Кирьякова Инна : другие произведения.

Поезд, шиповник, июнь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сборник рассказов и несколько стихов в конце. Перенесено из старого раздела.

   Каждый имеет право быть странным
  
   Это была невысокая гора, на которой росли сакуры. А на них - цветы сакуры (хотя нельзя не признать, что если бы это были цветы груши или яблони, смотрелось бы оригинальнее, а еще лучше, если бы на сакуре произрастали тыквы). Лепестки устилали землю розовым ковром, что было очень красиво. Гору покрывала светло- зеленая трава, а кое- где можно было увидеть нечто вроде сада камней. На вершине горы, которая была почти плоской, и на плоских же участках, располагавшихся тут и там на ее склонах, были вырыты небольшие озера. Совсем маленькие, примерно три на три метра. От подножия горы шли тропинки, а по ним поднимались люди и вообще разные существа (о них речь дальше), желающие созерцать. С другими целями на горе появляться было нельзя, за этим следили специальные сторожа. У них, на всякий случай, были заготовлены лопаты или палки, чтобы никто не безобразничал.
  
   В озерах плавали розовые лебеди. В каждом водоеме - один- два. Лебеди страшно злились, что озера такие маленькие - негде разгуляться. Они любили отталкиваться лапами от одного берега и по инерции плыть к другому. Но часто птицы врезались в противоположный берег клювами. Тогда лебеди разъярялись уже по- настоящему. Они выбирались из прудов и начинали с остервенением рыть землю лапами - делали траншеи, чтобы соединить свое озеро с ближайшим водоем. Когда сторожа видели подобное, они кричали, бежали к лебедям, отгоняли их и закапывали траншеи. А лебедей, если те упорствовали, тащили за лапы и кидали в воду.
  
   Кстати, не во всех озерах жили лебеди. В некоторых плавали рыбы, очень красивые, золотые или серебряные. Их было приятно созерцать. Птицам же не разрешалось подходить к ним даже близко. Потому только ночью, когда сторожа засыпали, лебеди вылезали из своих водоемов и ползли, озираясь и припадая к земле, к озерам с рыбой. Сторожа минировали подступы к этим озерам, но лебеди слишком часто находили нужные тропки...
  
   У северного подножия горы была деревушка. Там жили охотники и рыбаки. Они все время хотели подняться на гору, но сторожа их не пускали. Тогда охотники и рыбаки прикидывались созерцателями, и иногда у них получалось пробраться на гору. Сторожа зорко следили, чтобы никто не пронес удочку или ружье. Поэтому деревенские жители могли только жадно созерцать лебедей и рыб, не более.
  
   У восточного подножия горы жили странные зверьки. Они ходили на двух лапах, были ростом обычному человеку до пояса. Шерсть у них была цвета топленого молока, глаза черные, как угли. Они ни с кем не разговаривали, даже приходя на базар, просто показывали когтем на нужный им товар, и стучали по прилавку несколько раз - столько, сколько им было нужно товара. Или разводили лапами и показывали размер выбранной покупки. Если их пытались обмануть, они начинали бешено колотить лапами по прилавку или по земле, шум был ужасный, они выли и смотрели в глаза обидчику, не мигая. Это было страшно. Немногие выдерживали это. А кто выдерживал, на того они наваливались всей толпой и давили, колотили. Надо сказать, их редко пытались обмануть.
  
   С южной стороны горы находилась библиотека. Все, кроме рыб - деревенские жители, сторожа, зверьки, лебеди - ходили туда и брали книги. Сторожа предпочитали читать философские вещи. Лебеди - детективы, они валялись под сакурами пузом кверху и, постукивая когтями по земле, листали страницу за страницей. Охотники и рыбаки брали в библиотеке все подряд. А вот что читали зверьки - этого никто не знал. Библиотекарь давал им книги из какой- то особой, для всех прочих закрытой комнаты.
   За библиотекой было болото, кто в нем жил, в общем- то, неважно, но на болото никто из местных жителей не ходил.
  
   О том, что находилось с западной стороны горы, в этом рассказе ничего написано не будет.
  
   Однажды случилась беда. Был будний день, все занимались своими делами - кто торговал на рынке или делал что- то по хозяйству, кто сторожил гору и закапывал ненужные ямы между озерами, кто валялся под сакурами с детективом в лапах. Все было хорошо. Но вдруг появились рабочие - в зеленых спецовках и фиолетовых касках. Все жители горы и предгорий насторожились и стали наблюдать. Даже лебеди оторвались от чтения.
  
   Рабочие несли лопаты, пилы, грабли и ведра. Они полезли на гору, дошли до вершины и начали рубить сакуры. Этим занималась половина пришедших - остальные сгребали листья и лепестки, ветки, камни, расчищая площадку. Еще несколько рабочих примеривались и собирались копать. Кроме того, снизу подходило еще с десяток человек, они везли тележки, нагруженные кирпичами. Сторожа подошли к ним и хотели было начать бить их палками и лопатами, но один из рабочих показал какую- то бумагу, и пришлось отступиться.
  
   Местные жители (кроме рыб) собрались около библиотеки и начали митинг.
   - Бить их всех, - кричали охотники и рыбаки, - за ноги - за руки и в болото.
   Лебеди довольно зашипели. Зверьки ничего не сказали, только угрожающе заколотили лапами по поваленному стволу дерева.
   - Нет, - отвечали сторожа, - тогда те, кто их послал, придут и будут мстить.
   - Вот если б они сами в болото упали или еще как- нибудь исчезли...
   - Надо заминировать все вокруг ямы, которую они будут рыть!
  
   В этот момент из библиотеки вышел библиотекарь. Он был стар и мудр. Все почитали его и прислушивались к его словам.
   - Нет, о нет, - сказал он. - Не надо их трогать. Пусть себе...
   - Но они будут таскать ведрами воду из наших озер, стирать там после работы грязные носки, выроют ямы и построят что- нибудь несуразное.
   - Нет, друзья мои, ничего такого не будет. Вы увидите завтра утром, что произойдет. С первыми лучами солнца...
  
   Обитатели горы и предгорий верили библиотекарю, поэтому они молча, ничего не предпринимая, пошли на гору, чтобы посмотреть, что сейчас делают рабочие. А те пилили, рыли, таскали воду из ближайших к ним озер - лебеди, которые жили там, вылезли и стояли поодаль, глядя на это с осуждением. Вечером в этих же озерах рабочие постирали свои оранжевые носки и повесили их сушиться на ветки ближайшей, пока не спиленной сакуры.
   Ночью местные жители ушли спать, и сон их был тревожен. Уснули и рабочие.
   Утром все, кто жил внизу, побежали на гору. А те, кто жил наверху, проснулись и пошли смотреть, что там поделывают рабочие. Но никого из чужих не оказалось. Вместо ямы плескался чистый водоем, причем довольно большой. Лебеди тут же бултыхнулись и начали плавать от берега к берегу, и им было вполне просторно. Вместо тележек с кирпичами лежали серые камни (если их правильно разбросать тут и там, они могут стать вполне пригодны для созерцания, прикинули сторожа). Все изумлялись - не было видно ни рабочих, ни их орудий труда, ни даже их носков.
   Однако многое стало понятно, когда в озере заметили десятка три зеленых рыб в маленьких фиолетовых касках, а на ветках близрастущей сакуры - веселые оранжевые тыквы.
  
  
   На даче осенью
  
   Всю жизнь бабушка жила в дачном поселке. Хорошо там было... Лес с трех сторон, маленькое холодное озеро - идти полчаса по утоптанной дорожке среди берёз и елок. (Сон из раннего детства - черный провал озера, у берега на дне - качается-играет подводная мягкая трава, ногу сунешь - оплетет и утянет). В детстве мы с сестрой приезжали к бабушке на летние каникулы, а последние годы - только иногда, на выходные.
   ...Это место в моей памяти - только летнее... а сейчас - ранняя осень... Паутинки, зацепившиеся за листья, полностью раскрывшиеся георгины, отцветший шиповник... Пусто в доме, светло - стены из светлого дерева, покрытые лаком, легкий прозрачный тюль на окнах.
   Мама просила разобрать бабушкины вещи, книги. Сестра, конечно, оказалась занята...
   Приехала, заварила чай с мятой, и налила в блюдце малиновое варенье. Запасы нашла в мансарде, где стояли на полках банки с вареньем и засоленными огурцами, висели связки (как мы с сестрой называли, 'венички') травы, бабушка успела засушить... Чайник темно- синий, с вытертой позолотой. Помню, бабушка заливала кипятком заварку, клубами шел пар над чайником, солнце сияло на позолоте... Бабушка всегда была хозяйственной. Чистота, половички, пироги, запасы...
   Как все непонятно. Бабушки нет - но полно мяты, которую она собирала, вот ее варенье, в морозилке - смородина на зиму...
   Я взяла чашку и перешла с террасы в комнату. Ходила, рассматривая знакомые, наизусть запомненные вещи - у каждой свои история. Разглядывала заново... И подумала, что можно об этом написать стихи - целый цикл...
   Походила из угла в угол. Интересно, бабушке тут не было одиноко? У нее и телевизора не было. И книг всего лишь две полки. Она, конечно, шила, вязала... Летом - огород, цветы... Но ведь зимой тут мало кто жил. Поговорить не с кем.
   Подумалось: как же здесь уютно... Как глупо, что я приезжала сюда так редко. Наверно, бабушке все же было очень одиноко... Но ведь она нас никогда к себе не звала специально. Приедем - рада. Нет - вроде и ладно...
   Села на скрипнувший диван, ногой подровняла половичок. Помню с детства, что тут лежал такой же - полосатый, красный с зелёным (может, этот же?). Однажды, когда я простудилась, несколько дней лежала в кровати, выходить никуда не разрешали. Все в комнате разглядывала помногу раз - и половичок тоже.
   И вдруг вспомнилось: я была совсем маленькая... я что- то видела, да, в самом деле... Поперек зелёно-красных полос шли маленькие-маленькие темные следочки, с напёрсток... как бывает, когда в дом с улицы кто-то зайдет - а там дождь - и натопчет... А я что же... я тогда смотрела под кроватями, за шкафом, за шторами - не прячутся ли там крохотные человечки. Бабушка посмеялась надо мной. Да-да, я это помню, как сейчас... Только смех - это я вдруг поняла - у нее тогда был как будто нарочитый. Померещилось - или?.. Кто же это был тогда?
   Так. Всё. Хватит мечтать, пора разбирать шкафы. Начала с платяного. Одну за другой стала доставать с полок аккуратные стопки вещей. Что-то оставим на даче, что-то соседям отдадим, остальное в Москву увезем. Перебирала, перекладывала... Попадались то и дело апельсиновые корки от моли...
   А вот этот платок помню... Только не могу вытянуть из памяти - что с ним связано... было что-то такое... Черный, с яркими цветками... Закрываю глаза - и вдруг вижу! Мы сюда (редкий случай) приехали на Новый Год. Бабушка входит, снимает серый шерстяной платок, под ним - вот этот. Снежинки дрожат растаявшими каплями на выбившихся из-под него волосах. Только лицо у бабушки - совсем молодое. Но... мне тогда было...сколько же... лет двенадцать... Почему же молодая... И в руках у нее - ярко- красные пионы, вот что! Наши все ушли на лыжах, а я поленилась. Бабушка не ждала никого дома встретить. Увидела меня - и все изменилось. В руках - дрова для растопки, выражение лица - озабоченное, она вся в делах... И, конечно, не молодая, а по-прежнему старая... Не приснилось же мне? Не померещилось?
   Все мои детские страхи и сомнения, связанные с этим местом, словно снова пришли ко мне и потребовали, чтобы их выслушали, вдумались в их доводы и поверила им.
   В то лето, когда я болела, мне приходилось много лежать. Помню, шли бесконечные дожди, дожди... Я была в полудреме, а бабушка на кухне играла с сестрой в лото. И вот... я вдруг увидела, как черный тяжелый бабушкин кот прокрался, прыгнул наверх низкого шкафчика с посудой - в шкафчике звякнуло. Изогнулся, глаза колючие. Часы с кукушкой и маятником- шишками звякнули, маленькая дверка распахнулась, вылетела из нее кукушка - и в окно. Шишки на показались не латунными, а темно-коричневыми, живыми, кажется, даже хвоей запахло. Герань на подоконнике погрозила кому-то красным цветком, как рукой - мол, тихо вы. Что-то зашебаршилось в шкафу. Половицы заскрипели, хоть не шёл никто. Мне стало страшно, я зажмурила глаза, залезла под одеяло с головой... больше не помню ничего.
   И это все было, я сейчас вижу яснее, чем даже тогда, помню и запах хвои, и скрип - от окошка к двери и обратно...
   А однажды, мне тогда было шестнадцать, я гостила у бабушки в последнее свободное лето перед поступлением в институт. Как-то раз, ни с того, ни с сего проснулась глубокой ночью. Было тихо-тихо, небо - без туч и облаков. Луна бросала белые полосы на пол, на мою кровать, на стеклянный стакан с водой. Я завернулась в одеяло и хотела было снова заснуть - но вдруг услышала странный звук, его не должно было быть здесь... нежный, быстрый, взволнованный, словно кто-то наверху заиграл на пианино. Откуда оно тут?... Невозможно... но это действительно так... звуки шли из мансарды, спеша, переливаясь, словно им было тесно до этого, а сейчас они получали свободу... Что же это было тогда? И я ведь не помнила ничего следующим утром, вот только теперь...
   Я начала раскрывать одну дверцу за другой - буфет, шкафы... Не знаю, что думала найти. Может быть, найду в глубине полки пожелтевший конверт - и в нем письмо. Или дневник, написанный вылинявшими чернилами, а слова - с буквой ять... Или медальон восемнадцатого века... Или... Должно же найтись что-то, и я пойму наконец, и соглашусь со своими сомнениями - или вычеркну их из мыслей навсегда. Может, книги?.. Принялась перелистывать одну за другой.
   Из последней выпали какие-то старые квитанции, пожелтевшая открытка с поздравлением к Первомаю - и больше ничего...
  
