Я родился и, наверное, когда-нибудь умру. Но времени для меня больше нет. Совсем. Есть только смена дня и ночи, времен года и возраста. Но все это где-то настолько далеко, что не воспринимается как что-то реально существующее. Времени нет.
Есть - воспоминания...
...я помню рыжее от пыли небо и красный песок. Горизонт, извивающийся змеей от нестерпимого зноя. И там, на самом краю, почти что призрачные, еле видимые в такой дали, высокие башни Ба-Хена...
...это было в пустыне Нишкат. Тогда люди еще помнили имена двух лун: синей Сахен, восходившей на закате, и зеленой Нахон, сменявшей ее ближе к утру. Но белую луну, нещадно палившую начиная с рассвета, называли уже просто Махар - Солнце. И только садии помнили еще ее имя.
Они звали ее - Ах'хен...
Я не знаю уже ни времени, ни страны, ни, быть может, планеты. Я помню легенды о башнях: мне никогда не приходилось видеть их ближе, чем так - на горизонте. Только легенды - легенды о звезде Ба-Хена.
...ее звали Нишкат, как пустыню, поскольку никто не знал ее настоящего имени. И еще - Нишкат-Хеб, Дар Пустыни. Нишкат - потому, что бесплодна была, как пустыня в разгар поры злого зноя. Нишкат-Хеб - потому, что прекрасна была, как пустыня под светом Трех Лун. Не было человека, способного забыть ее, увиденную хоть раз - ее словно опаленных белой яростью дневного светила тяжелых черных кос, ее безмятежных глаз, ее рук...
...ее принесла пустыня. Необычная для этого времени года песчаная буря пронеслась по столице у озера и ушла, оставив на главной площади города девушку - почти ребенка. Найденыша увидел Саад-Дин, наследник правителя, и заявил, что не хочет никого другого в жены. Его пытались отговаривать, пугали тем, что женщина без памяти, не знающая даже собственного имени, может оказаться кем угодно - хоть творением песчаных демонов, хоть самим песчаным демоном. Саад-Дин согласен был и на песчаного демона.
Так Нишкат стала царицей Ба-Хора...
...Нишкат не старилась - и не рожала. Саад-Дин дорожил ею больше, чем самим собой, но он хотел детей от нее, а детей не было. Ему советовали взять еще одну жену - или даже не одну, но он и смотреть не хотел на изнеженных красавиц столицы. Был, правда, еще один выход, но... Саад-Дин боялся обращаться к владычицам Ба-Хена. Однако время шло, и однажды он пересилил свой страх. Он отправился в заколдованный город - пешком и в простой одежде, как того требовал обычай. Садиям все едино было, кто перед ними - песчаный демон или небожитель, крестьянин, пастух, купец или всемогущий владыка пустыни. Все для них были равны, всех роднила нужда. И Саад-Дин в бедном одеянии шел через пустыню на свет звезды, венчающей небо над Ба-Хеном.
Боялся - потому что дорогую плату требовали садии, и никто не знал заранее, что захотят получить они за исполнение желания.
Шел - потому что не было еще такого, чтобы просящий не получил просимого, если цена была назначена и согласие уплатить ее дано.
Он хотел, чтобы с его жены сняли проклятие бесплодия. Чтобы Нишкат превратилась в Нишкат-Хеб. Садия, принявшая его, кивнула в знак того, что просимое возможно выполнить - ибо бывало и такое, что садии отказывали просителю, говоря, что не в их силах дать просимое. Но когда назвала садия цену, свет померк в глазах Саад-Дина.
За счастье материнства Нишкат владычицы Ба-Хена потребовали отдать пустыне первого ребенка царицы...
...близилось время родов, и все мрачнее становился царь. Он любил Нишкат больше жизни, он хотел, чтобы именно она дала продолжение его роду - и вот именно то, чего хотел, как ничего другого, он должен был собственными руками предать смерти от жажды и зноя под лучами палящей Махар. Взрослому трудно было выжить в пустыне, если не было у него защиты от яростного светила, а уж новорожденный младенец, путь которому открыла сила Нахон, повелительницы дев Ба-Хена, уже не увидел бы ее зеленоватого призрачного света.
Обмануть садию не было никакой возможности. Того, кто осмеливался не сдержать обещания, ждала такая кара, что и камни тысячелетие спустя будут содрогаться от ужаса, и легенды об ослушниках можно было перечесть по пальцам одной руки. Никто, кроме Саад-Дина, не знал, чтo пришлось ему пообещать, но все знали, куда он ходил. И все видели, как постарел Саад-Дин. Только Нишкат не изменилась, и все так же безмятежен был ее взгляд...
...затихли стоны роженицы, и старая рабыня вынесла к царю завернутого в тончайшую ткань младенца.
- Дочь, повелитель, - сказала она, подавая ему ребенка.
Саад-Дин взял его, прижал к себе, боясь даже взглянуть на дитя, и бросился прочь от покоев царицы - туда, где ждал его с вечера оседланный конь. Уже заходила зеленоватая Нахон, и небо серебрилось на востоке...
...а когда он вернулся, похожий на древнего старца, молчание встретило его во дворце - поняли люди, какую цену заплатил Саад-Дин за право отцовства. И только старая рабыня осмелилась заговорить с ним.
- Утешься, повелитель, - сказала она. - Царица носила двойню. У тебя есть еще сын...
...он жил еще долго, Саад-Дин, царь Ба-Хора, и много сыновей подарила ему Нишкат. Много - сыновей. И ни одной дочери.
И когда он умер, трон перешел к старшему сыну, Хзам-Зиду, брату той, перворожденной, у которой не было даже имени.
Саад-Дина похоронили в усыпальнице царей Ба-Хора, и в ту же ночь опустели покои царицы. Она ушла до рассвета, Дар Нишкат возвратился к Нишкат, и всадники не смогли догнать ее: ветер утра стер неверные следы. А потом налетела песчаная буря...
...а над башнями Ба-Хена сияла звезда - как сияла много тысяч лет, трепетный маяк для ищущих помощи, за которую придется платить садие непомерную цену...
...говорят, не погибла маленькая принцесса, ибо никогда не требовали садии в уплату человеческой или даже звериной жизни - их закон запрещал им это зло.
Говорят, Махар не убила оставшуюся для людей безымянной, ибо плотью от плоти ее была маленькая принцесса, и белое пламя Ах'хен билось в ее глазах при рождении, погаснув лишь с первым криком.
Говорят, едва скрылся за барханом скакун царя, садии забрали девочку в башни Ба-Хена, где стала она сильнейшей из всех, ибо пустыней была порождена через силу Нахон, и в пустыню возвратилась. Говорят, дали ей там древнее, забытое имя белой луны.
Говорят, проходил с караваном купец, подивился жестокости людей пустыни, бросивших дитя умирать под ненадежной защитой из богато расшитого плаща, подобно шатру наброшенного на ветви ползучего куста. Отправил купец найденыша в свой гарем, рассудив, что от прокорма такой крохи он не обеднеет, рода девочка, судя по плащу, знатного, а доброе дело потом, глядишь, и зачтется. И увез маленькую принцессу за пределы Нишкат, в зеленую землю Ахм, что лежит за вершинами скалистых гор, за перевалом Зем-Дан.
Говорят...
Многое говорят...
А я смотрю на призрачные башни у призрачного горизонта, на зачарованный город.