандармов с повязками на руках, с жезлами заканчивающимися красными с одной и зелеными с другой кружками. Последние пехотинцы под окрики фельдфебелей очистили настил и выбрались, семеня, на противоположный берег, рысью бросились занимать места в строю походной колоны. Офицер, видимо комендант переправы, отдал в телефон команду и на окраине села немедленно показались первые упряжки конной артиллерии. Впряженные по три битюги с коротко подрезанными хвостами, тянули смешные, короткоствольные пушки на высоких, обтянутых сплошной резиной шинах. Дисциплинированно, четко соблюдая дистанцию, упряжки спускались к переправе, сбавили бег и неторопливо пересчитали доски настила. Понтоны колыхались, пускали кольцами рябь из-под тугих, черных, лоснящихся днищ. Настилы ходили ходуном, но очередная упряжка успевала достичь противоположного берега и выскочить на твердую землю. Тут ездовые, сидящие на заводных лошадях, дружно взмахивали руками, теребили поводья, орали что-то понятное лишь артиллерийским коням всего мира. Упряжка прибавляла ход и еще одна пушка с зарядным ящиком, подскакивая на ухабистой российской дороге уносилась на полном галопе туда, где шел бой, где батарею ждали.
  
   За орудиями дивизиона прошел уже неспешно и не подстегивая коней обоз. Переправясь, явно нестроевые ездовые, неторопливо завернули к реке, позволили коням войти в воду и те долго пили, склоняя крупные головы к воде, хлеща себя по бокам коротко подрезанными хвостами. За исключением хвостов и мундиров все остальное напоминало старшине учения родной армии. Такие же усталые безразличные лица обозных, такие же лошади. Почти такие же фурманки. Вот только может порядка наблюдалось больше.
  
   Пропуская встречный обоз, один из штабных легковых автомобилей подъехал к реке в районе меленького песчаного пляжа, осторожно, словно пробуя дно заехал передними колесами в чистую воду. Из машины вышел шофер с ведром и тряпкой, принялся неторопливо оттирать русскую пыль. От деревни к реке потянулись несмело четыре мелкие детские фигурки. Долго перед тем сидевшие на тыне возле крайней хаты. Оставшиеся болтали ногами, пялились на прущую мимо иноземную рать. Отделившиеся от своих мальчишки несмело подошли к шоферу и видимо предложили помощь. Тот заулыбался, передал ведро, тряпку, отошел в сторонку, сел на травку, закурил.
  
   Скинув портки и рубашонки мелкота облепила машину, сверкала тощими голыми задами, терла, мыла, обливала водой и себя и металлическое чудище. От переправы отделились несколько немцев, подошли, хохотали беззвучно. Потом достали фотоаппарат, принялись фотографировать. Водитель покопался в багажнике, раздал детишкам что-то пряничное, сверкающее мишурой конфетных бумажек. Потом отогнал добровольных помощников, офицеры уселись в машину, уехали вслед за артиллерией и обозом.
  
   Вновь потянулась серая запыленная пехота второго эшелона, маршировала, догоняя ушедшие далеко вперед передовые части. Железные клинья ушли далеко вперед, так далеко, что даже отзвука боев уже не слышно. Параллельно пехоте, прямо по целине объезжая окраину села, к переправе выскочила небольшая колонна танков, в сопровождении тяжелых полугусеничных транспортеров и несколько легковых автомобилей. Все с эмблемами мертвой головы, со сдвоенными молниями перед полевыми номерами. Торопились, догоняя своих, и явно намереваясь воспользоваться наплавным мостом. Не тут то было. Наперерез крича и махая жезлами выскочило сразу несколько понтонеров. Колона остановилась. Из легковой, тупорылой и неуклюжей машины выбрался офицер в кожаном, не по погоде плаще, в фуражке с консервами очков закинутыми над козырьком, в кожаных перчатках. Видимо комендант переправы оказался ниже чином, подскочил чертом, руку выкинул в нацистском приветствии. Но - не уступил. Направил колону вброд, чуть ниже по течению, там где берег уходил в реку не песчаным пляжем, а покрытым травкой выгоном.
  
   Один за другим влезали танки в воду, мутили, перемалывали гусеницами дно, переправлялись сходу, без подготовки, погружаясь местами по самое основание башни. Транспортеры и автомобили сразу в воду не полезли, столпились на берегу. После переправы часть танков сразу ушла, а несколько осталось стоять и от их лебедок солдаты потянули через реку тросы. К ним по одному закрепляли тягачи и автомобили, подтягивали, подстраховывали лебедками, перетягивали, если глохли движки, на противоположный берег.
  
   - Между прочим, пушки, в данном случае, чехословацкие. Автомобили - частью чешские, частью - французские, частью - немецкие. - Тихо заметил Илья. - Какой общий вывод сделаете, товарищ младший лейтенант?
  
   - Подгребают все захваченное в Европе.
  
   - Правильно, но не полно. ... Во-первых, не все пехотные части немцев одинаково моторизованы и насыщены автоматическим оружием. Та пехота, что шла мимо нас, вооружена практически только винтовками и карабинами Маузер 98 и 98К. С ними я еще по первой мировой знаком. Следовательно, наши родные красные стрелки, вооруженные трехлинейками Мосина, вполне с немцами могут поспорить на равных.
  
   - Второе. ... Передовые, штурмовые части, а с ними мы сталкивались в крепости и Бресте, отлично вооружены. Насыщены автоматами, огнеметами и пулеметами. Там и пушки на механической тяге, и танков гораздо больше. Тоже, отметим, кроме немецких Т-3 и Т-4 мелькали и французские S-35, и чешские T-38(t), и, даже, устаревшие Т-35(t) наблюдались. К сегодняшнему дню, танки практически исчезли из виду, следовательно, сейчас мы или находимся не на направлении главного удара, а где-то на фланге, либо ... Либо фронт ушел далеко вперед и мы наблюдаем части второго эшелона.
  
   - Третье. Разнобой техники, собранной со всей Европы, раньше или позже создаст трудности с ремонтом, с восстановлением, с обычным техническим обслуживанием. Разные калибры, различные типы снарядов, смазочных масел. ... В транспортных колонах пришлось наблюдать даже знакомые по Испании французские грузовики "Рено"! Но они явно не для наших дорог. Подвеска слабая. ... Не сомневаюсь, что немецкие генералы не дураки и понимают все это получше чем русский старшина. Какой вывод напрашивается? Войну Гитлер замыслил краткосрочную - "Блицкриг", в переводе - "Удар молнии". Нечто подобное победоносным польской, югославской или французской компаниям. ... Вот тут ему и конец! Россия - не Бельгия с Голландией, не Греция, не Польша и даже не Франция. ... Просторы иные, да и люди - тоже. Следовательно - время работает на нас, Андрюша.
  
   - Четвертое. Солдаты, даже частей второй линии, внешне хорошо обмундированы, дисциплинированы, обучены, экипированы. ... Видел какие битюги, упряжь, фурманки? ... Упорные солдаты, сильные, выносливые кони. ... Идут завершать разгром окруженных частей РККА, высвобождать танки и механизированную пехоту для нового наступления. ... Чувствую, что, следовательно, и для нас война выльется тяжелым, кровавым и долгим трудом, а не походом, не мощным ударом, и вовсе не "малой кровью".
  
   - Пятое. Отметь, средние танки немецкого производства Т-3 и Т-4 форсируют водное препятствие без подготовки, сходу. Значит в их конструкцию заложена такая возможность. ... Нам этот факт известен не был. А жаль. ... Вот почему у немцев мало плавающих амфибийных танков. ... Знали мерзавцы, что многие русские реки мелковаты, имеют броды, их можно легко форсировать. ... А такие широкие как Днепр, Десна ... ну тут мосты нужны. Значит, будут рваться к переправам и мостам в первую очередь. Высылать далеко вперед диверсионные группы ...
  
  
   - Товарищ старшина, гляньте! ... Никак наши идут! ... Наши! ... - перебил Илью Филатов.
  
   С противоположной стороны к реке действительно неторопливо приближалась среди облака взбитой сапогами пыли колонна людей в красноармейском обмундировании, идущих вполне организованно по шесть человек в ряд.
  
   Это казалось так неожиданно, что Андрей собрался радостно вскочить, приветствовать. ... Свидлер не дозволил, словно стальной клешней сжал, прижал к земле рукой. Ладонью другой рот Андрея прикрыл, крик погасил в глотке.
  
   - Лежать, идиот! ... Думать нужно, прежде чем выскакивать. ... Это же пленные. ... Если бы воинская часть шла, то теперь уже с переправившимися немцами огневой бой шел. ... Наших пленных ведут, понял? ... Эх, ты, Филатов, Филатов, а еще командир, младший лейтенант! ... Внимательнее, Андрей, нужно вести себя в тылу врага. ... Наше дело - наблюдать, делать выводы, донести собранные данные до командования Красной Армии. ...
  
   - Сколько же их, товарищ старшина! Боже мой, сколько же их!
  
   - Пожалуй, несколько тысяч...
  
   Серая масса людей грязной гусеницей выдавливалась из-за близкого пыльного горизонта, уныло вразнобой топоча спускалась к реке. В бинокль были отлично видны уставшие, одуревшие от ходьбы и нового, позорного состояния, тусклые пыльные лица. В колоне практически не встречались фуражки командного состава. Нестройно колыхались пилотки, лишенные звездочек, иногда с отвисшими, натянутыми на уши отворотами, иногда надетые поперек наголо стриженых голов. Несколько человек несли на плечах шинельные скатки, немногие - котелки, фляги или вещмешки, но большинство просто шло в гимнастерках без ремней с пустыми руками. Двигались послушно неведомо куда и зачем под мизерной, чисто символической охраной из нескольких уставших немцев с винтовками, беспечно закинутыми за спину. Конвой оказался настолько мал, что поначалу ни Илья, ни Андрей его даже не заметили.
  
   - Товарищ старшина, а, товарищ Свидлер, давайте отобьем наших. Сейчас катер подгоним, дадим из пулемета, из автоматов они кинутся. Передавят охрану, понтонеров ... - Горячо задышал в ухо Ильи Филатов.
  
   - Ох, парень, молод ты, горяч... Думай, ну думай, прошу тебя. ... В разведке мы. В тылу врага. ... Выполняем ответственное задание командования. ... Ради нашего прорыва люди последнее, самое дорогое отдали - жизни. ... Ну, не можем мы, не имеем права попусту погибнуть!
  
   - Почему - попусту? Сейчас всех организуем, оружие трофейное раздадим...
  
   - Присмотрись лучше. Кому ты будешь его раздавать? ... Оно же у них совсем недавно было в руках, а они его бросили. В плен сдались. ... А сейчас, думаешь, возьмут? В атаку с криком "Ура!" побегут за тобой или мной? ... За своими командирами, которых знали, не побежали, а за двумя чудиками - побегут? ... И, в самом идеальном случае, на скольких из этих тысяч хватит захваченного оружия? ... И какую задачу эта толпа сможет выполнить? ... Совсем странный ты, товарищ младший лейтенант запаса.
  
   - Но ведь в крепости мы дрались... Ведь точно такие же рядовые красноармейцы в бой шли с куском камня в руке, со штыком, с обломком сабли ...
  
   - Правильно. ... И это правда. ... Только эти... Эти - сейчас в бой не пойдут. ... Перегорели. ... Сложно это словами объяснить. ... Придет время - поймешь сам.
  ... Вот наш шкипер. Он как, по твоему, - нормальный парень?
  
   - Нормальный.
  
   - Не хуже тебя, или меня, или Федора?
  
   - Не хуже.
  
   - Геройски себя повел, когда у меня под водой сердце прихватило? ... Геройски! ... Катер смело на прорыв повел? Смело! ... Все верно. ... А вот в первое время трусил. ... Метался по острову, применить оружие не мог. ... Он мне рассказал. ... Ты - никому. ... Слово?
  
   - Честное слово, товарищ старшина.
  
   - Так, вот, не смог в спину немцам стрелять, когда они раненного волокли. Не смог, даже после того, что видел как один из них девушку санитарку расстрелял. Пристрелил женщину после того, как она его же покалеченного товарища перевязала. Не смог Воронец стрелять когда видел, как его любимую девушку с подругой, тех с кем на танцах познакомился, в плен немецкий гнали. Не смог - когда немчура коммунистов, комиссаров и евреев перед строем пленных расстреливала. ... А теперь - сможет. Ты смог воевать, потому, что рядом оказались пограничники, которые не растерялись, которые знали, что и как положено в подобной ситуации делать. ...
  
   - Стойте! ... Вы сказали на танцах познакомился?
  
   - Так он мне сказал. Да и приметил я его в тот вечер, сам грешным делом решил напоследок музыку послушать. ... Он даже имена назвал - Валя и Аня.
  
   - Аня! ... Теперь и я его вспомнил. ... Точно, на танцах видел. ... Он еще собирался Аню пригласить, а я не позволил. ... И к нему подруга Ани подошла. ... Наверно Валя и есть. ...
  
   - Так, ты ее знаешь?
  
   - Жена. - Коротко, горько, сказал Андрей. - Столько не видел. ... Вот только на танцах и встретил. ....
  
   - Ладно. Утешать не стану. Но самое главное - жива. ... Главное - жива. ... Теперь одно остается - немцев побить и освободить наших жен, наших друзей, всех пленных.
  
   - Но, посмотрите, сколько же их! ... Тысячи. ... Что же, это делается, целые дивизии, армии в плен попали? ...
  
   - Война. ... Немец неожиданно, подло, первым ударил. ... Где артиллерия? - На окружных полигонах. Где снаряды? - На складах. Где авиация наша? Ты ее много видел? ... На приграничных аэродромах рядами стояла. Наверняка сгорела... Что удивляться? Умеет немец воевать. ... Вот поляков пол миллиона в плен захватил. Французов с бельгийцами и прочими - наверняка пару миллионов, полностью армии в плен погнал. ... Югославов, греков - туда же. ... Да и русских в первую мировую ... В самом начале почти всю армию генерала Самсонова германцы пленили. О том тебе лучше князь расскажет. ... Успокойся. ... Научимся воевать и мы. ... Придет время и побьем немчуру. ... Не сомневаюсь. ... Настройся на победу. ... Но, война - есть война.
  
   Илья уговаривал, убеждал Андрея доводами "пригодными для общего пользования". Знал много больше, но знание оказывалось настолько тяжелое и горькое, что делить эту ношу ни с кем, а тем более с молодым, чистым, наивным парнем, Илья не мог. Тянул сам, хоть и болело, сосало от такой гадости сердце. Сердце отвечало болью за все и, казалось иногда Илье, что именно оно и является вместилищем бессмертной человеческой души.
  
   Колонна военнопленных топтала реку в том месте где ранее переправлялись немецкие танки, только шла она от фронта, в противоположном направлении. Немецкие понтонеры и комендантская команда столпились у белых березовых перилец, гоготали, делали непристойные движения, целились из винтовок. Пленные шли не поворачивая голов, осознавая позорность и бесправную подчиненность нового собственного положения. По настилу идти им не дозволили. Погнали вброд. Словно скот. Самые низкорослые оказывались в воде по шею, иногда оступались в скрытые водой ямы и тогда скрывались под водой с головой. Выскакивали, отплевывались, дико вращали глазами, пытались ловить уплывающие пилотки, скатки, мешки и прочий жалкий скарб.
  
   Конвойные повеселели, втянулись в общий немецкий гогот, толкали выскакивающих из строя прикладами, не разрешали выуживать уплывающее добро, подгоняли, даже пить не давали, тем более, набирать воду в котелки и фляги.
  
   Всему приходит конец. ... Слава Богу, закончилось и печальное шествие. В самом конце клоны тащились ослабевшие и раненные. Некоторые хромали сами, других волокли, подхватив под руки товарищи, иногда и сами в серых заплатах бинтов.
  
   Для раненных переправа оказалась Голгофой. Основная часть пленных уже вскарабкалась на берег, когда страдальцы только подошли к урезу воды. Едва первые вошли в мутную, всклокоченную стальной броней и живой плотью воду, как конвоиры, видимо, получив указание от стоящих на мосту офицеров, принялись отделять тех, кто мог идти самостоятельно, от совсем уж немощных. Первых толчками и воплями поскорее выгнали на противоположный берег и погнали вдогон колоны.
  
   Раненные, отчаянно борясь за жизнь, пытались тянуться вслед. Одни - умоляюще протягивали руки к ушедшим, другие - просили о помощи конвоиров, третьи - безучастно сели на берегу.
  
   Вновь от моста замахали руками и конвоиры шустро отскочили подальше от кучки искалеченных людей в защитных гимнастерках. От переправы защелкали выстрелы, и живые мишени один за другим начали падать, кто в воду, кто на искромсанную гусеницами землю. Одни - дергались, взмахивая напоследок руками. Другие, пораженные в сердце - валились нелепым кулем. Отставшие конвойные немцы заметались по берегу, замотали руками, заорали, дико разевая рты в безмолвном крике. Выстрелы прекратились. Илья подумал, что кто-то из офицеров прекратил кровавое развлечение, этакий тир по живым мишеням, но - ошибся. Видимо просто пули любителей охоты пролетели в опасной близости от немецких голов. Конвоиры побыстрее пробежали настил, взобрались на берег переговорили с охраной, перекурили, и пошли вслед за и не думающими разбегаться военнопленными.
  
   Неторопливое течение унесло трупы застреленных людей.
  
  
   - Вот так. - Впервые за все время выдавил из себя старшина. - Вот и Витек Воронец ...
  
   - Как же так? ... Как они могли? ... Ведь есть же правила войны, есть Женевская конвенция!
  
   - Это фашисты, сынок. ... Просто - фашисты. ... Ты о них в газетах читал, а я с ними в Испании воевал. ... И другого, честно сказать, не ожидал.
  
   - Что же делать?
  
   - Воевать! Воевать и победить, товарищ младший лейтенант. И - отомстить! Обязательно - отомстить, кроваво и жестоко. ... Полной мерой. Зуб за зуб! Око за око! ...
  
   "Отвлечь его надо, не дать зациклиться на увиденном" - подумал Илья.
  
   - Все, Андрей! ... Эмоции по боку. ... Теперь думаем как переправу рвать. ... Вы, товарищ лейтенант, старше по званию. Вам - первое слово.
  
  
   - Хитры, вы, товарищ старшина. ... Всегда первым младшего спрашивают.
  
   - Ну, не будем формалистами. Итак?
  
   - Взрывчатка теперь есть. Заложим и рванем с двух сторон.
  
   - И мост тихонько закачается поперек реки. Затем, из села прибежит охрана. Да и на мосту человека два часовых как минимум останется. Катер полный ход дать не сможет - врежется в остатки переправы. ... Нет, не годиться.
  
   - Давайте Вы.
  
   - Предлагаю, следующее. Сначала дожидаемся смены часовых. Тихо снимаем новую смену. Затем, закладываем взрывчатку небольшими зарядами в углах центрального квадрата настила и рвем в четырех местах креплений, так, чтобы не повредить сами понтоны. Именно в центре, там где больше всего глубина и сильнее течение. Катер на среднем ходу носом вытолкнет вырванный кусок и проскочит через дыру в мосту. Потом даем полный ход и вперед. ... За темное время необходимо проскочить Кобрин и войти в канал. ... Днем шансов нет. ... Сделаем - прорвемся.
  
   - Разрешите одного часового снять мне?
  
   - Нет, работаем мы с Моденовым. ... Рисковать нельзя. ... Ты, Андрей, хоть раз в жизни живого человека ножом убивал?
  
   - Убивал. ... Случайно, в драке. ... Собственно говоря, он сам на собственный нож налетел.
  
   - Снять часового - наука. И не простая. ... Я научу, но позже. ... Выберу время и научу. ... Мне вас, парни, многому теперь учить надобно. ... - Сказал старшина. А про себя добавил - Такому дерьму, что и не желал бы я хороших людей учить.
  
  
  
  
  
  
  Глава 15.
  Старшина Свидлер. Сержант Моденов. Князь Сергей Голицын
  Старшина первой статьи Виктор Воронец.
  Возвращение.
  
  
   Примерно к пяти часам вечера жизнь переправы окончательно замерла. Видимо, немцы действительно не любили воевать на ночь глядя. Иссякли потоки людей и транспортных средств, пересекавшие при свете дня реку в обоих направлениях. На переправе остались только двое караульных солдат. Остальные, переговариваясь и покуривая на ходу, нестройной толпой потянулись в деревню. Двое оставшихся взяли карабины на ремень и неторопливо вышагивали по настилу, то сходясь на середине моста, то вновь расходясь в противоположные стороны. Иногда ходить надоедало и часовые сходились вместе, стояли облокотясь на перила, плевали в воду, курили. Через два часа их сменили другие солдаты, которые, словно по давно заведенному тыловыми часовыми любой армии мира образцу, повели себя точно также.
  
   Выяснив график смены часовых и весьма беспечный метод несения службы, старшина с Филатовым поторопились вернуться к катеру. Их уже ждали и волновались. Стрельба в районе переправы добавила нервозности. Но так как ни взрывов гранат, ни автоматных очередей Ильи и Андрея не слышали, то решили, что разведчики не обнаружены и стрельба, скорее всего, возникла по иному поводу. Так или иначе, но без отсутствовавших даже не приступали к скудному то ли позднему обеду, то ли раннему ужину. Поели, затем обсудили увиденное, расстрел пленных. ... Помолчали. ... Немец замер, забился в самый угол кокпита.
  
   - Не волнуйтесь, подполковник. ... Мы - советские, русские люди. Не звери и не фашисты. ... Ничего вам не угрожает, пока ведете себя нормально. - Обронил Илья.
  
   И приказал Воронцу. - Руки пленному развяжи. Пусть умоется, поест нормально.
  
   На еду времени ушло мало. Торопились, да и есть особо нечего. Немца, по положению его, да по делам соплеменников, Воронец решил в дневальные определить - котелки мыть, приборку делать. Князь осуждающе головой покачал, на Свидлера глянул. Старшина молча кивнул, согласился, и эту инициативу Воронца поломал. - Не дело человека немолодого, да и в чинах к черной работе принуждать. Не баре, каждый за себя вымоет.
  
   Но подполковник повел себя странно, пожал плечами с витыми серебряными погонами. Сказал спокойно. - Плен есть плен. Придется привыкать к черной работе. Раньше - позже, какая разница. Привередничать не придется. - Китель снял, белые рукава сорочки закатал и молча, очень тщательно вымыл в проточной воде котелки, даже песочком надраил.
  
   Пока немец в сторонке по хозяйству возился, обсудили план действий. Убирать часовых Илья, по привычке, снова напарником Федора взял. В таком деле доверие важнее всего. Старшина по правому берегу пойдет, а тому речку переплыть придется. Дело молодое, нетрудное. Остальные должны ждать в полной готовности и при звуке взрыва, в считанные минуты оказаться у переправы, обязательно раньше немцев. Старшину с пограничником подхватят на ходу, выбитую секцию вытолкнут и в прореху уйдут. А дальше задача Виктора дать по возможности полный ход, какой только окажется возможен по темному времени.
  
   Все сложилось. ... Илья с Федором тихо зарезали двух часовых. За диверсионную нелегкую службу старшине не раз и не два приходилось убивать врагов, но никогда еще не вгонял он клинок в человеческое тело с таким острым чувством мести. Словно не человека резал, а зверя дикого, страшного. Видимо и у Федора злость через край плеснула, сработал чисто. Уложили двоих из "стрелков-охотников" и на душе немного полегчало. Сердце старшину отпустило окончательно, успокоилось. Свидлер быстро и аккуратно заложил все четыре заряда, запалы вставил, провод подсоединил, свистнул негромко Федору, чтобы тот от греха подальше отбежал. Сам выскочил на берег, вдохнул, выдохнул и на самом конце выдоха рванул.
  
   Пока Свидлер с Моденовым снимали часовых и ставили заряды на мосту, Филатов убирал маскировку, князь присматривал за пленным, а Воронец запускал движок.
  
   Приблудный пес, отсыпавшийся на травке в течение дня, вскочил и встревожено бегал по берегу, беззвучно разевая пасть, печально распустив по бокам головы ушки и болтая коротким хвостиком. Катер уже начал отходить, когда собака решилась и, одним мощным прыжком перелетев полоску воды, вспрыгнула на палубу. Сначала не удержалась и начала скользить к борту, отчаянно пытаясь удержаться коротко подрезанными черными коготками. Воронец видел, но не мог оставить рулевое колесо. Голицын ничего не заметил, проверяя как заправлена лента в затвор пулемета. Андрей оказался слишком далеко. Пленный подполковник, неловко перебирая вновь связанными руками, в последний момент ткнул пальцами в жесткую шерсть и втащил нового члена экипажа в кокпит.
  
   - Спасибо, подполковник. - Голицын внимательно посмотрел на немца, потом на Воронца, на Андрея. Вынул нож и разрезал веревку, связывающую руки пленного. - Но, договор - сидите тихо. Согласны?
  
   - Обещаю. ... Слово офицера.
  
   - Вот и отлично. ... Придерживайте собачку, а то песик может от стрельбы перепугаться и за борт кинуться с перепуга. Хорошо? - Предложил Воронец.
  
   - Слушаюсь, капитан.
  
   - Время! Все готовы?
  
   Катер тихо пофыркивая на малых оборотах двинулся к переправе. Впереди по курсу раздались одновременно четыре коротких взрыва, выхватившие из ночи черный прорыв посредине линии переправы, выделяющейся над водой белыми березовыми перильцами. Катер скользнул вперед, уперся в упруго поддавшийся, медленно тонущий плотик, вытолкнул его транцем в сторону, освобождая дорогу. С обеих сторон, чуть не придавив пленного вместе с прижавшейся к нему собакой, в катер свалились мокрые, но довольные Моденов и старшина. Воронец вывел дроссель на средние обороты, а Голицын открыл огонь из ДШК в сторону бегущих от деревни солдат охраны. К нему немедленно присоединились автоматы остальных. Воронец еще прибавил газу и через несколько минут порушенная переправа осталась далеко позади.
  
   Ближе к полуночи катер легкой тенью проскользнул под опорами Кобринских мостов и вышел в канал. Судьба оказалась милостива к беглецам. Все три моста не охранялись. Накануне в городе произошла смена гарнизона. Подразделение немцев из передовой механизированной дивизии, стоявшее в Кобрине с момента захвата города и помнившее еще лихой налет кораблей Пинской флотилии, ушло догонять далеко на восток ушедшую дивизию. На смену пришла немногочисленная комендантская команда из тыловиков и солдат старших возрастов, обязанная нести службу уже на постоянной основе. Прибывшие из Фатерлянда немцы поначалу посчитали обмелевшую из-за взрыва шлюзов речушку объектом недостойным внимания. Кроме того, Кобрин, в их представлении, являлся завоеванным, тыловым городом. Немцы просчитались, но так и остались в наивном неведении.
  
   За ночь, экономным ходом, полуглиссер проскочил Днепровско-Бугский канал. Маленький кораблик и его экипаж, сами того не ведая, пересекли ось главного удара немецкой группировки и двигались теперь по болотистой, протянувшейся почти на триста километров ничейной земле, отделившей группу армий "Центр" под командованием Федора фон Бока от группы армий "Юг" фон Рундштедта. Единственной военной силой в этом крае рек, болот и каналов оставалась Пинская военная речная флотилия контр-адмирала Рогачева. Она единственная могла хотя бы попытаться помочь защитникам Брестской крепости. Именно ее разведчики Абвера принимали за мощную общевойсковую группировку из-за насыщенного радиообмена кораблей между собой и с командованием Наркомата ВМФ.
  
   Вермахт в Пинск не пошел, предоставив Люфтваффе выполнить работу, по уничтожению авиации и складов. После бомбардировок первых дней городок все еще горел. То, что не подожгли немецкие бомбы довершала работа своих. Маленький боевой корабль, героически прорвавшийся из осажденной крепости, в гордом одиночестве пробирался по утренней реке. Военно-морской флаг трепетал в клубах черного дыма от догорающих домов, от гари добросовестно уничтоженного впопыхах имущества военной базы.
  
   Печально догорали на аэродроме так никогда и не вылетевшие на разведку "Р-5" и "Р-10" 46-й отдельная разведывательной авиационной эскадрильи. Опустел рейд между фанерным и судоремонтным заводами, хлопали настежь распахнутыми дверями казармы полуэкипажа и роты морской пехоты. Не видно людей. Безмолвны причалы у набережной, где еще недавно на параде 1-го мая стояли выкрашенные шаровой боевой краской корабли Пинской флотилии. Ни одного корабля не обнаружили и в канале на правом берегу Пины. ...
  
   - Ушли наши. - Прошептал Воронец и стянул с головы мичманку. - Что делать будем, старшина?
  
   - Наши ушли, а немцы? ... Не видно немцев. ... Значит - не пришли. ... Что же за чертовщина? Чья теперь в городе власть?
  
   Власть обозначилась в виде невзрачного старичка с берданкой и облезлой беспородной дворняжкой на веревочном поводке, охраняющих никем не тронутое хозяйство рыболовецкого колхоза. Разглядев катер под советским флагом, старик облегченно вздохнул, перекрестился, словно пришел конец долгого вынужденного ожидания. Полуглиссер, сбросив скорость, по дуге плавно привалил к старым, драным автомобильным покрышкам, прибитым в виде кранцев к осклизшим от водорослей сваям. Воронец закинул на щелястый настил петлю причального линя. Старичок шустро поймал канат, вытянул, накинул на тумбу. Виктор подработал двигателем, подтянул корму и выключил мотор.
  
   Первым на пирс выскочил пес. За время пути ему уже и имя придумали - "Минер", по основной боевой профессии. "Минер" справил столь долго откладываемые дела и принялся ухаживать за собачонкой. Песик радовался твердой земле, носиться словно угорелый, кустики орошал. Следом, разминая затекшие ноги вылез старшина, наказав Виктору за пулеметом подежурить. Остальные, включая пленного подполковника, спали, скрючившись на рундуках, приткнувшись друг к другу спинами, кое-как укрывшись от речной прохлады черными морскими шинелями.
  
  
   - Здравствуйте, дедушка. - Поздоровался Илья со сторожем. - Охраняем народное добро?
  
   - Сторожим, сторожим, служивый.
  
   - Что за власть в городе, не в курсе?
  
   - В курсе, как же иначе. Только нету сейчас в городе никакой власти. ... Старые власти и милиция убегли вслед за войском и флотилией. От новой - пока Бог миловал. Вот только надолго ли? Кто знает. - Ответил словоохотливый сторож. ... - А вы, если не секрет, кто такие будете? ... Прищурился хитро, присмотрелся и брякнул. - Уж не старый ли мой инструктор по харьковским курсам, старшина Свидлер, Илья наконец-то собственной персоной в гости пожаловал? Все тот же обликом и в том же незнатном звании.
  
   Илья опешил от неожиданности. Пригляделся. Не так уж и стар оказался сторож, как представлялся с первого раза. Небритая щетина, неуклюжая невзрачная, типично старческая одежда, топорщащийся колом, приподнятый ворот брезентового плаща, перевязанная проволокой старая берданка, стариковские повадки. Привычный облик сторожа захолустной конторы провинциального городка. А вот глаза - знакомые, не по возрасту живые. Тут и вспомнил Свидлер одного из учеников партизанской школы, что готовил в давно прошедшие времена.
  
   Выходит, работа диверсионной школы не пошла прахом. Там где удавалось собрать людей, там где находились руководители мало-мальски знающие что и как делать в случае вражеского вторжения, там проходило осмысленное, сознательное формирование партизанских отрядов. В лесах закладывались базы, завозилось оружие, создавались нелегальные сети информаторов и агентов. Один из первых партизанских отрядов Белоруссии как раз и был создан в самые первые дни войны в Пинске. Возглавил отряд член обкома ВКП (б) Василий Корж. Впрочем, об этом старшина не знал, мог только догадываться.
  
   - Много с тех пор воды утекло, старина.
  
   - Много. ... А ты, смотрю все в старшинах ходишь? ... Что так?
  
   - До генерала не выслужился, а все остальное - уже не интересно. ... Да и у вас, гражданин хороший, видимо карьера, того, не сложилась?
  
   - Почему это, не сложилась? Обличен доверием народным. ... Вот, доверили, объект народного хозяйства. ... Может последний в городе уцелевший. ... Большая честь. ... - Поманил старшину пальцем, мол, дело есть.
  
   Илья подошел поближе. Старик кисет достал, склонился над обрывком газеты, пальцами корявыми "козью ножку" стал сворачивать.
  
   - Привет от Вольфа. - Прошептал на ухо. - Ждал он тебя.
  
   Старшина вида не подал, да не особо и удивился. Но, обрадовался. Не мог Старик его позабыть. ... Спичкой чиркнул, прикурить дал, сам ловко самокрутку свертел. Затянулся. - Хорош самосад.
  
   - Что Старик велел передать? - Также шепотом спросил.
  
   - Догонять флотилию приказал. Особо наказал - груз беречь. ... Он так и думал, что если из Бреста выскочишь живым - через Пинск пойдешь. ... Если конечно уцелеешь. ... Повезло тебе, старшина, "Старик" сейчас идет вместе со штабом флотилии. ... Привычным делом занят - в наших местах отряды организовывает, базы закладывает. ... Флотилия на Припять, за город ушла. Но - не далеко пока. Моряков спад воды напугал. ... Но уже и спадать более нечему, а город ничейный. Немцы пока нос в наши болота не сунули, а воды - вполне для мониторов и катеров достаточно.
  
   Уже громче, нормальным голосом добавил. - Не побрезгуете откушать, чем Бог послал? - И снова, шепотом. - Торопись. Догоняй. Время не ждет.
  
   - Спасибо, старина, но некогда нам. Уходим дальше. ... Шкипер, заводи движок! Минер, Минер, ко мне!
  
   Попрощался со сторожем старшина. В катер спрыгнул. Пес все не мог от сучки отстать, то к ней, то к катеру бегал. А Виктор уже швартов принял, отходить собрался. Наконец пес сделал выбор, прыгнул. Свидлер его подхватил, встряхнул за шкирку для порядка за то, что не сразу приказ выполнил. Наказал за недисциплинированность. - В следующий раз ждать не будем.
  
   На последних каплях бензина, когда мотор уже чихал и сбавлял обороты, досасывая горючее со дна баков, когда засоренные фильтры отказывались проталкивать бензин в карбюратор, полуглиссер наконец-то наткнулся на стоящий в передовом дозоре бронекатер. Замаскированный ветвями и целыми снопами травы маленький кораблик стоял у берега, словно вытянувшийся в реку мысок.
  
   - Свои! Братцы! Наши! - Облегченно выдохнул Воронец, убрал газ и борт о борт пришвартовался к БК. - По лицу его текли слезы, он размазывал их рукавом грязной, изжеванной, потерявшей весь форс форменки.
  
   Молодой, почти мальчик, младший лейтенант в синей рабочей тужурке и фуражке с золотым "крабом" принял их весьма не гостеприимно. - Свои, не свои! А ну давай, отваливай, не демаскируй корабль, старшина. Из рубки высунулся рулевой, пугливо поглядывал в небо, прикрываясь стальной дверкой рубки. Дежурный расчет провернул переднюю танковую башню от БТ-26, ткнул стволом 37-мм пушки в сторону откуда пожаловали неизвестные гости. Илья схватился за нависающий борт бронекатера, подтянулся, вскочил на борт.
  
   - Старшина Свидлер. Отдел специальных операций Разведупра Генштаба РККА. - Представился Илья. - Нет за нами никого, товарищ младший лейтенант. И в Пинске немцев нет. А для авиации - пока рано. Спят немецкие летчики по утрам. Потом кофе пьют. Не волнуйтесь. Никого мы за собой на хвосте не притащили.
  
   - Я, товарищ старшина, не волнуюсь. Я - боевую задачу выполняю. А вы?
  
   - А мне необходимо срочно связаться со штабом флотилии. Там нас ждут. Связь есть?
  
   - Я вас, товарищ старшина, не знаю. Вот Воронца, того - знаю. Известно, что ушел в Брест с двумя флагманскими специалистами и экипажем. Вижу - вернулся один. Точнее с посторонними людьми на борту, вверенного ему катера.
  
   Лейтенант только-только окончил Гомельский речной техникум по классу судовождения, прошел краткосрочные командирские курсы и чувствовал себя в роли военного моряка не совсем уверено. Что старался компенсировать грозным тоном и старался выглядеть неприступным боевым командиром. Этаким бывалым морским волком.
  
   - Погибли же они все в городе, товарищ младший лейтенант! - Начал оправдываться вытянувшийся в струнку в кокпите своего катера Воронец. - Мы из самого Бреста с боями прорывались!
  
   - Погоди, Виктор. - Прервал старшина. - Этот вопрос мы решим позже и на другом уровне. Я, вас, товарищ младший лейтенант спрашиваю, связь у вас есть?
  
   - Вахта, наверх! - Взвизгнул ломающимся баском младший лейтенант и цапнул рукой за кобуру. - А ну - документы! Живо!
  
   На верхнюю палубу маленького кораблика выскочили двое моряков с карабинами. Взяли проснувшуюся команду полуглиссера на прицел. Да те и не дергались. Радовались, что до своих дошли. Обнимались. Только немец грустной, нахохлившейся птицей сидел.
  
   - Вы, правы по существу, лейтенант. - Вздохнув, грустно согласился Свидлер. - Люди мы Вам неизвестные. Служба есть служба. Но по форме - грубо. Очень грубо. Где же известное морское гостеприимство? - Отстегнул пуговичку нагрудного кармана гимнастерки. Передал потрепавшееся уже удостоверение и командировочное предписание в руки лейтенанта. Тот прочитал, шевеля от усердия губами.
  
   - Да, теперь вижу. - И добавил. - Кстати, о вас лично меня предупреждали. Начальник разведывательного отделения инструктировал, что можете на нас выйти. Предписано оказать полное содействие. ... Связь имеется.
  
   - Вот видите, как все отлично складывается. А, вы, караул вызвали. Ладно, зашифруйте и радируйте в штаб: "В разведотдел. Для "Старика". Прибыл. Имею пленного. Груз. Багаж при мне. Старшина Свидлер".
  
   Лейтенант записал на странице блокнота, передал в рубку радисту.
  
   Вахтенные краснофлотцы вновь исчезли внутри броневого корпуса и палуба обезлюдела, только башня неподвижно упиралась тонким стволом пушки в речную гладь. Старшина с младшим лейтенантом стояли на пятачке палубы небольшого боевого корабля, по сравнению с полуглиссером, кажущимся им огромным и мощным. Свидлер с интересом огляделся. Передняя башня от танка Т-26, сзади стальная, открытая сверху башенка со сдвоенными пулеметами. Бронированная рубка. Маленькая, чисто вымытая палуба. Все как у настоящего боевого корабля, только во много раз уменьшенное. Этакий речной танк.
  
   - Какая осадка у корабля, лейтенант? - Спросил Илья.
  
   - Почти, такая как у вашего глиссера, старшина. Немного больше - шестьдесят сантиметров! Всюду проползем!
  
   - Хорош! - Похвалил Свидлер.
  
   - Спасибо. ... Вы уж извините, старшина, за отсутствие традиционного морского гостеприимства... Но, посудите сами - вид у вас у всех еще тот. Обросшие словно пираты, обносившиеся, еле-еле знаки различия видны. Вооружены кто чем. Вон даже немецкий автомат у одного. ... Немец с вами. Пленный - не пленный, не понятно. Руки свободны. ... Собака, ... мешки какие-то. ... Катер весь ободран, исцарапан. ... Впрочем, извините. ... Сейчас распоряжусь насчет завтрака.
  
   Завтракать не пришлось. Со звоном откинулась броневая дверь рубки и радист протянул командиру бронекатера бланк радиограммы. - Срочная, товарищ младший лейтенант!
  
   - Извините еще раз, старшина. Вас срочно требуют в штаб. Не велят задерживаться ни минуты. Командование флотилии ждет на мониторе "Витебск". Счастливого плавания.
  
   - Товарищ младший лейтенант! Поделитесь топливом! На последних слезах дошли. - Попросил Воронец.
  
   Лейтенант отдал приказ, моторист протянул шланг и щедро залил пустой бак полуглиссера. После этого двигатель запустился с пол-оборота и погнал катер дальше по реке. Через пару километров по обеим берегам потянулись тщательно замаскированные пришвартованные корабли Пинской флотилии.
  
   В тесной, маленькой кают-компании бывшего польского монитора "Варшава", затопленного в 1939 году, а чуть позже поднятого и восстановленного на киевском судоремонтном заводе, встретились, наконец, без посторонних "Старик" со старшиной. Никто не мешал разговору, ни чужих ушей, ни чужих глаз. Потому не чинясь обнялись. Постояли молча минуту.
  
   - Садись, тезка. Отощал, обносился. ... Вон уже и борода седая лезет. ... Ладно. ... Закуривай. ... Теперь, рассказывай. ... Потом успеешь себя в порядок привести.
  
   Прежде всего, старшина развязал мешок, выложил перед командиром "Энигму", огладил гладкий деревянный полированный корпус ладонью, подтолкнул к полковнику. - Она?
  
   - Она самая. ... Спасибо, Илюша.
  