  
   Поезд, шиповник, июнь
  
   - Надеюсь, твоя двоюродная сестра здесь больше не покажется!
   Злая и расстроенная, Катя сидела на кухне за столом. Андрей занес и поставил на пол сумки с продуктами и ласково обнял ее.
   - Что вы не поделили опять?
   - Я только задумалась, а она взяла - и украла! Представляешь - мой шиповник, я ведь тот день постоянно вспоминаю, как я без него теперь... сижу - и на душе так пусто... И это уже второй раз, однажды ей понадобился, не пойми зачем, наш Тишка - ну чем ей может быть интересен чужой кот? Которого давным- давно нет на свете! И не видела она его ни разу. И не говори, что я сама забыла, потеряла. Она украла, больше некому.
   - Украла?
   - Утянула, утащила! Именно она, уж поверь. И сегодня тоже. До нее все было на месте. Я ей сделала растворимый кофе, достала для этой змеи мой пирог с малиной, остался там позавчерашний кусочек. Никогда в жизни больше ее ничем не угощу, отныне ее удел - фастфуд. Можешь с ней встречаться где- нибудь в городе, в Макдаке или еще где... но тут чтобы ноги ее не было...
   - А как она узнала? Ты, небось, начала вспоминать ... любишь ты эти рассказы о прошлом...
   - Ну и что? У нее своей памяти нет? Или она не видит ничего вокруг, ни запахов не чувствует, ни случается у нее никогда ничего хорошего? Знаешь ли, не верю!
   Андрей вздохнул и подумал, что встревать в их отношения он никогда не будет. Кот - ладно. Он был теплый, уютный... но о нем Катя помнит очень много, одно воспоминание - это неважно... Но шиповник... если в самом деле сестра его взяла, то надо будет вернуть. Это единственное, что он сделает. А так - не захочет Катя ее больше видеть - не надо. В конце концов, это не ее сестра. У Анны, бедняжки, такая скучная серая жизнь. Характер у нее трудный, друзей и подруг почти нет, он, Андрей, только еще поддерживает отношения. Муж давно бросил - да и брак их был неудачный, денег вечно нет, ребенок больной... Ей чужой кот или роскошный шиповник - как подарок судьбы... Будет хоть о чем- то вспоминать...
   Зазвонил телефон. Андрей снял трубку.
   - Да, Ань, привет. Да, кое- что мы заметили. Да, пропало. Ах, около соседнего дома сидишь... Ладно, не плачь, сейчас подойду.
   - Ага, видишь? Обязательно возьми обратно, как хочешь, но верни!
   - Да она и сама уже жалеет.
  
   Андрей подошел к Анне, сидевшей на лавочке в тени серебристого тополя. Как всегда - блеклые волосы, серенький какой- то плащ...
   - На, возьми обратно, - Анна дотронулась до его лба, вернув украденные воспоминания. - Я думала, я буду разглядывать их и хоть немного стану счастливее. Но нет. Наоборот - стало еще тоскливее. Жизнь проходит, понимаешь, а ничего такого не было у меня... Может, я радоваться не умею, может, любить не умею... не знаю, почему так... Прости меня, пожалуйста.
  
   Когда он вернулся домой, Катя жарила мясо под каким- то немыслимым соусом. Пахло настолько вкусно, что захотелось немедленно сесть и съесть и мясо, и помидоры, и ломоть свежего домашнего хлеба. В турке варился ароматный кофе. Андрей подошел и коснулся Катиного лба.
   - Вот, вернула. Но все же жаль ее...
   Катя закрыла глаза и погрузилась в воспоминания... в возвращенный в ее память день.
   Светлая маленькая станция, стоянка поезда полчаса, уютное купе, прогулка по перрону, одуряющий запах шиповника, который рос около решетки вдоль всей станции. Вместе с запахами вернулось тогдашнее ощущение счастья, предвкушение приключений, наслаждение свободой. Да, это было одно из ее лучших воспоминаний...
  
  
   Берег исполненных желаний
  
   Там, вдалеке, весло оттолкнулось от берега, и лодка канула в молочный туман, стлавшийся над рекой. С пристани было видно, что в лодке сидит мальчик лет шестнадцати, старающийся как можно быстрее уплыть от места своей ночевки. Стражники не могли разглядеть, что происходило на том берегу, но они догадывались о следах невидимых ног на темном мокром песке, о том, что высокая трава примята несколькими невидимыми телами. Юноша наклонился к правому борту и выдернул застрявшую стрелу. Повертел ее в руках и отбросил далеко в воду. Фрейн, начальник стражи, равнодушно следил, как лодка, то появляясь, то пропадая в тумане, движется к Берегу Желаний.
  
   Выйти к Пограничной Реке было трудно - в лесах, на реках, впадающих в Пограничную, было множество лихих людей (и не- людей тоже). Путникам приходилось отбиваться и от разбойничьих шаек, и от озверевших голодных дикарей, и от промышляющих чужими душами полунощников. Наверняка, размышлял Фрейн, в последней перед границей деревне купил лодку. Плыл до ночи, а потом заночевал на берегу, где под утро на него напали.
   И все, кто напал, остались там, на темном приречном песке...
   Юноша был одет небогато. Любопытно, откуда у него деньги на плату за вход в Башню? Фрейн не старался представить, но все равно невольно чувствовал, что у путника ноги промокли от холодной росы, что ему очень не по себе от того, что до причала оставалась всего одна речная излучина. А про Берег Желаний говорили разное...
  
   Странник, доплыв до пристани, привязал лодку и вышел на шаткий скрипучий мостик. Фрейн указал ему на невысокий деревянный домик, где размещался сторожевой пост. Юноша быстро пошел за ним, оглядываясь по сторонам. Но вокруг не было ничего примечательного - только клочья тумана, бесконечные капли, стекающие с веток на мокрую траву и отражающие серое небо лужи под ногами.
  
   В зале горел камин. Второй стражник, Гар Ильм, сидел около огня, прикрыв глаза. Когда дверь скрипнула, и странник вошел в зал, стражник тут же встал и с широкой улыбкой указал юноше на кресло возле камина.
   За окном пошел дождь, мелкий, тоскливый осенний дождь, а сторожевом доме мирно потрескивали дрова, темно- красное вино поблескивало в высоком кубке, протянутом Гар Ильмом.
   - Ты приплыл в Ургеллу, чтобы подняться к Башне?
   - Да, - кивнул юноша.- Я вот хотел спросить... Действительно все желания исполняются?
   - Да, сынок, они исполняются, - Гар Ильм улыбнулся доброй и мудрой улыбкой. - За один поход к Башне ты можешь загадать одно желание. А если судьба будет к тебе благосклонна, ты вернешься сюда через год и загадаешь следующее желание.
   Фрейн, мимолетно глянув на дверь, за которой был их арсенал и где сейчас отдыхала вторая смена стражей, подумал, как удачно, что возвратиться сюда удается немногим.
   - Это стоит сто золотых?
   - Да, - кивнул Гар Ильм, добавив в голос немного печали. - Ургелла была разрушена. Множество людей погибло, дети голодали... Да и сейчас немало домов еще в руинах... И последний дар нашего князя, Эрхеана, спас нашу землю от холода, нищеты и гибели.
   Помолчали.
   Затем Гар Ильм, словно отодвигая от себя воспоминания и возвращаясь в реальность, протянул руку за платой и подал путнику тяжелую книгу.
   - Подписать?..
   - Да, вот тут.
   Стражник принял от юноши сто золотых.
   - А теперь? Просто подняться на верх горы?
   Гар Ильм кивнул. Странник посмотрел в окно - за мелкой изморосью бесконечного дождя он увидел темный силуэт Башни. Было видно, что путнику не по себе, черная громада и пугала, и подавляла...
   - А как это случилось? - спросил он, отдаляя миг, когда надо было выйти навстречу холоду и зашагать, оступаясь, по мокрой и вязкой земле.
   - Ты спрашиваешь, как родилось это место? Башню построили позднее. А тогда, в последние дни войны, когда князь Эрхеан поднялся на эту гору, тут были старые, покрытые серым мхом развалины древнего храма, сквозь которые пробивалась трава. Он упал на эту землю в отчаянии и безнадежности, выкрикнул в черное беззвездное небо последнюю просьбу и умер...
   - Но как узнали, что тут будут исполняться желания?
   Гар Ильм развел руками, подняв глаза ввысь и сделав таинственное лицо.
   А Фрейн, отвернувшись, иронично усмехнулся, подумав, что не странно никакое изменение сознания, а также чтение мыслей, угадывание будущего и тому подобное - после того, как бывшие союзники высылали на Ургеллу ядовитый туман, жгли ее проклятым огнем, а Прозрачная река (которая теперь зовется Пограничной) была тогда вязкой и черно- багровой и, выходя из берегов, убивала все живое...
  
   Юноша вышел из дома. Фрейн шагнул за ним. В лепестках осенних цветов и на листьях застоялась вода, по лужам шла мелкая рябь от измороси. Стражник мимолетно коснулся его плеча и отодвинулся. Он смотрел вслед путнику, который, оскальзываясь, поднимался вверх, и думал, что деньги тот добыл легко - убив двоих своих друзей.
   Поэтому неважно, что мальчик был так похож на его младшего брата, который погиб в конце войны. Пусть себе идет.
   Гар Ильм вышел и закурил, стоя рядом, на крыльце.
   Там, за Башней, за пеленой дождя, была столица Ургеллы, с сотнями разгромленных и сожженных домов, за ней - маленькие разоренные городки и деревеньки. Но с каждым днем разруха все меньше, дома медленно отстраиваются. Черная Башня, как магнит, манит к себе прежних победителей, которые, в конце концов, заплатят за все. Гар Ильм затянулся и спросил:
   - Знаешь, что он хотел?
   Фрейн пожал плечами:
   - Какая разница?
   - Само собой, но все же забавно. Будет просить, чтобы его сделали князем в его стране.
   - Власти захотел, стало быть?
   - Именно. Непременно загляну потом в книгу, что там у него получится, у наивного воробушка.
   Фрейн, не ответив, вытянул из кармана трубку. В начале службы, три года назад, он тоже любопытствовал, заглядывал в тяжелую пергаментную книгу, где расписывались просители, и видел их желания и то, как они исполнялись. Фрейн тогда еще удивлялся злым и изобретательным причудам Башни Желаний, тому, как издевательски точно воплощает она прошения путников, какими бы они ни были и кто бы ни просил. Потом перестал удивляться, привык. "Почему они думают, что за все они расплатятся только деньгами?" - но эту мысль не произносил вслух, отправляя к Башне странников, приходящих с юга, востока и запада огромного мира.
  
   Желания исполнялись... Женщина, мечтавшая о встрече с прекрасным незнакомцем... Она действительно встретила однажды незнакомца, оказавшегося сумасшедшим маньяком, и ее нашли через много дней... Фрейн не стал допытываться у Книги, живую нашли или мертвую, и что с ней происходило, пока она была с маньяком.
   Восточная принцесса, пожелавшая себе невиданную красоту... К ней были доставлены лекари, давшие ей дивное снадобье - и она стала прекраснее всех в той стране... Прекрасной куклой... Это зелье отняло у нее разум...
   Полководец одной из дальних стран попросил победы над многочисленными врагами. Одна из решающих битв закончилась их победой - но его соперник, стремившийся к власти, ночью подослал убийц... началась междоусобица, войска гибли в сражениях со своими же собратьями... и враги захватили страну...
   В некоторых случаях Башня не проявляла никакой оригинальности. Подросток, надеявшийся встретиться с родителями - погиб в кораблекрушении (он не знал, что родители его давно умерли, ему говорили, что они в дальней стране... ) Мужчина, загадавший избавление от мучительной и многолетней головной боли... Здесь Башня устроила ложное обвинение в государственной измене и казнь - ему отрубили голову. Фрейн подумал, что в тот день Башня, видно, была не в настроении - придумала первое попавшееся и самое очевидное...
  
  
   Ургелла была небольшой, вечно (и успешно) воюющей страной на севере мира. "Союзникам будь верен. Врагов бей. Предателей наказывай. Договоры соблюдай". Князья и военачальники всегда считали, что этот древний краткий девиз заменяет любую политику.
   Ургелла начала войну с соседней Тиеренной - за область Черных гор, где были серебряные рудники. Князь был уверен, что Тиеренну они победят без труда - тиереннцы были не лучшие воины. Однако только первые победы достались легко - дальше началось странное. Укрепленные крепости - те, которые раньше были еле защищены. Почти мирные прежде форпосты, в которых неизвестно откуда появлялись отряды отчаянных наемников, совершавших ночные набеги на Ургеллу. Засады на тех тропах, о которых никому, кроме ургелльцев и их союзников не было известно. Оружие, доставляемое в Тиеренну бесконечными обозами. Черные колдуны Фарлайна, появившиеся в Тиереннской армии.
   В это же время разгорелась война на севере - между Анлардом и Аркайной, давними союзниками Ургеллы. Друг к другу они до того были нейтральны, воевали с Фарлайном, королевством черных чародеев. На совете лидеры Ургеллы решили, что в войне своих союзников они должны быть нейтральны, не помогая ни тем, ни другим. И надо было решить загадку с Тиеренной. Если в этом участвуют черные колдуны... Неужели им не надо копить силы для войны с двумя крупнейшими королевствами севера?
   Ургелльские разведчики довольно быстро донесли, в чем дело. Князь и полководцы были изумлены - не Фарлайн, хотя и они участвовали в этом, а Аркайна, давний союзник... От них шли наемники в Тиеренну, они слали туда оружие и укрепляли тиереннские форпосты...
   Такой подлости никто не мог ожидать. Немедленно было решено подписать мир с Тиеренной, присоединиться к Анларду и воевать с Аркайной до полного ее разгрома.
   Король и герцоги Аркайны, через послов, клялись всем, чем только можно, что они не виноваты и не умышляли против Ургеллы, но факты были против них...
   Тиеренна подписала с ургелльцами пакт о ненападении. Анлардцы были рады помощи в войне с Аркайной. А затем...
   Прошел месяц или два, и наступили черные дни...
   Анлард в те годы находился на спаде своего могущества. Не выдержав войны с Аркайной, они подписали договор, выплатили контрибуцию и вернули часть прежде отвоеванных земель. В их мирном договоре было условие не помогать Ургелле в военных делах. Урегелла осталась один на один с Аркайной... Тиереннцы нарушили пакт и напали. Фарлайн помогал Тиереннцам уже открыто... Аркайна всегда считала ургелльское королевство чем- то вроде своего меча против общих врагов, но не желала его усиления. Она отомстила за свой страх, пережитый Аркайной в те первые дни, когда Ургелла решила воевать на стороне их врагов. Отомстила за то, что маленькая страна, которую они не считали никогда серьезным врагом, решила пойти против них.
  
   Проклятый огонь уничтожал города и деревни, в реках текла кровь, а вода в колодцах стала отравой. Чародеи наводили черный туман, обжигавший легкие и пахнущий странной горечью. Дети, рожденные в те дни, были жалки или страшны. Люди голодали, становились похожи на зверей, злых и отчаявшихся. Князь Эрхеан чувствовал свою вину за то, что не смог спасти свою землю. В одной из последних битв армия Ургеллы была почти до конца уничтожена...
   Князь умирал от ран, полученных в тяжелой и неравной битве. Соратники спрятали его среди развалин древнего храма, чтобы враги не могли взять его в плен и их вождь мог умереть спокойно. Эрхеан приказал друзьям уходить и остался один. Там, в последние мгновенья жизни, князь бросил проклятие всему огромному миру, убивавшему его народ или равнодушно глядевшему на его гибель.
   Тело его не нашли...
   Война завершилась через несколько недель. Враги удовольствовались тем, что почти уничтожили Ургеллу и увели свои войска. А земля, выжженная и проклятая, им была не нужна.
  
   ...Прошло немного времени, и начали распространяться слухи о том, что в развалинах храма исполняются желания. Ургелльцы начали было совершать туда паломничества, однако их просьбы оставались не услышанными. Это место посетил новый князь Ургеллы, он долго бродил среди древних седых камней, размышлял, вслушиваясь во что- то... Затем князь приказал возвести Башню, около нее устроить пост стражников и принимать приходящих из других краев. Их желания всегда исполнялись...
  
   ...Стемнело. Фрейн снова вышел на крыльцо и раскурил трубку. Из дома стражников были слышны негромкие голоса, над крышей стелился серый дым. Дождь прекратился, и повсюду расползалась холодная, безжизненная мгла, злая магия словно сочилась каплями по мокрым стволам деревьев, стекала с темных листьев, пропитывала влажный воздух, текла в реках, выплескиваясь на склизкие глинистые берега... "За что нам это? - думал Фрейн, глядя сквозь пелену дождя в размыто- серое небо. - За то, что мы не согнули голову и не простили предательства союзников? За верность слову? За наивность и веру в военное братство? За то, что имели смелость воевать с сильнейшим?"
   И не было выхода из круга черных дум... И не хватало сил разорвать этот круг...
  
  
   Литагентство "По ста мирам"
  
   Предстоящая встреча должна была стать самой важной в моей жизни. Я очень надеялась, что так будет - но и понимала, что все может закончиться ничем. Хорошо, что назначено на утро - до вечера ждать было бы просто невыносимо. Сын переживал вместе со мной. Помогал убрать со стола после завтрака, принес мою сумочку и проверил, есть ли деньги на проезд. Заставил взять лужеотталкивающие галоши. Это, мне показалось, уже лишнее - небо сегодня было безмятежного бледно- зеленого цвета, разноцветные облачка мирно плыли своими неведомыми дорогами.
   - Все равно. Обещали временные дожди! Возьми галоши,- непреклонно сказал сынок.
   Взяла с неохотой, но, с другой стороны, действительно, не раз я уже портила обувь, наступая в прозрачно- свинцовые лужи растекшегося по асфальту времени. Один раз, когда мои туфли насквозь вымокли, одна превратилась в старый деревянный башмак - мне кажется, это откуда- то из средневековья, в другой раз я еще и ноги окунула, простудилась, и мои осенние сапоги преобразились в какие- то невразумительные древние сандалии на тонких ремешках, а я почти потеряла голос - могла говорить только на древнеальтейском, лечилась несколько дней и довольно много истратила на лекарства.
   Я забросила галоши и зонтик в пакет, взяла книгу - в дороге почитать, накинула куртку и, поцеловав сына, вышла из дома.
   - Удачи! - крикнул он мне вслед.
   - Спасибо, солнышко. Я тебе сразу позвоню, как что- то будет ясно.
   Я успела запрыгнуть в отходящий трамвай. Он уже был в новом, весеннем виде - без окон, с пустой площадкой у задней двери. Я выбрала себе дальний угол и стала у оконного проема без стекол. Ажурные бортики, защищающие пассажиров, уже подросли (в ранневесенних трамваях с только появляющимися бортиками ездить немного опасно. В марте я предпочитаю порталы, пусть это и дороже). Я смотрела на синие и розовые листья, на раннюю желтую траву, на маленьких крикливых горгулий, сидящих на ветках или суетливо таскающих пух и мягкие веточки в дупла - так они готовят подобие гнезд- кроваток, вдыхала свежий, вольный весенний воздух... Над трамваем что- то привычно дребезжало и позвякивало. Внутри было почти что пусто: хмурый оборотень в сером пальто, с замкнутым выражением лица, читал газеты, парочка привидений - пышное средневековое платье на даме и камзол с кюлотами, явно более позднего времени, у кавалера - шептались о чем- то своем.
   Мимо проплывали деревенские пейзажи, лесочки с подснежниками и круглые озерца, наслаиваясь на урбанистические картины - сумасшедше летящие одна за другой машины, многоэтажные стеклянные офисные башни, подпирающие небо... Трамвай остановился. В передние двери вошли двое леших, кинувших золотую монету в кассу при входе и втащивших огромную, какую- то лохматую корзину с ягодами - за спинами леших можно было увидеть поляну с разбросанными тут и там горстками снега, а в задние двери поднялись мальчик со скрипкой и пожилая женщина, видимо, бабушка, за их спинами посверкивало сотнями стекол здание в стиле хай- тек. Я перебралась поближе к передней площадке- там пахло свежестью, тревожным и влажным запахом леса и тающего снега, а в конце вагона весенний ветер щедро смешивал запах нищей городской листвы с машинными выхлопами. Остановка, где на разделенной прозрачной стеной скамейке несколько человек ждали другого трамвая - одни сидели под темным дубом с корявой корой, другие под стеклянной крышей - эта остановка осталась позади, а мне нужна была следующая.
   Я ждала этого дня два месяца. Полгода я откладывала деньги, чтобы заплатить известному литературному агентству "По ста мирам". Из литагенств это самое престижное, они если уж берут у писателя его работы и обещают пристроить, то и пристроят. Когда мама узнала, сколько я заплатила, она ахнула: "Да зачем тебе вообще это нужно!" Я мрачно ответила, что вот, автором прослыть хотелось. Ну как это можно объяснить... для нее - странно и даже, может быть, смешно, для меня - очевидно...
   Я всегда что- то сочиняла, иногда показывала свои творенья друзьям, иногда просто забрасывала в на полку (у меня есть специальная полка, отвела ее для своих тетрадей, а то все написанное можно было, в какой- то период моей жизни, найти уже просто везде - среди книг, на полке с носками, около хлебницы, на подоконнике). Однажды я поняла, что бессмысленно писать только для себя... Но, сомневалась я, понадобятся ли мои повести и романы кому- нибудь еще? За многие годы я прочла целые шкафы книг, и у меня появилось, в конце концов, не то ощущение, не то предчувствие, что нужной кому- либо станет не та книга, где закрученный сюжет и не одномерные, а совершенно жизненные герои. Это все важно, но тайна не в этом. Автор отдает книге часть своей души. Мне кажется, что книга может стать нужной, если ты, читая ее, найдешь в ней что- то родное... Например, я в юности очень любила, читала и перечитывала небольшую книжечку стихов Ариадны Гвенл, почти никому неизвестной поэтессы прошлого века. Грустные стихи об одиночестве... Мое любимое было "Сегодня в небе только две луны. На серый камень падают снежинки..."
   Потому я и выбрала из всех агентств именно "По ста мирам". Я надеюсь, что где- нибудь там, в бездонной Вселенной, есть родная мне душа, которая рада будет увидеть наш мир моими глазами - и они смогут найти эту родную мне душу...
   Агентство "По ста мирам" переводит на разные языки и рассылает произведения автора по всем известным мирам (где существует цивилизация и письменность, конечно). Немало наших авторов, которые почему- либо не были популярны в нашем мире, находили своих читателей в таких краях, которые они и вообразить себе не могли (или увидеть в кошмарных снах). Меня умиляет рекламная картинка агентства: маленькая болотная сапунья, лежа пузом на кочке, среди кувшинок, осоки и прозрачных пузырей с переливающимися боками, которые поднимаются от воды к темно- зеленому бархату неба, держит в правой передней лапе тетрадь с водонепроницаемыми страницами, задумчиво грызет кончик пера, по небу плывут три золотистые луны, под картинкой подпись: "Эту книгу уже где- то ждет ее будущий читатель..."
  
   Я отдала несколько своих рассказов, две повести и роман в агентство. Литагент, который со мной работал, выбрал небольшую повесть и, после того как переводчики агентства ее перевели, разослал в различные издательства в разных мирах и измерениях. Это было примерно четыре месяца назад, и вот вчера он позвонил мне и просил прийти в офис. Я очень надеялась, что он скажет мне - в десятках миров повесть уже пошла в печать и все буквально требуют и другие сочинения того же автора! С другой стороны, что- то в глубине души говорило мне, что более вероятно иное: никому повесть не понравилась и автора, от греха подальше, просят больше никогда не появляться ни на пороге их редакции, ни в электронной почте...
  