   - Не мне, спасибо. Я только доставщик, а добывало и спасало машинку много народа. В бою у немцев добыл "Энигму" и лично в погранотряд доставил сержант Федор Моденов. Спасли прибор от диверсантов пограничники во главе с интендантом третьего ранга Журавлевым. Все они, видимо, погибли при защите здания штаба пограничного отряда. Обеспечили прорыв группы из Брестской крепости курсанты и сержанты полковой школы 44-го стрелкового полка. Командир полка - майор Гаврилов. Их судьба мне не известна, но так полагаю, что из боя вышли очень немногие. Непосредственно охрану и выход из окружения осуществили присоединенные мною к группе прорыва сержант Моденов, старшина первой статьи Воронец, младший лейтенант запаса Филатов, гражданский товарищ из местных жителей Голицын. Все вели себя исключительно геройски. По приказу коменданта крепости майора Гаврилова мною доставлен пленный подполковник немецкой армии Адольф фон Гартман, начальник разведывательного отделения штаба пехотной дивизии. Пленный захвачен вместе с важными документами. Кроме того, взяты личные документы и образцы вещевого довольствия уничтоженных диверсантов из батальона "Бранденбург-800". Добыты карты, захваченные пограничниками в разгромленных штабах немецких частей. ... Железнодорожный мост взорвать не удалось. ... Подрывная команда, высланная НКВД, оказалась перехваченной и уничтоженной немцами. ... Вот вкратце и все. ...
  
   - Не мало. ... Очень хорошо, старшина. ... Только "Бранденбург" уже не батальон, а специальный учебный саперный, а, точнее, диверсионный полк особого назначения. ... Ладно, садись и пиши рапорт на мое имя. Подробно. День за днем. Час за часом.
  
   - Напишу. Только сначала о крепости. Ведь там люди сражаются и гибнут. Майор Гаврилов просил оказать помощь оружием, боеприпасами, едой, медикаментами, наверняка ощущается уже и недостаток воды.
  
   - Думаешь, крепость еще ведет бой?
  
   - Не думаю, а - уверен! И комиссар Фомин, и майор Гаврилов пытались связаться с командованием по радио. Шифром и открытым текстом. Но - не удалось.
  
   - Волну знаешь? На какой частоте выходила на связь рация крепости?
  
   Старшина грустно развел руками. Длину волны он не знал, а сообщить ее ему никто не сообразил.
  
   - Постой-ка, "Вольф"! Со мной же парень, из ученых, связан с радио! Даже в аспирантуре по этому делу учился! Его в группу Гаврилов включил, посчитал, что тут он нужнее, больше пользы принесет. Может он знает волну?
  
   Полковник "Вольф" кликнул вестового, приказал живо разыскать и доставить младшего лейтенанта Филатова.
  
   На палубе свободные от вахты краснофлотцы окружили "Минера". Пес блаженствовал среди людей после сытной кормежки, сменившей постные дни скудной еды. Опрокинувшись на спину, вытянув мохнатые лапы, он лениво отбивался от морячков, что пытались пощекотать нежное пузо. Эрдель скалил добродушно крепкие клыки, иногда негромко порыкивал на особо назойливых.
  
   Воронец, Филатов, Голицын и сержант Моденов, отмывались от многодневной грязи и соскребали с лиц щетину в душевой кабине монитора. Они планировали затем посидеть на камбузе в полном блаженстве, переодетые в новое, первого срока флотское обмундирование. Перекурить и отдать дань сначала флотскому борщу, а затем макаронам по-флотски. Но тут их разыскал посыльный. Приказал Андрею немедленно прибыть к полковнику. Не пришлось тому ни чая хлебнуть, ни борща отведать. Примчался, скача по трапам вслед за краснофлотцем в кают-компанию. Постучал, доложил.
  
   Андрей действительно знал длину волны. Точно старшина предположил. Тогда, в крепости, не мог спокойно пройти старый радиолюбитель Андрей Филатов мимо военного радиста Бориса Михайловского, не поговорить, не помочь. Предложил способ, как жизнь анодных батарей продлить. Тогда они разговорились, вот и отметил непроизвольно про себя Андрей отметку на шкале волномера полевой радиостанции.
  
   Полковник сдержанно поблагодарил, отпустил отдыхать. Остались вновь вдвоем со старшиной.
  
   - Что делать будем, "Вольф"?
  
   - Такие дела без командования не решаются, не маленький, сам понимаешь. ... Ладно, пошли к контр-адмиралу. ... Доложим, что знаем.
  
   По переплетам трапов добрались в адмиральский салон штабного корабля. Полковник Генштаба - величина немалая и к командующему их пропустили сразу.
  
   В простой каюте с голыми металлическими стенами над столом с разложенными оперативными картами района действия Пинской флотилии склонились несколько командиров в морской форме с широкими шевронами на рукавах кителей. "Старик", на правах старшего, попросил разрешения обратиться к командующему. Один из присутствующих разогнулся, помассировал поясницу, потер усталые покрасневшие глаза на широком, скуластом лице. - В чем дело, полковник? Что за срочность?
  
   - Извините, Дмитрий Дмитриевич, но вопрос конфиденциальный. Разрешите поговорить с глазу на глаз?
  
   - У меня от штабных командиров тайн нет. Это - начальник штаба капитан 3-го ранга Брахтман Григорий Иванович, вот военком - полковой комиссар Кузнецов Иван Ильич, начальник разведывательного отделения флотилии капитан-лейтенант Локтионов Иван. Тоже - Ильич. ... Чужих нет. Потому, говорите свободно.
  
   - Хорошо. Как Вы знаете, из Бреста, точнее из Брестской крепости в расположение вверенной Вам флотилии прорвался мой подчиненный, старшина Свидлер. Мы предполагали его выход на данном участке и координировали действия с разведывательным отделом. Спасибо за помощь. Старшина успешно выполнил особое, чрезвычайно важное поручение командования. Кроме того, доставил пленного подполковника, важные документы. Пленный и документы добыты в бою защитниками крепости. По данным старшины, и я ему полностью доверяю, крепость не сдалась, крепость не взята и ведет неравный бой. Майор Гаврилов, командир 44-го стрелкового полка, принял на себя обязанности коменданта гарнизона Кобринского укрепления. Именно он помог осуществить прорыв катера из района Бреста. Майор Гаврилов просит оказать помощь вооружением, боеприпасами, медикаментами, продовольствием и водой. Кроме того, нужно эвакуировать раненных. Майор Гаврилов и полковой комиссар Фомин пытались связаться с нашими частями по радио, но неудачно. Видимо не хватило мощности. Знаю, что на кораблях радиоустановки гораздо совершеннее и мощнее, чем в пехотных частях. Поэтому, прошу разрешения установить связь с крепостью и с командованием Западного фронта. Необходимо срочно разработать план действий и оперативно решить вопрос с помощью крепости.
  
   Кроме того, старшина Свидлер докладывает, что Пинск немцами не занят. Канал по всей длине, почти до самого Бреста вполне проходим для судов с малой осадкой типа бронекатер, а немецкие переправы и заграждения преодолимы. Если их смог преодолеть слабо вооруженный полуглиссер с командой из четырех человек, то считаю, что кораблям флотилии подобное мероприятие тем более под силу. У меня все, товарищ контр-адмирал!
  
   Контр-адмирал Рогачев все прекрасно понимал и в душе целиком и полностью поддерживал этого невысокого, держащегося с достоинством полковника Генштаба о котором наслышан был много хорошего. Настолько много, что порой не мог четко понять, легенда услышанный рассказ или действительный факт. Знал, что воевал полковник в Испании вместе с Наркомом ВМФ Адмиралом Кузнецовым, который о инженерном специалисте и диверсанте очень хорошо отзывался, высоко оценивая его знания, незаурядную изобретательность и личную храбрость.
  
   С одной стороны, Пинская военная Флотилия подчинялась непосредственно Наркому Кузнецову, но, с другой, находилась в оперативном подчинении генерала Павлова, командующего Западным фронтом и через его голову принимать оперативные решения контр-адмирал Рогачев, конечно же, не мог. А вот связи со штабом Павлова у флотилии с самых первых дней не имелось и установить ее ни по радио, ни посылаемыми офицерами связи не удавалось.
  
   - Начальника связи ко мне! - Приказал адмирал.
  
   - Вот длина волны станции Брестской крепости. ... Постарайтесь установить связь. ... Сделайте все возможное и невозможное. Там, в окружении, сражаются и гибнут люди. Мне нужна связь. ... Идите.
  
   Чудом, на грани технических возможностей, радистам флотилии удалось несколько раз поймать слабые, ускользающие сигналы из Бреста, передающие открытым текстом "Я - крепость, я - крепость, веду бой!". Слышать их, слышали, но все попытки установить двухстороннюю связь окончились неудачей. Крепость сигналов станции монитора не принимала. ...
  
   - Товарищ контр-адмирал, - доложил через некоторое время флагманский связист, - сигнал принят. Качество передачи очень плохое. Сигнал ускользающий, слабый, затухающий. Видимо питание рации подходит к концу - батареи садятся.
  
   - Как будем решать вопрос, моряки? Твое слово, Иван Ильич?
  
   - Моряки товарищей по оружию в беде не бросают, товарищ командующий! - Сказал комиссар. - Морской закон, через него не перешагнуть.
  
   - Если Пинск свободен, можно выслать передовой отряд в главную базу. ... Провести разведку. ... Сначала разведать канал до Кобрина. - Высказался начальник штаба. - Если мины не выставлены и охраны мостов по-прежнему нет, то, возможно, удастся за ночь несколькими бронекатерами проскочить этот участок. Мониторы без истребительного прикрытия посылать нельзя.
  
   - Выслать вслед к Кобрину группу бронекатеров с полуротой пехоты. Если пройдут и успешно высадятся, подтянем несамоходные плавучие зенитные батареи для прикрытия действия ядра флотилии.
  
   - Так, Григорий Иванович, в первую очередь обеспечьте доставку в Москву пленного с документами и вас, товарищ полковник. Увы, но это приказ Наркома Обороны. Не имею права задерживать Вас ни на минуту. Затем - еще раз попробуйте связаться со штабом фронта и получить добро на операцию. Первую часть - возвращение в Пинскую базу, беру на свою ответственность и начинаю осуществлять немедленно!
  
   - Начальник штаба - готовьте корабли к бою и походу.
  
   - Есть, готовить корабли к бою и походу!
  
   Морские командиры вскинули ладони к козырькам и четко повернувшись покинули салон, оставив адмирала и полковника вдвоем.
  
   - Вторую, более сложную часть операции - выход к Кобрину и прорыв в Брест, начну только после утверждения плана генералом Павловым. Если связь с Западным Фронтом ко времени возвращения в Пинск не установим, то лично свяжусь с Наркомом ВМФ и запрошу "Добро" на проведение операции по деблокированию крепости. Проводить широкомасштабную операцию без воздушного прикрытия, танков и пехоты, только кораблями - самоубийственно.
  
   - Это, полковник, увы, все, что могу предпринять данной мне властью. ... Идите, собирайтесь. В вашем распоряжение два часа. Через два часа передовые корабли выйдут на Пинск, а вас - с поклажей и немцем отправим в Москву.
  
   - Разрешите взять с собой кроме моего старшины, людей пробившихся вместе с ним из Бреста?
  
   - Из моих там, кажется, только один старшина первой статьи Воронец? ... Не возражаю. ... Дежурный по штабу! Оформите в строевой части приказ на откомандирование Воронца в распоряжение полковника. Остальные - люди мне не подчиненные.
  
   - По военному времени, желательно все же снабдить их хоть какими-то командировочными документами, аттестатами, Дмитрий Дмитриевич. Посодействуйте.
  
   - Ох, и въедливы вы, полковник. ... Ладно, адъютант, выпишите на всех продовольственные аттестаты, командировочные предписания... Что еще?
  
   - Спасибо... И, ... удачи Вам, товарищ контр-адмирал.
  
   Старшина ждал "Вольфа" в корабельном, крытом линолеумом, словно в купейном в вагоне скорого поезда, коридоре. Ходил взад-вперед, поглядывал на часы. Каждая проведенная в бездействии минута теперь стоила защитникам крепости лишних жертв и страданий.
  
   - Собирай людей, старина. Через два часы нас отправляют в тыл. Москва требует срочно возвращаться. Прихвати пленного, он теперь числится за нами. Собери всю трофейную документацию, все захваченные тобой разведанные тоже. И всю свою группу.
  
   - Всех, товарищ полковник?
  
   - Всех, кто пришли с тобой. ... Так понимаю, что люди они крепкие, каждый по своему интересен, боем в тылу врага проверен. Думаю, могут пригодиться в нашем деле. Или имеешь иное мнение?
  
   - И Воронца?
  
   - И его. Адмирал отпустил с нами.
  
   - Что с собакой делать будем? Привязалась к нам, да и ребята привыкли?
  
   - Невелик груз. Берем и собаку, а дальше - посмотрим.
  
  
   - Ты, кажется, говорил, что Моденов на заставе служил вожатым, инструктором служебной собаки?
  
   - Точно. Он с псом сразу общий язык нашел. Успокоил, дал мне возможность подрывной заряд обезвредить и снять. Без той взрывчатки не знаю, сумели бы проскочить.
  
   - А как у него с нюхом, не запален?
  
   - Спросим. Федор должен знать. А, в чем фокус?
  
   - Хорош пес. Жаль оставлять. ... Если нюх хорош, можно потренировать на розыск мин заграждения. ... Когда идешь в тыл - милое дело такого минера иметь в группе. Нужно, конечно, приучить вести себя тихо, к строгой дисциплине. Собака хоть и средних размеров, но крепкая, сильная, выносливая, смелая и умная. Да другую бы в истребители танков и не взяли. ... Зови Моденова.
  
   Моденов подтвердил предположения Вольфа и боевой пес "Минер", предпочитающий отзываться на короткое имя Миня, оказался зачислен в группу полковника.
  
   Свое обещание адмирал выполнил. Флотилия вернулась в Пинск и бронекатера уже собирались двинуться на помощь Брестской крепости в кровавый, непредсказуемый рейд. Но неожиданно пришла Директива от начальника Генерального Штаба РККА Жукова. Отметая любые доводы, Директива однозначно предписывала немедленно сформировать три боевых отряда и отводить корабли на Березину, Десну и Днепр. Война только начиналась, и начальная ее фаза разворачивалась очень неудачно для Красной Армии. В этой войне оборона водных рубежей, защита переправ, речных перевозок и самой столицы Советской Украины имела гораздо более высокие военные и политические приоритеты для Генерального Штаба, чем безрассудный, рискованный прорыв малого числа бронекатеров в глубь вражеской территории на помощь истекающему кровью героическому, но малочисленному гарнизону. Тем более, что гарнизон этот и сам по себе продолжал сражаться, оттягивал силы противника, а сдаваться на милость победителю не собирался. Более ничего от защитников крепости и не требовалось, только сражаться и умирать, а потому, дальнейшая их судьба генерала Жукова и, тем более, товарища Сталина, не интересовала. Приказ Жукова был как всегда однозначен, четок и обсуждению не подлежал.
  
   Ничего этого люди из группы Вольфа не знали. Сначала на разъездном катере командующего они добрались до тылового аэродрома. Оттуда вместе с безлошадными, приземленными авиационными экипажами, потерявшими в первые дни войны на земле машины - на транспортном самолете улетели в тылы Юго-Западного фронта. Затем снова пересели на транспортный самолет, идущий в Москву за двигателями, и уже на нем прибыли к месту новой службы.
  
   Вид вооруженных разнообразным оружием, одетых в новое флотское обмундирование людей, ведущих на поводке, сделанном из ружейного ремня, собаку с мохнатыми ногами и бородатой мордой, вызывал удивление у случайных попутчиков. Их, нагруженных тяжелыми вещевыми мешками, одни принимали за краснофлотцев, перебрасываемых с одного флота на другой. Других, наверняка удивляло, что командовал моряками полковник с инженерными эмблемами на суконных черных петлицах. Третьих, поражало наличие в странной группе пленного немецкого подполковника в мятом мундире без ремня. Но люди, летевшие вместе с людьми "Старика", не демонстрировали внешнего любопытства ибо были крепко-накрепко приучены жизнью не задавать лишних вопросов и не совать нос в чужие дела.
  
   Немец промолчал всю дорогу до Москвы, города, куда так стремился в рядах вермахта и где оказался в совершенно ином качестве. Впрочем, особенно подполковник не переживал. После Бреста и лихого прорыва на катере, после немотивированного расстрела военнопленных на переправе, он все более и более утверждался в изначальном сомнении в целесообразности и успехе Восточной авантюры Адольфа Гитлера. А участвовать в заведомо проигрышном деле на радость отставного ефрейтора ему, профессионалу и почитателю классической немецкой военной теории Бисмарка и Мольтке, вовсе не доставляло особой радости. Теперь подполковник все более и более сожалел о том, что ранее отказался из неких этических соображений, участвовать в заговоре генералов, ставивших целью устранение авантюриста Гитлера и его партийных дружков с политической сцены Германии. Впрочем, ныне перед ним задача стояла гораздо более скромная - благополучно пересидеть в лагере военнопленных войну и живым вернуться на родину после победы Сталина и Черчилля. А в том, что, в конечном счете, победят именно союзники, наверняка уже объединяющиеся в борьбе против Гитлера, подполковник теперь уверовал на все сто процентов.
  
  
  
  
  
  
  Глава 16.
  Штаб Западного фронта.
  Район Могилева. Последняя неделя июня.
  
  
  
   Штаб Западного Фронта и его командующего генерала Павлова искали многие. Искали, но, по большей части так и не находили. Разным людям, по совершенно различным причинам, непременно требовался генерал Павлов. ... И генерал Павлов, в свою очередь, настойчиво пытался связаться со многими людьми. Он еще что-то требовал, приказывал, передавал шифрованные приказы по радио, по телефону, с командирами связи, посыльными, вестовыми, эстафетами ... В бессилии утекающей с каждой минутой власти и уверенности, порой призывал открытым текстом, просил откликнуться потерявшиеся армии, умолял отозваться сгинувшие без следа дивизии. ... Телефоны или молчали, или, что было вовсе уж невыносимо, лаяли в ответ рубленными немецкими фразами. В эфире царил кавардак, кое-как слепленный из рваных, безответных воплей о помощи маломощных русских полковых станций, отчаянных проклятий сгорающих в неравных боях советских летчиков и танкистов, из забивающей все и всех упорядоченной музыки трескучих немецких шифровок, из немецких же, открытым текстом, речей, сообщений, приказов. Немецких посланий перехватывалось множество, но никто уже в штабе Павлова не пытался их расшифровывать или осмысливать.
  
   Забившись в угол исцарапанной ветками и осколками "эмки", потерявшей за несколько дней весь предвоенный барский лоск, генерал Павлов думал о собственном незавидном положении. И мысли лезли в голову самые грустные, невеселые, страшные в своей безысходности.
  
   Война, начавшаяся так нелепо, не столько неожиданно, сколько невероятно, вопреки вполне ясно выраженной воле и указаниям товарища Сталина, с первых же минут разительно отличалась от всех остальных войн, на которых ранее смог выдвинуться и отличиться Павлов. В прошлом он понимал ход и биение пульса сражений, мог отслеживать и прогнозировать действия противника, прерывать их собственными, более осмысленными и решительными. Все это сопровождало его в боях гражданской войны, когда чувствовал ритм схватки и неплохо управлял эскадроном и полком, гоняя по барханам басмачей. Потом лихо справлялся с управлением танками бригады в хаотических, с анархическим, веселым привкусом, баталиях гражданской войны в Испании. В несчастливую финскую компанию выглядел немного лучше многих других генералов. Не угробил, по крайней мере, вверенную дивизию в снегах Карельского перешейка, даже прорвался за линию Маннергейма. В те дни от него требовалась, прежде всего, осторожность, способность не зарваться, проявить заботу о рядовом бойце и просто проявить природную, крестьянскую, такую естественную сметку. Особых тактических и оперативных изысков от героя Советского Союза генерала Павлова не предполагалось, - "Давай, ломи!".
  
   И вот, наконец, сбылась мечта - практически без опыта управления корпусом и армией, перескочив сразу через эти два стратегически необходимых полководцу рубежа компетентности, очутился Павлов в должности командующего Особым Западным округом, в одно мгновение оказавшимся Западным фронтом. Не освоив должным образом даже "хозяйство" мирного округа - стал в один момент Командующим воюющим фронтом. И, тут-то, с ужасом понял, что командует даже не просто Фронтом, а Фронтом, по которому пришелся основной, главный удар отмобилизованной, укомплектованной опытными, обстрелянными, хорошо подготовленными и экипированными солдатами, насыщенной танками немецкой армии. Управляемой, кстати говоря, не выскочками, а прошедшими все ступени штабной и командной службы академически обученными немецкими генералами и офицерами, с фронтовым опытом первой Мировой войны, блестящих побед над Польшей, Францией, Бельгией, Данией, Голландией, Норвегией, Грецией, Югославией. Генералов, заставивших гордую Британию пережить позор Дюнкерка и ужас налетов на Лондон и Ковентри.
  
   Раньше Павлов не особенно задумывался над высокоумной теорией войн. Учил по необходимости на курсах, в Академии, но значения выученному особого не придавал. Все равно всем и всегда в его повседневной жизни руководила не пресловутая "буржуазная" теория, а высшая сила, заключенная в слове Вождя, воле Партии, в приказе Наркома и замечаниях проверяющих, прибывших из вышестоящего штаба.
  
   Так, надеясь на сию мистическую, ничем до сих пор не поколебленную уверенность в правильности и справедливости происходящего, перескочил Павлов через опыт управления корпусом и армией и, сам того не замечая, одновременно выскочил на новый, непосильный, рвущий сегодня жилы, уровень непознанного и непонятого стратегического мышления.
  
   Вскочил и оказался один на один с немецкой, ломающей хребет силой. Где же рука Партии, где воля и мудрость товарища Сталина? Где, наконец, обеспечивающие и помогающие мудрецы из Генерального штаба? Никого вокруг! Один как перст!
  
   Очень скоро, практически через несколько часов после начала боев, понял Павлов, что абсолютно неспособен противостоять новому типу военной стратегии и тактики, применяемой немцами. Осознал с горестью и мукой, что, не осилив ранее теорию войны и практику полководца, не обладает теперь стратегическим мышлением. Что, увы, завяз на уровне неплохого командира танковой бригады или посредственного командира дивизии. Что командовать фронтом не сможет, даже разбив в кровь собственный лоб и порвав жилы, даже бездарно и без пользы для дела уложив тысячи бойцов и командиров, не способен Павлов остановить нашествие врага.
  
   Теперь он корил себя за то, что не постарался глубоко и тщательно осмыслить и проанализировать сражения на Западе. Высокомерно проигнорировал уроки "Блицкрига", столь наглядно, ярко, открыто преподанные немцами полякам, бельгийцам, французам, грекам, югославам, англичанам. Уроки - вполне доступные, нагло выставленные на всеобщее обозрение. А не поняв происшедшего с другими, не смог, естественно, и предвидеть собственного будущего. Тем более - противостоять ему.
  
   И на мудрый, однозначный, ясный в своей простоте совет Вождя, выходит, зря надеялся Павлов. Теперь ему стало до жути ясно, что плохо усвоили, а еще хуже поняли, новый опыт войны и Тимошенко с Жуковым. И то, что, вообще страшно, невозможно представить, а не только сказать вслух, то - что звучит вовсе вредительски - не смог понять немецкую тактику и стратегию, позволил себя обмануть сам вождь, сам товарищ Сталин. Вождь и сам ошибся. Но, вожди никогда собственных ошибок не признавали и не признают. На то они и вожди. Ошибаются исполнители их воли. И расплачиваются потом за свои ошибки.
  
   Вот и теперь, Жуков, Тимошенко, Шапошников, Ворошилов и все прочие, во главе с Вождем, оказались вдали от Западного фронта, от Павлова и его штаба. На него, на Командующего, облеченного доверием и властью, сброшена вождями тяжесть решений и ответственности. Они предали его, Павлова!
  
   Сгорбившийся, забившийся в угол кузова генерал Павлов физически ощущал, что неразделенная ноша сия, оказалось непосильной, плющила, перехватывала дыхание. Ноша ответственности пала на плечи, под подобную тяжесть вовсе природой не рассчитанные, под неё не подготовленные, не обученные, не тренированные. Глыба войны давила, ломала, мяла несчастного Командующего, который давно уже никем и ничем не командовал.
  
   А ведь еще за день до нападения, Командующий лучше других знал действительную, а не бумажную силу подчиненных ему дивизий и корпусов, знал истинное плачевное техническое состояние танков и авиации, неготовность укреплений, слабость ПВО, безнадежную отсталость средств связи и дорожной сети, стратегически опасную для обороны конфигурацию Белостокского выступа, называемого иногда "балконом".
  
   Кое-что он даже попытался предпринять. В духе усвоенных в классах и на полях прошлых войн военных теорий, распределил наличные силы так, чтобы оказаться, по мере возможности, сильным везде и всюду. Залатать тришкин кафтан на всей линии обороны Округа, где на каждую недоукомплектованную пехотную дивизию приходилось по 30 - 35 километров фронта. Но сильным везде быть невозможно и приходилось лишь самоуспокаиваться, делать вид, что это именно так. Преступно глупо обманывать всех и, прежде всего самого себя. Убаюкивать надеждой на то, что ничего страшного не произойдет, что все осуществляется лишь по велению и воле мудрого Вождя.
  
   Немцы эту незамысловатую игру русских в прятки с самими собой осознали еще со времен первой Мировой войны. И после Версальского позора соединили старую добрую теорию прусского генерала Клаузевица с наглым авантюризмом "Блицкрига" австрийского ефрейтора Гитлера. Превратили хлесткие слова в аккуратные листы приказов и красоту вычерченных схем. Идеи и пожелания Фюрера подкрепили авторитетными выкладками академически образованного генерала Паулюса и, в результате, получили директиву "Барбаросса". Осуществляя четко сформулированные пункты директивы, над Западным округом не зря летали самолеты разведчики. Утром первого дня войны на направлении острия главного удара немцы без труда достигли четырехкратного количественного и многократного качественного превосходства. Что огульно считать железные коробки танков, разбросанные по одной шестой земной поверхности? Что вспоминать о тысячах сгоревших на земле перкалевых "бабочек" бипланов "чаек" и монопланов - "курносых" и "ишачков"? Важно сколько и какие танки противостоят врагу здесь и сегодня. Важно лишь чьи экипажи лучше тренированы в вождении, быстрее заряжают орудия, точнее наводят. У кого из летчиков противоборствующих сторон больше налет часов и лучше техника пилотирования. Чьи самолеты летают быстрее и стреляют из более скорострельного и крупнокалиберного оружия.
  
   Да, Павлов о "Барбароссе" не знал. Но именно здесь, на направлении главного удара, а не где-то в стороне, в ста, в тысяче километров, немцами оказалось достигнуто многократное превосходство в живой силе и боевой технике. Преимущество помноженное на тактическую неожиданность и боевой опыт. И растянутая равномерной цепью инертная русская оборона оказалась сначала прорвана броневым немецким клином, а затем изодрана в клочья Вермахтом и Люфтваффе. Генералу Павлову не удалось разгадать загадку, подобную, с экстраполяцией в будущее, той, что так блестяще разрешил в победе на Чудском озере князь Александр Невский. Выходит зря скакал по экрану кавалерийский генерал Лев Доватор, зря вздымал бутафорский меч актер Черкасов. Урок прошлого пока не пошел впрок.
  
   Свою первую ошибку Павлов понял очень скоро и попытался исправить, но немедленно допустил следующую, непоправимую, смертельную, подкрепленную в первые же часы войны ночными директивами и приказами из Москвы. Пока имелась хоть какая-то связь с войсками, не задумываясь Павлов бросал вперед, в бой, навстречу немецким броневым клиньям все, что имел под руками. Собственными руками сжег, истребил, растратил в первые, даже не часы, но минуты войны, все скудные резервы. Павлов пробовал контратаковать - не вышло, попробовал латать дыры - не удалось. Павлов пробовал держать стабильный фронт, но вместо одной залатанной кое-как дыры, немедленно получал три новые, еще большие дырищи и прорехи, а вместо стабильного фронта - неуправляемую массу частью упорно сражающихся, частью - отступающих в полном расстройстве людей. Он делал именно то, что так ждали от него немцы - загонял свои силы в мешки и котлы, вместо того, чтобы оперативно отводить, спасть войска и технику, посадить их, в итоге, пусть на сильно разграбленную, но реально существующую линию укреплений старой границы.
  
   Когда удавалось восстановить на краткое время связь Павлов действовал во главе фронта так, как действовал бы командуя дивизией или бригадой. Но командира дивизии мог поправить, одернуть, подкрепить или даже снять командир корпуса, командующий армии, фронта. Командующий Западным фронтом мог рассчитывать только на себя. Теперь, через несколько дней он понял и вторую ошибку, но исправить ее уже не смог. Не сумев найти верного решения, еще острее осознал собственное бессилие. Страдал от него сильнее, чем от предчувствия неминуемого жестокого и не совсем справедливого наказания.
  
   Но существовала и третья смертельная ошибка генерала Павлова. Третья - заключалась в неподготовленности к борьбе с хитрым и коварным врагом, с диверсантами дивизии "Бранденбург-800", со спецназом Абвера. Оставаясь в наивном заблуждение о составе и подготовке частей специального назначения вероятного противника после немецкой победы в Польше, Бельгии, Франции, после взятия Крита, Командующий Западным фронтом не предпринял практически ничего для защиты тыла войск. Фантазии Павлова хватило лишь на то, чтобы передоверить охрану тыла и коммуникаций местной милиции и ОСАВИАХИМу, вооруженным, в лучшем случае, старенькими наганами, а в худшем - мелкокалиберными или вовсе учебными винтовками с просверленными казенными частями.
  
   Четвертая ошибка логически вытекала из предыдущих и также не могла быть исправлена или скорректирована в течение короткого времени. Ошибка эта совершена была с подачи и благословения самого вождя - товарища Сталина. Человека, хорошо усвоившего на данном этапе истории лишь уроки Гражданской войны, лишь поверхностные азы военного искусства. Человека, не понявшего логики и динамики войны современной, полагавшего, что, как и ранее связь с армиями и соседними фронтами будет поддерживаться в основном по гражданским телефонным и телеграфным линиям. Все эти линии связи заблаговременно оказались перерезаны или выведены из строя диверсантами "Бранденбурга-800".
  
   В первую Мировую войну царские генералы во время наступления в Восточной Пруссии активно использовали радиосвязь. Но, толи из высокомерия, толи из-за плохого понимания природы нового вида связи не удосуживались шифровать радиограммы. Немецкие разведчики их читали одновременно с русскими корреспондентами. В результате - позорно проигранное сражение и пленение армии Самсонова.
  
   Прошло двадцать семь лет. Радиостанций в войсках советского генерала Павлова оказалось до обидного мало, а та что имелась, зачастую не использовалась из страха перед пеленгацией и налетом немецких бомбардировщиков. Прошло несколько дней. Посылаемые в войска связные не возвращались. Вот и мотался генерал Павлов с тающей на глазах штабной колонной по дорогам. Командующий истекал бессильной злобой в пробках возле взорванных мостов, терял штабных командиров под бомбежками, скрывался от вражеской авиации в перелесках, но связи с войсками по-прежнему не имел, как не имел понятия о дислокации собственных войск и войск противника. И, как результат, влиять на события и управлять сражением не мог, так как даже не имел подвижных средств связи. О чем, кстати, не раз сообщал перед войной в Генеральный штаб и Наркомат обороны.
  
  
   Стараясь не попасть под удар авиации и диверсантов, то таясь, то проделывая отчаянные дневные броски, метались по дорогам Белоруссии машины штаба Павлова. Они катили мимо смрадно чадящих, в щепки разбомбленных пикировщиками Ю-87, новых зеленых грузовиков, с кузовами забитыми трупами плотно сидящих на лавках красноармейцев. Сидели, поникнув стрижеными головами, тесно прижавшись плечом к плечу, так и не успев вскинуть навстречу врагу длинные неуклюжие трехлинейные винтовки с нелепо навечно примкнутыми штыками.
  
   Управляемые лучшими военными водителями автомобили штаба пролетали на полной скорости мимо верениц старых танков Т-26, БТ-5, БТ-7, с облезлой струпьями от жара горевшего бензина краской, с вывороченными взрывами крышками люков. Мимо распоротых, словно консервные банки, танкеток, стоящих с вырванными бомбами башнями, беспомощно и нелепо уткнувшись одна в другую на обочине дороги. Мимо всего еще недавно гремящего и гудящего, двигающегося и живого, а теперь уже ржавеющего и смрадного лома, перемешанного с людским мясом, забившего пространство дорог между Гродно и Волковысском.
  
   Иногда среди кладбища стального зверья стояли батареи зенитных орудий, грозно задрав к небу тонкие беспомощные стволы. Вокруг бесполезно суетились обезумевшие от бессилия и безнадеги орудийные расчеты. Стрелять орудия не могли. На хорошо оборудованных позициях зенитчиков не имелось ни одного снарядного ящика. Транспортные машины, ушедшие на окружные склады, так и не вернулись. Их послали слишком поздно и они не смогли пробиться сквозь обезумевшее стадо удирающих от немецких танков военных и гражданских автомобилей. Их сметали и давили гусеницами неумелые водители танков и орудийных тягачей, ринувшихся к определенным приказами местам сосредоточения, но так и никогда туда не добравшихся. А когда транспортные машины, ценой героических усилий шоферов и интендантов, прибывали к складам, там уже во всю хозяйничали либо немцы, либо огонь.
  
   Штабные командиры Павлова с ужасом наблюдали сквозь запыленные стекла кабин навечно оставшихся сидеть в кузовах сгоревших машин красноармейцев, простроченных очередями авиационных пулеметов Юнкерсов и Мессершмиттов. Тела тысяч и тысяч подчиненных генерала Павлова догорали забытыми в башнях и корпусах танков, гнили брошенными на обочинах дорог. Оставались не погребенными, не оплаканными, не опознанными.
  
   Штаб фронта искал и не находил подчиненные армии и корпуса, а посылаемые из корпусов и армий офицеры связи не находили, в свою очередь, мечущийся по дорогам в поисках войск штаб генерала Павлова.
  
   ... В один из этих невероятно длинных, чертовски погожих дней, командующего Фронтом достигла весть о том, что не снеся позора поражений и вида разгромленной на земле авиации, застрелился командующий ВВС фронта генерал Копец.
  
   - Застрелился, не снеся позора. - Печально повторил Павлов, выслушав доклад случайно пробившегося в штаб фронта связного командира.
  
   - Застрелился, негодяй, попытался уйти от заслуженной ответственности. - Недовольно махнул в воздухе трубкой примерно в это же время товарищ Сталин. В тихом кремлевском кабинете, грозно рассыпая на ковер пепел и искры, Вождь подвел итог еще одной загубленной жизни.
  
   - Нельзя допустить, чтобы и этот предатель, негодяй и трус Павлов ушел от справедливого возмездия. ... И еще пара-тройка его изменников генералов. ... Да, именно так. Нам нужен и сам "герой" Павлов, и его ближайшие сподвижники. Например - начальник штаба, начальник связи ну и включим, для порядка, командарма 4-й армии по которой как раз и пришелся наиболее сильный удар.
  
   Вождь еще немного походил взад-вперед по ковру, успокоился. - Может, еще не время для справедливой кары?
  
   И сам ответил. - Нет. Пора! Иначе советский народ может нас не понять.
  
   Через несколько минут Поскребышев из помещения узла связи передавал приказ Климу Ворошилову немедленно разыскать и доставить в Москву перечисленных в списке генералов из штаба Западного фронта. Их надлежало немедленно представить в распоряжение военного трибунала.
  
   Ворошилов все понял. Проще всего казалось передоверить сие весьма дурно пахнущее поручение специалистам по подобного рода делам из ведомства Лаврентия Павловича. Но, в таком случае, последующее расследование выскальзывало из рук Наркомата Обороны и полностью попадало в ведение костоломов Берия. Каким образом пойдет следствие, кого еще постарается затолкнуть Лаврентий в кровавый мешок, повязать с генералами, отобранными Сталиным на роль преступников, трусов и предателей - непредсказуемо. И очень опасно. Потому, что при определенном раскладе, мог в эту компанию загреметь под горячую руку и сам Климент Ефремович, несмотря на старую верную дружбу с Вождем и прочие революционные заслуги. Да и многие другие генералы имели шанс попасть под карающую руку мингрела. Особенно те, которым сейчас место вовсе не в подвалах Лубянки, а на фронтах, протянувшихся от Белого до Черного морей. Те, без которых стране не выжить, не выстоять. Это Ворошилов понял четко. Ума хватило.
  
   Исходя из собственных интересов, вполне органически совпавших с интересами Красной Армии и страны, маршал Ворошилов позвонил не Берия, а начальнику Разведупра Генерального штаба РККА генералу Голикову. Велел немедленно найти надежного, толкового командира, способного самостоятельно действовать в хаосе и неразберихе прифронтовой обстановки, наделить такового чрезвычайными полномочиями. А, главное, приказать означенному командиру разыскать и срочно доставить в Москву генералов Западного фронта перечисленных в поименном списке.
  
   Еще через некоторое время Сталин решил и самого Ворошилова отправить на запад, разобраться, что же там, черт побери, всё-таки происходит. Маршал вновь связался с Голиковым и уже без дипломатии, матерно, прикрикнул не тянуть волыну, откомандировать нужного командира прямиком лично в его, Ворошилова, распоряжение. Затем перезвонил третий раз и, уже успокоившись, приказал отправить без промедления выбранного человека на Белорусский вокзал, где уже под парами стоял специальный поезд.
  
   Генерал Голиков, не являвшийся специалистом ни в разведывательной, ни в диверсионной работе, после назначения на должность начальника Разведупра старался большую часть специфической деятельности передоверить профессионалам, оставив себе лишь общее руководство. Решение это, весьма разумное и правомочное, вполне сносно работало в мирное время. Но с началом войны, причем началом весьма далеким от прогнозируемого Генеральным штабом, Голикову пришлось отправить на фронт для развертывания диверсионно-заградительной работы в тылу немцев, практически весь оставшийся в его распоряжении состав оперативных работников. Отсутствие специалистов грозило свести к нулю текущую аналитическую и агентурную работу Разведупра. Вот почему приказ маршала Ворошилова поверг генерала Голикова в состояние близкое к панике. Людей у него практически не оставалось. Что делать? Пришлось отдавать последний резерв - полковника Мамсурова. Тот, также как и "Вольф" всю сознательную жизнь посвятил разведывательно-диверсионной работе в тылу противника. Полковник весьма успешно занимался любимым делом и в гражданскую войну, и в Испании, и в финскую.
  
   Полковник Мамсуров встретил Маршала Ворошилова на перроне возле штабного вагона. Климент Ефремович изволили пребывать в состоянии, являющем собой весьма необычную смесь дикой ярости, всемирной злобы и, одновременно, полнейшей растерянности.
  
   Прохаживаясь быстрым шагом туда и обратно вдоль борта вагона, бывший Нарком Обороны обдумывал сложившуюся ситуацию. С одной стороны, Ворошилов помнил и никоим образом не собирался прощать Павлову ту "телегу", что генерал в пылу верноподданнического угара, соединенного с собственными карьерными мечтаниями, накатал на маршала Вождю после финской войны. Тогда эта писанина Ворошилову не особо и повредила, оказалась просто одной из многих подобных. Все обошлось более-менее благополучно, Сталин не прикончил соратника, хотя и вполне мог. Лишь турнул Клима с итак уже непосильной должности Наркома. Наказал, но оставил и в ЦК, и в составе Политбюро. Как человечка верного и неприхотливого с точки зрения политических амбиций. Павлов же, наоборот, одним прыжком из Бронетанкового управления перескочил в командующие Округом! Вот пусть теперь, мальчишка-сопляк, хлебает вполне заслуженное дерьмо, коим пытался накормить в прошлом его, "первого красного офицера", легендарного героя Гражданской войны, старого большевика "ленинской школы"! С другой стороны - Павлова, совершено очевидно, "назначили" в главные виновники проигранных приграничных сражений. И хорошо бы, если только самим генералом армии и его штабом кровавое дело ограничилось.
  
   Распаляясь все более и более, Ворошилов уже не прохаживался - бегал вдоль вагона, в гневе поглядывал на часы, ожидал полковника, вытребованного им из Разведупра. И постепенно образ генерала Павлова замещался, вытеснялся генералом Голиковым.
  
   - Неблагодарная свинья! Посмел плакаться в жилетку Политбюро, просил не отбирать у него Мамсурова! Вот она - людская благодарность! А ведь в свое время пожалел подлеца, вычеркнул собственноручно из расстрельных списков, уже подписанных Ежовым и кое-кем из соратников. Жизнь спас! А он мне нужного человека дать не может, жадничает. Вот гнил бы теперь в безымянной могиле на Колыме, тогда бы ... - Что думал бы, валяясь в безымянной могилке, расстрелянный генерал Голиков, домыслить Маршалу не удалось. Вовремя появившийся полковник Мамсуров доложил о прибытии в его, маршала распоряжение, по личному приказу начальника Разведупра.
  
   По инерции, еще бурля злобой, Маршал начал выливать на прибывшего часть не докипевшей до донышка обиды на его начальника, но увидав неподдельное удивление на лице полковника, враз успокоился и поспешил перевести разговор на более актуальную тему.
  