   Когда я подходила к высокому каменному крыльцу огромного офисного здания, я страшно волновалась. Если агент сейчас скажет, что моя писанина никуда не годится, и лучше бы мне найти другое хобби, моя жизнь будет сломана (мне так казалось), долгие годы труда прошли напрасно... Я нашла, наконец, внизу огромную таблицу с кнопками, на которых были номера этажей. Нажала 113, и тут же облако золотой пыли окутало меня, голова, как всегда при скоростном подъеме закружилась, и через несколько секунд я была в холле 113 этажа. Коридор шел между стеклянной стеной, откуда был вид на улицу (я не выношу высоты и даже смотреть не стала за стекло), и бесчисленными дверями с табличками, на которых были названия фирм. Коридор завернул за угол, и я увидела посреди длинной стены только одну дверь - это и было агентство "По ста мирам". Оно занимало четверть всего этажа. Я позвонила, и над дверью раздался приятный голос, спросивший к кому я иду - я назвала фамилию моего литагента и вошла. Гладковолосая девушка, секретарь на ресепшн, указала мне нужную дверь. Я вошла и сразу нашла глазами моего агента - мне важно было увидеть выражение его лица: безразличное оно будет, недовольное или счастливое. Но он быстро- быстро что- то набирал в компьютере, не глядя на меня. Потом оторвался, пару секунд осознавал, что происходит, и, вернувшись в реальность, кивнул мне на стул.
   - Присядьте, я сейчас... одну минуту.
   И снова быстро- быстро заколотил по клавиатуре. Судя по характерному попискиванию, литагент сидел в скайпе. Наконец он сделал последний аккорд и уже вполне вменяемо посмотрел на меня.
   - Ну что ж... Сначала о том, что мы сделали.
   Он вытащил длинную распечатку. Я изумилась - неужели они смогли разослать рукопись в столько редакций? Агент развертывал и развертывал свиток...
   - У нас все эти сведения есть в электронном виде. А вот это отдадим вам... Для размышлений. Вам, разумеется, нужно смотреть там, где есть пометки. Обычно отказывают, не давая объяснений, но вот, допустим... Второе измерение планеты Гаэлг. У них такой мотив отказа: "В рассказе пропагандируется пренебрежительное расистское отношение к существам из иных материалов".
   Я была ошеломлена. Как так? Мой рассказ о трагическом происшествии на свадьбе моего двоюродного брата... Где же тут расизм?
   - Ну, на Гаэлге вообще очень широкое понятие о демократии, там даже у мебели есть избирательные права, а у вас в повести статую переплавляют, что ж вы хотите... Я думал, у них это пойдет как правдивая картина бесправия и угнетения - но нет, не прокатило... Так, что дальше... Альтарра, высокоинтеллектуальная цивилизация. "Слишком жесткое для детской литературы произведение ..."
   - Но это не детская литература!
   - Ну, Альтаррианцы на таком уровне развития, что деревенская свадьба, все эти кладбищенские страхи, таинственные убийства, древние идолы... Им это только для детей пошло бы... В детский журнал и слали. Так. Цивилизация Стормн. Пытались напечатать в юмористическом альманахе. У них ведь подобные вещи вызывают бурное веселье...Их отзыв: "Мало юмора".
   - Мало?? Но его там и вовсе нет... Это просто рассказ о необычном, почти детективном происшествии, оно случилось нынешним летом, когда мы с сыном ездили в деревню. Вы же знаете, я стараюсь писать в духе наших традиционных реалистических писателей, я хочу рассказывать о жизни - такой, как она есть, иногда грустной, иногда таинственной или страшной. Я не пишу в жанре фэнтези и не выворачиваю реальность наизнанку, я хочу описать мой хрупкий, иногда неуютный, но любимый мной мир, рассказать о том, что вижу. Я не напишу про наш разноцветный снег, что он белый, не буду выдумывать несуществующие миры, населенных одними людьми... Знаю, это сейчас не модно, но тем не менее...
   - Кстати, о фэнтези. На планете Земля о вашем повествовании был вот такой отзыв: "Повесть в жанре фэнтези написана неплохим языком. К сожалению, сюжет заимствован автором и не является оригинальным".
   - Ну, я не знаю! Как же так... Ведь все, что я написала - правда... Я как раз ничего не выдумываю. Я только постаралась описать случившееся так, чтобы было психологически достоверно. Мы жили в деревне Нилль. Мой брат должен был жениться, перед свадьбой, за день, они с друзьями по обычаю прощались с холостой жизнью, напились, и жених забрел на местное кладбище, а там в шутку надел обручальное кольцо на руку одной из надгробных статуй, изображавшей Мегеру с волосами- змеями. Но потом кольцо снять не смогли - статуя сжала палец... В первую ночь после свадьбы начался сущий кошмар - она пришла, чтобы задушить жениха - и ее переплавили... Я тут не выдумала совершенно ничего... И тем более не пересказывала чужие произведения.
   - Ну, в мирах, подобных Земле, это видится как фэнтези. И знаете, я все же думаю, ваши рассказы там могут пойти, надо только получше познакомиться с их литературой, обычаями, чтобы снова не попасть на знакомый им сюжет - это, кстати, вам самая главная рекомендация. Ну да ладно! Перейдем к тому, что прошло успешно. Вы ведь знаете, если мы решаем работать с автором - мы работаем до победы! До того момента, когда нашего автора начнут печатать. Итак, во- первых, на Огненной планете саламандры приняли книгу на ура. Напечатают в обзорном журнале "Чужие цивилизации", есть у них рубрика "Их нравы". О денежной стороне вопроса чуть после. Во- вторых, и это я считаю победой, мы заключили договор с одной из редакций планеты Айзт. Там довольно сложная для понимания цивилизация, две главенствующие расы - наподобие наших пчел и муравьев. Биологически они ближе к людям, но есть некоторые свойства... И в устройстве общества тоже - там оно своеобразное, напоминающее улей или муравейник... В общем, они нашли в вашей повести черты некого коллективного устройства...
   - Коллективное там было только пьянство.
   - Ну, нам это неважно. Главное, что они довольны, и наше агентство уже подписало договор на некоторые ваши произведения... Единственно, надо будет слегка их доработать, внести немного простого, такого, знаете ли, здорового коллективизма... Словом, я вам советую сделать ставку или на цивилизацию Айзт, и тогда в каждом произведении у вас должны быть намеки на коллективное начало в организации общества...хм... Или попробовать еще раз на Земле. Думаю, здесь вам достаточно будет просто описывать то, что вокруг нас, поверьте, им будет это казаться лихо придуманными декорациями, главное - сюжеты, вот тут вам, видимо, придется напрячь фантазию. Не могу объяснить почему, но есть у меня ощущение, что описывая только нашу реальность, вы будете снова уличены в каком- нибудь плагиате...
  
   Я вышла из офиса и тут же позвонила сыну. Он был так рад за меня! Я, в общем- то, тоже склонна была считать подобное начало успешным. Не совсем таким, как мне бы хотелось, но ведь это начало. Единственно, что я все время прокручивала в голове, что не давало мне покоя... Мне казалось, что мир Земли очень похож на наш, многие их художники рисовали нечто, весьма узнаваемое... Например, "Сон разума" Гойи - он очень точно изобразил наших лесных птиц. Или картины Сальвадора Дали - типично наши пейзажи...
  
  
  
   Мена
  
   Я ходила по крытому рынку, как всегда многолюдному, всюду кричали, зазывая народ, торговцы. Пахло маринованным чесноком, персиками, жареным мясом... Купив напоследок развесной халвы, взяла свои многочисленные сумки. Возможно, по ассоциации с восточным колоритом базара я, возвращаясь, всегда чувствовала себя верблюдом. "Да, милая моя, ты не воздушное создание, ты верблюд. Добрый, безотказный носильщик- труженик". У одного пакета ручка порвалась, и яблоки упали на ногу. Золотые и пурпурные, наливные, душистые, они раскатились по грязной земле. Я быстро подобрала их (я не просто труженик- верблюд, я еще очень ловкая и хозяйственная) и отправилась домой, кинув рассеянный взгляд на прилавки, где лежали горками красные помидоры, оранжевая морковь, темно- зеленые огурцы, курчавый укроп и какие-то причудливой формы коренья. По дороге, останавливаясь то и дело - руки болели, и все из-за жадности - я думала, как можно было бы нарисовать этот рынок. Какая роскошь красок! На первом плане нарисовала бы ряды, где продают приправы - на них только посмотришь, и чувствуешь заморский, жгучий запах пряностей. Слева поставила бы продавца больших пестрых платков - их тут не продают, но для колорита... И солнце, пробивающееся сквозь стеклянную крышу...
   Еще один привал пришелся на начало парка. Я поставила сумки на лавочку и присела рядом с ними. А еще можно было бы нарисовать малышню, играющую на площадке. Они, все такие маленькие, забавные, куда-то лезут или напротив. Не обращая внимание ни на кого, лупят по песку яркими лопатками. А из-за дерева на них смотрят две грустные, мудрые волшебницы в невесомых, летящих от малейшего ветерка светло-зеленых одеждах. Я представила себе их сосредоточенные лица, невеселые глаза. Они знают, что и с кем станется потом...
   Я поднялась и взяла сумки. Если бы, думалось мне, когда-то в юности я не бросила художественную школу... Если бы не вышла потом быстренько замуж - после чего махнула рукой на поступление куда-либо... Если бы вышла замуж поудачнее... и потом не развелась бы... родив перед этим двоих детей... Институт я все-таки окончила, вечерний, но моя профессия далека от искусства.
   Когда дети стали перестали просыпаться по ночам, а мама ушла на пенсию и стала приезжать намного чаще, я поняла, что жизнь - не обязательно каторга. Вспомнила, что можно встречаться с друзьями, читать книги - а не засыпать в первую же выхваченную из вереницы дел минутку. И снова принялась рисовать. Точнее, сначала для сына и дочки - писала им маленькие истории и украшала их множеством картинок. Потом - в редкие, украденные уже у отдыха и друзей, часы - стала рисовать для себя. Техника... композиция... все было слабо, я ведь осталась недоучкой. И, кроме того, жизнь как будто решила соревноваться со мной - или я найду время для работы над картинами, или она придумает, какие бы мне подбросить препятствия и поставить подножки. Надо было помогать детям с уроками. Заболела бабушка - я через день ездила к ней. Потом у сына начался переходный возраст... Затем и у дочки...
   Но я твердо для себя решила. Я никому и никогда не скажу ничего наподобие "мне не до тебя, я сейчас творю...". Не собираюсь вставать в позу непонятого гения, которого заедает быт. Я не считаю, что могу дать миру нечто такое, ради чего могу отодвинуть на потом то, что отнимает у меня время - сына с дочкой, их сложности, жизнь своих родных...
   Но с некоторого времени я стала ощущать странное... Однажды зашла в подъезд, и вдруг померещилось, что это не мой подъезд, что я ошиблась дверью и ничего здесь не знаю. Я подумала, что это - усталость и бессонница. Я за две ночи почти не уснула - стояла за мольбертом, писала... было вдохновение и ощущение полета. И вот теперь - расплата, переутомление, до галлюцинаций.
   Затем - домашние дела. Я считаю, что в доме должно быть уютно все, от пестрого коврика у двери до заманчивых запахов тушеного мяса и пирогов. По выходным к нам приезжали или мои родители, или еще кто-то из родственников. Я всегда стремилась, чтобы семья была большая. Дружная, чтобы даже дальняя родня не отдалялась еще дальше... Я делала как-то в субботу тесто, и вдруг мне пришла мысль - а зачем я это делаю? Не все ли равно, есть эти пироги или нет? Мне безразличны мелочи, которыми я украшала кухню - многочисленные фигурки под гжель, декоративные хохломские ложки, часы на стене в виде кошачьей головы с бегающими глазами. Я помню, что покупала это - но не понимаю, зачем. Я равнодушна к тому, что вокруг меня. Было бы чисто, были бы яркие краски - и довольно.
   Потом - дети... как-то мы пошли все вместе в кино - я всегда планировала хотя бы раза два в месяц семейный поход. Хоть в музей, хоть в Макдональдс - но все вместе. Болтать обо всем подряд, рассказывать забавные случаи или даже обсуждать что-то важное. И вот я посмотрела сбоку на них и мне показалось, что они не только на меня непохожи, но мы вообще случайно живем вместе в одной квартире, и забочусь я о них просто по инерции.
   Я не хлопотливая домоседка... Мне почему-то стало казаться, что я на самом деле совершенно другая - постоянно работающая, немного холодная и постоянно пишу картины, что на самом деле, именно это моя профессия...
   Я вставала утром, и мне вспоминались сны. И я, глядя на них отстраненно, чувствовала, что это не мои сны, и такое ощущение было неприятным и немного страшным.
   Сейчас, пока я шла по парку к моему дому, где жила последние пятнадцать лет, у меня вдруг появилось ощущение, что я тут почти ничего не знаю, просто иду и разглядываю новые места, каштаны, ярко-зеленые газоны. Но это не мое, чужое...
   Надо об этом непременно кому-то рассказать. Но кому - и как?
   Тут меня кто-то назвал по имени - я вздрогнула и подумала: "И тут знакомые, как мир тесен..." - хотя удивляться такому очень глупо, я часто в парке встречаю знакомых.
   Меня окликнула женщина, стоявшая перед мольбертом. Я подошла, пристроила сумки к бордюру газона. На ее рисунке увидела наш парк - с листьями кленов и каштанов, вывернутых ветром и словно летящих за ним, с солнцем, пробивающимся сквозь густую листву...
   - Ольга, здравствуй, - улыбнулась она мне.
   Я была уверена, но когда и как мы встречались - тут провал в памяти.
   - Я Елена, мы с тобой учились в художественной школе, помнишь? - она отложила кисть и посмотрела на меня.
   Я всмотрелась в ее лицо - и вспомнила. Мы с ней часто ездили домой вместе. Никогда особо не дружили. Потом я ушла из художественной школы, и мы уже не встречались и не перезванивались.
   - Да, вот теперь узнала, - улыбнулась ей. - Ты пишешь, да? Расскажи мне, как...
   Елена нахмурилась, опустила глаза, затем сказала:
   - Обо мне немного позже... Послушай, я понимаю, мы давно не виделись, но все-таки я тебя спрошу. У тебя ничего странного не происходит в жизни?
   - Что ты имеешь в виду?
   Я никак не соотнесла ее слова с тем, что я действительно стала жить какой-то странноватой жизнью... Я стала припоминать, что у нас было в прошлом, какие общие дела. Отчего-то я подумала, что она попала в нехорошую историю... И стала прикидывать, как с этим могу быть связана я.
   - Послушай меня, и ответь, только искренне - у тебя нет ощущения, что ты живешь не своей жизнью?
   Я вздрогнула и посмотрела ей в глаза? Откуда она может знать, что...? Елена вздохнула.
   - Значит, я права, вижу, что это так. Давай сядем на лавочку, хорошо?
   Мы сели. Ее мольберт и мои сумки остались стоять позади нас, на траве.
   - Я много пишу, у меня устраивали выставки... Не скажу, что часто продаю картины, но и не бедствую, - сказала она. - А у тебя как? Пишешь?
   - Почти нет. Дети, работа, домашние дела.
   Я не стала ей рассказывать, что все же стараюсь писать. Что такое доморощенный художник перед профессиональным? Словом, это мое дело.
   - Я так и думала. Ну, а я не вышла замуж, и детей нет. И вот со мной стало происходить непонятное. Мне стало казаться, что я... занимаю чужое место...
   Я засмеялась.
   - Так не бывает. Ты много училась, работала, а семья... не у всех тут все складывается удачно...
   - Нет, Оля, не в том дело. Я с детства любила рисовать. Все родные хвалили мои работы, и я точно решила, что хочу стать художником. Не просто писать картины, а стать знаменитой, чтобы у меня были выставки, известность! Я думала, это просто... Я понимала, что надо очень много работать, но я была готова... Сначала занималась в кружке рисования, и была там лучшей. Но ведь там все рисовали "для себя"... никто потом не пошел дальше - а я поступила в художественную школу. И почти в первые дни поняла, что я - всего лишь одна из очень многих. Далеко не первая. И таланта особого нет... А я уже лет в десять точно была уверена, что без таланта никто ничего не добьется.
   - Ну и что? Талант у многих проявляется не сразу, и труд тут очень и очень важен. И главное - ты все же добилась, ведь так? Да и что вспоминать все эти детские переживания, в нашем возрасте уже ясно, кто и чего на самом деле стоит.
   - А ты помнишь, как перед майскими праздниками мы с тобой ехали домой в трамвае?
   - Нет, конечно... Столько лет прошло.
   - Мы ехали, впереди были праздники, потом - лето и каникулы. Но у нас было такое скверное настроение. Я тебе сказала тогда, вспомни...
   И неожиданно я вспомнила.
  