   - Так, полковник, едем в Минск. Там, ядреная кочерыжка, бардак происходит. Видимо Павлов со своим штабом после первых ударов немцев совсем обосрался. ... Ну, растерялся. ... Потерялся! ... Пропал и сам Павлов, и весь, мать его туды-сюды ..., штаб! Все, понимаешь, попытки Генштаба установить связь со штабом Западного фронта ни к чему не привели. Нет связи! Словно в воду канул! В Генштабе никто толком не знает ни о Павлове, ни о его штабных, ни о командующих армиями! Ни о положении войск! С войсками еще иногда удается связаться по гражданским линиям связи, но лишь эпизодически. Ничего толком не понятно. Для усиления командования Западным фронтом в войска посланы два заместителя Наркома Обороны - Маршалы СССР Шапошников и Кулик. От них тоже ни слуху - ни духу. Ты представляешь, полковник, два Маршала СССР пропали без следа! Найти не могут! ... Вот, теперь третьего шлют, меня. ...
  
   Паровоз окутался паром. Вдоль состава забегали железнодорожники в черных куртках со скрещенными молоточками на фуражках. Адъютант выскочил на перрон, предложил подняться в салон. Наконец, без гудка, плавно, короткий состав из нескольких пассажирских вагонов, с зенитками на передней и задней открытых платформах, с автомобилями и запасом бензина на других, покатил в направление Орши.
  
   Расположившись возле вагонного окна на мягком диване персонального купе, Ворошилов всю дорогу до Орши не жалея черных красок расписывал сидящему напротив полковнику Разведупра сложившееся, на сегодняшний день, весьма печальное положение. Старые, хорошо оборудованные приграничные укрепленные районы оказались большей частью порушены, разграблены и вооружение с них демонтировано, а новые - не построены.
  
   Периодически Ворошилов прекращал словоизлияния и отхлебывал из стакана в серебряном витом подстаканнике крепкий, до багровой красноты настоянный огненный чай. Отхлебнув, поглядывал на собеседника, словно ждал от того продолжения разговора, соболезнования, стенания о потерях и допущенных ошибках. Ждал, но видно болезненно боялся услышать нечто намекающее и на его, Клима Ворошилова персональную, по крайней мере, до апреля сорокового года, ответственность за происшедшее. Ведь до апреля Маршал самолично занимал пост Наркома, да и после - оставался одним из ближайших соратников Сталина, членом партийного руководства СССР. Но полковник на провокацию не поддавался, вежливо молчал, и на суровом лице горца не отражалось ни положительных, ни отрицательных эмоций.
  
   - Наломали, ох наломали дров Тимошенко с Жуковым! - Сокрушался Маршал, исподволь поглядывая на безмолвного собеседника.
  
   После Орши, где никого и ничего не обнаружили, направились в Минск, но немецкие танки опередили специальный состав, перерезали дорогу. Маршал матерно выругался и приказал двигать в Могилев, приняв сей малый городок за исходную точку поисков. На привезенных литерным составом и предоставленных местными властями автомашинах Ворошилов со свитой гоняли по окрестностям Могилева в поисках пропавшего Павлова. Изъездили все дороги поочередно, сначала в западном, потом в северо-западном, а потом в наименее вероятном - юго-западном от Могилева направлениях. Им везло, удавалось избежать роковых встреч с авиацией немцев, хотя узкие словно осы Мессершмитты и неуклюжие, когтистые Юнкерсы практически ежедневно висели над дорогами и всеми более-менее достойными внимания целями.
  
   Маршал со свитой, случалось, натыкались на разбомбленные, курящиеся дымом пожарищ развалины военных аэродромов и авиаремонтных мастерских. Тогда Климент Ефремович гневно возмущался, язвительно обличал идиотов, завизировавших постройку стратегических объектов в самых неподходящих местах, совершенно лишенных маскировки, открытых для воздушного нападения, лишенных даже элементарных средств ПВО.
  
   Когда в очередной раз Ворошилов выдал набившую всем оскомину безответную сентенцию, спросив. - "Какой дурак дозволил построить здесь этот объект?". Полковник Мамсуров, один из всех присутствующих, не сдержался и очень вежливо заметил. - "Без ведома Наркомата Обороны ничего и нигде не строилось, товарищ Маршал".
  
   Ворошилов, резко обернулся, собрался ответить грубо и жестко, даже гневно, начальственно побагровел от белоснежного подворотничка до защитного околыша фуражки, но вдруг сник, на глазах постарел и безвольно махнув рукой, тихо произнес. - "Выходит, что это я и есть тот дурак. ... Старый, малограмотный дурак".
  
   Полковник опустил глаза. - "Извините, товарищ Маршал. Прошу простить за допущенную бестактность".
  
   - Чего тут прощать или не прощать, коли дело сделано... - Буркнул Ворошилов.
  
   Четыре дня поезд Ворошилова отстаивался на запасных путях вокзала Могилевского железнодорожного узла. Четыре дня поиски Павлова ничего не принесли. Наконец к западу от Могилева отыскались сначала Маршал Шапошников, а затем и пропавший генерал Павлов со своим штабом. Все штабные располагались на машинах, но без связи с войсками и без войск как таковых. Совсем расхворавшегося Бориса Михайловича уложили на диван, где он, едва сдерживая слезы, рассказывал обступившим слушателям о перенесенных злоключениях. Особенно потрясло старого, еще с царских времен, кадрового военного то, как отдавал ему рапорт Павлов, как ходила ходуном в нервной дрожи крупная, холеная кисть в грязном засаленном обшлаге, как вразнобой, истерично дергались пальцы. Что толкового рапорта, как такового, услышать ему не довелось - одни причитания и предположения. Где войска, как дерутся, что предпринимает противник - командованию Западного фронта абсолютно не известно.
  
   - Ну, что предпринимает противник, это нам и без Павлова ясно. - Хмыкнул Ворошилов. - Наступает на Москву. Вот что! Бьет нас. Что войска делают, тоже в общих чертах понятно. Частью драпают, частью - сражаются. Если бы драпали все - то немец уже был бы здесь. Если бы все сражались - мы бы доехали до Минска. А вот где сражаются и где бегут - это вопрос до сих пор неясный.
  
   Помолчал. ...
  
   - Что будем предпринимать, Борис Михайлович? Что в Москву докладывать?
  
   Никто не ответил. Шапошников тихонько стонал на диване.
  
   - Ну-ну. ... Выходит, опять, по старой русской, по Кутузовской традиции действуем? Завлекаем супостата в Москву, в Можайск, а уж потом ....
  
   Лица присутствующих окаменели, словно мороз по коже продрал - Москва? Можайск?
  
   Немую сцену прервал робкий стук в дверь салона. Появился наконец немного приведший себя в порядок, выбритый, одетый в чистое, но какой-то блеклый, сутулый, сникший генерал Павлов.
  
   - Разрешите доложить обстановку, товарищ Маршал?
  
   Ни слова не говоря, кивком головы, Ворошилов направил генерала к карте, занимавшей половину стены вагона. Шапошников постанывая сел, лишние покинули салон. ... То, что говорил командующий фронтом. То, что удалось ему наконец узнать, то, что видел своими глазами, называлось одним коротким словом "катастрофа".
  
   - Так зажимали тебя, Дмитрий Григорьевич? Ходу тебе не давали? Расти мешали? Жалобы Сталину писал! - Прорвало наконец Клима. Ногами затопал. Побагровел. - Да тебе, негодяю, не то что фронт или армию, тебе дивизию доверить нельзя!
  
   В ставшем вдруг непомерно большим вороте мундира с четырьмя генеральскими звездами вверх-вниз метался кадык Павлова. Меловое, бескровное лицо генерала давилось не то слезами, не то удушьем, сквозь сцепленные судорожно зубы прорывалось по-детски отрывочно, - "Простите меня, товарищ Маршал! Простите, пожалуйста, Климент Ефремович! Дурак, я! Дурак! Виноват, виноват перед вами ...".
  
   - Эх, что теперь зачастил - простите-пощадите! ... Бог тебя простит. - Процедил сквозь зубы Клим.
  
   Полковник Мамсуров не раз и не два видел до войны генерала Павлова. Видел в Испании, видел в стенах Академии Фрунзе. И всегда гусарским гонором, вальяжным характером напоминал Павлов полковнику распустившего хвост пестрого павлина. Теперь перед ним стояла совсем иная птица, напоминающая жалкую, мокрую, общипанную немцами курицу.
  
   - Идите, Павлов. - Приказал Ворошилов. - Возвращайтесь в штаб и принимайтесь, наконец, за настоящую работу.
  
   - Есть, товарищ Маршал! - вскинул тот руку козырьку. Повернулся и выскочил. И на ходу, видимо решив, что все обошлось, что прощен и помилован, вновь на глазах обретал уверенность, вес, властность, словно нарастали на курином заду яркие павлиньи перья. От радости даже не понял, не обратил внимания, что Ворошилов его даже по воинскому званию не назвал, не прибавил заветное слово "товарищ". Просто - Павлов. ... Даже не гражданин.
  
   Дверь за Павловым с мягким, подобострастным чмоканьем закрылась. Грозный рык его, призывающий запропастившихся адъютантов и шофера затих, отсеянный стеклом и шторами. Там, на перроне бывший генерал армии еще размахивал руками, топал ногами, жил, грозил, беззвучно двигался в иллюзорном аквариуме свободы.
  
   Ворошилов некоторое время наблюдал за ним через окно, а потом, безнадежно махнув рукой, приказал полковнику арестовать бывших генералов Павлова, Климовских и Клыча, задействовав для выполнения задачи людей и машины из личной охраны Маршала.
  
   - Климент Ефремович! - Раздался голос Шапошникова. - Может, повременим с арестом? Ясное дело - Павлов командующий никудышный, слабый, несостоятельный. Но, сам факт ареста генералов ... в данной обстановке, вы понимаете, может большой вред принести. Может еще более усилить панику. Вызовет тревогу, подозрительность, боязнь у других командиров.
  
   - Согласен с вашими доводами, Борис Михайлович. Но, вы понимаете, решение принято не мной. - Он многозначительно поднял глаза к потолку вагона.
  
   - Может быть, попытаемся? ... Дадим обоснованную шифрограмму.
  
   Ворошилов походил вокруг стола, потом решительно придвинул к нему стул, сел, начал писать в блокноте текст. Закончив - прочитал Шапошникову. Текст телеграммы Сталину давал анализ обстановки на Западном фронте, не скрывал полной меры вины бывшего командования. Арест Павлова предлагалось заменить отстранением от командования фронтом, понижение в звании, назначение на должность командира танковой группы из остатков двух разгромленных дивизий, откатившихся в район Рогачева. Шифровка ушла за подписями Ворошилова и Шапошникова.
  
   Но товарищ Сталин бывшего генерала Павлова уже списал в расход. По сценарию товарища Сталина роль генерала Павлова давно закончилась и посредственный актер Павлов, как генерал ему был не только не интересен, но и не нужен. Скорее даже - опасен. Товарищ Сталин оставил на долю актера Павлова всего один, самый последний выход, малую, писклявую реплику перед лицом последнего зрителя - коменданта расстрельной команды. Впрочем, даже эта предсмертная, произнесенная через несколько дней, реплика оказалась на удивление стандартной, избитой и неинтересной Вождю всех народов. Этакой последней, отчаянной в своей безнадежности, истеричной просьбой о помиловании, клятвой верности, - "Да здравствует товарищ Сталин!". Слова привычные и надоевшие, не вызовут никаких эмоций у малограмотного коменданта. Он устало ткнет стволом нагана в ложбинку затылка и нажмет легкий, хорошо смазанный спуск нагана.
  
   Развязка произойдет позже. А пока пришедший без промедления ответ Сталина Ворошилову был однозначен и краток, - "Не умничать! Выполнять предписанное!".
  
   В штабе Западного фронта сцена ареста прошла без лишних эмоций, достойно, так как и положено в среде военных людей. Первым сдал портупею, пистолет, документы сам Павлов. Вздохнул, словно даже облегченно, и неуклюже полез в машину. Вторым - Климовских, его начальник штаба, третьим - Клыч, начальник артиллерии. Машины тронулись и помчались в Москву. Увезли бывших генералов на скорый суд, и еще более скорую смерть.
  
   " ... Судебным следствием установлено, что: а. Бывший командующий Западным фронтом Павлов Д. Г. с начала военных действий допустил трусость, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия и складов противнику, самовольное оставление боевых позиций частями Западного фронта. Этим Павлов дал врагу возможность прорвать фронт. ... Таким образом, Павлов Д.Г. нарушил военную присягу, обесчестил высокое воинское звание, забыл воинский долг перед Родиной, своими трусостью и паникерством, бездействием, развалом управления войсками, сдачей складов противнику, допущением самовольного оставления боевых позиций нанес серьезный ущерб войскам Западного фронта.
  
   Постановил ... Лишить воинских званий, наград и приговорить к расстрелу.
  
   Приговор привести в исполнение... ".
  
   Товарищ Сталин недовольно поморщился, перечитывая последние строки в роли Павлова. Чего-то явно не хватало. Взял толстый красный карандаш и размашисто дописал. -
  
   " ... Предупреждаю, что и впредь все нарушающие воинскую присягу, забывающие долг перед Родиной и Партией трусы, порочащие звание воина Красной Рабоче-крестьянской Армии, все паникеры без боя самовольно сдающие оружие и оставляющие противнику боевые позиции, будут беспощадно караться по всей строгости советского закона военного времени, невзирая на лица. Приказ объявить под роспись всему начсоставу от командира полка и выше"
  
   - Вот, теперь нормально.
  
   Размашисто расписался внизу: "И. Сталин". И поставил жирную красную точку.
  
  
   ... Немцы не знали о событиях, происходящих за линией фронта. Советские войска сражались, иногда даже осуществляли попытки контратак. Прорывались из "котлов" и "мешков", наносили потери вермахту. Поэтому, немецкие генералы резонно предполагали, что против них воюют войска под действенным командованием генерала Павлова.
  
   ... В расположение полевого штаба "Бранденбург-800" обер-лейтенант Отто Хорш присутствовал на обсуждении результатов действия его группы. В целом командование положительно оценило действия Отто. Пусть даже ценой жизни половины подчиненных, но ему удалось уничтожить подрывников НКВД, предотвратить взрыв моста, а главное - захватить в полной сохранности городское Управление НКВД со всеми документами, секретами, оборудованием. Затем пошли упреки, что не лучшим образом действовал командир диверсантов при осаде здания штаба пограничного отряда, расслабился, потерял людей. А, главное, упустил русских, вынесших из окружения "Энигму". Базируясь на собранных по крупицам сведениях, командование Абвера предположило, что прибор вывезли из окружения на военном катере, непонятно как уцелевшем в Бресте и нагло прорвавшемся через заграждения и переправы на Муховце. Судя по всему "Энигму" доставили в расположение штаба 4-й армии русских, находившемуся в городе Пинск. А оттуда, согласно железной немецкой логике и понимании субординации, в штаб Западного Фронта. К генералу Павлову.
  
   Парадокс войны неожиданно сыграл шутку с немецким командованием. Наряду с тысячами захваченных в плен растерянных, неспособных сопротивляться, потерявших оружие людей, оказалось гораздо большее количество соединений, частей, отдельных подразделений и, даже, одиночных солдат, отчаянно, до последней капли крови, с невероятным мастерством и упорством противостоящих немцам. Объяснить подобное одной лишь инициативой, без наличия общего руководства Штаба Западного Фронта, органа, отдающего продуманные и четко исполняемые приказания, педантичные немцы никак не могли. А, потому, значительно преувеличивали и роль штаба, и самого генерала Павлова.
  
   Простой и ясный вывод напрашивался сам собой - выслать диверсионную группу для захвата или уничтожения столь активно действующего штаба Западного фронта русских. По агентурным сведениям штаб этот представлял собой колону автомобилей и постоянно находился в движении. Что само по себе представлялось немецким генералам решением весьма неординарным и в подобной ситуации оптимальным. Для выполнения новой задачи командование "Бранденбурга-800" решило использовать пополненную, доукомплектованную, заново экипированную диверсионную группу Отто. Мобильный поиск и успешный перехват колонны затерявшегося штаба русских требовал не меньшей подвижности. Поэтому группы захвата посадили на трофейные мотоциклы и автомобили. Забросить диверсантов в тыл Красной Армии требовалось оперативно и на приличную глубину. Это, в свою очередь, побудило впервые использовать новейший тяжелый планер "Ме-321" из специальной эскадрильи Абвера "Гартенфельд". Первоначально планер предназначался для высадки на берегах Британии, в так и не свершившейся операции "Морской лев".
  
   Сквозь распахнутый нос планера в огромный словно грот грузовой отсек цепочкой заходили диверсанты, туда же закатили трофейные мотоциклы и легковой автомобиль, занесли оружие, боеприпасы, продовольствие, канистры с запасом горючего. Затем тяжелый буксировщик Юнкерс-90 вытянул гигантский планер на старт. Шесть небольших двигателей на крыльях планера из всех сил помогали мощным двигателям транспортного самолета. Связка взлетела и перетянув через линию фронта взяла курс на район вероятного пребывания русского командования в районе Могилева. В назначенной точке планер отцепил буксировочный трос и скользнул к пологому гладкому полю.
  
   Посадка прошла благополучно и вскоре автомобиль Отто под эскортом трех мотоциклов с диверсантами в русской форме, бросился в погоню за неуловимым генералом. В кабине за спиной самого обер-лейтенанта, преобразившегося в советского полковника из Генерального штаба, сидел радист с мощной полевой станцией, готовый в любой момент послать в эфир условный сигнал, вызывающий по обстоятельствам либо - десятки бомбардировщиков, либо - батальон парашютистов. Меся пыль на дорогах в окрестностях Могилева, Отто не знал только одного - бывший генерал армии Павлов и его штаб, уже арестованные по приказу Сталина, удалялись от них по дороге ведущей в Москву в колоне из четырех автомобилей.
  
   Вначале сфабрикованные в Берлине документы и четко заученная легенда срабатывали безукоризненно. На всех немногих постах и дорожных заставах, встреченных в русском тылу, немецких диверсантов пропускали без малейших осложнений. Младшие командиры бегло просматривали грозные командировочные предписания "московского" полковника, вежливо козыряли и красноармейцы торопливо, дабы не вызвать священного начальственного гнева, поднимали бревно шлагбаума.
  
   Отто настолько вжился в роль, настолько привык к безнаказанности, что снова, как в Бресте, утратил чувство реальности, потерял бдительность. Захваченные у его погибших в Бресте людей документы, несущие особые, присущие фальшивкам особенности брошюрования и печати, уже оказались переданы в Москву. Распоряжение о задержании лиц предъявляющих документы с подобными изъянами - распространены, насколько это представилось возможным, среди пограничников, составивших теперь костяк войск по охране тыла РККА. Именно уцелевшие в боях пограничники встали теперь на дорожных постах и заставах, возле переправ, штабов и прочих важных военных объектов.
  
   На один такой пост и напоролись диверсанты из группы Отто. Бойцы в зеленых фуражках во главе со старшим лейтенантом Мельниковым засекли приближающийся кортеж еще на подходе к переправе. Что-то насторожило Мельникова в поведение и облике вновь прибывших. Условным знаком старший лейтенант приказал трем бойца и сержанту скрытно занять позицию в засаде, быть готовым к немедленному открытию огня. Остальным - не зевать. Подобная ситуация была заранее отрепетирована. На тренировке командир предупредил личный состав - Если употреблю в разговоре слова - "Приказано проверять багаж!", немедленно применять оружие. Кто бы не находился перед вами и какие бы солидные документы не предъявлял.
  
   Вот и пришел момент, когда нужно применить все задуманное на практике.
  
   - Что-то в этой колонне не так. Но, что именно вызывает тревожное ощущение фальши? Что? ... Что? ... Соображай, соображай быстрее, Мельников, соображай. - Било в виски старшему лейтенанту.
  
   Мельников нарочито неуклюже просматривал документы, небрежно протянутые через открытое окно машины старшим группы в звании полковника.
  
   - Возможно слишком новая и чистая форма? Нет, тут как раз все в порядке. Из Москвы. Там снабжение получше. На фронте несколько дней. Ищут штаб фронта? Не одни они ищут. За сегодня уже несколько групп из армий, из корпусов проследовало через контрольный пункт. Даже сам бывший Нарком пожаловал. Тогда - нормально. Не разговорчивы ... Все примерно одного роста ... стати ... крепкие. ... Тоже возможно. Охрана крупной шишки из НКВД. ... Как сидят в седлах мотоциклов? ... Широко расставлены руки - как-то не по-русски. ... Но и это не доказательство ...
  
   Тут искоркой блеснула на солнце стальная скрепка в командирском удостоверении полковника.
  
   - Так! Есть - примета номер один, объявленная сегодня на инструктаже! ... Смазанный штамп - второй признак! Двойная линия печати - третий изъян! Документ фальшивый. ... Они! Диверсанты. ... Точно. ... Насторожились. ... Потянули поближе автоматы. ... Поправили на поясах пистолеты, гранаты ...
  
   - Товарищ полковник, попрошу выйти из машины! - Спокойным, даже немного извиняющимся тоном, произнес Мельников. Сказал, а сам отошел чуть в сторону и вновь, разведя руками, словно сочувствуя, сожалея, сетуя на начальственную глупость, произнес: "Ничего не поделаешь! Приказано проверять багаж!".
  
   Группа Отто лучше вооружена автоматическим оружием, отлично тренирована и примерно равно по численности бойцам Мельникова. На стороне пограничников оказалась внезапность и притупившееся у немцев чувство опасности. Чувство, обостренное в начале операции, но за несколько дней напрочь перекрытое абсолютно иным - совершенно необоснованным чувством собственного арийского превосходства. Пограничники открыли огонь первыми, разом сбив с седел экипажи двух мотоциклов. Оставшиеся в живых диверсанты, те, что сидели в колясках и оказались прикрыты телами товарищей, в ответ открыли шквальный ответный огонь из автоматов. У пограничников, кроме винтовок, на всех имелся только один пулемет ДП с плоским диском. В ближнем бою сказалось превосходство более тренированных и лучше вооруженных диверсантов и через считанные минуты почти все пограничники оказались убиты или ранены. Правда первой же пулеметной очередью разворотило радиатор автомобиля Отто, разлетелись стекла.
  
   Отто, откинув ударом головы неплотно прикрытую дверку, при первых же выстрелах броском выкатился из машины, вырвал на ходу русский пистолет ТТ из непривычной кобуры, расположенной на боку. При падении он постарался сгруппироваться и одновременно создать у русского пограничника впечатление погибшего, беспомощного, как минимум раненного человека. Это обер-лейтенанту вполне удалось и он, применив захват, опрокинул русского командира на траву.
  
   Прежде чем навеки замолчать, последней длинной очередью, смертельно раненный русский пулеметчик покончил с оставшимися в кабине, так и не успевшими выпрыгнуть диверсантами и радистом. Одна из бронебойно-зажигательных пуль попала в канистру с бензином и на месте "эмки" немцев запылал жаркий костер, возле которого сцепившись боролись не на жизнь, а на смерть старший лейтенант Мельников и обер-лейтенант Хорш. Сначала брал верх Отто, ему удалось выбить из руки русского наган и сцепить пальцы на загорелой шее. Перед глазами немца скрипели, выпирали белые, уже в легкой розовой пене, зубы противника, он уже чуял как поддаются, вдавливаются под напряженными пальцами хрящи горла. Но неожиданно слабеющая рука пограничника нащупала пристегнутый снизу под русским кителем Отто десантный, оставшийся еще на память о Крите, кинжал немца.
  
   Хорш не успел понять, что происходит, как острая, ноющая боль сначала пронзила его пах, а затем горячее и острое впилось, ужалило снизу, под челюсть, под подбородок. Потом навалилась тьма....
  
   Когда сознание вернулось, он враз обессилевший, не способный пошевелить и пальцем, лежал и захлебывался собственной кровью под отяжелевшим, мертвым телом русского командира. Того заколол в спину штыком русской винтовки, отнятой у мертвого пограничника, последний из оставшихся в живых диверсантов.
  
   Застава русских оказалась уничтожена, но победа далась немцам ценой раскрытия и почти полного уничтожения группы диверсантов. На выстрелы в тылу русских могли с минуты на минуту нагрянуть новые толпы красных.
  
   Отто раскрыл глаза. Как раз вовремя, чтобы заметить как его подчиненный достает пистолет, досылает патрон и собирается пристрелить начальника, выполнить печальный, жестокий, но увы - подчиненный необходимости и записанный в уставе долг диверсанта.
  
   - Нет, нет! - Попытался произнести Отто, но сил хватило лишь на то, чтобы чуть-чуть покачать из стороны в сторону головой. Кровь заполняла гортань, обволакивала язык, и обер-лейтенант еще успел удивиться, что вкус его собственной крови до изумления напоминает вкус вражеской... Выстрела он не услышал. В очередной раз чертовски повезло. Диверсант немного помедлил, затем спрятал пистолет в кобуру и достал из кармана пакет первой помощи. Отто увидел как пальцы солдата рванули за ниточку, разрывающую вощеную обертку, как белая марлевая лента спустилась к его пылающей болью шее, а затем вновь потерял сознание.
  
   Наскоро отобрав у погибших товарищей половинки "смертных" медальонов, именуемых на солдатском жаргоне "собачьими бирками", последний из уцелевших диверсантов закинул за плечо на ремне неуклюжий русский автомат с круглым диском и волоком потянул тело раненного командира к ближайшим кустам. Сзади, возле разгромленного КПП русских горела машина, вытекал бензин из простреленных баков мотоциклов. Валялись неуклюжими куклами в одинаковой защитной форме, мертвые тела защитников моста и диверсантов из "Бранденбург-800". ... Преследовать двух выживших немцев оказалось некому...
  
   ... Арест и расстрел генерала Павлова и его штабных командиров выполнил лишь политическую роль, отведенную им товарищем Сталиным, но ничего не изменил в управлении войсками. Немцы по-прежнему наступали, а советские войска оставались в неведение кто, как и где ими командует. На западе поочередно пытались взять управление фронтом в свои руки, навести порядок, восстановить фронт маршалы Тимошенко и Буденный, затем присланный в подмогу комиссар 1-го ранга Мехлис, наконец - назначенный вместо Павлова генерал Еременко. Но работа штаба фронта от этого обилия звезд не улучшалась.
  
   ... В июльский полдень малые остатки стрелкового полка, отступавшего от Бреста и вышедшего из очередного окружения, остановились в обычной, серой белорусской деревеньке, уютно устроившейся между проселочной дорогой и лесом. Красноармейцы и командиры, вымотанные непрерывными боями и бесконечными переходами. Уставшие от постоянно проигрываемого и вновь возобновляемого пешего состязания с моторизированными и танковыми клиньями немцев, тяжело ступая натруженными ногами пехотинцы вышли к зданию сельсовета. Точнее, к расположенному рядом колодцу, ибо сам покинутый, обезлюдевший сельсовет с линялым красным флагом на сбитом из реек шесте, им оказался теперь без всякой надобности. Бойцы пили воду, поили немногих оставшихся запаленных лошаденок, тянувших фурманки с раненными и две маленькие, приземистые, словно игрушечные, противотанковые пушки - сорокапятки образца последнего предвоенного года на резиновом ходу. Снарядов к ним оставалось всего ничего. Но пока снаряды имелись то и орудия, и поредевшие орудийные расчеты оставались отдельным артиллерийским противотанковым дивизионом. Любимым своими и грозным для чужаков.
  
   Черный раструб громкоговорителя на деревянном столбе в конце пыльной деревенской улицы, уводящей от покосившегося колодца и серого сельсовета к большой шоссейной дороге и неведомому блестящему миру, вдруг неожиданно ожил, захрипел, затрещал. Сквозь сутолоку и говор бойцов, через скрип колес повозок, под ржание и хлюпанье пьющих воду лошадей, перекрывая ругань ездовых и стоны раненных, над землей вдруг разнеслись невнятные слова. Уже первые звуки хрипловатого голоса заставили людей замолчать, придавить руками храпы лошадей, остановить вращение колес. Глухие, произносимые с тяжелым кавказским акцентом, слова лились из черного рупора в белорусской деревеньке. Человек в Москве произносил их медленно, словно преодолевая непонятное внутреннее сопротивление. Слова складывались в фразы, обращенные к красноармейцам и командирам, к селянам, к гражданам, ко всем вместе и каждому в отдельности. Их говорил человек, которому вольно, или невольно, из страха или по принуждению, но вверили жизни миллионы советских людей. К ним, братьям и сестрам, обращался их Вождь, которому искренне, или же не совсем, но в большинстве своем люди все еще беспрекословно доверяли. Глава Партии и страны, на волю и мудрость которого многие граждане столь безоговорочно надеялись, отпил из стакана воду и произнес: " Товарищи! ... Граждане! ... Братья и сестры! ... Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои ... ".
  
   Тишина не выдержала и лопнула. Близкий взрыв немецкого танкового снаряда с комлем вырвал столб громкоговорителя и тот тяжело рухнул наземь. Повалился, цепляясь обрывками проводов за другие, пока еще уцелевшие собратья, за зеленые кусты и деревья. Провода не выдерживали нагрузки, рвались, взвивались хлыстами в небо, секли в злобе и исступлении ничем перед ними не провинившуюся землю, людей, лошадиные крупы. Лошади понесли. Раненные на телегах закричали, застонали, завыли. Ездовые, рвя мышцы, натягивали вожжи, усмиряли животных. Одна за другой упряжки, переваливаясь по ухабам песчаной дороги, ныряли под кроны спасительного леса. Ошметки стрелковых рот, которыми теперь командовали по большей части сержанты, устало рассыпались в редкую цепь и защелкали затворами, досылая патроны в стволы.
  
   Познавшие ужас первых боев и всё же, выжившие, уже кое-что понявшие, обстрелянные красноармейцы постепенно становились профессионалами войны. Они устали бояться, устали убегать. Смерть не казалась уже чем-то удивительным, ужасным, невыносимым. К смерти привыкли и смирились с её возможностью. Потому люди в лохмотьях защитного цвета не запаниковали, не кинулись в рассыпную. Наоборот их глаза искали врагов, а мозг машинально, автоматически примечал бугорки и рытвинки, способные защитить от пуль и осколков. В подсознании людей опыт прошедших боев намечал возможные укрытия и пути отхода. ... Опыта наступления они еще не имели.
  
   Опыт наступления, опыт превосходной охоты с минимальным риском, в достаточном количестве имелся у немцев. Они как и прежде настроились весело загонять на трескучих мотоциклах очередную толпу задирающих к небу руки и ужасно пахнущих русских. Но теперь ничего подобного не произошло. Как не произошло и ничего нового. Да, в очередной раз танки немцев оказались быстрее ног и телег Красной армии. Да, снова серыми бугорками с откинутыми руками и ногами остались отмечены наскоро занятые позиции красных с мелкими окопчиками. Но не оказалось новых бесконечных колон пленных.
  
   Нескольким пыльным, смертельно уставшим пехотным командирам во главе с принявшим командование полком капитаном с воспаленными, засыпанными песком бессонницы глазами, еще раз удалось организовать бой. В самый напряженный момент, срывая остатки голосовых связок они восстановили порядок, заменили выбитых пулеметчиков, назначили людей в прикрытие и обеспечили организованный отход полка. Измученный поражениями стрелковый полк, еще раз оторвался от врага. Пусть он не победил, но и ведь и не погиб, не проиграл бой. Полк вновь потерял несколько десятков людей, но отступая и погибая убил и полтора десятка немцев, подбил из двух последних, чудом уцелевших противотанковых пушек, танк Т-3 и полугусеничный бронированный транспортер. Полк ушел по родной земле и на его пополнение, словно соки этой земли тянулись, выстраивались у военкоматов очереди покорных судьбе мобилизованных и пылких добровольцев. Полк терял вооружение, но на востоке страны для него уже создавалось новое, лучшее, более могучее оружие, связывалось пуповинами рельсов с фронтовой полосой. И с каждым днем, с каждым часом по капельке, по росинке силы полка не убывали, а росли, наливались жизнью. Пусть этот рост пока и оставался внешне невзрачным, почти незаметным. А силы немцев, залезающих все глубже и глубже в чужую, непонятную Россию, которую собирались лишь насиловать и колонизировать, от соприкосновения с чуждой землей пусть незаметно, по капле, по слезинке, но безвозвратно, безысходно таяли.
  
   Бой закончился. Еще более сократившийся полк оторвался от преследования, выставил боевое охранение, свернулся в походную колонну, втянулся в лес. Застучали по корням тропы колеса повозок и копыта лошадей.
  
   - Ну, вот и все. Теперь всё стало на свои места. - Проговорил двигаясь в негустой полковой колонне неказистый пехотинец. - Выходит, теперь мы все братья и сестры. Все скопом и каждый порознь - личные друзья товарища Сталина. ... Закурить бы, а, земляк?
  
   - Война теперь, парень, Отечественная. ... Ну, значит, порядок. ... Молотов сказал - "Победа будет за нами". ... Если - Отечественная. ... Значит, так все и будет. Им там, земеля, виднее. ... А, потому, нам еще воевать и воевать. Идти и идти. ... И все пехом, пехом. ... Аж до Берлина. ... А закурить пока не получиться, последние крошки вчера выскреб. - Ответил плетущийся рядом, такой же небритый, сонный и внешне вовсе не грозный красноармеец.
  
  
  
  
  
  Глава 17.
  Группа "Т" фронтовой разведки при отделе специальных операций РУ РККА.
  
  
  
  
   Двухмоторный "Дуглас" транспортной авиации, еще совсем недавно бело-голубой, нарядный, перевозивший кроме беспечных пассажиров вполне мирные грузы и почту, а теперь выкрашенный в защитный цвет, сел на летное поле подмосковного аэродрома "Кубинка". К распахнутой дверке подцепили узкий металлический трап и попросили всех прибывших как можно скорее покинуть борт. Последними из самолета выбрались на травку летного поля люди из группы полковника "Вольфа", включая пленного подполковника и собаку. Прибывших встречали. Точнее встречали даже не самих людей, а, в первую очередь, доставленный ими груз. В летние военные дни пленные немецкие офицеры, захваченные штабные документы и собранные в тылу врага сведения казались редкой, невероятной удачей, ценнейшей находкой для Разведупра Генерального штаба.
  
   В столицу людей из группы Старика везли на предельной скорости легковые военные машины, не снижающие скорости на перекрестках, грозно рявкающие на неуспевающих перебежать дорогу гражданских пешеходов. Мимо проскакивали пригородные домики и подмосковные леса, потом потянулись фабричные окраины, городские улицы и, наконец, центральные проспекты. Москва еще не в полной мере ощутила леденящее дыхание войны. Только иногда встречались военные грузовики или медленно проносимые по проезжей части резиновые туши аэростатов заграждения, удерживаемые за канаты солдатами ПВО. Да, еще о войне напоминали зенитные пушки, устанавливаемые на газонах сквериков. Но пешеходы по-прежнему заполняли улицы, не уменьшилось изобилие продуктов за зеркальными витринами магазинов.
  
   Каждый из людей группы "Старика" по разному оценивал пестрые сценки из жизни столицы, проносящиеся мимо запыленных окон автомобиля. И совершенно разные чувства эти мирные картины вызывали у немецкого подполковника, русского князя, вчерашнего аспиранта, брестского пограничника и старшины первой статьи из далекого Владивостока.
  
   Для старшины Свидлера и полковника "Вольфа" Москва, так или иначе, но стала уже привычным домом, местом, где последнее время проходила служба, куда вызывали для получения новых заданий и предписаний, для разносов и награждений. Отсюда они выезжали под различными именами и легендами выполнять боевые задания, сюда возвращались с очередной войны зализывать раны и отсыпаться. Вот и теперь, сидя в головной машине, профессионалы разведки уже начали привычно составлять отчет о работе, о том, что удалось, а что - нет. Сортировали полученные сведения по значимости. Отбирали те, что необходимо отработать в первую очередь и как можно быстрее внести в сводки, телеграммы, спустить в войска для незамедлительного принятия мер к обезвреживанию диверсантов противника. Оценивали непредвзято, что из вынесенного старшиной опыта пригодится при создание и засылке в чужой тыл диверсионно-разведывательных групп Разведупра. Намечали их примерный состав, вооружение, оснащение.
  
   Тихо, вполголоса переговорили и о новой идеи, пришедшей на ум полковнику, когда тот узнал ближе разнородную группу людей, вышедших из вражеского окружения. Мысль создать из них совершенно новое разведывательно-диверсионное подразделение, способное решать весьма неординарные задачи в тылу немцев, требовала глубокой, осмысленной, индивидуальной работы с каждым из новых бойцов. И в первую очередь, увы, бумажной возни для изучения их данных, в том, числе, и анкетных. Но время! Время поджимало. Собственно говоря, времени на нормальную агентурную разработку практически и не имелось. Значит, придется импровизировать, додумывать все необходимое на ходу.
  
   - Ты, старина, знаешь их лучше меня. ... Поможешь?
  
   - Так точно. ...
  
   - А командиром с ними пойдешь?
  
   - Пойду.
  
   - Ладно, день - другой у нас есть. ... Пусть отдохнут. Потом, если начальство одобрит - начнем интенсивную подготовку.
  
   Князь Сергей Голицын помнил Москву мирную, благообразную, дореволюционную. Ту, куда приезжал с батюшкой и матушкой на праздники к родне. Вставали в памяти перезвон древних колоколов, восставали из небытия разрушенные ныне соборы и храмы. Вспоминал Сергей картинные галереи, музеи, Манеж и театры, словом - все то, что непременно входило в так называемую "культурную" программу посещения первопрестольной. От того времени в памяти остались Рождественские балы, огромные хрустальные люстры, скользящие по бесценному паркету, летящие в вальсе изящные пары представителей блестящей аристократии, офицерства, дворянства, промышленности. Помнил Голицын Москву пролеток и конок, изгибы старых улочек, трактиры, благообразных городовых. Теперь Москва больше напоминала один из виданных, перевиданных европейских городов, приобрела некий усредненный столичный лоск, выпрямила и расширила улицы, взметнула вверх новые дома, но и потеряла нечто, присущее ранее только ей одной, исконно русской, богоизбранной, белокаменной.
  
   Мимо князя пролетала иная, незнакомая Москва. Лучше или хуже она стала, Сергей пока не понял, охваченный бурей чувств, эмоций требующих осмысления и анализа. Но все равно, так или иначе - это Москва, столица земли русской. Именно к ней, к сердцу России рвались теперь бронированные полчища чужеземцев. И уже одно их чужеродное, насильственное присутствие роднило Голицына с новой, непонятной, неузнаваемой и несколько отчужденной Москвой. Именно это ощущение иноземного вторжения в родные пределы вновь именовало для князя Голицына нынешнюю войну - Отечественной. А защищать Отечество, было испокон веков, есть и останется в веках долей и честью российских людей всех племен и народов, собранных Богом и судьбой в ее пределах. Тем более князей Голицыных, воителей и защитников - в первую голову. Ибо, что бы ни происходило, но границы России, воздвигнутые кровью и Историей, должны оставаться священны и неприкосновенны.
  
   Беды внутренние, дела российские, российские же свары и неурядицы - это дело тех, и только тех, кто Россию считает Родиной. И никого вмешательства здесь иного не требуется. Никакая благая цель, ни один самый благородный предлог иноземного вторжения, даже имейся они и впрямь у чужеземцев, никогда не оправдают их посягательство на Русь. На дела российские. И приспешники, предатели и перебежчики, прильнувшие к врагам, пошедшие с врагами, вставшие под их черные знамена, напялившие их мундиры, всегда и для всех честных людей российских есть и останутся прокляты, а имена их позорные вовеки преданы забвению.
  
   Андрей Филатов тоже оказался захвачен наблюдением. Он с нетерпением ожидал увидеть хоть бы краем глаза знаменитый Московский Университет, созданный гением Ломоносова, Кремль, Мавзолей великого вождя. Ах, как хотелось хотя бы бегом проскочить по залам Третьяковской галереи, Исторического музея, а что говорить о Ленинской библиотеке с ее огромными фондами научно-технической литературы. Еще он мечтал встретить кого-либо из коллег по прошлой работе над радиолокаторами. Узнать новости, обсудить успехи ... Хотя, для науки пока не время. Теперь, несомненно, как человека повоевавшего, боевого командира Красной Армии, его место на войне. Но после Победы, ... после окончания войны, ... Андрей очень надеялся, что после Победы ему позволят вновь заняться любимым делом. Ну и, конечно же, разыскать Аннушку ...
  
   Виктор Воронец, малый простой и мысли имел, по большей части, тоже простые, приземленные. Моряк крутил головой в немного приведенной в порядок мичманке, наблюдал московскую толпу, пытался хоть краем глаза высмотреть, что за диковинки лежат на полках в зеркальных витринах магазинов, дымятся на столах под золотыми рекламами ресторанов. Поминутно взгляд моряка выхватывал все новые и новые милые девичьи лица, стройные ножки в изящных туфельках, тонкие талии и груди обтянутые легкими яркими летними платьями, раздуваемые ветерком подолы. Виктор обрывал себя, строго приказывал глазам не дурить, велел глупым мозгам помнить лишь сероглазую Валюшу, но ... но на долго воли парню не хватало. И он вновь глазел, и снова корил себя, и опять мучился.
  
   К ноге Федора Моденова прижимался теплый собачий бок, дышал, ворочался на полу автомобиля, усаживался поудобнее. Иногда шершавый язык ласково лизал руку и тогда Моденов опускал ладонь на плоский широкий лоб, гладил, успокаивал. Поглядывая в окно думал Федор о своем. О том, например, что война проклятая враз перевернула, разрушила так долго и тяжело вынашиваемые замыслы. О том, что теперь несколько месяцев вновь придется воевать, служить в армии и все планы, связанные с учебой, с демобилизацией на эти несколько военных месяцев откладываются. Вплоть до неминуемой Победы. Только вот опыт первых военных дней заставлял Федора малость сомневаться в скорой, так часто обещаемой комиссарами малокровной победе могучим ударом. Война теперь представлялась ему тяжелой, зачастую весьма противной его сути, но важной и нужной работой, которую не он Федор начал, но которую добросовестно и честно надобно довести до конца.
  