   ... Дребезжание где-то над крышей трамвая, ветер в окно... "У нас завтра будут гости. Человек десять родных. На дачу поедем. " "Везет. А мои то ругаются, то работают... Тоска, в общем. Ну - не пристают ни с чем, и то хорошо". "Зато ты можешь быть одна, рисовать... Как ты рисуешь, я наверно никогда не научусь". "Да ну, ерунда". "Нет, не ерунда. Хотела б я так писать картины". "Ну, живопись... Может, это и не пригодится в жизни. А времени тратим много. Я бы лучше поменялась - тебе бы отдала рисованье"... "Точно, а я б тебе тучу родственников отдала" "Тогда давай меняться!" "Давай!"
   Нам сразу стало весело, еще две остановки мы смеялись и болтали. Потом распрощались и забыли об этом.
  
   - Неужели ты веришь, что мы тогда действительно... поменялись? Это же абсурд!
   - Понимаешь, Оль, я смотрю на детей, на чужих, и мне кажется, что я тоже когда- то ходила с коляской или за руку гуляла со своим малышом, потом покупала ему все для школы... А хочу вспомнить, как это происходило - и не могу, разумеется. И еще многое... как будто у меня должны были быть какие-то воспоминания, но их нет...
   - То есть ты считаешь, что я должна была бы жить как ты, а ты - как я?
   - Да, в том-то и дело... Понимаешь, я в детстве вроде хотела всего этого, а сейчас понимаю, что...
   - Но что тебе мешает выйти замуж? Как художник ты состоялась. Теперь можешь думать и о семье. Тебе тридцать пять всего-то навсего...
   - Понимаешь, у меня все и всегда было неудачно... в личной жизни. Может, я какая-то не такая, может... Я несколько месяцев назад сходила на выставку. И увидела тебя, с детьми и еще там кто-то был, наверно, твои родители. Вам так хорошо было вместе, вы что-то обсуждали, потом все вместе спустились в кафе... После той выставки у меня все и началось... воспоминания эти небывшие, и все... Я долго думала, почему так могло получиться, и вспомнила, наконец.
   Я по-прежнему считала, что это - бред. Кто не говорит: "А хотел бы я быть...", но никто из-за этого не меняет свою судьбу на чужую... Но - то, что происходит со мной... ведь и это началось недавно...
  
   Она тогда пожелала себе мою судьбу из зависти, я в шутку, мне было в то время не слишком важно рисование, точнее, я просто не думала, что оно куда-то денется от меня, а так, болтала ни о чем... Она хочет сказать, что именно поэтому я не стала той, кем должна была стать - холодной, целеустремленной, успешной...
   - И что ты предлагаешь? - спросила я.
   - Давай вернем все обратно. И тебе плохо, и мне тоже. Просто поменяем все назад.
   Я опустила глаза и стала рассматривать медленно ползущую по травине букашку. Вот так просто сказать "Давай вернем" - и она ответит "Давай!"... и что? Я стану настоящей художницей, а она обретет семью... А дети? Или мне тогда станет все равно? Я покачала головой и поднялась со скамейки.
   - Ты все-таки мне не веришь? Но послушай...
   - Дело не в этом. Я, может быть, тебе и верю... Но моя жизнь - это моя жизнь. А твоя - это твоя. И больше обменов не будет.
   Она схватила меня за рукав - глаза у нее были несчастные, отчаянные и безумные... Я вырвала руку, подхватила сумки и ушла.
  
   Что ж. Значит, распрощаемся с призраком несостоявшейся жизни - и поймем неизбежность нынешней. Я от нее не откажусь. Я люблю своих детей, родных... Моя жизнь не такая, как задумывалась кем-то, но разве кто-то из тех, кого я люблю, несчастен?
   И странное чувство, что я живу не своей, а чужой жизнью, начало уменьшаться, исчезать, и когда я отпирала дверь в свою квартиру, поняла - что я иду к себе, в свой дом. Где я буду с теми, кого люблю, кто мне дорог, и где я все равно буду рисовать, что бы ни случилось дальше в моей - именно в моей жизни.
  
  
   Ночная библиотека
  
   ... Три часа ночи. Край света. Ветхий домик на берегу Океана. Оказавшись здесь без еды, воды (ну практически), и, главное- то - без книг, я пошла разыскивать библиотеку. Очевидно, что для того, чтобы попасть в какое- либо мало- мальски интересное место, нужно нечто из ряда вон выходящее. Найти маленькую потайную дверь, которая заскрипит, неохотно открываясь в иное измерение. Увидеть свадебную процессию кицунэ и быть, как следствие случайного любопытства, выброшенной из этого мира. Есть еще кроличьи норы и платяные шкафы. Что ж, один из подобных способов мной и был применен.
  
   И вот она, библиотека. Постучала. Раздались шаги, полусонное недовольное брюзжание, и пожилой библиотекарь открыл мне дверь, в которую я и ринулась. Я объяснила, ощущая где- то в самой глубине души (он не почувствовал) некоторую неловкость, что без новых книг жить не могу. Или хоть без старых, таких, которые приятно перечитывать - вроде знаешь наизусть, а как будто встречаешься с добрым другом. Если нет книг - меня заедает тоска, начинается депрессия... Библиотекарь с укоризной покачал головой и, зевая, побрел по коридору. Я - за ним. Но, как выяснилось, до книгохранилища мы еще не дошли. Он распахнул дверь в сад, и я шагнула за ним по полосе лунного света. Сонно лепечущий фонтан, белеющие в темноте статуи, множество цветов.
  
   - Красиво, - вежливо оценила я. - Но, боюсь быть навязчивой... как все- таки пройти в библиотеку?
   - Все перед вами. Выбирайте.
   - Вы не поняли. Книги? Книги где?
   - Да вот они. Цветы, листья опять же древесные.
  
   Я потянулась к ближайшему гладиолусу, понюхала его, поскребла ногтем. Непонятно.
   - Да вот хоть этот, - библиотекарь показал на невысокий кустик гвоздики, с тремя мелкими ярко- оранжевыми бутонами. - Это....- тут он назвал имя одного писателя, отлично мне знакомого. Целая полка его книг в моем обычном жилище, не у Океана. - Один цветок - одно творение. Мне нравится, цвет необычный.
  
   Я посмотрела на гвоздички с некоторым сомнением.
   - Почему только три цветка- то? Тут должна быть целая грядка.
   - Не все сохраняется, не все... Бывает, опадают цветы и листья, и все. На один раз... Но то, что сохранилось, можно читать спокойно - никуда оно уже не денется.
   - Ну, даже не знаю. Странно тут у вас как- то.
   - Странно? А вы чего хотели?! В три- то часа ночи? Спасибо скажите, что ваше подсознание не подсунуло вам какой- нибудь такой сон... Книги- монстры, знаете ли... Или маньяк вместо библиотекаря. А так бывает. Подумать страшно, кем бы я мог оказаться, - он с укором покачал головой. - Ну, пойду я, пожалуй. У вас свои сны, у меня - свои.
  
   Ушел.
   Аллеи, ведущие куда- то вглубь сада. Куст жасмина, весь в цветах, купающийся в лунном свете... Я стала всматриваться, и понемногу, как прибавляется песок в песочных часах, стало появляться узнавание то одного цветка или куста, то другого. Пошла по дорожке, стараясь не наступать на сухие, шуршащие листы - ведь и их жалко. Постояла около странного, не уверена, что имеющего на моей Земле аналог, куста, усеянного странными ягодами ядовито- фиолетового, черного или серого цвета. Долго я бродила по саду, разглядывая то шиповник, то магнолию, то какие- то невзрачные полевые цветы. Один из цветов, еле видная в траве незабудка, помахал мне листиком. Я наклонилась - и сразу узнала. Моя любимая писательница... девятнадцатый век... надо же - она всю жизнь трудилась, трудилась... и всего- то одна- единственная незабудка в итоге. Я села на траву рядом с цветком и стала разглядывать его... Он мне потихоньку рассказывал историю, которую я знала почти наизусть, но, как я уже говорила, старый друг лучше новых двух... Всего один лесной цветок, ну так что ж... Зато живой и настоящий.
  
   Что ж, пора уходить отсюда. Прощай, ночная библиотека, прощай, дом на краю света и Океан, вечно плещущий волнами между берегом и черным звездным небом...
  
  
   Открой дверь - и увидишь
  
   Эдна мыла посуду на террасе, через две открытые двери - в прихожую и в большую комнату - поглядывая, что делают дети. Дина, (три года, светлый хвостик на макушке) возит ложкой по тарелке с кашей. Близнецы Лора и Деник сидят пока довольно мирно (им по пять лет, у Лоры два темных хвостика, связанных махровыми лентами и спускающимися по обе стороны лица, она пьет чай и раскрашивает принцессу, Деник коротко пострижен, строит домик из конструктора, оба в зеленке - в садике ветрянка, они на карантине). Старший, Тим, ему десять лет, сидит в кресле, читает какую- то толстую книгу, рядом улеглась Мурлыка.
   Деник(прикрепляя очередную деталь): окошек не будет, чтобы чудовища не вошли.
   Лора(раскрашивая волосы принцессы синим цветом): чудовищ не бывает.
   Деник: я видел утром в окошке! Там была голова чудовища.
   Лора (с видом превосходства): а почему же тогда их никто больше не видел?
   Деник: они сразу убежали.
   Лора: откуда на даче могут быть чудовища? Ты сам головой подумай.
   Деник (помолчав): может быть, они живут в лесу. Или на автобусе приехали.
   Дина (равнодушно, растягивая каждое слово и шлепая ложкой по каше): чудовища приехали на автобусе...
   Тим (подходя к Дине и вытирая ей салфеткой щеки и рот): сама ты чудовище.
   Лора (немного встревоженно, но все еще недоверчиво): они днем не могут появляться.
   Деник : нет, они могут.
   Лора : никто не может появляться днем. Игрушки, если оживают, то ходят только ночью.
   Деник : игрушки- то да, только ночью.
   Тим поднимает глаза к потолку, на его лице написано "ну что в голове у этих малышей".
   Лора : и древние ящеры, если выходят откуда- нибудь из леса, тоже только ночью.
   Деник: и в этом лесу могут быть ящеры, они даже в городе есть.
   Тим: нет тут никаких ящеров. Их нигде уже нет.
   Лора (с очень важным видом): один мальчик из нашего садика видел кость ящера.
   Деник : я тоже видел.
  
   Эдна прислушивалась к их разговорам, но не вмешивалась. Столько забавного и трогательного в их разговорах... А эти детские страхи, и особая область сказочной реальности, где обитают и древние ящеры, и неведомые чудовища... Вчера они приехали сюда, но муж в тот же вечер вернулся до выходных в город, помог накормить и уложить детей и сразу уехал. Эдна уснула тоже довольно быстро в ту ночь, хотя на новом месте обычно чувствует себя неуверенно. Утром, когда дети одевались - они решили пойти в лес, погулять по опушке с самого краю, Деник вдруг поднял крик, какое- то лицо увидел в окошке... Будто бы оно было бело- черное, снизу синее... Эдна, чтобы детям не мерещились глупости, специально провела их вокруг дачного домика, такого уютного, освещенного неярким, но теплым утренним солнцем, с чистыми стеклами окон, на которых легкими взблесками скользили мимолетные блики. Нигде не было ничьих следов, калитка была по- прежнему заперта на висячий замок, на кустике давно отцветшей сирени среди пожухлых листьев сидела небольшая черная птица, посверкивающая быстрым глазом на многочисленную семью Лессетов, разбежавшихся по саду. В лесу они погуляли недолго, было неудобно ходить, переступая через сучья или поваленные стволы, путаясь в густой траве. Увидели огромный муравейник, нашли гриб, и решили, что на сегодня хватит...
  
   Эдна домыла последние тарелки и оставшуюся посуду из комнаты, забрав, наконец, у Дины остывшую кашу. Был вечер, но еще не стемнело, и она предложила детям погулять по саду. Надели сапоги - в прихожей их бесконечная обувь занимала три полочки, куртки, заперли Мурлыку(на ночь глядя Эдна боялась ее выпускать, вдруг убежит - а тут и собаки есть, и лес рядом) и вышли в сад. Ранняя осень. В чужом саду после недавнего дождя пахнет горьковатой свежестью. Если дотронуться до темной от воды, шершавой, потрескавшейся коры, то с листьев яблонь на лицо и плечи падают, как выплеснутые из ладоней, капли, крупные и холодные. На дорожках мелкие прозрачные лужи. Не отцветшие еще георгины отяжелели от воды, клонят поникшие лепестки к густой нестриженной траве вдоль дорожек. По блекло- серому вечернему небу тянутся куда- то за лес синие, с розоватыми краями длинные облака. Над лесом - темные тучи... пройдет ли мимо гроза или накроет... Дети прыгают по лужам, бегают вокруг дома - только Дину Эдна держит за руку. Мурлыка залезла на стол и смотрит в окно.
  
   Потом, вернувшись, Эдна долго умывала и укладывала детей в кровати в спальне на втором этаже. Наконец, когда было уже темно, Эдна рассказала последнюю сказку и выключила свет. Посидела немного в соседней спаленке, где спала сама, и когда поняла, что дети заснули, спустилась вниз. Мурлыка, уютно свернувшись, спала на диване. На столе лежали раскраски, карандаши и игрушки. Эдна убрала все со стола и села в кресло около торшера с темно- зеленым абажуром. Взяла книгу, раскрыла... задумалась... Наверно, хорошо, что друзья мужа предложили им пожить немного на их даче. Близнецы уже ошалели от карантина, в городе неделю сидели дома. А здесь, на дачных участках, почти никого нет, из двухсот домов едва ли десяток можно найти, где сейчас кто- то живет. Эдне стало тоскливо...как- то неуютно... Хорошо, что завтра муж приедет. Поговорить с ним она днем так и не смогла - телефон тут почти не работает: или вообще не ловит, или слышны какие- то полузадушенные хрипы в трубке. Наверно, на выходные тут будет более людно, дачники - народ упрямый и стойкий, будут ездить до заморозков. На террасе скрипнула половица, так бывает в деревянных домах, вечно в них что- то потрескивает, поскрипывает... само по себе... Эдна приоткрыла дверь в прихожую - так было лучше слышно, если вдруг кто- то из маленьких заплачет. Она поправила несколько кое- как поставленных сапожек, вечером в спешке было не до того, хотелось поскорее детей уложить. По маленькому окошку с хлестким шелестом метнулась ветка. Видимо, начинается гроза... Ветер кидал на крышу редкие капли с деревьев и какие- то обломанные сучья, дребезжал стеклами... На дорожке, ведущей от калитки вдоль дома, послышался шорох гравия, словно придавленного медленными шагами. Может быть, чья- нибудь собака забралась на участок? Эдна посмотрела на стенку, мимо которой шла лестница наверх. Рядом с окошком, за которым сейчас кромешная тьма, была дверь. Ею никогда не пользовались, она всегда была заперта, ключи потеряны. Когда Лессеты, приехав вчера, уложили детей, а сами пошли осмотреть дом и участок, чтобы немного освоиться, Эдна спросила об этой двери. Айр ответил, что его друзья - молодая пара - строили этот дом "по частям" - вечно не хватало денег. Сначала первый этаж, потом надстроили второй, потом пристроили террасу. Дверью, которая в прихожей, перестали пользоваться, чтобы лишний раз в дом холод не напускать ночью - и комаров днем. Потом как- то и ключи потерялись. Внезапно Эдна подумала, что наверняка у кого- то были еще ключи от этой двери, всегда ведь делают дубликаты и оставляют родителям, соседям... От мысли, что где- то гуляют ключи от дома, где она сейчас одна с детьми, ей стало очень неуютно. Тут Эдна услышала, как застучали первые капли все усиливающегося ливня, небо осветила далекая вспышка молнии, но этот шум не мог отвлечь от отчетливого, очень страшного звука - кто- то скрежетал снаружи ключом по замку той, вечно запертой двери! Эдна вскочила и прислушалась. Нет, звук пока не повторялся... Что- то стукнуло в дверь, будто кто- то с досады кинул камень... ветер сорвал ветку? Ей стало страшно так, что ноги ослабли. Мурлыка тоже забеспокоилась и ходила по прихожей, обнюхивая дверь. Эдна чувствовала полную беспомощность... Садовые участки с трех сторон окружены лесом. С четвертой стороны - поле и проезжая дорога. До самой близкой деревни - минут двадцать на машине. Сторож наверняка спит, напившись, в своей сторожке, да и не успела б она до него добежать, если кто- то на участке... Может попробовать потихоньку добраться до кого- то из соседей? Но как детей тут одних оставить? Эдна схватила телефон и набрала номер Айра. Конечно, его телефон выключен... Начала набирать все телефоны подряд - мамин, подруги... бесполезно... У мамы тоже отключен, у подруги - шипел и хрипел, только зря разбудила... Может, попробовать подтащить в прихожую посудный шкаф и загородить им дверь? От внезапного грохота грома Эдна вздрогнула. Удар прогрохотал почти над самой головой. Что за ночь! Со второго этажа послышался детский голос. Кто- то из детей проснулся - видно, тоже гром испугал - и начал ее звать. Она побежала наверх, с ужасом думая, что если злоумышленникам понадобится, так они просто разобьют окна в гостиной или на террасе.
   Дина сидела в кровати и терла глаза.
   - Спи, зайчик, спи, просто гроза.
   - Посиди... - полусонно сказала Дина и улеглась на подушку. Эдна подтянула свисающее одеяло, села рядом, взяв дочкину руку в свою, погладила ее по голове, поцеловала, но при этом она все время прислушивалась - что там, внизу... Кроме монотонного шума дождя не было слышно ничего. Она прилегла рядом, стараясь не шевелиться и уловить любой опасный звук. Если что, подумала Эдна, если услышу, как разбивается окно... но мысль эта мягко утонула среди других, менее связных, Эдна задремала...
  
   Эдна проснулась утром часов в восемь, так она всю ночь у Дины на кровати и проспала. Светило солнышко, чирикали воробьи... все было мирно и безмятежно... Эдна выпустила Мурлыку погулять и сама, надев сапоги, обошла вокруг дома. Никаких следов... хотя после грозы трава примята, и не поймешь... На дорожке должны были бы сохраниться отпечатки (ног, лап...или уж что там ночью шуршало гравием) - но ничего она так и не заметила. Замок на калитке висел по- прежнему. Около двери (той, которая не открывается никогда) тоже ничего подозрительного Эдна не приметила - валялась большая, сорванная ветром ветка, вот и все... Но все же хорошо, что муж сегодня приедет.
   Она поставила вариться кашу, вскипятила чайник, тут и дети начали просыпаться. За завтраком разговаривали обо всем подряд. Тим по утрам всегда был полусонный и ленивый, больше молчал, Лора возбужденно рассказывала, как ночью испугалась грозы:
   - Я проснулась, вижу - как ударит молния, за окном прямо светло стало, потом гром как загремит! Я закрылась с одеялом, с головой... Так было страшно.
   - Я, кстати, в вашей комнате спала, - сказала Эдна, делая бутерброды с ветчиной и сыром.
   - Нет, я тебя не видела, - сказала Лора и потянулась за бутербродом.
   Эдна про себя усмехнулась - дети есть дети, вроде и рассказывают правду, а вроде и фантазируют, может, ей во сне гром слышался, а все остальное просто приснилось.
   - А я видел сон про чудовищ, - сказал Деник, двумя руками держа чашку с чаем и отхлебывая из нее.
   - Ну- ка, расскажи, - предложила Эдна, подливая себе кофе.
   Солнце светило ярко, небо было ясно- голубым, вечером должен приехать муж, с которым она ничего не боится, что ж можно и поговорить о чудовищах. Сейчас- то бояться нечего...
   - Мне приснилось, что они живут там, за дверью, ну за той, которая рядом с лестницей.
   - Это дверь на улицу! - назидательно сказала Лора. - Что ж они, на улице жили?
   - Нет, не на улице. У них там была комната, и еще другая там была у них дверь, они через нее выходили, там был садик, а эта дверь была заперта всегда, и ключа у них не было.
   - А что они там делали? - полюбопытствовала Лора.
   - Жили, и все. Они туда приехали рыбу ловить.
   Эдна нахмурилась - все это неприятно и, наверно, даже тревожно... Ведь и ее ночью напугал шум за дверью. Но она заставила себя вернуться в реальность - около дома ничего необычного она не увидела, значит, это все фантазии...
  
   До семи вечера время шло в обычных занятиях, а около семи за калиткой послышались автомобильные гудки. Дети закричали и запрыгали от радости, Эдна еле заставила их надеть сапоги, и они, дружной толпой, побежали к калитке. Айр как раз вылезал из машины, он привез целые сумки - продукты, игрушки... как будто им тут до зимы жить, а не уезжать через два дня.
   Перетаскали сумки в дом, причем Айр нес в одной руке две тяжелые торбы, в другой - Дину, ухваченную подмышки, она громко хохотала и болтала ногами. Эдна, оставшись на террасе, начала разбирать продукты, дети с шумом и гомоном снимали сапоги и куртки в прихожей. И вдруг раздался крик... Эдна, уронив банку с кофе, бросилась к детям. За дверью - той самой, ключа от которой не было, слышался какой- то шум... В замке что- то заскрежетало... И кто- то стал медленно, с усилием открывать дверь...
   - Это они! - закричал Деник. Дверь распахнулась - и с другой стороны раздался не менее ужасный крик... Несколько молодых людей, в футболках и джинсах, стояли на пороге... Вместо ожидаемого выхода прямо на садовую дорожку перед ними открылась немыслимую картину. В прихожей стояло семейство Лессетов - замершее от изумления, неожиданности и испуга. Молодые люди увидели несколько существ - два было побольше и четыре поменьше, двуногих, опирающиеся на хвосты, покрытые коротким мехом - разных цветов ( от бежевого до темно- синего) с ног до головы, на макушке была шерсть чуть длиннее и другого цвета, тонкой полосой спускавшаяся по спину до кончика хвоста, темные круглые глаза, удлиненные морды...(лица?). Круглая оранжевая Мурлыка пряталась за сапогами и шипела. В лапах чудовища держали самые разные предметы - куртки, мобильный телефон, упаковку апельсинов, но молодые люди не стали ничего больше рассматривать, они быстро захлопнули дверь и заперли ее на несколько оборотов...
  
  
   Побег
  
   Я давно задумала побег. Представляла, что вот, возьму дорожный мешок, сложу туда необходимые вещи, истории - свои и чужие, сколько мне хватит сил унести - и уйду. Многие могли - почему не я?
   Я думала об этом постоянно: и дома, и когда сидела в хранилище, а вокруг творился обычный будничный ужас. Многорукие и чернокрылые эспы летали над головами по всем направлениям, раздраженно швыряя письма, и надо было немедленно давать ответы, выписывать какие- то цифры. Ошибешься - штраф. Пыльные столы, усталые, недоброжелательные люди... Периодически, на минуту или две, в полу возникала трещина - как ненасытная пасть великана. За все время существования нашей конторы она, в самом деле, успела проглотить человека- другого. Денег на ремонт никогда не находилось - начальство считало, что нетрудно перешагнуть расщелину или дождаться, когда она сама сомкнется. Трещины все боялись, впрочем, кидали туда издали иной раз ненужные бумаги или мусор. Низкие потолки, стены без окон, закрытые рядом шкафов, уходящих в бесконечность, с тысячами, сотнями тысяч папок, хранящих документы, которые накопились за много столетий...
  
   Единственное окно - в конце коридора. Выйдешь, посмотришь на ходу, а там - снег, праздный, чистый. И сразу представляется - идешь по натоптанному снегу, по бокам - черные деревья, падают редкие пушистые хлопья... белый сияющий холст дороги теряется за горизонтом - а там... что- то новое, не такое, как здесь... А летом меня терзали другие картины - речная, бесконечно бегущая отсюда - от любого места - беспокойная, изменчивая вода, ее сине- зеленая дорога ... Когда уходила домой из того многоэтажного здания, где я работаю, с его изломанными контурами, поблескивающего мне вслед тысячами очков- стекол, мимо охраны, змеельвов с человечьими головами, эти видения точили меня еще настойчивее. Устала... Устала от своего житья- бытья в крохотной комнатке с окном в никуда, от тихих двориков с утренним карканьем гарпий, качающихся на ветках, с позеленевшими и выщербленными фигурками чудищ на углах карнизов, от шумных улиц с безумным движением, от навязанных обязанностей, сетей суетных дел, трудных отношений.
  
   Однако меня останавливали некоторые соображения. Во- первых, я в себя не верю. Да- да, совершенно не верю. Это первое, а дальше - ну, куда я пойду? Разве я могу найти новые земли? Счастье? Нет, такое не для меня... И еще одно, это мои истории, над которыми работала вечерами и по выходным. Когда придумывала - казалось, да, могу... Но потом, через неделю, месяц, мне уже не нравилось то, что у меня получалось. А бросить этот труд казалось изменой себе самой.
   Впрочем, глядя теперь со стороны на свою тогдашнюю жизнь, растущую, как корни травы под бесконечным дождем, ведомую спокойной и сильной рукой в стороне от ужасов или соблазнов бытия, я думаю, в ней был свой смысл.
  