   Голицына, Воронца, Филатова и Моденова с псом высадили возле дверей неприметного двухэтажного особнячка с колонами, приткнувшегося в глубине дворика, отгороженного от улицы кустарником и оградой с металлической литой решеткой. И сама улочка, и дворик, и особнячок казались заблудившимися, случайно попавшими в современную Москву из конца прошлого века. Теперь здесь располагалось общежитие курсантов одной из школ Разведупра. ... Война вымела подчистую, выпустила прямо на фронт и учителей и учеников секретного учебного заведения. Теперь в пустых комнатах молчаливая пожилая администраторша расположила новых временных постояльцев. "Минера" Федор от себя не отпустил и, преодолев, не очень активное, скорее формальное сопротивление женщины, определил на жилье возле своей кровати. Администраторша повздыхала, поджала губки, но, получив уверение, что грызть мебель и гадить в комнате военный пес, чудом избежавший мученической смерти, не будет даже всплакнула, смилостивилась, принесла миски с водой и кашей, маленький коврик на подстилку.
  
   Человек предполагает, а судьба располагает. Таков закон жизни. Даже предполагаемых двух дней не оказалось у полковника для более глубокого знакомства с новыми сотрудниками. Удалось лишь еще раз выслушать подробный отчет старшины о событиях первых дней войны, его характеристики каждого из членов группы.
  
   Полковник "Вольф" задумал организовать в отделе одну разведывательно-диверсионную группу нового типа для решения весьма специфических задач. В отличие от подавляющего большинства советских людей, все еще рассчитывающих на войну быструю и победоносную, на помощь мирового и немецкого, в первую очередь, пролетариата, "Старик" не обольщался и предвидел борьбу долгую и кровавую. Война с первых же часов показала, что теперь сила на стороне того, у кого надежнее моторы, крепче броня, быстрее самолеты, лучше радиосвязь, надежнее и разнообразнее вооружение, мощнее боеприпасы и ... лучше поставлена разведка. То, что немецкий удар пришелся по неподготовленным к войне частям, то, что немецкие диверсанты в тылу Красной Армии чувствовали себя вполне вольготно и вытворяли практически безнаказанно все, что в голову приходило командованию Абвера - "Вольф" относил за счет слабости и просчетов советской разведки.
  
   Свои соображения полковник основывал на опыте действий в немецком тылу группы старшины Свидлера, еще нескольких подобных, чаще всего волей случая сколоченных групп, центром кристаллизации которых становились действующие или отставные разведчики и диверсанты. Группа старшины оказалась наиболее удачно подобрана и успешно прорвалась с боем через вражеские заграждения, доставив в Разведупр не только ценного пленного, но и техническую новинку - шифровальную машинку "Энигму". Кроме того, сам старшина собрал разнообразные разведывательные данные о боевой технике немецкой группировки, о её вооружении, об оснащении и экипировке диверсионных групп, заброшенных в тыл РККА. Данные оперативного характера, немедленно обобщенные и спущенные в войсковые отделы контразведки, сразу же позволили наладить службу охраны прифронтовой полосы, успешно вылавливать или уничтожать на месте диверсантов "Бранденбурга-800".
  
   С другой стороны - "Энигма" далеко не единственная тщательно охраняемая техническая новинка немцев. Сколько их, каковы они - пока не известно. Неподготовленные разведчики низшего, тактического, оперативного уровня не знающие тактико-технические характеристики собранного немцами со всей Европы вооружения, не обладающие достаточным научно-техническим кругозором, решать подобные задачи не могут. Да и не ставят перед дивизионными, даже перед армейскими разведчиками такие задачи. А долгая война требует заранее готовить противодействие немецким новинкам. Одновременно с технической разведкой, такая, фронтового подчинения группа Разведупра, должна и может оперативно и качественно решать возникающие по ходу дела задачи диверсионного характера. Например, обнаруживать и уничтожать выявленные стратегические объекты, узлы связи, мосты, особо важных эшелоны, радиостанции и аэродромы. Причем решать задачи творчески, не стандартно, широко используя подручные средства. Примерно так, как работали его ребята в Испании... Обычные армейские разведчики подобным опытом и умениями не обладают. Они могут разведать порученное и доставить разведанные командованию или, при наличие радиосвязи, сообщить по радио. Группа нового типа, по замыслу полковника, должна по уровню интеллекта, специальной, боевой и технической подготовки на голову превосходить все уже известное. Каждый из бойцов группы обязан быстро и точно опознавать вражескую технику, знать ее характерные особенности, слабые и сильные стороны, водить мотоцикл, автомобиль, даже танк, владеть основами радиосвязи, минирования и разминирования, изготовления взрывчатки и взрывателей из подручных материалов, уметь бесшумно снять часового, прекрасно стрелять из всех видов оружия, быть выносливым и физически отлично подготовленным человеком.
  
   - Как это не удивительно, но судьба собрало воедино в группе Свидлера именно таких уникальных людей, хотя пока они сами о своих потенциальных способностях и не подозревают. Конечно, всё это верно, если они согласятся вступить на столь опасный путь. В этом случае, им придется денно и нощно заниматься, пополняя недостающие знания, умения, набирая силу и опыт. Работать не щадя себя. Подготовка займет несколько месяцев, но ... Но даст ли война им это время? По крайней мере, всему возможному инструкторы Разведупра постараются их научить. - Рассуждал полковник.
  
   - Жаль, что нет возможности ознакомиться поподробнее с их предыдущей жизнью. - Сожалел полковник. - Но так ли уж это важно для меня? ... В другом, соседнем ведомстве, пожалуй, да ... Там некоторых из этих ребят и близко бы не подпустили к работе в тылу врага, а князя Голицына ... Князя, пожалуй, вообще вместо фронта отправили бы на "солнечную" Колыму. ... Или, по законам военного времени, ... "в расход". Но мы-то, слава Богу, не костоломы Лаврентия Павловича Берии. ... И потому, о том, что Сергей Голицын действительно князь, будем знать лишь мы с Ильей и ребята из группы. Для остальных - это лишь агентурный псевдоним. Ребята из группы знать обязаны. Там, в тылу врага, никаких недомолвок и неясностей иметь непозволительно. Там, каждый обязан верить в соседа, как в самого себя. ... Или даже немножко больше. В этом - жизнь и спасение группы.
  
   - Итак, что мы имеем, Илья?
  
   - Сержант Федор Моденов - пограничник, комсомолец. Перед службой в армии - деревенский парень из северных краев, потом - рабочий. Человек привычный к труду, к долгому пребыванию в лесу с минимальным запасом продуктов, одежды, обладающий навыками выживания в сложных условиях. Физически хорошо развит и тренирован. Кроме того - отличный стрелок, охотник, следопыт, знает и любит собак, обладает навыками их дрессировки. Что самое удивительное - собаки его понимают, слушаются, охотно подчиняются. Владеет навыками рукопашного боя, холодным оружием, хорошо знает стрелковое, включая немецкое. Окончил школу младших командиров пограничных войск. Хорошо ориентируется на местности и по карте. Образование средние, готовился поступать в институт, учиться на биолога. Выдержан, в бою хладнокровен, стремится любыми доступными средствами выполнить приказ. Именно он добыл "Энигму". Плохо, что языковая подготовка практически на нуле - знание немецкого в пределах курса школы. Но база есть, парень головастый. ... Требуется интенсивная подготовка, как минимум, по курсу минно-взрывного дела. Максимум - язык, вождение техники, радиосвязь, специальные приемы боя и стрельбы, владения холодным оружием. В любом случае - обучить основам ведения фронтовой разведки и ознакомить с техникой, вооружением и основной структурой войск врага. Параллельно, хорошо бы Федору натаскать нашего пса на обнаружение взрывчатки, мин, обучить поведению в тылу. Хотя ... по тому, как вел себя "Минер" уже сейчас можно сказать, что задатки у него хорошие. И мину, и врага собака почует раньше любого из нас, а при составе группы в пять человек это очень важно.
  
   - Что же, по Моденову возражений не имеется.
  
   - Младший лейтенант запаса Андрей Филатов. ... - Старшина глянул в глаза сидящего напротив "Вольфа". - Человек сложной судьбы. ... Горожанин из интеллигентной, обеспеченной семьи партийных и хозяйственных работников. ... Родители репрессированы. ... Сам имеет судимость по уголовной статье... Случайно убил насильника и бандита. ... Отсидел. ... Выпущен. ... Из комсомола выгнали ... Перед эти с отличием окончил Университет. Физик. Весьма успешно занимался в аспирантуре вопросами радиолокации, то есть обнаружения на больших расстояниях целей с помощью радиоволн. ... Кстати, узнав об этом, комендант крепости майор Гаврилов попросил включить в группу и вывести из окружения. Так сказать сберечь ценный кадр для науки. ... Как мне сообщили, научный руководитель, несмотря на изложенные выше обстоятельства, готов немедленно забрать Филатова в лабораторию. В боях проявил себя смелым, знающим, хладнокровным человеком. Находясь на курсах шоферов в качестве вольнонаемного преподавателя автодела начал войну рядовым бойцом, постепенно завоевал авторитет и получил право называться командиром. Участвовал в захвате и уничтожении штабов немецких частей. Вынес, не бросил, ценнейшие трофейные карты с нанесенной оперативной обстановкой. Отлично знает радиодело, радиосвязь, умеет ремонтировать и водить автомобили всех конструкций, мотоциклы. Физически достаточно развит. Имеет представление о тактике и топографии в пределах курса военной кафедры. В школе и Университете учил английский. Немецким языком не владеет, как не владеет приемами борьбы, холодным оружием. Стрелковая подготовка - достаточная для командира взвода, но не для диверсанта-разведчика. Вооружения и организацию немецкой армии не знает. Но как специалист по вопросам техники - вполне подходит. Думаю, что взрывное дело и мудреные взрывные ловушки освоит быстро. Следовательно, Филатову придется учить специальные наши предметы с нуля, стрелять, владеть ножом, осваивать основы языка. Но на вождение, радиодело и технику времени тратить не нужно. ... Да, его жена служила в Бресте в госпитале ... попала в плен. ... Немцев ненавидит, арест родителей считает случайностью, ошибкой и, несмотря на это, верит Партии и товарищу Сталину. ... Уверен, что не подведет.
  
   - Если в бойце уверен командир группы, то и у меня возражений нет.
  
   - Старшина первой статьи Виктор Воронец. Комсомолец, отличник боевой и политической подготовки, окончил учебный отряд и школу младших командиров флота, допущен к самостоятельному управлению маломерными судами и катерами. Знает основы навигации. В пределах подготовки одиночного бойца владеет винтовкой и револьвером. Стреляет неважно. Холодным оружием не владеет. Физически развит хорошо. Языков не знает. Радио знает в пределах курса учебного отряда. Навыков управления транспортными средствами нет. Вооружение и организацию немецкой армии не изучал и не знает. На торговом флоте служил помощником моториста, разбирается в дизельных двигателях. Насчет Воронца у меня больше всего сомнений - молод, отсюда некоторая романтическая несобранность. В первые часы войны растерялся, то ли боялся, то ли просто не знал, как применить личное оружие. Но, проявил завидное мужество и сообразительность, вплавь по системе водоемов прорвался в крепость. Дальнейшие поведение Воронца укрепило меня в том, что в сложных ситуациях он, прежде всего старается выполнить боевую задачу. Имел случай лично убедиться, что в бою Воронец верен товарищескому долгу, решителен и смел. Отлично выполнил подводное минирование заградительной сети немцев на Муховце, вернулся и спас меня, когда от холода и усталости прихватило сердце. ... Потом точно и четко управлял катером. ... Я, между прочим, жизнью ему обязан. ... Если бы Воронец не вернулся, не вытащил - оглушило бы и добило подводным взрывом. А ведь мог он и не выдержать, дать деру. Уйди он тогда на катере, не приди вовремя на помощь ... конец мне.
  
   - Как чувствуешь себя сейчас, старина? Может, ляжешь на обследование, подлечишься, а эту задумку мы пока просто похерим? ... Распустим ребят, пусть воюют, трудятся, а?
  
   - Всё в порядке "Вольф". Отошел и полностью восстановился. Видимо подводная прогулка оказалась тогда не по силам, а на земле - вполне боеспособен.
  
   - Уверен? ... А если в тылу прихватит?
  
   - Пока война - не прихватит, я ему запрещу. Зато потом - можешь со спокойной совестью отправить меня в санаторий имени товарища Сталина, в Сочи.
  
   - Ладно, договорились. Сочи, так Сочи, хотя лично я предпочитаю Гурзуф. ... Воронцовский дворец, розы, пляж, девушки и вино!
  
   - Мы отвлеклись, "Старик". Нужно бы определиться с Воронцом. Парень может пригодиться при форсировании водных преград, да и в любом ином деле обузой не станет. Только вот учить его нужно более других.
  
   - Берешься?
  
   - Куда денешься. Долги возвращать надобно.
  
   - Ладно, условно зачислим и посмотрим по успехам в освоении наших премудростей.
  
   - Сергей Голицын. ... Поручик царской армии. По происхождению из дворян, точнее - из обедневших служивых князей. Поместий и капиталов семья не имела. Голицын окончил нормальное военное училище перед первой Мировой войной, офицер царской армии, командир команды пластунов или пешей разведки. Во время эпопеи генерала Самсонова попал в плен. После революции, на последней стадии гражданской войны оказался в войсках генерала Врангеля, сражался на Перекопе, затем - иммигрировал. Жил и работал во Франции, Германии, Польше. В политической деятельности и белогвардейских военных организациях не состоял. Служил рабочим, шофером, окончил курсы бухгалтеров, и последнее время работал по специальности в кооперативном союзе Бреста. Там же служил и после воссоединения западных областей в 1939 году. Жена - певица. ... Пела в ресторанах. ... В репертуар обязательно включала советские песни, хотя это и вызывало недовольство буржуазных властей. Из-за этого пришлось покинуть Германию. Голицын свободно владеет немецким, польским, французским языками. Физически развит хорошо. Вынослив. Уравновешен. Способен быстро анализировать ситуацию и принимать правильное решение. Знает военную науку на уровне военного училища дореволюционной русской армии. Водит автомобиль. Хорошо стреляет из винтовки и пистолета, быстро овладел автоматом. Владеет холодным оружием и некоторыми приемами рукопашной борьбы, навыки приобретены им в команде разведчиков. Решительно и смело применяет холодное оружие. На моих глазах без колебаний уничтожил предателя из белогвардейцев, пошедшего на службу к немцам. Высоко ценит и бережет честь русского офицера и дворянина. Патриот России, что в сегодняшней обстановке практически совпадает с понятием патриота СССР. На его глазах немцы расстреляли близких людей. Люто ненавидит фашизм. ... Могу сказать, за время рейда сложилось впечатление, что исподволь Голицын своим спокойствием, авторитетом, твердостью благотворно влияет на более молодых членов группы. Радиосвязи не знает. С организацией и вооружением современной немецкой армии не знаком, но может быстро войти в курс дела. Зато имеет хорошую топографическую и тактическую подготовку. ... О том, что Голицын потомственный князь и бывший офицер никто кроме нас и ребят не знает. ... Распространяться на эту тему не стоит. ... Бухгалтер и бухгалтер. Документы у него имеются. ... Но в тылу врага его происхождение, знание обычаев той среды и умение себя вести в обществе, в определенной ситуации может здорово помочь. Считаю, что из Голицына получится отличный разведчик.
  
   ... Первый день группа отсыпалась после дальней дороги и бессонных военных ночей. На второй день, гладко выбритые, накормленные в ведомственной столовой общежития школы Разведупра, Голицын, Воронец, Моденов и Филатов планировали отпроситься у полковника хотя бы немного познакомиться с Москвой. Проснувшись утром, они вместо морской формы обнаружили выглаженные, аккуратно сложенные гражданские костюмы и рубашки соответствующих размеров, туфли, носки и прочие принадлежности уже подзабытого мирного быта. Теперь с трудом привыкали к новому непривычному обличью. Даже пес немного сомневался, те ли самые люди, что и раньше зовут его, предлагают выйти прогуляться? Хотя пес и страдал, но в комнатах не гадил, стойко дожидался пока Моденов отворил дверь и выпустил погулять в огороженный скверик.
  
   Прогулка по Москве так и не состоялась. Вскоре после завтрака старшина, успевший сменить оборванную старую форму на такую же новую, но уже с двумя орденам Красной Звезды и медалью "ХХ лет РККА" на груди, вновь моложавый, щеголеватый и подтянутый, привел всех в кабинет "Вольфа".
  
   - Садитесь, товарищи. Мы планировали дать вам больше времени на отдых, на то, чтобы осмотреться, даже на небольшую прогулку по Москве. Вы и это, и даже много больше, вполне заслужили героическим поведением в тылу врага, доставленными ценными сведениями о противнике. Командование Красной Армии выражает Вам, товарищи, благодарность. ... Кроме того, не открою большого секрета, но скажу, что решается вопрос о Вашем награждении боевыми орденами или медалями. Теперь закончим с приятными новостями и перейдем к прозе жизни.
  
   Не скрою, обстановка на фронтах по прежнему очень тяжелая. Ситуация во многих случаях неясна. Сплошной линии обороны пока не существует. Некоторые дивизии, корпуса и даже армии ведут бои в окружении. Немецкие танковые части под прикрытием авиации рвутся вперед. ... Пал Минск. ... Захвачена очень большая часть Белоруссии, Прибалтики, Украины, Молдавии. Сражения идут от Черного моря на юге, до Белого моря на севере.
  
   Не буду ходить вокруг и около. ... Командование Разведывательного управления Генерального штаба РККА предлагает вам пройти очень интенсивную и тяжелую теоретическую и практическую подготовку, а затем вступить в состав новой разведывательной группы специального назначения. Учиться придется день и ночь - материала много, а времени - нет совсем. Вам предстоит стать настоящими, разносторонне подготовленными диверсантами-разведчиками, способными самостоятельно в автономном режиме длительное время действовать в глубоком тылу врага. Решать уникальные задачи особой важности на стратегическом уровне фронтовой разведки. Добывать сведения о новой технике немцев, о расположении их штабов, радиостанций, стратегических объектов. При необходимости - захватывать образцы техники или уничтожать их, выводить из строя объекты, используя все доступные средства, проявлять выдумку, находчивость, изобретательность.
  
   Дело совершенно добровольное. Если посчитаете, что не осилите, что разведка - не ваше призвание, то никаких претензий к вам нет. И, поверьте, никогда не будет. Подумайте. ...
  
   В случае отказа младший лейтенант Филатов будет откомандирован для дальнейшего прохождения службы через Управление Связи ВВС РККА в военную лабораторию радиолокации. Ваш научный руководитель готов немедленно зачислить Вас, Андрей, в штат сотрудников. ... Решать Вам, но знайте, что и нам Вы очень нужны.
  
   Старшина первой статьи Воронец. Мы можем отправить Вас обратно на Пинскую, точнее уже Днепровскую, военную флотилию. Сейчас корабли флотилии ведут бои с врагом на Березине и Днепре. ... Впрочем, можете выбрать для дальнейшего прохождения службы более "солидные" боевые корабли Черноморского или Балтийского флотов. ... Знаем о вашей мечте и имеем возможность помочь с ее воплощением в жизнь. Но прежде - обдумайте наше предложение. ...
  
   Сержант Моденов. Вам особая благодарность от имени Правительства СССР за добычу шифровальной машинки "Энигма". В случае если решите продолжать службу в пограничных войсках НКВД будете откомандированы в распоряжение одного из отдельных полков по охране тыла Красной Армии. В их состав влились вышедшие из окружения или отошедшие с войсками пограничные заставы и отряды. Продолжите по-прежнему бороться с диверсантами, вражескими агентами и бандитами. Дело, несомненно, важное и почетное. Но, опять таки, прошу сначала взвесить наше предложение.
  
   Товарищ Голицын. Вы - лицо сугубо гражданское, в боевые действия вступили добровольно, проявили себя отважным, находчивым и умелым бойцом. По возрасту, опыту и квалификации мы будем ходатайствовать об аттестации Вас техником-интендантом третьего ранга. ... В случае если отклоните наше предложение речь пойдет об использовании Ваших знаний в военно-финансовых организациях войскового тыла РККА. ... Тыловое обеспечение войск дело важное, почетное и нужное. Но, скажу честно, хотелось бы видеть Вас, товарищ Голицын, в наших рядах.
  
   Еще раз подчеркиваю - дело предлагаю очень опасное, сугубо добровольное. Учеба напряженная, тяжелая, интенсивная. В случае Вашего согласия, командиром группы рекомендуем старшину Свидлера. Звание у него невелико, но знаний и умений на нескольких полковников наберется. ... Только вот генерала в тыл врага забросить нам не разрешают, потому он и остается старшиной.
  
   - Каким временем мы располагаем для принятия решения, товарищ полковник? - Спросил Андрей.
  
   - Время пошло, товарищ младший лейтенант. ... Мало у нас времени. ... А, собственно говоря, сколько Вам нужно?
  
   Андрей замялся с ответом.
  
   - Такое решение принимают, Андрюша, или сразу или никогда. Вот отсюда и пляши. Да - да, нет - нет. ... Итак? ... Начнем с товарища Голицына?
  
   - Я готов. - Четко, негромко ответил Князь.
  
   - Спасибо. Иного ответа от русского офицера и патриота я не ожидал.
  
   - Сержант Моденов?
  
   - Согласен.
  
   - Старшина первой статьи Воронец?
  
   - Есть, Воронец! ... Согласен, товарищ полковник.
  
   - Вы, Филатов, принесете огромную пользу и в лаборатории, и в составе группы. Выбирайте. Но, учтите, что в науке Вы немного отстали и Вас найдется кем заменить, а нам для замены придется искать нового человека. ... Ваше слово?
  
   Молчание затянулось и полковник подумал, что, пожалуй, Филатов уйдет от них в любимую науку. ... Что ж, это тоже проявление воли, поступок.
  
   - ... Я, согласен. - Громко, словно отрезая путь к отступлению, сказал Андрей и почему-то, встал. И следом за ним поднялись, стали плечом к плечу, остальные.
  
   - Спасибо, парни! Теперь вы - боевая группа "Т" специального назначения фронтовой разведки Разведупра Генштаба РККА. Поздравляю! ...
  
   Став сотрудниками Разведупра Генштаба, вы, товарищи разведчики, должны выбрать для боевой работы агентурные псевдонимы. Именно под псевдонимом будут знать вас теперь все те, с кем придется, так или иначе, общаться. Псевдонимом станете подписывать донесения командованию, сводки, по псевдониму получать новые задания. Итак, старшиной остается "Пабло". Андрей теперь - "Аспирант", Виктор - "Шкипер", Федор - "Следопыт", а вы, товарищ Голицын - "Князь". ... Возражения есть? ... Подумайте. ... Теперь Вас будут знать только по агентурным псевдонимам. Друг к другу прошу общаться только с употреблением этих имен. ... До конца войны подлинные имена, фамилии и прочие данные придется накрепко закрыть в сейфе Разведупра. Увы, но там же будут до Победы храниться и награды.
  
   Полковник посмотрел на примолкший личный состав. - Ничего, герои, как сказал Молотов, "Будет и на нашей улице праздник". ... Дело наше воистину правое, значит, несомненно, победим и наденем ордена. ... Вот, пока можете полюбоваться на награды "Пабло", полученные за Испанию и Финляндию. ...
  
   - Теперь переходим к делу. Сразу небольшое вступление, рассматривайте его как первый, вводный, урок по новой специальности.
  
   В чем различие и особенности, глубокой, фронтовой, стратегической разведки?
  
   Во взводе, в роте разведчиков нет. Есть наблюдатели, выполняющие важные, но весьма ограниченные местом и временем функции. Чаще всего добытые сведения интересуют только ротное, максимум батальонное командование. Впрочем, толковый и внимательный наблюдатель даже на переднем крае способен высмотреть и признаки готовящегося наступления, и прибытие или смену противостоящих частей, и строительство укреплений, говорящих о переходе к обороне, новый огневые точки и так далее. Но в основном, это лишь данные местного, тактического характера.
  
   В некоторых батальонах, особенно отдельных, имеются разведывательные подразделения. Отдельное отделение или даже взвод. Как правило - это лучшие, наиболее умелые и опытные воины, помимо всего прочего - последний резерв комбата. Но далеко от передовой такая разведка не ходит. Ее задача, кроме тех же, что и у наблюдателей, разведать врага перед передним краем батальона. Реже - взять из боевого охранения языка, помочь провести через нейтральную полосу разведгруппу более высокого уровня или обеспечить ее возвращение. Специальными знаниями и подготовкой батальонные разведчики не обладают.
  
   Далее идет полковая разведка. Отдельная разведывательная рота. Перед ней ставятся уже более серьезные задачи и, поэтому, глубина действия захватывает ближайшие тылы немецкой обороны. В роте формируются группы, способные на день или два уйти в ближний тыл врага, добыть "языка", собрать путем наблюдения за противником разведывательные данные. Бойцы в таком подразделении проходят основную тактическую подготовку по специальности. ... Как показал боевой опыт текучесть в разведротах велика по нескольким причинам - опять-таки, они резерв командира полка, которым затыкают самые опасные прорехи и, кроме того, из полковых рот забирают лучших разведчиков в отдельные разведывательные батальоны дивизий.
  
   В дивизиях разведбаты и вооружены, и оснащены, и обучены получше. Да и собирают туда все лучшее, что обнаруживается в полках. Для ведения мобильной разведки имеются, по крайней мере по штатному расписанию, мотоциклы с колясками, вооруженные пулеметами, бронеавтомобили БА, легкие танки, танкетки. Имеются и полевые радиостанции. Группы дивизионной разведки выполняют задания командира дивизии. Для обработки полученных данных в штабе имеется разведывательное отделение во главе с начальником разведки дивизии. ... Вот пленный подполковник, которого захватили бойцы майора Гаврилова, как раз и служил на аналогичной должности в немецкой пехотной дивизии. Разведбат - глаза и уши комдива. Это - тактический уровень, разведка ведется на глубину уже нескольких километров. Изучается состав и вооружение войск противника, расположение штабов, батарей, складов, переправ и так далее. Разведчики в таком подразделении проходят курс специальной тактической, стрелковой, физической и технической подготовки. Включая курс рукопашного боя и владения холодным оружием.
  
   В штабе корпуса или армии - уже разведывательный отдел, в его распоряжение тоже отдельный разведывательный батальон соответствующего подчинения. У него и техники, и людей больше, и подготовка их лучше. И забирают их из всех нижестоящих частей и подразделений. Но здесь и задачи сложнее, и время нахождения во вражеском тылу больше. Глубина поиска достигает нескольких десятков километров. Следовательно, и подготовка радистов должна быть лучше, и станции мощнее. Хотя, честно говоря, со связью у нас пока очень и очень плохо... Вся надежда на то, что группа выполнит задание, перейдет линию фронта, благополучно вернется. Но в этом случае сведения могут устареть, потерять свою ценность. Состав таких, армейских, оперативно-тактических групп состоит из надежных и умелых бойцов. Их основная задача - именно войсковая разведка! Мгновенно принять самостоятельное решение и уничтожить объект они не могут. Они - разведчики и только разведчики, но не диверсанты. Определить новизну военной техники, стратегическую значимость того или иного объекта, найти оригинальный способ его быстрого и надежного уничтожения или вывести надолго из строя, они вряд ли смогут. Не хватит общего и специального образования. Да такие задачи перед ними и не ставятся.
  
   Это коротко о войсковой разведке. А теперь - о вас. О разведке фронтовой, стратегической, глубокой, дальней, проводимой в целях Разведупра Генштаба. И о диверсионной работе. В общих чертах, конечно.
  
   Руководство группами фронтовой разведки возлагается на разведывательные управления фронтов. Группы фронтовой разведки при наступлении находятся в передовых частях или даже за линией фронта. В этом случае их задача анализировать степень важности трофейных секретных документов и образцов новой техники противника, захватывать в плен штабных офицеров, офицеров связи, допрашивать пленных. Одним словом, любыми доступными средствами добывать информацию о численности войск врага, о построении их обороны, о вооружении и средствах связи, о шоссейных и железнодорожных коммуникациях, о штабах и аэродромах. Но только добыть - недостаточно. Не менее важно быстро и точно передать полученные сведения. Самые ценные разведывательные данные окажутся устаревшими и бесполезными если поступят в Генеральный Штаб слишком поздно.
  
   Группы фронтовой разведки, и в обороне, и при наступлении могут в любой момент оказаться заброшены в тыл противника. Глубина проникновение и избираемый способ переброски зависит от поставленной задачи и срочности ее исполнения. В одних случаях, группа перебрасывается наземным путем - пешком или на автомобиле, мотоцикле. В других, - по воздуху, с десантированием на парашютах или высадкой на планере.
  
   Из сказанного можно сделать вывод о том, что придется овладевать и техникой парашютных прыжков, и вождением транспортных средств, и умением с полной выкладкой пройти за ночь по тылам врага расстояние около тридцати - сорока километров. Зачастую поставленная перед группой задача предполагает владение немецким языком - как минимум в разговорной форме. В вашей группе "Пабло" и "Князь" очень неплохо владеют немецким языком. Кроме того, в запасе "Пабло" - испанский, а "Князя" - польский. Остальным придется учить немецкий, используя школьные знания. Особенно тяжело придется "Аспиранту". Автодело знают "Аспирант", "Князь", "Пабло". В какой-то мере знаком с двигателями и "Шкипер". С парашютом прыгал только ваш командир. Только он владеет в достаточной мере приемами рукопашного боя, холодным оружием, всеми видами стрелкового. Вам придется много тренироваться, учиться стрелять на поражение из любого положения: на ходу, с двух рук - по "Македонски". "Следопыту" окажется эту премудрость освоить легче, другим - тяжелее.
  
   "Пабло" и другие инструкторы научат вас собирать и использовать взрывные устройства и взрыватели. Зачастую, в тылу врага, мы собирали их только из подручных средств. Другие преподаватели - натренируют устанавливать надежную радиосвязь, чинить радиостанции, вести прием и передачу. Здесь, опять таки, пригодится опыт "Пабло" и знания "Аспиранта". Кроме того - командиры Разведупра объяснят основы организации немецкой армии, познакомят с формой, знаками отличия, нашивками, наградами, образцами документов и карт. С зафиксированными условными обозначениями, маркировкой техники. С фотографиями и плакатами танков, транспортеров, грузовиков, других боевых и транспортных машин.
  
   - Сегодня, товарищи разведчики, вы узнали много, возможно даже слишком много для первого раза, непривычного, способного коренным образом изменить жизнь, да уже фактически и изменившего её. Кроме того - прошу уяснить, что теперь назад не повернешь, с выбранного вагона на ходу не соскочишь. Поезд уже отошел от станции и несется дальше на полном ходу, в одно мгновение, перескочив с одной стрелки жизненного пути на иную колею. ... Ведущую в неведомую вам, парни, жизнь. ... Дерзкую, опасную, непредсказуемую.
  
   - По оперативным данным, - продолжил полковник, - против нас воюет, отлично подготовленный, оснащенный первоклассной техникой и вооружением, отдельный разведывательно-диверсионный полк специального назначения "Бранденбург-800". Его девиз - "Не давать никому пощады и не ждать пощады от других". ... Вот так. ...
  
   - Запомните, - "Бойцы Разведупра в плен не попадают". ... Живыми. ... Об этом стоит всегда помнить и жить, соответственно. Я не хочу вас, товарищи, пугать, но предупредить обязан - костоломы Гестапо и Абвера люди вполне профессиональные и их жертвам завидовать не приходится. Языки развязывать умеют. ...
  
   - Ну и последнее - вход в нашу дружную семью хотя и не легкий, он бесплатный, выход - нет. Выхода просто не существует. ... На пенсию у нас не уходят, служим Родине пожизненно.
  
   - Перенимая знания и опыт у преподавателей, помогая друг другу, вы, товарищи разведчики, превратитесь в надежных и хорошо тренированных бойцов группы специального назначения. ... Желаю успехов.
  
   Полковник "Вольф" вскинул руку к козырьку фуражки, круто повернулся и вышел.
  
   "Старик" торопился, его ждала интересная, захватывающая воображение, работа по созданию сети управляемых по радио фугасов, закладываемых под наиболее "перспективные" здания в оставляемых немцам городах. Фугасов, защищенных ловушками и "защитниками", ложными зарядами и имитаторами. Полковника теребили с созданием, точнее воссозданием с нуля, партизанских школ и отрядов, с конструированием дешевых и эффективных мин заграждения. Специальная группа стратегической разведки "Т" - оставалась его любимым, но далеко не единственным детищем.
  
  
  
  Глава 18.
  
  
  Глава "Абвера" адмирал Канарис.
  Берлин, ул. Тирпицуфер 74/76.
  (В главе использованы реальные факты из архивов Абвера и военных дневников начальника немецкого Генерального штаба генерала Гальдера).
  
  
  
   Наличие таксы в лисьей норе чаще всего означает только одно - неминуемую и скорую смерть рыжей хозяйки. Впрочем, нет правил без исключений. Каменное четырехэтажное здание под номером 74/76 на тихой берлинской улице Тирпицуфер к июню сорок первого года посвященные люди иначе как "лисьей норой" не именовали. Естественно, что за хозяином, главой Управления Аусланд/Абвер/ОКВ прочно закрепилось прозвище "хитрого седого лиса германской разведки". Но в его норе таксам жилось весьма и весьма комфортно.
  
   За письменным столом в кабинете на верхнем этаже "норы" сидел небольшого роста совершенно седой человек с умными глазами на заурядном, ничем не примечательном, не по возрасту свежем лице. Человек удобно расположился в пусть и не новом, но комфортном кожаном кресле и нежно поглаживал разлегшуюся перед ним прямо на документах длинношерстную таксу с узкой хитрой мордой и длинным пушистым хвостом. Оправленный в красивую рамку фотопортрет собаки стоял на карнизе камина возле угла письменного стола.
  
   Кабинет руководителя немецкой военной разведки адмирала Канариса располагался на самом верхнем этаже, куда и хозяина, и двух его секретарш, и посетителей доставлял старый, нередко выходящий из строя лифт. Небольшая по размерам комната, обставленная лишь необходимой канцелярской мебелью, никоим образом не напоминала ни помпезные апартаменты Рейхмаршала Геринга, ни баварскую тяжеловесность Гестапо Гиммлера, ни псевдоготическую вычурность новой Имперской канцелярии Гитлера. Самыми примечательными предметами являлись небольшая модель крейсера "Дрезден", напоминающая о славном морском прошлом адмирала, о побегах из плена и прочих авантюрных приключениях, да три бронзовые обезьянки, мирно уживающиеся на письменном столе. Крейсер напоминал о сражении у Фолклендских островов, а обезьянки символизировали три основные принципа разведки - "Всё видеть, все слышать, но - молчать".
  
  
  
   Победоносная война против англичан и их союзников на Западе и на Балканах, в Норвегии и на Севере Африки, равно успешные действия флота во всех доступных и недоступных морях и океанах, принесли Фридриху Вильгельму Канарису не только полное доверие и уважение Фюрера, но и звание полного адмирала. До сих пор вклад подчиненных Канарису структур в молниеносную победу над врагами, не вызывал ни в Генеральном штабе, ни в окружение Адольфа Гитлера ни малейшего сомнения. Собственно говоря, именно действия разведки и обеспечивали пока успехи "Блицкрига". Так было в Бельгии, в Арденнах, на Балканах, в Норвегии и Африке.
  
   Шел пятьдесят пятый день новой военной компании. Войны на Востоке. Войны с непримиримым большевистским режимом СССР. Войны со Сталиным и его Красной Армией. Войны, в разработку, планирование и осуществление планов которой, Канарис принимал самое активное участие. Собственно говоря, именно на разведывательных данных Абвера, на их анализе и докладах адмирала, оказался выстроен словно на фундаменте весь ныне осуществляемый план "Барбаросса".
  
   Рука адмирала нежно гладила мягкую собачью шерсть, ничуть не отвлекая хозяина от размышлений о происходящих событиях, от мыслей, которыми пока мог поделиться, и то иносказательно, осторожно прощупывая собеседника, лишь с самыми верными и надежными людьми. Мыслями крамольными и опасными, которые вовсе не надлежало знать непосвященным окружающим.
  
   Приход Гитлера к власти не испугал и не шокировал Канариса. Как, впрочем, и многих иных выходцев из привилегированного круга родовой аристократии, современных финансистов и промышленников. Круга людей просвещенных, считавших, что выскочка ефрейтор, этот художник неудачник, любимец плебса и сам плебей Адольф Гитлер лишь послушный и надежный исполнитель записанной ими для него роли. Роли, которую до определенного времени предстояло суфлировать и режиссировать, оставаясь в глубокой тени. Из тени же, манипулировать Фюрером и его карикатурными паладинами, словно марионетками в театре кукол. Увы, куклы оборвали, казавшиеся такими прочными, поводки и зажили вполне самостоятельной жизнью. Марионетки заставили бывших кукловодов, как и все остальное население Рейха, вольно или невольно, но весьма дружно плясать под навязываемую, непонятную, грубую, примитивную музыку маршей и пивных праздников.
  
   Впрочем, с приходом к власти нацистов карьера Канариса складывалась вполне благополучно. На каком-то этапе "седому лису" даже казалось, что придет время и
  Германия благополучно переболеет гитлеризмом, словно дети болеющие в детстве корью или свинкой. Увы, пока кризиса в болезни не наблюдалось. Канарис брезгливо и бесстрастно отстранялся, отделялся невидимой стеной безучастия от преследования евреев, от особо одиозных беззаконий, от убийств и жестокостей, но при этом не давал эмоциям вырваться наружу. В результате по-прежнему пользовался у руководства нацистов полным доверием и репутацией "надежного парня". Это положение и занимаемый пост предоставили сухопутному адмиралу немалые возможности для осуществления тщательно продуманного и начинаемого осуществляться плана. Плана, в итоге имеющего целью привести к краху, как гитлеровский нацизм, так и сталинский большевизм. Уничтожить одновременно и бесповоротно оба режима, одинаково ненавидимых и неприемлемых всеми фибрами души немецкого аристократа и кайзеровского морского офицера старой закваски. Но имелась одна загвоздка, одно непременное и обязательное условие выполнения поставленной задачи - сохранение и упрочение Германии. Поражение Гитлера для адмирала Канариса вовсе не олицетворялось с поражением Германии, наоборот, именно обновленная Германия обязана возглавить крестовый поход просвещенного Запада против большевизма.
  
   Жить так жить, именно так - всегда смело и гордо плыть с надутыми, полными ветра, парусами, считал адмирал. Но при этом непременно идти по жизни лишь точным, до мельчайших деталей выверенным курсом, тщательно взвешенным и сбалансированным, безопасно огибающим житейские рифы и политические водовороты. Жизнь разведчика научила Канариса одновременно маскироваться, изворачиваться, лгать и хитрить, принимая единственно верные, зачастую весьма неординарные решения в экстремальных условиях. Именно благодаря его воле и эрудиции Абвер превратился из захудалого отдела времен Веймарской республики в мощнейшее учреждение третьего Рейха, обладающее не только отличными аналитическими, но первоклассными боевыми подразделениями. Подразделениями, способными выполнить любое приказание. ... Воюя на Западе, Канарис, однако, придерживался весьма благородного, но одновременно и смертельно опасного правила - выполнять только те указания Фюрера и командования, которые так или иначе не выходили за рамки понятия цивилизованного ведения войны. В ином случае приказы самого Гитлера неявно саботировались, откладывались в долгий ящик и постепенно заменялись новыми событиями и приказами.
  
   С приходом к власти Гитлера в Абвер потекли весьма и весьма значительные суммы денег, в том числе и в иностранной валюте, но к рукам адмирала из этого потока не прилипло ни пфеннига, ни цента. Даже для покупки домика в Шлахтензее Канарис предпочел продать старинную скрипку жены, но не просить дотации и помощи у Фюрера. Тогда он поступил чисто интуитивно, но именно эта чуткая интуиция, честность и простота импонировала многим и, одновременно, защищали долгие годы от излишнего внимания гестапо Гиммлера. В ведомстве СС никогда не ставили под сомнение личную порядочность и честность адмирала. Человек глубоко религиозный, Канарис не принимал мистический атеизм гитлеровского режима, основанный на языческих ритуалах Вагнеровского эпоса. Посему, побудительными мотивами его тайных действий являлись не политические, а этические соображения, опирающиеся на Божественное провидение, а не на директивы национал-социалистов и заклинания их Фюрера.
  
   Впрочем, и правила имели исключения. Диверсанты Абвера одинаково свободно действовали и в гражданской одежде, и форме вражеских армий, и маскировались под раненных солдат противника, и под медицинский персонал. Но в любом обличье убивали без пощады и сожаления. Впрочем, надо отдать им должное, и сами они снисхождения и пощады не ожидали. Но если война на Западе велась с соблюдением некоторого "кодекса рыцарской чести", некоего налета "джентльменства", то начавшаяся война на Востоке с ее первых минут оказалась смертельной войной двух непримиримых идеологий, а, следовательно, войной без правил и ограничительных рамок. Войной, которая один за другим грозила разрушить планы и замыслы адмирала Канариса.
  