   За неделю до побега стала перебирать готовые истории, выдвинула нижний ящик шкафа, где они хранились, аккуратно завернутые или в засушенные листья, или в тонкую бумагу. Ящик был полон доверху, притом, что еще множество прозрачных шаров лежало на столе, дожидаясь доделывания. Итог, подведенный в серый час между ночью и утром, был скверен. Я отобрала, как действительно стоящие, всего три истории. Остальное, подумалось, без раздумий можно было разбить или выбросить. И самым красивым в этой коллекции оказались, наверно, оранжевые, синие и фиолетовые засушенные листья... Это сознавалось очень определенно - я никогда не обманываю себя. (Впрочем, и другим стараюсь не врать). И что же, итог многолетних трудов - всего- навсего три позвякивающих шара и разноцветный гербарий? Горько так думать... А это правда.
  
   Я ругала себя еще за то, что не могу выбрать одну цель - или уходить из города, или дальше творить. Стремиться и к тому, и к другому одновременно мне казалось слишком самонадеянным. Неужели можно вот так, запросто, найти новый, никому неведомый мир (да еще и создавать при этом истории)? Не для таких, как я. Тем более, то, что я сочиняю, это - только мое, то есть мало кто об этом знает (даже, замечу, из тех, кто мог бы, немногие и хотят узнать). А уход - это уже явно, если я ничего не найду (а я не найду), всем раскроется моя тайна: то, что я в жизни неудачница. Пока пытаюсь ото всех как- то это скрыть, но...
   Но в один день поняла - не могу больше. Нудная бесконечная работа, за которую платят не так уж много. Однотонные, бесцветные вечера. Сопротивляющиеся, не дающиеся слова. Это надо закончить, раз и навсегда. Прощай, Город, и твое задымленное бледно- зеленое небо с серыми зимними разводами облаков, и твоя летняя пыль, и дождевая вода без запаха - не то, что там, на воле - и смертоносные грозы, и твои листья и трава, словно умирающие осенью - а весной и не поймешь, народились ли новые, или ожили и посмеиваются, как всегда из года в год, над нами те листья и трава, что должны были истлеть за зиму.
  
   Я собиралась недолго. Решение было серьезным, хотя в голове, пока складывала вещи, крутилось только что- то совсем нелепое: "Лучше идти и идти, и умереть в пути, чем..." На этом ритм оборвался, мне подумалось, не сохранить ли - неплохое начало для баллады, но все же не стала продолжать. Так и остался тот отрывок - лежать на письменном столе, покрываться пылью, а внутри стеклянного шара недоделанного стихотворения по белой дороге шел упрямый человечек с дорожной сумой. Его ждет непогода, одиночество и кто знает, что еще, но мне было не до него.
   Был первый месяц лета, когда начался мой побег. Один из привалов, к ночи ближе, я сделала около турновой запруды, выбрав место подальше от турнов. Эта мелочь суетилась ниже по течению, выбиралась из реки, снова запрыгивала - я их видела, но шума их работ, визгов и рассуждений почти не слышалось. Здесь была тишина, почти величественная - во всяком случае, возвышенная, такая же, каким был сейчас мой душевный настрой. Утром, когда уходила, отправила письма двум друзьям, самым близким и важным в моей жизни людям. Я еще потому и сделала привал тут, что присмотрела подходящее дупло, откуда могла бы достать почту. Проверила, но пока вместо долгожданных ответов нашла лишь пустоту и труху прошлогодних листьев на дне дупла.
   Свои письма написала еще вчера, кинула в почтовое дупло уже на ходу. Послания отличались друг от друга несущественными мелочами, касающимися жизненных событий каждого их адресатов. Но главное было одинаковым.
  
   "Привет, я буду уже в пути, когда ты получишь это послание. Помнишь, я тебе говорила, что хочу уйти? Вот - свершилось. Что там будет впереди, посмотрим, но назад не поверну. Ты спросишь, конечно, что я хочу найти. Скажу честно, у меня две цели. Одна - уйти от старой жизни и найти новую. Я не знаю, смогу ли я объяснить, но у меня было всегда ощущение, что я говорю неправду, поступаю как- то фальшиво - и от этого чувство страшного стыда. Ты скажешь, всегда стыдно, когда врешь... Да... Но я о другом. Мне казалось, что я все делаю... не то, что неискренне - смешно, неестественно... Из- за этого почти в любой ситуации меня терзал въедливый и насмешливый стыд. Поэтому я стремилась быть искренней во всем - в словах, поступках, даже самых мелких жестах. И когда мне, очень редко, это удавалось, то ни за что не было совестно. Я боюсь жизни, я ее не понимаю и стараюсь защищаться от нее искренностью. Когда мы ведем себя без притворства, честно, мы таковы, какими нас сделал Создатель. А значит, мы не можем быть отвратительны или смешны. Любой человек, понявший себя подлинного - понял все прекрасное в себе. Но можно ли это понять? Вот первая цель - идти, идти, быть только наедине с самой собой. Может быть, я смогу узнать о себе то, чего не понимала пока что... И еще - мне хочется сделать что- то, чтобы мое существование было не напрасным. Я хочу открыть неизвестные земли, странные миры... Может быть, мне это не удастся, но попытаться должна. Но и истории я буду придумывать - в дороге, на отдыхе. Пожалуй, это еще одна, третья цель. Как ты думаешь, у меня получится? Посылаю тебе копии трех историй, раньше я тебе их не показывала - посмотри их, пожалуйста, если не будешь слишком занят. Пиши, очень жду".
  
   Что ж, ушла... как бы там ни сложилось - я теперь свободна. Бледно- зеленое небо над головой... Солнце скоро зайдет, и уже видны над горизонтом две молодые прозрачные луны.
  
   Я решила остаться на этом месте до утра. Пахло речной водой - тревожно и весело, трава была мягкой, голоса играющих турнят уносились ветром вместе с прочими звуками угасающего вечера в сторону покинутого утром города (впрочем, турнят уже скоро позовут спать в их подводные дома), почтовое дупло было рядом как обещание, что нить общения с родными мне людьми не порвется. Где- то вдали стояли белые, маленькие, словно игрушечные, дома, на дороге, вьющейся вдали светлой пыльной нитью, почти не было движения. На лугу за дорогой паслись угольно- черные, с подрезанными крыльями айрры (если их приручить, они полезны в хозяйстве и неопасны). Лютвы, натянув от ночного холода зеленые колпачки, уже покидали свои теплые кровати, выбирались из нор и начинали свой монотонный стрекот, но это не мешало.
  
   Я достала из мешка тонкое одеяло и куртку, которая должна была на ночь становиться подушкой. Легла, примяв длинные травины, стала смотреть в небо. Золотые звезды загорались тут и там, небо было как темный зеленоватый бархат. Мне казалось, что эти огоньки говорят со мной, я смотрела на них и смотрела... думала, как огромен космос - по сравнению со мной, ничтожной былинкой... Но звезды говорили и о другом - что каждая бедная былинка - это часть огромного мира. И значит, не так уж она мала... Но чувство причастности к безликому не радовало, хотя и пробуждало некую спокойную безнадежность... Тогда я переставала прислушиваться к голосам звезд, и начинала думать о моем побеге. И казалось, что от одного решения уйти душа становится больше, сильнее... превращается в могучего и всесильного титана, который может вынести равновесие одиночества между душой и вселенной.
  
   Еще размышляла, чем придется платить за свободу - за то, чтобы идти, куда хочется, делать, что хочется. Холодом, отсутствием еды иногда, неудобным ночлегом... Что ж...
   Утром пошла проверять почту и нашла два послания. В первом было такое напутствие: "Ну, что я могу сказать... Получится или нет, это зависит от разного, и от умений, и от обстоятельств. Если ты уверена, что должна поступить именно так, то зачем я буду тебя отговаривать. Истории пока не посмотрел - нет времени, сейчас если что- то достаю с полок, то только любимое, чтобы не напрягаться, вживаясь в чужой мир".
   Это письмо дало какой- то неопределенный настрой... не радостный, но все же и не безнадежный. Второе послание было скептичным: "Конечно, поступай, как сочтешь нужным, хотя я сомневаюсь, что женщина (не именно ты, а вообще) может открыть какие- то новые миры. Открытия, завоевание, творчество - это мужское дело. Истории твои еще не просматривал - пока остались кое- какие из новокупленного, довольно много"... Что ж... Жаль, что не написали ничего о тех трех историях, которые я им послала - впрочем, наверно, они и не стоят... Приговор насчет женского призвания меня тоже расстроил. Я знала его точку зрения, и все же... отчего- то думала, что он меня причислит к исключениям (да и может ли человек всегда быть правым... надеюсь, он все- таки ошибается)...
  
   Я отряхнула куртку от приставших травинок и сора, сложила ее в сумку и достала последний бутерброд. Сняв дорожные ботинки, прошла, балансируя, по крепкому, узловатому стволу ирва, склонившегося над водой. Села, свесила ноги в прохладную реку. В прозрачной воде сновали тритоны с серебристо- черными телами, они тащили сети, мастерили что- то, рвали колышущуюся подводную траву для каких- то своих хозяйственных дел. Длинные, острые листья ирва, подхваченным торопливым течением, уплывали прочь, сорвавшись с родных веток. Так и я... а все же таким теплым, солнечным утром, с бутербродом, болтая ногами в воде - неплохо вот так быть странником!
   Вся первая неделя побега была счастливой. Усталость от прежней жизни проходила, как думалось, навсегда, дни наступили ясные и теплые, а люди были добры ко мне. Вечерами я останавливалась на привал и записывала события, происшедшие за день.
   Когда я обдумывала побег, мне представлялось, что каждый день будет интересным и ярким, что я буду переходить от впечатления к впечатлению, как из одной местности в другую. Однако часто приходилось просто идти и идти, а справа и слева было одно и то же - то поля с голубеющими цветками земляных яблок, то леса, то плантации с кустарниками - обиталищами королевских шелкопрядов. Деревни или небольшие городки, встречавшиеся на пути, тоже были довольно однообразны. Увидишь одно такое поселение - узнаешь десять. Покосившиеся дома с облупившейся краской, кривые изгороди, трехголовые суетливые куры и гуси, ну и прочая живность, роющаяся в придорожной пыли, лениво тявкающие собаки, тоже какие- то вылинявшие и пыльные. Деньги у меня были зашиты в потайной карман куртки, я ее распарывала по мере необходимости и отсчитывала нужную сумму, а потом покупала в дорогу хлеб, молоко айрров - всегда прохладное, голубоватое, оно почти не горчило, по сравнению с молоком неприрученных айрров, пасущихся на лугах около океана, на краю мира. Мне, как жителю Города, сначала все виделось новым и необычным, но потом, от селения к селению, картинка блекла...
   Словом, так или иначе, но впечатлений было меньше, чем можно было ждать от путешествия в неизведанные края. И тогда, непрошенными гостями, начали приходить воспоминания. Они появлялись легко и неожиданно, но уйти не спешили и чаще оказывались печальными или неприятными. Они походили на пчел и жалили прежними обидами, провалами, разочарованиями. Мне думалось тогда, что из несвободы прежней городской жизни меня перевели в какую- то странную тюрьму, где стенами было мое собственное "я", а дверь хоть и была всегда открыта - только я не могла или не хотела выйти. Бывало, что встречи или внешние впечатления, вместо того, чтобы становиться материалом для творчества и открытий, словно накидывали на меня - арканом - временную петлю, и ярче виделось прошлое, чем настоящее.
  
   Не то, чтобы тени прошлого являлись совсем бесполезно. Я сначала старалась прогонять непрошеных и назойливых спутников, но потом мне подумалось, что - раз уж они все равно не уходят, а тянутся и тянутся за мной, нашептывая в уши ехидные или печальные слова - правильнее будет посмотреть на них еще раз, но иным взглядом - как с высоты птичьего полета (я ведь теперь вольная птица, странствующая, мое прошлое должно знать свое место - оно не имеет права держать меня). Но, с другой стороны, отчасти я смирилась с тем, что и моя память имеет свои права и научилась находить пользу в том, что рассматривала свою жизнь заново... передумывая, переживая...
   ...Но ощущение счастья, которое было вначале побега, уже не приходило. И, день ото дня, я переставала быть птицей- странницей, и снова опускалась к земле, к дороге моих неудач... Ведь сколько я ни всматривалась в окружавший меня пейзаж, то выискивая невидимые на первый взгляд тропинки, то сворачивая в нехоженые места (свалилась в заросли высоченной, ядовитой и льстивой травы- дремы - как вырвалась сама не понимаю, забрела в деревню Гройгратт, по словарям древнего языка это значит - призрак, или блуждающий, еще можно перевести как "убийца"- ну и люди там живут... впрочем, они и не люди..., потом обходила лесную общину муравьев - целое государство из муравейников, связанных друг с другом длинными галереями... и их обитатели просто ненавидят чужаков) толку не было. Я перебирала в памяти разнообразные истории о том, как в прежние столетья путешественники открывали неизведанные миры, но выходило, что вот так же - шли и шли. Или я просто - не вижу?
  