   Изначальный замысел адмирала поражал немногих посвященных простотой оригинальной идеи, тонкостью исполнения задуманного и элегантным камуфляжем, позволяющим исподволь манипулировать обоими не очень образованными и интеллектуально слабо развитыми тиранами. План адмирала основывался на том непреложном факте, что его ведомство практически монополизировало сбор разведывательной военной информации о СССР, в том числе научно-технической и политической. А суть плана заключалась в искусном стравливании двух хищников. В схватке Гитлера со Сталиным победить должна была просвещенная демократическая идея западной, христианской цивилизации. Причем победить совершенно естественно и на определенном этапе органически включить в число победителей обновленную Германию. Германию без Гитлера. Великую Германию, опирающуюся на покоренные и захваченные пространства России. России - без Сталина.
  
   Как это не парадоксально, но именно урезанная разведывательная информация Канариса, которой Гитлер абсолютно и безгранично доверял, побудила диктатора назвать СССР "Колосом на глиняных ногах". Именно на данных Абвера, подкрепленных ненавязчивым анализом генералов Генерального штаба Гальдера, зиждилось мнение Фюрера о том, что народ России со слезами на глазах встретит немецких "освободителей" от диктатуры большевиков. Гитлер предполагал, что в идеальном случае забитые тираном Сталиным русские солдаты обратят оружие против коммунистов, комиссаров и евреев, а при самом плохом раскладе - просто начнут массами сдаваться в плен под звуки полковых оркестров.
  
   Пошел пятьдесят пятый день войны. Кое-что из предсказанного и ожидаемого сбылось. Остальное требовало серьезного анализа и осмысливания.
  
   Казалось бы, первая часть плана исполнена абсолютно удачно и безукоризненно четко. Удалось втянуть тиранов в кровавую схватку. Оставалось обессилить диктаторов, подорвать в народах Германии и России веру в Гитлера и Сталина, в победу, затем захватить власть, установить диктатуру Вермахта и с помощью высадившихся западных союзников выполнить завершающую фазу операции.
  
   Перед самым началом русской компании адмиралу пришлось расстаться с одним из наиболее близких и доверенных людей, известному широкой публике под именем "барона Ино". Барон, к которому Канарис испытывал истинные дружеские чувства, покидал страну, воспользовавшись наличием турецкого паспорта и постом представителя американской фирмы. Будучи по происхождению немцем и искренне любя родину, барон, тем не менее, не стеснялся в выражениях по отношению к Гитлеру и его окружению, особенно яростно критикуя нелепые "Нюрнбергские законы", ставшие основой бессмысленного преследования инородцев и инакомыслящих. Прощаясь с бароном, Канарис выразил опасения, как насчет собственного будущего, так и будущего Германии. "Гитлер - кровавый и жестокий дилетант, мечтающий захватить весь мир и перекроить его на собственный манер. Если его не остановить - прежде всего пропадет сама Германия. Свержению Гитлера и спасению Германии я отдам все силы. ... Весьма вероятно - и саму жизнь".
  
   Отставной ефрейтор, в глазах Канариса обладал лишь одним несравненным даром - мог по памяти насвистеть мотив почти всех опер Вагнера. Это - естественно, Божий дар, но для главы государства и лидера нации одного подобного "дара" вовсе недостаточно. Свистун-виртуоз, возомнивший себя военным гением, может просвистеть Германию. Свержение Фюрера вовсе не предполагало автоматического поражение в войне. Совсем наоборот. Руководители военного заговора совершенно не собирались "наносить удар ножом в спину немецкому Вермахту", не собирались, и "красть у немецкого народа военную победу". Речь шла только о смещение политических акцентов, о замене режима национал-социалистов - режимом военной диктатуры просвещенного генералитета.
  
   Вермахту Вильгельм Канарис служил верой и правдой, честно сообщая Верховному Командованию и Генеральному штабу положение и состав войск противника, состояние его экономики, о приготовлениях и планах большевистского врага. Но политику и стратегию Германии определяли не Вермахт и не Генеральный штаб. Если Фюрер и его окружение зачастую желали видеть вещи в искаженном, далеком от реальности мистическом свете оккультных теорий - что ж в этом случае докладываемое Гитлеру вполне удовлетворяло желаниям Адольфа Гитлера. Для этого стоило только немного сместить акценты и облачить выводы в требуемую начальством форму.
  
   Так произошло и при подготовке "Барбароссы". Канарису с его тонким аналитическим умом весьма импонировал первоначальный вариант - План генерала Маркса - предтеча "Барбароссы". По этому плану удар наносился всеми силами по Украине, обеспечивая молниеносный выход к Днепру и дальнейший естественный поворот на север к Москве, Белоруссии. Целью предлагаемого маневра являлось оригинальное решение - заставить Красную Армию воевать "опрокинутым фронтом". Не понимая значения термина, Гитлер закапризничал, чуть ли не бился в истерике. Генеральный штаб пошел на поводу и в итоге родился план Паулюса, предполагающий нападение по всему фронту, нанесение не одного, а трех-четырех ударов. Теперь целью компании стала не военная победа над СССР, но уничтожение, перемалывание русских полчищ ...
  
   - Да, я присягал вместе со всей армией господину Гитлеру, - Думал Канарис, - но присяга имела смысл только до тех пор, пока интересы Адольфа Гитлера совпадали с интересами Германии, пока сам Гитлер служил интересам Германии... И ни днем более. Теперь Гейдрих и Гиммлер вынашивают планы создания собственных вооруженных сил "черных СС", соперничающих по качеству вооружения с вермахтом и пользующихся особым благоволением Гитлера. Нацисты хотят поставить партийную тайную полицию во главе и Абвера, и криминальной полиции. Желают сесть мне на голову и дергать за уши. Не выйдет! Приходится маневрировать, постепенно отступать, сдавать малозначительные, второстепенные позиции... Противопоставлять грубой целеустремленности Гейдриха собственное искусство обхождения с людьми. ... Постоянно жить "под колпаком" костолома Мюллера, зная, что ежедневно на стол руководителя Гестапо ложатся записи всех разговоров...
  
   Усталый человек с красными от бессонницы и переживаний глазами, безукоризненный профессионал, несмотря ни на что безукоризненно выбритый и причесанный сидел в кабинете, нависшем над опустевшим к ночи зданием Абвера, и мысленно подводил итоги русской компании... Результаты победоносные и впечатляющие. Но, только на первый взгляд. И очень тревожные при более глубоком анализе.
  
   Перед адмиралом на столе дневник боевых действий Абвера. Он машинально перелистывает страницы, дополняя прочитанное тем, что держит в памяти, что узнал из других источников. Например, от офицеров Генерального штаба и штаба Верховного командования. Адмирала меньше всего интересуют победные реляции. Они и так известны. В записях и донесениях руководитель Абвера ищет иное, подтверждающее или, наоборот, опровергающее успех им задуманного тайного предприятия.
  
   В период подготовки нападения Абвер делал все возможное и невозможное для обеспечение боевых успехов вермахта. Еще в далеком тридцать девятом году начали подготовку к антибольшевистскому восстанию на Украине боевики ОУН под руководством Мельника из ОУН (М) и Бандеры из ОУН (Б). Две с половиной сотен боевиков прошли подготовку под руководством инструкторов из Абвера-2 в учебно-тренировочном лагере под Дахштайном.
  
   С октября на новой советско-германской границе начали оборудоваться и функционировать посты радиоперехвата, создаваться агентурные сети в тылу русских. Филиалы Абвера, ориентированные исключительно на борьбу с СССР, появились в Радоме, Цехануве, Люблине, Тирасполе, Кракове, Сувалках. В ноябре, в рамках прямой подготовки к войне, дополнительные посты размещаются в Бяла-Подляске, Влодаве, напротив Бреста по другую сторону Буга.
  
   Тогда же, согласно с договоренностью между немецкой и финской секретными службами гауптман Лепп отправлен в Финляндию для ведения разведки против Красной Армии. К работе против СССР активно подключается и разведка Эстонии. Вся полученная финнами и эстонцами информация централизованно направлялась в Абвер, согласно достигнутой на правительственном уровне договоренности. С начала и до самого окончания советско-финской "зимней" войны Абвер, совместно с финляндской контрразведкой проводил активную диверсионно-разведывательную работу в тылу Красной Армии. Приходилось проявлять известную осторожность, ведь еще не высохли чернила на Договоре о ненападении "Молотова - Риббентропа". Особо ценную информацию приносили финские дальние патрули, с особой жестокостью пытавшие и затем убивавшие пленных.
  
   В декабре по заданию варшавского штаба Абвера агенты Симон и Хапке отправляются на сопредельную сторону для получения сведений о численности, оснащенности и боеспособности войск Красной армии в приграничных районах. Тогда же начинается и массовая заброска закончивших подготовку диверсантов из ОУН. Увы, они в большинстве своем не оправдывали затраченных средств и очень оперативно отлавливались пограничниками и НКВД.
  
   В следующем, сороковом году, параллельно с подготовкой войны против англичан и их союзников, выполняя указания Гитлера Абвер значительно увеличил число разведывательных полетов над территорией СССР. В операции оказались задействованы многие из самолетов эскадрильи особого назначения "Ровель", использующие аэродромы в Протекторате Чехии и Моравии, на оккупированной территории Польши, в дружественных Финляндии, Венгрии, Румынии и Болгарии. Летчики фотографировали месторасположение промышленных объектов, состояние шлюзов и речных магистралей, автомобильных дорог, железнодорожных путей, мостов, вокзалов, военных баз. Разведчиков интересовало состояние и строительство новых укреплений, позиций артиллерии, баз ПВО. В ходе разведывательной операции "Ольденбург" по указанию ОКБ проводилась систематическая инвентаризация месторождений стратегического сырья и промышленных центров его переработки в целях возможного использования после оккупации западной части СССР.
  
   Одновременно с усилением разведывательной работы Абвер начинает формировать "пятую колонну" для саботажа и диверсий в тылу Красной Армии. В Кракове - "Стрелецкий полк" в составе двух тысяч боевиков ОУН, в Варшаве и Люкенвальде - "Украинские легионы".
  
   Работа идет нарастающими темпами и уже в феврале Вильгельм Канарис докладывает генералу Йодлю о результатах воздушной разведки. Для ведения молниеносной войны по плану "Барбаросса" танковым армадам Германии требуется нефть и 22-го февраля через Москву в Иран выезжает с поддельным дипломатическим паспортом гауптман Абвера Леверкюн, имеющий задачей выяснить возможность развертывания армейской группы для захвата нефтяных приисков Советского Закавказья.
  
   В марте заканчивается подготовка очередной группы диверсантов из числа членов ОУН и "повстанческий штаб", сформированный под эгидой Абвера направляет боевые группы во Львов и на Волынь для организации разведки, саботажа и диверсий.
  
   В апреле, взлетающие с норвежского аэродрома "Бордуфос", самолеты эскадрильи "Ровель" начинают аэрофотосъемку Мурманской и Архангельской области.
  
   В мае Абвер посылает своего офицера связи в Эстонию и проводит там секретные совещания с разведывательными службами республики. Имея долгосрочной целью совместную работу против СССР. Правда долго работать не пришлось. Уже 20-го июня, накануне прихода частей РККА в Эстонию, Абвер сначала перевел на нелегальное положение, а затем полностью эвакуировал сотрудников второго отдела (военная контрразведка) Генерального штаба эстонской армии на немецком пароходе в Штетин. Впрочем, плоды тесного сотрудничества не пропали втуне. Команда из завербованных эстонцев направляется в Финляндию, где в сорока километрах от Хельсинки оборудован учебный центр по подготовке агентов-диверсантов и радистов.
  
   С того же времени активизируется и работа агентуры в Прибалтике. Правда и НКВД не дремлет. Из более ста засланных в СССР групп только в Литве захвачено 75.
  
   Война на Западе завершилась изгнанием англичан и капитуляцией Франции, проведенной по настоянию Адольфа Гитлера в том же самом вагоне в Компьенском лесу, где в восемнадцатом году было подписано фактическое поражение Германии в первой Мировой войне. Фюрер радовался, словно малое дитя, дрыгал от избытка чувств ножкой. Его можно понять - в окопах прошлой войны ефрейтор Гитлер честно заработал два Железных креста. Лицо Фюрера, некогда худое и нервное, теперь покрыл добротный жирок, тонкие губы изображали выгнутую уголками вверх скобочку под толстым носом и пучком рыжеватой поросли. Несмотря на значительные военные успехи, облик вождя национал-социалистов все более и более напоминал Канарису преуспевающего в получение щедрых чаевых плебея-официанта средней руки, а вовсе не триумфатора-полководца. Но, увы, народ Германии все глубже, все полнее увязал в магическом воздействии личности Гитлера, все далее в неопределенное будущее отодвигая возможность генеральского переворота. Для успеха задуманного предприятия, прежде всего абсолютно необходимо как следует подорвать доверие к вождю Третьего Рейха в народе и армии, считал адмирал. Совершить подобную подвижку в умах немцев могла только схватка с большевистским медведем. Достаточно победоносная на первом этапе для Германии, но и в нужной мере невыносимо кровопролитная мясорубка для обеих вовлеченных в схватку сторон.
  
   С июля сорокового года основные усилия Абвера сосредоточились на СССР. Оперативный отдел начал разработку детальных планов военной компании в России. В конце августа ОКВ уже вполне официально поручает Канарису и его ведомству начать подготовку к практической реализации плана "Барбаросса". То есть, к наступлению и войне против большевистского режима Сталина. К войне против СССР, против России. В том же месяце, по запросу начальника главного штаба ВВС, эксперты Абвера составляют аналитический обзор военно-промышленного потенциала СССР. Канарис курировал этот процесс от самого первого до завершающего этапа. Вывод аналитиков гласил, - Авиационная промышленность СССР значительно уступает немецкой и может производить, пусть массово, но только устаревшие самолеты типов И-16, И-153, СБ. ТБ-3 и подобные им раритеты.
  
   В том же августе произошло еще одно событие, явившееся знаменательным для Абвера. Канарису удалось собрать все до сих пор самостоятельные боевые подразделения немецкого спецназа под эгидой Абвера в отдельном батальоне специального назначения. Уже в октябре батальон разворачивается в "Учебный строительный полк особого назначения Бранденбург-800".
  
   26-го августа - еще одна победа Канариса. Именно ему и его людям ОКВ поручает соблюдение всех мер секретности при подготовке к военным действиям на советско-германской границе в рамках "Барбароссы". Это - персональное поручение Гитлера, знак доверия и признания заслуг перед Рейхом. Канарису вновь удается обойти Гейдриха. Уже в последние дни месяца адмирал лично ставит конкретные разведывательные задачи перед военными атташе в Москве и пограничных с СССР странах.
  
   Не без помощи Абвера к власти в Румынии приходит диктатор Антонеску. К этому делу Канарис приложил руку лично, побывав в Румынии и дав затем в ОКБ весьма положительную оценку Антонеску как военному и политическому руководителю.
  
   В ноябре сорокового года в составе "Бранденбурга" разворачиваются три разведывательные роты для предстоящей войны со Сталиным. Подразделению Абвер-3 поручается обеспечение скрытной передислокации войсковых частей на линии советско-германской границы. К "Пакту трех" присоединяются Румыния и Словакия, каждая из которых надеется урвать все возможные выгоды из участия в будущем Восточном походе, подробности которого им, естественно, не сообщаются, но в неизбежности и исходе которого сомнений уже нет.
  
   В декабре разработка "Директивы Љ21" под условным названием плана "Барбаросса" завершена в Генеральном штабе, утверждена Верховным командованием и подписана Гитлером. Срок нападения - середина мая следующего, 1941-го года.
  
   В учебно-тренировочном лагере Нойхамер под Легницей Абвер формирует из боевиков ОУН батальон "Нахтигаль" в составе полка "Бранденбург-800", предназначенный прежде всего для диверсий и саботажа в ближнем тылу Красной Армии. Знающие русский язык диверсанты обучаются владению русским оружием, ношению формы командиров и красноармейцев, работе со взрывчаткой и жестким методам допроса в условиях ограниченного времени.
  
   Заброски агентуры в СССР принимают массовый характер, что немедленно сказывается на качестве подготовки и числе задержанных НКВД агентов и боевиков. С декабря по март выявлено и арестовано более полутора тысяч агентов. Впрочем, Канарису такого расходного материала из эмигрантов и перебежчиков особо не жаль. Достаточно и того, что какая-то часть агентуры сохраняется и начинает активно работать. Всех выловить НКВД не удается. Тем более, что всегда достаточно желающих поучаствовать в крестовом походе против большевиков. Иностранный отдел Абвера массами вербует агентов среди политических эмигрантов, вышвырнутых в свое время из СССР. Армян из "Дашнакцутюн", азербайджанцев из "Муссавата", чеченцев из "Шамиля". В Афганистане удается наладить контакты с эмирами Бухары и Хивы.
  
   В Финляндии полным ходом идет строительство авиабаз и опорных пунктов Абвера. Именно с финских аэродромов авиационная эскадрилья специального назначения "Ровель" чуть ли не ежедневно вылетает на разведку и фотографирование Кронштадта, Ленинграда, Архангельска и Мурманска. Резко увеличивается число вылетов в Прибалтике, на бывшем польском участке границы и на юге.
  
   31 января 1941 года Главное командование сухопутными войсками Германии подписывает детальный план оперативно-стратегического развертывания войск в рамках операции "Барбаросса".
  
   В феврале по личному приказу Гитлера Абвер проводит широкомасштабную операцию по дезинформации командования РККА и политического руководства СССР. В рамках операции адмирал издает приказ о форсировании разведывательных операций против СССР. Цель задуманного - показать скопление наиболее боеспособных частей на украинском, а не белорусском участках границы.
  
   11-го марта по просьбе Абвера люди в Министерстве Иностранных дел Рейха заверяют военного атташе СССР в том, что сосредоточение немецких войск вблизи советских границ - только провокационные слухи, ничего с реальной действительностью не имеющие. А уже 21-го марта Абвер докладывает Верховному командованию о завершении специальных операций по маскировке выдвижения вермахта на исходные позиции. В этом же месяце начинают формироваться и полевые контрразведывательные отделы при штабах групп армий для будущей войны - "Штаб Валли-1", "Штаб Валли-2" и "Штаб Валли-3".
  
   Для полноты и объективности картины разведывательной информации, Канарис посылает майора Абвера Щульце-Хольтуса под именем доктора Бруно Шульце в СССР. Под видом туриста тот собирает разведывательную информацию об объектах, расположенных вдоль железной дороги. Конечной точкой маршрута является Баку. В Москве майор передает собранную информацию военному атташе Германии, а тот дипломатической почтой отправляет в Берлин.
  
   В марте к Пакту присоединяется Болгария. Теперь русский медведь оказался плотно обложен в берлоге.
  
   Оккупация Югославии и Греции, высадка на Крит, в которых Абвер и "Бранденбург" принимали самое деятельное участие, несколько отодвинули сроки начала "Барбароссы". Грызя от нетерпения ногти, срывая на окружающих злость, 30-го апреля Адольф Гитлер наконец назначает окончательную дату нападения на СССР. Это ночь с субботы на воскресенье 22-го июня 1941 года. 7-го апреля сотрудники Абвера генерал Кёстринг и оберст Кребс из состава военного атташе в Москве лично докладывают Гитлеру о военно-промышленном потенциале СССР, ненавязчиво подтверждая его уверенность в том, что большевистская Россия действительно представляет собой "колосс на глиняных ногах".
  
   Нефть - кровь моторизованной войны, кровь "Блицкрига" и 15-го мая офицеры Абвера начинают интенсивную разведку южной русской границы с территории Ирана. Сбор данных о южных областях СССР в районах нефтедобычи ведется агентами из числа местных жителей. Кроме того проводится успешная вербовка сына начальника полиции Тебриза и офицера штаба одной из иранских дивизий.
  
   25-го мая ОКБ информирует Генеральный штаб финской армии о дате предстоящего нападения на Россию. О точной дате войны сообщают только одному союзнику - финнам. Все остальные - ненадежны и о времени выступления в поход только в самый последний момент. Финляндия - должна ударить в тыл Ленинграда одновременно с Вермахтом. Именно поэтому Гитлер во всех предварительных набросках обращения к армии и нации упоминает Финляндию как союзника. В вопросе участия или неучастия финнов в войне сомнения нет. Дело только в сроках их готовности. В день начала войны Финляндия перекочует с листков черновика в чистовой вариант и громогласно объявится Фюрером союзницей Германии в крестовом походе против СССР.
  
   1-го июня Абвер начинает формирование трех подразделений спецназа фронтовой разведки для групп армий "Север", "Центр" и "Юг".
  
   В первых числах июня с территории Финляндии Абвер забрасывает прошедших подготовку в финских разведшколах агентов в Прибалтику. Две группы, одетые в форму красноармейцев, высаживаются на острове Хийумаа. Еще одна группа перехватывается пограничными катерами русских и после боя и преследования возвращается в Финляндию. Через несколько дней эта группа десантируется в Эстонии с самолетов на парашютах. Перед диверсантами поставлены задачи сбора информации о стратегических объектах и фортификационных сооружениях в полосе группы армий "Север" на участке Нарва - Кохтла-Ярве - Раквере - Таллин. Все транспортные аэропланы, участвовавшие в операции благополучно возвращаются на финские аэродромы, но первая советская экспериментальная радиолокационная сеть, состоящая из станций в районе Ленинграда и Талина четко определяет маршрут их полета, включая места взлета и приземления на территории Финляндии.
  
   На центральном участке границы Абвер забрасывает агентов из числа боевиков ОУН для составления списков на первоочередное уничтожение особых категорий советских граждан. В первую очередь - коммунистов, комиссаров, представителей польской, русской, украинской и еврейской интеллигенции.
  
   Адмирал Канарис отчаянно лавировал, пытался отделаться от обер-группенфюрера СС Гейдриха и его конторы мелкими уступками. Даже прилюдно высказался за депортацию евреев на Мадагаскар. Не помогло, в мае на берлинском совещании высшего командного состава секретных служб Германии - Абвера, Гестапо и СД, ему пришлось подписать соглашение о координации действия групп Абвера, подразделений полиции безопасности и особых групп СД на оккупированной в ходе будущей войны территории СССР. Судя по всему, с этого момента Абвер потихоньку начал терять полную независимость и неподконтрольность в делах разведки.
  
   3-го июня Сталин, обеспокоенный наличием германских воинских формирований и постоянными провокациями с финской территории, имел беседу с финляндским посланником Хайниненом. Подчеркивал желание поддерживать с Финляндией добрососедские отношения. Намекал на нежелательность немецкого военного присутствия и использования территории Финляндии для "недружественных" действий против СССР. В качестве первого жеста "доброй воли" предлагал поставить финнам двадцать тысяч тонн зерна. В целях соблюдения секретности, о наличии неопровержимых данных радиолокационной проводки самолетов нарушителей в беседе не упоминал.
  
   В мае Генеральный штаб Германии обсуждал возможность применения отравляющих веществ на поле боя с русскими. Решили пока воздержаться. Слишком велика опасность того, что и русские применят боевые ОВ, благо с немецкой помощью химические предприятия для их производства построены и введены в строй еще во времена "медового месяца" Веймарской республики, как следствия договора в Рапалло.
  
   Весь май в Генеральном штабе под руководством генерала Гальдера идет лихорадочная работа. В срочном порядке решаются последние организационные вопросы операции "Барбаросса" - применение дымовых завес при форсирование рек, момент ввода в бой пехотных дивизий, использование артиллерии, средств связи и инженерных войск дивизий второго эшелона в самом начале наступления, ударных танковых клиньев, средств ПВО, обобщается опыт ночного преследования противника. Рассчитывается даже количество автотранспорта на поле боя.
  
   В ходе работы генерал Гальдер объяснял штабным офицерам собственное видение операции "Барбаросса", - "Решение о проведении операции "Барбаросса" имеет далеко идущие последствия. Прежде всего - лишить Англию последней надежды на поддержку со стороны России и завершить реконструкцию Европы без Англии и России. После победного завершения операции у нас освободятся руки для нанесения окончательного поражения Англии. Причем - в основном усилиями флота и авиации. Существует возможность громить англичан в метрополии с помощью подводных лодок и "карманных линкоров". Следует разбить англичан на периферии".
  
   Адмирал Канарис скривил сочные губы в иронической усмешке. Вздохнул. Мотнул головой, словно не ворот мундира, а удавка сдавила шею. Сопереживая хозяину также тяжело вздохнула такса. Потянулась всем длинным телом, вытянула короткие лапки в меховых штанишках.
  
   - Боже мой, какое счастье, что тупица Гальдер не входит в число заговорщиков военной оппозиции! Как можно нося серебряные витые погоны и аксельбанты Генерального штаба не понимать, что именно вовлечение России в войну даст Великобритании прекрасный шанс выжить и победить! О "периферии" и разгроме с помощью флота и авиации - вообще полный бред! В большом бою Британский "Большой" Флот совместно с отличным, современным флотом американским не оставят немецким кораблям "Флота открытого моря" даже малого шанса на успех. Нет, лодками и самолетами гордых бриттов на колени не поставишь. Проигранное Герингом воздушное сражение за Англию это наглядно показало.
  
   - Впрочем, проскальзывали у Гальдера и вполне трезвые мысли, только выводы из них сделаны идиотские: "Если мы окажемся связаны сражениями в России, а коренные военные успехи быстро не будут достигнуты, появится опасность того, что в оккупированных областях начнется недовольство и Англия попытается перехватить инициативу. Поэтому - важно как можно быстрее провести "Барбароссу"!".
  
   - Глупец, даже не задумывается о том, что с первыми разрывами немецких снарядов на русской земле СССР и Англия автоматически оказываются союзниками! Вот степень этого союзничества и стоит предусмотреть. Дай Бог оно окажется не глубоким и ограниченным лишь некими военными аспектами.
  
   5-го июня в Генеральном штабе обсуждались проблемы проводки в Финляндию новых линий связи, идущих через территорию "нейтральной" Швеции и установке там нового мощного радиопеленгатора. Финнов подстегивают, немцев начинает раздражать их извечная национальная медлительность и неторопливость.
  
   6-го июня Канарис доложил о том, что русские проявляют на границе усиленное беспокойство и придется усилить средства маскировки предстоящего нападения. Одновременно проинструктированы по организации взаимодействия войск офицеры, направляемые в Финляндию. В частности, им заявлено: "На первом этапе войны нашими союзниками будут лишь финны. Без них невозможно успешное ведение войны группой армий "Север". Венгры, румыны, итальянцы, словаки тоже жаждут заполучить себе кусочек победного пирога, но их участие в боевых действиях будет напрямую зависеть от того, как развернуться события. Вот участие Японии весьма и весьма желательно, но - проблематично. Слишком памятны уроки Халхин-Гола. Тоже - с Турцией. Слишком живы в памяти события Кавказских войн".
  
   Штрафной батальон "разминирования" сформирован и отправлен в группу армий "Центр". Планируемое число потерь - до 25%.
  
   В середине мая полковник Кинцель доложил Гальдеру о возвращении из Финляндии, где согласовывал вопросы взаимодействия с руководством финского Генерального штаба: "Финское военное руководство приняло окончательно немецкие предложения и полным ходом приступило к выполнению задач. Пятый финский корпус в составе двух дивизий предназначается для операций против Кандалакши. Аландские острова должны быть заняты одним пехотным полком, усиленным сверх установленного штата. Для захвата полуострова Ханко предназначена одна дивизия. На ленинградском направлении развертывается четыре дивизии. Севернее Ладожского озера - две дивизии образуют оперативную группу для наступления восточнее Ладожского озера. На центральном участке - пять - шесть дивизий. В резерве - одна дивизия у Хельсинки и одна дивизия у Або".
  
   Финны заверили, что потребность во времени для мобилизации не превысит двенадцати дней. В том числе - пять дней для развертывания на операционном направлении. До 22-го июня планируется мобилизация запаса пограничной стражи и пятого корпуса, но общая мобилизация начнется только после наступления Германии. Это очень важно, чтобы не вызвать раньше времени ответной реакции Советов, усыпить их бдительность. Финские войска вступают в бой немедленно после форсирования немецкими войсками Западной Двины. Маршал Маннергейм капризничает. Пытается отстоять некую самостоятельность. Настаивает на направлении главного удара восточнее Ладожского озера. Впрочем, адмиралу Канарису подобные чувства весьма понятны и близки. Они сродни его соперничеству с ведомством Гейдриха.
  
   11 июня Абвер забрасывает шесть агентов-парашютистов с заданием подорвать в ночь на 22 июня участки железнодорожной ветки Столбуново - Киев. Но НКВД с помощью местных жителей выслеживает и обезвреживает группу. Случается, но зачем это местным жителям, украинцам, добровольно помогать зловещему НКВД?
  
   13-го июня Гальдер заканчивает инспекцию войск на формируемом Восточном фронте. Общее впечатление отрадное. Войска в хорошем состоянии. Все вопросы, связанные с подготовкой операции, в общем, продуманы хорошо. Остается еще раз согласовать время атаки и пропагандистское обеспечение. В обращение к немецким войскам нужно привести "несомненно весомые причины" начала войны с СССР. К поиску такого рода "причин" активно подключаются лучшие умы ведомств Канариса, Гейдриха и Геббельса.
  
   14-го июня проходит большое совещание у Гитлера. Присутствующие докладывают Фюреру о полной готовности к предстоящим действиям в операции "Барбаросса". Выступают командующие группами армий, танковыми группами и общевойсковыми армиями. В Румынии формальным командующим решают оставить до начала войны Антонеску, именно через него затем будут отдаваться приказания румынским войскам.
  
   Ни Румынии, ни Словакии пока решено ничего конкретного о предстоящей войне с СССР не сообщать. Их войска могут быть востребованы лишь после начала "Барбароссы". Начало атаки окончательно переносится на 3.00 утра.
  
   По линии Абвера, Шульце-Хольтус забрасывает с территории Ирана в СССР группу из шести человек для разведки ВВС РККА в районе Азербайджана. Пограничный наряд перехватывает группу. Все агенты получают тяжелые ранения, но с боем прорываются обратно на территорию Ирана.
  
   17-го июня. Подготовка к форсированию Дуная в Румынии. Готовятся мосты и паромы, но полностью удастся собрать все 47 паромов лишь к 26-му июня. Следовательно и война для Румынии начнется никак не раньше. Пусть русские еще четыре дня проживут в блаженном неведении будущего.
  
   Для восполнения потерь на Востоке в армии резерва сосредоточены 330 000 человек. "Этого, видимо, более чем достаточно". - Считает генерал Гальдер.
  
   - Этот запас испарится в течение первых двух месяцев войны. - Прикидывает адмирал Канарис.
  
   18-го июня Молотов, обеспокоенный происходящим в Финляндии и на других участках границы, просился на переговоры к Фюреру, но ему в жесткой, отнюдь не дипломатичной форме, отказали. Развертывание на восточном фронте проходит по плану. Вместе с дивизиями первого эшелона, батальоны "Бранденбург-800" выдвигаются к германо-советской границе. Батальон "Нахтигаль" занимает позиции в районе Панталовице. На территории Ирана и Румынии успешно вербуются новые контингенты агентов Абвера из состава грузинских эмигрантов.
  
   20-го июня. Генерал Энквист изложил генералу Гальдеру пожелания финского главного командования. В том числе - решение германского командования о начале "ладожской" операции должно быть принято как можно позже. Наиболее желательна операция к востоку от Ладоги. И самое главное - командование финскими сухопутными войсками хотело бы получить как можно скорее в свое распоряжение 5-й армейский корпус для Ладожской операции. Мобилизацию Финляндия тайно объявит уже 18-го июня, но в полную готовность приведет войска только 28-го. "Неожиданно возникли трудности продовольственного снабжения". - Оправдывается генерал Энквист. "Вот и брали бы у Сталина предложенное зерно". - Взрывается в ответ Гальдер.
  
   Вечером того же дня в Генеральный штаб поступил окончательный вариант воззвания Фюрера к войскам по поводу "Барбароссы". "Нарочито политический тон воззвания, слишком многословный для призыва! И - полностью игнорируются весомые причины войны!" - Не сдерживает разочарования генерал Гальдер.
  
   "Все, теперь обратного пути нет. Условный сигнал "Дортмунд!" о начале выступления передан в войска. Да поможет нам Бог!" - Объявляет офицерам генерального штаба Гальдер и ... истово крестится.
  
   Дуче, пожалуй первым, пронюхал о начале операции. Обрывает телефон Фюрера, предлагает для участия в походе против большевиков помощь: один армейский корпус, две кавалерийские дивизии, одно полностью моторизованное соединение. - Одним из первых узнает адмирал Канарис. - Пожалуй, Фюрер пойдет ему навстречу. Пусть тешится, напыщенный индюк.
  
   "Наконец в Финляндии официально объявлена давно обещанная мобилизация! Теперь слова Гитлера в обращении не разойдутся с действительностью. Объявление мобилизации практически равнозначно объявлению войны". - Записывает в дневник Гальдер.
  
   21-го числа Управление Аусланд/Абвер/ОКВ объявляет готовность Љ1 всем "Штабам Валли" при группах армий "Север", "Центр" и "Юг". Немедленно осуществляется заброска на глубину до трех сотен километров в глубь русской территории переодетых в советскую военную форму подразделений специального назначения из полка "Бранденбург-800". Все диверсанты говорят по-русски и имеют задания осуществлять диверсии на дорогах, железнодорожных путях, линиях связи. Одна группа захватывает и удерживает до подхода танков вермахта стратегический мост через левый приток Березины под Липском в двадцати километрах от границы. Рота из батальона "Нахтигаль" проникает в район Радимно.
  
   22-го июня. Генштаб торжествует. Все поздравляют друг друга. Наступление немецких войск явилось для противника на всем протяжении фронтов полной тактической внезапностью! Армии перешли в наступления согласно плану.
  
   "Пограничные мосты через Буг захвачены без боя в полной сохранности. Части противника застигнуты врасплох, спящими в казармах. Самолеты - стояли на аэродромах покрытые брезентом. Командиры передовых русских частей в панике запрашивали по радио штабы о происходящем, о том что им делать. Тактическая внезапность привела к тому, что сопротивление противника в приграничной зоне слабое и неорганизованное. Приграничные укрепления прорваны на всю глубину. Командование русских сил дезорганизовано, не владеет знанием обстановки и практически не осуществляет руководство войсками. Впрочем, наши диверсанты лишили русские штабы проводной связи и успешно перехватывают посыльных и связных". - Радостно сообщает штабным офицерам и генералам Гальдер.
  
   - Оказывается, совершенное непонимание ситуации свойственно, не только Гальдеру. - Изумляется в очередной раз Канарис, склоняясь над записями. - Статс-секретарь Вейцзеккер заявил заместителю начальника Генерального штаба генералу Паулюсу, что он высоко оценивает шансы на заключение мирного договора Англии с Германией. "Имущие классы Англии будут стремиться к соглашению, которое предоставило бы Германии свободу действия на Востоке. При условии, что Германия пойдет на уступки в вопросе Бельгии и Голландии. Черчиллю придется уйти в отставку, так как он опирается на лейбористскую партию, которая в противоположность имущим классам не стремится к миру с Германией. Совершенно очевидно отрицательное отношение лейбористов к идее национал социализма, так как лейбористская партия находится под влиянием евреев и коммунистов".
  
   - Такое заявление после бомбежек Лондона, после трагедии Ковентри может сделать лишь глупец, совершенно не понимающий происходящего. Англия теперь едина и сплочена вокруг сильной личности Черчилля как никогда прежде. И на союз с Германией Адольфа Гитлера не пойдет никогда. А вот, на союз с Германией демократической, против власти тирана Сталина - вполне вероятно. - Ухмыляется Канарис, радуясь собственной прозорливости.
  
   "На дальнем Востоке Япония вряд ли вступит в войну с Англией или Америкой. Скорее всего обе стороны будут стремиться избежать втягивания в войну. Япония, скорее всего на определенном этапе разорвет договор с СССР и вступит в войну с ним на стороне Германии". - Вещал статс-секретарь.
  
   - Полный бред. Болтун! Все приготовления Японии показывают, что она нанесет удар по тихоокеанским владениям Британии, Франции и США. Не против же СССР с его мизерным Тихоокеанским флотом строит Япония гигантские авианосцы и линкоры. Не для высадки на территорию России готовит мириады десантных средств и обученных войск. - Пожимает плечами Канарис.
  
   К полудню первого дня войны командование ВВС заявило, что уничтожило 800 русских самолетов, большинство из которых сгорело на земле. В воздушных боях потеряно всего десять немецких самолетов.
  
   Дуче не удержался и в своей помпезной манере объявил войну России. Желает поучаствовать и отщипнуть для себя часть немецкой воинской славы от пирога победы. Второй союзник после финнов, но, как показали бои в Африке, гораздо менее ценный в боевом отношении.
  
   С первых часов войны на участке 123-немецкой пехотной дивизии вермахта диверсанты из "Бранденбурга" переодетые в форму таможенников безжалостно уничтожают наряд советских пограничников, обеспечивая прорыв пограничных укреплений. Одновременный удар групп спецназа обеспечивает захват десяти неповрежденных пограничных мостов от Августово до Сувалок. Первый батальон совместно с ротой из "Нахтигаль" броском форсирует реку Сан и захватывает плацдарм на советской территории. В Бресте захватываются неповрежденными мосты и секретные архивы НКВД.
  
   "Второй день войны. Русское командование пребывает в столбняке и не в состоянии принимать радикальные решения. Благодаря своей неповоротливости оно не способно в ближайшее время, если вообще способно когда-либо, организовать оперативное противодействие немецкому наступлению. Танковые группы выходят на оперативный простор.
  
   Удивительно, но, несмотря на то, что немецкие штурмовые группы уже пересекли в нескольких местах реку Прут и захватили мосты, не наблюдается признаков того, что русские без боя намерены оставить территорию между Прутом и Днестром. Неужели они еще намерены сражаться?" - Записывает Гальдер.
  
   Пример Дуче заразителен. Словакия предлагает свое немедленное участие в наступлении. Пройдет немного времен и усиленный полк словаков включат в состав 17-й немецкой армии, а еще через три дня туда же будут переданы еще две словацкие дивизии.
  
   Венгрия сосредоточила на границе пять бригад и венгерские генералы "роют копытами землю" от нетерпения. Венгерские генералы готовы немедленно вступить в войну.
  
   "За второй день войны уничтожено еще 850 русских самолетов. Эскадрильи тяжелых устаревших бомбардировщиков самоубийственно шли на бомбометание без прикрытия истребителей и планомерно уничтожались одна за другой". - Заявляет Герман Геринг.
  
   На второй день войны, высаживая десант со сверхнизких высот, полк "Бранденбург-800" захватывает и двое суток удерживает до подхода танковой дивизии железнодорожный мост на участке Лида - Молодечно. В ходе боя многие из диверсантов ранены или убиты.
  
   Усиленная рота из "Нахтигаль" уходит в район Львова для обеспечения захвата города.
  
   23-го июня. Генеральный штаб с удивлением констатирует, что большие силы русских находятся более глубоко в тылу, чем предполагалось ранее. Об этом свидетельствует отсутствие большого количества пленных и участвовавшей в боях артиллерии.
  
   "На юге русские атаковали в Румынии немецкие плацдармы на реке Прут и произвели ряд разведывательных поисков из района Черновиц против румынской кавалерии. Какая однако наглость! Ведь формально война не объявлена!". - Отмечает Гальдер в беседе с офицерами Генерального штаба. - "Общая обстановка лучше всего характеризуется словами противник борется не за свою жизнь, а за выигрыш времени".
  
   24-го июня. Русские почти всюду оказывают сопротивление. В районах, пройденных немецкими танками, остаются крупные силы противника, разобщенные на отдельные группы. Признаков оперативного отхода противника пока нет. Количество убитых и раненных в пределах допустимого. Показательны весьма значительные потери в офицерском составе Вермахта.
  
   Фюрер выражает беспокойство по поводу того, что еще недостаточно плотно сомкнуто кольцо вокруг Белостока. Он также решительно против того, чтобы допустить в Крым итальянцев. Предлагает вооружить испанский "Голубой" легион немецким оружием.
  
   Удивительно, но войскам группы "Юг" приходится отражать сильные контратаки войск Красной Армии, особенно северо-западнее Львова. Разведка докладывает о появлении у русских нового типа тяжелого танка.
  
   В Генеральном штабе все поражены упорством сопротивления отдельных русских частей в бою. Имеют место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с укреплениями, не желая сдаваться в плен. Наверное это большевистские фанатики!
  
   "Войска группы "Север" почти на всем фронте отражают танковые контратаки противника. Русские сражаются упорно и ожесточенно. В общем, теперь стало ясно, что русские не думают об отступлении, а напротив, бросают все, что имеют в своем распоряжении навстречу вклинившимся немецким войскам. При этом представляется, что верховное командование противника совершенно не участвует в управлении войсками". - Отмечает в военном дневнике генерал Гальдер.
  
   В штаб связи "Север" отправлено из Генерального штаба указание Финляндии подготовится к началу операции восточнее Ладожского озера. В операции должны участвовать не менее шести дивизий. Операция должна преследовать не ограниченные, тактические, а далеко идущие цели оперативного характера.
  
   До сих пор не покончено с сопротивлением русских в районе Белостока. Это нервирует Фюрера, а тот, в свою очередь, теребит, засыпает бесконечными запросами и поучениями Генеральный штаб.
  
   Напуганная размахом немецкого вторжения нейтральная Швеция не возражает против переброски 163-й немецкой дивизии через свою территорию. Кроме того, разрешает пролет немецких самолетов и обещает, что русские самолеты, если появятся в шведском воздушном пространстве, будут безжалостно обстреливаться и сбиваться.
  
   25-го июня. Русские ведут ожесточенные бои в приграничной полосе и отходят только под сильным давлением немецких войск. Там где это удается - отход происходит организованно, под прикрытием танков. Части Красной Армии, окруженные под Белостоком, ведут непрерывные атаки, пытаясь прорваться из окружения в направления Гродно. Все попытки блокированы подошедшими немецкими пехотными дивизиями. На участке 8-го армейского корпуса возникли довольно серьезные затруднения. Крупные силы русской кавалерии атакуют западный фланг корпуса...
  
   В 17-й танковой дивизии возникли осложнения, вызванные попытками окруженного противника пробить путь через Слоним на Минск...
  
   4-й корпус втянут в тяжелые бои...
  
   45-я немецкая пехотная дивизия понесла в районе Брест-Литовска большие потери... "Зря. ... Нужно применять тяжелые артиллерийские системы "Карл" для уничтожения крепости и гарнизона". - Взрывается, при получении сводки о потерях генерал Гальдер. По его указанию территория старой крепости теперь безжалостно перепахивается снарядами тяжелых осадных артиллерийских систем и нового секретного оружия - шестиствольных реактивных минометов. Подземные гнезда сопротивления гарнизона выжигаются огнеметами, затапливаются или заполняются угарным газом.
  
   Абвер добыл сведения о русском тяжелом танке "КВ" со 152-мм орудием и тремя пулеметами. Немецкие противотанковые пушки могут пробивать его броню только под орудийной башней. Одновременно получены сведения о еще одном типе русского тяжелого танка с 76-мм пушкой. ... "Неужели славяне могут придумать и произвести такие сложные технические изделия?" - Изумляется Гитлер.
  
   Не отстает от Фюрера и немецкий Генеральный штаб, который не может понять откуда у русских появились такие машины? "Неужели их промышленность имеет возможность выпускать нечто подобное?" - Запрашивает Канариса Гальдер.
  
   Герингу казалось, что русская авиация уничтожена, но налеты на Констанцу усилились и Люфтваффе пришлось стянуть немецкие истребители на защиту румынских нефтяных промыслов.
  
   Тем временем продолжается танковое сражение западнее Луцка, но там против немецких танковых дивизий, вооруженных Т-3, Т-4 и Т-38(t) ведут бой лишь известные и не представляющие особой опасности типы устаревших русских танков Т-26, БТ-5 и БТ-7.
  
   "Желательно, пожалуй, участие в войне Венгрии". - Решает Фюрер.
  
   Генеральный штаб начинает проявлять нервозность от вмешательства в его дела Гитлера. Вечером 25-го июня поступил приказ Фюрера относительно операций групп армий "Центр" и "Юг" в котором заметно беспокойство относительно того, что действия войск происходят на слишком большую глубину. Гальдер высокомерно заявил в близком кругу: "Старая песня! Этот приказ ничего не изменит в наших действиях". Сказанное Гальдером немедленно и с самыми полными комментариями, доброжелатели из ведомства Гиммлера довели до сведения Фюрера.
  
   26-го июня группа армий "Юг" медленно продвигается вперед, к сожалению неся значительные потери. У противника, действующего на этом направлении, наблюдается твердое и решительное руководство.
  
   Находящийся в резерве танковый корпус фон Виттерсгейма нельзя двинуть вперед из-за плохих дорог, перегруженных обозами пехотных дивизий.
  
   - Вот, уже найден первый виновник. - Усмехнулся адмирал. - Ох, уж эти русские дороги. На них, если не изменяет память, жаловался еще сам великий Наполеон.
  
   Русская авиация еще оказывается жива и даже совершает налеты на немецкие аэродромы. Разведка докладывает, что против группы армий "Юг" действует до 1200 самолетов противника, 400 - против группы "Центр" и 300 против группы "Север".
  
   По прежнему ощущается сильное давление противника, пытающегося вырваться из окружения в районе Белостока. ... Значительные, находящиеся в тылу немецких войск группы противника, задерживают продвижение войск.
  
   Русские самолеты совершили наконец налеты на финские военные объекты - десять портов и аэродромов. Пропаганда, получив лакомый кусок, немедленно объявляет их гражданскими. ... Финляндия объявляет войну СССР. Немедленно, базирующиеся на ее территории подразделения дальней разведки Абвера начинают проникновение в глубину советской территории через бреши в линии обороны Красной Армии. Финские спецслужбы уже вполне официально объединяют усилия с немецкими и передают всю имеющуюся информацию в Берлин для систематизации и экспертизы.
  
   - Скорее всего, до разведки русских дошли сведения о том, что именно на 26-е число изначально намечено выступление финских войск. Естественно, советские генералы попытались нанести предупреждающий удар. Преподанный нами на рассвете 22-го июня урок пошел наконец русским впрок. К сожалению, русские вообще на удивление быстро учатся. Но и у финнов появился долгожданный повод к войне... - Отметил про себя Канарис. - Вход в предприятие господина Гитлера легкий и дешевый, вот выход из него, видимо, принесет всем нашим союзникам массу головной боли, о которой они пока в наивном экстазе еще не догадываются.
  
   Венгрия рвется участвовать в войне и ждет официального предложения от фюрера.
  
   Хорватия обратилась к Германии с просьбой разрешить ее вооруженным силам принять участие в войне с Россией.
  
   27-го июня венгерское радио радостно сообщило населению об объявлении войны России. Венгерский генеральный штаб сосредоточил подвижный корпус и держит его в боевой готовности для прорыва через Карпаты.
  
   "В Дубно захвачен огромный склад! Трофеи составляют огромное количество бензина и масел, 42 210-мм мортиры, 65 пулеметов, 95 грузовых автомобилей, 215 танков, 50 противотанковых пушек, 18 артиллерийских батарей". - Записывает радостную весть Гальдер.
  
   Полковник Остер докладывал генералу Гальдеру о результатах огневого воздействия новых тяжелых реактивных установок, ведших огонь по Брестской крепости. Результаты исключительно хорошие!
  
   28-го июня сводки немецкого Генерального штаба сообщают, что русские предпринимают лишь частичный отход, по-прежнему яростно пытаются удержаться на каждом подходящем для обороны рубеже.
  
   Остающиеся в немецком тылу подразделения РККА не складывают оружия, но продолжают нападения на тыловые части и транспортные колонны. Начата переброска охранных дивизий к фронту. В первую очередь - к Минску.
  
   "В Каунасе и Таураге захвачены исключительно огромные запасы продовольствия - тысячи тонн сала, мяса, жести для консервных банок, живые свиньи". - Старательно отмечает Гальдер.
  
   Фанатически сражающиеся войска противника в Бресте нанесли значительные потери 31-й пехотной дивизии. Действия тяжелых реактивных минометов 15-см "Nebelwerfer-41" признаны весьма результативными.
  
   Наибольшие потери в 17-й армии Вермахта. В остальных армиях - в пределах нормы. "По сравнению с первой Мировой войной даже незначительны". - Уточняет генерал Гальдер.
  
   "Но значительно превышают потери во всех предыдущих компаниях". - Комментирует прочитанное адмирал Канарис.
  
   На фронте группы немецких армий "Центр" в результате отчаянных попыток русских войск выйти из окружения в районе Волковыска и Новогрудок обстановка на ряде участков резко обострилась.
  
   В тылу группы немецких армий "Север" серьезное беспокойство доставляют разбитые части противника, некоторые даже с танками. Они бродят по тылам немецких войск и наводят панику на тыловые подразделения. Бороться с этими группами крайне трудно.
  
   "На всех участках фронта характерно небольшое количество пленных, наряду с очень большим количеством трофейного имущества, в том числе горючего". - Записывает в этот день генерал Гальдер.
  
   Отлично подготовленные диверсанты из "Бранденбурга", переодетые в красноармейскую форму, захватывают и разминируют мост через Даугаву. В бою многие из них, в том числе и командир роты обер-лейтенант Кнак погибают, но оставшиеся в живых удерживают мост до подхода танков группы армий "Север".
  
   29-го июня. 8-й танковый корпус русских неожиданно атаковал немецкие позиции, глубоко вклинился в расположение немецких войск и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вызвало большой беспорядок в тылу в районе между Бродами и Дубно. "Противник угрожает Дубно". - Панически доносили в Берлин войсковые радиостанции.
  
   "Сведения с фронта подтверждают, что русские сражаются до последнего человека". - Записал в дневнике генерал Гальдер. И развил свою мысль: "Лишь местами сдаются в плен, в первую очередь там, где в войсках большой процент монгольских народностей (перед фронтом 6-й и 9-й армий). Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей в плен сдаются лишь немногие. Часть русских сражается пока их не убьют, другие бегут, срывают с себя военное обмундирование и пытаются выйти из окружения под видом крестьян. В районе Гродно упорное сопротивление русских заставило нас вести бой по всем правилам боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе вольности и отступления от уставных принципов. Теперь это недопустимо. ... Моральное состояние немецких войск всюду очень хорошее. Даже там, где пришлось вести тяжелые бои". ... Подумал и дописал: "Лошади крайне изнурены".
  
   Словакия выставила на фронт две дивизии и одну моторизованную бригаду.
  
   Италия представила сведения о своем экспедиционном корпусе в составе 40 тысяч человек.
  
   Испания направляет в Россию легион в составе 15 тысяч человек.
  
   29 - 30-го июня молниеносным броском 1-й батальон из "Бранденбурга-800" и усиленные роты батальона "Нахтигаль" захватывают Львов и немедленно приступают к уничтожению еврейского и польского населения. В первую очередь - интеллигенции из "проскрипционных списков", подготовленных Абвером по указанию СД еще перед войной. Для столь массовых экзекуций приходится усиливать "Бранденбург" 13-0й и 17-й зондерротами СД.
  
   Потери немецкой армии с 22-го по 30-е июня составляют в общей сложности 41, 087 человек или 1.64% от общей численности войск в 2.5 миллиона человек. Потери офицерского состава по отношению к общим потерям - ранено 3.3%, убито - 6.2%.
  
   Июль в Генеральном штабе начался с обсуждения того удивительного факта, что, несмотря на потери русской авиации, перед группой "Юг" красные по прежнему располагают порядка тысячи первоклассных самолетов. Перед армиями "Центр" действует до пятисот машин. И перед группой армий "Север" - также от четырех до пяти сотен первоклассных машин.
  
   - Либо победы в воздушных боях слишком преувеличены, либо - значительно занижен потенциал советской авиастроительной промышленности. А это уже - ошибка Абвера. Будем надеяться, что вольный или невольный просчет сей наш генералитет не заметит и до ушей Фюрера не донесет. - Перекрестился богобоязненный адмирал Канарис. - Впрочем, возможно слух об "огромном" количестве "первоклассных" самолетов красных распускает Геринг, чтобы как-то оправдать потери собственных летчиков и самолетов.
  
   На четвертое июля в танковой группе Гота в строю осталось лишь 50% штатного количества боевых машин. ... Бои с русскими носят исключительно упорный характер. Захвачено лишь незначительное количество пленных.
  
   Во время боев с "ордами монголов" из "личной охраны Сталина", вклинившимися в тыл 6-й немецкой армии, 168-я немецкая пехотная дивизия проявила полную несостоятельность и потеряла часть артиллерии. Командование дивизии смещено.
  
   Наблюдается массовый выход из строя на ужасных русских дорогах французских грузовых и бронированных машин марки "Рено". "Что вы, господа, ожидали от лягушатников? Они ведь даже собственные Арденны посчитали непроходимыми для танков" - С философским спокойствием заметил по этому поводу танковый генерал Гудериан.
  
   6 июля генерал Гальдер в беседе с офицерами генерального штаба с большой неохотой отметил твердость и энергичность русского командования. Хотя и не понятно, кто персонально из русских генералов это командование осуществляет.
  
   Аэрофотосъемка в районе Брянска и Орла обнаружила огромные, видимо, совсем новые заводы с большим количеством подъездных путей и развитой сетью заводских железных дорог. Очевидно это заводы транспортного машиностроения и крупные железнодорожные мастерские ранее не выявленные Абвером.
  
   Большие потери в 1-й горнострелковой дивизии. ... Из частей Вермахта сообщают, что экипажи русских танков на отдельных участках фронта действительно покидают подбитые машины, но в большинстве случаев запираются в танках и предпочитают сжечь себя вместе с машинами. Подготовка русских экипажей слабая.
  
   "Типичная русская тактика наступления: трехминутный огневой налет, потом - пауза, после чего - атака пехоты с криком "ура" глубоко эшелонированными боевыми порядками (до 12-ти волн) без поддержки огнем тяжелого оружия, даже в тех случаях, когда атака производится с дальних дистанций. Отсюда невероятно большие потери русских". - Гласит запись в дневнике Гальдера.
  
   Потери немецких войск составляют 54,000 человек или 2.15% от общей численности в 2.5 миллиона. Потери офицерского состава - 3.8%.
  
   На шестнадцатый день войны Гальдер печально констатировал, что в группе армий "Юг" оптимистическое настроение у командования 11-й армии сменилось разочарованием. 9-я танковая дивизия участвует в большом танковом сражении у Проскурова. 22-я пехотная дивизия понесла тяжелые потери в результате танковых контратак противника. Часть полка "Бранденбург-800", выбита красными с плацдарма на Днестре, захваченного 11-й армией.
  
   На семнадцатый день войны Гальдер на оперативном совещании высказал мнение, что русские уже не в состоянии никогда создать сплошной фронт обороны даже на самых важных направлениях, а их безрассудные контратаки направлены лишь на то, чтобы как можно дольше задержать наступление немецких армий. Русская пропаганда слишком преувеличивает потери вермахта.
  
   Адмирал Канарис мог бы возразить, сообщив о неисчислимых резервах русских на Дальнем Востоке, Сибири, Средней Азии, на Урале. Мог бы, но предпочел воздержаться.
  
   Говоря о способности командования РККА сформировать новые соединения, начальник немецкого Генерального штаба сказал: "... Формирование противником новых соединений, во всяком случае в крупных масштабах, наверняка потерпит неудачу из-за отсутствия командного состава, специалистов и материальной части артиллерии. Особенно это касается танковых соединений, в которых еще в мирное время ощущался значительный недостаток командиров, водителей, радистов и имущества связи".
  
   На совещании Фюрер выразил непоколебимое решение сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавится от населения этих городов. ... "Задачу уничтожения должна выполнить авиация. Это будет "народное бедствие", которое лишит центров не только большевизм, но "московитов", то есть русских вообще". ... "Уже теперь необходимо организовать терроризирующий налет на Москву, чтобы нарушить организованную эвакуацию предприятий и опровергнуть пропаганду противника, которая говорит об истощении наступательной мощи Германии". ... "После уничтожения русских армий надлежит овладеть всей территорией до Волги. Оставшиеся у русских промышленные центры уничтожать рейдами танков и авиации. Войскам приступить к строительству зимних бараков, располагаемых вне населенных пунктов. Последнее необходимо для того, чтобы в случае возникновения волнений среди русского населения беспощадно уничтожать населенные пункты ударами авиации".
  
   Созданная опальным генералом Григорием Штерном ПВО Москвы оказалась не по зубам немецким летчикам. Через глубоко эшелонированные, распределенные по рубежам позиции зенитной артиллерии и зоны действия истребительной авиации удалось прорваться считанным самолетам Люфтваффе. Москва, в отличие от Ленинграда, от бомбежек практически не пострадала. Сам генерал Штерн, кстати, один из забытых героев Халкин Гола, был в октябре 41-го расстрелян по приказу запаниковавшего Лаврентия Берии вместе с другими, попавшими под горячую сталинскую руку, авиационными и армейскими командирами.
  
   Последовавшие далее рассуждения Адольфа Гитлера о танках доставили Канарису немалое удовольствие. Он просто не мог сдержать смех при чтении напыщенных строк "великого стратега": "... Я хочу оставить все выпускаемые сейчас новые танки в Германии с целью сохранения в тайне усовершенствований, достигнутых нами в танковом деле. В противном случае, сведения об этих усовершенствованиях распространятся на многие тысячи километров. Понесенные на фронте потери не будут полностью возмещаться за ненадобностью. Просто нужно сводить потрепанные танковые дивизии в полноценные соединения. Освобождающийся при этом личный состав танковых специалистов следует направлять в германию для комплектования дивизий, оснащаемых новыми танками для борьбы против Англии".
  
   - Господи, каков болван! На исходе пятьдесят пятого дня войны ты будешь думать о нехватке солдат в маршевых батальонах для покрытия потерь, а не об отводе личного состава в Германию.
  
   В июле, наступая на Винницу, батальон "Нахтигаль" попутно проводит массовые карательные акции и расстрелы гражданского населения, прежде всего евреев в Сатанове, Юсвине, Золочеве и Тернополе. Воевать с безоружными стариками, женщинами и детьми легко и весело, но когда переодетые в форму бойцов и командиров РККА спецназовцы из первого батальона и батальона "Нахтигаль" пытаются совершить нападение на армейский штаб Красной Армии в лесном массиве под Винницой, то оказываются очень быстро разоблаченными. В ходе боя "бранденбуржцы" несут тяжелейшие потери. Батальон "Нахтигаль" практически наголову разбит и его остатки расформированы.
  
   (Канарис не знал, что сведения, ценой крови и потерь добытые фронтовыми разведчиками РККА в боях с диверсантами "Бранденбурга-800" к этому времени достигли Разведупра. Данные эти были систематизированы, обработаны и немедленно доведены до всех войск охраны тыла, до всех комендантских частей и особых отделов. Именно готовность к налету переодетых немецких спецназовцев и их прихвостней из ОУН, позволила бойцам Красной Армии нанести врагам тяжелое поражение в первом же открытом столкновении).
  
   В районе Орши русские применили новое, неизвестное ранее многоствольное реактивное оружие с зажигательными головными частями, вызвавшее панику у немецких солдат. Против 17-й танковой дивизии одновременно была проведена контратака, которую с трудом удалось отбить ценой довольно больших людских потерь.
  
   Неопределенность на русском фронте сказывается на переговорах с Японией. Намерения Японии до сих пор не ясны. До сих пор усилия немецкой дипломатии были сосредоточены на том, чтобы направить внимание Японии против Сингапура, в целях сковать английские силы. Теперь немецкой дипломатии дано указание переориентировать их на вовлечении Японии в войну против России.
  
   Швеция по прежнему ведет себя крайне сдержанно. Даже более сдержанно, чем до начала наступления на Россию. Абсолютно исчезла готовность присоединения Швеции к Тройственному пакту.
  
   В немецком Генеральном штабе прошло совещание, посвященное будущей организации и распределению вооруженных сил в оккупированной России после разгрома ее вооруженных сил и о подготовке к зиме.
  
   "Организации "штрафных батальонов" оправдала себя полностью". - Замечает в беседе Гальдер. - "Потери в них вполне приемлемые - не более четверти переменного состава". Ранее необходимости в такого рода "исправительных" подразделениях в Вермахте не имелось.
  
   Впервые перед немецким Генеральным штабом встал вопрос о пополнении боевых подразделений пехотных дивизий. Решили, что пополнять придется за счет выделенных для оккупации войск. Полевые запасные батальоны уже в основном оказались исчерпаны.
  
   Еще через день генерал Гальдер жаловался командованию ВВС, что разведывательные эскадрильи дальнего действия крайне ослаблены, лишь в одной эскадрилье осталось три боеспособных самолета, в остальных - ни одного! Из числа ночных разведчиков исправны лишь два.
  
   Потери автотранспорта большой грузоподъемности достигли 25%.
  
   На двадцатый день войны атаки русских против румынских войск из состава группы армий "Юг" ослабили последние настолько, что командование группы посчитало эти соединения неспособными для дальнейшего наступления.
  
   - Какая обтекаемая формулировка! - Умилился адмирал. - Проще говоря румын русские как всегда просто разбили в пух и прах. Ну какие же из румын воины? Смех, да и только. В первую Мировую войну русский царь Николай меланхолично заметил по поводу вступления Румынии в войну на стороне союзников: "Для того, чтобы спасти румын от разгрома нужно четыре дивизии. Впрочем, и для того, чтобы их разгромить более четырех дивизий не потребуется".
  
   Впрочем, на утреннем оперативном совещании Генеральный штаб вновь предрекает скорый коллапс русских: "... маршевые батальоны русских формируются наскоро из остатков разбитых частей. В дивизии направляются совершенно неорганизованные массы людей без офицеров и унтер-офицеров. Учитывая это обстоятельство, можно заявить, что русский фронт в таком состоянии не сможет долго держаться!".
  
   К вечеру того же дня, обработав оперативные сводки, полученные за день из войск, генерал Гальдер устало заявил в близком окружении, что русская авиация, непонятно откуда взявшаяся, совершила весьма результативные налеты на переправы через Западную Двину. Кроме того, танковые соединения Гудериана и Гота в течение дня понесли значительные потери в личном составе и материальной части. ... Главное - "Войска устали!". "Войска устали" - прозвучало впервые в генеральном штабе немецкой армии за все время победоносных компаний.
  
   Вывод неутешительный. Тем более неутешителен рефрен сказанного, - "Командование противника действует энергично и умело. Войска противника сражаются ожесточенно и фанатично! ... Мы этого не ожидали".
  
   В середине июля потери в танках составили в среднем 50%. Потери личного состава подвижных соединений не превысили численности полевых запасных батальонов, которые, однако, уже полностью израсходованы. Генеральный штаб затребовал новые маршевые батальоны уже из Германии. ...
  
   "Безвозвратные потери войсковой разведывательной авиации: самолетов типа "Хеншель-126" потеряно 24%, "Фокке-Вульф-189" - 15%, "Юнкерс-88" - 33.3%, "Мессершмитт-110" - 39%, "Дорнье-17" - 20%, "Физелер-156" - 13%. ...". - Записано в дневнике генерала Гальдера.
  
   На двадцать третий день войны в результате кровопролитных ожесточенных боев в районе Бердичева 11-я танковая дивизия немцев потеряла две тысячи человек. Правда противник ослаблен еще более. Часть русских сил отступает, часть - продолжает сражаться.
  
   Полковник Галль, начальник штаба 1-го военного округа, сообщил о весьма прискорбных фактах грабежей, производимых немецкими солдатами в Литве, и об отправке ими добытых таким образом "трофеев" домой. Солдатам немецкой армии надлежит сделать внушение - то, что допустимо в славянских землях Белоруссии и на Украине, вовсе не желательно в более цивилизованных областях Прибалтики.
  
   И Фюрер, и генералы генштаба все больше раздражены. "Переубедить Гитлера становится все труднее. Бесплодные разговоры между Главным командованием и Генеральным штабом продолжаются до глубокой ночи. Они лишают подчиненные инстанции всякого желания проявлять инициативу и только отнимают у них время. Постоянное вмешательство Гитлера в вопросы, сущность которых он не понимает, превращается в какое-то мучение, становящееся уже невыносимым". - Констатирует генерал Гальдер.
  
   Адмирал Канарис мысленно три раза подчеркивает прочитанное. План по возбуждению недовольства генералитета Гитлером медленно, но верно начинает воплощаться в жизнь. Важно только, чтобы пик этой неприязни пришелся несколько позже, тогда, когда силы русских и немцев окажутся достаточно обескровлены, а сами они выйдут на рубеж Волги.
  
   На следующий день, оценивая обстановку на фронте, Канарис резюмировал собственные выводы: "Создается впечатление, что по инициативе нового командования русских, пришедшего на смену расстрелянному, а, возможно, под влиянием Англии, прилагаются все усилия чтобы удержаться на занятых рубежах и не дать Вермахту продвинуться дальше на восток. Русские войска сражаются, как и прежде. С величайшей ожесточенностью".
  
   "... Степень боеспособности румынских войск далеко не блестящая, однако нельзя оспаривать наличие у них боевого духа" - Доложил в Генштабе генерал Отт.
  
   На двадцать пятый день войны вновь, словно птица Феникс, воскресает из небытия русская авиация. На докладе в Генеральном штабе генерал Богач доложил, что в действиях авиации русских ясно чувствуется твердое и целеустремленное руководство.
  
   Секретная сводка Генерального штаба обобщает потери вермахта: выбыло из строя 92,120 человек или 3.68% всей численности войск. Потери офицеров убитыми составляют 5.3%.
  
   Канарис, в свою очередь, бесстрастно отмечает, что Генеральный штаб уже прекратил сравнивать проценты потерь во Франции и Польше с потерями в ходе Восточной компании. Это - своего рода тревожный знак для понимающих суть вопроса людей.
  
   Генеральный штаб в растерянности - с одной стороны, по докладам Абвера, положение на русских железных дорогах катастрофическое, с другой - непонятно каким образом большевикам удается эвакуировать массу населения, промышленных предприятий и подвозить свежие подкрепления?
  
   Майор Штауффенберг доложил о поездке в группу Гудериана - "... Войска сильно измотаны в результате боев. ... Боевой состав постепенно сокращается, однако чувство немецкого превосходства над противником возрастает!".
  
   - Боже милостивый, - вздохнул Канарис, - на долго ли хватит подобного "чувства" при условии недостатка материальной части и пополнений?
  
   Потери Вермахта на 16 июля составили уже в целом, без учета больных, 102,588 человек или 3.02% к общей численности в 3.35 миллиона. Потери убитых офицеров - 5.2%.
  
   Генеральному штабу приходится отложить некоторые срочные дела и вплотную заняться разделением румынских и венгерских "союзников", войсками немецкими. Союзники готовы вцепится друг другу в горло, позабыв о русских.
  
   Боевой состав 16-й танковой дивизии имеет менее 40% штатного состава, 11-я танковая дивизия - около 40%. Состояние 13-1 и 14-й дивизий - немного лучше.
  
   В разведывательных эскадрильях вновь резко сокращается число боеспособных самолетов до двух - трех в каждой.
  
   В беседе с офицерами генерального штаба генерал Гальдер заметил, что ожесточенность боев, несвоевременное прибытие на фронт пехотных дивизий, в срочном порядке перебрасываемых с Запада, скованность всех передвижений плохими дорогами, большая усталость войск ведущих упорные, кровопролитные бои - вызывают известный упадок духа у руководящих инстанций. Особенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении Главкома. Между тем, - заметил Гальдер, - никаких оснований для подобного пессимизма нет.
  
   - Залезли в берлогу к русскому медведю, оптимисты. Теперь деться некуда. Или с пессимизмом быть съеденным, или с оптимизмом - завалить зверя. Главком уже понял, что происходит нечто непредвиденное планом "Барбаросса". Начальник немецкого Генерального штаба - еще нет. - Комментирует в своей манере Канарис.
  
   Мнение генерала Эрфурта о том, что маршал Маннергейм против операции восточнее Ладожского озера оказалось глубоко ошибочным. Он со всем согласен! Буря в стакане воды. Продвижение финских войск вполне успешно.
  
   "1-го июля в районе Могилева противник продолжает оказывать ожесточенное сопротивление. Немецким войскам еще не удалось окружить группировку русских в районе Смоленска. В районе Невеля из окружения с боем прорвались крупные силы красных. Немецким войскам пришлось оставить Великие Луки. ... Несмотря на тактические неудачи, число пленных достигло фантастической цифры в один миллион человек. Захвачено более тысячи орудий". - Записывает Гальдер.
  
   - Зная мещанскую скаредность Фюрера, - подумал Канарис, - нетрудно предположить, что очень скоро все трофейное имущество окажется поставлено на вооружение Вермахта. Как и в случае с французскими, чешскими танками и автомашинами, возникнут проблемы со снабжением боеприпасами, запасными частями. ... Миллион пленных это впечатляет. Но этот миллион нужно охранять, хоть как-то кормить, даже лечить. ... Впрочем, зная отношение Гитлера к славянам вообще, и к русским в частности, можно предположить, что участь пленников окажется весьма и весьма печальна. Скорее всего их просто уморят голодом.
  
   За первый месяц войны безвозвратные потери немецких танков в среднем составили 20%, особенно сильно пострадали 1, 3, 8, 11, 16, 17, 18 и 19-я дивизии. В отдельных соединениях потери офицерского состава составляют 50%. Командиры частей говорят о том, что необходимы 8 - 10 дней отдыха для пополнения подвижных соединений. ... "Сейчас это невозможно!" - Отвечает начальник Генерального штаба Гальдер.
  
   Все большее беспокойство приносят немецкому тылу все более активные действия партизан...
  
   По итогам совещание у Фюрера сделаны принципиальные выводы. По мнению Канариса, впрочем, вслух им не высказанному, выводы эти определённо бредовые, фантастические и не имеющие ничего общего с реальностью. - "Противник решительно ослаблен, но еще не разгромлен. Задача разгрома не снимается с повестки дня. Конкретная задача Вермахта заключается прежде всего в разрушении опорных узлов военной промышленности большевиков, ибо людских резервов у русских всегда в избытке. Поэтому территориальные задачи включают в себя достижение Кавказа и берегов Волги...".
  
   Из лексикона Гитлера незаметно исчезло выражение "колосс на глиняных ногах". Тонкие губы под дурацким кустиком растительности все чаще и дольше складываются в унылую, опущенную книзу скобку... Самочувствие, на нервной почве, ухудшается.
  
   Гальдер возмущен. - "Фюрер упорно ставит перед собой нереальные цели и продолжает упорно держаться их, не считаясь с противником и другими факторами. Фон Бок должен отдать свои танки и наступать на Москву одной пехотой! Все внимание Гитлера приковано к Ленинграду. Цель операции фюрер по-прежнему видит в уничтожении живой силы противника, что он считает возможным достигнуть еще выхода в район Москвы. Кроме того он полагает, что к периоду осенних дождей нашим подвижным соединениям удастся выйти к Волге и вступить на Кавказ. Остается только пожелать, чтобы этот расчет оказался правильным. ... Вообще же жаль времени, которое потеряно на этот доклад".
  
   На совещании в ОКБ генерал Кейтель доложил: - "Оставленный офицерский резерв в количестве двух тысяч младших офицеров почти совершенно исчерпан, за исключением небольшого числа офицеров противотанковых, артиллерийских и саперных частей. Из числа 4,700 офицеров Армии Резерва далеко не все годны к строевой службе". ...
  
   25-го июля прошло совещание начальников штабов армий. Вывод: "Фактор внезапности себя исчерпал. Теперь перед фронтом немецких армий стоит совершенно иной противник, отличный от поляков и западных союзников времен французской компании. Численность авиации и танковых войск у Сталина оказалась большей, чем предсказывала разведка. Особо отмечается упорное сопротивление противника перед группой армий "Юг". Там противник оказался на высоте в вопросах общего руководства и ведения наступательных действий оперативного масштаба. Перед группами армий "Центр" и "Север" в этом отношении русские показали себя с плохой стороны. Управление войсками в тактическом звене и уровень боевой подготовки войск Красной Армии - посредственные. Но у русских неиссякаемые людские резервы! Военный потенциал русских хоть и велик, но не безграничен. Уже сейчас пленные говорят о недостатке винтовок, танковые войска не имеют танков, авиация - самолетов. Если теперь удастся эффективно разгромить противостоящие силы русских и захватить в свои руки военно-экономические центры то, продолжать войну противнику не помогут даже людские ресурсы".
  
   - Придется отказаться от глубокого рейда танковых групп и использовать их только в тактическом плане, планомерно, по частям захватывая территорию противника. Это - утомительное дело, но только так можно разгромить живую силу противника. - Дает указание командующим танковыми группами генерал Гальдер.
  
   Вопли и претензии "Великого стратега", то бишь Адольфа Гитлера, генерал Гальдер теперь именует в узком кругу не иначе как "выстрелами из стратосферы". Одновременно он взывает ко всем штабным генералам и офицерам с призывом проявлять выдержку и терпение, несмотря на более серьезное вмешательство "сверху", чем это было в предыдущих военных компаниях.
  
   - Надеюсь терпения и выдержки генералам хватит до начала зимы. - Предположил Канарис. - Именно к этому времени окажутся достигнуты и решительная победа, и полное обескровливание обеих противников. Именно тогда и неприязнь генералитета к дилетанту Гитлеру, и недовольство солдат кровавыми побоищами, и усталость от войны немецкого народа, достигнут критического апогея. Вот именно здесь и придет его, "седого лиса", время.
  
   В последние дни июля в районе Гомеля наконец взяты в плен последние остатки сопротивлявшихся там шести дивизий русских. Но в тылу группы армий "Центр" все еще проводит рейд русская кавалерия, а на Припяти русские военные пароходы затрудняют действия немецких войск. Наступление продолжается, число пленных неумолимо увеличивается, но темп продвижения постепенно замедляется.
  
   В последний день июля совершено дерзкое нападение на 52-й минометный химический полк, вооруженный тяжелыми ракетными системами. В результате рейда сил специального назначения противника в руки русских попало большое количество секретной материальной части и документации.
  
   (В это же время силы немецкой фронтовой разведки были направлены на захват образца новой боевой машины русских - многоствольной реактивной установки. В течение долгого времени все попытки немецких диверсантов заполучить легендарную русскую "катюшу" оставались бесплодными. В успешно проведенной операции спецназа Разведупра РККА по захвату немецкого реактивного миномета - "ишака", принимала участие и недавно сформированная группа фронтовой разведки "Т".)
  
   Потери немецкой армии на 31-е июля составляют 205,175 унтер-офицеров и рядовых, 8,126 офицеров. О процентном отношении Гальдер уже не упоминает, а ведь это почти десять процентов от численности войск первого удара.
  
   В августе срывается тщательно подготовленная Абвером попытка военного переворота в Иране и страна оккупируется войсками СССР и Великобритании. Вся работа немецкой разведки идет насмарку. Иранские, русские и английские спецслужбы арестовывают или ликвидируют большинство из задействованных в Иране боевиков "Бранденбург-800". Группы лейтенантов Мейнхарда и Гаммерштейна уходят в дикие места северной Персии, а группа Шульце-Хольтус арестована.
  
   Штрафные батальоны Вермахта имеют порядка 25% потерь и регулярно пополняются. Смертные приговоры солдатам отменяются. Формируются особые полевые батальоны разминирования из штрафников, каждый в составе 450 человек.
  
   Передовой отряд 16-й танковой дивизии подвергся неожиданному удару противника. С большими потерями удалось пробиться к своим частям. По приказу генерала Гальдера остатки отряда направлены на родину в VIII военный округ на переформирование. ... Противник подтянул новые силы с востока. ...
  
   В августе на русский фронт прибывает испанский легион, укомплектованный ветеранами гражданской войны в Испании. ...
  
   Хотя большая часть Украины и оккупирована, но хорошей продовольственной базы у русских немцам захватить так и не удалось. По приказу Сталина все возможное эвакуируется на восток страны, а остальное безжалостно уничтожается и сжигается. ...
  
   В районе Старой Руссы русские ввели в действие артиллерию большой мощности и в Генеральном штабе опять косо поглядывают на руководителя Абвера. ...
  
   В тылу противника немецкая радиоразведка с удивлением обнаружила тринадцать новых дивизий и формирующуюся общевойсковую армию. ...
  
   Снабжение финской армии полностью перешло в руки немецкого командования, кроме того помощь в снабжении финской армии оказывают Швеция и Дания. ... До сих пор финны не разорвали дипломатические отношения и не объявили войну Англии. ... Во Франции правительство Виши старательно выполняет все поставки для немецкой армии.
  
   В один из жарких дней начала августа в немецком Генеральном штабе обсуждался вопрос о зимнем обмундировании. ... "В распоряжении начальника вооружений сухопутных войск есть достаточный запас обмундирования, предназначенного для действующих на Востоке войск. Этого запаса хватит до октября месяца текущего года. Будет подвезено: два комплекта суконного обмундирования на каждого человека, шапки, наушники, шарфы и теплые жилеты. Кроме того, будет доставлено большое количество шерстяных одеял из расчета по три на каждого солдата, постельное белье, шерстяные носки, печи, тазы, кастрюли, котелки, котлы для полевых кухонь и тому подобное оборудование".
  
   Из группы Гудериана в Генеральный штаб посылаются отчаянные просьбы о пополнении танковых и пехотных дивизий. ... У Ельни войска смеются над тем, как наступают танковые и пехотные части. Огонь артиллерии противника невыносим, так как немецкая артиллерия из-за недостатка боеприпасов не оказывает противодействия. ... На берегу Днепра, южнее Киева, русские с двух сторон атаковали 132-ю пехотную дивизию. ... Перед Киевом никакого продвижения немецких войск не наблюдается.
  
   3-го августа, на 43-й день войны, при обсуждении положения на Востоке впервые в голосе генерала Гальдера проскользнули откровенно панические интонации: "... В районе Великих Лук наступление провалилось! Провал наступления объясняется тем, что 251-я и 253-я пехотные дивизии оказались негодными к выполнению поставленной задачи. О наступлении на этом участке больше не может идти и речи. Мы переходим к обороне.
  
   - У Ельни русская артиллерия применяет метод огневого вала. Противник считает полк "Великая Германия" и дивизию СС "Рейх" отборными частями фюрера. Если эти части окажутся разбиты, получится большой нежелательный политический резонанс. Такая катастрофа не может быть предотвращена силами лишь одной танковой группы.
  
   - Возможно, что дивизия СС "Рейх", полк "Великая Германия" и 268-я пехотная дивизия действительно окажутся разбиты русскими, в результате чего противник сможет организовать наступление крупных сил в северном направлении. ... Не ликвидирован разрыв фронта восточнее Смоленска, который возник в результате отхода 7-й танковой дивизии".
  
   Общие потери на третье августа - округленно 242 тысячи человек. Потери в офицерском составе - ранено 3.65%, убито - 5.45%, пропало без вести - 1,9%.
  
   К середине августа обстановка стабилизируется, наступление продолжается и тон разговоров в Генеральном штабе вновь происходит в духе "пока все развивается более-менее нормально" и "особых трудностей не предвидится".
  
   -Все хорошо прекрасная принцесса! - Насвистел Канарис.
  
   "Фюрер придает особое значение Ленинграду, а также захвату южных районов - уголь, железо. Уничтожению воздушной базы в Крыму, угрожающей нефтяным предприятиям Румынии. Овладению Москвой Фюрер не придает никакого значения". - Доводит до сведения штабных офицеров генерал Гальдер после совещания в "Волчьем Логове".
  
   По сообщению немецких дипломатов, японское правительство, якобы, приняло решение выступить против России в сентябре и к ноябрю захватить Владивосток. Для этого в Манчжурии будет сосредоточено 16 дивизий. Сообщение вызвало всплеск радости в Генеральном штабе. Теперь русским придется воевать на два фронта.
  
   Адмирал Канарис не разделил общего оптимизма и оказался прав.
  
   В Финляндии разочарованы действиями немецких войск на севере и в составе Карельской армии.
  
   В Румынии начались "ненужные" разговоры по вопросу о руководстве войной.
  
   Во Франции положение критическое. Усилились разногласия между Дарланом и Вейганом.
  
   "До сих пор Генеральный штаб так и не может уяснить главную цель, преследуемую политическим руководством. Методическое и неуклонное уничтожение живой силы русских, захват жизненных центров СССР или взятие и уничтожение Москвы. Только зная конкретную цель можно решить и вопрос о том, что важнее - быстрое овладение Кавказом и Украиной, исходя из экономических соображений, или полное уничтожение войск противника. Достижение цели уничтожения войск потребует полной свободы в использовании всех сил и средств. Но этому препятствует мелочная опека Фюрера. Нет сомнения, что в этом году наши войска будут у стен Москвы. Захват территории на юге произойдет сам собой в процессе развития обстановки. Не следует лишь ожидать, что удастся овладеть Кавказом. Если же сосредоточится на выполнении задачи захвата жизненных центров то это потребует использования крупных сил для захвата именно нефтяных районов, вплоть до Баку". - Такова точка Гальдера. - В этом-то заключается основное противоречие между генералитетом старой прусской формации и новыми карманными генералами вроде Йодля или Кейтеля, выдвиженцами Гитлера, усердно восхваляющими его полководческий гений.
  
   - До сих пор, пусть даже ценой больших усилий, удается во всех случаях склонять чашу весов победы на сторону немецкой армии, захватывать массы пленных, трофеи. Но как долго, это может продолжаться? - Задумался Канарис. Гадать не имело смысла. Ответ лежал перед ним на столе, скрытый среди листов донесений из Генерального Штаба, от групп войск, от агентуры и полевых управлений фронтовой разведки Абвера. Полный, обоснованный ответ, естественно, требовал глубокого анализа и обдумывания данных, но первый, самый поверхностный вариант - вполне ясен и однозначен.
  
   После шока первых дней, деятельность артиллерии русских усилилась, сообщают со всех фронтов. Улучшилось управление стрельбой. Немецкие войска в один голос требуют от командования увеличить эффективность борьбы с артиллерией противника, но боеприпасы, предназначенные войскам, находятся в тылу, в двух сотнях километров от фронта. Генеральный штаб недоумевает откуда происходит наращивание артиллерийского огня русских, ведь согласно данным разведки, уничтожена и захвачена в качестве трофеев половина состава артиллерии противника, имевшейся у него до начала войны?
  