   Были ли за все эти дни у меня какие- то запоминающиеся происшествия? Случилось ли что- то захватывающее или ужасное? Да, само собой. Бывало понемногу и того, и другого. Однако этот рассказ - не путевые заметки, у него, как и у побега, другая цель (впрочем, с удовольствием представляю себе какой- нибудь изящный альбом с велюровой обложкой, где на шелковистых листах дорогой бумаги нарисованы горы, ручейки, долины, к ним соответствующие надписи "пикник у проклятой реки", "полянка в междумирии", "листик смертоносного дерева, засушенный" ). Конечно, такое мне не по силам, но кое- какие случаи со временем припомню и опишу.
   Потом начались ливни, беспросветные и бесконечные. Казалось, воздух наполовину стал дождем, он теперь состоял из мельчайших водяных капель, и дышать было почти невозможно. Исчезла, перейдя на другую сторону небосклона, золотая звезда Наир. Солнце изменило свой цвет. Мир входил в пору осени...
   Однажды вечером я сидела в палатке (тонкой, умещающейся в кармане моего дорожного рюкзака, надежно хранящей от воды, ветра и холода. В ней не было тепло, но все лучше, чем за ее стенами, где сейчас была сплошная водяная стена). Кажется, я простудилась, горло болело и навалилась слабость... Хорошо, что прихватила с собой специальный лечебный чай. Развела костерок, благо палатка была из несгораемого шелка - спасибо труженикам- шелкопрядам, заварила отвратительно пахнущий полезный напиток... В детстве мне давали его пить, чтобы не болела. "От этого чайка все болезни изничтожатся", - приговаривала бабушка. "И не только болезни", - думалось мне тогда, когда от этого своеобразного запаха начинала кружиться голова. Но что поделаешь, странникам болеть нельзя...
   Я достала свое любимое стихотворение и смотрела, переносясь в тот мир за тонкими прозрачными стенками шара. Маленький деревянный мостик, светлая трава, тихая, покрытая ряской заводь - заброшенность и умиротворенность... Дождь монотонно барабанил по крыше палатки, и было ощущение полного одиночества среди мира, гибнущего в потопе...
  
   Деревни теперь попадались реже и реже, и можно было без труда представить, что одна из них, в конце концов, закончится дорожным указателем "К краю света" и действительно станет последней. В одном из селений я купила ружье - небольшое, нетяжелое, при этом очень надеясь, что оно останется бесполезным до конца пути. Я много думала, пока ноги несли дальше и дальше по безлюдью и непогоде. Наверно, все же я не там и не так ищу. Иначе как объяснить, что такой упорный поиск оказался напрасным? Нужен иной взгляд... Я смотрю на то, что вокруг, словно изнутри, пытаясь найти нечто необычное - вдруг оно и будет началом еще не открытого мира? Но, может быть, надо взглянуть на окружающее - как бы сверху, стараясь понять его весь, целиком... И тогда получится увидеть невидимое, нездешнее... Может быть, открытием будет не мир, а угол зрения на него? Эти мысли показались неожиданными, недоказанными, сомнительными, но очень важными. Я старалась найти в себе этот новый взгляд, что было трудно, но зато впервые мой побег начал приобретать ощутимый смысл - наконец он мог бы стать не умозрительной идеей, а чем- то реальным...
  
   Края, куда привело меня путешествие, становились все более и более мрачными - голые, никем не населенные места - или тут встречались опасные, отвратительного вида существа, уродливые и невысокие, с острыми зубами и бегающими глазами. Я не вступала с ними в разговоры, правой рукой крепко придерживала ружье, чтобы можно было снять его моментально и начать стрельбу. Трапезничать приходилось только редкими ягодами, мокнущими кое- где на кустах, и сухарями, которые вот- вот должны были закончиться. Постепенно, день ото дня, нарастало чувство, что это приключение становится выше моих сил. Оно подавляло меня, не давало разумно размышлять и анализировать впечатления, не позволяло душе расти - наоборот, гнуло ее к земле, отупляло ум...
  
   В один из дней я шла вдоль речного берега, ноги вязли в сыром, смешанном с камешками песке, с другой стороны был подъем - сыпучая земля, крутой склон, по которому нельзя было выбраться отсюда. Приходилось двигаться наугад, надеясь, что в этом направлении обнаружится какой- то другой путь - брод или вытоптанная дорога наверх. Здесь было совершенно безлюдно, впрочем, из- под камней выбирались иногда какие- то существа наподобие крабов, они сгребали клешнями песок, делая что- то непонятное - неприятные создания... я даже не была уверена в их разумности.
   В прибрежной горе издали я заметила нечто темное, какой- то провал. Когда я подходила, то разглядела, что это пещера. Сразу подумалось, как было бы хорошо отдохнуть здесь несколько часов или даже всю ночь. Вытянув из кармана фонарик, сделала шаг внутрь пещеры. Внезапно я услышала, что там, в глубине, кто- то грузно ворочается, скрипит песком. Испугавшись, я замерла и тихо- тихо отступила назад.
   - Кто там? - загудел чей- то голос, густой, низкий и неприятный, пугающе отражавшийся от гулких пещерных стен тысячами голосов - знакомых и чужих, насмехающихся или злых, любопытствующих или равнодушных...
   - Никто, - ответила я, и быстро зашагала прочь, миновав россыпь чьих- то костей слева от входа.
  
   Точила мысль, что неизбежно придется возвращаться. Припасы заканчивались, дожди лили беспрерывно, выматывая и опустошая, вымывая с земли и из души все краски и чувства. Надо было поступить разумно, признать поражение и возвращаться. Я устала настолько, что даже не чувствовала разочарования. В конце концов, если ты участвуешь в поединке с жизнью, победой можно считать само участие... Заметив, что приречные скалы становятся ниже и вот- вот исчезнут, решила дойти до этого места и, свернув, уже над скалами, отправиться назад, в Город.
  
   Внезапно я увидела сквозь туман мельчайших дождевых капель мокрую, скользкую пристань, перевозчика, одетого в плащ защитного цвета с капюшоном. Он сидел под навесом и курил. Под тем же навесом, привязанная к столбику, мерно покачивалась лодка.
   - На ту сторону реки? - спросил перевозчик.
   - Это дорого?
   Он покачал головой. Что мне было терять? Я представила, как забираюсь в качнувшуюся лодку, бросив на ее дно дорожный мешок, и роняю голову на руки, чтобы задремать под скрип весел и плеск воды, и проснуться уже на ином берегу. Однако... плыть неизвестно куда, с незнакомцем - это после нескольких минут раздумий показалось мне безрассудным риском. В сущности, что я о нем знаю? Где его дом? На что, собственно, лодочник тратит полученные деньги? Что он ест, если уж на то пошло? Тут у меня уже разыгралась фантазия, появились совсем нехорошие мысли... Я отрицательно помотала головой и пошла вперед, ожидая, когда моя дорога повернет вспять.
  
   Перевозчик снова сунул в рот трубку, река говорила о чем- то сама с собой своим плещущим и шуршащим языком, а он молчал и слушал ее.
  
   Но как я смогу вернуться - без еды, измученная, в этой вроде бы безлюдной, но несомненно опасной стране? И скалы никак не хотят заканчиваться, тянуться и тянуться, им- то что, они вечные, им не от чего уставать. А может быть, все же уплыть? Перевозчик слегка повернулся в мою сторону, когда я подумала это. Пусть увезет, пусть...
   Как я могу надеяться, ведь у меня никогда ничего не получалось. Открывать новые миры мне не по силам, разве теперь уже не очевидно? Разве каждый шаг в этом безжизненном месте не доказывает еще и еще раз мою никчемность?
  
   Я была бы счастлива найти любой из миров, до поры до времени спрятанных, как в гусеницы в куколке, где- то в необъятном пространстве. Любой - самый скромный, маленький, самый незначительный из них. Никому не нужный - а я поняла бы его, полюбила бы всем сердцем...
  
   Я посмотрела на небо, и шея даже заныла от забытого движения - я ведь последние дни глядела только под ноги и по сторонам. "Сохрани меня на всех путях..." - повторяла я негромко (раньше говорила эти слова каждый вечер и утро, а последние дня три- четыре, пожалуй, и совсем нет... ). И тут же скалы закончились. Да, они словно рассыпались, раскрошились прямо передо мной, перейдя наконец в равнину! Почему я непременно хотела чувствовать, что одна? Чтобы, если найду новый мир, приписать это только себе? И разве этот момент торжества (довольно сомнительный) стоил бы такого окончательного одиночества?
   На один миг почувствовала себя одним из первопроходцев прежних веков - ведь и они совершали свои открытия тогда, когда уже не оставалось надежды - Ильмарном или Толласом Н"Риешем, который искал страну борейцев - он верил легендам, сложенным об их храбрости, силе и об их хранимых снегами и льдами богатствах, никому не ведомых и от того, конечно, еще более необходимых... Но он так и не дошел до земель северных великанов, если вообще они существовали где- то. Зато посреди вот такой же, как здесь равнины, лишенной красок, без единой дороги - как однообразное серое полотно - он набрел на не замеченный среди неуклюжих обломков скал извилистый проход, ведший в страну совсем иную. Но, в отличие от упорного Н"Риеша, я пока не нашла ничего. Передо мной не раскрылась, как веер равнина, не развернулось пространство. Однако, может быть, открытия делаются разными способами - не только фанатичной и суровой настойчивостью, чего у меня нет и не будет, но и как- то иначе?
  
   ...Что ж... снова в путь, без направления, наудачу... Я не могу погибнуть - я не одна... Шла, думала, представляла...начала одолевать сонливость, и чтобы окончательно не уснуть от холода и голода, принялась играть с пространством - что было бы, если бы все вокруг было лишь видимостью, прячущей истинную суть? У каждого предмета - две сущности. Скалы раскрошатся, и через тысячи лет из них вырастет равнина, она, не различаемая обычным зрением, в них уже сейчас. Некое странное существо притворяется черным кустом с голыми ветками, завернутым в туман, как в саван, и ждет в засаде своей добычи. Что бы ни попалось на глаза - деловитая ящерица, запирающая дверь своей норы, камень, на котором чуть не подвернул ногу (наверняка обломок древнего идола) - все было не таким, как раньше, не одномерным...
   Все оживало, двоилось... и приходили сомнения, я ли играю с пространством, или все же оно со мной...
  
   И тут - так же неожиданно, как оборвались и легли равниной скалы - внезапно пришел ко мне тот новый взгляд, который никак не давался раньше. И я увидела, наконец, то, для чего и задумала свой побег. Не будь я так непонятлива и упряма в своих попытках непременно дойти до этого места по обычным дорогам, давно бы уже была тут. Сказав вполголоса: "Благослови меня в чужих землях...", - перешагнула из одного пространства в другое.
  
   Целый огромный мир - и мой! О нем не скажешь в двух словах, это совершенно необыкновенное место, во- первых, оно... Впрочем, это - тема уже иного рассказа, который я напишу, когда исследую здесь все основательно, освоюсь, а этот рассказ - окончен...
  
  
   Кицунэ на снежном холме
  
   Не верю я в то, что ты,
   Смертный,
   Уйдешь от меня.
  
   Вечер. Я на холме
   Сторожу,
   Спрятав лапы в пушистый хвост.
  
   Цепь следов на первом снегу
   Тонка,
   А под ней трава.
  
   Ты прошел
   Мимо,
   Лишь скрипнул снег.
  
   Камни храма
   Засыпает
   Белая пыль.
  
   Чтобы тайной связать,
   Покажу
   Свадьбу лисью тебе.
  
   Заманю, заведу, закружу.
   Сеть сплету
   Из дорог, убегающих в мир...
  
   Не уйти...
  
  
  
   На краю умирающего мира
  
   Холодный ветер. Тусклый день над морем.
   Туман и скалы. Утро. Мира край.
   Мой мир - игры зеленые квадраты
   Остался за ветшающей скалой.
   Седое время белопенным морем
   Перебирает камешки у ног,
   И тусклое свеченье под водою,
   И россыпь звезд, где горизонт и ночь...
   В лицо бросает ветер дождь и соль
   Волны. И вот из серого безмолвья,
   Из мглы и криков чаек сотворен
   Плывет корабль, изгой, бродяга, призрак,
   Пять черных мачт, лохмотья парусов,
   Резная деревянная фигура -
   Меч, крылья, складки грубые плаща,
   И нет лица. Безликая богиня
   Расколотые крылья не взметнет.
   Я вижу их - друзей, врагов ушедших,
   Они спокойно смотрят сквозь меня.
   Но я их вижу! С каждым узнаваньем
   Глаза их ярче и плащи пестрей,
   И голоса из прошлого слышнее,
   И звон мечей в ночи, и шелест карт,
   И наши планы, ссоры и интриги,
   Паденье стен и шумный бег коней...
   Над кораблем тенями альбатросов
   Летают письма, словно клочья мглы,
   Бесцветные... Я вглядываюсь в них,
   События и даты вспоминаю,
   И чудо превращенья происходит -
   Над кораблем они пестреют стаей
   Осенних листьев и весенних птиц...
   Но если б до бортов я дотянулась,
   Моя рука прошла бы сквозь корабль.
   ...Пусть будет с вами спутница- удача
   На всех широтах и на всех путях!
   Дай Бог вам счастья в тех краях далеких
   Куда вас волны времени несут,
   Куда я не могу пойти за вами.
  
  
   Райская птица
  
   - Райская птица
   С шелковистыми синими перьями,
   С черными глазками...
   Самая дивная птица на свете - том и этом -
   Прилети ко мне.
  
   - Нет... Перья поблекнут,
   Серыми станут...
   Разлюбишь, разлюбишь...
  
   - Не будешь волшебной,
   Переливной, блестящей,
   Но станешь родною,
   Всегда будешь рядом...
  
   - Но райской, нездешней
   Уже я не буду...
   Разлюбишь, разлюбишь...
  
   - Любовь летучую
   Как разлюбишь?
   Радость уж в том,
   Что есть ты на свете... ...Счастье летучее Райская птица...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"