   Теперь противник начинает мешать немецкой артиллерийской разведке. Против звукометрической разведки русские артиллеристы используют принцип сближения батарей и стрельбу веером. Для затруднения действий светометрической разведки русские артиллеристы ведут хорошо координированный залповый огонь из многих орудий, расположенных на большом удалении друг от друга. Благодаря применению тракторов, русская артиллерия обладает большой подвижностью. Разведчиками Абвера найдена и доставлена в Генштаб генералу Гальдеру очень хорошая русская карта масштаба 1:50000, которую можно успешно использовать для ведения огня.
  
   Майор фон Румор из Оперативного отдела Генерального штаба, докладывает, - Войска физически устали, но духовно сильны и бодры. Немецкие солдаты сознают свое превосходство над русскими. Повсюду слышен вопрос: "Какую задачу нужно выполнить?". К сожалению, при ответе на поставленный войсками вопрос у Генерального штаба и Фюрера мнения диаметрально противоположные.
  
   На совещании с Главкомом 5-го августа Фюрер заявил: "... нынешнее развитие обстановки приведет, как и в первую Мировую войну, к стабилизации фронтов. Поэтому целесообразно вести наступление там, где противник вынужден будет расходовать больше сил, чем немецкие войска. Где появится возможность вновь выйти на оперативный простор. Однако, нельзя добиться всего и всюду одновременно, причем не столько из-за сухопутных войск, сколько из-за авиации".
  
   Услышав нечто вразумительное, Гальдер пришел в восторг! - "Такая последовательность мысли уже сама по себе представляет отрадный шаг вперед! В ней, однако, еще далеко не ясно выражена оперативная цель, а заложена только определенная перспективная основа. Мы сумели незаметно направить мысли Фюрера, опираясь на его тактическое мышление, в направлении, нужном для решения наших оперативных целей! В данный момент это принесло уже некоторое облегчение. В будущем улучшение наступит только тогда, когда операции будут проходить так гладко, что Фюрер вообще не станет более заниматься тактическими мелочами".
  
   " ... Следует принять во внимание умение русских передвигаться по дорогам, которые немецкие войска из-за их состояния не могут использовать, а, также, - умение скрытно наводить переправы через реки. ... Район Ельни стал типичным театром позиционных военных действий. ... В районе Старой Руссы наблюдаются отдельные случаи разложения в войсках противника. ..." - Сообщают оперативные сводки.
  
   6-го августа Фюрер опять недвусмысленно отклонил предложения генерала Паулюса, относительно взятия Москвы. Он вновь продолжает старую песню: "Вначале должен быть захвачен Ленинград. Для этого использовать войска группы Гота. Во вторую очередь производится захват восточной части Украины. Для этого использовать войска группы Гудериана. И только в последнюю очередь будет предпринято наступление с целью захвата Москвы".
  
   Партизанские действия в тылу войск вызывают перебои в снабжении из-за частых крушений поездов. ... Противник начинает массово использовать мины для защиты передовых позиций. ... Генерал-полковник Фромм подготовил для Фюрера доклад о ходе подготовки к зиме. (Это потом пойдут в ход слезливые сказки о победе "генерала Зима". А тогда немцы на всех уровнях ответственности вполне осознанно готовились к русской зиме. Зима для них тактической неожиданности не представляла.)
  
   Немецкие потери на 6-е августа. Всего - 9,898 офицеров, 256,454 - унтер-офицера и рядовых. Итого - 266, 352 человека. Подобных потерь за такой срок немецкие войска еще не несли ни в одной из выигранных компаний.
  
   В беседе с генералом Иодлем генерал Гальдер просто взорвался. - "Москва или Украина? Или Москва и Украина? Следует ответить однозначно - "И - Москва, и - Украина!" Мы должны, мы обязаны это сделать, ибо в противном случае мы не сможем разгромить противника до наступления осени! И мы можем это сделать, принимая во внимание наши убедительные победы и ослабевающие силы противника. ... Мы не должны допускать, чтобы наши оперативные замыслы оказывались в полной зависимости от тактики противника! Если мы будем следовать тактике противника, которая заключается в том, чтобы наносить булавочные уколы во фланги, то этим самым мы сослужим русским хорошую службу. Мы должны добиваться успеха, сосредоточивая силы для достижения решающих целей, для проведения глубоких операций, а не разбазаривая силы на выполнение побочных, второстепенных задач".
  
   - Генералу Гальдеру мыслится легко и широко. Только вот тем немецким солдатам, которых атакует прорывающийся из окружения русский красноармеец, или небольшая танковая часть под прикрытием точного артиллерийского огня, тем - далеко не все равно. И где бы ни умирали немецкие солдаты, на главном направлении, или второстепенном, это для них одинаково ужасно и страшно. Увы, эти цифры потерь одинаково ослабляют, обескровливают нашу армию. Мы убиваем одного русского, но на его место становятся двое. Берем в плен одного красноармейца - его место оказывается вновь занято. Прорываем фронт и обнаруживаем себя через некоторое время перед новой линией русских армий. ... Для достижения моей, адмирала Канариса, цели, пожалуй важнее уничтожение живой силы русских. Все остальное, так или иначе, но свалится к ногам победителей после падения Сталина и его режима. Поэтому теперь я полностью на стороне Фюрера.
  
   11-го августа, на пятьдесят первый день войны Гальдер записал в дневнике: " ... На всех участках фронта, где не ведется наступательных действий, войска измотаны. То, что мы сейчас предпринимаем, является последней и в тоже время сомнительной попыткой предотвратить переход к позиционной войне. ... В сражение брошены наши последние силы. Каждая перегруппировка внутри групп армий требует крайнего напряжения и непроизводительного расхода человеческих сил и технических ресурсов. Все это вызывает нервозность и недовольство у Главкома и все возрастающую склонность Фюрера к вмешательству во все детали.
  
   ... Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс-Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен". - Делает пессимистический вывод Гальдер.
  
   - Господи, генерал Гальдер, будьте последовательны! - Покачал головой адмирал Канарис сидя в комнатке на верхнем этаже Абвера. - Стоит ли говорить о подготовке России к войне в середине августа, если 22-го июня вы, словно дитя малое, радовались именно неподготовленности СССР к войне? Если удалось в первые дни добиться абсолютной внезапности нападения? И кроме того, не дело генералу Третьего Рейха, присягнувшему на верность лично Фюреру Германии Адольфу Гитлеру, рассуждать о свойствах тоталитарных режимов. Неужели мы сами живем в подлинно демократической стране? Ох, Гальдер, Гальдер, не удалось уберечься от глаз Абвера, то, по крайней мере, сберегите подобные записи от людей Гиммлера.
  
   " ... Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и чисто военные особенности русских", - Читал далее донесение своего агента из Генерального штаба Канарис. - " ... К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем их уже около 360. Эти дивизии, конечно, не так хорошо вооружены и не так укомплектованы, как немецкие, а их командование в тактическом отношении значительно слабее нашего, но как бы там не было, эти дивизии есть. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину. Русские еще потому выигрывают во времени, что они сидят на своих базах, а мы от своих все более отдаляемся".
  
   Канарис размышляет. Прочитанные строки с одной стороны являются теми долгожданными симптомами скрытых исторических процессов, которые помогут, и уничтожить обоих диктаторов, и обеспечить "де-факто" захват Германией пусть не всей, но необходимой для дальнейшего созидательного развития, части России. С другой - нечто тревожное, непонятое, жалкое слышится в причитаниях начальника немецкого Генерального штаба. Первое - звучит четко и определенно, рефреном точности и верности задуманного. Второе - пока еле слышно зудит надоедливым комаром.
  
   - Блажь! - Решительно отмахнул наваждение Канарис. - К зиме, пусть на последнем дыхании, пусть обескровленные и уставшие, но войска захватят Москву, в дело вступят Япония и Турция. Дальний Восток и Кавказ окажутся оторваны. Русские скинут Сталина и большевиков. Немцы - Гитлера и нацистов. Естественно, завоевания на Западе, исключая Судеты, Данциг, Эльзас и Лотарингию придется вернуть хозяевам. Польшу - полякам, Чехию и Моравию - чехам. Но взамен нам останется Украина и часть России. Вполне приемлемый результат Восточной компании.
  
   - "Последние бои окажутся жестокими. Увы, но видимо время лихих набегов и маскарадных операций безвозвратно ушло в прошлое. Беззаботная прогулка, подобная Западной компании, не состоялась. ... С каждым прожитым днем войны в сводках Генерального штаба чувствуется все большая нервозность. Русские вовсе не бегут, не сдаются без боя, тем более не уничтожают комиссаров и командиров. Промышленность СССР не уничтожена и способна производить самую современную технику. Другое дело, что мало кто из русских может пока этой техникой достаточно профессионально управлять. Командование РККА тоже оказалось далеко не на уровне поставленных задач, чувствуется нанесенный сталинскими чистками урон. Гитлер в подобной ситуации поступил гораздо умнее, ограничившись несколькими наиболее непокорными генералами. Но и новые русские командиры постепенно учатся военному мастерству. В конце концов, лучше ли, хуже, но осваивают военную науку на практике. Следовательно, Гитлер завяз крепко и основательно. Дальнейшее - только вопрос времени". - Спокойно констатирует Канарис, нежно поглаживая спину таксы.
  
   - Перед концом, поняв, что упускает победу, Гитлер начнет рвать и метать. Но лично ко мне придраться трудно. Абвер сделал все возможное и невозможное для обеспечения военных успехов первых дней войны. Добился тактической внезапности и быстрого прорыва приграничных укреплений. Претензий к нам предъявить невозможно. Мы - чисты. И если дальше война развивается не по планам Гитлера, то вина здесь не Абвера, а в самого Фюрера. Пусть порезвится, покомандует. Теперь очередь за немецким народом, обязанным постепенно прийти к правильному выводу и обратить свой взор на просвещенных генералов.
  
   Кажется все продумано и выверено. Но сомнения не уходят. ... "Что если Россия окажется действительно такой прочной, а режим Сталина настолько живучим, что истощится лишь одна, немецкая сторона? Что если это произойдет в момент, когда западные союзники окажутся еще неподготовлены к высадке на континент? Что если режим Гитлера сможет перехватить инициативу, разоблачить и кроваво подавить заговор генералов? В этом случае будущее и Европы, и Германии. И адмирала Канариса непредсказуемо". ...
  
   Палачи Гестапо повесили строптивого адмирала на рояльной струне буквально за считанные дни до полной и безоговорочной капитуляции Германии.
  
  
  
  
  Глава 19.
  Один из обычных дней августа 1941 года.
  Гитлер и Муссолини в Бресте. Гитлер на Украине.
  
  
   В начале августа Дуче не выдержал и предприняв невероятные дипломатические усилия, задействовав все возможные личные контакты, грубо говоря, напросился в гости к Фюреру. С одной стороны, занятому войной со Сталиным, Адольфу Гитлеру было явно не до навязчивого посетителя. Значительной ценности как союзник Муссолини не представлял. Операции в Северной Африке и на Балканах успели полностью дискредитировать Муссолини как полководца и политического лидера, а итальянскую армию как военную силу. Боевые качества его опереточного воинства, включая весь генералитет, оказались настолько низкими, что по сравнению с итальянцами даже такие вояки как румыны казались настоящими античными героями. Во всяком случае, если у них за спиной ставили немецких пулеметчиков. С другой стороны, Дуче все еще оставался для Адольфа Гитлера первым фашистским лидером в Европе, силой, вырвавшим власть у продавшихся евреям плутократов, и слыл последним римлянином среди итальянцев. Естественно, что, соглашаясь на визит союзника, Гитлер, кроме всего прочего, собирался разыграть перед неудачником роль великого, непобедимого полководца, духовного учителя и наставника.
  
   То есть, поставить именно ту пьесу, что однажды так мастерски разыграл Дуче во время первого визита Адольфа в Рим. Казалось бы, давно ушел в прошлое и нарядный белый китель, приготовленный, но так и не одетый на морской парад, и всплывшие на его глазах из глубины моря десятки итальянских подводных лодок, и стремительные современные линкоры, и даже бегущие, глупо вскидывая коленки, берсальеры с петушиными перьями на шляпах. Теперь у Фюрера имелись прекрасные, намного более совершенные, чем итальянские, подводные лодки и линкоры. Теперь его Вермахт двигался по чужим землям не трусцой, но вслед за армадами танков на колесах и гусеницах мощных бронетранспортеров и транспортных машин. Причем, немецкие танки не шли ни в какое сравнение с жалкими игрушечными жестянками итальянцев.
  
   Подумав и взвесив все обстоятельства, Фюрер допустил Муссолини в Ставку. Правда, с очень ограниченной свитой, и при условии, что все поездки будут осуществляться только на немецких автомобилях и немецкими водителями. Роскошный специальный состав Дуче тоже пришлось оставить в тупике Берлинского железнодорожного вокзала.
  
   Сначала Дуче подвели к огромной крупномасштабной карте Восточного фронта, вывешенной на стене штабного домика. Лично Гитлер, вальяжно водя по карте ладонью, посвящал Бенито Муссолини в общие стратегические замыслы Восточного похода и Блицкрига, рассчитанные по наметкам Генерального штаба и лично вождя. Восточный поход предполагался как минимум на четыре и максимум - на двенадцать-пятнадцать недель. К осени, к началу русской распутицы, все должно быть закончено. Дуче стоял рядом, сцепив руки, склонив бычью шею с огромной выбритой головой. Внимал благоговейно, словно прилежный ученик, влюбленный в мудрого учителя. Затем все перешли к более подробным оперативным картам, разложенным на штабных столах, и детальные подробности происходящего на отдельных участках фронтов, докладывали уже штабные генералы. Гитлер и Муссолини располагались по обеим сторонам от докладчика. Фюрер, уже более чем достаточно поработавший с подробными картами Восточного фронта, смотрел внимательно, вдумчиво, явно четко понимал, о чем идет речь, покачивал головой, подавал реплики. Видно, что вникал в ежедневные доклады генералов и, по мере возможности, свободно разбирался в путанице красных и синих стрел, полос, овалов, флажков, и в прочей массе условных знаков и обозначений, вызывающих у Дуче тупую головную боль.
  
   Гость стоял, сурово набычившись, изображал напряженную работу ума, бросал исподтишка завистливые взгляды на удачливого хозяина, и тоже помахивал лобастой головой в такт Гитлеру, по привычке выпячивал изредка массивный, тупой, словно прилепленный по ошибке природы подбородок. Видимо забывал, что находится не на римском балконе, а в немецком штабном бункере.
  
   Адольф Гитлер стоял в окружении своих генералов и мило улыбался. Они егозили перед ним, согнутые над огромной картой Восточного фронта и старались даже теперь, в присутствии Дуче, убедить его, Фюрера, мистического лидера арийской нации, в превалировании их мелких формальных доктринерских знаний, вынесенных из академических классов над его оккультными, провидческими знаниями таинственных жизненных процессов. В совершенно неведомой им материи! Гитлер не нуждался в их объяснениях. ... Ибо всё знал лучше любого иного человека на земле.
  
   Первые дни войны с Россией все шло не так уже и плохо. Можно сказать - отлично! - Под трескотню доклада очередного генерала вспоминал Фюрер. Тогда он не счёл нужным вмешиваться в мелочевку, в этакую блошиную возню, высоколобых генштабистов и напыщенных породистых генералов. Посчитал, что достаточно уже того, что в самом начале он дал им правильный импульс, заставил поверить и подчиниться его воле, воле вождя. На третий день войны Фюрер переехал в полевую ставку под шифрованным названием "Вольфшансе" - "Логово волка" в Восточной Пруссии. Переехал, без особой на то военной надобности, скорее для того, чтобы еще раз ощутить вокруг дисциплинированную, специфическую, напряженную жизнь полевого воинского лагеря.
  
   В низких бараках с высокими треугольными крышами, укрытыми под кронами вековых деревьев, окруженными многочисленными постами, часовыми, минными полями, ловушками и заграждениями вчерашний ефрейтор Великой войны, возглавил поход против России Сталина. Для внешнего мира всё должно выглядеть как поход против мирового коммунизма в защиту общих европейских ценностей, демократии и культуры. Для немецкого народа, для германских солдат - войной за обладание несметными природными богатствами и земельными пространствами на Востоке, предназначенные Богом и историей для расселения арийского населения. Походом за "жизненным пространством". Все это не ново, вполне ясно и однозначно изложено в "Майн Кампф". Для современных немцев новый поход означал примерно то же, что для древних норманнов набег - обогащение всех и каждого в отдельности за счет награбленных военных трофеев. Простая и доступная цель. Основная задача - заселение пустых "очищенных" от низших рас пространств благодатной земли на Востоке новыми поколениями арийцев. Использование в качестве элитных производителей новых генераций лучших образцов человеческой породы из числа воинов "СС" Гиммлера. Рейхсфюрер обещал в результате тщательной селекции, через несколько поколений немцев, восстановить абсолютно чистое арийское население великого Третьего Рейха.
  
   Мрачный мистический, грозный, недоступный простым смертным, готический средневековый замок Вивельсбург в Вестфалии должен стать таким гнездом, инкубатором, выращивающим молодых арийских героев для предстоящего столетнего конфликта между арийской нацией и азиатскими толпами. Полностью проект предполагалось завершить к 1960-му году. Пока же Гиммлер тренировал собственных солдат как элиту из элит. Что поделать? Все великое требует жертв. Боевые потери в учебных лагерях СС стали настолько привычными, что на них уже и не обращали внимание. Но из них выходили наиболее стойкие, любой ценой выполняющие приказ части.
  
   Кроме того, для укрепления арийского начала немецкого народа, предполагалось, основываясь на специально разработанной медиками СС весьма серьезной научной базе, поощрять внебрачные связи и рождение арийских детей от находящихся в отпуске солдат элитных частей "полевых СС". Подобные долгосрочные планы приводили Фюрера в восторг, ибо Восточная компания представлялась делом краткосрочным и второстепенным. Во всяком случае, делом гораздо менее важным, чем предстоящая битва с англичанами на островах, закономерно развивающаяся потом в походы за обладание Индией и африканскими колониями.
  
   В начале августа Фюрер уже достаточно устал от споров с напыщенным генералитетом, вечно одергивающим, требующим, так или иначе старающимся уязвить, напомнить, что он всего лишь жалкий пехотный ефрейтор, не обладающий ни тактическим, ни, тем более, стратегическим мышлением. Генералитету позарез требовалось взять Москву и формально завершить компанию против России. Гитлеру же требовал уничтожить как можно большее число русских, захватить их богатства, разрушить великие исторические города. Причем не просто разрушить, но уничтожить так, чтобы Россия уже никогда не восстала, не появилась вновь на мировой политической карте.
  
   Генералы презирали и не понимали силу мистических знамений. Они и не могли понять сего, ибо это видение мира надежно скрыто от них. Тайна, великая тайна бытия, доступна лишь немногим. И ему, Адольфу Гитлеру, одному из первых. Мистические, оккультные вдохновения, сошедшие с Гималайских вершин, подсказывали, что изничтожать Россию необходимо в строгом порядке значимости уничтожаемого для исконного русского духа. Святой город Петра Великого, сакральный город Ленина, город рождения Октября по духовной ценности гораздо превосходил Москву. Петроград означал духовный прогресс и славу России, Москва - патриархальную отсталость. Да, в Москве сидел Сталин с бандой еврейских большевиков, но что значил для Фюрера Сталин? Всего лишь один из азиатских, грузинских феодалов, способный справится с крестьянской толпой, с собственными партийными честолюбивыми, недалекими соратниками, способный удерживать страхом и лестью немытые азиатские толпы неполноценных людей. Человек - создавший "гиганта на глиняных ногах". Не более и не менее. Нет, Сталина Гитлер не боялся. Сталину можно будет даже позволить продолжить причудливый социологический эксперимент где-нибудь за Уральским хребтом. А вот Петроград необходимо обезлюдеть и свести с лица земли. Вернуть захваченную русским городом землю в исходное, болотное состояние.
  
   Вторым по значимости духовным центром России являлся Киев. И его тоже требовалось захватить и, безжалостно окропив иудейской и славянской кровью, превратить в поместное военное поселение арийцев. В грозную крепость, откуда мрачные арийские викинги в стальных шлемах смогут управлять продовольственными и индустриальными богатствами покоренной Украины.
  
   Третьим стоял Сталинград - город, родивший Сталина, как историческую личность. Город - ключ к Волге, Уралу и, самое главное, к Кавказу. Город, способный стать исходной точкой новых великих завоеваний.
  
   Именно эти обстоятельства определяли последовательность атак и побед Восточного похода. Москва могла подождать и свалиться к сапогам Фюрера напоследок, словно апофеоз победы. Пасть только для того, чтобы после парада победы и пиршества победителей оказаться сначала разграбленной, обесчещенной и, наконец, затопленной.
  
   В первых числах августа Гитлер посчитал Восточную компанию благополучно завершенной и решил лично побывать на территории поверженного врага. Подобные вояжи вошли у Адольфа в привычку. Именно так наблюдал он позор и унижение сломленной Чехословакии, покоренной Польши, сломленной, изнасилованной Франции. Теперь пришла очередь России. Очень вовремя подвернулся Дуче с его до неприличия настырным предложением о визите. Что же - он возьмет итальянца с собой на фронт, в покоренные русские земли, продемонстрирует, что остается на поле боя после прохода непобедимой военной машины Вермахта. Вдохнуть смрадный воздух сожженных русских городов, поглядеть на их руины, лицезреть мириады захваченных пленных и горы трофеев.
  
   Первоначально поездка задумывалась как триумфальное шествие, а, отнюдь, не деловой визит верховного командования. Тем более не как инспекция или проверка. Исходя из всего, в качестве колесницы, триумфатор Фюрер, решил использовать личный специальный поезд ...
  
   Как обычно убытие фюрера на фронт обставлялось с традиционной пышностью, ставшей уже вполне традиционной, но всячески ханжески маскируемой под самое заурядное, скромное, обыденное событие. Конечная станция специальной секретной железнодорожной ветки располагалась в заросшей вековыми деревьями ложбине недалеко от "Волчьего логова". В момент прибытия автомобильного кортежа из трехосных "Мерседесов" на разборной походный флагшток взлетел личный штандарт Гитлера, военный оркестр заиграл встречный марш и выстроившаяся в каре рота Лейбштандарта СС "Адольф Гитлер" взяла винтовки "на караул". На фронт Гитлера провожали Гиммлер, Геринг, Борман, руководство Генерального штаба, Верховного командования, Флота. Взлетали в партийном салюте руки, маршальские и адмиральские жезлы. На Муссолини присутствующие практически не обращали внимания, явно игнорировали, демонстративно указывали ему место "бедного гостя" на пиру победителей.
  
   От обиды Дуче еще более выпятил вперед массивную нижнюю челюсть и принялся с серьезным видом разглядывать крутые склоны, ухоженную траву вдоль железнодорожного полотна, специальной конструкции легко разбирающуюся платформу, по которой почетные пассажиры могли без труда подниматься в вагоны. Внешне вагоны "Fuhrersonderzug" - "Специального поезда Фюрера" ничем не отличались от обычных пассажирских вагонов курсирующих по железным дорогам Германии. Только приближенные знали, что каждый из них отлично бронирован, оснащен первоклассными средствами противопожарной защиты, дублированной тормозной системой, агрегатами электропитания, кухнями и всем прочим, необходимым для жизни и работы самого Гитлера и его походного штаба. На платформах второго поезда стояли в полной готовности мощные трехосные "Мерседесы" повышенной проходимости, полугусеничные бронетранспортеры батальона охраны, мотоциклы с колясками телохранителей из СС. В промежутках между пассажирскими вагонами, в хвосте и начале состава располагались закамуфлированные под пассажирские платформы с автоматическими счетверенными зенитными скорострельными пушками, способными вести огонь не только по воздушным, но и по наземным целям. Защищали единственный вход в долину с железнодорожной веткой бетонные бункеры, закамуфлированные под мирные живописные хижины горцев, но фактически представляющие собой настоящие крепости, напичканные оружием, боеприпасами и средствами связи.
  
   Торжественная встреча подошла к концу, Гитлер привычно выслушал рапорт коменданта полевого штаба подполковника Курта Томаса о готовности мобильной группы к движению. Коротко и небрежно Фюрер подбросил к плечу ладонь в ответном приветствии. Потом по традиции пожал руку Курту и приказал дать сигнал к отправлению. Первой остановкой на русской земле должен стать некогда пограничный город Брест.
  
   Именно - Брест. Фюрер довольно много раз слышал это название от операторов Генерального штаба и Верховного Командования, вычитывал из фронтовых сводок о диком, фанатическом сопротивлении гарнизона крепости, состоявшего сплошь из комиссаров и коммунистов. Гальдер лично докладывал о совершенно невозможных потерях понесенных 45-й пехотной дивизией, о необходимости отвлечения на подавление сопротивления штурмовой авиации, тяжелой артиллерии, танков и даже тяжелых метательных шестиствольных реактивных установок. Борьба за крепость длилась почти две недели, почти столько же, сколько сопротивлялась вся польская армия.
  
   В воображении Гитлера Брестская крепость представлялась линией мрачных бетонных укреплений и казематов, наподобие виденных им на линиях Зигфрида и Мажино. Наверняка там всюду понастроены железобетонные форты с тяжелыми орудиями и многочисленными пулеметными гнездами. Продемонстрировать бедному итальянскому союзнику победную поступь вермахта, показать "живьем" уничтоженного страшного русского зверя, закованного в бетон и железо укреплений, ткнуть носом в образец мощного пограничного форпоста Сталина, прорванного и сметенного вермахтом за считанные дни, показалось Гитлеру делом исключительно полезным и весьма приятным.
  
   Действительность опрокинула все ожидания. Увиденное в Бресте потрясло не столько Дуче, сколько самого Фюрера. Муссолини наверняка немногое понял из происшедшего на его глазах. Но Гитлер провел в окопах передней линии Западного фронта долгие годы Первой Мировой войны, не понаслышке знал о кровавых сражениях, потому изрытая, вздыбленная, перепаханная огнем и металлом земля не предстала для него лишь безмолвной декорацией. Она говорила очень о многом. Прежде всего, о том, что ему нагло лгали его же генералы, представляя Брестскую крепость как современную, напичканную оружием цитадель, как чудо инженерной мысли русских. Увы, если крепость и представляла собой всплеск передовой военной мысли, то время этого всплеска закончилось задолго до Первой Мировой войны. В нагромождениях обломков ясно угадывались сложенные десятилетия тому назад из красного кирпича капониры и стены, старинные формы зданий и бастионов. Выставленные трофеи включали всего несколько десятков устаревших танков и сгоревших бронемашин, искореженные взрывами остовы нескольких противотанковых и зенитных пушек, изломанные минометы и пулеметы.
  
   Наметанным глазом старого фронтового солдата Гитлер сразу определил, что территорию крепости многократно обрабатывали огнем артиллерии, бомбили, заливали пламенем огнеметов. И после всего этого моря огня и стали атаки немецкой пехоты вновь и вновь захлебывались в крови тяжелых потерь. Кто же эти фанатики, сопротивлявшиеся более двух недель в полном окружении, без пищи, боеприпасов, воды? Ему докладывали - сплошь коммунисты, евреи и комиссары. Но это весьма смахивало на откровенную ложь. Такого большого количества командного и, тем более, политического состава в крепостном гарнизоне просто не могло иметься в наличии. Скорее всего, с его войсками воевали самые обычные солдаты - русские пехотинцы. Но - почему? Почему русский колосс не рухнул при первых же взрывах, долженствовавших перешибить его неуклюжие глиняные ноги?
  
   Гитлер с Муссолини, не торопясь, шли по тщательно расчищенной немецкими саперами, даже педантично аккуратно окаймленной песочком дорожке, проложенной среди руин Брестской крепости, среди всё еще покрытых рыжей кирпичной пылью вековых деревьев. Чуть позади Фюрера и Дуче вышагивала свита, где несколько итальянских мундиров адъютантов Муссолини жалко терялись среди серо-зеленых и мышиных мундиров офицеров и генералов вермахта, Люфтваффе и полевых СС. Муссолини что-то пытался втолковать Гитлеру, выторговать новые поставки современного вооружения, тараторил нечто о средиземноморском флоте, о Крыме, возможно о Северной Африке, но Гитлер не слушал надоедливого гостя. Как обычно в минуты нарушения душевного равновесия углы его рта скорбно загнулись вниз, повиснув тонкой розовой скобкой под неопрятным пятном усов. Непропорционально длинные руки Адольфа безвольно болтались где-то в районе пузырящихся на коленях бриджей. Фюрер замкнулся, погруженный в обдумывание увиденного, стараясь найти ответ на проклятый, мучающий вопрос: "Почему русские умирают за Сталина?".
  
   Ответ не заставил себя ждать. Совсем близко, словно прямо за спинами цепи пехотинцев в стальных шлемах, стоявших вдоль маршрута на грудах перемолотого войной кирпича, раздались рваные, короткие, торопливые очереди русских автоматов. В ответ сразу щедро, не жалея патронов ударили десятки немецких стволов, заглушили, принудили к молчанию. Но молчание вновь разорвалось торопливым треском выстрелов русского оружия. И вновь огонь русских потонул в клекоте МГ-34 и МП-38/40. Сосредоточенно готовя к бою оружие, торопливо пробежали, чуть не раскидав штабных, словно не обращая внимания на присевших за обломком стены Фюрера и Дуче, несколько минеров в запыленных шинелях. За ними протрусил расчет ранцевого огнемета с курящимся у раструба запальным устройством. Из-за развалин ухнули взрывы гранат, кроваво полыхнуло отблеском струя жидкого огня. Здоровенные телохранители из Лейбштандарта прикрыли фюрера и его гостя, образовали вокруг них живую стену из черных мундиров. Но все уже стихло. Развалины вновь онемели.
  
   Весь скоротечный бой занял не более двух минут времени. Видимо, нападавшие даже не догадывались, насколько важные персоны заглянули в крепость на экскурсию. Огонь открыли по солдатам внешнего кольца охраны из числа комендатуры оккупационных войск. Стреляли для того, чтобы убить еще нескольких немцев. Убивали, для того только, чтобы показать немцам: "Живы, не покорились, не сдались. Боремся". Вступили в бой без всякой надежды уйти от во много раз превосходящих по числу и вооружению преследователей. Но, почему? Этого Гитлер так и не смог понять. Решительно оборвав возражения командира охранного батальона, Фюрер стремительно двинулся к месту стычки, марая в рыжей жирной пыли лаковые голенища начищенных личным лакеем сапог.
  
   Саперные солдаты уже успели вытащить из норы в руинах слегка обгорелые трупы трех русских, выкуренных огнеметчиками из узкой расщелины, образованной обрушенной стеной казармы. Рядом с трупами, одетыми в невероятные отрепья, в которых с трудом угадывалась летняя красноармейская форма, лежали два автомата с круглыми дисками и допотопный револьвер "Наган". Фюрер наклонился, пристально вгляделся в запекшуюся кровь на лицах... Подумал: - "Нет, не азиаты и не евреи. ... Скорее всего, славяне. Рядовые. Гимнастерки без командирских шевронов и знаков отличия". ...
  
   Чуть поодаль, уже на носилках, лежали, с закрытыми полами шинелей лицами тела двух немецких солдат ...
  
   Брезгливо поморщившись, Гитлер поднял с земли револьвер, заглянул в барабан. Только стреляные гильзы в гнездах. Отбросил прочь, схватил протянутый, на лету схватывающим желания хозяина адъютантом, автомат. Затвор русского неуклюжего оружия застыл в крайнем положении, потянул на всякий случай рукоятку, открыл - пусто. "Сражались последними патронами?"
  
   Никто не ответил.
  
   "Но, почему? Зачем? За какие высокие идеалы?".
  
   Бессловесный адъютант протянул белоснежный платок. Гитлер вытер руки и отшвырнул мерзкую тряпку прочь.
  
   Из норы в развороченном фундаменте показалась голова в немецком шлеме.
  
   - Русские оставили на стене предсмертную запись, мой Фюрер!
  
   - Переведите! - Рявкнул Гитлер.
  
   - Чем-то острым выцарапали на стене подвала: "Погибаем, но не сдаемся! Прощай Родина! Смерть немецким оккупантам!". ... Подписей нет.
  
   - И ничего про Сталина? ... Про их партию?
  
   - Нет. Больше ничего, мой Фюрер. - Вытянулся фельдфебель переводчик.
  
   Фюрер резко повернулся и, ни слова не сказав, пошел обратно. За ним засеменил Дуче. В первый момент у Адольфа проскочила мысль, что, возможно, стоит отдать погибшим русским воинские почести, как настоящим, до последнего патрона сражавшимся врагам. Но, подумав, отмел мысль как опасную и в корне неверную. Солдаты должны четко понимать, что русские - всего лишь славянские свиньи, ущербная, второсортная раса, предпоследняя ступенька вниз, за которой - лишь еще более неполноценные цыгане и мерзкие евреи. Следовательно - их сопротивление не воинское мастерство и не геройство, доступное лишь высшей, арийской расе господ, а вечный физиологический, неосмысленный бунт рабов против господ. А рабам положены лишь кресты для распятия и виселицы вдоль дорог, но никак не воинские почести и почетное погребение.
  
   Увиденное в Бресте разительно изменило настроение Адольфа Гитлера. Теперь он просто органически не имел больше сил смотреть со столь близкого расстояния, что предоставляли ему вагонные окна, на всю эту звериную первобытность диких славянских племен, на их изрытую войной землю, на превращенные в развалины города, на поля сражений, покрытые бесценной арийской кровью.
  
   Но от дальнейшей поездки Фюрер отказываться не стал, только изменил маршрут и решил посетить благодатную Украину. Подтвердить правильность собственного, а не генеральского решения. Расставшись с поездом, приказал продолжить движение на самолете "Кондор" - "ФВ-200". Дальше летели уже без Дуче, которого удалось, наконец, спровадить, под благовидным предлогом, к его итальянскому опереточному воинству. Якобы для инспекции и поднятия боевого духа.
  
   Наблюдая русскую землю через широкое прямоугольное стекло фюзеляжа, изготовленное специально для самолета фюрера, Адольф Гитлер постепенно успокаивался. С высоты покоренные пространства сжимались, становились вполне ручными, наивными и мелкими, словно кукольные домики. Весело и беспечно колосились тучные нивы, заманчиво и мирно зеленели лесные дубравы, отсвечивали солнечными зайчиками полные рыбы речные просторы, возникали и убегали за горизонт желтые нитки дорог, обрамленные по краям мусором брошенного русскими военного имущества, тянулись к горизонту тонкие стальные ручейки железнодорожных путей. Под ногами лежала покоренная, готовая к экспериментам по евгенике земля покорных рабов и несметных богатств. Земля, которую всего лишь предстояло очистить от избытков населения и вместе с рабами вручить в работящие руки немецкой нации.
  
   Пилоты, соотносясь с картой Генерального штаба, старались показать вождю с воздуха поля сражений с сотнями и сотнями сгоревших русских танков, разбитыми пикировщиками колонны автомобилей, захваченные артиллерийские парки. Подбитую и уничтоженную немецкую технику уже успели эвакуировать на ремонтные базы, потому казалось, что Вермахт просто сметал огнем и мечом со своего пути все, попытавшееся оказывать сопротивление.
  
   По дорогам брели на запад многотысячные колонны русских военнопленных. Пленные дружно задирали в небо головы, с дикарским любопытством следили за огромным четырехмоторным самолетом, величаво проплывающим в окружении истребителей эскорта. С высоты пленники напоминали медленные потоки грязной пены, неторопливо текущие с востока на запад в окружении редкой цепочки серо-зеленых мундиров охраны. Эти люди сдавались в плен, бросали оружие, брели в ожидающие их лагеря, за колючую проволоку. Они считали, что выбрали жизнь, еду и мир. Ничего подобного будущее им не уготовило. Летящий словно грозный бог в высоте Фюрер об этом отлично знал, бредущие по земле люди - даже не догадывались.
  
   На полевом аэродроме, едва замерли лопасти пропеллеров, к двери корпуса самолета механики приставили легкую лестницу без перилец, по которой Фюрер спускался не по-граждански - спиной вперед, а браво, по-военному, лицом к встречающим. Под руку вождя нежно, прямо таки в подобострастном поклоне подхватил некто в эсэсовском мундире, видимо из местного СД. Фюреру столь откровенный подхалимаж претил, но виду не подал. Спускался, устремив взгляд на солдатскую толпу, потом брезгливо выдернул ладонь из прижимающих, поглаживающих пальцев. Не повернул головы в сторону столь откровенного лизоблюда, но подумал: "Может уцелевший пидор из шалунов покойного Рэма?".
  
   Среди рева и аплодисментов толп встречающих солдат и офицеров, омываемый радостными, восторженными, обоготворяющими взглядами сотен и сотен глаз. Блаженствуя в привычной и любимой им полевой форме, Фюрер снова обрел былую, немного поколебленную в Бресте уверенность. Томящая и столь мучавшая его после посещения крепости головная боль сошла на нет, исчезла, растворилась с первым шагом по траве полевого аэродрома.
  
   Сначала, прямо под крылом огромного четырехмоторного "Кондора" его радостно приветствовали летчики Люфтваффе. Они беспрестанно щелкали фотокамерами, стараясь запечатлеть Фюрера среди товарищей. Гитлера фотографировали, чтобы потом, спустя десятки лет гордится сопричастностью к великим деяниям, небывалым счастьем, выпавшей на их долю удачей близости с великим человеком. Адольф прекрасно понимал искренние, простые солдатские чувства и, в свою очередь, гордился немецкими парнями. Настоящими арийскими ассами, столь легко и непринужденно сведшими на нет, до нуля армады красной авиации.
  
   Фюрер, одетый в легкое кожаное пальто военного образца, в офицерской рубашке с черным галстуком, в неизменной армейской фуражке с красным штабным околышем шел по узкому, проложенному солдатами из батальона охраны, коридору среди вздымающей к небу руки толпы. В ответ на восторженный рев вскидывал к плечу ладонь в партийном приветствии, улыбался. Улыбался, черт возьми! Душа Гитлера ликовала, погребя в черных пучинах весь тот страх и ужас, что испытал он в районе Брестской крепости совсем недавно. Теперь он попирал сапогами вражескую землю. В окружении верных войск светило с захваченного неба покоренное русское солнце. Вокруг стояли полные сил, жизнерадостные, упитанные, здоровые молодые немецкие воины, так разительно непохожие на тех жалких, изнуренных, полуживых, одетых в изодранные лохмотья русских.
  
   За спинами солдат охраны Фюрер заметил раненного летчика, в бинтах, с упакованной в гипс рукой на марлевой перевязи. Легкое движение в сторону сопровождавшего адъютанта и охрана расступилась в сторону, чтобы немедленно сомкнуться за спиной раненного. Взгляд в глаза, прямой солдатский ответный взгляд, твердое мужское рукопожатие, легкое похлопывание по гипсу... Именно так, как солдат с солдатам, боевой камрад с боевым камрадом. И вновь гром аплодисментов, вновь уже столь привычное "Хайль, Фюрер!". Но он уже идет дальше, дальше... Глаза выхватывают из толпы самого невзрачного, мелкого и снова, нежное похлопывание, ободряющий взгляд, снова усы ползут вверх вместе со скобкой собранной в углы рта улыбки. Еще один счастливчик, еще один не будет спать ночь, переживая блаженство от общения с великим человеком. Вновь и вновь рассказывая собравшимся вокруг товарищам о простоте и человечности вождя немецкого народа.
  
   Под защитного цвета брезентовыми шатрами, солдаты из батальона охраны расставили легкие сборные деревянные столы и стулья. Полог, по теплой августовской украинской погоде, откинули, впустив в помещение свежий воздух. Повара в эсэсовских мундирах разливали черпаками из котлов походных кухонь в фаянсовые тарелки овощной суп всем, не зависимости от ранга и звания. Солдаты и офицеры в полевых, без поясов, мундирах степенно рассаживались за длинными столами, скромно стараясь не глазеть в глубь шатра, где расположился с таким же обеденным набором их обожаемый фюрер. Но любопытство пересиливало все остальные чувства и солдатские головы нет-нет, но поворачивались в сторону стола вождя. Адольф благосклонно улыбался, щурился на солнышко, и тогда лицо его с топорщимися усами напоминало морду хитрющегого, изрядно потраченного жизнью, но всё еще злого и агрессивного серого дворового кота. Гитлер любил подобные совместные обеды, когда он вроде бы с одной стороны находился среди массы привычных и понятных простых солдат, но, в то же самое время, их серую толпу от него отделял хотя и невидимый, но вполне осязаемый кастовый барьер. Да, он когда-то был такой же как они, он знал их жизнь ибо какое то время была его собственная жизнь. Он понимал их язык и мысли лучше, яснее, чем язык и мысли надутых генералов. Но Адольф ощущал всеми фибрами души, что все эти ранее приятные чувства и ощущения теперь уже в далеком прошлом. К счастью - невозвратном. И, все же, именно в подобные моменты он как никогда остро видел себя вождем и лидером нации, ее подлинным Фюрером. Ибо армия, присягнувшая лично ему на верность - стала в один день его армией, оставаясь становым хребтом и социологическим срезом всего немецкого народа.
  
   Потом, как обычно, генералы оторвали Адольфа Гитлера, от немецкого, одетого в простые солдатские мундиры, народа. От людей, среди которых он так хорошо себя чувствовал, от которых черпал запасы силы и воли.
  
   Выкрашенный в защитный цвет мощный штабной автомобиль Хорш (Тип 830) доставил его в полевой штаб, где хорошее настроение Фюрера постепенно улетучилось и окончательно сошло на нет, к моменту, когда напыщенные прусские аристократы затащили его к расстеленным на столах оперативным картам. Генералы снова, в который уже раз, попытались переубедить, упорно долбили свое, надоевшее, про Москву, про проблемы танковой группы Гота и всей группы армий "Север".
  
   - Какого черта, - думал Адольф, с умным видом склоняясь к карте, по которой очередной штабной ублюдок водил карандашом перед его близорукими глазами, мало, что различающими в мельтешении пятен. - Я дал вам танки, дал самолеты, дал лучшую в мире армию. Так принесите мне победу! Победу, а не болтовню о победе. Черти вас забери!
  
   Адольф вспомнил, как после одного из подобных совещаний в "Логове волка" он потерял сознание и его личный врач - доктор Моррель выхаживал экзотическими тропическими лекарствами, даже ставил пиявки. Лечение пиявками понравилось и Гитлер потребовал продолжить, но пиявки не выдерживали его крови и умирали... Это ли не свидетельство неординарности и величия крови и духа? Истинно арийской крови и великого, непоколебимого арийского духа!
  
   Когда Фюрер выздоровел, оказалось, что его армии по-прежнему на северном фланге топчутся совместно с финнами на подступах к Ленинграду, на южном - продираются к Киеву, на центральном - расходуют силы и средства на московском направлении. Именно это генеральское непослушание подтолкнуло решение Гитлера лично отправиться на Восточный фронт и разобраться на месте самому. Правда, перед отъездом пришлось решить еще один давно наболевший вопрос. Возможно мелкие, но постоянные неурядицы на Восточном фронте оказались связаны со злотворным духовным влиянием все еще находящихся на территории Рейха тысяч и тысяч евреев. Этот вопрос просто вопил о принятии оперативного "окончательного" решения. Тем более, что программа широкомасштабной эфтаназии неполноценных особей на территории Рейха требовала известной осторожности, маскировки и потому значительных денежных расходов. Гораздо проще сначала депортировать, а затем уничтожить евреев на территории России, вдали от столь сентиментальных немецких глаз.
  
   Нашел решение Геббельс. Гитлер незамедлительно одобрил, добавив: - "Если мы теперь не уничтожим биологическую базу мирового еврейства, то через поколение мировое еврейство уничтожит нас". Походя, не отвлекаясь от главного, подписал и план создания новых, многополосных автобанов от Норвегии до Крыма, предназначенных кроме военных и экономических целей для развития послевоенного немецкого туризма.
  
   Очередной день Фюрера заканчивался. События дня не давали особых поводов для тревоги. Скорее - наоборот, уходящие сутки прошли на некой мажорной, победной ноте, отодвинув еще далее неприятные воспоминания от поездки в Брест. Ординарцы приготовили постель, адъютант пожелал спокойной ночи и облаченный во фланелевую ночную пижаму Гитлер со вздохом облегчения улегся в постель, натянул под горло верблюжьей мягкое шерстяное одеяло, заправленное в белоснежный пододеяльник. Адольф улегся поудобнее, примял головой пуховую подушку. День, заполненный нескончаемым калейдоскопом дел, постоянным, надоедливым мельтешением лиц и тел, наконец, заканчивался, наступила пора долгожданного уединения и отдыха.
  
   На этот раз обошлось без удивительных снадобий и порошков замечательного кудесника доктора Морелля. Усталость взяла свое, сон пришел легко и быстро, едва лишь Фюрер смежил ресницы над натруженными за день глазами.
  
   Сначала Адольфу снилось нечто радостное, солнечное, шедшее под аккомпанемент то прекрасного, ритмичного и бравурного Бранденбургского марша, то - под рвущие звуки полета Валькирий гениального Вагнера. Это нечто, складывалось, словно в блестящей мозаике, сначала из фрагментов торжественного прохода войск в Берлине на Унтер ден Линден после окончания Западного похода и покорения униженной Франции. Потом, из картинок разметенных в щепы и прах улиц польской столицы. Затем, из уморительного зрелища толстой, налитой, украшенной шрамами, еще ряжей, живой, но уже искаженной смертельным ужасом морды бывшего капитана и соратника по партии, командира "коричневых СА" Эрнста Рэма. Рэма, вместе с дружками гомосексуалистами, пришлось "сдать", положить жертвенной грудой мяса на алтарь победы во имя умиротворения генералитета. Генералы и адмиралы желали оставаться единственным гарантом политической стабильности Германии, а у него, у Фюрера, в тот момент сил бороться с генералами не имелось. Тогда он, Адольф Гитлер пошел на сделку. Откупился, убил одним выстрелом двух зайцев.
  
   Тогда он обещал надутой родовой аристократии в мундирах все и вся. Клялся. Таращил честно и преданно глаза. Понимал, что все это очень временно. И не ошибся. Теперь место кичащихся партийным прошлым "коричневых СА" у престола Фюрера заняли ни в чем не сомневающиеся, не имеющие прошлого, но мечтающие о будущем "черные СС" безупречного, верного Гиммлера. Гиммлера, верящего, как и сам Адольф, в великие мистические глубины прошлого и страшные оккультные тайны. В силу рун и тайных заклинаний. Остались еще генералы, во всем сомневающиеся, пытающиеся играть собственную партию. Но и их время уже подходит к концу. Войска не даром приняли присягу на верность не Германии, но лично ему, Фюреру и вождю, Адольфу Гитлеру. Впрочем, и среди генералов, среди всех этих надутых "фонов" с моноклями и стеками, встречаются и верные, понятливые, надежные люди, такие как генералы Йодль и Кейтель.
  
   И немедленно очаровательный сон сменился иным. Словно из-под земли возник в нем начальник Генерального штаба генерал Гальдер. Как всегда, надменный, спесивый, уже одним видом напоминающий Гитлеру, что тот не более чем отставной ефрейтор первой Мировой войны, с соответствующим этому никчемному воинскому званию тактическим кругозором и стратегическим мышлением. Гальдер, в отличие от самого Фюрера, пребывавшего в мирной фланелевой пижаме, появился в наутюженном мундире, при всех регалиях и с неизменной кожаной папкой подмышкой.
  
   Наличие пижамы не смутило Адольфа, наоборот, озлобило, сняло те последние ограничительные предохранители, что мешали ранее в полной мере выплеснуть на Гальдера и иных тупоголовых прусских вояк весь гнев, накопленный за последние дни в глубине души, словно в заклепанном паровом котле.
  
   - Генерал, я ожидаю от моего командования в штабах таких же невероятных усилий, что прилагают мои солдаты на фронте!
  
   - Я целиком и полностью разделяю данную точку зрения, мой Фюрер, но вдали отсюда тысячи и тысячи бравых солдат и офицеров погибают только потому, что Верховное командование в лице Вас и вашей ручной марионетки генерала Йодля, не могут или не умеют отдавать правильные приказы, соответствующие военной реальности. Генералы и в штабах всех уровней, и генералы на поле боя не обучены воевать со связанными руками.
  
   Невероятный наглец! - Подумал Адольф. - Наконец он проговорился! Раскрылся!
  
   Но, даже во сне, сдержался, вслух произнес иное.
  
   - Генерал-полковник Гальдер! Что за тон вы используете при разговоре со мной? Вы пытаетесь поведать мне что означает быть фронтовым солдатом, что переживает человек на войне? Вы осуждаете приказы Верховного командования, вместо того, чтобы беспрекословно их выполнять? Где ваш фронтовой опыт? Где это вы находились во время Первой Мировой войны? И вы, своим жалким лепетом, пытаетесь втолковать мне то, что я понятия не имею о фронте? Я отметаю все ваши уловки и беспрекословно и абсолютно запрещаю упоминать нечто подобное в будущем! Чтобы я более никогда не слышал подобных вещей! Уходите и выполняйте приказы, вместо того, чтобы тратить бесценное время на их обсуждение.
  
   Генерал-полковник Гальдер исчез таким же необычным образом, как и появился - просто растаял в мареве сна.
  
   - Пора, пора выгонять этого умника и заменять кем-то из более молодых, обязанных военной карьерой, званиями, орденами и славой лично мне, Фюреру.
  
   В мерцании сна, в полудреме, Гитлер попытался вновь вызвать нечто приятное, ласкающее усталый ум, омывающее сладкими, радостными, простыми сентиментальными красками, обиженные противным Гальдером душу и сердце. Показалось, что удалось... В засыпающем мозгу привычной чередой пронеслись альпийские виды, такие привычные, какие часто наблюдал он с любимой террасы горной виллы "Бергхоф" в Оберзальцберге. Кристально чистые горные озера среди поросших вековыми деревьями склонов, ледники, угрюмые нордические ущелья ...
  
   Фюрер успокаивался, дыхание его становилось ровным, глубоким ... Но постепенно идиллические пасторальные картинки задрожали. По зеркалам озер пошла непонятная рябь. Крона лесов потемнела, словно перед грозой, и в сгустившемся тумане выкристаллизовались, сгустились, материализовались из небытия фигуры, в которых трудно оказалось не признать двух самых заклятых, самых непримиримых врагов Тысячелетнего Рейха. Личных врагов Фюрера - англичанина и русского. Точнее, даже не русского, а грузина. Сына герцога Мальборо Уинстона Черчилля и сына сапожника Иосифа Джугашвилли, более известного по партийной кличке "товарищ Сталин". Непрошеные и незваные враги не только нагло вторглись в мирный обывательский сон господина Шилькгрубера, законного сына австрийского таможенного чиновника, а ныне канцлера и вождя Германии, более известного под именем Адольф Гитлер, но они еще и бесцеремонно курили в его присутствии!
  
   Расставив толстые, обтянутые консервативным твидом колени Уинстон сидел на резном старинном стуле с высокой спинкой и нагло попыхивал толстенной сигарой. Английский Премьер неопрятно ронял пепел на жилет, ухмылялся, тряс толстыми щеками, грозил Гитлеру пальцем. Грозил Фюреру, словно учитель - нашкодившему ученику начальных классов перед тем, как разложить беднягу на колене и пребольно выпороть розгой.
  
   Рядом вышагивал в полувоенном мундире, попыхивал кривой трубкой товарищ Сталин. Грузин помахивал сохнущей, коротковатой рукой, мерно, плотно, всей подошвой вбивал в ковер подошвы мягких кавказских сапог, поглядывал искоса желтым рысьим глазом, метал на Адольфа недобрые взгляды из-под нависших бровей, топорщил зло усы.
  
   - Как смеете курить в моем присутствии! - Попытался грозно одернуть наглецов Гитлер, но вышло плохо. Голос сел, задребезжал, а потом и вовсе слипся в нервный, жалкий писк. Адольф неожиданно обнаружил себя стоящим перед наглой парочкой навытяжку в облепивших тонкие ноги пижамных штанишках, в болтающейся на сутулых плечах курточке. Фюрер разозлился не на шутку. Взял себя в руки, собрался и, вернув голос, вызвал охрану. Вместо двухметровых солдат из Лейбштандарта его имени, на отчаянный зов выскочил лично такой надежный, такой привычный Гиммлер. Рейхсфюрер СС, неподкупный и неустрашимый борец с инакомыслием, с врагами внешними и внутренними, метнул во врагов грозный отблеск стекол пенсне, привычно потянулся рукой к блестящей черной лакированной кобуре. При виде такого неукротимого геройства и отваги стойкого соратника по борьбе господин Гитлер успокоился, распрямил плечи, по обычаю сцепил кисти рук в районе хилых чресл.
  
   Гиммлер успел выхватить парабеллум, даже ткнуть им в сторону Сталина и Черчилля, но те вовсе не испугались, переглянулись и одновременно выпустили в лицо главе всех СС клубы табачного дыма. Сталинская струя, неопрятная, изрядно вонючая, какая-то растрепанная, шла густой, несметной лавой. Черчилль - наоборот, пускал дым аккуратными, расчетливыми, колечками, расширяющимися в воздухе, норовящими заглотнуть Гиммлера целиком, от каблуков блестящих сапог до верха браво приплюснутой черной фуражки с пиратским черепом и костями. Дымное облако захлестнуло милого, доброго старину Генриха и тот смешно замахав руками, попытался рассеять, изничтожить мириады серых частиц сгоревшего табака. Но из-под усов товарища Сталина вываливали все новые и новые клубы и очень скоро Гиммлер исчез, утонул в них весь без остатка.
  
   - Что будем делать с негодяем Гитлером, товарищ Сталин? - Ткнул сигарой в сторону дрожавшего в пижаме Адольфа, Черчилль.
  
   - Мы предлагаем, посадить господина Адольфа Гитлера голым в стальную клетку и возить по разрушенным городам России пока тот не сдохнет от голода, господин Черчилль. - Сощуривши глаз, предложил Сталин.
  
   - Сгиньте, сгиньте! - Возопил перепуганный Гитлер. И, о счастье, призраки Черчилля и Сталина исчезли.
  
   Мерзкий, вонючий, холодный пот пропитал пижаму и простыни Фюрера. Сердце билось, металось между ребрами, словно затравленное животное, а сам он лежал с открытыми глазами и жадно заглатывал свежий ночной украинский воздух. Воздух чужой, с иными запахами и шорохами, вовсе не похожий на привычный альпийский или даже менее любимый берлинский. Широко распахнутые глаза Гитлера медленно, еще не отличая сна от реальной жизни, блудливо, испуганно шарили по стенам и потолку спальни, пытались обнаружить малейшие следы незваных пришельцев. От сильнейшего напряжения, глаза Адольфа и так весьма болезненные, ослабленные категорическим отказом носить очки, заслезились. На фоне серых, ночных стен побежали огненные точки, складываясь на потолке, прямо над головой, словно письмена царя Валтасара, в странные, не старинной готикой начертанные, а неумелой рукой коряво выцарапанные слова: "Гитлер капут". И словно в мареве предстало видение расщепленного бетона возле бункера Имперской канцелярии, закопченных стен Рейхстага, обглоданных огнем трупов в воронке, обгоревшего рукава темно-зеленого кителя, валяющегося словно тряпка, возле замаранного и драного кирзового сапога с косо сбитым каблуком.
  
   Остаток ночи Фюрер провел без сна.
  
   - Нет, нет, конечно же "сон не в руку". Мои верные войска захватили половину Украины, всю Белоруссию, огромный кусок России. Ресурсы Сталина смертельно подорваны. Все, или почти все его дивизии разбиты, танки уничтожены. Самолеты - сгорели. Черчилль дрожит на острове в предчувствии неминуемой высадки Вермахта и парашютных десантов Люфтваффе. Блокирован, лежащий в развалинах Лондона. Британия окружена стаями подводных лодок Крихгсмарине. В любом случае до конца сблизиться, слиться союзниками в общей борьбе против Германии большевику Сталину и антикоммунисту Черчиллю никогда не удастся...
  
   Но тут в памяти всплыли образы Бреста ... - А, что, если зловещий сон действительно вещий? ... Тогда - в клетку? На потеху славянским свиньям? Под плевки озверевшей толпы? Умирать голым, от голода, оплеванным, в вони собственных экскрементов и мочи? ... Только не это! ... Он не позволит им глумиться над своим телом! ... Если победа отвернется от него, он - Адольф Гитлер, умрет как солдат и прикажет верным телохранителям сжечь, обратить в пепел бренные останки. ... Но прежде чем умереть, он - Адольф Гитлер, заставит мир содрогнуться от ужаса. Фюрер Третьего рейха сойдет в черноту небытия не один, а в достойной компании миллионов и миллионов врагов. Напоследок хлопнет дверью так, что затрепещет все земное мироздание. ... И если причиной поражения окажется трусость и предательство немецкого народа, то и этот народишек не достоин более топтать поверхность земли. И немцам придется уйти с ним заодно! Он поведет сей, оказавшийся недостойным вождя народ, за собой в ад. И они пойдут! Пойдут, завороженные несбывшимися национал-социалистскими идеями и надеждами, словно крысы под звуки магической дудочки волшебного крысолова.
  
  
  Глава 20.
  Военнопленные лейтенанты медицинской службы Анна Кудинова и Валя Долгих ...
  
  
   Колеса выводили бесконечную грустную мелодию стыков и стрелок. Раньше под дорожный перестук хорошо, безмятежно спалось и отлично спокойно думалось. Теперь - наоборот, замучила бессонница и тяжелые, невеселые мысли. С каждым оборотом колеса все дальше и дальше уносилась в прошлое родина, все ближе и ближе становилась неволя. ...
  
   Однажды ночью состав затормозил на пустынном полустанке. Аннушка тихо встала с охапки перепрелой соломы, прикрытой драной шинелью умершего на ее руках раненного бойца, осторожно, стараясь не оказаться замеченной охраной, потянулась к маленькому, прилепившемуся под крышей, оконцу товарного вагона. В забранное решеткой отверстие врывался вольный, солоноватый словно слеза, морской воздух, а в блеклом овале синего, маскировочного света проплыла перед глазами перечеркиваемая прутьями решетки надпись - "Узедом", а немного позже - другая "Пенемюнде".
  
   Перед этой, последней на длинном невольничьем пути остановкой, с двумя военнопленными лейтенантами медицинской службы Красной Армии Анной Кудиновой и Валентиной Долгих произошло много иных событий ...
  
   - " ... Быть может и разумно поступили вы... " - Звучало навязчиво, повторялось раз за разом в памяти, бессмысленно крутилось затертой пластинкой в ушах Аннушки под стук вагонных колес последнее танго еще из той, прошлой, мирной и радостной жизни. Раньше Аннушка очень любила ездить по железной дороге, особенно в Крым, в отпуск с отцом и матерью. Сидеть на мягкой подушечке откидного креслица, неотрывно смотреть в окно чистого зеленого купейного вагона на проносящиеся мимо пейзажи Родины. Глядеть на то, как величавая среднерусская возвышенность постепенно уступает владения степям и лесам Украины, чтобы чуть позже та плавно перетекла сначала в выжженную солнцем Тавриду, а затем в зеленые предгорья Крыма. Меняется облик придорожных сел и говор их обитателей, ассортимент выставляемой на продажу нехитрой домашней стряпни. Золотятся, истекают нежным жирком целиком жареные куры. Дымится янтарная вареная кукуруза, щедро обсыпанная солью. Лениво серебрятся распятые, выпотрошенные вяленые лещи. Гроздями висят высушенные на солнышке бычки. Грозно растопырены в последнем усилии клешни вареных красных раков. Бегом проносят мальчишки мимо вагонов ведра, полные лопающихся от избытка жизненных соков багровых и алых помидоров, зеленых пупырчатых огурцов, наливных яблок, лиловых тяжелых слив, литых бронзовых груш. Все это прекрасное, родное, незабываемое осталось в прошлом, в памяти.
  
   - " ... но это было так жестоко, что, не простившись, вы ушли..." - Словно перехватив мысль подруги, вдруг шепотом подпела, думая вовсе о своем, о сокровенном сероглазая Валюша, спутница и друг на тернистой дороге мучений. Тоже видно вспоминала тот вечер, танцы, ненаглядного морячка, с которым так толком и не попрощалась, когда убежала выводить в подвалы раненных и больных. Еле добудилась его тогда. Вот уж точно говорят про таких сонь, - "Может даже пушка над ухом стрелять, не проснется".
  
   Проснулся, собрался и унесся на катер. Да и сама она на зов батальонного комиссара убежала. Раненных почти всех спасли, а вот комиссар погиб. Побежал документы уничтожать, а немцы в дверь кабинета ломятся. Он все шесть патронов в них выпустил, прямо через дверь, а перезарядить наган ему уже не довелось, убили. Тоже, через дверь. ... Из автомата. Потом девушек-медсестер заставили мертвое тело выносить. Госпиталь для немецких солдат готовить.
  
   Уцелевший медперсонал вместе с раненными и больными, с гражданскими женщинами и детьми, немцы погнали уговаривать сдаваться защитников крепости. Те, ясное дело, отказались. Тогда немцы вовсе вызверились, подталкивая автоматами и штыками, погнали всю толпу невольников перед собой словно живой щит. Не помогло. Люди не шли, ложились на землю, иные кричали: "Не жалейте нас, стреляйте!". В тот день мало кто выжил. После неудачной атаки немцы уцелевших раненных и больных красноармейцев просто пристрелили, всех остальных погнали назад. За воротами крепости разделили - гражданских в одну сторону, женщин-военнослужащих - в другую. Так начался их скорбный, горький, крестный путь на Голгофу, в плен.
  
   Сначала невольниц собрали за колючей проволокой лагеря военнопленных в Польше. Скудно кормили, почти не давали воды, по ночам люди дрожали от холода. Ни шинелей, ни одеял с собой ведь не брали, поднимаясь по первой и, видимо, последней в жизни боевой тревоге. Впрочем, военнопленным мужчинам приходилось гораздо хуже. На соседнем, отделенном лишь колючей проволокой, огромном участке голой, вовсе без бараков земли, теснились тысячи и тысячи красноармейцев и командиров, попавших в плен. И каждый день новые тысячи безвольных, серых, безучастных ко всему пленников, оглоушенных первым же боем, вливались в лагерь через ворота из колючей проволоки.
  
   Иногда немцы, довольные очередными скорыми победами, вызывали нескольких врачей и медсестер с остатками медикаментов и бинтов в тощих санитарных сумках в мужской лагерь. Тогда без обезболивания, по живому, торопясь успеть, резали хирурги тупыми скальпелями отощавшие, сухие, завшивевшие тела. Смотрели в пустые, грустные, казалось навечно притерпевшиеся к неволе глаза. Уговаривали жить, нежными, ласковыми словами надежду и веру пытались возродить, да одним уж видом своим к жизни вернуть. Слабы женщины - при сильных мужчинах. Впрочем, что за мужчины? В большинстве своем мальчишки после школьной скамьи, или же, наоборот, пожившие уже, в возрасте, призванные из запаса, от дома от семьи оторванные. И те, и другие в плену обессиливали, доходили не столько от физической болести, сколько от огромного морального унижения. Не так, ох совсем не так им войну показывали - предсказывали. ... Обманули.
  
   По лагерю слух пополз: "Повезут всех в Германию". Верно, начали немцы кормить регулярнее. В баланде чаще стала то картошка попадаться, то одинокое мясное, сизое волокно дохлой конины, то прелый капустный лист. В один день охрана забегала, затормошила пленных, погнала нестройными серыми кучами по дороге к станции. В один из вагонов затолкали и военнослужащих женщин.
  
   Все дальнейшее проплывало в сознании Анны словно в горячечном бреду. Проскочил мимо затянутого колючей проволокой оконца телячьего вагона разрушенный вокзал с вывеской "Варшава". Не Польша, теперь - Генерал-губернаторство. Затем понеслись чужие деревушки, клочки полей, леса и перелески, реки и озера.
  
   В одно утро из-под колес вагона словно вскочила, рожденная движением, новая стальная колея, резвясь, заскакала, побежала рядом с первой, по которой стучал на стыках, звенел цепями невольничий состав. Потом рядом побежала еще одна. Железные рельсы множились, сливались, расходились, переплетались.
  
   - Германия. ... Берлин. - Сдавленно прошептала одна из пожилых врачей. - Много лет назад, еще до революции, медицину здесь изучала.
  
   ... Берлин ждал невольников, чтобы пропустить их по улицам и площадь в торжестве возрожденных Фюрером императорских триумфальных шествий. Первыми по улицам столицы Тысячелетнего Рейха провели пленных поляков, а их жалкую военную технику выставили на позор и осмеяние берлинцев. Затем вели французов и разных там бельгийцев, а на площадях детвора из "Гитлерюгенда" лазила по французским танкам, английским игрушечным танкеткам, заглядывала в сникшие орудийные стволы пушек союзников. Теперь настала очередь советских, славянских, русских и прочих недочеловеков украсить печальными бесправными колоннами веселое торжество арийских победителей. Пленных русских сгоняли с товарных составов, приткнувшихся на различных берлинских станциях и пригородных полустанках. Усталых, обессиленных, голодных гнали в центр города на потеху немецкого народа. Пленными оказались забиты все возможные и невозможные места временного содержания заключенных, но и этого оказалось мало, тогда серую вшивую массу начали загонять в парки, ангары, на поля опустевших стадионов.
  
   Когда число пленных превысило допустимые разумные пределы, о предстоящем зрелище заговорило радио. Дикторы, упиваясь мощью голосовых связок, оправдывающих тыловое содержание владельцев и вносящих решительный вклад в победу Рейха, объявили о предстоящем триумфе, о шествии пленных, о демонстрации захваченной техники, о скором и, безусловно, победоносном завершение войны на Востоке.
  
   Пленных пинками и зуботычинами выстроили в бесконечную колонну и погнали через Берлин по Унтер ден Линден. Казалось, что оставшееся в столице тыловое население тучей назойливой мошкары облепило всё прилегающее к улице пространство. Толпа шипела, плевалась, исторгала проклятия, метала в безответную биологическую массу комья грязи, гнилье, выплескивала помои. Особенно резвились прыщавые юнцы из "Гитлерюгенда", в коротких шортах, в аккуратно подвернутых носочках на мосластых ногах, с резиновыми и деревянными дубинками, зажатыми в кулаках. Пленные люди пытались прикрывать лица руками, локтями, тощими мешками, скатками грязного тряпья, некогда называвшегося шинелями и бушлатами. Особенно доставалось идущим по краям колоны и они пытались втиснуться вовнутрь, хотя бы на время перестать испытывать на себе всю низкую ненависть и высокомерное презрение окружающих. Колонна сбивалась в ком, движение застопоривалось. Тогда в дело вступали приклады и кулаки конвоя, лупящие по тощим костистым спинам, крушащие ребра и челюсти...
  
   Колонна пленных русских текла, словно грязная помойная река, через чистый, вылизанный, практически не тронутый бомбардировками, центр столицы Рейха. Колонна продиралась сквозь не менее многочисленное море ненавидящей, орущей, беснующейся толпы. В основном толпа состояла из женщин всех возрастов, из мужчин либо очень молодых и не попавших под призыв, либо по возрасту призыву уже не подлежащих, из раненных, заботливо поддерживаемых медсестрами или восседающих в креслах на колесах. Преобладал по виду рабочий, малого и среднего достатка люд, разбавленный чиновниками в форме, клерками в пиджаках, финансистами в котелках, инвалидами в мундирах со споротыми погонами.
  
   Формируя колону в скорбный марш, немцы согнали имевшихся командиров в первые ряды, выдали и заставили прикрутить рубиновые, новенькие знаки различия к обтрепанной, засаленной форме. Яркие, радостные "кубари" и "шпалы" нелепо смотрелись на заношенных гимнастерках. Но именно этого и добивались организаторы паскудного зрелища из ведомства господина Геббельса. "Смотрите, смотрите, господа берлинцы, какие эти русские славяне изначально, исконно, естественно, черт возьми, грязные и вшивые!".
  
   На перекрестках организаторы зрелища выставили нарочито новенькие, без следов повреждений, захваченные советские танки, тягачи и пушки. Чистые, заново покрашенные, без выбоин и дыр от пуль и снарядов, без потеков копоти и гари пожаров. Вот, мол, сдавались без единого выстрела, без боя задирали руки вверх перед немецкими героями эти вшивые воины. При первых выстрелах тянули вверх руки перед солдатами Фюрера, спасая свои вшивые жизни. Обывателям обозревать подобное очень интересно, только немного непонятно, откуда в этом случае набралось столько инвалидов и раненных вдоль улиц и почему до сих пор не вернулись в родные края победоносные Фрицы и Гансы.
  
   Пленные шли, обтекали технику, боялись глаза поднять на грозные КВ и Т-34, на стремительные БТ, старенькие Т-26, на зеленые черепашки различных плавающих и не плавающих танкеток. Сердца под драным тряпьем стучали, словно и впрямь предали железных друзей, будто действительно покинули без выстрела, без боя. Ну, те, ... те, что и впрямь бросили, те - опускали глаза. Но другие, те - кого вытащили из-под горящей брони, из клубов копоти бензина и масел, те, кто видел как выпушенные ими снаряды хоть раз сокрушили вражескую броню, те - глаз не опускали. Смотрели, вбирали в себя образы пережитого, согревались угасшим огнем боевого азарта, прошедших атак.
  
   Валя с Анной тоже пришили "кубари" рядом с выгоревшими отметинами от медицинских эмблем, оставшимися навечно силуэтами змей и чаш на выцветшем зеленом фоне петличек. Шли они не в первых рядах, там заставили встать людей со шпалами, даже с ромбами комбригов и звездами генералов. Шли девушки в середине и мужчины старались прикрыть их, беззащитных, от основного потока брани, грязи, мерзости.
  
   Голова колоны прошла середину Унтер ден Линден. Беснование и издевательство толпы достигли предела человеческого терпения. Тогда, когда чаша сия переполнилась последней каплей горя, откуда-то из середины, из гущи плененного народа в налитые баварским пивом глаза, в набитые наворованной по всей Европе пищей брюха, вдруг выплеснулась песня. Сначала её слова негромко, но четко, не пел, но произносил, превозмогая себя, один человеческий ясный голос, затем - подхватили двое звонкие, дерзкие не по месту и времени. Потом - трое, сто, тысячи.
  
   "Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!
   С фашистской силой темною, с кровавою ордой!"
  
   Ундермэнши, недочеловеки, "проклятые славянские свиньи", - они сделали то, что не позволило себе до них ни одно племя покоренных, завоеванных, униженных рабов из тех, кого прогоняли здесь раньше. Ни поляки, ни французы, ни остальные прочие не смогли. Те шли покорно и ни "Марсельеза", ни "Еще Полска не згинела!" не нарушили немецкий порядок и покой.
  
   Литые, словно из боевого металла, звуки советской песни заморозили ухмылки на "арийских" рожах, остановили в лете движение дубинок и кулаков, заставили разжаться пальцы, сжимающие гнилой картофель.
  
   С каждым новым звуком, с каждым новым словом песни, с каждым новым голосом, присоединяющимся к хору, с каждым новым слитным ударом ног о землю, колона на глазах зрителей магически преображалась. Распрямлялись согбенные спины, наливались силой мышцы, разворачивались сутулые плечи, туго обтягивали торсы гимнастерки, тверже ступали ноги по берлинской улице.
  
   Колона без команды подтянулась, выровняла ряды, шеренги. И уже не пленные, но воины печатали шаг по мостовой, привычной до сих пор лишь к идиотическому, дрыгающемуся "гусиному" шагу Вермахта и СС.
  
   Шутки в сторону! По Берлину шло Советское Войско. Двигалось размеренным, неукротимым, вольным русским шагом. Шло, до боли, неистово и гулко впечатывая в чужие камни то драные подошвы ошметков сапог, то просто израненную, в кровоточащих мозолях кожу босых ног.
  
   Под гулкий, рубящий, грозный марш русской пехоты замерла берлинская улица. Прихватило, захолодело под арийским сердцем немецкого бюргера. Задрожали от нехорошего предчувствия, отпрянули от окон любопытные матроны с нежными белокурыми Гретхен. Вжались в стены домов, словно ища будущего укрытия от советских танков, снесенные с бровки сопляки из "Гитлерюгенда".
  
   "Пусть ярость благородная вскипает как волна,
   Идет война народная, священная война!"
  
   И из немецкой, из серой толпы вдруг взметнулся одинокий кулак: "Рот фронт!". И никто вокруг не шелохнулся, не кинулся за шуцманом, стояли каменные, онемевшие, скованные невольным страхом грядущего возмездия. Затем, словно обезумев, праздничная публика кинулась в переулки, исчезла в домах, словно и впрямь уже заявилась в Берлин грозная Красная Армия.
  
   Пришел в себя конвой, накинулся вслепую, яростно, лупя направо и налево прикладами, погнал пленных бегом, сбивая ритм марша, вбивая коваными сапогами в глотку слова песни особо непокорным. Но песня не умирала и не кончалась, она возникала снова, дальше и неслась над новыми и новыми рядами узников.
  
   Ни Анна, ни Валюша, ни слов, ни музыки не знали. Принесли ее в Берлин те, кто попал в плен после них, под Ельней и Вязьмой, Киевом и Смоленском, в Крыму, под Одессой. Но и без слов мелодия рвалась из них и вплеталась в общий хор, летела в небо, неслась на Родину, на волю.
  
   Потом ждали новые побои, унизительные "селекции", товарные, оплетенные проволокой вагоны современных невольничьих караванов, но в самые страшные моменты Анна закрывала глаза и вспоминала победный марш через Берлин. И чудилось ей, что это не её гонят через серый осенний Берлин, а немцев, по десять в ряд ведет конвой с примкнутыми штыками через летнюю, солнечную Москву. А вокруг немцев, грязных и вшивых, молча стоят люди. Не беснуются, просто смотрят и молча презирают. А позади немцев - голубые поливальные машины смывают след фашистской дряни, чистят, драят улицу, отмывают дочиста.
  
  Эпилог.
  
  
   Случайным образом сложившаяся группа фронтовой разведки теряла бойцов, пополнялась, выбрасывалась в тыл врага, возвращалась на базу, словом, воевала до самой Победы.
  
   Где-то в глубине архивов ГРУ до сих пор дремлют донесения о проведенных операциях. В результате одной, уже в первые месяцы войны оказались захвачены и доставлены в Главное Артиллерийское Управление образцы совершенно секретных в то время шестиствольных тяжелых реактивных минометов Вермахта, документации и боеприпасов к ним. Нового ничего для себя военные инженеры РККА не обнаружили. "Катюши" БМ-13 оказались намного лучше. Настолько, что войска СС содрали установку, смонтированную на шасси легкого танка один к одному и использовали до последних дней боев.
  
   В другой операции разведчики раскрыли секреты необычных противотанковых снарядов с сердечниками из вольфрама. Во время зимнего отступления под Москвой Верховное командование Вермахта в секретном сообщении командованию войск группы "Центр" приказало ни в коем случае не допустить попадания в руки русских образцов таких снарядов. Одна из групп Разведупра захватила и доставила в Москву образец противотанковой пушки и боеприпасов к ней. Сама пушка представляла собой интереснейшую техническую новинку. Калибр менялся от 75-мм в казенной части, до 55 - на дульном срезе. Это позволяло за счет сжатия мягкой "рубашки" снаряда получать большую начальную скорость (около 1000 м/с) - один из главных параметров пробивной способности оружия ПТО. Сердечники снарядов оказались изготовлены из - карбида вольфрама, материала более прочного и массивного чем обычная сталь, применяемая в Красной Армии.
  
   История получила неожиданное продолжение. Так как у Германии не имелось собственных залежей вольфрама, то получать его можно было только из-за рубежа. По просьбе Сталина к перекрытию путей поставки вольфрама в Германию подключились разведывательные службы США и Великобритании. Постепенно все тайные каналы поставок из Южной и Северной Америки, из Китая и Испании оказались перекрыты, и немецким конструкторам пришлось заменить вольфрам на обычную закаленную углеродистую сталь, что значительно снизило бронепробиваемость снарядов.
  
   В 44 году, выполняя задание по захвату образца немецкого авиационного радиолокационного прицела, погиб Федор Моденов. Его похоронили в неглубокой могиле на территории Польши. В том же бою, прикрывая отход группы, был тяжело ранен осколком гранаты Виктор Воронец. Его вытащил на себе Андрей Филатов. Виктор долго лежал в госпитале, после выписки оказался комиссован "вчистую". Выполняя последнюю волю друга, приехал в деревню на родину Федора и привез родне награды, кисет и немецкий кинжал. Все у них потом пропало при
  пожаре...
  
   Пес Миня не надолго пережил своего хозяина. В Москве, на базе группы он лег у его постели и больше уже никогда не поднялся. Когда его хватились утром он еще жил. На "виллисе" полковника мигом доставили в лучшую ветеринарную клинику города. Ветеринар только развел руками. Собака, оказывается, болела уже давно, но ни разу не показала немощь боевым друзьям, не подвела. Миня умер от рака, оказывается стрессы и переживания военных передряг не проходят бесследно не только для людей. За время боевой службы в разведке пес обнаружил несколько минных "сюрпризов", несколько раз вовремя предупреждал, находящуюся в тылу врага группу, о приближении немецких патрулей. Его похоронили на опушке подмосковного леса под траурный прощальный салют из личного оружия вернувшихся с задания разведчиков.
  
   Последняя операция группы имела заданием добыть и доставить в Москву новейшую немецкую аппаратуру с инфракрасной оптикой для аэрофотосъемок в туманную погоду и фотографирования укрытых маскировочными сетями укреплений и техники. Такими приборами оснащались самолеты разведчики Абвера и Люфтваффе. Задача была выполнена.
  
   После войны жизнь сложилась у всех по разному... Старшина сколько мог, служил сначала инструктором по специальной подготовке, потом, после "хрущевских" пертурбаций рад был и тому, что оставили солдатские портянки и бельишко со склада выдавать. Уйти из армии на гражданку он уже просто морально не мог. Привык, прижился. Семьей так и не обзавелся, а ту испанскую девчонку вспоминал по прошествию времени все реже и реже. Всему приходит конец. Умер Илья в последний день службы, так и не получив на руки приказ об увольнении в отставку. Сердце не выдержало. Хоронили старенького старшину с "генеральскими" почестями, многочисленные ордена и медали несли заслуженные генералы и полковники, солидные люди в штатском. Поминали долго и хорошо. Тогда последний раз встретились "Вольф", Андрей и Виктор.
  
   Воронец, неожиданно для себя, осел в Белоруссии. Закончил речной техникум и водил по Пине, Двине, Припяти и Днепру караваны барж. Приходилось заходить и в Днепровско-Бугский канал. Сероглазой Вали после войны так он и не нашел. Нашел другую с глазами совсем обычными, зеленоватыми. Вот только когда выпивал он, или какую иную житейскую промашку допускал - темнели они здорово, на манер летней грозы. Работал. В отпуску рыбачил. Квартиру получил. Юбилейные медали, инвалидные привилегии и ветеранский паек - само собой. Даже "прямой" Запорожец с ручным управлением в свой срок ему вышел. ... Троих детей родил. В школе на пионерских собраниях выступал. Сложилась у Виктора жизнь. Даже "Перестройку" незаметно пенсионером пережил.
  
   Андрей демобилизовался в сорок шестом старшим лейтенантом. О радиолокации в частности и о науке вообще пришлось ему забыть. В науку другие пришли, помоложе и, наверное, поумнее. После всего пережитого он не завидовал. Служил преподавателем в одном из техникумов. Ничем не выделялся. Аннушку, несмотря на помощь "Вольфа", а возможности у того имелись изрядные, так и не нашел. Женился, растил дочь. Жил в развалюхе на окраине. И только когда под нажимом жены решил "выбивать" квартиру и пришел при всех орденах, коллеги поняли как воевал человек можно сказать "от звонка до звонка". Но и ордена не особо помогли, пол "лишних" метра поперек стали. В результате - инфаркт. Слава Богу, дошло известие до "Вольфа" и к выходу из больницы, где и долеживал уже в отдельной палате, ждал его ордер на изолированную трехкомнатную квартиру. После Перестройки дочка с женой уговорили Андрея податься "за бугор". Подался и от печали и грусти оказался вскоре похоронен на одном из чистых ухоженных американских кладбищ.
  
   Полковник, неожиданно для себя пережил всех. Пережил и Афганистан, и Перестройку, и даже пару чеченских войн. Ругался, плевался, пытался писать в "инстанции", что так как воюют современные генералы воевать никак невозможно. Может потому так полковником и умер. Правда, посмертно книжку мемуаров его кажется издали и даже неким, уже российским, разлапистым, с орлами, коронами и лавровыми листочками орденом наградили.
  
  
   В шестидесятых годах, под конец хрущевской "оттепели", приезжали по туристским путевкам на родину в СССР две француженки - Аннушка и Валюша. Походили по Харькову, поплакали, повздыхали о прошлом и уехали обратно. История простая. Жизнь есть жизнь, на Пенемюнде врачевали они заключенных из французских военнопленных, тех, что работали на одном из вспомогательных предприятий ракетного полигона эсэсовского инженера господина Вернера фон Брауна. Познакомились. Влюбились. Поженились. После Победы уехали с мужьями во Францию.
  
   Отставной обер-лейтенант Абвера и в прошлом герой-парашютист Крита Отто Хорш длительное время находился на излечении в госпиталях, затем по личной рекомендации Вернера фон Брауна оказался допущен к работам над "ФАУ-2", проводящимся на Пенемюнде. После России он здорово изменился, прежде всего понял, что кровь по вкусу и цвету у всех людей совершенно одинакова, что умирать очень больно и совсем не хочется. Теперь Хорш работал инженером-лаборантом по теме "динамика истечения струи газов из камеры сгорания". О первоначальной специальности - "физика реактивного движения" в третьем Рейхе боязно даже упоминать. Слово "физика" имело право на жизнь лишь в обличительных речах пропагандистов доктора Геббельса и то, с непременной добавкой "еврейская". О боях в России напоминали только ночные видения, сопровождающиеся сильной головной болью. Но после окончания войны и благополучного переезда с остальной группой ведущих специалистов в США и видения, и головная боль постепенно исчезли. Отто стал вполне обеспеченным натурализованным американским гражданином и женился на американской студентке с весьма перепутанными ирландскими, итальянскими и даже еврейскими корнями. Выйдя на пенсию стрижет траву на газоне и балует внуков. О происхождении страшного шрама никому никогда не рассказывал. Все боевые кресты и медали выкинул в море с борта увозившего его корабля.
  
   О судьбах таких персонажей как товарищ Сталин, господин Черчилль, Фюрер Гитлер, генерал Гальдер, адмирал Канарис и прочих написано столько, что лишний раз напоминать не имеет смысла. Всем им воздано Историей и людьми по делам и заслугам.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"